- В кафе, автобусики, люди, смейся, смейся, не смотри вниз!

- Не смотри, слышишь, балда, кому говорю?!

- Улыбайся!

- Вот, вот так, молодец!

- Продолжаем, продолжаем улыбаться, тише, спокуха, все под контролем.

Затеряться в людях. Просто утопиться в них. Я так отчаянно сегодня старалась, что даже два раза видела твой зад. И бок. Но почему именно сегодня?! Какого ты именно сегодня выползаешь там, где чапаю я, смеясь и хихикая? Что ж за жопа-то такая, а?

Исчезни из моей жизни.

Такие же аморфные, плоские,  дохнущие. Как песни, по которым тащитесь. Вы мне не нравитесь. Не нравитесь.

Меня выворачивает и одновременно прет от этого городишки, где столько сала и копоти на раскрасневшихся мордах; едкого  пота посреди центральной улицы из двух пятиэтажек;  где ваши псевдожелания тухнут в кустах вместе с трупом несчастной собачонки, мимо которого вы уже две недели шаркаете своими жирными лодыжками по пути на работу.

Звери

Я по улице хожу сама. В машине сижу 3 часа тоже. И даже вожу. Но дело не в этом. Просто мне пора уходить от всех вас. Спасибо за все. Нужно жить самой, одной, без вас, без тебя. Я теперь так и буду жить, вот посмотришь. Пусть немножко жестко, со скрипом, но буду. Никто мне не нужен. Кругом только прохожие люди. Приходят-уходят. А вернее всего - просто проходят мимо. Ну и проходите. Никого из вас не стоит принимать близко к сердцу. Надоело. ( Пишу с валидолом под языком)

Когда-нибудь я обязательно встречу одного человека, который ни за что не причинит мне столько боли. Вот его я и буду любить. Не делайте людям больно, больно же.

 Жизнь до хихиканья похожа на поедание мармеладных медведиков. Я больше всего люблю ананасовые. Постоянно выбираю : скушать сразу почти все ананасовые или приберечь на будущее, давясь всякими яблочными, апельсиновыми, клубничными? Но, потом, если бы мне, например, принесли целый пакетище этих самых, ананасовых, думаю, меня начало бы откровенно воротить уже от десятого медведика.

А иногда бывает жалко, что в этом мире невозможно кому-то поверить.

Вонючки.

Вот представь, что тебе негде укрыться. Все норки заперты; все книжечки плотно закрыты; спрятали все скрипчики, тоны-полутоны, супермелкие колебания. Представь, что все вокруг тебя - сплошной серый настил. Бесконечный.  Беги хоть вперед, хоть назад, вправо-влево - толку нет, детка, только можешь даже и не различить эти "вправо-влево", "назад-вперед". Я потерялась. Кажется странной и пугает попытка шевельнуть рукой в этом плотном воздухе. Произнести звук. Сделать вдох. Словно учусь заново двигаться, как реабилитация. Словно все мое тело было парализованным долгое время. Все тело, все мысли, чувства. Воспоминания.

Самое любимое становится самым страшным. Глубокая ночь и раннее утро оборачиваются гнусными предателями. Сон - опасной ловушкой.

Я теряю контроль. Теряю свой протертый паркет под ногами. Теряю всех вас, все, что там, за этими стенами, медленно ускользает, проносится мимо.

Смех еще не причинял такой дикой боли. Смех - инвалид. Раковый больной, который не верит, что скоро отбросит свои копыта.

Лови руку, бо далеко улетит! Ой, нога пошла... Хватай, сгоняй за сеткой, это мы не поймаем голыми руками!

В книгах пишут, что яд в нагрудных карманах помогал им держаться до последнего, придавал сил и уверенности.

Боль сторожит твой сон, гладит по горячему затылку, шепчет на ухо, колыбельную почти свою шепчет, нешептывает, ухмыляется по-матерински будто, радушно, радужно. Душно.

Боль ждет (как хитрая лиса) твоего пробуждения. Вот уже, размыкаешь опухшие веки, тяжелые, свинцовые - обнимает тебя и "доброе утро, малыш". Обнимая колени дрожащими руками. Обнимая себя на полу, под которым жуют, хамят, мнут, любят, сопят. Задыхаясь, корчась от судорог - судорог любви, нелюбви, желания, яда, мольбы, отчаянья. Безнадежного отчаянья. Как она кидается! Словно изголодавшаяся юная гиена. Вот бы так кидался ТЫ, как боль от тебя, милый мой друг.

Мне больно. Мне просто дико больно. Ловишь себя на протяжном "С-с-с-с-с", на детячьем покачивании, будто только рухнул с турника. Смотришь на первые лучи. На ниточки нового дня. Новой порции боли.

 Я люблю тебя. Просто люблю. Как несмышленыш-щенок. Люблю. 

А ты рискуешь, рискуешь как следует, детка. Это ведь не совсем честно. Это из жалости.  Гнусной, "спасительной" жалости.Не жалей себя, терпи. Правда, когда шевелишь ножками, терпеть гораздо легче. А еще легче, когда шевелишь ими под городскими часами, на пустынной центральной площади, где каждый шорох за спиной отдается ликующим чувством страшного восторга.

Укради меня, сделай мне больно, сделай мне больнее, еще больнее; разве ты не замечаешь, как я смотрю, держась за ржавый светофорный столб? Как перехожу дорогу, ступаю носочком пыльным на тротуар, иду размеренно, чуть медленнее. Как волосы, собранные в тугой хвост, раскачиваются в такт движениям моих острых коленок. Как эти самые острые коленки встречаются, целуются, хлопают, врезаются, оставляют синяки.  Иди за мной, ну же. Иди. Я жду...

Возвращятся не хочется, скучно, досадно, легко, даже чуть радостно. Надежда на завтра. Может, завтра? Или прямо сейчас, прямо из той машины, что несется навстречу, раскидывая в стороны соленые плевки. Плюнь в меня. Оставь только выпавшие из кармана прокладки и расплескавшуюся по грязному асфальту  приторно-детскую новинку "Фанта" Виноград.

В тот вечер я не очень продумала наряд - новая пачка прокладок не поместилась в сумочку. Мне пришлось запихнуть ее в карман жакетика. Я попробовала новую "Фанту". Я гуляю ночами. Потому что меня не любят. 

Я напишу вас. Тебя - я выдумала, милый мой друг. Однажды, летом ( гаже этого только  на самую чуточку ). Вплоть до гнусной носогубной складки, до вертлявой жопы, до голоса подросткового, гундосого.

 Сегодня я понимаю всех грязных шлюх на планете. Каждая грязная шлюха ищет только одного в своем "нелегком" ремесле.

 Упихать себя можно в других людей - просто делается. "Раз-два"! Как в вонючий спальный мешок.

 Первый день без "допинга"; каждый день бл.дские полуденные новости; через день - брожение, брожение по левую сторону от какого-то плеча, брожение по грязным плиткам, пять шагов без каблука, шесть с каблуком - я стою на поблевывающей ярким светом панели. Я непомерно счастлива. Смейся со мной, смейся же, дитя последней суки!

 Ближе к дому, ближе к своей норке остановка. Из хриплой ночи, подсвеченной дешевыми щербатобуквенными вывесками... Из ночи, на которую кладешь, как хер на стол, все свои сопливые надежды... Из ночи с долбаным затмением, которое внезапно  сводит всех довольных и пьяных  олухов  на одном пяточке... доносится слащавый голосок драноштанного мальца с необсохшим молоком на губах : "Айда за мной, в ад!"... 

-Нет, мой сероглазый вьюнок, нас и здесь неплохо кормят.

Будь лучше как в книге, что я сейчас читаю.

Глупая ночная бабочка. Мой неутомимый дружок. Что ж ты, тварь, выделываешь с собой, со шкуркой своей тонкой, прозрачной. Нарывы, еще нарывы, ссадины, порезы, ай, больно как, ай, как больно. Прекратите, слышали, эй, вы, там?! Прекратите, молю вас. Рассыпайтесь градом безвозвратности, беспечности, леденящей грусти, безразличия кричащего такого, небезразличного. Стоит только посветить фонариком - летишь. Летишь, маленькая шлюшка, рвешься грудкой вперед, смеешься, хохочешь, знаешь же потом, знаешь, что слезы будешь лить. Лей, стерва. Лей же, глупая девчонка, кричи, вопи о своей боли, бейся, бабочка моя милая. Все живут. Я тоже живу. бабочки на моем окне - живут. Живи. Растреклятая курва, живи!

   Внутри что-то разлетается с невообразимой скоростью, колкостью, броскостью - на мириады осколков. Я придерживаю дверь ладошкой. А, может, я просто держусь за дверь? Ладошкой. Всем тем, что еще не рассыпалось, не треснуло, не расшиблось. К чертям крысиным.

 Как обидно, одиноко, остро. Свернись клубочком, только Стригунком (Зайчонком) тебя не назовут, но это ничего, не страшно. Свернись вот так и лежи, дура тупая.

 Вспоминай о былых временах, о Беликове, о том, как когда-то было хорошо. Беликов. Бельчонок.  Беленький.

Бедненький.

 А я питаюсь вниманием тех, которых никогда не полюблю. Это низко и подло. Но я превратилась в такую жалкую девчонку, что падаю пластом, если чья-то рука не поддержит позади. Нет, может, немножечко лукавлю даже... Но если кто-то спросит :   "А что такое одиночество?", я точно знаю, что ему ответить.

 Сегодня я буду вешалкой для одежды. Мне чертовски нравится это все!

Живая вешалка. С мыслями. С сердечком. С любовью даже. Влюбленная какая вешалка!

Если бы ты знал(а), сука, как мне одиноко. Если бы ты, так тебя и растак, знал(а).

 Давненько я не делала записок. Пишу. Вот.

 Я вижу белое полотно - девственное, слегка помятое, новое. Я трогаю ладонью грубоватую ткань. Я вижу его затылок цвета вороньего крыла. И не могу более. Отказывает тело. Тело в существовании мне отказывает - тело мое! Ах, если бы ты знал, зараза ты такая! Если б знал, сволочь, что делаешь. Снишься мне. Я каждый сон под стеклышком сохраняю. Я сохраняюсь. Стараюсь. Разохраните меня, случайные люди. Растлители мои, терзатели, палачи. Убийцы. Когда-нибудь я все равно же ВАМ достанусь. Не ему. А так хочу ему. Что мне хватает терпения слоновьего, черепашьего. Принятия. Прощения. Это, говорят, для души полезно - любить, когда тебя не любят. А я так хочу, чтобы меня любили. Ты же понимаешь прекрасно, малыш, о чем я...

 А порой сидишь за столом, вдруг как крикнут с улицы, - дети, взрослые, птицы, собаки бродячие. А ты в крике этом имя свое слышишь. Бархатистое, мелькающее, почти неуловимое - слышится. Хочется. Чтобы звали хочется. Люби меня. Я этого заслуживаю. Люби. Слышишь?.. 

4 мая

Подвиги :  *Совершилась покупка книги самостоятельным образом;

                      * Петля в двух направлениях ( одно из них - в одиночестве );

           *Съеден бутерброд с плавленным сыром;

           *Благополучно осуществилось небольшое праздношатание среди вонюче-толкучих масс.

Благодарности : Себе, Сахару, новоиспеченному педерастическому вправителю человеческих душ, который рассмешил меня своим слащавым докторским зовущим голосочком перед дорогой.

Невыносимо одиноко в этом городе. В других - хоть иллюзия, но имеется. Аллея пустынная, душный подземный переход со стонущими светильниками на стенах, голая площадь, пара красноносых пьянчуг на остановочной скамейке. Мои шаги. Пронзительный стук, размеренный,словно по формуле математической - отзывается эхом.  Между кварталами. Спящими, глухими. Но до них не донесется звук моих шагов. Отзовись. Где ты, когда я там, ступаю на пыльную дорогу этого пластмассового города? Тогда смотрю на небо. Одна, две, четыре, пять, семь, четырнадцать уже звезд. Смеющихся. Холодных.

Переполняюсь чувством. Странным, блаженным. Хочется крикнуть, когда подарок не принят.

Пятница. Вечера пятницы. Их еще не так много. Но я жду каждого. Мне нравится бежать, спешить, я улыбаюсь, смеюсь, иду навстречу. Кто запрещает людям улыбаться, ну кто?! Кто запрещает улыбаться тебе, скажи?! 

В конечном итоге, это больновато. 

Рецепт, шоколад, торт. Слезы наготове. Наготове все. Приготовим, а?

Прими, мой юный друг, еще одну простую вещь : однажды ты не придешься по вкусу. Да, не понравишься. А ты привыкла нравиться, знаешь же. Так вот, это не так страшно. Потерпишь немножечко. Ничего, правда. Это нормально. Нормально и то, что  в один прекрасный день, ты поймешь своей головой, что тебе нравится какой-то самый человек, которому ты не приходишься по вкусу. Да, будет печально, начнешь терзаться, может, чего-то набросаешь даже. Это прекрасный опыт. Будь благодарна.  Не грусти.

Про себя - это пожалуйста! Тут ты в ответе только за собственное создание. А коли решаешься произносить вслух - будь готова. Ко многому будь готова. Это почти как моя нынешняя жизнь. В четырех синих стенках. Сидишь и отвечаешь. Сама. Себе. Фразами случайными, печатными страницами,  кадрами кинопленки, хрониками минувшими.  Шаг за дверь, говоришь "привет" - уже отвечаешь не только себе. И, хочется думать, не только за себя. Быть в ответе.

Уткнись, опусти голову, забудься, не просыпайся, не дыши, не гляди на них, не желай их. Они не для тебя. Ты странная, скажу я тебе. Не мешай им. Молчи. Читай свои книги.

Есть такие книги, в мягких обложках, для карманов, сумочек, троллейбусов. Есть книги грустные. Каждый герой в них вызывает такое странное, манящее, сладковатое чувство печали. Именно такой печали, которую безумно хочется испробовать на собственной шкуре.

Сейчас я могла бы запросто стать одним из персонажей такой книги. Каждое движение преисполнено тихой,  бархатисто-зеленой, немного вяжущей грусти. Это замечаешь, когда случайно, краем глаза, находишь свое отражение в зеркале.

Мне стыдно. Ужасно стыдно. Я сбегаю все в то самое, единственное место. Ты знаешь, это пожелтевшие и хрустящие страницы книг. Реалистические романы от классиков ...книги о нищих, пьяницах. любовниках, глупцах, храбрецах. Каждый увесистый том - твое спасение, укрытие, твой пьянящий омут, жаркий костер посреди дикой лесной чащи.

Мысленно тороплю время. Хочу быть закруженной, вовлеченной, участливой. Хочу свежего сентября, учебных пособий, интереса, движения. 

Откуда эта жесткая избирательность? Хватает доли секунды, чтобы понять. Брезгливость, высокомерие, тщеславие? Скажи мне еще, Сеня, что в других городах тебя бы сочли менее задиристой. И тут заграница нам совсем не поможет. Нет, не поступлюсь я своими принципами, не ждите, братцы-кролики. Вычистите-ка лучше свои башмаки, да закодируйтесь пожизненно от сосания из рыжих бутылей, жевания папиросок, врожденной жаждой самоутверждения за счет слабых созданий, прочих бл.дственных стремлений и амбиций, да... что уж там. Вы давно уже "закодированны". Вот и живем как в самой грустной книге, собственно. 

Гадкие дни. Я бы даром отдала это время. Оно мне не нужно, похоже. Ничего не нужно. Так обычно говорят, когда чувствуют самую острую, самую последнюю нужду. Весь день превращается в подготовку к вечеру. Как проститутка : кручу волосы, вырисовываю стрелки, обдумываю костюм. А потом иду по своей любимой петле. Трачу деньги на всякую ересь. Подпитываюсь робкими взглядами. Это настолько может поднять настроение, до улыбки, что даже унизительно становится. Возникает сильное желание вырвать эти пустые, чужие, ничего не значащие глаза. Глупые и удивленные выражения. Комок тошноты подкатывает к горлу - беги, дурашка, беги в свои кусты, от этих прожор, олухов, жирных баб с сальными рожами, беги, может убежишь. Я больше не могу.

Что не так? Что я делаю не так? Как нужно делать? Почему я такая? Для чего?   ..для кого? Скажи же мне. Скажи хоть что-то. Я не понимаю. Я ничего не понимаю...

Я тут подумала ( какие только мысли в голову не придут ), если меня внезапно не станет, как поступят со всем моим шмотьем. В частности, с новой, еще ни разу не выгулянной, обувью. Жалко родителей : они ведь, правда, столько тратят на меня. А, ну по объявлению ведь можно продать, верно?

Дура. Нет, ну иди уже тогда, накурись, упейся в доску, брось на язычок, себя брось на спину перед каким-нибудь Вовиком/Славиком/Равилем чернобровым, попробуй, чистюля ты хренова, одуванчик наш, дура, дура ты, ой, дура.

Временами я говорю себе о том, что нельзя никому ничего говорить, нельзя верить, подпускать близко, жаловаться на что-то, делиться радостями/новостями. Просто быть рядом нельзя. 

Асфальт уже стал сухим. Быстро, правда? Верь. Делись. Люби. И никогда не бойся этого.  

Иногда боль от утраты подкрадывается к человеку очень медленно, постепенно. 

Будь счастлив, Мой Солнечный Друг. Ты навсегда в моем сердце.

 Два часа с хвостом. Обратно дали в руки руль.  Мама сказала, что я вожу лучше папы.  

И все нормально.  Именно так, как должно быть. Прямо сейчас.  Просто иногда приятно повеселиться.  Рада.  Я молодец, так ведь? )) Хи-хи! 

Завтра, мне кажется, я кое-куда залезу даже... ) 

Все получится.  Все обязательно получится.

Проклятые кинотеатры. Драные кинофильмы. Сегодня я сбежала из кинозала.

Тут мерзко. Хочется рвать. Бить подошвой лица. Хари. А утром уезжать. Мне, черт драл, лучше усраться, давиться соплями в кустах, среди прошлогоднего собачьего дерьма, которое совсем не тает от весеннего солнышка. Чем забыть о самом позорном, унизительном, слабом своем. Так злюсь. Я не могу. Просто не могу. Идти по улице с ними. Слышать их мерзотный запах. Меня снова тошнит от людей. До дрожи. До паники. До самого откровенного бегства. 

И, да, в какой-то момент теряешь контроль. Бежишь. По гнилью, среди гнилья, туда, где его, кажется, меньше. В углы, подъезды, самые темные переулки. Задыхаешься, как последняя шавка. С хрипом. Надо купить молоко. Или еще чего пожрать, сказали. Это означает только одно. 

-Еще раз попробуй, малыш! Ты справишься, все хорошо. Ну, погнали! Не бойся только, тише, так, да.

Надо сильно сжимать кулаки. Сильнее. Еще чуточку сильнее. Пока не перестанешь чувствовать.

Зато уселась за пианино. 

Ничего не нравится мне.

Жадно ей все, жадно.

Я в полной жопе.

Все. 

Просрала уже столько. Ни учебы, ни работы. Ни.

Шло оно все в хуй!

Мне нравилось жить жадно. Как будто осталось несколько секунд. Мне и сейчас нравится.

У меня получилось. На улице только я, моя тень, сотни темных следов. Дорожки, пути, фразы, целые истории из следов. Отпечатков незнакомых, случайных людей. Они есть. Просто есть. И я есть. 

За плечами тихо прошелестел последний автобус.  Помнишь этот странный, почти неуловимый звук? Словно кто-то медленно нашептывает. Дышит теплым воздухом тебе в затылок. 

Только внутри можно отыскать пристанище. Гавань. Убежище. Теплую нору. Только там, в самом пыльном, далеком и темном уголке своего дикого, отчаянного существа.

Почему это так происходит? Почему фонарь на пустынной улице гаснет именно в тот момент, когда ты нечаянно бросаешь на него свой мечтательный взгляд?

Почему сердце стучит ровно в такт самой пронзительной мелодии? И почему оно пускается в бешеный галоп, рвется из груди, обливается кровью..? 

Есть такие моменты, когда ты можешь сказать все одним словом. 

Пожалуйста, говори, ты, глупая обезьянка. Никто не услышит.

Не могу назвать точный день, когда это началось заново. 

За сутки бывает несколько раз. Людные места вновь стали вызывать дикое беспокойство, волнение. Быстрее походка. Ловишь себя на мысли, как судорожно глотаешь ртом воздух. Руки требуют сухой бумажной салфетки. Хочется бежать.

Мне нельзя этого допускать сейчас. Эй, да я ведь только проехала в автобусе, так радовалась. Сейчас мне необходимо быстренько собраться и пойти на улицу. Понаблюдать. 

Я очень сильно не хочу, чтобы все это вернулось ко мне! Не хочу. Нет. Нет. НЕТ!

Знаешь, мне очень нравится простота. Простота очень сложна. Люди просто так любят все усложнять! И, я еще думаю, что на самом деле в жизни все гораздо проще. Когда ты совсем один ( и уже весна ), ты все принимаешь именно таким. Простым.

Это как легкое белое платье. У меня есть такое. Совсем скоро я снова буду носить его. И все будет просто.  

А пока у меня еще репетиция пьессы. Продолжается бесцельное почти бродяжничество под танцевальные ритмы, сумасшедшая качка на волнах книжного пьянства, поиски курячьих перьев для налобной повязки. Правду скажу, у меня сейчас очень много времени. Впервые. И мне не должно быть за это стыдно. Потом, бездельничать тоже надо уметь. Необходимо же расслабиться и проводить минуты с пользой. 

Начал прорезаться зуб. Больно, однако, скажу я вам.

Ты сказала, что я смотрю глазами щенячьими. Ах, Ники, я, правда, по-щенячьи жду. Глупышка. Вот я кто.

Сегодня не вышло покататься. Слишком плохой день. Слишком много лишних людей, прохожих, незнакомцев, случайностей. Снега. Соленого. Как слезы.

В этом "переключении скоростей" нет ничего. Глупая трата энергии. Да и не выходит у меня. Да и не нужно.

Почему так все? Почему так вот это, конечно, не все, да, что уж там.

 Всем философам и психологам разом свернули шеи. ХРЯСЬ 

Я на миг понимаю всю свою ничтожность, посредственность. Свое бессилие. Свое место. Пустое место. 

Лучше мне убраться.

   Бляха-муха.

Привет, дружок.

Мне очень-очень больно.

От всего этого спасают только беспробудные книжные запои. Больше ничего. Сегодня я закончила  книгу, на пару дней мне хватит еще одной. А потом снова надо ковылять к прилавкам. Книги. Только в них я могу найти спасение.

Внутри вулканический злой нарыв начал зудеть. Все пульсирует, я прекрасно и слишком ясно это слышу. Очень хочется разрыдаться как ребенок. Кричать, вопить, звать. Бить кулаками по груди.

Мне очень-очень больно. 

Жду, когда хоть чуточку согреется сок на кухне.

Спокойной ночи,            ! 

А вот вы когда-нибудь задумывались, во что вас, дорогие, оденут, если вы вдруг внезапно помрете? Я сегодня задумалась. И пришла к выводу, что мама, конечно, решит напялить на меня ее любимое  черное платье с белым воротничком. Но это же просто абсурд! Если из последнего, то, пожалуй, уж лучше мое самое новое коричневое платьице-макси.  Нынче модна длина до пят. )

Только что я вернулась с прогулки. Да, знаю, это сущее безумие - мандыляться по улицам с соплями до колена. Но это просто было необходимостью.  

Однако, гнусное время для вылазки - пора уютных такси с затонированными стеклами и "блестящих" парочек, выползающих из кинотеатра.

Спряталась за углом. Как жулик остервенелый. Достала конфеты. Пихнула в карман. За щеку. Это уже стало рефлексом. А что, между прочим, говорят, сосание успокаивает, друзья мои...

Кто-то кричит, надрывается. Я тоже хотела закричать кое-что. Но удержалась от великого соблазна.

Иду одна совсем, смотрю левее - ТЕНЬ. 

Моя оказалась.

А лица смотрят на меня асфальтными глазами. Слегка застывшие, впитавшие в себя за день столько возни, бензина, гомона, суеты. Я наступаю на них. Искажаю. Не жалея, манной подошвой заставляю их двигаться. Пьяные фонари начинают раскачиваться, стонать. Силуеты сгибаются нехотя, лениво. Я превращаю их горбатые спины в одну волну. Волну беспробойного отчуждения и немой надежды.

Косы запахли запахом. Талой водой, ключами, лужами. Чем-то зеленым. И до удивления неувядающим.

Вернувшись, накидываю на замерзшее тело рубашку. А она, бесстыдница, еще хранит тот жар, от которого я так надеялась спрятаться за дверью своего дома.

Мне очень больно от этих рьяных, бушующих и истязающе безответных чувств.

Я решила отправиться в бессрочный отпуск.

  Собрала лохмотья.  Наготове уже, гляди, потаскуха!

И морду снова отчаянно хлестнуло кипятком.