Ну вот. Нежный розовый бутон господина Киселева,  назначенного рулить информацией в нашей стране, широко раскрылся и заблагоухал.  

В новостях одного из федеральных каналов  каждый выпуск крутят  кадры интимной жизни сатирика Шендеровича.  Снятые спецслужбами,  скрытой камерой.  Заботливо откомментированные померкшей было звездой нашистской  – К. Потупччик.

 

Сатирик Шендерович обидел хозяев нашего цветка,  опубликовав печальное размышление о некотором сходстве двух олимпиад – немецкой, гитлеровской и сочинской.   Сходство не экономическое, конечно, не геополитическое, слава богу, а  просто общий резонанс ноосферы, так сказать.  Истеричное устремление  нации по направлению к небытию  тропинками недовольства, обиды и чувства бесконечной беспомощности.

 

Конечно, подобное святотатство не могло остаться безнаказанным.  И хозяева дали приказ благоухать без оглядки, а хорошо удобренное растение только радо  было стараться.

«Когда б вы  знали, из какого сора

Растут цветы, не ведая стыда…»

 

Я не видела этого ролика, хотя за три года его существования натыкалась неожиданно на великое множество скриншотов из него  - этакие зловонные мины-ловушки в самых неожиданных местах.

Я вообще такие ролики не смотрю.  Даже если герои их сюжетов – мне не нравятся.

То есть, я могу ознакомиться с перехваченными письмами врага, но не буду смотреть запись из его туалета.  Даже если какой-то части меня и было бы приятно увидеть  недруга  в самом неприглядном виде –  подкармливание этой части не входит в мои планы. Ибо эта штука на хорошем питании очень, знаете ли, неплохо растет – и всегда рискуешь, проснувшись однажды утром, обнаружить в постели не себя, а какого-нибудь  покрытого  лишайниками гоблина. 

Потому что нарушение моральных запретов, которые ты сам осознаешь моральными запретами – добром не кончается.

И появление этой мерзости на всероссийских каналах – это на самом деле преступление.  По отношению ко всем людям страны.

Потому что всех зрителей новостей вчера сделали соучастниками  гнуснейшей выходки.

 

 

И я не знаю, что делать.

Когда в детстве, в пионерском лагере, группа соотрядников тащила к туалету Вову Ц, с высокой целью макания его башкой в унитаз, я обреченно отрывала от забора штакетину с гвоздями и бежала прекращать.  Мне не нравился Вова Ц,  мне вовсе не улыбалось очередной раз подкреплять свой титул «психички ненормальной», да  и лагерная администрация куда хуже относилась к дыркам от гвоздей , чем к некоторым неполадкам в прическе Вовы.  

Но я пробовала несколько раз не замечать происходящего, и хорошо знала, какую цену за эту слепоглухонемоту приходится платить.  Нелюбовь и неуважение к себе – это в сто раз хуже любого скандала в кабинете начальника и даже срочного вызова родителей.  Когда ты себя не любишь – ты не можешь испытывать радости ни от чего вообще и очень долго, а у начальника лагеря хотя бы от крика кожа на лице краснеет прикольными пятами, так что он становится похож на звероящера.   

Но что делать сейчас, когда  к туалету с гиканьем несется официальная власть моей страны – я не знаю. Я себе такую штакетину даже и вообразить—то не могу…

 

 

Мама всегда очень меня не одобряет, когда я рассказываю Гаю Николаевичу все, что я думаю про образовательные и трудовые навыки  Гая Николаевича.

Она говорит, что нельзя подтачивать у ребенка уверенность в собственных силах.

-Ему три годика было, он нарисовал картинку, принес тебе, а ты спрашиваешь:  «И что это у нас  за гадость?»

-  Мам…ты эту картинку вообще помнишь?

- Ну и что? Он старался!  И вот он теперь вообще не рисует!

- По–моему, человечество от этого только выиграло.

- Вот тебя хвалили!

- Тебя тоже хвалили. Нарисуй курочку.

- У меня просто не оказалось способностей. Но у Гайки папа вообще профессиональный художник,  ты тоже прелестно рисуешь…

- А он пошел в бабушку. Мам, если бы он на самом деле любил рисовать, его бы за уши от этого занятия было не оттащить.

 

 

Но мама настаивает на том, что уверенность в своих силах и способностях – это очень, очень важно. В то время как я думаю, что за последние десятилетия  мы все как-то массово сошли с ума.

Потому что уверенность в своих силах  сплошь и рядом бывает крайне неприятной штукой

Вот я опять в этом году – в жюри переводческого конкурса Itrex

Есть там номинация что-то вроде «Юное дарование». Для граждан 18 минус.

И в этом году юные дарования как-то совсем разгулялись – чуть ли не треть работ принадлежит их уверенным перьям.

В основном это – отрывки из школьных упражнений, переведенные гугль-переводчиком.

«Москва есть столицы России. Россия есть самый большой страна в мире. Одна маленькая птичка увидела цветочек и сделала счастье своего дня.»

То есть – тысяча работ, сделанные опытнейшими толмачами  серьезнейшие переложения всяких джонов доннов и прочих райнеров-марий, и всё густо пересыпано молодыми дарованиями.

И ни капли сомнений, ни секунды  неуверенности в своих силах.  Трепещите народы, Аз гряду!

 

Сломалась я на стихотворении Милна о двух каплях дождя на стекле.

Это было переведено так

«Два типа осадков на виде моего окна.»

 Я всхрипнула –и написала организаторам конкурса злобное письмо о том, что если они не уберут юных дарований в какой-нибудь  специальный детский угол за колючей проволокой – то это будет последний год моего судейства.

Ибо мозг у меня один, и мне он вовсе не безразличен.

 

 

Находясь рядом с человеком день за днем, месяц за месяцем, мы почти не замечаем изменений, вносимых в него временем.

Она – все та же тонкая красавица,  он - смешливый белозубый богатырь, пышущий силой…

И лишь приехавший издалека друг детства затормозит на пороге, на мгновенье отшатнувшись: «быть не может! Неужели вот эти седые брови и тяжелые брыли, этот тусклый взгляд и одышливые объятья - это они, боги моей юности?!

 

 

Увы-увы, но так оно и есть.

Примерно схожие ощущения я испытала, ознакомившись недавно с несколькими новостными программами федеральных телеканалов.

Телевизора у нас дома нет  с лета 2001 года. Я его тогда разбила, каюсь, я тогда моложе и лучше, кажется, была.

После чего любые попытки притаранить в дом эту заразу разбивались о баррикаду моей ослиной непреклонности

«Но господа, как можно, у нас ребенок растет!»

 

 

В общем, чудовищно далека я была от голубого экрана.
А тут пришлось посмотреть несколько программ.  Свежим взглядом фактически неофита. И вот, что я вам скажу.

Когда я била телевизор, в телевизоре было много дерьма. Но то, что там показывают сейчас  – не дерьмо.  Дерьмо все-таки важный элемент круговорота вещей в природе. Ценное удобрение. Не надо обижать дерьмо.

То, что происходит в нашем телевизоре -  это чума.

 

Человек, похожий на труп самого себя, неестественно сверкая глазами и зубами,  нес сказочную ахинею, врал, кривлялся и давал петуха. Он путал даты, имена, хронологию событий,  страны и континенты.  

Освещали Украину – он наврал про Украину, поржал над салом, намекнул, что украинцы –козлы.

Он обхамил Европу, поплевал на Америку, попугал Азией, почесал наше величие, незаметно шмыгнув носом.

Рассказывая о Скандинавии, заострил внимание на шведской программе для самых маленьких детей, осваивающих для себя волнующую тему туалета. Писи, каки и говорящие попы, несомненно, уместные в шведской программе,  очень свежо смотрелись в федеральных новостях.

Вот, какова культура скандинавов, сказали мне.

Человек пугал секспросветом, обвинял запад в растлении младенцев. Рассуждения о растлении младенцев сопровождались кадрами хроники советского голода двадцатых годов – показывали изможденных и полуобнаженных детей на койках Красного Креста.

Человек был явно безумен.

Это были официальные государственные новости.

Вчера я узнала,  что этого человека  сделали главой нового глобального информагентства моей страны.

 

 

Ребят, не думайте, что можно иметь в доме телевизор и сохранить здравый смысл и рассудок. Не получится.

Там к данному моменту сумели выжить только самые чистопородно худшие - самые бездарные, бессовестные и безнадежные.

Не пускайте их к себе в дом - это опаснее,  чем притащить туда коробку с холерными вибрионами. Не нужно думать, что вы сможете отфильтровать информацию – не сможете. А еще хуже смогут ваши дети.

 К размыванию нормы привыкаешь, профессиональная деформация телезрителя произойдет неизбежно.  Вопрос «Что такое хорошо и что такое плохо?» нуждается в постоянном подкреплении этих норм согласием общества. Поселив у себя в доме  такой блистательный и болтливый образчик тяжелой формы деменции, вы практически обречены.   

Нет, вы, может быть,  не станете сами клеймить разлагающийся запад, рвать на грудях нательные кресты и ходить под себя от верноподданнического восторга при виде светлого лика вождя.  

Но вы станете спокойно и с пониманием относиться к тому, что это делают другие. А это в чем-то даже еще хуже…

 

Выкиньте телевизор. Или уроните его на пол, как когда-то я. Он так классно хрустит при проломе и так успокаивающе гаснет навеки!  

 

 

А вообще вести колонку в женском журнале – это значит еще и регулярно размышлять о вещах,  о которых я сама по себе обычно не особо размышляю, потому что мне они не то, чтобы очень интересны.Например, о том, как дядя с тетенькой дружил – во всех бесчисленных вариациях такой дружбы.

В журналах эти вариации идут под рубриками «личное»  и «отношения» обычно.

Так что и мне периодически приходится писать о том,  как людям нужно правильно отношаться, чтобы все были живы и здоровы.

 

 

И если в MAXIM  у нас это обычно ограничивается рекомендациями в стиле «вставить деталь А в отверстие Б и посмотреть, что из этого получится», то в женских изданиях, конечно,  больше внимания уделяется психологическим тонкостям.

Читать далее...

 

Для нового номера журнала MAXIM - статья о религии, которая мне на самом деле нравится. Религия, то есть, а не статья.

 

Хотя статья тоже забавная, на мой взгляд, получилась

 

Читать далее...

А, ну поясню. Про космос и проституцию это, конечно, личное.
Например, я в глубине души считаю проституцию – занятием, в целом, благородным. На мой взгляд, это тяжелый и физически, и душевно труд, требующий немалой самоотверженности. Любить тех, кого никто не любит, давать нежность тому, кто ее не вызывает – это круто на самом-то деле. А то, что общество еще и порицает это занятие, что к проституткам сплошь и рядом относятся как к прокаженным – вообще делает этот труд безусловным геройством, как мне кажется. И идут туда либо святые до малахольности – ну, либо просто малахольные.

Что касается космонавтов…
Я, честно признаться, как-то особо о них никогда не думала. Космонавты – это хорошо. Есть гонщики Формулы 1, есть капитаны дальнего плавания, а есть космонавты.
Прекрасная профессия для бравых сердец, молодцы.

 

А потом мне приснился Сон.
Мне редко снятся кошмары. В принципе, не помню, чтобы они вообще мне когда-нибудь снились. Но один раз я увидела нечто, что, с некоторыми натяжками все-таки походило на кошмар.
Снилось, что я нахожусь одна в небольшом звездолете. Улетаю с земли – и смотрю на нее в круглый иллюминатор.
И, в общем, и все.

 

Но паника, которую я при этом ощущала – не подается никакому описанию.
Я видела, как от меня, отдаляясь, уходит мой мир. Мой дом. Все, что я люблю, все, что я знаю, все, что знает меня. Детство, любимые тапочки, мокрые клены в октябре, правила поведения в метрополитене. Таблица умножения, мама, тигры амурские, при переходе дороги смотрим сначала налево, если мы не в Англии… И Англия тоже… И смех, и слезы, и когда живот болит –нужно выпить крахмала с йодом, и классики, нарисованные голубым мелом, сказки башкирские народные, дача недостроенная в деревне Юрьево, дача, которой крышу уже решили делать зеленой…
В общем, умирать-то не страшно, как я теперь знаю. Страшно – это когда ты все еще существуешь – и видишь, как от тебя, сжимаясь в голубую точку, улетает ко всем чертям твоя жизнь.

В общем, нельзя мне в космонавты. Я и в эмигранты –то не гожусь. Уж очень не люблю отдаляться от дома.

Почитывала различные феминистские трактаты, посвященные важной теме.
«Как воспитывать девочку, чтобы она хотела стать космонавтом, а не проституткой», примерно так.
Читаю, значит, и всячески одобряю поставленную цель, (хотя не всегда одобряю предлагаемые пути ее достижения).


А потом вдруг бац! – и представляется мне, что кто-то свирепый приставляет к моей голове маузер и говорит неприятным голосом:
«А ну-ка на раз-два выбирай: или ты немедленно становишься космонавтом, или проституткой! (И да – не вздумай отнекиваться, что тебя ни туда, ни туда не возьмут!) »

И я понимаю, что уже в следующую секунду спешно бегу покупать себе леопардовые ботфорты.
Видимо, потому, что меня плохо воспитывали.
Ну, или потому что мне и на самолетах-то летать не слишком нравится.

 

 

Прошла тут новость об Алисии Латорре,  президентше испанской ассоциации пролайферов, которая-де обратилась к церкви  и властям с предложением cчитать мастурбацию убийством, ибо у «спермы тоже есть душа». Новость у нас на всех новостных лентах висит, испанских источников множество.

"У спермы тоже есть потенциальная душа, поэтому мастурбация - это потенциальный геноцид. Мастурбация ведет к одиночеству, преступному поведению, насилию, коррупции, наркомании и наконец - к атеизму!" и т.д.

http://www.diarioregistrado.com/sociedad/76756-masturbarse-podria-ser-un-crimen.html

 

Я удивилась.

Потому что, при всем моем неодобрении деятельности пролайферов, не могла себе представить, чтобы видная персона оттуда взялась настолько уж дискредитировать свое движение.

Потому что выходка эта – чисто «прочойсеровская» .

(Если кто забыл – то «пролайферы»  – это те, кто против абортов, «прочойсеры»  – те, кто требует признавать за женщиной право выбора в вопросах сохранения беременности).

Вот прочойсеры как раз любят до абсурда доводить ситуацию «давайте тогда защитим КАЖДЫЙ сперматозоид и реализуем его право на развитие в человеческую сущность – и все такое.»

Пролайферы же более упертые. Среди них есть и те, кто не одобряет контрацепции,  (но только той, которая имеет  абортивный эффект – таблетки и спирали), но вообще в массе своей они упрямо настаивают на том, что начало жизни – это именно момент, когда оплодотворенная яйцеклетка попадает  в матку.

И вот они обычно как раз работают по принципу «конвой вологодский, шуток не понимает».  И сам не шутит.

Ладно, думаю. Пойду свой дохлый испанский потерепунькаю – интересно, что эта дама на самом-то деле сказала?

Оказалась, ничего она не сказала вообще.

Только  дает сейчас возмущенные интервью,  объясняя, что бред сей целиком приписали ей неведомые сетевые шутники и вот уже несколько месяцев половина земного шара с наслаждением придумывает про Алисию непристойные анекдоты и подбирает веселые матерные рифмы к ее имени на всех наречиях земли….

 

http://www.taringa.net/posts/info/17119502/Alicia-...iminalizar-la-masturbacion.html

 

Так что еще раз зарубаю себе на носу

«НЕ НАДО ТОРОПИТЬСЯ НИКОГО ОСУЖДАТЬ. СПЕРВА РАЗБЕРИСЬ, А ПОТОМ ОСУЖДАЙ МЕДЛЕННО И СО ВКУСОМ»

 

 

Мне случалось видеть безукоризненно джентльменские поступки. Иногда их совершали дамы, и это тоже было прекрасно, но самый идеальный, беспримесный случай джентльменства из наблюдавшихся мной, все-таки был продемонстрирован представителем сильного пола.

 

Мы , пятиклассники, стояли у женского  туалета и замышляли какое-то очередное прохиндейство.   Тут, в дальнем конце коридора у окна, собирались ПЛОХИЕ дети. А именно мы. Примерные дети группировались у библиотеки и прогуливались вдоль кабинетов немецкого, а это была наша площадка.  Здесь, кроме всего прочего, был самый удобный подоконник для строго запрещенной игры в фантики.

Не надо умиленно улыбаться – фантики были нелегальной школьной валютой, какой-нибудь диснеевский вкладыш у нас легко продавался за рубль,  и  некоторые школьники носили в своих толстых бумажниках такие суммы в фантиках, которые не снились их родителям. В школе были миллионеры, которые держали в руках фантиковую экономику, рабовладельцы, которые покупали за фантики верных слуг,  и гангстеры, которые совершали дерзкие налеты… ну, как –нибудь я об этом подробнее расскажу.

А на подоконнике была фантиковая биржа, тут сколачивали и теряли состояния, тут бледнели от отчаяния и багровели от восторга – в общем, жизнь тут била ключом. Но  именно сегодня у подоконника было затишье, так что мы просто на нем сидели, (что строжайше запрещалось школьными правилами),  и болтали, (что, в целом, допускалось, если тихо).

И тут из туалета вышла учительница немецкого языка. Допустим, ее звали Матрона Тимофеевна. Гирканский лев в химзавивке, Савонарола при указке, Сцилла и Харибда в одном объемном теле. Рявкнув о недопустимости сидения на подоконнике и намекнув о пользе исправительных учреждений для некоторых несовершеннолетних, Матрона Тимофеевна развернулась и поплыла по коридору.  

А мы, открыв рот, смотрели ей вслед. Подол широкой юбки Матроны Тимофевны сзади был заправлен непосредственно в практичное и ноское нижнее белье. 

Открывшаяся нам картина вполне была способна сама по себе нанести травму юным душам. Но возникший этический вопрос был ничуть не пригляднее.

- Блин, че делать? – спросила Ленка Антонова.

- Сказать?

- Блин. Представляешь, как она себя чувствовать будет?

-- И че? Пускай так что ли ходит?  

- А еще она на тебя же и обозлится. Ты что, Матрону что ли не знаешь?

 

-  Лан, ща сделаем, - Генка Александров, наш безупречный хулиган, двоечник и позор класса, которого все, кроме учителей, знали как порядочнейшего и надежнейшего человека, отшвырнул свою сумку на пол  и помчался по коридору (строжайше-строжайше-строжайше запрещено!!!). На полном ходу  Александров врезался в объемный тыл учительницы и одновременно стремительным  движением навел порядок в ее туалете.

 Боже, как она на него орала! Мы узнали, что Александрова нет глаз, нет мозгов, нет отца, который бы его выдрал, нет ни малейших шансов на переход в следующий класс. Что он носится, как псих, и  свернет себе шею (это, в целом, было отмечено как перспектива положительная),   но если он затопчет кого-то из приличных учеников, то педсовет, который за нас отвечает,   отправится в тюрьму в полном составе,  ( почему-то этот аргумент в школах, детсадах и лагерях тогда был  столь популярен, что лично я не сомневалась: тюрьмы в стране населены по большей части учителями, нянечками и воспитателями).

Александров как обычно стоял, опустив голову,  рассматривал порыжевшие носки своих ботинок и демонстрировал полную умственную отсталость.

 

А я сидела на подоконнике и от всего сердца им восхищалась. Потому что я бы так не смогла. Я бы не удержалась и уже на третьем «полудурке» точно объяснила бы Матроне Тимофеевне все тонкие перипетии сложившегося сюжета.

Иногда можно подумать, что меня не интересует политика в мире и конкретно в нашей стране.  Потому что вокруг мрак и кавардак, а я пишу про кисочьи носочки.

Это  в корне неправильно – так думать.   

Читать далее...

Алеша ведет суровую борьбу. Он запрещает кошке сидеть на столе, а Гаю – чавкать и шляться по дому в уличной обуви. Борьба идет с переменным успехом. Я не вмешиваюсь.

Пусть я и считаю, что кошка может сидеть где ей вздумается, а ребенок – чавкать сколько душеньке угодно. Но я опять-таки считаю, что и Алеша имеет право ныть по этому поводу столь энергично, как ему заблагорассудится. Потому что я равнодушная и безразличная. Да.

Если Леночке Григорьевне, скажем, нравится, приезжая к нам в гости, ходить в кофточке и прозрачных колготках, в которые эта кофточка заправлена на уровне подмышек, я, конечно, не сочту, что Леночка Григорьевна является олицетворением стиля и элегантности. Но я скорее перекушу себе язык пополам, чем попытаюсь намекнуть, что ходить по дому можно и в менее экстравагантных нарядах. Я считаю, что в возрасте Леночки Григорьевны все окружающие должны говорить ей большое спасибо за то, что она вообще еще ходит. И бегать за ней с юбочкой или штанишками я не буду, неа.

Да, если подумать, меня вообще очень трудно вывести из себя. Я скучный человек – меня почти ничего не бесит. На тротуаре припаркована машина? Ну, я ее обойду. Пьяненький дядечка сидит в подъезде и поет похабную песенку? Я и его обойду. Я сижу на пляжу, а вокруг бегают и вопят дети? Замечательно! Лают собаки? Прекрасно! Матерятся нефтяники? Дивные звуки дикой природы!


Мне нравится разнообразный мир. Мне нравятся грязные цыганки с детьми и напомаженные фифы с силиконовыми губами. Мне нравятся очень толстые люди с уютными валиками под подбородками. Они бывают ужасно красивыми. Тощие люди мне тоже нравятся.

При мне можно курить сигары, ставить неправильные ударения и быть таджикским гастарбайтером гомосексуальных наклонностей.

При мне можно шлепать детей. Дети при мне взамен получают полное право носиться сломя голову, плеваться мороженым и орать мне на ухо в самолете.

Меня можно кусать собаками и царапать кошками. Если кто-то, пролетая мимо, гадит мне на голову - я тоже как-нибудь переживу это ужасное обстоятельство.


При мне можно ходить в паранже, неглиже и фаберже. Возносить хвалу любым богам не очень порицаемыми в УК способами. Позволять себе расистские, сексистские и антисемитские высказывания, в целом, тоже можно, если они будут не очень уж противными. Если они будут очень противными – я могу грубо ответить. Если очень-очень-очень противными, я прекращу с вами любые формы общения, но никогда в жизни я не буду хотеть, чтобы вас посадили за них в тюрьму.

Меня не раздражает реклама, не бесят кондиционеры, мои эстетические устремления можно описать пятью словами «чтобы было много всякого разного». А вот всего одинакового и правильного я, признаться, побаиваюсь


Потому что есть все-таки одна вещь, от которой меня на самом деле трясет.
Я на самом деле ненавижу, когда кто-то кому-то что-то запрещает.
Поэтому могу авторитетно заявить, что нынешнее положение дел на планете мне в целом не нравится.

- И куда эта мерзавка их понесла?
- Это невозможно, Татьяна Матвеевна! Она валяется на выглаженных футболках, она раскачивается на выстиранных полотенцах, а сейчас я только успела свернуть носки в шарики – а она как подбежит, как разинет пасть, как схватит, как помчится!...
Дверь в мой кабинет распахнулась, и в нее влетело два толстеньких серых мяча – один побольше, другой поменьше.
Жесткий дриблинг по всему полу, Опушка делает кульбит, ловит носки в воздухе, прицельно зашвыривает за спинку дивана и ныряет за ними, застряв на полпути – из-за дивана, как руки пленного фашиста, торчат задние лапки и пушистый хвост.
- Мрряу!
- Ну уж нет, я тебя вызволять не буду – сама вылезай.
- Мррряу!
И вообще, что за манера – носки тырить? У нее мячики, шарики, меховые помпончики, одних мышек – пищащих и шуршащих, и на пружинках, и на удочках, из меха, из плюша, из шерсти – штук сорок. Я же скупила половину зоомагазина, чтобы эта чертова кошка прекратила крушить дом…
- Мрряяяау!!!!!!
Встаю, беру кошку за круглое теплое брюхо, вытаскиваю из-за дивана. В правой передней лапе крепко зажаты военторговские носки.
Отличные носки повышенной комфортности – толстые, водоотталкивающие, с усиленной стелькой. За бешеные деньги покупаются для поездок на осеннюю дачу.
Я не стала их отнимать. В конце концов, все носки на свете делают для того, чтобы кто-то стал с их помощью счастливее. А эти носки явно доставляли сейчас огромное счастье .

А еще я чаще всего совершенно не сержусь, когда мне врут.  Всеголливудского мелодрамного двигателя «О боже! Мне солгали!»  я не понимаю на клеточном уровне.

 

Я вот не люблю, когда мне правду говорят, да. Горькую.

 

Читать далее...

Написала про Димку и вспомнила, как в ELLE меня попросили написать для них небольшое воспоминание о своем первом поцелуе. Но обязательно реальное – у них там подборка подобных воспоминаний идет на день Святого Валентина. Я еще раз десять переспросила –уверены ли они, что хотят от меня  ПРАВДЫ? Говорят, уверены.

Ну, я и написала. И они это потом даже опубликовали…

 

 

 

Мне было шесть лет  лет. И  Диме тоже. Мы сидели за спинкой дивана в гостиной тети Тани, диминой мамы и ругались.

- Дура! –говорил Димка.  -  Вольва – шведская машина!

- Балбес! -  отвечала я. – Она - американская. Дядя Джон на вольве ездит, а он – из Мичигана.

- Ладно,  - в конце концов сказал Дима. -  Пошли у папки спросим.   Спорить будем?

- А то!

- Тогда на любое желание.

- Ага, а  ты потом опять откажешься выполнять, знааа-ю…

- Я не отказывался!   Я не виноват, что меня вырвало!

- Уговор был – целый стакан подсолнечного масла. А ты два глотка сделал.  Ну ладно, давай на желание.

Мы вылезли из-за дивана и побежали в кабинет к дяде Гене.  Дядя Геня целый день занимался в кабинете итальянским языком. Иногда он  кричал там странные слова удивительным голосом.  Например:  «Учелло-морчелло!».  До сих пор не знаю, что это значит. 

Мы засунули  головы в кабинет и начали жалобно пыхтеть дяде Гене в спину

- Что еще?  – спросила спина дяди Гени

- А вольва чья машина, шведская или американская?

- Шведская , -  ответила спина дяди Гени и положила ладони на уши, показывая, как мы ей надоели.

Мы ушли в детскую. Там было скучно. Скучнее всего там была сидящая  за деревянной решеткой манежа Дашка -  годовалая димина сестра, которую нам запрещали наряжать в пограничную собаку . 

- Придумал?

- Да! Ты должна меня поцеловать! 

Я удивленно посмотрела на Димку.

- А по башке тебе не дать?!

- Да не, не так. В попу!  

- Аа.. тогда ладно.

Дима приспустил шорты.

Его ягодицы были все в зеленых пятнах .

- А чего она у тебя зеленая?

- Прыщи были, от того, что я на рубероиде в плавках на даче сидел. - сказад Димка, - это зеленка, ничего страшного.

- Я вздохнула, наклонилась и чмокнула димку в зеленый зад. И тут же ужасно на него разозлилась – причем так разозлилась, что удержаться от соблазна не смогла. Непосредственно после поцелуя я сомкнула челюсти .

- АААААА! – заорал Димка и, путаясь в шортах, побежал выть и жаловаться на кухню, где курили наши мамы.

 В такси я вдруг начала хихикать

- Что тебя так развеселило, горе мое?  -спросила мама. Ты хоть понимаешь, что ты натворила? А если у Димочки на всю жизнь шрамы останутся?!

- Маа…  а ты понимаешь, что это  был мой первый поцелуй! Самый –рассамый  самый настоящий первый поцелуй?! 

- Никогда никому об  этом не рассказывай, - велела мама

 

И до сих пор я никому про это не и не рассказывала.

 

 

 

 

Читать я начала в три года, в пять уже читала взахлеб. С фонариками под одеялом, гуляя с раскрытой книгой на улице и стукаясь лбом о мимопроползающие столбы,  в общем, классика. 

И больше всего я, конечно, любила сказки. Я их и сейчас, признаться,  люблю – если бы вы видели, какую часть нашей семейной библиотеки занимает фантастика и фэнтези всех сортов – вы бы навеки потеряли ко мне уважение. 

То есть, вплоть до того, что надпись на обложке «основано на реальных событиях» - вполне способна отвадить меня от приобретения приглянувшегося томика.

Ибо вопрос  «а зачем об этом писать, если это и так было на самом деле?» , заданный мною кому-то из родственников в детстве, до сих пор остается для меня слегка неотвеченным.

Шучу-шучу.  Все равно еще никому не удавалось пришпилить реальность  к бумаге  даже кончиком талантливейшего из  перьев. 

И естественно, что у меня были любимые сказки.

Читать далее...

А вот в этой статье я обижаю витамины. Немножко.  Опять-таки - лошадь не моя,  тема многократно проговорена научным сообществом,  от меня - только неприхотливость изложения.

Ну, и на псевдоним не обращайте внимания -у меня их штук пятнадцать.  

 

Читать далее...

Апдейт

Улыбайся веселее,
Все на свете до балды,
Если ты пока теплее
Окружающей среды!

Творог лежал в холодильнике и назывался «Ностальгия».
- Безнадежный, исполненный сожалений, вгоняющий в депрессию и запои творог… Валя, вы зачем такое купили и в дом принесли? Да не-не, Валя, я шучу! Шучу я! Наверняка отличный творог!

Просто так устроен наш жалкий слабенький мозг. Нам приходится оперировать моделями, картинками. Мы привязываем к данной пачке сквашенной молочной массы некое условное обозначение, посторонний образ, как ленточку на шею бродячей кошке, для возможности идентификации и слежения.
Чаше всего для этого мы пользуемся буквами и словами.
Цифры были бы уместнее, но для большинства людей ряды цифр не значат почти ничего, а потому мы не можем их запомнить и опознать. (Нет, конечно, есть и узнаваемые комбинации. 911, скажем. Или 1945. Или 212-85-06 . Но их очень мало).
Историки любят писать о том, что средневековое сознание, дескать, было так перенасыщено символами, что современный человек понять большинство текстов той эпохи не в состоянии.
Можно подумать, что мы чем-то отличаемся.
Веселый молочник купил домик в деревне и завел там любимый сад….

Но, конечно, связывать вещи и символы – ужасно смешная работа. Я пару-тройку раз ей случайно занималась. Самый надежный способ качественно рехнуться – это недельку попридумывать называние, скажем, для нового сорта мармелада. Которое понравилось бы заказчикам, не нарушало ста тысяч норм антимонопольного законодательства и авторского права, не оскорбляло чувств верующих, кормящих, слабослышащих и двоякодышащих, и, в идеале, имело бы хоть какое-то смутное отношение к мармеладу, хотя последний пункт и не обязателен.

Помню, больше всего меня восхитило то, что все слова уже заняты. Фактически. Мне так и сказали
- В одно слово даже не пытайтесь назвать – на них обычно копирайт.
- На все?
- На все.
- Не верю. Проверьте, например, «халабуда».
- Вы хотите так назвать мармелад?
- Не хочу. Но, видимо, придется….


Так что проще всего придумывать свое собственное слово. «Мумун», скажем. Или «свопль». Но обычно это не нравится заказчикам. Поэтому копирайтеры так часто и так тяжело пьют. Совместно с заказчиками. Ибо нужно очень хорошо подготовить мозг к принятию «свопля» и смирению с ним.
Боже, как хорошо, что я не копирайтер! Сколь трагична судьба человека, который вынужден поддерживать свое существование, обзывая творог «ностальгией»!

С другой стороны, копирайтерство – самая древняя профессия, да. Помните, чем занимался Адам в первый день своего появления на свет? Не, пахал он позже. И грешил тоже. А сперва бедняга должен был придумать имена ВСЕМ животным….

-  У меня температура 34.6. Во всяком случае, градусник на этом настаивает.

- Он пищал?

- Орал, визжал и вырывался даже. Я три раза перемерила – 34.6.

Мама смотрит на меня, на градусник, потом забирает его и,  сурово сдвинув брови,  смотрит в окошечко.

- Но это низко даже для тебя!

Это правда. Моя обычная температура – где-то 35.9.  Видимо, я немножко ящер.

 

 

- Так, - говорит мама. – Проверяем другой градусник. Эти электронные градусники вообще ужасно ненадежны. Посмотри на буфете у меня в комнате – а я пока себе этим температуру измерю.

Я иду к буфету, мама производит замер, градусник пищит.

- 35.8 . Если исходить из того,  что у меня наверняка 36.6, то, стало быть, он врет на ноль восемь, и у тебя, значит, 35.4 сейчас. Примерно. Ну-ка, померяй вторым!

- 95, 4

- Что? Ну–ка покажи! А, ну да, ты не тот градусник взяла. Этот только по Фаренгейту показывает, и не переключается. Там кнопочка залипла.

- Ну, можно перевести в цельсии. У кого-нибудь есть бумажка и ручка?

На кухне появляется Леха, напоминает, что мы живем в информационную эру,  ту самую, в которой нормальные люди переводят фаренгейты в цельсии при помощи компьютера.   При помощи вот такой замечательной таблицы.   Получается 35 .2   Хотя на другом сайте говорят, что это будет 35. 8.

 

 

- Нет,  - говорит мама. – Сейчас мы просто найдем нормальный градусник.

Пока мы ищем нормальный, мама в испытательском азарте мерит себе температуру сразу двумя ненормальными. Один  показывает 74, а второй больше вообще ничего не показывает.  Устал.

- Вот этот, который лежит в коробке из-под бисквитов, нормальный?

- Да его вообще сто лет назад нужно было выкинуть! -говорит мама,  и бережно запихивает прибор обратно в бисквитную коробку.  После чего предлагает посмотреть в ящике с пуговицами. В ящике с пуговицами, и правда, находится градусник номер 4.

- Какой-то он ржавый.

- Ничего, ржавый, но хороший. Давай, меряй.

- Пиииип!

- Ммм….  32 и 4

- Меряй еще!

- Пиип!

- 34 и 7

-  Вот, видишь, он сейчас раскочегарится.

 - Это я сейчас раскочегарюсь!  Где вообще, блин,  нормальные градусники со ртутью?

- Их все Гаечка перебил для опытов. После чего мы зареклись их покупать.

- Так давайте разречёмся! Мне, может быть,  хочется знать -  я уже труп или еще нет? Вот тут пишут:  «…температура ниже 35 – это указание на наличие серьезного заболевания, обычно связанного с облучением…»  У нас Гаечка больше ничего такого не бил – для опытов?

- Ну, на ощупь ты довольно теплая. Во всяком случае, теплее окружающей среды.

- Да? Ну ладно. Удовлетворимся этим.  Вообще, хорошее такое житейское правило получается «Ничего не потеряно, если ты пока еще теплее окружающей среды». Я бы вообще взяла его на первую строчку государственного гимна, да!  И на последнюю!

- Знаешь, мне все-таки кажется, что у тебя температура не пониженная, а наоборот.  

- Да! Мне тоже так казалось! Именно поэтому я и взялась наивно ее мерить!

 

Ну ладно. Действительно, какая разница – что там говорят  старики Фаренгейт и Цельсий? Многие знания  – многие печали.

Вообще-то я, конечно, певец руин.

Не люблю нового, слишком чистого и аккуратного. Нет, то есть существуют вещи,  которые невероятно хороши, когда они совсем новые.

Это я не про людей, неа. Люди как раз наоборот, на мой взгляд.

 

Ну, например, свежая тетрадь, только что купленная и открытая.   Или упаковка нательного белья.  (Я вообще, признаться, обычно покупаю его на один раз. Знаю-знаю-знаю. Сибаритизм и консьюмеризм. Ну вот есть у меня такой маленький бзик. Зато я экономлю на всяких шелках с вышивками и жемчугами – простые хлопковые майки и все прочее меня вполне устраивают).   

Что еще из нового прекрасно? Косметика, да. Зубные пасты. Кусочки мыла, еще никем не тронутые. Любым пластиковым вещам старость , увы, совсем не к лицу.

 

Но все остальное мне нравится старое. Мшистое, древнее и замызганное. Вот чтобы не совсем в хлам, конечно, а на грани.

Захожу в наш подъезд намедни – а там ТСЖ жильцам подарок сделало. Был у нас раньше каменный полуторасотлетний пол. Волнистый  и блескучий от бесчисленных сделанных по нему шагов. 

А теперь там – опа! - аккуратная керамическая плиточка поверх бетонцем приклеена. Цвета беж с солью.  Лепота и чистота.    

А мне интересно, люди, которые такое сотворили, они свои глаза где держат? В карманах на пуговицах?  Они не видят, что они изуродовали старый подъезд, нет? 

 

 

Когда в моей квартире ремонт делали, я очень попросила архитектора спасти пол. Пусть он будет неаккуратный и в трещинах. Но давайте не будем ничего из него выламывать!

- Слушайте, у вас тут в каждой комнате – по яме обгорелой, например. Это тоже оставлять? Что это вообще такое?

- В войну на этих местах самодельные буржуйки стояли. Да, конечно, оставлять!

-Но зачем?

А я не знаю, как объяснить.  Для меня свидетельства жизни - примерно в миллион раз важнее чистоты и порядка. В новых квартирах, например, я не чувствую себя в человеческом жилье. Это просто бетон и плиты,  и столбы, и евроремонт – и века должна пройти, прежде чем это станет домом. Тут должны рождаться, бегать, любить, жить и умирать люди. И только потом это можно будет назвать «Дом».

И да, мне нравятся приметы разрухи. Скрипучая мебель с потертостями. Разводы на штукатурке, мох в трещинах и все такое. Конечно, в умеренных количествах, но совсем без них как-то неспокойно мне. Не по-настоящему.

 

А еще я люблю хаос. На слишком стерильных улицах я чувствую себя несвободно. Хорошо заросший пустырь понравится мне больше газона. Помню, в той же Германии никак не могла привыкнуть к некоторым  тамошним паркам. Да, все зелененькое. Как ребенок раскрасил.  Тут  небо – оно синее. Тут трава – она зеленая. Стоит такой миллион штук совершенно одинаковой травы рядами по росту и делает вид, что это – природа.

Вот у нас на Страстном раньше идешь с собакой  и можно бесконечно рассматривать каждую кочку – что это там у нас выросло? Лебеда, девясил, пырей – ууу, какой у нас пырей…а это водосбор? Нет, ну какая прелесть, ты откуда тут такой взялся?

И смертельно чистые улицы – это тоже ведь скучно. Улица,  она должна быть чистой с утра, после того, как ее вымели и вымыли – а к вечеру мне нравится наблюдать, как она начинает обрастать жизнью,   пестреть брошенными фантиками, окурками, обрывками афиш и всякой  прочей ерундой.  И чем она замусореннее, тем чудеснее мне кажется ее утреннее превращение обратно в чистюлю.   

 

 

Мне нравится,  когда в городе есть бродячие животные.   Я вообще считаю, что в идеальном городе места хватает всем.    Да, некоторые из них кусаются, клюются и переносят лишай, и все они хором гадят, где ни попадя. Но лично я готова с этим смириться.  Жизнь – настоящая, а не стерильная – для меня важнее.  

 

Или взять, скажем, тополиный пух. Это мое самое любимое время года. Да, он лезет в нос и глаза. Он приставучий. Он горами валяется на улицах и колышется, как огромный разумный инопланетный гриб, захвативший Москву.  И поэтому в сезон тополиного пуха все становится немножко не в счет, вне правил. Его все ругают, я и сама его ругаю – и это замечательно. Все ругаются на тополиный пух и ненадолго оставляют в покое друг друга.  

Поэтому вырубку тополей, которую у нас сейчас  так активно ведут – я совсем не приветствую. Да, я знаю, есть люди, у которых на тополя аллергия, (хотя таких на самом деле мало. Вот, скажем, береза или ольха во время цветения  – куда более сильные аллергены). Но мне тут ближе японцы, у 30% которых жуткая аллергия на их священное дерево – криптомерию, которая, между прочим, цветет несколько раз в год. Но японцы вовсе не вырубают свою криптомерию, а ходят в масках, когда ее пыльца заполняет страну.  

 

Мне не нравится, когда все вывески одинаковые, когда  в палисадниках растут только одобренные советом жильцов растения, когда по квартирам бродят комиссии, требуя убрать с балкона неправильной цветовой гаммы куст и прекратить развешивать там белье.

Мне так скучно и неспокойно. Я гунн, вандал и варвар потому что. С глубокой внутренней потребностью сушить наволочки, привязав веревочку к конной статуе на Капитолии.