Юнна Мориц (муз.Лев Степанов, "Мышеловка")

 

 

И все равно мы дети. Нам так страшно       
На елку опоздать из-за метели,    
Из-за трамвая, или гололеда,    
На этот праздник детский опоздать.         
 
Мы женимся, разводимся, простите,          
Но все равно мы дети - мы на елку.    
И мы летим за праздничной добавкой    
Добавьте нам хоть Старый Новый год!        

 
Он старый, старый, он совсем уже не новый, 
На нем уже пылали эти свечи,    
На них уже сверкали эти слезы,    
Однажды утром эти гости разошлись.         
 
Но мы летим опять на это пламя,            
Но втайне мы надеемся на чувство.    
На эту самую желанную добавку,    
Добавьте нам хоть Старый Новый год!        

 
Он старый, старый, он совсем уже не новый,   
На нем уже звенели эти струны,   
И этот снег, и этот воск, и эти чувства.   
Однажды утром этот воск окаменел.   
 
Но все равно мы дети, мы на елку.   
И мы летим за этой призрачной добавкой,   
За невозвратным и неповторимым,   
Добавьте нам хоть Старый Новый год!   
 

Он старый, старый, он совсем уже не новый,   
На нем уже слыхали эти песни.   
И эти клятвы жаркие, как свечи.   
Однажды утром - только пепел золотой   
 
Но мы готовы умереть за этот пепел,   
За это праздник нашей нежности и грусти   
И мы летим за этой призрачной добавкой,   
Добавьте нам хоть Старый Новый год...  

 

         (болеро для Кармелы)

Растворить окно. Поглядеть вокруг. Помолчать. Вздохнуть.

Посмотреть вверх - вздохнуть ещё. Словно последний раз затянуться.

В воспоминание о вчерашнем дне как в обьятья дивана упасть. Вернуться.

Не затем, чтоб проанализировать - так. Ненадолго к приятелям заглянуть.

 

Где группа неустановленных лиц (допустим, друзья) шумит.

Сама по себе. Распивая разнобой вин, частично принесенных тобою.

Не чинясь, живую беседу ведет, стальные злые полоски ножей отложив,

несмотря на неоконченное, остывшее уже как стеарин, жаркое.

 

Под жаркое я сам бы, хотя б и сурдинку взяв, разговор

ни о чем исполнил. Столь обременивший тебя, с футляром, вчерашнего.

С выдохшимся (аж пена присохла) пивом, наблюдаешь скорей, чем соучаствуешь.

Притом весь на низком старте, прогрет, аж пар меж заклёпок и пор.

 

Ожидая момент подходящий, щель, чтоб нырком пловца

максимально эргономично, бесшовно, с бортика в воду входящего.

Корабельной пушки выстрелом над утопленным, пора б со дна всплывать,

раздвигая боками водорослей сеть уюта ночного за кадром дымящего.

                           

Он оценивает долгий четырехугольник стола:

большинство на дне по-прежнему, где ничего никогда не меняется.

Нет, одна воронка лилии с ним, вслед поворачивается, не теряется.

Вероятно, сегодня вечером он откроет футляр гитары.  ¡Hola!..

 

 
 

Проходила баба у реки.

Глянь, струится как за прядью прядь.

Посадила баба тростники,

чтобы в них скрываться и мелькать.

 

Выше неба вымахал тростник.

Срезал дудку мудрый Хон-Гиль-Дон.

Отыщи его теперь, возьми -

превратился в тростниковый сон.

 

Кинь на землю семь, да посмотри

на какой триграмме Хон-Гиль-Дон

выскользнет из тростника.

                                    В тени

           сна, что баба навевает сон.

 

Судя по тому, как он умен,

бабе не запутать его.

                                  Не

          понимает Хон-Гиль-Дон, что он

выслежен в коротком бабьем сне.

 

Как нелепы миражи реки.

Как обидны девочки во снах.

Как нескромны линии руки.

Как глубоки тени в тростниках.

Как обидны линии руки.

Как случайны тени в тростниках.

Как нелепы линии руки.

Как и мы. Как тени в тростниках.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Я гляжу на фотокарточку

                             смятенно и растерянно.

Морок - нет в ней завлекательного,

                                                нет в ней ничего,

что бы не было увидено.

                                    Знакомые проталины,

и мальчишеская курточка

                                    по моде, неприталена;

и соломенно-роскошные удивленные

                                                растения.

Непростительно оставленное

                                    тайны существо.

 

Я гляжу на фотокарточку.

                        Ах, как воздух здесь разрежен. И

на виске колечко

                        рыжее на фарфоровом... ах, нет,

- это что-то запредельное,

                                    настолько ненормально мне

откупорить, распечатать, вскрыть

                                                в звенящей тишине.

Нечто бережно забытое,

                            но настолько неизбежное,

что теперь, глаза закрой,

                                    да все равно один ответ.

 

 

Над беззастенчивым скворцом

                                                   смеюсь, и он смеется сам

в лицо.

            Он, не пугаясь смеха, бьет

                                                     недлинным клювом, а роса

течёт.

 

 

Нам недоступен этот мир

                                             он слишком выстроен хитро.

Кумир

          у нас один - вот этот свет,

                                                      кипящий в горле, как ситро,

рассвет.

 

 

Мой наглый босоногий брат,

                                                   ты ищещь милостей каких?

наград?

           Мир не забудет - ты беглец.

                                                      Простить тебя не в власти их,

скворец

 

 

иль не скворец, им не забыть:

                                                   ты не отрекся от своей

судьбы.

            Негордый выбрал ты удел,

                                                      ничем не окупил затей...

Но пел.

 

 

 

за грустным полу-(пыльно)-прозрачным стеклом кафе
пара. её взгляд спрятался в чашку. или хуже того в блюдце.
его размазан по улице где ходят, пьют и смеются.
что они вообще (эти и те)?!
                                         next: отношений аутодафе?
нет, нет, нет! не здесь!
                                   кафе совсем неподходящее место
чтоб расставаться. я сюда захожу иногда. и чай сластит.
жаль, не я выбирал мизансцену.
                                                   порою нужно перерасти
ошибки и заблуждения
                                     о том, что во вселенной уместно,
а что петуха даёт.
                                нон-септ-аккорд не заметёт нестыковку.
недостаточен свет. пространство перезаполнено. задник хил.
ну, не знаю, не знаю. я бы всё отмотал. и вообще отменил.
не пришел. опоздал. сломал. будильник, часы и микроволновку.
я бы спать, в конце концов, залег до весны.
                                                                    а что? легко
      совет подавать, как с телетайпа реплику. из подвала суфлера.
      а кафе, что ж кафе? да и пройдёт оно, окно закончится скоро,
      дальше булочная. а это уже совсем иной коленкор...

 

 

У каждой женщины есть что-то особое.                                                    В каждой женщине есть что-то особое.
И в этом нет особых чудес.                                                                       И в этом нет особых чудес.
Смотри на меня, дорогая, без злобы.                                                        Смотри на меня, дорогая, без злобы,
А лучше с любовью. А лучше - без.                                                          а лучше с любовью, а лучше - без.

Не в труд, не в службу - легко. В мои-то                                                    Нет. Во мне не задача и не проблема.
годы. Унять свободу бровей                                                                       Я не прошу ничего отдать.
взлетающих, губ недовольных нитку.                                                         Мальчишеский свет или жар Силена,
Того, кто бреет тебя, брадобрей.                                                                 Хаос иль райская благодать,..

По стёртому судя по фотоснимку,                                                               Но за каждой за дверью, за поворотом
с улыбкой и раньше не так везло.                                                               нас ждет разделение наших дорог.
В обнимку с тенью, с окном, с травинкой,                                                   И вот уж рядом с тобою кто-то. 
с чашкой, с тополем, с ремеслом.                                                              Ты веришь, что я теперь одинок?

Нетерпеливо альбом листая                                                                        - Делиться этим с любезной дамой
неторопливо ушедших дней.                                                                       грешно, ей-богу. И потому
Где ни страница - всё пустая:                                                                      давай простимся с тобой без драмы
коварно не снят ни с тобой, ни с ней.                                                          на корабле, что должен тонуть.

Несостоявшийся дым пожарищ                                                                   Беги, ты не выдержишь злобной течи,
зря был предотвращён. Не зря.                                                                   расплющит хрупкую столб воды.
И кошки смогли спастись. И товарищ.                                                         Держи, на память, свое колечко -
И флейта осталась для октября.                                                                   его не наденешь на пламя и дым.

На этой немеркантильной ноте                                                                      О, как мне нравится этот отчаянный
вам запрещаю друг друга считать.                                                               страстей сиюминутных бес.
Не то меня на лоскуты порвёте -                                                                      
за руки мачеха, за ноги - мать.                                                                     Смотри на меня, смотри беспечально.
                                                                                                                    А лучше с любовью. А лучше - без.
Лет через 30 вернемся к драме,                                                                  
если останется интерес.                                                                                 /1994/

Люблю в одиночку бродить холмами.                                                               
Заросшей тропкой. А лучше - без.                                                                            

 

Нет.
       Не говорите мне слов.
Правильный мир - он прям и прост.
                                                   Без переулков, теней, углов.
Сажа и сажа - тюбиков два
                                         (все остальные ссыпать в поддон) -
переношу не спеша на холст
                                        снег. И то, что не снег. С трудом
размораживаю слова,
                            добавляю по одному
нехотя. И без них - красота.
На крыше - синий, к медовому
                                           ближе - на ступени крыльца.
Лишние полутона. Сотру
                                с изнанки глаз, отряхну с листа.
Зачем румянятся поутру,
                                     а к вечеру золотая пыльца
не высыхает. Мешая. Бред.
                                      Не говорите мне лишних слов.
Есть чёрный цвет. Есть нечёрный цвет.
А звук - не проникает в окно.
                                    А ветра - даже в природе нет.
Мы вынырнем там, куда нас несло.
В задаче неамбивалентно "Дано...",
                                               определяя в конце ответ.

 

 

Общеизвестно что Чума
неуязвима для ума.
Хотя любовь над Ней имеет
                               силу
(но неточно.) (я, вот, верю.)

От гнёзд Её душок кругом,
и каждый ум, и каждый дом.
И помириться -- жизни не хва-
                                   тило
(как и пелось.) (не об этом.)

Историк впишет, в тишине,
кто победил. В какой войне.
Заполнит брешь в больном (моём) со-
                                              знаньи
(штамп за штампом): "время лечит".

А то, что в нынешнем году
в крови цветов айва в саду,
ничьим не удостоится вни-
                               маньем
(как и сердце.) (как и все мы.)
 

 

через век зверевская дева больно глядит. я перед ней - словно шерстью оброс, не отброс, но и не верный бандит. пёс не пёс.     маленький термос ос. заблудилось что в её далеке? в акварельном мареве даль тонка. где в музыке йода запах? в фольге горечь где?     мечта дальтоника. сижу, морщась, всё тяжелей в квадрат смотреть. сейчас порвёт или рожу - горожу бред. очнись! это край. над. взлетай уж.     или прощай. доскажу    через век

 

                                                                 М.Щербаков



Конечно - гибель поначалу
страшит. Тем паче с непривычки.
Но мы же вас предупреждали -
еще тогда, на твердой суше, -
что рейс под силу лишь нахалу,
что в трюме течь и нет затычки;
и вы свое согласье дали
на все.
         Так не мелите чуши.

Какой маяк? Какие шлюпки?
С ума сошли вы иль ослепли!
Ни зги вокруг, мы в центре бездны,
и души наши очень скоро
взовьются к небу, как голубки, -
хотя скорей им место в пекле...
Короче, будьте так любезны
молчать
         - и гибнуть без позора!

Молитесь - если не нелепо
в минуту страха или горя
взывать к Тому, кто сам когда-то
не избежал смертельной чаши:
едва ли выпросишь у неба,
чего не выпросил у моря.
Смешна стихиям эта трата
словес.
         Но, впрочем, дело ваше.

Меня же ждут мои творенья,
мои труды, мои бумаги.
Пойду готовить их к печати,
чтоб не пропали в царстве рыбьем:
стекло подарит им спасенье,
сургуч предохранит от влаги...
На всякий случай - все прощайте.
         Но если выплывем,
                           то выпьем.


(С)

                                                                 М.Щербаков



Не надо было думать, что само растает наважденье к лету,
что призрак этот канет в лету сам без помощи властей.
Вот если бы, едва пришёл он к нам, его мы посадили в клетку,
тогда бы ни скандала,
                          ни страстей.

А нынче впору в область почту слать, явился, мол, пришелец нервный,
которому не то что "руки вверх!", но скажешь только "эй!",
и он уже шумит, как море, а море миру недруг верный,
и призрак тоже недруг,
                          знать бы чей.

Хотя бы знать, умён ли, глуп ли он, повадлив на какие плутни,
Из тех ли он, бразды при ком не взрой и сотки не засей.
Кто наши все початки прекратит, отменит черенки и клубни,
вкушай потом объедки,
                          латки шей.

Пытались проходимца лестью взять, мол, очень ты шумишь искусно.
Надеялись, размякнет недруг, но сказали только "эй",
и он уже молчит, как камень, а камню никогда не грустно,
ему заботы нет ни до кого,
             его пренебреженье таково,
                          его предупрежденье грозово,
не надо было думать, что само.

А надо было белый, что ли, флаг пошить из лоскутов и латок,
послать уведомленье в область, пусть готовят толмачей.
Одеться максимально скромно, остаться без щитов, не в латах,
забыть на время злость и доблесть и кинуться пришельцу в ноги.
             Сказать ему, что самый острый меч повинной головы не рубит,
             мол, если мы не правы, что ж, казни, но лучше пожалей.
             А он опять шумит, как море,
                          а море никого не любит,
а море не жалеет никого
                          уже по той причине, что оно
                                                                 море.


(С)

(а так слышно?)





   Эфир несколько подустал от слов -
за век вещанья, хороших, правильных
случилось больше, чем льдин в реке
сплавилось в океан потепления.
   Молчать эфир поднаторел. В песке
что ни янтарь - непременно каменный.
Весь улыбающийся улов
выложить на витрине сомнения:
   тот ли? верный ли? Всё обман -
хоть снова в воду кидай солёную.
Высох. Стал не такой. В комод.
Нужен новый. Свежий как новости.
   Крути не крути верньер. Не везет -
станций нет. Тишина слоёная.
В эфире свист. В мире туман.
Слов что гальки на пляже. Радист
спит. Убит. Онемел от робости.
   Переворачивает лист.





      

Ну, как бы это теперь объяснить
тебе. Представь: невозможный паззл.
Шансов - ноль. Ариадны нить -
единственное, что спасает разум,
         изнемогающий в битве за
         выживанье моего микрокосма.
         Нить - это твои голоса.
         Один - из вчера. Другой из Осло.

Паззл - это мой внутренний путь.
Пройден едва ль до середины.
По нити хотел его протянуть,
утратив оси во тьме долины,
         заросшей, как бурьянòм, пустотой.
         От каждого слова, что между нами.
         Слова, как капли, по нити той
         сами катятся. Катятся сами.

И как тебе теперь объяснить,
что нить - это нить лишь. Твое же тело
по ней катѝтся. Вверх... точка. Вниз.
Судьба, Ариадной тебя не сделав,
         лишает смысла мои глаза.
         Апостериори, их взгляды - розны.
         Твой год был - Крыса. Мой был - Коза.
         Вышивание гладью по микрокосму.

И как объяснить, ведь троя мертва,
какая нить по-прежнему тянет,
когда погорелье укроет трава,
и пепла запах давно растает.
         Неопалимый, видать, узор
         татуировкою выткан по коже
         каждой капли - туманя взор,
         падают. Падают как подкошены.

Распространяя веселья чуму,
микробы мои покидают губы.
Пойму. Обниму. Посажу в суму.
В тюрьму. Очень нежную.
                                  Очень грубо,
         весомо пространство являет разом
         краеугольное твердое тело.
         Арку венчающий камень - паззл
                  - ты его до конца дохотела.






         

Молчать грешно. Надеяться глупо.
Только осталось, что жить спокойненько.
Смахнуло ветром вазу с уступа -
       вода с ромашками по подоконнику.

Реперной точкой стала полночь.
Хотя это всё так относительно,
в хабаровске утро, в нью-йорке...
                                          Точь-в-точь
       такая же влага текла стремительно.

Смотрю...
              Смотрю... Но как бы не здесь.
Словно сквозь стену полупрозрачную.
Мне кажется... нет, мне позарез
выйти требуется. Пока не истрачена
последняя. Пока не иссякла прозрачная
струйка...
               с ромашками наперерез.




       

Легко любить издалека,
не признавая недостатки.
Свой мир создать из пустяка
и утверждать, что он в порядке.

Не разменять ни пятака.
Оплачивая счет без сдачи
лишь векселем, что взят пока
под ожидание удачи.

Приятно обещать, но знать -
не ты, а время сдержит слово.
Так аккуратно рассчитать,
чтоб шанса не иметь иного.

Легко.
       ...Как переночевать без крова.
Без крова переночевать...



    

Холодно, ах.
                Серо-желтые овцы к стенам каменной кладки
жмутся. Ветер крепчает. Аж щеки горят на ветру.
Дым из труб
                клочьями. Тучи брюхо заплаткою на заплатке.
Может и снег пойти. Но лучше бы уж к утру.
Ветрено, да.
                Дом скрипит (он - стар) сотнею балок и ставен.
Комнаты словно съёжились. Как там, живы ещё
жильцы? Храпят.
                        Нелепые. Богачи. Здесь в стране холмов и овчарен
холодно. Вымерзает у нас коммерция. Мрут расчёт,
налоги. Сыр
                - сыр ничего. И яблоки поздние, да, вполне неплохи.
Ладно. Завтра они разъедутся. Прыг в авто. Через мост
и вниз. Туда,
                где кончается поле. Там, где шумят поезда. И вздохи
роняет море, встав с последних холмов в полный рост,
говорят... Ну,
                по крайней мере так пел этот свистун, счастливчик.
Набравшись "У Жана" местного эля. Не встать
уже. И всё ж,
                всё про берег. Про волны. Про шум прибоя. "...Мальчик,
тебе бы пора..." Ветер крепчает. (Убрать
не забыть в дом
                        яблоки.) А то с утра всюду ляжет иней, -
никто не купит. А что с них, с приезжих, взять.
Завтра уйдут,
                может опять на комод пару монеток кинут.
Всё-таки я их снимал на фото. На фоне дома. Опять.
Холодно, да.
                Это вам не у моря шататься под пальмами. Ветер
может свалить и с ног. Лучше садитесь в "рено",
да и вперёд.
                Вот, если хотите, возьмите на память свитер -
грубый и серо-желтый. Или нет. Всё равно...






        

Укутана шкурками соболей
ночь, темна и тепла, доверчива.
Птаха, неясно чья, наверчивает,
нагромождает триоль на трель.

Ишь как захлёбывается. Раскат
и замолчала. Так, верно, надо.
Профиль окна едва угадываем.
Мир не существует. Пока.

По тишине побежали волны
шорохов, запахов. Темнота
эта, мне кажется, занята
чем-то большим, меховым, довольным.

Ночь, убаюкивая, шуршит,
фыркает, мается чем-то, стрекочет.
Тьма. Тишина. Пауза. Прочерк.
Слепоты развернутый щит:

что там?... Ни мне, ни тебе нельзя
знать... Как минимум, до утра потянем.
Всё пустяки. Ведь ночь с когтями,
оберегая, ходит. Сквозняк

чуть приоткрывает шторы.
Раздёргивая облака-кусты
в отдельные листья. Птаха, ты
где?  ты здесь?  ты уже?  ты скоро?





    

Испанская цаца... непременно на выгнутых каблучках...
Горячий-горячий песок сквозь ладони; и струйки и лёгкие облачка
в эфире. Прозрачен весь вечер насквозь и подсвечен закатным огнём и днём
прохладно. Палаццо... ах, впрочем, ведь нет, не Италия,... нет... не пропадём,
но может и да... Всё может быть. В этой стране всё возможно. Не наверняка.
Но всё же возможно. И в воздухе, и в воде, и в песке, да что там – в огне маяка,–
на ноты разложен, аккорд вне тональности, редкое си-фа-диез-соль-ми.
Ну-ну, не беда... не для испанского уха, для личного календаря. Для них
другая музыка. Непременно с жёлтой гарденией в волосах...
Холодный-холодный, невозможный взгляд, спрятанный в облаках,
в горах, в болотах, в снегах, в ледяной мерзлоте, не тающей никогда.
Одна лишь улика: как на страшном ветру истерзанные гудят провода...






    

Слепая русская Удача
нередко гладит против шерсти.
Победа русская глухая,
разинув красный влажный рот,
в дым, разумеется, бухая,
как ржавым рашпилем по жести,
глаза бесстыдные не пряча,
Надежде песенки поёт.

Седая русская Чужбина –
для всех иных зовётся «миром» –
для всех иных стелѝтся шёлком,
её объятия нежны.
А к нам приходит тихомолком,
змеино проструив эфиром.
Нам сердце лижет ночью длинной.
И нет ни мiра, ни войны.

Удача дремлет (неустанно).
Победа, с кобелиной рожей,
Надежде подливает вѝна.
Чужбину штырит от тоски.
Я сердце мокренькое выну,
нагое как клинок из ножен,
и, если из-за лавки встану,
отправлюсь небо брать в штыки.

Было. Повелевал мелодией.
                                   Танцевал на грани нуля.
                                                                      Верстал
чужую судьбу - не верстал - просто
                                             знал как она свершится
                                                                           правильно.
Секунды, "двушкой" по телефонным недрам
                                                       звеня, летят.
                                                                 Гудок. Попал
в прицел - не сбежишь.
                         Отныне будешь
                                        функцией.
                                             Алгоритмом. Правилом.


Счастье ли? Именно.
                         Прочь суета. А также
                                                    график. Срок сорвать
                                                                           посмел.
Не то, чтоб "посмел" - по-иному построить
                                                  жизнь,
                                                       или день,
                                                                 немыслимо
теперь.
     Или всё это кажется мне?
                                        я тяжко болен судьбой своей.
Как бы там ни было, на листе
                                   пол-такта dolce, потом fortissimo.


Записать. Пока не забыл: рассыпавшись,
                                                       рисинки,
                                                            по стеклу скользя,
легли
    в рисунок, лабиринта узор,
                                        в трехмерный слог того имени.
Успеть
    набросать бы - не формулу - надежды на память мало.
                                                                                   В глаза
гляди мне,
          запоминай:
                         как это будет,
                                        есть,
                                             как было,
                                                      как именно

Вытяну
     из пачки утром белый
                                   нетронутый лист.
На этом всё.
               После
                    - так,
                         живу что-то невнятное.
Мысли были.
          Печалька.
               За день так и
                         не собрались
встретиться.
Миг упущен.
          Но было оччень приятно
зависать над телом,
                    опрокинутым на (в) кровать.
Поза Це-три:
               ваджрасана
                              ручной
                              уникальной лепки.
Главное б с непривычки
                         к полётам
                         не надорвать
точку сборки.
               Наощупь не спутать
                                        скрепы
                                             и скрепки.
Для Него - "понимает"
               - то же самое, что "творит".
Для нас
          - говорить - это то же самое, что и делать.
В верхней лиге убожеств
                                   автор
                                   - устойчивый фаворит.
Ни богатств, ни большого
                                   - ума,
                                        ни здорового тела.
Вечереет. Что ли
                      поплакал бы
                         припухший мой сад.
- Водосток
            переполнен.
                    Любителей лить
                                   немало.
Предначертано: трещины рассекут
                                        поперек асфальт.
Впрочем также и вдоль, что
                                   не вклинивается в скрижали.






.

Сон
Был выстроен как чертёж, как дом, как код,
Как аккорд: тон, тон, ещё, полутон.
Сотрёшь
Лишь
Линию, контур порвёшь, распадётся сеть,
Вспорхнёт
Вся стая, мерцая, ввысь, растает.
День
Прошёл.
Придётся вчера, с утра, идти искать, завтра. Чем
Заменить весь код, всю сеть, весь дом, тот сон
Что
Не довелось досмотреть. Вчера. Когда.
Всю ночь
Дышали покоем, и дымом пахли, луга.
Построен
Дом на столбах, на сваях, на снах, на чём.
Чертёж -
Только правда в нём, в тонких линиях только ложь.
Он -
Лишь сон. Можешь просто стереть. Рукавом смахнуть с лица
Тот сон.
Пахнет он. То ли дымом (здесь, вместо паузы - полутон.
Место для.)
Четвертушку. Восьмушку для.
Для неточности, недостроенной кровли для.
Для дороги, что будет завтра. Дождётся там. Где была.
Началась вчера. Не вчера,
А задолго до.
И всё длится. Для.
Что-то видно. Но далеко не всё. И похоже на.
Тает линий сеть. Уходя. То, что остаётся,
Похоже на.
Строго вычерченные капли на сонном стекле дождя.

осенью,
в основном,
берут
цветы.
или фрукты.

она
в пол-седьмого
купила
в аптеке
яд.

не потребовалось
- оставил
стерву.
как будто.

яд
наутро
(без чека)
молча
взяли назад.

смущён.
ожидал
афтершок.
ведь пространству - больно.

по лицу
провизора
не прочтешь.
прям
- молодец.

персонаж персонажу est.
билет
до Стокгольма

отпечатан на
non-recycled бумаге.
ездец.

шучу.
отдельные
блики на мировой
хляби

ни протеиновый
ни кремниевый интеллект

не гнут.
индивидуально
взятые
бабы,

ни даже
С Горностаем Дама
- забытый
проект.

Ты поёшь и я пою.
          Мы вдвоём поём. Так надо.
Пусть в далёком, пусть в краю
          я тебе не стану братом.
Ты поёшь, и я - не в тон.
          Потерпи. Допеть-то нужно.
Вместе кончим. Ты - потом.
          Я - не в такт. Но, в общем, - дружно.
Мы поём который год -
          надо. Потерпи, родная.
Два притопа и прихлоп.
          Знаешь, что я вспоминаю
весь тот век пока летит
          наша песня богу в уши -
Сопот или Казантип.
          Ты - Домбай, и даже Грушу.
Практикующий вокал:
          каждый выдох - не напрасно.
Словно кто-то заказал
          упражнения в прекрасном
нам. И стонут эти "мы" -
          не семья. И не чужие.
Кто бы выдал ноту "ми".
                                Камертона аритмия...

Я с ним не спала.
Страницы снов, треков, мишек, цветов, оттенков тени для глаз.
Стихи, которые лучше чем жизнь, чем переливание крови при лейкемии,
                             чем год в раю, чем мама.
Косая линейка. Серого (в котиках) цвета обложка. Вырван первый лист.
Копилка ужасного счастья, бесконечного списка бед,
                             и радостей бесконечной ленты, и прочих дел.
Непонятно откуда столько, не сразу узнаешь почём. Это же в первый раз.
Всё как надо. Все делают это. Только чёлку длиннее б. Только чёлку.
Никому кроме этих строк. Не расскажу. Никто не поверит в самое главное.
"я с ним не спала"

                            А. Межиров



Мы люди сентября.
       Мы опоздали
На взморье Рижское к сезону, в срок.
На нас с деревьев листья опадали,
Наш санаторий под дождями мок.
       Мы одиноко по аллеям бродим,
       Ведём беседы с ветром и с дождём,
       Между собой знакомства не заводим,
       Сурово одиночество блюдём.
На нас пижамы не того покроя,
Не тот фасон ботинок и рубах.
Официантка нам несёт второе
С презрительной усмешкой на губах.
       Набравшись вдоволь светскости и силы,
       Допив до дна креплёное вино,
       Артельщики, завмаги, воротилы
       Вернулись на Столешников давно.
Французистые шляпки и береты
Под вечер не спешат на рандеву,
Соавторы известной оперетты
Проехали на юг через Москву.
       О, наши мешковатые костюмы,
       Отравленные скепсисом умы!
       Для оперетты чересчур угрюмы,
       Для драмы слишком нетипичны мы.
Мигает маячок подслеповато —
Невольный соглядатай наших дум.
Уже скамейки пляжные куда-то
Убрали с чисто выскобленных дюн.
       И если к небу рай прибит гвоздями,
       Наш санаторий, не жалея сил,
       Осенними и ржавыми дождями
       Сын плотника к земле приколотил.
Нам санаторий мнится сущим раем,
Который к побережью пригвождён.
Мы люди сентября.
       Мы отдыхаем.
На Рижском взморье кончился сезон.

Незаменимых вещей нет. Выверенного пера росчерк
как самоцель.
В тонкоствольно-молодой роще
овулирует березовый прозрачный апрель.
Ночной - ламповый - разговор.
Поздно. Аах... если часы не стоят, уже - рано.
Ангорский абрис левой груди. Хороший обзор.
Странно. Нет, всё-таки - как странно.
Эмаль. Небелого цвета - "слоновой кости"? да, ну... какие к чёрту слоны.
Нет. Просто эмаль. Предыдущей эпохи осадок.
Веснушчатая бодрая стайка волнушек, мохнатых. Почему они? почему мы?
Контрастно: пòверху серая, нулевого помола соль. Остаток сладок.
Всё правильно. Идеально просто. Из одной кружки (брутально,
пусть нестерильно) какая-то бормотуха (сейчас бы сказали - сидр).
С алкоголем, более воображаемым, чем реальным.
Полный интереснейших мишеней тир.
Коленками сталкиваясь. Касаясь - через кружку - губами. В старой столовой.
Возможно, первая. Не исключено, что четырнадцатая. Две ключевых строфы,
чтобы замкнуть "венок". А он уж создаст каркас мироздания (новый),
исправит задрипанный задник: этот, без ретуши, миф...мир...

Скучно, Натали.
     Золотой аи
          здесь не подают боле.
Кто такой "аи"? боже, Натали,
               в яндекс загляни, что ли.
Кстати, мне потом
          скинь когда и кто
                    выдумал его. Сможешь?
ты не позабыть.
          как прядётся нить.
          в чём у жизни суть.
                         Сложишь
вместе два и два.
          Все мои слова
                    выбросишь потом,
                              в твиттер.
Но пока зубри:
          аи и Тюильри,
          Борхес, Юм и де Ситтер.
чей
     не дочитал список кораблей,
что
     на каблуках высоких,
кем насыпан вал в землях королей,
          цапля то была? сокол?
Выучим слова,
               чтоб играть. Права
               мать твоя была: пусто
на счетах у тех,
     кто не на успех
               ставит, Натали.
                         Грустно.
Сложишь два и два,
     кто теперь ведёт
     бесполезный счет? В голос
ветер. Гнёт траву,
     но растет трава,
     словно лишь один колос
может пронизать
     кембриеву гладь,
     гнейс, базальт и твердь. Грустно
думать ни о чём.
     (это не прочтёт
          ни один...)
                         Скажу устно:
"Скучно, Натали,
     этот шар Земли
               мал и непонятен на ощупь".
а хочешь, посидим
     просто в тишине.
          быть не обещал я
                         проще.

времена меняются. нравы... о, да...
даже произнося поздравление, нетрудно нарваться в наше грустное время на отпор и даже, не постесняюсь сказать, ответ...

но! "регата регатой, а морские традиции..."

Итак: с добрым праздником всех милых дам!

(линия отрыва от не"милых дам")

Рожденья день

Рожденья день, но. Нельзя получить всего. Понятно, ок. Получить нельзя ничего. Рассрочен (выпадет в будущем – оплатить) подарок. С плеч. Этикетки спорота нить. Дашь деньги – тень проляжет (а хоть и не дашь). Приятней – строк на четырнадцать, в карандаш отточенный шириной. И в ночь – долготой. В огарок свеч – толщиной, – пыльцы золотой. Смывая. С век. С рук. С плеч. С там, где и не бывал. Расскажешь меньше – останется больше снам. Не каждый день. Я б на роскошь не уповал. Бывает не чаще, чем раз в году весна.


Рожденья ночь

Нарядно выглядит стол. Пока ждет гостей. Грустнее под вечер. Под ветер, с голых костей холмов обдирающий жесть последней листвы дубов. Остальная давно в озёрной воде на дне, где мокрые рыбы среди холодной травы. Увы, их тоже нельзя получить (люби в природной среде). Имей такими как есть. Увы, никак нельзя изменить, улучшить, взять, отогреть. Собрать гостей навсегда, и только ими лишь одними дом населить. Переметнув календарь. Рожденья ночь оседлав, хоть рысью, хоть шагом - трясешься в будущий день. Предав забвенью листву и ветер, и рыб и стол. Подарки в угол смети, и, что ли, фартук надень. Работы невпроворот. На год. На десять. Вряд ли на сто.

...Кровь носом.
                        Это от того,
что нестерпимо стало в мире.
        Просевший, в проданой квартире,
        косяк. С зарубками годов.
        Перелицованый паркет
        шесть-нà-восемь, фотоальбома
        то забытьё, то глаукома,
        то воздух, то неяркий свет...

этот вариант ушёл под кат. если что смотрите выше

этот вариант ушёл под кат. если что смотрите выше

Земную жизнь пройдя...
           (нет) проходя,
                                 застыв.
           Не чтоб в какой-то важной точке,
водоразделе, гребне.
                                 На волне
барашками вскипающей.
                                 Развилке.
           (На самом деле, даже запятой
тут не найти.) Оглядываясь,
           в ходе
сражения
           с усталостью не быть
ни кем-то там, любимым
не вполне,
           знакомым, невнимательно
забытым
           давно,
и вновь припомненным с утра,
в декабрьском холодном красном свете
оглядываясь. В зеркало войдя.
           Не быть таким,
как предок твой, в морозный
           дымя квадрат фрамуги, сочинил.
Дай сил не быть.
Еще забыть
           как сам
во тьме, пройдя едва ль до середины,
утратил то, что не вполне обрёл
в сырой и теплой полости долины.

Упал
свет правильно. (Всего и делов: на раз подобрал из семнадцати букв пароль).
Узнал
её в профиль. (Теперь готов меняться хоть с нейрохирургом или сапёром:
устал -
- искать, добавлять к неуспехов списку, невидеть, вновь репетировать роль).
Желал
(ненайденного. Потом сводил к архетипу. Томясь сновидениями и фольклором).
Земля
под ногами, или другая плоскость, чертёжный ватман, щербатый вагон, ледовый круг,
Кремля
кирпичная книга вся в медных или латунных пятнах заглавных букв.
Любой
подходит формат: сейчас запишу, завершу строку, вобью чеку. Затем
- отбой.
Дел расписание лечит глаза пустотой разграфлёных ненужных...

Ягуара подшёрсток стихами вышит. Их прочел Басё.
Про подслушаный шепот листвы полдневной, капель стук в ночи.
Где звезда кричит в пустоте вселенной (а со мной молчит).
Муравьишка берёстою буквы пишет (и стирает всё).

Вёл отчаянно грек безымянный чисел бесконечный ряд.
Внял спирали ракушки - на круг возвысил - и вписал в квадрат.
С той поры есть поверье: в анналы, коим имя - тетра-код,
каждый квант был засчитан, и будь покоен, смысл не ускользнёт.

Разгадать-то не диво, ты сам "энигма" (или быть бы мог),
в кодировке "малевича" безотказно черный бит набрать.
Цифрой к цифре шифровки углем и маслом, фрески, камень, прах.
Чем забита утеряных звеньев стигма? верен ли итог?

Ты танцуешь, крылами хаос состряпав, смяв листы в самум,
раскурочив порядок, мухлюя с крапом, заземляя ум.
В брызгах пота аминокислотной гаммы уникальный шрифт
распечатав наколкой, кардиограммой, каплями на рифф.





.

             

                    Щербаков (С)

БЕЗ ОТВЕТА

Огорчу поневоле,
промолчу, не откликнусь,
не решу отозваться
ни в октаву, ни выше,
не придумаю вторы,
не добавлю объема,
без ответа оставлю
     звуковое твоё письмо –
     танцевальные пять восьмых.

Знаю правильный адрес
и неправильный знаю.
И почтовые сборы,
и цензурные нормы,
но тебе не отвечу –
я не знаю ответа.
И не знаю кто знает,
     посоветоваться бы с кем.
     Никому теперь не до нас.

Счетоводы считают,
генералы воюют,
старожилы не помнят,
медицина бессильна.
И молчат отрешенно
небо, море и суша.
Только с птичьего лёта
стая рухнула наземь,
только выводок рыбий
     захлебнулся и затонул.

Счетовод, он ведь тоже
не смельчак и не умник.
Он считает, как надо,
то есть, как заказали,
но порою обязан
для решенья задачи
неизбежно помножить
     просто на два и просто два.
     В смысле самом уже прямом.

И находит что даже
в смысле самом условном,
то есть, после поправок,
после сносок и скидок
неизбежно в итоге –
пусть не ровно, не кругло –
только всё же четыре
     или около четырёх,
     А не тысяча и не ноль.

И в душе счетовода
поселяется мрачность,
ибо что он ответит,
если спросят с него же?
Говорили же в школе:
«Арифмометра бойся.
Покривишь – пожалеешь,
не спасут генералы,
боком выйдет убийство,
     не окупится воровство».

Генерал, он ведь тоже
не герой и не гений.
Мог бы стать кем угодно,
занесло в полководцы.
Воевать он не любит,
но когда его спросят,
Он доложит как надо –
     не докладывать же как есть.
     Никого это не проймёт.

Всем известно, что войско
никуда не годится.
Убивать ещё может,
умирать не желает.
Ни за так, ни за деньги
ни с девизом, ни с флагом,
только разве что с песней,
     а пойди её сочини!
     Генеральский ли это хлеб?

И душа полководца
так и рвётся в отставку,
хочет в дачную зону,
в корпус окнами к лесу.
Корпус очень уютный,
хоть ему и полвека.
Он как раз к юбилею
в самый раз перестроен,
в самый цвет перекрашен –
     даже свастика не видна.

Знаю буквы и цифры,
знаю такты и ноты.
Что угодно закрасишь –
арифметику вряд ли.
Но решенья не видно,
только гуще вопросы,
только пуще пугает
     перспектива найти ответ.
     Промолчу, огорчу тебя.

Не возьмусь отозваться.
Не взыщи – не до писем.
От вопроса к вопросу
всё вернее в итоге,
что учебник с изъяном,
опечатка в задаче.
Ничего не попишешь –
     не решается нипочем.
     В арифметике вся беда.

То ли попросту в тех же
двух помноженных на два,
то ли в менее круглой
разности или сумме,
то ли в самой условной
неустойчивой дроби,
в отношении что ли,
скажем, целого к части –
     к той бесформенной части,
     у которой вопросов нет...


(С)

             СЛУЖБА

                    Щербаков (С)


Разве что залпом лишний кубок,
сколько-то сверх пайка покупок –
собственно, вот и весь проступок.

Сладко шипело в кубке зелье,
вышло не без греха веселье –
собственно, вот и всё везенье.

Ибо едва вкусил я мёду,
к чёрному был готов исходу,
сам на себя открыв охоту.

Знал, что в ночи забывшись глухо,
буду изловлен я, как муха.
Грешнику поделом и мука.

Думал, что сердца нет у старших,
выдержанных, седых, уставших.
Некогда им жалеть отставших.

Заняты тем, что власть имеют,
вряд ли они понять сумеют.
Испепелят и прах развеют.

Я о таком (а то и строже)
много слыхал и ждал того же.
Но получилось не похоже.

Старшие мне сказали: ладно.
Видно, что самому досадно.
Значит, не будет впредь повадно.

Смолоду всяк впадал в проделки.
Всюду в пути развилки, стрелки,
метки, зарубки редки, мелки.

Правую спутал метку с левой,
дал слабину, пленился девой –
больше так никогда не делай!

Завтра же заступай на должность,
выкажи там опять надёжность.
Вовремя приходи – найдёшь нас.

Место тебе дадим по силам,
сделаешь нам его красивым.
Требует место быть не сирым.

Цело ли всё на нём и цельно,
служба должна следить прицельно.
Собственно, тем оно и ценно.

Если за ним не смотрит служба,
вовсе оно тогда не нужно.
Пасмурно там всегда и вьюжно.

(С)

             ИНТЕРМЕДИЯ 12

                    Щербаков (С)


Такие школы есть в Москве,
не то их три, не то их две,
элитной марки, для сугубо одарённых.
Меня в одну из этих школ
зовут, чтоб лекцию прочёл,
о чём, зачем – не знают сами, но зовут.

Так я, пожалуйста, схожу,
но только что я им скажу?
Какая радость от меня, помимо грусти?
Они же молоды насквозь,
они надеются, небось,
и все на лучшее, а это чересчур.

Таких не очень развернёшь.
Я в прошлом тоже молодёжь,
бывало день и ночь не сплю, не ем – надеюсь.
Беру газету в сутки раз,
в газете ложь, как и сейчас,
но я вникаю и опять – не ем, не сплю.

По Красной площади брожу,
от нетерпения дрожу,
однако слышу лишь порой короткий ропот.
Затем короткую пальбу,
и снова тихо, как в гробу,
но я надеюсь каждый раз, как и сейчас.

Ходил на исповедь, пока
не подглядел исподтишка,
как исповедник диктофон под рясу прячет.
Платил психологу, но с ним,
когда бедой назвал я Крым,
случился шок, и я уж больше не платил.

Листал историков труды
насчёт источников беды,
нашёл, что главные – сумбурность и обширность.
Мол, будь поменее размах
и крепче мнение в умах –
сейчас была бы, мол, держава хоть куда.

Но время думать головой
иссякло к Первой мировой,
а после думать стало некому и нечем.
Остались в вечной бедноте,
одни надежды – да и те,
такие смутные, что дети не поймут.

Ещё и высмеют: "Чудак,
всё это знаем мы и так,
читать умеем – не смотри, что вундеркинды!
Да и не сам ли ты, дружок,
беде способствовал, как мог?"
Тут будет пауза, а это чересчур.

И не пособник я ничей,
и плоскогубцев, и ключей
не подавал, когда закручивались гайки.
Но отзывается стыдом
и вспоминается с трудом.
Погибла лекция, хоть в школу не ходи.

Однако всё-таки рискну,
в глаза грядущему взгляну,
в иных глазах оно читается изрядно.
Сегодня школьник он – а там
уже полковник он, и сам
по школам ходит, вундеркиндов учит жить.

Сегодня влево он глядит,
там, слева, девочка сидит,
не сомневаюсь, что зовут её Надеждой.
Надежда, ты моя беда,
Надежда, я вернусь, когда
трубач отбой сыграет, то есть никогда.

(С)

Время - медленный водоворот.
                              Это открытие?
                                        или неверно это? -
В медленном можно б было
                              (или нельзя?)
                                        с карусели круга сойти.
Мимо утаскивает.
          Стен прочнее поток, недвижен.
                                                            Предметом
промелькнуло сегодня.
                    Рассыпалось искрами, радугой, конфетти.
В брызгах рисуя изгиб, поворот
                              (которого не было),
                                        в мыле, в пене.
Фуга вернется туда
                    откуда времени вылетела стрела
анизотропная.
          (Как Кориолиса сила - это водоворот! теперь уже несомненно.)
Поток поймет - барахтайся,
                                        если умеешь.
                                        Или нет. Такие дела.
Поток понял всё. Всё
                              (им понятое)
                                 несется упругой лентой
Мёбиуса
      по Лиссажу кривой, создающей прозрачный мальстрема каркас,
    или
      прямой - но прописанной в криволинейном пространстве
                                        - стентом.
Метрика времени не напоминает прибой.
                                                            Не для нас.
Это прибой - напоминает
                              о метрики времени непостоянстве.
Водоворот - бесшумен.
                              Ухо больше не различает
                                                                 - грохот охрип.
Стрела настолько быстра
                              - скорость перестает осмысляться.
Картинка размытая лишь.
                                  Если вспомню как называется этот блик.
Именно ей дозволяется
                    (если не быть, то хотя б)
                                   рифмоваться
с внутренним гирокомпасом,
                                        именуемым "жизнь"
                                                                  (или "миг")

.

к стыду своему, я только сегодня узнал, что именно было (не)сказано Рязановым в народной новогодней трагикомедии: песни, которые мы столько лет (не стесняясь сравнения с Пугачевой и Таривердиевым) пели, оказались (как минимум) на один слой глубже.

как в широкоизвестной (Пелевину) супрематистской иконе (как бы) Бурлюка - слово "Б-г" складывается из чистых промежутков между печатью, так и залитованные строки Ахмадулиной - дают новое (или даже - совсем новое) звучание песне (да и фильму)



(см. далее)

                    Белла Ахмадулина (С)


          По улице моей который год
          звучат шаги — мои друзья уходят.
          Друзей моих медлительный уход
          той темноте за окнами угоден.

Запущены моих друзей дела,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
и лишь, как прежде, девочки Дега
голубенькие оправляют перья.

Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
друзья мои, туманит ваши очи.

          О одиночество, как твой характер крут!
          Посверкивая циркулем железным,
          как холодно ты замыкаешь круг,
          не внемля увереньям бесполезным.

Так призови меня и награди!
Твой баловень, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь твоей стужей голубою.

          Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
          на том конце замедленного жеста
          найти листву, и поднести к лицу,
          и ощутить сиротство, как блаженство.

          Даруй мне тишь твоих библиотек,
          твоих концертов строгие мотивы,
          и — мудрая — я позабуду тех,
          кто умерли или доселе живы.

          И я познаю мудрость и печаль,
          свой тайный смысл доверят мне предметы.
          Природа, прислонясь к моим плечам,
          объявит свои детские секреты.

          И вот тогда — из слез, из темноты,
          из бедного невежества былого
          друзей моих прекрасные черты
          появятся и растворятся снова.

нам мстилось
мы опять чего-то недочитали:
Стругацких трехтомник распределяли по спискам
по невесткам третьего секретаря райкома.
фотопленку с текстами
никогда (тогда) неизвестных стихов Володи
Высоцкого я не успел получить до отъезда
хозяина её. строгого немца по крови и плоти.
и двухсотпроцентного русского
по миро-ощущению и созерцанию.
казалось, рядом соседи
гоняли на старом катушечном.
но нет. всё уж отдано. дальше передано и не подлежит возврату.
к месту постоянного проживания. нам осталось
думать. ждать. кто молод - надеяться свято
что будущее будет
не столь элитарно.
этот обменивали на экземпляр "Живаго", в точечку ротапринта.
но и тут у меня с пятой графой всё было слишком в норме.
слишком просто для тех, у кого было всего лишь "в порядке".
без обид. но и с этого бока - не отломилось.
к тому ж ещё, не пришлось попробовать на вкус и ощупь отсидки
никому из тех, кого я знал,
или даже когда-то знался.
а кому из тех, с кем я знался, пришлось-приходилось стучать невидно,
к тем листам я не приблизился б, даже если б и постарался.
да и поздно было стараться. это сызмальства надо было меняться,
готовиться и трудиться. а я решил отказаться.
понадеялся, что талант спасёт, не выдаст, и свободу подарит нужность.
мне. от сохи (никогда её не видавшему. и не ведающему
с какого бока
зайти запрягать эти сани. но точно знавшему
куда на них мчат, если едут от Речки Чёрной)
что за чёрт! почему? за что? отчего скажи, я чувствую единение
и не с тем, кто "за", а наоборот
лишь с теми, кто (потихоньку был) "против".
я тоже "против". да вы только взгляните в глаза.
занесите
в списки. в самые страшные. врагов. друзей. невротиков.
я таким и был. другом. врагом. своим. другим. не таким как надо.
таким как надо бы быть всем. и тем, и этим.
с открытым лицом
(но закрытым ртом. жаль. ретушировать снимки не стану. с закрытым, дети)
заклиная: не в отмщении дело (что мертвым?) и не в мелких наградах.
дело было (и будет, верю) в самом только "деле".
когда бы так...
то плевать, что не услышал вовремя бардов.
когда б стоила жизнь
не дешевле, чем кассета с запретной плёнкой.
когда б рассвет бы был на полтона глуше.
а его двойник в строфе - на полтона резче

Когда могущая Зима,
Как бодрый вождь, ведет сама
На нас косматые дружины
Своих морозов и снегов, —
Навстречу ей трещат камины,
И весел зимний жар пиров.

Царица грозная, Чума
Теперь идет на нас сама
И льстится жатвою богатой;
И к нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой….
Что делать нам? и чем помочь?

Как от проказницы Зимы,
Запремся также от Чумы!
Зажжем огни, нальем бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.

Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.

Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.

Итак, — хвала тебе, Чума,
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твое призванье!
Бокалы пеним дружно мы
И девы-розы пьем дыханье, —
Быть может… полное Чумы!

(С)

Времена не выбирают,
в них живут и умирают.
     Большей пошлости на свете
     нет, чем клянчить и пенять.
     Будто можно те на эти,
     как на рынке,
                    поменять.

Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
     блещет тучка; я в пять лет
          должен был от скарлатины
          умереть, живи в невинный
     век, в котором горя нет.

Ты себя в счастливцы прочишь,
а при Грозном жить не хочешь?
Не мечтаешь о чуме
флорентийской и проказе?
хочешь ехать в первом классе,
а не в трюме, в полутьме?

Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
     блещет тучка; обниму
          век мой, рок мой на прощанье.
          Время - это испытанье.
     Не завидуй никому.

Крепко тесное объятье.
Время - кожа, а не платье.
Глубока его печать.
     Словно с пальцев отпечатки,
     с нас - его черты и складки,
     приглядевшись, можно взять.

Лишь самые нужные вещи: спички. Соль.
Ассоль.
        Такая чтоб можно б трахнуть.
Страха не будет: и жизнь - ровнò.
И смерть равна. Не успеем ахнуть.

Не могу больше видеть рекламу лент.
Связать мне руки. Да так и бросить.
Недоделанный онтологический эксперимент
по внедрению разума в глубокую осень.

Вечереет быстро.
                        Как галечный плёс
прозрачно небо - исподнее видно
ангелов.
        Если не опускать нос,
        конечно. Оттого что "пульс нитевидный".

Кого-то коина угнетает вчерашний курс,
кого распечатанный тревожит биллинг.
                Вдоль полотна идя, к порожняку прижмусь.
                Грохочет он черезчур одиноко. Или
                        просто он - идёт себе в Ленинград.
Куда пассажирский уж давненько не возит.
                Все в порядке. Я рад. Нет, серьёзно. Ад
                он не так выглядит.
                                        Ведь там не морозит.

снова дождит.
остью убранной ржи
лес торчит, крича
беззвучно. отча-
лил - поплыли.

спорный сюжет:
        декабрь в вираже
        режет кромку дня,
        звеня. добрал до нуля
- год навылет.

по всем ветрам.
        по утрам. сквозь гам
        белый пух летуч,
        из просевших туч
        цвета мокрых досок.

сюжет нетлен -
простоват рефрен.
        кострома-зима,
        не пройдет сама.
сама не попросит

Сегодня снилась (совсем) незнакомая рыба.
Сначала прозрачный (как ласка долгий) скелет.
Как западный ветер (да откуда бы?)
трубный, последовательно длинный.
(не горбатый окунь). (не сельдь с Данубы).
Потом её глаза, голова и губы.
(не налим лениво молимый).
На хвосте рыба сходила на нет.
Там (где стала нерыба) быть было неприятно.
Ощутимо неуютно. Точнее, без рыбы уют
отсутствовал как в дырках в жести, пробитых
для истекания переполнивших бочку минут.
Хотелось (во сне) повернуться обратно.
Горстями черпать хотелось. Пусть даже никак.
Проснуться хотелось, всхлипывающим от обиды,
И рыбы нет. И приснилась не та. Не та.
Сон сокрушающе все же длился и длился.
Осень пришла. Затем, как ни странно, зима.
Весна. Я не спал. Во сне мне никто не снился.
Потому что я забыл всех рыб имена




.

"чем же все это закончится - будет апрель"
                               (Левитанский)

"а очнешься вдруг - 20 лет прошло"
                               (Кенжеев)



... а Вы уверены всё кончилось апрелем?
Мне тут кольнуло: может только началось?
Ольхой так пахнуло, сережки раздобрели,
нарциссов лужица - как им-то удалось

снести всю зиму (ладно снег, а дождь, а горы
щетиной редкой брюхо вспорют кучевой
изнанке неба). Знать что ждут апреля споры.
Уже идут. Пусть малым ходом. Стороной.

У года в самой настоящей сердцевине
(когда начнёте счет как надо, с сентября) -
апрель, густее чем вечерняя заря,
созрел, согрел, пока не осчастливил,

но явно что-то обещать хотел,
да не сумел отвлечься - много дел

«Диалог у новогодней ёлки» — стихотворение поэта Юрия Левитанского, впервые опубликованное в журнале «Знамя» (1970, № 1).

«Диалог у новогодней ёлки» был передан Левитанским в журнал «Знамя». Отдел поэзии этого издания, решив, что тематически стихотворение соотносится с январём, запланировал его к публикации в 1-м номере за 1970 год. Номер был свёрстан и уже готовился к печати, когда руководитель отдела критики Дмитрий Стариков выразил сомнения по поводу актуальности некоторых авторских «прогнозов». Речь, в частности, шла о двустишии «— Чем же всё это окончится? — Будет апрель. / — Будет апрель, вы уверены? — Да, я уверен». По мнению Старикова, в преддверии апрельского празднования 100-летия со дня рождения Ленина отсылка к этому месяцу выглядела двусмысленной и могла вызвать вопросы в инстанциях, отвечающих за идеологическую направленность периодических изданий: «Будто в нынешнем году апрель — обыкновеннейший и с ним дозволено шутки шутить!».

Как вспоминала руководитель отдела поэзии «Знамени» Ирина Янская, после долгих дискуссий редакционная коллегия решила оставить стихотворение Левитанского в новогоднем номере. Тем не менее слово «апрель» в журнальной публикации было заменено на «капель».

ветры звездные в бархате теплом, глубоком, седом
многотонны и медленны так:
темноты и тишины
        (пропускающей кашель собак, говор, скрип
некачелей, шум шин, визг сверчков)
        потревожат ли, нет. даже тень лепестков
зацветающей яблони --
только дня два
как бутон отвернул розовеющий клапан,
из раковины моллюска (не-каменной) длительное "открыть",
что поднята со дна бархатистого неба; на дне бы пилот
мог увидеть, да занят;
-- а яблоневые коленки все так
        же бесстыдно торчат.
беспокойно.
и дым на губах.
не горчил как торфянников морфий
горчит, лето ввергнувший в ад;
долго длящий под дерном, ползущий под лесом, под сеточкой троп
с узловатыми жилами вздутых,
сквозь серый булыжник скользнувших, корней;
спящий, крадущий, стелящий,
сыпью, простудно-горя-
    чечно жаркий, слегка раскрасневшийся.
тушь.
дым.
мы знаем, прорвет
его серное чрево и всё
что и так всегда было
плеснет
(не гляди -- может сможешь заснуть);
этот гон, эта паль, этот мор
не утихнет пока
не окончится лес, тропок сеть,
непохожий на просеку солнцем залитый прогал,
над которым все жарче встает наступающий день,
без надежд, без отдушин, в дыму потухающих сосен в золе
и в грязи,
впрочем -- в прахе (чуть-чуть благородней, не так ли), но дым
непохож.
тонкой струйкой
течет сигаретного времени таймер живой,
на стекле,
    отражаясь в стекле.
зеркала -- непонятная чудь;
в удвоения я, сколь не бился, поверить не мог:
никогда ничего не двоится; внутри он другой
сигаретный туман; не такая и ты, отложившая здесь
папиросу;
а там-то -- бог весть
кто такая и что собиралась, и где; отчего
мне не кажется дым этот больше знаком.
на губах.
погибающих листьев, полет завершивших, в туман
не проникших, оставшихся посюстронье стекла,
громко утренней грубой метлой -- каждый прутик по своему твёрд --
в сотоварищество соединенных на час,
и теперь истекающих вечностью (дымом); вот он --
мне приятен и сладок.
тот дым.
тот весной шалопайской, отчаянно,
замирая, в подпал
отправляя соломенные чертоги зимы
(не её, разумеется, -- ей ли клок мёртвой травы...);
и тихонько за дерева серым стволом -- в ком от корня до тех,
пробегающих низко, растрепанных, желтых, сырых
облаков,
просыпающийся, в ветви дудит кровоток --
прикурить потянув из соломинки тонкой дымок,
и закашляться, сплюнув на мокрую землю;
не то.
на губах.
дым смолистого тела,
отшвыривающий в камин
громкотелый летучее пламя;
бегущий по хвое, треща
каждой мелкой иголочкой,
дым
подстилая под комль;
отражаясь в глазах (вот уж, истинно, где зеркала
отдыхают).
тогда.
на губах





.

смог. сепия захолустья.
но падает свет и льдом окатывает -
её увидит такою
лишь Боттичелли или Петрарка.
+5. не похрустывает
уж снег, а мягко-мягко покряхтывает
под ботами немолодой
служительницы, не муз, зоопарка.









.

свет, много тепла
в ширме прореха дарит.
так поцелуй, уходя на службу.




.

                                А. Кортнев



Любовь.

Любовь, к тебе приходит вместо денег,
Когда они куда нужнее чем.
И ты затерт в долгах, как Витус Беринг
                    во льдах.


А затем?

Затем?
Приходят деньги, унося здоровье,
Как раз когда их некуда уже.
И презираешь нажитое кровью
                    в душе.


Чувак, секи сюда,
сюда секи чувак
Случается всегда
не то, не там, не так



Смотри!
Приходят вместо прелестей напасти.
Приходит разорение в Сезам.
Шестерка непонятной пятой масти
                    к тузам.


Зато!
Уходят гости, перебив посуду.
В песок уходит жгучая вода.
Вдруг исчезает все, что было всюду
                    всегда.


Пацан, секи сюда,
сюда секи пацан,
Случается всегда
не то, не так, не там.

Браток, а чо ты ждал?
Ты чо хотел браток?
Случается всегда
не так, не там, не то.
Пацан секи сюда,
сюда секи чувак,
Случается всегда
не то, не там, не так!


(С)