В колонках играет - Josh Groban-Alejate

И она приснилась мне, беременная. И я прикладывала ладони к её животу и почему то мы обе смеялись. И там, во сне, она была не похожа на себя и даже кажется выше ростом. И ощущение счастья, легкого и прозрачного как снег. Светло. Там было светло. Отраженный свет перетекающий в трепетность пальцев. Смешной сон, попытки дешифрации обречены на провал. Ощущения не соответствуют символам, а символы предстают отраженными сквозь лабиринт, теряя однозначность. А потом, днем я нашла тебя, мою хрупкую ведьму, спрятавшую безумие в зелени зрачков. Кстати я не помню какого цвета твои глаза на самом деле, но знаю их зелеными и вертикальными как у кошек. Ты бы поверила если бы я сказала, что только ты слышишь подстрочник в той груде слов которые я выстраиваю, чтобы не говорить о главном. Ты слышишь то, что я не говорю. Это ты меня нашла, или я тебя? На этот раз? Ветер – ты же знаешь, что он изменился и письма нашли адресата. Иероглиф был нарисован дымом на стене и обратный адрес проявился на конверте. Каждый вестник принес свою весть: паж кубков – пощечину, а рыцарь мечей – поцелуй, принцесса жезлов оставила письмо, а королева денариев согласилась оплатить дорогу. Знаки сложились в целое. Посмотрим куда заведут дурные ноги безумную голову. Но если кто-то предположил, что я буду думать – он глубоко заблуждается. В след за моментом переживать чужие жизни, чтобы найти среди них свою. Близко к примерке костюмов не по размеру, но по качеству, тону и линиям. На слух. Странный дефект, о котором вспомнила еще днем – имея абсолютный слух быть не способным переложить в символы. Повторить, на ощупь подбирая мелодию пальцами, легче чем записать знаками на бумаге. И так во всём. А изящество – это всего лишь умение полутонов, нечто родственное хорошим манерам – либо врожденное, либо отсутствующее. И, черт меня побери – царственность. Именно это на языке внутреннем. Кровь не вода, ей не научишься. Небрежность к драгоценностям, не привычное, но врожденное – не оборачиваться… мелкие штрихи и детали, которые можно перечислять до бесконечности. А всё в конечном счете сводится к пренебрежению и противоречию. И сценарий прописанный в основе, но свободный для мелочей с равновероятностными и равно возможными линиями выхода-входа… Впрочем нет, всё это уводит слишком далеко. Слух, обычный слух – один слышит полутона, другой четверть тона, третий слышит шестнадцатые. Чуткость слуха, даже если не можешь записать построчно. Надо отдать должное обстоятельствам – любое уважающее себя совершенство просто обязано иметь в своем образовании альт или скрипку. Чтобы знать о полутонах, важности нюансов и условности точки отсчета… И всё таки я доволен – я хорошо себя воспитал (или нарисовал?), вспомнить бы зачем. И напомнить себе, что талант перевоплощаться поражающий даже меня заключается именно в том, что иллюзия становится реальней чем оригинал (и сразу хочется – оригинал ли, и был ли, и мог ли быть?), а значит теряется память что же было «до» и что будет «после»… А Таро между прочим Смерть и Мир выдали. Так то вот. Посмотрим.
И между прочим я бы не смог тебя любить, если бы в тебе не было жестокости. Оценить нежность можно лишь на фоне жестокости, впрочем так же как и наоборот. Черному жемчугу в обрамление белый атлас, белому – черный бархат. Одно без другого смотрится бедно и слишком убого. Простовато. Если быть откровенно циничным (или откровенным до цинизма?-)), то хищного зверя любишь именно за то что он способен на всё. Может, но не делает. То ли по случайной прихоти судьбы, то ли по удачному совпадению запаха, то ли потому, что ты сам хороший дрессировщик (ну да, ну всегда нужна иллюзия для самолюбования, хотя бы надеждой-)) Но главное – может. Риск опять же, адреналин и чувство опасности – это уж у каждого свои предпочтения. Изысканные удовольствия всегда скрываются в контрастах – нет контраста - нет глубины эмоций. В этом все животные, включая человека, весьма примитивны, как бы не хотелось думать о себе обратное. Все мы такие. Разница лишь в пределе допустимого, в широте спектра другими словами… Ммм, брат, я люблю тебя. В том числе и за отражения.

В колонках играет - Nine Inch Nails - Starfuckers inc

Мое я – порождение времени, а не только пространства (с) – точно нарисовала. Я, порожденное временем и я, порожденное пространством. И те кто по середине. Вот я – только от времени. Пространство – не родитель, так, случайный попутчик и случайный свидетель. Декорация. К времени. Пространство – вчера, сегодня, завтра. Пространство – здесь, там, где-то. Зависимость от уроков, связанность в конце концов. Связь разных отрезков вечности. Конечно всё это условно – время, пространство, отрезки. Есть бытие, оно делится на точки, состоит из точке – точки времени и точки пространства. А точки по отношению к друг другу это вам не дурацкий лист бумаги под углом. Они сразу – и с лева, и с права, и с верху и с низу и как угодно вообще. Каждая сама по себе на всех возможных узреть глазом уровнях. Так вот когда «вчера-сегодня-завтра» - пространство, тогда есть связь, есть ссылка на другие моменты. А когда эти же самые условные «прошлое-настоящее-будущее» время ссылок нет. Критерий один, а объекты разные. Время – это когда там, где-то, когда-то, наверное – был кто-то, видимо я. И в этом «видимо» всё и кроется – это он получал уроки, он помнит прочитанное и он опирается на фундамент. А я? Что я? Так – ветер по полю. Если кто-то, пусть даже и я, смотрел – то наверное разный – где с песком, где с привкусом моря, наверное разный. Но не к самому себе. А я сам всегда я – ничему не учился, ничего не приобрел, ничего не имел – просто я. Здесь. В этом времени. Я – это настроение – это и есть время. Я не помню, не знаю, просто нет для меня всего того что было там – желаний, идей, мыслей. Не цельность на прямой и концентрация в точке. А когда пространством – наоборот. В точке – раздробление, а на линии цельность – вот там я, там я начал строить, а здесь довожу до совершенства. Там был фундамент, тут – стены. А когда я – это время, то какой же фундамент и стены, одни цветные всполохи и всё тут. Не лучше, не хуже, просто иначе. Мне вот сейчас захотелось тебя ударить – и я возьму и стукну, вот прям тупо, как шестилетний ребенок, ведерком, к примеру. Как двину в глаз. А просто так. А вот обиженный я сейчас. Не люблю тебя, ты мне мою гору песка сейчас закрываешь – отодвинься. А в другой момент – как люблю сейчас, вот ужас просто, хочешь сказку расскажу? И через вечность – а ты кто вообще? А тебя как зовут, а что ты любишь? Память конечно сохраняет слепки с того что прошло, но как отдельное, не родное. Там – он, а тут – я. Мы – не равны. Я рисую этот момент, потому что этот момент – это ощущение, это оттенок внутри. Я рисую в тон. Внешнее к внутреннему. А потом перекрашу, как стену. И это отдельная линия, она сама по себе, а я сам по себе. Время, не пространство. А объяснения, любые, в моем исполнении – это хулиганство чистой воды. Я могу притворно вздыхать и бубнить – искажает, ошибочно, всё не так и не то. Я могу сетовать на нехватку определений. Вообще много чего могу. Но это – просто хулиганство. Дань моменту, который рисую. Вот вчера к примеру был густой серый и я выписывал строчки с «тебе нечего мне предложить… а почему бы и нет» и я рисовал моё безразличие с упорством вдохновения. Да, а я художник если к моменту. Это была картина с названием – отчаянье тупика. А сегодня с утра был черный, но я его не запомнил письмом, так что детали потеряны. Вообще черный. А потом я нашел пурпурную музыку и теперь оставляю на стенах отпечатки ладоней. В тон. Пурпурному. И я никогда ни от кого не ухожу. Я не бросаю. Я просто иду вперед, как всегда – к моментам, в след за моментом, вместе с моментом. А кто-то отстает. Хочешь – догоняй. Иди за моими шагами, пока песок не стер линию. Успевай. Если тебе это нужно. А мне нужен только момент. Сам момент, без никого. И будучи внутри момента я могу тебя любить, ненавидеть и даже презирать. Никогда не жди от воды постоянства и прочности – не наше это дело быть надежными. Опираться на того кто всё время движется крайне сложно – обязательно упадешь потеряв точку опоры когда очередной рывок будет в новом ритме. Для меня всё это лабиринт. Целый дворец составленный из коридоров. И стены покрывают зеркала, а в каждом зеркале-окне – картинка. И я брожу по лабиринту заглядывая в окна и пока смотрю становлюсь окном. Мы сливаемся на мгновенье. И если посмотреть на этот рисунок в целом издалека то можно увидеть, что на самом деле нет никого кто ходил бы. Нет того кто бродит. Есть одна сплошная линия, один фильм, раздробленный на отдельные кадры, но всё таки одновременно единый – фотография вихря, он одновременно во всех точках сразу. Статика создает оптический эффект, в динамике – бег, в статике – кадры. Иллюзорность – свойства целого, не равны свойствам частей. Всё это так относительно… момента. Перетекаешь, плавишься, перекатываешься… волнами. Струишься. Ничего не происходит, но всё случается. Хочешь? – не отставай. Всё таки что-то в этих глупостях о стихиях есть. Здравое зерно. Вода, земля, огонь и воздух. Четыре (? – где-то потерян пятый) способа восприятия. Четыре ответа на один и тот же вопрос. А если еще приплюсовать пять органов чувств и пять градаций по качеству, а не структуре – метал, дерево, земля, огонь, вода – вариаций почти бесконечно, хотя бесконечно потому что считать лень, а не потому что конца нет. Так что ничего никогда нет, потому что восприятие всегда субъективно и то что нет делится на принципиально разные уровни – то, что есть для меня, то, что есть для тебя и то, что есть само по себе. Хочешь? – Иди след в след. А четвертого апреля наступил месяц металлического дракона. Забавно….

11 апреля 10.11
И проснулся в расположении духа – «не моя проблема». Да. Первый раз за черт его знает сколько времени хотелось спать – проваливался в сон как вваливался в дверь – само собой. Глаза закрывались, а мысли истончались – до них никому не было дела. Летаргия. Падение температуры до хладнокровия. Всегда было интересно – как это, падать в обморок. Кто-то говорил, а может где-то писали, что это похоже на туннель – взгляд вдруг сужается до точки и все гаснет. Не знаю, не попадалось. Мое предобморочное – это темное облако которое задевает краем – изнутри на мгновенье накрывает тень. Просто кладут темно серую тюль на сознание – вспышка и всё снова вернулось к привычному. Непреодолимое желание спать – это когда глаза слипаются, словно залитые молоком хозяина зонтов, мысли разбегаются постукивая когтями по полу, а сознание медленно скатывается вниз по туннелю. Летаргия – непреодолимое желание выключить свет до полной тьмы. А во сне привиделся крест. Мой крест. Он лежал на витрине чуть в стороне от цепочки на которой должен был носится, и словно потерянный или забытый требовал своего возвращения. Витрина в магазине и среди чужих украшений мой крест, почему то вычурно в черном. Тех, кто владел правом выдать мне мое сомнительное сокровище, ожидали с минуты на минуту, но я не дождалась и ушла в другую картинку. Почему то трамвай и поезд. Трамвай, чуть не сбивший на моих глазах мать и поезд, на который опаздывали. Чужой вокзал и лестница по которой бежали, а у меня в руках две страшно тяжелых сумки и возмущенно к потере на усилиях времени вернула одну в руки всё той же матери, которая следовала за мной в мои сны опережая на шаг. И проснулся четким, сильным и равнодушным. Словно не от сна, но от целой жизни, которая вплелась в сон и стала частью нарисованных декораций. «Вчера» превратилось в сон, а «сегодня» наполнилось насмешливыми интонациями. Вместо внутренностей стальные детальки как в часах. Механизм. С привычкой жестокостью ухмылки. А мне – всё равно. Я делаю мой выбор заново, напоминая, вспоминая, возвращаясь к решению отложенному до лучших времен. Мы снова дома – четко знаем что хотим и как это получить. И ведь на самом деле – совершенно не важно кто посмотрит на нашу призрачную перебранку на остановке.
Вообще хочет спросить того себя которым уже только был – о чем ты думал? Господи, идиот, о чем ты думал когда… Но к чему ждать ответа от того кто был настолько беспечен, что втравил всю компанию в неприятности? Что такого он может сказать, о чем я не знаю? О чем ты вообще думал? На что ты собственно надеялся? Обойти себя, обыграть себя на своем же поле – и безумие единственное определение для подобной самонадеянности.
12 апреля 2.36
И вот ведь самое поганое, что ведь ничего не будет. Ни плохого, ни хорошего – просто ничего. Никак. И без изменений. Вот если быть честным – вот это то и есть самое... фатальное. А всё почему, а потому что когда притворятся не умеешь, то значит и не получится. Вот кто может, тот – может. И хватательный рефлекс у подобных – в порядке. А у кого не в порядке – так то болезнь не такая вульгарная, но за то разрушительная катастрофически. Так что лучше уж простенько и без вкуса, чем со вкусом и паскудно. Вот сейчас я большой, взрослый и от того честный. Ни-че-го. Ни-ког-да. Повторять раздельно по слогам. И если уж встал вопрос о том кому и что нужно, вместе с параллельным – кто, что и кому может предложить, то ответ тот же – ничего, никогда. И на самом деле всё только потому что всех нас жрет тоска, а вместе с ней скука, которая ей кормится и из нее вытекает, следует, вырастает. Тебе – тошно, да всё у тебя есть, только от этого не легче, потому что ничего не надо и поэтому пытаешься себя обмануть, как-то чем-то увлечь, только получается с трудом и тяжело, через силу. И мне – тошно, и то самое хорошо, которое моё, от него тоже – ничего не меняется и мне оно не нужно, и вообще ничего не нужно, но нужно как-то дальше и вот и выходит это дальше вынужденное и натужное. И всем остальным, соседям по полувиртуальной шведской семье (охуенное определение, не находишь?-)) тоже – ничего не нужно, нужен повод для самообмана, нечто чем можно себя увлечь и обмануть, чтобы хоть как-то, но протянуть эти навязанные к жизни годы. И на самом деле – всё и у каждого, подчеркиваю у всех включенных в круг, а не только нас с тобой, всё это ложь. Одна сплошная ложь. С той лишь разницей, что искренность каждый проявляет в своей нише, в своей плоскости. И самое страшное, что мы практически не врем друг другу, не больше и не глубже чем обычно, да чаще даже правдой, только от этого лжи не становится меньше. Потому что главная ложь – это наш, у каждого свой по формулировке, но совершенно одинаковый по сути, самообман. Сдохнуть хочется всем, только одни бояться вешаться, а другие хотя еще и пожить. И тут никакого парадокса нет. Первым претит способ, вторые питают надежды, а вот жить так как возможно и как приходится, и даже как на самом деле и можно только жить – вот это вот ни-ко-му (стаккато на этом месте, пожалуйста – чтобы в тон и размер попадало) не-хо-чет-ся. А самое в этом поганое, что всё это убого. Бог с ней с пошлостью, но ведь – убого и жалко. И если младшим еще можно списать на неопытность, то старшим…. – как же это стыдно на самом деле если перестать притворяться. Не, мне противно ровно до той степени, что я согласен вычеркнуть мою абсолютизацию – это только у меня. Нет, ну не может же быть чтобы вот всегда и только так. Нет, это вот пусть я такой жуткий и равнодушный, а все вокруг совсем другие, какие угодно, но другие. Нет, вот они – честные и искренние люди, это просто я такой. Классический образец комплекса не Эдипа, но Нарцисса. Это просто я. С головой дружу не так как было бы полезно. Ага. Не убедительно, к сожалению. Хороший вопрос возникает из всего вышесказанного, а вот стремление всё портить перед финалом, как бы подготавливая почву к пепелищу и без возможности оставить хоть что-то не затронутым – это такая мания, или просто всё так само по себе одно к одному складывается? Это симптом осколков зеркала, которые прошили тело шрапнелью отметив все жизненноважные органы или это сами обстоятельства, сама реальность сворачивается под этим, до тошноты нелицеприятным, углом? Жаль, что ответить не кому: я – не хочу, а никто другой и не сможет. И на ледяное «великолепие» я во все не претендую – зачем претендовать на то что тебе принадлежит само по себе? Оно и так моё. Данность, а не повод для притворной гордости. А чем тут гордится то, если уж быть кристально, я бы даже сказала ледяно, честным?... Мда. Я очень-очень-очень зол, потому что раздражен, раздосадован, рассержен холодом, пробирающим до костей (или идущим из костей? – вопрос спорный, риторический). И конструктивность однозначно не значится в списке моих достоинств, даже мнимых. Даже не упоминается. Ее даже не заявляли к рассмотрению. Напротив, я антиконструктивен, не конструктивен в степени абсолют, потому что я всегда и во всем ориентирован на отрицательный результат с целью получить предсказуемый и единственный положительный вывод-итог. А кто говорил, что с подобными, с буквой «с» выбитой на лбу, будет легко? Я? «Обязуюсь исправить, искупить» (с) А это я соврал. А вот так просто – солгал даже не пытаясь придать лжи двусмысленную форму. В наглую и без прикрас. Жаль, что сам себе не поверил. Впрочем я никому не верю, потому что психопат, не истероид, а именно психопат, а они все как один параноики, так что по другому и быть не могло. Разладилось что-то в нашем королевстве. Король – пьет, королева – в тоске приняла обет молчания, шут потерял слух и растерял смех. Что-то катастрофически разладилось. И это уже не трещина. Это что-то другое. Всё покрыл тлен и пепел. Превратилось в застывшую картинку. Веретеном что ли кто-то не удачно воспользовался? А Синяя борода женился, и переехал в новый дом от соблазнов и идеалов подальше, объявив во всеуслышанье – да ну его на хуй, эти принципы, мне уже скоро сорок, а жизни так и нет, пусть хоть семья будет, раз с жизнью не удалось. Все катастрофически никуда не катится, а это первый признак, что тартар уже здесь. И да – я тоже надеюсь, что это временная потеря настроения. Точнее не надеюсь, но считаю подобное предположение обоснованным и возможным.
И вот жалко, что всё так… только и может быть. Теплей не станет (с)
Флирт в отставку, скоро на войну,
Ты не ищи меня в плену.
Я не завою на луну.
В прогнозах пуля наповал.
И да – на мой вкус это их лучший альбом… люблю его пока… и пожалуй параходы с Цунами... определенно это именно то, на что не стоит настраиваться.

В колонках играет - человек-паук
Настроение сейчас - наконец-то я его увижу

Вообще конечно если оглядываться – сволочная я натура. Что ж тут сделаешь, только гордится и остается. Обрывки антидотов и стоило бы в кавычки, потому что еще не известно это причина, а значит яд, или следствие, а значит лекарство. .

В колонках играет - Josh Groban-Oceano

А вообще вот если подумать, то все это иллюзорно – мы вытаскиваем один пласт из тысячи и превращаем его в самодостаточную вселенную. А как же другие стороны? Именно. И в итоге случаются ошибки и разочарования – часть всегда меньше целого. Не равны. Просто это не вся правда.
Cтрах потерять то, что имеешь. Тут лежит то коренное отличие между нами. Даже в самой постановке вопроса кроется различие – мне даже выговорить подобное трудно. Что значит имеешь? Как вообще можно что-то иметь? Мне это не понятно. Сразу хочется уточнить – страх потерять то, что условно имеешь. То что условно считаешь принадлежащим кому-то и даже если себе. Условное не желание расставаться с чем-то, что в целом продукт только твоего собственного воображения. Цепочка воображаемых абстракций – воображаемое ощущение, воображаемая вещь и воображаемая ситуация некого действия. Страх потерять то, что имеешь – я часто забываю уточнить, что при всей буквальности, половина моих слов условна, потому что всё относительно и относительно меня же самой, потому что я не есть одно направление, я не вектор, не прямая прочерченная через альбомный лист. Страх потерять то, что имеешь. А у меня ничего нет. И если быть фатально честным – потому что я такой. Я не умею «иметь». Реальность – это то что мы думаем о реальности. Один думает, что чем то владеет, другой напротив убежден что у него ничего нет – как на самом деле никто не знает, да и надо ли знать? Даже не так – можно ли знать? Наверное объективное лежит где-то по середине – ты одновременно и обладаешь и не обладаешь, при чем не частями, а сразу в целом. Ты одновременно владеешь всем и ничего не имеешь. Выбирать можно лишь среди точек зрения. А моя – у меня ничего нет. Мое восприятие. Иногда я завидую тем кто может нечто назвать своим – подойти и твердо сказать: «мое». Иногда я им сочувствую, но правда в том, что я не чувствую этой уверенности, никогда, даже на секунду, я могу притворится, могу ради шутки сделать вид. Но – не мое. Моего тут ничего нет. В глобальном разумеется смысле – ну да, у нас гигантомания. Если я и боюсь что-то терять, так только себя, хотя и тут я лукавлю, точнее выпячиваю одну сторону в ущерб другим, потому что в целом и я себе не принадлежу. Меня нет настолько, чтобы принадлежность могла случится. Я все время вижу себя мистером Джонсом которого на самом деле и нет. <Вчера, условно, просто чтобы очертить, что было, но не является, на самом деле в другой жизни, с кем то другим, потому что со мной этого уже нет, это уже не во мне и не со мной, но это было, с тем, кем я был когда-то позади себя – Что ж вот я у всех есть, а у меня ничего нет? Можно же иметь что-то свое? Или я у них есть, потому что им кажется, что они есть у меня? Почему для меня нет ничего к чему я могла бы сказать – хорошо что это у меня есть? Не потому что нет достойного этой фразы, а потому что я не чувствую, что нечто есть у меня, что нечто пусть частью, пусть лишь в некоторой степени, или ситуации, или моменте, что нечто хотя бы чертовой крошечной частью принадлежит мне. Почему я не могу почувствовать эту принадлежность чего-то ко мне. Хотя бы на пять минут обмануться и целиком поверить что нечто – это мое, для меня, со мной, не случайно и по сознательному выбору… А сегодня уже механически добавляешь – и почему факт принадлежности кажется рабством со всех сторон? Владеющий зависит от объекта владения даже больше чем объект владения зависит от владельца. Если нечто принадлежит мне значит я связан с ним, а связь это уже зависимость, значит меня уже привязало к чему то, я сам себя привязал к чему то, но разве может быть что-то, что будет достойно моего отчужденного права быть независимым, разве возможно нечто, чему можно отдать свою свободу? Быть связанным, обрезать себя этой связью, превращать себя в бытовое упрощение, в двумерную черно-белую фотографию вместо стереокартинки, стоит ли оно того? Чего оно вообще стоит? Что на что меняем? Ты чем то владеешь, и как только ты начинаешь считать себя владеющим, оно тут же начинает владеть тобой через твое отношение и твои мысли. Ты уже раб, ты просто придаток этого надела, этого отрезка, этой точки, и всё остальное отодвигается, сдвигается, удаляется от тебя и ты уже сразу лишен чего-то иного, как только приобрел - сразу потерял. Пятнадцатый аркан Таро – Дьявол. На карте изображен трон на котором развалился, чаще в непристойной позе, человек, а у подножия двое – мужчина и женщина, на шеях которых лежит цепь. Но цепь лежит, свободно, она не запаяна. Цепь просто лежит и ее начало уходит к ладоням того кто на троне. Цепь, которую каждый из тех двоих сам наложил на себя. Карта дьявола – символа нашей алчности. Я имею, а значит зависим, потому что мне нужно защищать, думать и помнить о моем сокровище. Я должен бдить и я уже не человек, но цербер посаженный на цепь. Я охраняю двери в мой собственный персональный ад. Я всего лишь охранник, но где тот, которого действительно можно было бы назвать хозяином этого безобразия?>. На самом деле я не хочу – и в этом весь ответ. Так просто. Не хочу. Притворится, сыграть в игру, пожить этими обстоятельствами, но не больше. Окунуться в ситуацию, но не становится ее частью. Степь – это тоже видимо в крови. Кочевой образ жизни, культивируешь в себе даже не замечая.
А дурак от умного отличается не мыслями. Глупости думают все, но умный не заостряет на них внимания, он случайно, без увлечения и дальнейших выводов-следствий думает. Думает отвлеченно, отсоединив провода между мыслью и решением. Так что конечно – иногда думаешь такое, что если бы когда-нибудь потом последовал в этом единственном направлении было бы очень стыдно. А так – остаемся прочно в многомерности. И разница собственно даже не в ней самой – все мы живем на нескольких уровнях, просто одни это замечают, а другие нет. Девять к десяти – дело практики. Старый добрый метод хорошо выученного урока. Так что всё это относительно. И в целом – я ни за что не гоню. Просто иногда приятно позволить себе быть только в одной линии, прожить эту чужую жизнь простых выборов и простых решений. Пожить чужой жизнью один день – увлекательно. Кстати это смутное нечто тоже входит в список моих интересов. Забавно, за последнее время часто всплывает идея интересов – с разных сторон, под разными углами. А какие у тебя интересы? И вдруг, даже где-то неожиданно, выясняется что у меня их нет. Вот у всех есть (ну абстрактно, в общем, на самом деле не принципиально, правда ли у них есть, и кто эти они, и бывает ли вообще), а у меня нет. Как-то вроде бы понимаешь\ощущаешь, что интересы быть должны, но то ли формулировка видится бессмысленной, то ли действительно не свойственно, так что конкретики не видишь. Ну нет у меня интересов. Я люблю музыку – фраза общая, ничего не объясняющая. Я на самом деле ее люблю. Я переживаю ее как нечто вполне плотное и материальное, это эмоции записанные на пленку и ждущие часа своего воспроизведения. Вот я ставлю и воспроизвожу. Карта к состоянию, шпаргалка к ответу. Спорный конечно момент чью именно эмоцию в конце концов подцепляешь когтем и наносишь на кожу гримом – свою ли, абстрактную в духе платоновских идей, или всё таки автора. Но факт переживания, вполне отчетливого ощущения остается. Но назвать это интересом? Как то странно. Без этого можно обойтись, когда оно есть – приятно, но не будет – ну и черт с ним, найдем другой метод. Я люблю сны. Я люблю это состояние беспамятства, когда ты сам становишься менее объемным и живешь в плоской картинке полностью забыв все свои грани. Это тоже – один из способов пожить чужой жизнью. Я люблю подключаться к чужой жизни и следовать ей какое то время отчетливо ощущая как было\будет дальше. Как это вообще – если условия будут такими, каким станет решение если переменные поменяются местами. Я люблю подключаться к своим эмоциям\чувствам и превращать их в условно отдельное состояние – отбросить все другие голоса и пойти вслед за одним. Три примера превращения абстракции в ощущения. Это интересно, но это не интерес – развлечение, не больше. И если уж вести линию дальше, то наверно единственное, что заслуживает названия интересов – это сам факт прохождения через определенные состояния психики, в том числе и эмоций. Нет, как то все эти интересы выглядят, если и не глупо, то слишком условно – видимо в них тоже нужно верить, иметь эту абсолютную убежденность в том, что нечто принадлежит тебе, пусть бы даже и действие. Рисовать, писать, танцевать, фотографировать, гулять, смотреть, лицезреть, слушать и пр.. – все эти действа не внушают глубокой увлеченности. Да, можно. Иногда приятно, но так чтобы постоянно, так чтобы нуждаясь – увольте. Это просто смешно. Не интересно. Если смотреть на дно – мне всё равно не интересно, просто часть еще и отвратительна, или требует слишком много затрат, или еще черт его знает какой синоним – «утомительно». Чего то я видимо просто не понимаю. Интерес – что это, что с ним делать, как это вообще – иметь интерес? Увлеченность – да, именно потому что предполагает конечность, ограниченность временными рамками. Сегодня – приятно, завтра – скучно, вчера от подобного тошнило. А в какой то день я вообще об этом забуду и воспоминания станут удивлением – надо же и это оказывается было. И если быть откровенным мне лично кажется что все эти интересы\привязанности\убежденность идут от самообмана – обмануть себя хоть чем-то, лишь бы хоть чем-то владеть, пусть бы даже и идиотской страстью к дурным фотографиям которые и хранить не где, и смотреть тошно. Самообман – притворится что ты чем то обладаешь – характером, отношениями, друзьями, мечтами, надеждами, смыслом и прочими глупостями. Заполнить пустоту. А мы с ней как-то вот пытаемся сжиться, где-то даже слиться. Как-то слишком уж унизительно заполнять это совершенство стерильности обычным бытовым мусором. Вроде бы как думаешь – вот если бы это был не мусор, а что другое, нечто великое и масштабное, то тогда конечно. А так – стыдно. Очень и очень. Как то даже не достойно. Не известно правда кого и почему, но ощущение этой смутной не определенной «не достойности» присутствует четко, ровно настолько, что забыть не получается. Хотя и это тоже, щедрый жест в сторону самообмана – ну на, бедный убогий, и подавись. Чем бы дитя не тешилось – лишь бы не плакало. Потому что ничего «масштабного» нет и быть не может. Это тоже. Иллюзия. Это притворство, лицемерие перед собой. Любая «масштабность», эта условная ценность, это то что я таковым назову, вроде бы как следуя каким то критериями, которые я же сам и определил. Притворство – один сплошной компромисс с самим собой. Сначала я договариваюсь с собой по поводу списка качеств, потом договариваюсь о том, что будет считаться совпавшим с придуманным списком, а что нет, а потом договариваюсь что нечто в наличии имеется. Условное соглашение в духе государства. Жан Жак Руссо – естественный договор. Ага. Очень рационально если посмотреть внимательно. До смеха просто – я сам с собой договорился, а потом притворяюсь что в подобную чушь верю. Видимо либо можешь верить, либо нет, и это единственный случай когда третьего не дано. Потому что сразу же понятно – что если я сам всё придумываю, если всё – суть моя выдумка, то от чего ж не выдумать что-то простое, или удобное, или находящееся под рукой, к чему все эти потуги превращать ничто в нечто со значением? Вот если по честному – если притворяешься, какая разница, кроме затраченных усилий вообще может быть? Тщеславие – нам всем хочется быть выше себя на голову, хотя бы перед собой. Придумать не простое что-то, а нечто сложное, уже априори изысканное и не обычное. Быть лучше – всех ли, себя ли, вообще ли. Размеры – это свойство исключительно человеческих глаз. Одно яко бы больше, другое яко бы меньше, хотя я же сам и придумал что считать первым, а что вторым. Не знаю, вот не понятно мне как можно в подобное искренне верить. Как то не дано видимо. Нет, ну понятно – как то все эти дни надо заполнять, так чего притворяться что в этом есть какой то смысл, помимо самого факта наличия пустоты и меня рядом с ней в идиотском положении что и отказаться нельзя, и взять нечего. Так что безразличное я существо, к интересам тоже. Когда вот не играю в это бесконечное и совершенно бесполезное заполнение бездонного чем под руку попадется. Мне вот собственно на самом деле – на всё насрать. Потому что и так вижу – всё сводится к попыткам заполнения пустоты. И я, и все остальные, в этом мы все в одной лодке. Так что – чего уж тут стесняться, оно есть так как оно есть. И жалости наверное именно поэтому не испытываю – а чего жалеть то? Что очередной способ оказался не так приятен как мнилось, что то, что всегда будет пустым в силу свой природы, и на этот раз не оказалось своей противоположностью? Смешно право. «Не верю» (с) – Станиславский умер во мне в числе прочих талантов.

22.13
Вопрос конечно интересный – когда нет сильных чувств чувствуешь (какая «очаровательная» тавтология) себя бессмысленно, потерянно и обижено. Сильнейшая неудовлетворенность внутри. Когда эти же самые, притягательные, желанные и искомые чувства приходят в первый момент чувствуешь себя на седьмом небе, а вот потом… потом начинается самое интересное. Первое – это ощущение себя дураком, сомневаться начинаешь во всем – в том, другом, который способствовал, был соучастником этой вакханалии воображения, в себе – в частности и общем: в способности здраво оценивать, в способности быть объективным, себе не доверяешь еще больше чем раньше. Второе – это ощущение беспомощности – ты потерян, растерян и смущен. У тебя есть нечто, но ты ровным счетом не знаешь что с этим делать и делать ли вообще и надо ли делать. Начинаешь думать где, начинаешь думать как, начинаешь думать зачем – вообще начинаешь думать и размышления похожи на бред – мысли перескакивают с места на места как блохи и ты разом пытаешься охватить необъятную вселенную смыслов. Одновременно обо всём и сразу. От этого путаешься еще больше потому что в бесконечности естественно видишь сонмище вариантов из которых большая часть ужасна, треть кошмарна, а четверть вызывает панику, а те немногие которые кажутся удовлетворительными (удачными, притягательными, или хотя бы на крайний случай просто не плохими – то самое «не плохое», которое не так чтобы хорошо, но просто не плохо, средне, где-то между никак и как то) вырисовываются совершенно невероятными. Ощущение игрока с дури поставившего в номер на рулетке – шанс конечно есть, ну где-то один к тридцати семи в теории и миллион на ни одного на практике. А потом на какой то момент вдруг накатывает усталость – ты уже устал от всего: от себя, который мечется мысленно по бесконечной цепи глупостей и несуразностей, от ситуации, которая сводит с ума определенностью неопределенности и неопределенностью определенности, от того другого, который зачем то вдруг оказался в пределах досягаемости. Просто устаешь – от всего. Не знаю как кому, а мне так стабильно хочется забраться под одеяло и проспать эдак лет триста или всю тысячу, и проснуться когда-нибудь потом, или вообще не просыпаться. Детская на самом деле реакция – вместо того чтобы или отойти в сторону или шагнуть вперед дико хочется просто спрятаться от ситуации и оставить всё как есть – пусть оно само со всем этим безумием разбирается, а я усну и проснусь только тогда когда всё станет хорошо и понятно, а главное определенно, а если не станет я вообще просыпаться не буду, а буду вечно бродить по пустошам сновидений до второго пришествия. Одновременно хочется чтобы всё кончилось, продолжалось и оставалось как есть. Замечательно – и это говорит взрослый человек на пороге возраста когда уже стоит знать что, как, когда и почему хочешь. Ага. Да. Это я. Всё хором обернулись и посмотрели – дети, никогда так не делайте. Ощущение страха, стыда и упрямства. Упрямство выпячивает нижнюю губу и говорит – ну и пусть, а я хочу. Страх судорожно сглатывает и ноет – а может не надо. Стыд сплевывает через зубы и утверждает – ты просто идиот. Вот ты – идиот и сам это знаешь, стыдно за тебя и даже очень. И кто сказал, что когда станешь старше всё станет понятнее и проще? Плюньте ему в лицо, а лучше дайте в морду. Врут, собаки, как есть врут.

23.09
Блядь, ну почему всё обязано заканчиваться, или меняться или превращаться именно в то, от чего ты всю свою жизнь шарахаешься как черт от ладана? Смертность на практике - категория абсолютная, она охватывает всё – и сюжеты, и явления, и события. Вот просто всё. Куда ни посмотри – а оно уже умирает. Ну ладно, деликатная форма – заканчивается. Начало – это уже половина финала. Детская наивная мечта иметь что-то вечное. Обретаешь – теряешь, не обретаешь – потерял постфактум, зависаешь в состоянии промежуточном – теряешь просто в силу упущенного времени. Всё и всегда заканчивается. Бары – закрываются на ночь, казино – на день, и время постоянно ускользает из пальцев. Единственное, чем детство способно вызвать жгучую ностальгию – так это ощущением вневременности. Это вечное ощущение растраченных секунд – тик-так, тик-так, время идет. Таймер запущен и отсчет начался. Ты уже на половине дороги к потере. Возмутительно. И знание не меняет сути дела – каждый раз упрямо пытаешься выиграть гонку со временем, но оно всё равно побеждает. Судьи подкуплены, результаты фальсифицированы. Бой давно сдан, а ты просто статист отрабатывающий жалкую зарплату. Возмутительно. Встреча – первый шаг к потере и это если на старте была фора. А так – первый взгляд, первый брошенный чертов взгляд – и ты уже в двух шагах от финального поклона и захлопывающихся за спиной дверей. Нет, конечно же удовольствие стоит того. Конечно же – процесс того стоит. Только с каждым разом секунды бегут всё быстрее, они падают как мячики, их высыпают на тебя словно мешок с пшеном. Они падают, а ты – ловишь, они падают всё быстрей и ты мечешься по полю словно нарисованный персонаж и пытаешься поймать все. Рано или поздно реакция слабеет, усталость берет свое и упавших мячей становится всё больше, а пойманных всё меньше. Обреченность накапливается с катастрофической скоростью. Игра с заведомым поражением. Самый удачный итог – возглавить список рекордов. Но кому они нужны эти рекорды, когда так продолжается из года в год? Единственное что в этом мире вечно – так это сама игра. Книги дочитываешь, к людям привыкаешь. И всё уходит. Траурный звон и лавка чудес закрывается на перерыв. И всё равно тоскливо шепчешь куда-то в сторону: «а может?». Ну может на этот раз, в этой жизни, в этот момент я получу карт-бланш и усну раньше чем фильм закончится. Как в детстве – тысяча фильмов на которых засыпал и они оставались шедеврами ровно до того момента, как однажды, уже повзрослев не досмотрел до конца… Остановись мгновенье – ты умираешь у меня на руках. Самое противное, что выхода нет – любой выбор оказывается ошибкой. Это вот когда не знаешь, тогда да, тогда выбирать стоит – по крайней мере между вариантами четко просматривается разница, а финал кажется смутным и совершенно не определенным. А тут – по большому счету знаешь наперед те жалких три двери в которые пройдешь. И главное, что в целом результат будет один – дверь захлопнется за спиной и что-то будет потеряно. Да – я говорю себе, что реальность - это то что я думаю о реальности и это никогда не изменится, только я всё же помню, что завтра меня не будет, будет кто-то другой, с другими мыслями и другой реальностью, а я останусь в этой, и меня развоплотит вместе с моментом, и тот я, который еще только будет, потеряет все эти бестолковые, но такие мне трепетно нужные, детали этой реальности. Он в любом случае будет обворован временем. Он, а значит и я. В конечном счете всё упирается в смертность – меня самого в первую очередь. Вот я, торопящийся куда то, я, до визга нуждающийся, я в исступлении стремящийся. Я в этот момент, во всей неопределенности значения. Сейчас. А кто будет завтра? Умереть – это еще не самое страшное, что может случится в этом мире. Умереть в том обыденном значение слова – угасшее сознание, потерянные ощущения. Смерть сознания, сознательная, осознанная. Гораздо хуже умирать каждый день, но именно это мы и делаем. И радость от рождения нового как-то не вдохновляет. Хмуришься, тоскливо гримасничаешь и вопишь – не хочу. Топаешь ногами и орешь так, как если бы это что-то меняло. Не хочу – заберите обратно и верните. Но выхода нет. Он не прописан в условиях задачи.
Потерять свое место в чужих глазах, упасть с чужого пьедестала, в который, если уж по хорошему, никогда и не верил, не верил, потому что не мог увидеть, мог лишь догадываться, предполагать, а подобная сомнительная теоретичность призрачна и абстрактна, она не достает до глубин, не трогает, не пронзает на вылет. Потерять себя в чужих глазах – это не страшно, настоящий ужас – это потерять свою мечту. Потому что тогда вместе с ней ты теряешь часть себя, а значит на несколько граммов вечности умираешь. Смерть дотрагивается до твоей щеки и с насмешливой улыбкой забирает свою плату. По частям – мы все умираем по частям. Только выхода я не вижу, все выходы на самом деле вход за которым будет ждать она (он, оно – да какая разница кем эту необратимость видит мое воспаленное воображение?) с повторяющимися из сюжета в сюжет словами: «вот и я удивлялась, что ты делал там, когда мы должны были встретится здесь». «Помоги мне найти То, что никогда не умирает» (с) – только где он, тот кого стоит просить помочь с направлением?

Вечер.
Даже потерялся весь. И весь день хотелось сказать: «если это ты, там, где-то, когда-то думаешь обо мне – немедленно перестань. От твоих мыслей внутри, мягкой кошачьей лапой, нежность перебирает струны и я цепенею заворожено взирая на нервное чудо влюбленности. Я влюбляюсь в тебя каждые две недели, забывая что всё это уже было во времени и пространстве. Улыбаюсь как дура – растворяет до дрожи за веками. Мое сердце заходится песней и тело падает в предобморочное состояние. Невесомость – паришь словно облако и растворяешься сплавляясь в целое.
Я тобой понимаю мир и тобой читаю созвездия. Мне тебя не хватает в беспамятстве дней и тобой задыхаюсь в минуты пронзительной нежности. Я тебя ненавижу, когда не способен любить и тебя же люблю когда мне смешно помнить о мелкой невзрачности мира вокруг. Это как океан – приливы сменяют отливы и волны все время в движении. Вечность динамики без направления и заточения целью.
Спонтанно – отраженным светом луны упавшей камнем на дно разливается нежность. Эхом твое дыхание слышу за каждой секундой. Спонтанно – пронзает на вылет – а как еще мне сказать, что падаю в невесомость?
Ночь.
И я не всегда неуемно многословен. Далеко не всегда. Запойный – запойно говорю, и так же запойно молчу. Я вообще запойный, жаль что только к переживанию. Переживаю то момент запойно, а вот на действия как-то, увы, не хватает. То ли мотивации, то ли уверенности.
В этом мире… есть приятное обстоятельство..
Иногда мне нечего сказать – я захлебываюсь от нахлынувших чувств, захлебываюсь ощущением что где-то рядом открытая дверь, замурованная стеной пространства, захлебываюсь редким моментом единения «я». Состояние невесомости. Порой мне кажется, что таким я должен был быть, что это я, а всё остальное лишь неудачная вероятность, ошибочное прочтение, отражение. Не я. А я, тот кто должен был занимать это место, именно такой. Стук игральных костей и кубики выпадают шестеркой. Комбинация потерянных воплощений. Щелчок автомата и монетка проваливается в бездну – в глазах стального воплощения судьбы мечутся знаки пока не застынут потерянным именем. Потом всё начнется сначала и вереница комбинаций сотрет ту единственную которая должна была случится. Иногда чертовски хочется ответить в тон натянутой внутри струне, но слова рассыпаются в пепел в ладонях. Чужие слова. В такие моменты с тоской смотришь в сторону цитат – хотя бы так. Но эти слова то же – чужие. Не так как те, первые, вызывающие отвращение – эти всего лишь равнодушны. Чуждость – слишком много вариантов значений. Чужое, то что могло бы твоим стать, то что еще твоим не стало и то, что твоим быть не могло никогда. То, что не должно быть твоим. Чужое – чуждое, и чужое – просто стороннее… Невыраженность – вечная не хватка точного. Слов, жестов, смыслов. Кажешься себе бутылкой шампанского – волна внутри откатывает и превращается в девятый вал требуя выхода. Только запаяно на глухо и выхода нет. Задыхаешься не рожденным моментом. Разделить отрезок вечности – время, пространство и то что лежит за ними. Разделить момент растворяя бесконечную череду «я» в разлившейся тяжелой соленой водой тишине. Брат – перекатываю на языке, пробую на вкус это странное ощущение. Брат. Всегда жалел о его отсутствии – с детства инцест представлялся чем-то исключительно романтичным. Любить того, кто одной с тобой крови как-то естественней. Это уже почти как дышать. Нечто изначально тебе присущее. Кусочек вечности на ладони в бесконечной сиюминутной одномоментности мира. Брат. Когда совпадает всё становится таким легким и простым, ты не находишь?-) Совпадения. Дождь из сов разрывающий реальность в клочья.
Успокой меня, мой друг, говори о чем-нибудь
Разговаривай со мной, мне сегодня не уснуть
Ну я же говорю – условный комплекс условных ощущений на условную единицу времени. Только как-то вот слишком уж часто накрывает-) Дикая какая-то радость по тебе… И да – сегодня её нет. Вчерашний не сон – тяжелый бокал из темного стекла и рваная рана выбеленной трещины. Вино, густое и вязкое льется и каплями крови проступает на срезе. Ну да – штампы моих ассоциаций. Тяжелый бокал, по форме напоминающий ритуальные серебряные кубки, только из стекла цвета темного граната. Черный отливающий в багровый. Багровый сгущенный до черного. Вино – терпкость запаха и предощущение густого вкуса. И трещина, обязательно на стекле. Витрина разбитая с трещиной под углом. Перечеркнутый текст – буквы видны, но накрыты неровной чертой. Вроде бы и есть, а вроде бы и нет. Одновременность бытия и небытия. Окно в которое смотрел на город прижимаясь носом к стеклу изуродованное коллоидным рубцом трещины – точки отсчета взгляда больше нет, и он распадается на осколки. Отсутствие присутствия, «есть» и «нет» в одном флаконе. Один шаг в сторону будущего, которое всегда есть пустота. Условность разделения на отрезки – сегодня будет прошлое. Будущее – это отрезок в котором ничего уже нет, прошлое – это отрезок в котором всё было, настоящее – это момент перехода, точка входа или выхода. Каждое может случаться в любой момент времени и они вовсе даже не следуют друг за другом, они существуют одновременно, просто ты оказываешься в одном из них. Сегодня было прошлое.
День разбудит суетой, где всему своя цена
Многоликой пустотой, где любовь едва видна
Трепетность. Ассоциация – обнять со спины и закрыв глаза вдыхать твое плечо. Узнаешь, да? Знакомые интонации. Иногда совпадают определения, значения обстоятельств. Пе-ре-полняет. Чем-то, как-то, когда-то. По мне так некоторые моменты стоят того.. чтобы жить\умереть до\после\во время. Во время – разница лишь в ударении, на первый или второй. Всего лишь ударение, промежуточный смысл акцентов и реальность меняется. Иногда нечто, с условным названием близость, столь очевидно, что не хочется давать имена и оценки. Ласковой ночи.. брат. Шепотом, выдыхая, вплетая себя в твои сны повторю: «я – обещаю». Интонации важнее прочтения, их иногда не хватает – даже голосом искажает оттенки вечности этого часа. ...Иногда забываешь, что вернулся еще вчера и не зачем уже торопится.
… Спасибо…

Хотя я и злопамятная мстительная сука и никогда не умела возвращаться назад сегодня мне подумалось. Вспомнила. Само собой вспомнилось. И я это напишу, а ты никогда этого не прочитаешь, потому что слава богу тебя тут нет. Может потом когда-нибудь, летом, если случится момент поиска радости на дне карусели созвездий и накурившись травой будем грезить о несбыточном я расскажу тебе это сон. Уже в иной, размытой абстракцией форме. Любила – в общем то всё можно было свести только к этому, а не размазывать слова по тарелке текста длинными пояснениями. Наверное если кого вообще когда-то, то только тебя. Тебя почти. На грани. И это помнится даже сейчас. Настоящее не исчезает, оно меняется, уходит, уплывает за горизонт, но никогда не теряется до конца. Забывая тебя я узнаю твои интонации. Если мне вообще было дано быть привязанным к кому-то то это была только ты. То что было до тебя – была репетиция, то что было после – имитация. До сих пор. Знаешь, мне до сих пор легко с тобой говорить. Ты изменилась, теперь ты всё больше похожа на ту которую в тебе видела, видеть хотелось. Мы становимся всё больше похожи на прототипов, на проекцию, предчувствованное, увиденное заранее. Уже почти там. Девочка… Это не нежность, не только нежность, не столько нежность. Не то. Сострадание – может быть. Со_чувствительность. Созвучие. С полуслова, с полувзгляда, за секунду до мысли… Хочется спросить – как же так вышло, что всё оказалось таким? Как же так? Как-же-так – каждый слог чеканишь, проговариваешь отчетливо, резко, всхлипом. Как-же-так. Безысходность. Такая тоска, знаешь? Такая тоска. Сколько мы вместе? Двенадцать? Когда-то я говорила – навечно, до самого конца, а теперь 12 кажется вечностью в два раза длиннее чем было бы выносимо… Моя половина. Не вторая и даже не я. Но половина. Мы стали похожи – жизнь свела наши полярности к центру… Первые письма – теперь я лишь повторяю, воссоздаю те строки и те отношения. Всё так изменилось за эти двенадцать с перерывами лет. «И всё-таки я тебя любила». Пустой звук в затертых до дыр словах. Ностальгия. Всё истончилось, истаяло, растворилось в пыльной затхлости комнат обыденности. И уже не любви, ни веры, ни даже надежды. Всё проходит, стирается, обращается в прах. Даже безумие страсти становится пылью. И уже не того, ни другого, ни даже тоски по потерянному. Ничего не осталось кроме легкости понимания с полувздоха. Двенадцать лет – целая жизнь, не находишь? И целая вечность разъездов по городам и судьбам. Забавно, изменилось так много, что единственное неизменное – быть самым близким, единственным из возможных пронзает на вылет до хрипов в истерзанных легких. Забавно… Оборачиваюсь вижу свою правоту, изувеченную временем до фатальной ошибки. Мы всё еще.. Здесь. И наверно сейчас. Я почти не помню – так какие-то редкие вспышки отдельных дней, но до сих пор эта легкость когда объяснять не нужно. Не объяснять, не оглядываться, не ожидать.. А ведь мы уже те, те другие которые там вызывали жалость своим отчаяньем безразличия. Безрадостность – причина для снисходительности к чужим слабостям. «Как-же-так». Получилось, становится. «Представляешь?» - разумеется, как же иначе… Меня позвали и мне нужно идти. Да и мысль я потеряла. Заблудилась между двумя словами. Тебя хватает – наверное это. Надежность при отсутствии обязательств. Тебя мне хватает – при моей ненасытности и горячности выносить решения вне обстоятельств…. А еще никогда – никто, никогда не знал меня, не видел, не мог увидеть так как ты, в многообразии одновременности. Только ты не закрывала глаза.
Я возвращаюсь к истокам.

В колонках играет - Damien Rice-Cannonball

Ты хочешь свести всё с вульгарной пошлости? Простой, понятной и легко решаемой? Не получится. Ты не верно выбрал дорогу и провожатого. Хотелось бы довести до банальности, а потом ожидаемо-предсказуемо вздыхать о разбитых надеждах и разочарованности? Увы – не получится. Упростить одну половину, чтобы вторая стала менее… низменной? Если две половины не равенства не сходятся, не сводятся во едино, тогда – упростить многогранное, довести текст до азбуки, урезать сюжет до абсурда извечного? Не получится. Я – не позволю. Свою половину можешь сколь угодно вымышлено, моя – не для тебя и не твоими усилиями. Не тобой создано – не тебе и менять условия правила поединка. Облако, марево, немая картинка из фильма – сюжеты к прочтению контекста вне обстоятельств. Настроение, устойчивый ряд ассоциаций на слово. К реальности не имеет касательства и значения, пусть даже и косвенного. Не несу за себя ответственность. Отказываюсь. Отрекаюсь. В оригинале сказки про золушку ступни отрезали ножом из кухни и кровь хлюпала в каждом шаге и кричала: «фальшиво». Но в исконном сюжете был упущен существенной важности штрих – не размер – суть форма, но содержимое определяло искомое. Только вот главный герой то же, так же как сёстры условные, по спорным и мнимым связям, не был готов к явлению героини. Героя второго. Условного. В той классической версии всё изысканно, но увы слишком уж для утешения. А сам рассказ о другом. Это сюжет о потерянном необходимом. О вечной потребности в том, чего нет и быть не может. И то к чему ты сам никогда не готов. Чем ты быть не можешь. В сюжете заявленная в названии героиня не появляется ни разу. Ее просто нет. И быть не может, прошу заметить. Есть условия, обстоятельства времени, места и цели – принц с разрушенным настоящим и женщины с разрушенным прошлым. Есть детали декора и есть идея, концепция поиска. А туфелька – это символ, рамки по которым необходимое можно узнать. Это метафора – косвенные данные, черты отвечающие потребностям внутренним. То что можно увидеть в том что желается. Хозяйки у туфельки не было и быть не может. По условиям задачи даже если бы она и была то сам принц не смог бы осмелится перейти в этот план совершенного. Абстракция – мечта принца и мечта женщин. Женщины в тексте весьма прозрачны, понятны и вызывают жалость. Им и нужно то всего то – дом, дети, семья. Условные обстоятельства успеха и женского счастья. Носки вязать, суп варить – быть устроенной. Готовы отрезать себе даже руку, готовы на любые жертвы даже кровавые и реальной болью лишь бы принял, лишь бы признал, лишь бы поверил. Не расчетливые – всего лишь несчастные. Типично женское одиночество и желание близости. Пусть бы даже и иллюзорной если настоящей нет и быть не может. Принц – архетип мужчины. Потребность в абстракции, в видении, в нереальном. В том к чему можно стремиться и нельзя обладать. Сочетание несоизмеримого и несоразмерного, крайности невозможные одновременно – иметь нечто желанное до безумия, до погружения в бездну и нечто кристально хрупкое в своей недоступности. Желать и не сметь коснуться. Сгорать от страсти и не сметь дотянуться. Иметь не имея. Типично мужское. Затаенное, инстинктивное, под_сознанием смыслов и символов. Туфелька – символ, то что в реальности становится конкретными чертами – узнавание слов, мыслей и прихотей. Форма для статуи без обладательницы. Комедия этой в общем то драмы заключается в парадоксе вероятности обретения – если бы даже и нашел, то пришлось бы поставить ее к плите, чтобы расплылась, стала проще, тише, меньше, скромнее. Отвлеклась от сути и стала похожей на тех с отрезанными ступнями. И тогда туфелька снова исчезла из текста – растаяла как лёд из которого была сделана. Из льда, не хрусталя. Хрусталь предполагает прочность, лёд тает при носке. И поиск был начат снова, или напротив при потере сил окончен с одной из сестёр, которой даже та, найденная станет как только будет названа обретенной. Драматическое же в этой комедии – женское. Готовность на жертвы, жертвенность возведенная глупостью в абсолют предполагает признание той самой. Не собой. Что видеть будут той – другой, иной, воздушной. А вовсе не толстой, тяжелой на подъем «Мартой» или «Гретхен». Гретхен не хочет быть собой, она мечтает о не доступной легкости мыслей, решений и чувств. Ей хочется хотя бы видеться той которой. Только вот принца не обмануть и его насмешливый презрительный смех всё время прячется на дне глаз – он с самого начала знает кто из них кто. И соглашаясь лишь признает своё поражение, свою неспособность достичь, дорваться до того эфемерного в чем действительно увлечен и чему будет верен упрямо и до конца. Он всего лишь находит повод возвысится её глазами – её не соответствие, эти жалкие попытки «идти на всё» убеждают его что теоретически он был бы достоин той, которую ищет. Но и найдя подойти не решился бы, потому что знает и помнит – не достоин и достойным быть не может… Упростить. Интересно – как бы это можно было бы. Представить. Отрезать кусок? Пальцы или может быть сразу по щиколотки? Прокрустово ложе. Только вот не размер – не длинна, но форма в своем абсолюте. И в изувеченном воображении тексте ногу пришлось бы резать со всех сторон – вырезать как буквы для письма шантажиста. Вырезать звезду из картона тела. И это кстати проще чем упрощение, там был сюжет о сложном, о невозможности простое сделать глобальным. А упрощение в данном случае это попытка растянуть многогранник до плоскости четырехмерной. Невозможно. В принципе и по определению. Разница между цитирующими и смотрящими на чужие концепты, теми кто ориентируется – всегда на кого то и что-то, разница между идущими «за» и теми кто первыми, пусть даже и ложными, ложным, ошибочным, но своим - принципиальная. Первых можно пере_на_учить, вторых – нет. Первым нужны «правильные» примеры, со вторыми придется ждать «правильного» настроения. Первых приходится дрессировать, вторых – ожидать… Много, чертовски много.. не я ли когда-то давно нарекла эту «карму» - проклятьем? Проклятия – меч обоюдоострый, разрезают пальцы с обеих сторон. Невозможность. Жаль что не знаешь всей половины текста и жаль что нет того кто мог показать бы. В фильме не хватает голоса за кадром – для объяснений. Пьеса из четырех актов без начала и конца. И без_автора.

В колонках играет - Damien Rice-The Blower-s Daughter

А вот самое смешное будет если я всё-таки был прав… Вот это будет действительно смешно. Правда результаты уже подтасованы. Две колоды карт на игру. А может и все три. Так что не узнать уже что в начале – «причина смерти – падение, или смерть – причина падения?» (с). Вы_игр_ыв_аешь_ся потому что прогрессирует, или прогрессирует потому что вы_игр_ыв_аешь_ся. Симптомы – опять начинает болеть голова. Не боль. Не_боль. Тянуще-вяжущее с кусочками льда под крышкой черепа. Череп – это бокал червленого серебра в котором в вязком сцеженном из воздуха дыме плавают кубики льда. Безмолвие, тишина – становятся глуше и плотными словно расплавленная резина. Звуки, эхо из соседней комнаты словно через провал во времени бумерангом. Не приятно физически. Клавиши – совершенно другой тон, окраска звука на ощупь иная. Всё кажется не настоящим словно играя пишут картину маслом и вязкие, густые, замедленные движением капли краски падают на ладонь. Гул в ушах, не слышится, но ощутимо словно черное полотно протянули и оно скользит по перепонкам живое и плотное. Плотный, густой, вязкий – ко всему, через слово и мысль. Замедляется – время. Секундная стрелка течет, плавится и секунды ни как не срываются вниз. Замедляется. Останавливается. Время – теряется на глазах. Сигарета – движение кажется резким, слишком резким в этом аквариуме где толща воды замедляет любые намерения. «Люди могут не отрываясь смотреть на три вещи – огонь в камине, текущую воду и замбони» (с). Текущие капли, особенно крови и белый лист экрана. Второе важнее. Смотришь на белую плоскость и чертишь циркулем пальцев наугад лишь бы заполнить. За_полнить, запомнить собой. Два дня, с февраля или марта начала думаю: «имени нет». То что есть – не моё, чужое, чуждое, не родное. Отзываюсь скорее насмешливо, не желая впадать в грех объяснений и уточнений. «Вся шутка в том, что мы оба уже не те… что прежде. И зеркало к этому не имеет никакого значения». Зеркало. В нем появилось чужое лицо и линии тела, они мне нравятся, но что с того, если я вижу что там под ними. Под маской плоти. Лицо то – чужое. Какая разница какое, если оно не твоё? Удаляешься – словно в пустом вагоне в обратном порядке уносит в туннель. Затягивает. Как в дыру или лаз. Это как если бы шел и вдруг под ногами разверзлась. Бездна, колодец, люк, да хотя бы и яма. Любая расщелина к центру чего-то иного. И ты вдруг падаешь, свет еще видишь, но уже падаешь, а стенки покрыты мхом и бронзовой известью – не уцепится. Вот точно также, но только горизонтально. Не вверх или вниз, а строго в линию параллельно. Глухой туннель назад. От этого времени. Руки тряслись – было стыдно на них смотреть. Эти чужие пальцы отбивали стаккато и нервно дрожали как бок обезумевшей лошади увидевшей смерть под копытами. Она сказала, что слишком придирчиво, нет, другое слово – слишком увлеченно, слишком пристально к мелочам, к несуществующим деталям. Она сказала – не всё ли равно. А меня злило, или наоборот. Хотя всё равно тоже было, но как-то натянуто, наиграно, не взаправду. Не реально – как бы я, иду, двигаюсь, отсчитываю шаги, а как бы не я. Если долго, сутками, без перерыва играть создается тот же эффект – ты как бы здесь, но ты и всё еще там. Вот и тут так же. Там где «здесь» - там вроде и правильно, и реплики совпадают и даже рождается понимание, процесса и повествования. Но всё же частью ты всё еще там, и тогда ощущение странности, не реальности, не правильности только усиливается привкусом звона за барабанными перепонками. Отвечая вдруг вспомнилось – «прямой дорогой на …». Срыв. Глобальный, очерёдный, видимо ожидаемый. Иду. Тру-ля-ля. Знамена развешены, армии выстроились в ряд и трубы готовы к сигналу. Примой дорогой в ад. Вспомнилось вдруг и тут же попытка расчета. Разбирать детали как мусорную корзину. Хотя память это и есть корзина. Для мусора. Всё что лишено системы и единой цели – мусор. Запуталась. В ответе и мысли. И возвращаясь к расчетам. Усилием воли, почти заставляя помнить об этом. Семнадцать, двадцать три, двадцать девять. 93, 99, 2005. Совпадение с датами полное. С поправкой на месяцы. Сужается, границы становятся ближе. Но в теории разница почти не заметна – пару месяцев на каждые шесть лет это мало для уверенной паники. Да и собственно было б к чему. На счет три – это уже констатация, принимаешь как простое данное. Параллельность процессов жизненных обстоятельств. Полусон. И если закрыть глаза похоже на волны. Теплые плотные волны в которых качает. Обязательства – раньше они держали, вот и ответ на не совпадение фаз. Нагнетается. Изнутри наполняет и кажется скоро утонешь. Возвращаться в реальность с каждым мгновенье становится всё тяжелее. Издалека, со стороны которой не вижу кажусь себе пьяным, или обдолбленным в хлам, до бесчувствия. Разница только в том, что тут можешь вернуться если окликнут и даже весьма убедительно отыграть положенный танец фраз-действий. Истерика билась за левым зрачком – пыталась вернуть обратно. Выдернуть этим дешевым манером из объятий Морфея-танатоса. Ассоциации, непроизвольно, словно вдруг заворожен, зачарован зданием слов и сюжетов. Дионис и символ безумия пожирать себя самого. Символы словно древние камни замков внушают благоговение и падаешь ниц, чтобы проснуться когда закончится нить текста. Чужая истерика билась за левым зрачком пока не растаяла, не влилась в плоть полусна. Стала частью рисунка. Полотно – обволакивает изнутри накрывая снаружи повязкой из смоченной хлороформом маски. Полотно которым становишься теряя черты и определенность. Вчера подумала: «имя – потеряно». И знание, что было твоим не мешает ощущению чуждости. Сосуществуют, сплетаются в сладострастном объятии и насмешливо хмурятся над попытками разорвать и расставить по нишам смыслов. Погружение в тыльную сторону бессонницы – сон наяву.

Постскриптум эпиграфа. Понравилось. Переврав любимого - "о себе, о себе, о себе, ничего, ничего о тебе"...

любил тебя очень, хотя не годился тебе в мужья
пробил себе печень, хотя не умел стрелять из ружья
вообще стрелять, вообще из оружия.

красивый ты или так, силикатный, кирпич
разбился о голову твой поздравляльный спич
теперь я йорика часть, а ты над целым похнычь.

похнычь над той, что вырезана из ребра
не из зеленого камня, не из червленого серебра
под сандалией много ребер, много другого добра.

мужи есть достойнее, я не из их итак
я не бросал ради трои мне вверенных поп
я тот, кого жопы бросают, проверенный остолоп
обыкновенный я и простой мудак. (с)

Ну как всегда – любовь это к несчастью. Какая бы любовь принесла приятности – одна грязь и зависимость. (с)

И все-таки средне. Мне, и где-то наверно со мной. На день этого «среднего» хватило, а на вечер уже не очень. С собой как с тухлым яйцом, или там столетним выжившим, в том числе и из ума – выпей, сядь, сделай, а этого не надо, это – «фу», тебе нельзя. Осторожно и пристально наблюдая. Нет, если пристально значит всё-таки как с буйным – смирительную сорочку в черную клеточку надеть, а потом наблюдать, пристально – мало ли, а то вдруг плечо из сустава, да снова опять за новое старое. Всё-таки средне – на тестовый простейший вопрос уже не ответишь – да что вы, я крепко сплю. Уже нет. Не сплю, а только пытаюсь. Сначала уснуть, а затем не проснуться. Попытки. Сведенная в серию тестов жизнь. Жизнь из попыток. Попыток являться, намереваться, стремиться. Всё это похоже на прогрессирующую потерю слуха – поворачиваешься слышащим ухом и пристально всматриваешься в изгибы губ. Прислушиваться. Чрезмерная сосредоточенность там где положено не замечать. Не обращать, не тратить внимания. Просто звуки становятся тише. Жаль, что не звуки – так было бы проще, к объяснениям ближе. Тише становится нечто иное, не зрелищное, не понятное, странное. Нет, конечно всё можно свести к штаммам и штампам. Но кто поставит диагноз? Где тот кого объективно можно назвать профессионально способным? Абстракция. Критерии, качества, определения. Сомнительность. Выводов. Осеняет, окрыляет, озаряет – определений катастрофически не хватает. Каждое слишком избито, испито, истерто. Как люди живут до семидесяти? – не понимаю. Утверждаю – настаиваю на добровольности эвтаназии, не зависимости смерти от рамок общества и государства. Но хотелось бы изящно, технически совершенно, не дремучим же средневековьем с пафосом лезвий. Хотелось бы чисто – подготовлено, распланировано, чтобы как к раку или инфаркту повторному, с завещанием и семидницей прижизненной. Стадия третья – тяга к членовредительству, опыт ищет замены пристойные и незаметные. Повод улучшить, уменьшить, увлечься. Важно – отвлечься. Параллельно стадия пятая – выходы, выборы, мысли навязчивые. Конечно я продержусь, хотя бы по памяти – рефлекс обходимости вместо желания. И вдруг отчетливо понимаю, что выбранный образ для жизни вполне отвечает потребностям мысли – быть адекватным при минимальных контактах вполне возможно и даже просто. Кто-нибудь видел меня каждый день без перерыва? Так чтоб неделю, а лучше две для замера контрольного. Именно. Нет. Никогда и очень давно. И лучше не стоит – контроль пропадает при близких контактах и длительном времени. Домашние средства для самолечения, не лечения – отложении времени. До удобного, безлопастного и незаметного. Нет, с неделей поторопилась – неделю вполне возможно, конечно к концу с надрывом и склонностью к истерии, но всё же возможно. Две – уже хуже. Три – почти невозможно. Четыре – на границах с опасностью и не советую. Не предсказуемость, если нет точной даты отъезда. Пять – номер смертельный, постановки для драмы, хотя не знаю, как-то не проверяла. Результат теряется в синих далях за облаками. Сцена первая – чувство стыда обделенное чувством вины. Алкоголик, похмелье и разлом по черте. Так собственно стыдно или всё-таки нет? Если вину отрицаешь, но стыд признаешь – не признак ли самопроизвольной лжи? И шутки с возрастом становятся всё больше дурного тона и только на две темы, которые на самом деле две половины одного объекта. Тема одна, но рядится в несколько платьев, маскируется в претензиях на отсутствие фальши. Тенденция необратимости. Прогрессирует, проявляется, пробивается. Мы стоим друг друга – к чему это было? Видимо к сожалениям или раскаянью, но признаваться в подобном не хочется. Мы стоим друг друга. Только стоим ли? Моя группа риска мне представляется намного опаснее. Твоя предсказуема, хотя и не так изящна, но всё же где-то понятнее и даже благообразнее. Поддается лечению, пусть даже и временному и девять к десяти напрасному. Необратимость общая, а вот суетливость разная. Бесперспективность при взгляде на зеркало часа. Разумеется – это сцена вторая. Уничижение с приставкой «само». Сам, самого, себя. Желание забиться в нору. К примеру лисой. И обязательно замуровать за собой. Закрыть двери, шторы задернуть. Чтобы никто никогда не увидел. И чтобы не видеть. Лишить себя очевидцев и поводов думать. «Думать» уже становится сродни проклятью. Безостановочность мыслей, или скорее их копий. Аналогии выглядят глупо, а выводы – пошло. Почему то видится паденьем в тоннель. Искры при торможении и лохмотья кожи на пальцах которыми замедляешь мгновение. Хорошо, что всё так, иначе было б обидно. Как выиграть в рулетку за день до решения судей. Хотя последнее искаженное проявление заботы, которое тут же сминается паранойей в листок от блокнота. Одновременность процессов – вот в чём всё дело и это так же как время не объяснимо. Одновременно – и то, и другое и непрерывно одним потоком. Оказаться замурованным заживо. Страшно? А я мечтаю. У меня боязнь открытых пространств, клаустрофобия наоборот представляется детским капризом. Или сюжетом дурного романа с надуманностью персонажей. Закрытость – чего ж тут дурного? Спокойствие, ясность и точность. Отсутствие выходов – это же благо, где-то манна, пусть даже земная, а не небесная. Всё это как-то грустно и слишком картинно. Нарисовано дымом на потолке. Знаешь, мне тебя не хватает в себе. Отвратительная черта внутреннего сюжета – всё принимаешь условно и призрачно. Полусерьезно. Половиной времени, половиной смысла, половиной жизни. Доверительность возможна лишь с тем кто сам способен верить – я не умею. Даже в минимальном превращается в комбинацию шахматных партий. Кажется в каком-то фильме, или книге было – самое страшное для спасателей когда жертва падения метеорита сама разбирает завалы. Иллюзии восприятия – это б тоже выкинуть из лексикона в виду повторения больше тысячи раз. Иллюзии – опираясь на твое плечо я всё-таки остаюсь верным себе и держусь за себя. В итоге падаю дважды – потому что на себя меньше чем должно, а на тебя меньше чем нужно – тупик. Так всё становится еще хуже. И главное привыкаешь. К чужому упрямству быть, которому почти удалось заменить отсутствие у себя. Привыкаешь. И забываешь, что то что слышишь не ты говоришь. Не сам. Ткнуться мокрым носом как кошка в окно. Ты – моё стекло. Витрина завораживающая чужим миром. Магазин сувениров. Ассоциации – бред, особенно если не знать куда отсылают. Тебя – не хватает. Ты постоянно извне, а внутри гулкая пустота и разбитые чашки. Лбом твоей ладони касаюсь и успокаиваюсь. Внешне. А внутри остается натянутость нервов. «Это что-то меняет?» - ставлю в кавычки в виду расслоенья вопроса. Себе его к трем пунктам, тебе не задаю к одному. И ответа не знаю, хотя на свои хочется сказать – нет. И даже сказала бы, просто это было бы упрощение, приятное знаком внимания, но лишенное внутренней сути. Расслоение, разорванность линий. Многое ускользает, рассыпается на осколки в сознании, так что просто отвечать лишь на вопросы конкретные – названия улиц, номера телефонов, или совсем простое в духе «хлеба купила? – нет». С этим просто, со всем остальным сложнее в виду невозможности. Не могу – список теряется в бесконечности. «Не могу» так к многому, что себя хочется строго спросить: «а что же тогда можешь?». Разочарованная гримаса – объект отказывается отвечать без присутствия адвоката. Средне. Состояние средней устойчивости. Среднего равновесия неадекватности.

Словами натурально рвет. Это интеллектуальная рвота. Я так хочу спать, у меня глаза налиты свинцом и в голове песок – я безумно хочу спать, но в голове – слова, слова, слова. Нескончаемым потоком. Иногда мне кажется, что только ты всё и держишь. А я бы обязательно разбила на сто биллионов крохотных кусочков. И потом перебирала бы осколки пока ладони не стали бы липкими. Я бы обязательно всё разбил, а потом порезал ладони в лохмотья и только тогда бы успокоился. Мне стыдно. Мне так стыдно, что прощание теперь кажется выходом. Не смотреть в глаза – мне так стыдно. Мне стыдно показывать себя таким. В столь позорном виде. Не смотреть в глаза. Не показывать зрачки. Ты такой…. такой… такой. Не хватает определений. Каждое из возможных будет пошлым и мелким. Ты меня спасал – почему то в этом слышаться интонации идиота. В смысле по справке идиота. Еще бы и слюну картинно пустить, даром что пишу. Нет, я бы конечно не сказала – позволять себе вольности переходить из роли в роль – это не допустимо. Но подумал. Ты – меня – спасал. По отдельности звучит немного лучше. Но все равно привкус слабоумия сохраняется. Я не могу сказать что вру, я не могу назвать это правдой и я вообще не знаю как это назвать. Словами натурально рвет. Они стучат в голове бронзовыми молоточками и не дают уснуть. Я повторяю твое имя и это успокаивает шум. Шум стихает. Сейчас к тебе что-то такое густое и вязкое, что передать это можно только одним символом – сейчас я могу тебя убить. Задушить. Разве это не высшая степень проявления нежности?

.

.

Нервных просим из зала удалится. А собственно зачем? Почему это мы должны их просить, и тем более почему это мы должны думать о том как они подобное могут воспринять. Какое нам вообще дело до того как будет им?... Написала хуйню, отправила и только потом прониклась – просто начинается новый этап. Ничего больше. Это просто предвестники. Как всегда, как обычно, как должно быть. Это просто уже весеннее обострение. У нас обострение всегда одно, только одежды приходящих меняются вместе с сезонами. Содержание то же, а форма соответствует ситуации. Заебалась. Заебалась, заебалась, заебалась. Я – заебалась жить. Опять. И зал скандирует – было уже, повтор, скучно. Заебалась, а всё остальное попытка уговорить себя что не вообще, а в частности. А на самом деле вообще и ни с чем не связано. Но внутренний лекарь пытается обойти грабли и придумать решение на скорую руку. Это не я. Нееее. Это – не я. Это кто-то и почему то. Это вовсе не ты и не с тобой. Найди виноватого и пока будет слушаться дело время будет идти, а там глядишь ветер снова поменяется и всё станет иначе. Я сегодняшний не могу нести ответственность за себя вчерашнего. Экспромт заслуживающий быть занесенным в анналы и хроники.
Люблю грозу в начале мая,
люблю и раннюю весну,
люблю нажраться как скотина
и замертво упасть в углу.
Люблю укуренным в говнищу
гнать за возможности свершений,
люблю я в общем быть открытым
к простому счастью ощущений.
Поэт блядь, массовик затейник, общительный и контактный. Ага. Как назвать склонность делать именно то, что тебе делать нельзя. Нельзя и знаешь что нельзя? Кретинизм. Самообман самого пошлого толка. Фу. Гадость какая. Отвратительно. Глупо – значит отвратительно. Блядь, заебался. Заебался, заебался, заебался. Повторить сто раз и двести написать мелом на доске. Чтобы осознать до конца, во всех следствиях и предпосылках. Ёбте – и что делать то? Все возможные варианты решений перепробованы тысячу раз. До тошноты. Все выходы проверены ровно до конечной каменной стены тупика. Всё проверено и перепроверено до совершенство. И что делать дальше? Что мне с собой делать дальше? Блядь. Только одно ускользает от понимания – что же держит на самом деле. Где тот крючок от которого идет эта леска «не могу»? Где, где, где. Где причина и исток. Потому что парадокс на лицо. Парадокс столь очевиден, что притворится не удастся при всем желании. Ёбаный на хуй блядь в рот… Какая мерзость. «Ну и гадость эта ваша заливная рыба» (с)… И я ничего не помню. Лист опять стерт ластиком – наброски букв проступают, следы от нажима грифеля остались, но надписей нет. Ни одного чертова слова. Я ничего не помню. Опять. Снова. Память, память, память. О чем жалеть то? Это не сожаления, и вернуть не хочется, но ощущение что это может сделать уязвимым. Плевать как было, важно как помнят вокруг. Уязвимость. Оказаться под сомнением. Ненавижу. Сомнительно. Сомнительно в высшей степени. В комментариях было – кадры из черно-белой хроники и в этом определении я узнаю. Узнаваемо. Так чтобы совсем – это уже только при механических поражениях. А так – частями, распадается на осколки. Помнишь отдельные кадры, не связанные в единое целое. Помнишь как фильм, как чужое, как условное знание. Абстрактное и лишенное эмоций. Не то что происходило, но то что можно считать условным фактом. Гром и молния связаны – это факт, но ты к нему никак не относишься, это не твое ощущение и не твоя плоскость. Это нечто существующее параллельно. Нечто из чего можно делать выводы. Нечто что есть, но тебя в этом нет. Кадры. Черно-белые – это условность. Скорее стертые, вытертые, лишенные цвета. Серые. Лист бумаги на котором остались следы предыдущих записей. Белое на белом. Пожелтевший лист со следами нажима грифелем… Мать вашу – я вообще кто и куда иду. Реакция первая. Сначала паника и ответом на нее попытка реконструировать, дорисовать, нарисовать как могло бы быть. Я вообще где? Стены, потолок, дверь – узнавание. Символы складываются в единую картинку и когда перед глазами перестает дрожать изображение всё становится понятным. Спокойно. Не так важно откуда ты шел и когда вышел, нужно лишь знать где ты сейчас. Остальное – «не суть важно» (с). Черт, черт, черт. Каждый новый виток несет новые сюрпризы. Меняется всё кроме центрального ощущения. Декорации вообще можно удалить из уравнения и всё останется прежним. Спираль – это хуже чем круг. Вердикт. Хуже. Потому что к повторению добавляется иллюзия нового и этот призрак нового лишь подчеркивает и усиливает старое. Могу разложить воспоминания в пасьянс. Отдельные карты с надписями и рисунками. Никакой цельности, никакого единства, никаких связей. Вот одно, а вот – другое и никакой связи между ними. Все пошли вон. Я вас – не помню. И не знаю. И знать не хочу. Кто прожил рядом достаточно долго знает, объяснять не придется, не знающие – пошли прочь. Часы посещений закончены… Мозг имеет очаровательную способность восполнять то что потерял своими выдумками. Свято место пусто не бывает. Куски из мозаики выпали – так сведем оставшиеся части в целое, пусть даже и не совпадет гранями. Или дорисуем, по логике сюжета. По логике и косвенным данным. Утрированно. В словах всё и всегда получается или утрированно или смазано. Искажение. «Не испытал – не знаешь» (с). Дрожь. Картинка дрожит и на каждый вопрос кидаешься как собака на кость – реконструировать, предположить, создать макет. Инстинкт. Условный рефлекс. И заметим – не надо, мне это не надо, но пытаясь вписаться, не понятно только зачем, хотя понятно, а как не вписываясь если толкаются локтями и бубнят на ухо, что не вписываться нужно исключить всё случайное и не главное, а где взять подобные идеальные условия, где взять такие возможности – не откуда. Заметим – не надо, не требуется, не хочется. Но снова делаешь, потому что знаешь, заново просчитываешь, рассчитываешь – это лучшее решение, лучший способ и лучший ответ. Как было бы славно если бы мир вдруг опустел. Кале один на свете и Кале пиздато и лучше всех. И совершенно он не страдает. Заебись ему. Ему охуительно. Но так чтобы один. Совсем один. Жить на необитаемом острове – не отвечать, не задаваться вопросами, не тратить время на суету. Просто и легко. За то вернулись сны, те которые. Те ради которых стоит. Их тоже помнишь плохо, но ощущения остаются надолго и четко, как живые. Как настоящие. Как реальное. Усталость на границе взорваться. Взрывоопасная ситуация. Подогнать обстоятельства к потребностям. Наплевать на цену и стоимость. На последствия. Чертова уйма разрозненных мыслей и красной пастой выделено – заебалась… Телефонная книжка. Номера, имена. Телефон твой – это ты выводишь логическим путем, значит и номера твои. Имена. Имена ты знаешь. Знал. Телефон твой потому что у тебя – это простая, но как может статься ошибочная логика, вызывает доверие. На третьей секунде уже веришь. Твой, твое, у тебя. Рассматриваешь номера, читаешь имена и по частям восстанавливаешь. Если бы его не было – даже не вспомнил. А так – опорный материал. Как учебное пособие для школьного урока. По кускам. Складывается представление. Пробелы. В целом ничего не исчезает, всегда есть нюансы, особенности процесса. Так вот тут – пробелы. Текст в котором вдруг исчезла часть букв, не слов, а именно букв – в середине, с конца или начала – без системно. Просто вместо части букв пробелы. Если есть время можно начать дешифровывать, пытаться подставлять возможные варианты пока не получится что-то целое. Условно целое, потому что никогда не знаешь – было ли так, или ты написал новый текст. Решето. Был стальной лист и вдруг он превратился в сито. Пустые точки разбросанные по странице. Решето. Память – решето… Ты посмела сравнить меня с собой? Ты посмела сказать, что у нас есть что-то общее? Меня вдруг пеной на губах окрыляет ответом на вопрос полугодовой давности. И тут же – почему это посмела, а почему это тебя нельзя сравнивать и что ты вообще такое что бы так себя исключать? О чем ты вообще? К чему это? Но визгливо с лева – ты дура, ты просто дура если могла подумать, что нас что-то может объединять. Ты ни хуя не знаешь как это и никогда не поймешь. Ты – дура, и следом – дура больше чем я, и по цепочке – и я больше чем ты дура, и мы обе вместе. И какая на хуй разница? Просто вдруг вспомнилось. Почему – потому что было написано. Записанное, прочитанное, то что было словами сохраняется дольше. Остается надежнее. «То что написано пером – не вырубишь топором» (с) – это наш случай. Обрывки предложений видятся четко. И если вдруг думать, быть рациональным, то просто это разное. Совершенно. Там одни проблемы и одни тупики, а тут другие. У каждого свои… Вторжение вызывает реакцию – а тебе не приходило в голову, что не весь мир крутится вокруг тебя. Например его часть в моем лице? Что дело не в тебе ил том как ты, а только во мне и только во мне. Это мои лестницы и мои пролеты и тебя в этом нет. Почти никогда. Если вообще был. Нет? Не приходило в голову?... Написала. На хуй вообще писала? И что собственно хотела сказать? Придя в себя под струями горячей воды стало понятно. Растерянность. Просыпаешься и еще не осознаешь, еще не понял, еще не увидел. Но растерянность уже есть, где-то внутри. Как-то одновременно уже есть, но еще не стало. И тут вдруг вопрос и в горячке скрытой от самого паники начинаешь отвечать, чтобы по буквам собирать себя в целое, восстанавливать ощущение целого хотя бы от себя. И пишешь разумеется хуйню, мысли перескакивают с места на место и ты сам не знаешь о чем ты вообще. Кстати я уже не помню. Вот это – совершенно. Только факт наличия. Перечитывать не буду. Засорять искусственно воссозданными воспоминаниями лишенными практической пользы – не нужно. Вредно. Это я уже помню. Точнее я вывожу это заново из ощущений. Я это знаю и помню что вроде бы всё уже было когда-то и как-то… Пройденные уроки. Помнишь чаще результаты, иногда отдельные куски картинки. Целое – вот в чем дело. Нет целого. Есть отрывочные куски. Разные и о разном… «Моя голова сейчас так многого не знает, что кажется сейчас лопнет от усилий знать». Процесс запущен, остановке не подлежит. Все идут строем на хуй – со своими шутками, вопросами, ответами, интерпретациями, рассказами и проблемами. Сейчас у меня есть моя проблема и мне ее вполне достаточно. На хуй. Вот так просто. И да, так грубо… Это не головная боль, это что-то другое. Странное ощущение. Под череп насыпали кубики льда и они перекатываются и скрипят. Боль навыворот… И телефон я засунула под подушку. Не отключила из принципа – он мой. Мое. Накрыла его подушкой и делаю вид, что не слышу. Хотя его вопли раздражают… Легче становится если выключить свет – ладонями, шторами, главное выключить. И телефон я брать не буду. Ни за что. Я – не хочу говорить. И главное звонят оба. Сегодня вообще день звонков. Как на зло видимо… Не хочу, не хочу, не хочу. Сейчас я ничего не хочу. И оставьте меня в покое. Просто отстаньте от меня. Дайте мне собраться заново. Отъебитесь. Ничего мне не надо, а то что надо вы мне дать не можете….. Черт, когда же это кончится? Это вообще когда-нибудь закончится? А телефон – это ядовитая змея. Никого не трогаешь, сидишь себе, собираешь по кускам и крохам, а тут на тебе – вопросы, ответы, чего то вообще не понятное. Змея. Ядовитая. Так и норовит укусить.

В колонках играет - Angelo Badalamenti - The Pink Room

Уже в душе меня осеняет - «что ты делаешь?». Чужим голосом. Пропитанные бешенством интонации, металлические нотки и все прочие косвенные признаки заинтересованности. Что ты делаешь? Не так чтобы хотелось услышать, не так чтобы была подобная идея, как-то отстраненно, абстракцией. Может быть сам себе, чтобы убедится в наличии ответа. «Кто же спасет меня от себя?» - по этой фразе нужно узнавать в лицо. Узнавать и на пушечный выстрел не подходить. Мы, те кто насмешливо несет этот девиз по жизни, потенциальные разрушители. Деструкторы. Потенциальные, реальные, идейные. Послушать нас доверчиво, так более чутких, внимательных и сочувствующих собеседников не найти и главное – минимум критики, максимум достоинства и никаких попыток самоутвердится за чужой счет.. Грандиозные планы для будней, достойные быть занесенными в анналы «как должно», красочные признания, чувственные идеи, потрясающей глубины мысли. О да. По-пиздеть – это мы любим. Особенно в моменты расширенных зрачков. Чем шире зрачки – тем проникновенней слова. Не обидчивы, не требовательны, не навязчивы. Идеальные со всех сторон кроме одной. Совершенство с одним маленьким дефектом. Страстью обращать золото в дерьмо. Это тоже. Отличительная особенность. В руках ничего не задерживается, в сердце ничего не остается, в памяти ничего не сохраняется. Все проходит как дым. Независимо и вне условий. Даже в периоды, возможно длительные и на первый взгляд устойчивые, очередной завязки, с очередным – «как я это ненавижу», «никогда больше», в глубине, за ширмами смыслов точно известно – всё вернется к началу. Это тоже, отличительная черта – всегда возвращаемся к тому с чего начинали. Это вам не случай когда человек чего-то не понимает, или недопонимает, или понимает не вполне, или понимает, но не верит или еще какая другая бредятина. Отнюдь. Всё, всегда и прекрасно. И если уж быть честным – то в каждый отдельный момент. Просто условия для подобных откровений не всегда подходящие. Для себя. Откровений себе. Это тоже игра – притворятся другим и ходить вокруг себя по кругу сжимая основную, единственную имеющую значение, идею в кольцо. Редкий случай когда точно известно что хочется на самом деле. И врем убедительно – для себя же на самом деле, не в сторону, не на сторону, только для себя. Каждый из нас способен подолгу издеваться над тем несчастным который по наивности и самомнению возомнил себя способным быть ближе опасного расстояния. Издеваться проливая крокодиловые слезы раскаянья. Очень искренне при чем. Именно потому что это – раскаянье – нам тоже очень нравится. Вообще нравится испытывать эмоции, они всё равно как чужие, это как театральные костюмы примеривать. Каждый обладает как минимум одной величественной идеей, которая прикрывает всё остальное. И всегда беспроигрышно – обыграть не возможно по определению. Тот кто играет не на будущий выигрыш, а на сегодняшнюю игру – всегда выигрывает. Беспроигрышно, тупиково и необратимо. Исправить или скорректировать нет никакой возможности. Ни одного шанса. Так же как остановится. Циклы разные, скорость падения разная, а финал один и тот же… Я узнаю тебя по словам. Сходные определения, сходные нюансы восприятия в целом и сходные ситуации в прошлом – может быть с разных сторон, может быть со сдвигом фаз и отдельных черт, но всегда есть что-то общее. Нечто выделяющее. Обозначающее. Как особенности окраски у ядовитых змей – если присмотреться всегда можно увидеть знаки опасности. Лучшие, или быть может менее активные работают в одном направлении. Может быть более честные, или с удачно сложившимися обстоятельствами. Это тоже не маловажно – как сложились осколки реальности в обстоятельства и условия. Возможности определяют методы… Забавно называть вещи своими именами, даже если перед самим собой. Самое трудное – это убивать собственные рефлексы. Отслеживать и заботливо прижигать. Я не хочу быть похожей на себя – мысль вторая объективная. Это слишком предсказуемо, да и скучно уже на самом деле. Приелось. Кто рано начал, тот закончит иначе. Кто рано увидел, тот сделает выбор… Угу, главное самому в это поверить.

В колонках играет - Angelo Badalamenti - Theme From Twin Peaks Fire Wal

Сочетание штрихов. Линии сводящиеся в единое целое. Музыкальное сопровождение – это самое важное. Правильно подобрать мелодию. В тон. Поиск в подарок другому вдруг оказывается поиском для себя… Из словаря надо вычеркнуть слово «вспышка». Вдруг отпускает. Линий много, каждую видишь развернутой от начала до финала – сбивает с толку, мешает сосредоточится. Сны становятся тяжелыми – смазанными и болезненными. Ты проваливаешься из серого кошмара в кошмары цветные и никак не можешь придти в себя. Неопределенность с выбором, неопределенность с выделением основных и второстепенных, неопределенность. Сводит с ума и доводит до истерики. Видеть системой, спутанными проводами составляющими поле бесконечного числа вероятностей – невыносимо. Устаешь и мозг взрывается. Что-то внутри взрывается и осколки разлетаются по артериям. Спутанный комок линий и всё пытаешься сосредоточится, увидеть целым, отодвинутся на шаг и видеть издалека, не разбирая на детали. С утра я отчетливо чувствую симптомы – головная боль, дикая и пронзительная слово соло на саксофоне, еще не звучит, но уже слышится, словно за закрытой дверью. Головная боль – я помню тебя, сбивая на колени, разбивая череп на осколки спицами – я помню тебя. Отзвуком, предощущением – еще нет, но уже начинается. Как гром предвещающий грозу. С утра я отчетливо чувствую симптомы приближения – руки трясутся и сигарету прикуриваешь как совершая подвиг: двумя руками, судорожно и торопясь словно пытаясь получить отсрочку. Раскаты грома предвестниками головной боли, вибрация разлившаяся по жилам словно подключили к аппарату с ультразвуком, настроение в зеленых тонах и ощущение тошноты. Список из мелких деталей складывающихся в состояние – «плохо». Плохо – как именно, по слогам и в определениях… Очень, не зависимо, изнутри, состоянием. Почему? Потому что так всегда… Но в этот раз иначе – есть лекарство. Снять напряжение, расслабить давление, разрывающее сосуды, развязать узлы, тот самый шаг, чтобы видеть из далека, чужим и сторонним. Видеть издалека – не изнутри, не своим, не частью – в этом всё дело… Экспериментирую – пользуясь моментом принимать в деталях, не торопясь, не отвлекаясь. Шесть часов выпавших из жизни. Шесть часов падения в вакуум… Как-то всё таки еще не привычно, чуть больше чем было бы нужно чтобы просто. Но за то я нахожу мою карусель. Карусель – затягивает внутрь и перед глазами плывет. Прихожу в себя и вздыхая открываю глаза – первое, на что обращаешь внимание – это память. Старый добрый эффект. Ну да. Он был известен еще тогда – побочное следствие любителей выключать мир. Память стирается, бледнеет и отправляется далеко назад. Всё что было вчера – было так давно. Смутный сон записанный в блокноте. Не с тобой, не для тебя, не о тебе. Я помню как меня зовут. От чего ж не помнить? Имя, местожительства, местоположение. Мелкие детали отчетливо всплывают, а вот всё что было подернуто пеплом и пылью. «До пизды» - самое точное определение. Лучшая формула вытекающая из всех способов – мне всё равно. Мне трудно сосредоточится и весь мир сводится к одной точке где записаны данные биографии. Всё остальное – не помню и не важно. Его и нет, этого остального. Полузакрытые глаза – единственный минус. Постоянно приходится их открывать. Вдруг вспоминаешь когда видел это в последний раз. У кого. Да нет, я всё прекрасно понимаю. Это возвращение назад. Мама, я снова дома. Обстоятельства, условия, мелкие детали реальности – они вдруг сходятся в одной точке и ты получаешь место, время и цель. Всё это мы уже проходили. Или просто – проходили всё. Каждый новый шаг – это возвращение к старой дороге на новом витке. Выход один, а входов много. Я теряю слова – цветные картинки рассыпаются в пыль. Воплощения, выражение, выходы – всё становится серым. Далеким и не нужным. Символ – комната изнутри с закрытой дверью. Дверь закрывается и в пустом пространстве ограниченном стенами разливается густая и вязкая мелодия. И длинное эхо ударяется паралоновым мячиком о стены. Когда-то давно у меня был цвет, но не было мелодии. И да, всё это тоже было написано в книге ходов. Это тоже было. Я записала всё – каждый выбор, каждый ответ, каждое лицо. Дежавю. Второе прочтение. Сконцентрироваться и увидеть, что следует потом. Только лень. Еще не разбираешь, но уже видишь, как очертания города скрытые туманом. Взгляд через туман. Линии размыты, но в целом отчетливей… Самое забавно, что это единственное состояние когда я считаю себя нормальным. Именно таким был бы если бы не накрывало изнутри. Идея абсурда – в обычном состоянии я спешу на несколько секунд и это ведет к разладу, время замедлить и всё становится правильным. Очаровательное безразличие, и никаких истерик мыслей. Шум, этот вечный шум затих. Ощущение как если бы постоянно был внутри эпицентра рынка, цирка и завода в одном и вдруг все стихло и началась тишина. Тишина и покой. Ощущения - под черепом пятно тепла, которой волнами распространяется, а желудок заливают чем-то ледяным. Обострение – мне нравится есть, мне нравится вкус сигарет, мне нравится дышать. И никаких «настроений». Нормальность – наверное это именно так… Лениво – пройденный путь возвращает назад и начинаем всё снова, только по тому, упущенному, забытому, оставленному пути. И всё это уже было. Записано, начато, происходило… Господи как же хорошо когда тебе – всё равно. Безразличие – это единственное лекарство… Четыре «А» – ассоциации, аффекты, аутизм, амбивалентность. Три исчезают, одно теряет значение. Ассоциации – замедляются и тают как дым, аффекты - уменьшают амплитуду, амбивалентность – обращается в ноль. Отстраненность становится уместной и единственно возможной… Разорванное резкое плавится воском. Медленно и едино. И никаких противоречий… Первая здравая мысль за последние полгода – заебалась я. Как же мне всё надоело – без слов. Мне надоело абсолютно всё. Костыль прослуживший два с половиной года полностью себя исчерпал. Или нужно находить новый или нужно менять всё в целом… Не хочу – спасать, быть спасенным, спасателей. Не хочу – лекарств, лекарей, лечения…. Десятый час истекает и меня начинает тянуть. О нет. Не потому и не так как раньше. Потому что не надо объяснять детали. Собрат по несчастью, или счастью? Преувеличение – разумеется. Молчать в компании. Только не говорить, не объяснять, не упоминать. Так – невнятно, не близко, не тесно. Так. И наверное привычка. А что ты хотела? Избавится усилием мысли? Так не бывает. Замена одних привычек другими требует времени. Как и всё остальное. Время. Эффект пропадает и какофония образов медленно возвращается. Мне хотелось бы сказать сейчас: «если бы всё сложилось иначе я ненавидела бы тебя сейчас и мне жаль, что я не чувствую сожалений». Картинка. Игра на самом деле. Круговерть игровых ситуаций с возможностью разных ходов. Брошенный мяч – ответ, ответ на ответ, ответ на после_ответ_итие. Игра – обычное состояние ненормальности. Закатится истерическим опусом скатываясь в невероятное. Войти в роль и поверив, что картонное лезвие настоящее полоснуть себя по горлу и рассмеяться когда вместо клюквенного сока потечет кровь. Больные игрой опасны именно тем, что редко останавливаются, их приходится останавливать, тормозить, отрезвлять… Две роли, две маски, два образа? Не тот случай. Ты не найдешь даже трех отличий и вряд ли заметишь разницу. Если только почувствуешь, да и то, не будешь до конца уверен кто из них кто. Кто из них где. И кто из них какой и когда… Знание единственно нужное – безразличие на дне. Но в него нельзя верить, иначе игры не получится, но и забывать нельзя, иначе потеряешь изящество ненамеренно рассчитанного… «Всё равно» - девиз выбитый на гербе. Последний уровень честности, не будем говорить вслух… Игры вечные – это игры в своём классе. Заканчиваешь когда уходишь со сцены навсегда… Декорации – мне нужен символ декораций. Достаточно символичный и достаточно незаметный. Не явный. Символ финала, который был бы если бы всё происходило по-настоящему. Что-то не броское и способное оставить след. Абстрактный мир условных мистификаций. Мистика – вера в символику… Дьявол – меня опять тошнит. Меня тошнит с перерывами на отсрочку всю мою жизнь. Вечный токсикоз, перманентно запоминающийся. В тот день когда меня не будет осенять дланью тошноты я умру. Однозначно. Меня тошнит до еды, после еды, во время еды, меня тошнит от никотина, без никотина, с никотином, меня подташнивает во сне, меня мутит по утрам и на ночь, волны дурноты накатывают на улице и в стенах дома. Меня постоянно тошнит. В лучшем случае через день или через час. Меня опять тошнит – дьявол… Навязчиво, как чужое или случайно услышанное – «я тебя не знаю, я вообще не помню кто ты…». О ком речь, кто имеется в виду – подставляешь механически. Механически подставляешь, чтобы придать хоть каплю смысла бесплотному. «Не знаю. Ничего. Я – ничего не знаю» - раздражающе, эхом, ощущением… Набросок рисунка – вязкая мелодия в темных тонах и ощущение отвращения. Унизительность переплавляемая в оторванность. Брезгливость освобождающая. И обязательно зеркало перед глазами, чтобы видеть со стороны… Из того что запомнилось от дневного полусна – три точки из которых родилась аномалия. Три момента породивших депривацию. Первая изнутри, вторая извне, третья срежиссированная и тем самым на половину своя, а на половину чужая. Три пласта одного явления. Или три разных, параллельных, накладывающихся друг на друга явлений. Опять тройственность, триединость. Раз, два, три – всё делится на три и никогда пополам…. Завтра мне выдадут ключ – это ведь тоже символ, не так ли? Вопрос что он будет открывать. Какая дверь откроется за ним… Что-то меняется, декорации другой комнаты и других диалогов. Или я меняюсь и мои новые глаза видят старую обстановку чуть-чуть иначе? Что-то меняется. Где-то там песочные часы торопятся перевернуться другой стороной. Где-то там шепот песка… Сладковатый привкус смягчает тошноту и оттеняет хриплое дыхание. Сладковатый привкус – желание сделать последний выход изящным. Чуть больше театральности, чуть больше намеков, никаких ответов и определенности, оставить шарадой и символом. Превратить в абстракцию. Поставить фильм Девида Линча, подогнать тон декораций к саундтреку… Я говорила, что я не сторонник реализма? Модернизм, и нарочитая манерность символов – стиль идеальный. Преувеличенность жестов и недосказанность текстов. Пантомима оставляющая простор для зрителя. И каждый новый угол обзора должен нести новый рисунок. Никаких правильных мест и правильных, застывших сюжетов. Пластичность и ритм. Всё должно укладываться в ритм – именно он задает отсчет. Слово, действие, тональность – всё подчиняется ритму… Время упущено. Уже вчера было поздно – синкопой, скорее тональностью, не мыслью… Пульс – 52. Не будем путать – эксперимент, удовольствие лишь побочный эффект, поиск точки чтобы стать зрителем. Разделить до конца. Развести по разным углам комнаты и остаться наблюдать из центра. Пульс – 52, но ощущения, ощущения стали контактней, теперь я их слышу… Что-то сломалось. Сломанные часы с обезумившими стрелками, надломленный в середине мундштук, с еще дымящейся сигаретой, смятая пустая пачка от сигарет, ломанные линии мелодии, разорванный глухотой на две не связные половинки диалог, трещина в зеркале, разбитая чайная чашка. Что-то сломалось. Ледокол на реке восприятия. Трещины разбегающиеся в стороны…

В колонках играет - Apocalyptica - Conclusion

И вдруг резко осеняет. Почему то всегда резко. Не так чтобы неожиданно, но внезапно. В момент. Выстрелом, вспышкой, внезапностью. «А ведь всё это части другой картинки». Детали кадра на котором стекло обращается в воду и замок оплывает. Растекается, размывается, растворяется. Сочетание мелодии, отдельных линий нарисованных кистью на холсте и случайного вздоха захлопнутой двери. Акт первый – поверхностно. Знаем слоями, пусть даже в каждом отдельном с точностью камертона, но – поверхностно. Истоки, глубина и все прочие основания утеряны. Затерялись в этой абсолютности протяженности. Познав кожу до ощущения своей полностью теряешь контакт с тем что скрыто под ней. Забавно – мои собственные погрешности в оценке не так поражают как ошибки другой стороны. Акт первый – я вдруг понимаю, что меня то знают не буквально. Я – фантом, с некой потенциальностью сути. Меня нет. Есть нечто косвенное и скорее указующее. Ссылки на используемую в тексте литературу. Меня в этом нет. Фантом. Мое истинное лицо воспринимается маской, а под маской угадывают суть. Только маска стоит в углу и под ней ничего нет. Страдая гигантоманией и широтой размаха вместо обычной маски приобрела, воздвигла, сотворила полный набор доспехов. Как живой. И стоит в углу. Декор освежает. Ширма параллельная, живущая своей собственной жизнью. Носитель символа, но не символ носителя. Иногда примеряю, чтобы убедится в неизменности внешних форм. Сантиметр для силы воли. Акт второй – не принимать в серьез, это вовсе не значит не принимать серьезно. Меня вдруг одновременно окрыляет – не верю, противно, я не там – я здесь. Не верю, потому что знаю – настоящее и именно потому что настоящее – доверяю, но – не верю. С ненастоящим наоборот. Классика жанра. Противно – ощущение. Принимать, считать допустимым, признавать возможным и естественным вовсе не значит относится позитивно. Крохотный штрих несоответствия и на ослепительных, начищенных песком смоченным кровью, доспехах появляется пятно. Грязь – брезгливость – противно. «Не обидно, но не приятно». С двух сторон, что решающее. Я вдруг вижу себя чужими глазами и понимаю, что позволила допущения там где есть аксиомы. И вдруг вижу своими глазами чужое и мне неприятно. Не приемлемо субъективно и исключительно имплицитно. Просто потому что в моих оттенках конечный цвет получается не красивым. Просто потому что такие запахи я – не люблю. Редкий случай не умозрительного, но напротив. Акт третий – мелодия… Струнные, линией, плавным движением, по касательной и вибрация повторяющая секунды с точностью нот. Эпилог чужих размышлений… или отражений? Reflections. Окончание передвинутое подсознательно на первое место вдруг обретает имя. И минуты растягиваются, и четыре кажутся вечностью, жизнью, поколением, рубежом. Что-то сместилось. Сдвинулось с орбиты. Мелочи. Какое они имеют значение, если главное не совпадает? Мелочи, детали, штрихи – если нет фундамента стены теряют реальность... Ветер в разрушенных башнях гуляет и слушает песни ушедших времен. Ветер, в разрушенных призрачных царствах фантазий, вкрадчиво шепчет про вечный покой... Дракону стало тоскливо. Вдруг стало зябко. Не холодно – это ярко и с призывом на битву. Но тоскливо зябко. Уныло. Он вдруг ткнулся носом в зеркало. А в нем у него была тусклая шкура раскрашенная яркой краской и изнутри он был набит соломой. Или внутренностями. Или еще какой-то гадостью. Там у него были внутренности. Оказывается внутри что-то должно быть. А быть плотностью дыма и очертанием облака оказывается лишь начало, но не конец или середина. Прелюдия. Застывшее время в котором вода превратилась в стекло вернуло свой ход. Отсчет начался и дым растворяется в воздухе. Эфемерное существует только вместе с праздником. Душа полуночи исчезает с рассветом, вечность теряется в границах. Праздник превратившийся в будни теряет и свой символ. Зябко. Настоящее аномальное признается призраком, а призрак получает статус и звание. Сказка про тень. Кому по душе тень, тот в итоге не получит ничего. Ни хозяина, ни отражения. Тень – это старый плащ пахнущий дюной и стаккато строчек, только моя рука волочит его по земле. В начале было слово. Зябко. Дракон нахохлившись словно кошка закрывает нос хвостом… Всё когда то кончается, так стоит ли бояться финала когда даже мгновенье готово вытечь из пальцев горстью песка? Эпилог эпопеи. И чужих рассуждений. И память словно чужая, книгой, рассказом, заученным наизусть. Отчужденность. Пока руки упирались в грудь была связность, соединенность мостом из звенящих от напряжения пальцев. Барьер был объятием. Аномалия восприятия – стена выстроенная создавала эффект безграничности. Стена была шестом от которого можно было начинать отсчет. И вдруг давление исчезает и всё рассыпается. Центра нет, и границы по кругу. Исчезает. Тает. Сминается время, на замок закрывается дверь. Под переплетом книги было бы странно искать ответы, только если спрятанный насмешником яд или декоративный кинжал. Место где не хранят секреты и не оставляют записок. Акт пятый, после потерянных четверти часа. Тот кто не приходит не может и уйти, он исчезает, тает в воздухе как мираж. Сказка о двери и упущенных возможностях. Зеленое на белом. Геральдика знаков. Чтобы уйти надо для начала прибыть. Пребывать. Преисполнится. Кровь обращается в рубины, глаза в стеклянные шарики, а чешуя становится камнем. Статуя с вкраплениями серебра и кристаллов. Кольцо на безымянный палец с эхом воспоминаний. Живое не существующее настоящее становится существующим, но декорацией. Акт четвертый уходит на ощущение, а шестой становится зеркально_образным. Стекают мгновенья по стенам и время забыло свою королеву. Король удалился в изгнание, а шут постарел и осунулся памятью. Стены плотнее и ближе, но уже не границей и лезвием для разметки паркета. Только вот уже не решеткой из веток, но черным металлом прямо очерченных линий. Вместо прорех в которые падали солнце и звезды, прутья ограды выходящие на пустую дорогу. Синдром Стендаля наоборот – картиной становится. Застывает и плавится до конечного. Законченного, завершенного, закрытого по периметру рамкой из дорогой древесины. Но увы – не событий. Conclusion.