Короли-чудотворцы, седьмые сыновья и легенды о лилиях..:)
Как рождаются легенды? От чего зависит способность творить чудеса или совершать волшебство? Кто может обладать волшебной силой и властью? Магия и религия сплетаются в едином потоке чудесных историй, верований и обычаев. Сегодня - про геральдический Флер-Де-Лиз и связанных с ним суевериях.
Почему королевская лилия стала символом целой династии и одновременно знаком чудесной способности к исцелению? Связано это с королями или с самими лилиями?
Филипп Август II с Флер-де-Лизом.
Здесь - и сами легенды, и исторические раскопки, откуда эти легенды произошли. Кому-то интереснее первое, кому-то - второе. В итоге - все получают удовольствие, что гораздо приятнее, по-моему, чем поиск абсолютной истины...:)
До сих пор нет единого мнения о том, откуда взялся цветок на гербе Франции - и что это , собственно за цветок. Лилия или ирис - Iris pseudacorus ? На французском все же Fler de Lys - это и есть "цветок лилии", а ирис будет называться Fler Iris - мы же не говорим на этот символ "Флер Ирис", даже если на ирис он больше похож?
Ирис и орнамент с Флер-де-лизом из французского словаря по архитектуре.
Или это и не цветок вовсе - а стилизованный голубь (как символ Святого Духа), или пчела (как символ Меровингской династии, первых королей франков) ?
Выяснилось, что Флер-де-Лизы являются достоянием не только Франции, но и других королевских домов, включая малоизвестных Kotromanic, которые вероятно хотели соотнести себя с анжуйским домом и правили Боснией с 13 века до османского завоевания в 1463году.
Герб боснийских Kotromanic.
А с 1992 по 1998 год Флер-де-Лизы снова расцвели на флаге Боснии и Герцеговины, правда здесь их прототипом называют "Боснийскую" или "Золотую" лилию, ботанический вид - Lilium bosniacum:
Сегодня она является символом для боснийцев в федерации Боснии и Герцеговины:
Ярчайшая лилия смотрит на нас с герба Флоренции, где ее называют Флорентийской лилией - за наличие характерных тычинок между лепестками, отличающими ее от французской.
"Использование для декоративных или символических целей стилизованного цветка, который обычно называют Флер де Лиз, является общими для всех эпох и цивилизаций. Это главным образом графические мотивы на месопотамских цилиндрических печатях, египетских барельефах, микенской керамике,тканях эпохи Сассанидов, галльских и мамлюкских монетах, индонезийской одежде, японских эмблемах и тотемах догонов....
Ваза-albarello из древней Сирии, хранится в Лувре.
Важным моментом является то, что это очень стилизованное изображение, вероятно, цветка, который был использован в качестве орнамента или эмблемы почти во всех цивилизациях между Старым и Новым светом. "[ Мишель Pastoureau (2006) Traité d'Héraldique, "Трактат о геральдики", перевод Франсуа Р. ВЕЛЬДЕ ]
На Востоке она была обнаружена на золотом шлеме из курганов скифских царей на Ак-Бурун и сохраняется в Санкт-Петербург в Эрмитаже.
Скифский шлем из Ак-Бурун, 6 век до н.э. - тут конечно не Флер-де-Лиз в чистом виде. но кое-что общее можно заметить...
Что касается средневекового искусства, то Pastoureau Мишель, историк, говорит о том, что до 1300 г Флер-де-Лизы обнаруживаются в изображениях Иисуса, но постепенно они стали сопутствовать Деве Марии и были связаны с "Песнь Песней" Соломона - лилия между тернами "(Lilium в spinas), понимается как ссылка на Марию. Другие Писания и религиозная литература, в которой лилия предстает как символ чистоты и целомудрия, также помогли сделать этот цветок иконографическим атрибутом Богородицы.
"Благовещение" Данте Габриэля Росетти.
Лилии являются иконографическим атрибутом Архангела Гавриила (Габриэль, Джибраил), который приносит Деве Марии Благую Весть - согласно Новому Завету, Габриэль объявляет о рождении Иоанна Крестителя (Лк. 1:5-20), и рождении Иисуса (Лк. 1:26-38).
Три лепестка из геральдического дизайна отражают широко распространенные ассоциации со Святой Троицей [F.R.Webber, Символика церкви, 1938 (Kessinger 2003) p.178 ], а начиная с 14 века во Франции появляется убежденность в том, что они представляют также веру, мудрость и рыцарство.
Вышитый переплет средневековой книги 13 века с сюжетом "Благовещения" - лилии трехлепестковые, приближенные к геральдическому изображению.
Но что же там с волшебством? Откуда у лилий магические свойства, или откуда те магические силы, символом которых стали сами лилии? Пока ученые спорят, что откуда произошло и как все было на самом деле - можно посмотреть, что рассказывалось в старинных летописях и о лилиях, и о королях..:)
www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Blok/index.php - 39k -
Из книги - Блок М." Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти"
Книга вторая : "Величие и превратности чудотворной королевской власти"
Глава третья - то, что касается именно Франции и французских лилий - "Чудесная и священная королевская власть от возникновения обряда исцеления золотушных посредством возложения рук до эпохи Возрождения"
§ 3. Легенды; французский монархический цикл; чудесный елей английских коронаций.
(англичан я "сократила" - лучше смотреть указанную ссылку на всю книгу, там читать и читать, если интересуют подробности. Мне же пока нужно было о лилиях посмотреть..:))
"Истоки:
Средневековые люди, во всяком случае, подавляющее их большинство, имели обо всем, что связано с религией, представления очень материальные и, можно сказать, чрезвычайно приземленные. Да и как могло быть иначе? Чудесный мир, доступ в который открывали христианские обряды, не был в их глазах отделен от мира, в котором они жили, бездонной пропастью; два мира соприкасались и переплетались; если некий жест оказывал воздействие на тот свет, как можно было не поверить, что он воздействует и на этот? Понятно, что мысль о подобных вторжениях никого не шокировала; ведь никто не имел точных сведений о законах природы. Итак, люди верили, что священные действия, предметы и особы не только обладают властью над загробным миром, но и наделены силой, способной влиять на ход событий в мире земном; силу эту люди представляли себе так конкретно, что даже рассуждали о ее тяжести. Покрывало на алтаре, посвященном великому святому – Петру или Мартину, – становилось, по словам Григория Турского, тяжелее, чем прежде, если святой хотел показать свою мощь .
В священниках, причастных к сфере сакрального, многие люди видели своего рода волшебников и потому то почитали их, то ненавидели. Жители некоторых краев, встретив священника, осеняли себя крестным знамением; встреча эта слыла дурным предзнаменованием ... Во Франции, по всей вероятности, в XIII в., произошел следующий поучительный случай, о котором проповедник Жак из Витри узнал, по его собственным словам, «из верного источника»: в одной деревне случилась эпидемия; чтобы положить ей конец, крестьяне не придумали ничего лучшего, чем принести в жертву своего кюре; однажды, когда он в полном облачении хоронил мертвеца, они столкнули его в свежевырытую могилу.
Таким образом, порой общественное мнение наделяло священных особ свойствами грозными и пагубными; впрочем, гораздо чаще, разумеется, свойства эти представлялись людям благодетельными. А есть ли благодеяние лучше и драгоценнее, чем возвращение здоровья? Люди охотно верили, что все, имеющее хоть какое-то отношение к вещам священным, обладает целительной силой . Облатки, освященное вино, вода в купели, вода, в которую священник, дотронувшись до святых даров, окунул руки, сами пальцы священника считались лекарствами от болезней; даже в наши дни жители некоторых провинций верят, что пыль из церкви или мох, покрывающий ее стены, обладают целительными свойствами . Этот образ мыслей приводил подчас непросвещенные умы к странным заблуждениям; Григорий Турский рассказывает о вождях варваров, которые, когда у них болели ноги, мыли их в блюде для облаток . Духовенство, разумеется, осуждало подобные бесчинства, однако дозволяло существовать тем обычаям, которые не посягали на величие культа; впрочем, народные верования по большей части ускользали от его контроля. Поскольку обычным орудием освящения был елей, то из всех церковных атрибутов он слыл средством наиболее могущественным. Подсудимые глотали его перед тем, как подвергнуться «божьему суду». Особенно же действенным средством считался елей против болезней тела. Сосуды, в котором он хранился, приходилось охранять от покушений верующих . Поистине в те времена слова «священное» и «способное исцелять» были синонимами.
Королевская пара из рукописи собора в Винчестере, 12 век, иллюстрация к "Песнь Песней" Соломона.
Теперь вспомним, что представляли из себя короли. Почти все люди верили в их, если воспользоваться выражением Петра из Блуа, «святость». Более того. Что народ считал источником этой «святости»? В большой мере, конечно, родовую предопределенность, в которую массы, хранительницы архаических идей, бесспорно не переставали верить; однако, начиная с каролингских времен, в большем согласии с христианским учением, народ стал считать таким источником религиозный обряд, помазание, иначе говоря – тот святой елей, который, с другой стороны, казался стольким страждущим наиболее действенным лекарством от их болестей. Таким образом, получалось, что короли дважды предназначены для того, чтобы играть роль благодетелей-чудотворцев: во-первых, своим священным характером самим по себе, а во-вторых, одним из его источников, наиболее явным и почтенным. Как же могли они в этих обстоятельствах рано или поздно не прослыть целителями?
Флер-де-Лизы на витраже Шартрского собора.
Вокруг французской королевской власти сложился целый цикл легенд, напрямую связывавших ее происхождение с силами небесными. Рассмотрим их поочередно.
Самая старая и славная среди них – легенда о Священном сосуде. Содержание ее всем известно. Легенда эта гласила, что в день крещения Хлодвига толпа помешала священнику, несшему святой елей, попасть в храм к назначенному сроку; тогда голубка , спустившись с неба, принесла святому Ремигию в «сосуде», то есть в небольшой склянке, бальзам, которым предстояло быть помазанным королю франков: в этом сверхъестественном помазании потомки, наперекор истории, усмотрели не только посвящение Хлодвига в христиане, но и первую во Франции коронацию. Небесная «жидкость» – сохраняемая в том самом сосуде, в каком она спустилась с небес, в Реймсе, в аббатстве Святого Ремигия, – была призвана отныне служить для всех посвящений в короли. Как и когда родилась эта легенда?
Церемония в Реймсе.
Первый по времени автор, от которого мы ее знаем, – Хинкмар Реймсский. Он рассказал ее со всеми подробностями в своем «Житии святого Ремигия», сочиненном в 877 или 878 г...Еще 8 сентября 869 г. в составленном им протоколе венчания Карла Лысого лотарингской короной, состоявшегося в Меце, он совершенно недвусмысленно упомянул именно ее: для помазания своего повелителя, пишет Хинкмар, употребил я не что иное, как чудесный елей .Выдумал ли Хинкмар всю историю со Священным сосудом с начала до конца? В этом его не раз обвиняли .Между тем один из наиболее проницательных эрудитов XVII века, Жан Жак Шифле, уже давно отыскал иконографический источник легенды о Священном сосуде . На мой взгляд, дополняя указания Шифле, не всегда достаточно подробные, происхождение легенды можно представить следующим образом.
Было бы странно, если в Реймсе очень рано не начали сохранять некие – то ли подлинные, то ли мнимые – реликвии славного обряда, превратившего франков из племени язычников в народ христиан. В полном согласии с привычками того времени там могли, например, начать показывать паломникам сосуд, из которого Ремигий черпал елей для помазания Хлодвига, а возможно, и несколько капель этого самого елея. Между тем из множества документов мы знаем, что святыни и реликвии в ту пору часто хранились в особых вместилищах, имевших форму голубки; их обычно вешали над алтарем. С другой стороны, на изображениях крещения Хлодвига или даже – впрочем, гораздо реже – крещения простых верующих, над человеком, принимающим крещение, часто видна голубка, символ Святого Духа . Народное сознание всегда охотно отыскивало в символических образах отсылки к конкретным событиям: для появления легенды о чудесной птице было достаточно соседства ковчега, заключающего в себе какие-либо реликвии Хлодвига и Ремигия, с мозаикой, сюжетом которой служит сцена крещения, или саркофагом, украшенным сходными изображениями. Хинкмар, по всей вероятности, просто-напросто использовал это реймсское народное предание. Если же что и принадлежит ему самому, то это, бесспорно, идея использовать Хлодвигов бальзам для помазания королей, впервые приведенная в исполнение в 869 г. С помощью этой едва ли не гениальной находки он поставил заурядную сказку на службу метрополии, которой подчинялся, династии, которой присягнул, наконец, всемирной церкви, которой мечтал доставить верховенство над мирскими правителями. Реймсские архиепископы, держатели божественного елея, превращались тем самым в прирожденных святителей, чье призвание – совершать помазание над своими государями. Короли Западной Франции – единственные из всех франкских правителей, кого помазывали елеем, принесенным с небес, – должны были отныне стоять превыше всех прочих христианских монархов, окруженные ореолом чуда. Наконец, поскольку обряд коронации, в котором Хинкмар видел знак и залог подчинения королевской власти духовенству, возник в Галлии сравнительно недавно, он еще не вызывал, возможно, того безоговорочного почтения, какое внушают церемонии, имеющие многовековое прошлое; Хинкмар же одарил его преданием.
Разумеется, воображение людей, живших в эпоху, когда все свято верили в чудеса, тотчас принялось украшать изначальную версию новыми фантазиями. В XIII веке появились рассказы о том, что хотя при каждой коронации архиепископы расходуют несколько капель елея из склянки, которую принесла голубка, уровень жидкости в ней остается всегда неизменным . Позже, напротив, возникла другая версия, гласившая, что после коронации эта поразительная склянка внезапно делается совершенно пустой, а затем сама собою, безо всякого человеческого вмешательства, наполняется вновь накануне очередной коронации ; наконец, рассказывали и такое: уровень елея в Священном сосуде постоянно колеблется, то опускаясь, то поднимаясь в зависимости от того, как – плохо или хорошо – чувствует себя царствующий монарх . Таинственный материал, из которого сделан Сосуд, не имел аналогов на земле; содержимое Сосуда распространяло восхитительное благоухание... Всеми этими чудесными свойствами, впрочем, Сосуд наградила уже позднее народная фантазия. Истинная суть легенды заключалась в другом – в небесном происхождении елея. Поэт XIII века Ришье, автор «Жития святого Ремигия», описал самым красноречивым образом несравненную привилегию французских королей. «Во всех прочих краях, – говорит поэт, – короли вынуждены «покупать себе миро у лавочника», и лишь во Франции, куда елей для помазания королей был направлен непосредственно с неба, дело обстоит иначе: «... и не нажил ни один Из торговцев ни денье, Продавая тот елей» .
Прибавить еще несколько камней к постройке легенды было суждено XIV веку. Около середины этого столетия возникли предания, связанные с «изобретением» геральдических лилий . К этому времени лилии уже много лет украшали герб Капетингов; начиная с царствования Филиппа-Августа они присутствовали и на королевской печати . Однако до поры им, кажется, не приписывали сверхъестественного происхождения. Жиро Камбрийский именно при Филиппе-Августе прославил в своей книге «Об обучении принцев» эти «простые малые цветы», simplicibus tantum gladioli flosculis, обратившие в бегство леопарда и льва, – гордые эмблемы Плантагенетов и Вельфов; знай он что-либо об их чудесном прошлом, он несомненно не преминул бы о нем поведать . Точно так же молчат о сверхъестественном происхождении лилий две поэмы на французском языке, сочиненные столетие спустя и воспевающие королевский герб: «Венец из трех лилий» (Chapel des trois fleurs de lis) Филиппа из Витри, составленный незадолго до 1335 г., и «Сказание о лилии» (Diet de la fleur de lys), созданное, по-видимому, около 1338 г. Однако вскоре на свет появилась новая легенда.
По одной из версий - так могли меняться со временем меровингские "пчелки", пока не превратились в цветы..:)
Судя по всему, литературное выражение она впервые нашла в короткой поэме, написанной латинскими стихами с довольно неуклюжей рифмовкой; точно установить дату ее создания не представляется возможным, но, по-видимому, она была сочинена около 1350 г. монахом из аббатства Жуайенваль, в Шартрском диоцезе.
Именно в этом уголке Иль-де-Франса разворачивается, по воле нашего автора, действие его простодушного рассказа. В языческие времена, говорит сочинитель поэмы, жили во Франции два великих короля: один, по имени Конфлат, обитал в замке Конфлан; другой, по имени Хлодвиг, – в Монжуа. Хотя оба короля поклонялись Юпитеру и Меркурию, они постоянно воевали друг с другом; Хлодвиг, однако, уступал соседу в могуществе. Он женился на христианке, Клотильде, и она долго, но безуспешно пыталась обратить его в свою веру. Однажды Конфлат прислал Хлодвигу вызов на поединок; уверенный в том, что потерпит поражение, Хлодвиг тем не менее не захотел отказаться от боя. В урочный час он приказал своему щитоносцу принести доспехи; когда тот выполнил приказание, король, к великому своему изумлению, обнаружил, что вместо обычного его герба – полумесяцев – на доспехах красуются три лилии на лазурном фоне;
Кловис\Хлодвиг и Клотильда, ставшая впоследствии Святой.
Хлодвиг отослал оружие назад и потребовал другого; однако и другие доспехи были украшены той же эмблемой; четыре раза Хлодвиг отвергал принесенные ему доспехи и четыре раз получал взамен доспехи с тем же таинственным гербом; наконец, устав сопротивляться, он согласился надеть доспехи, украшенные загадочными цветами. В чем же тут было дело? В Жуайенвальской ложбине, подле родника, жил в ту пору благочестивый отшельник, которого часто навещала королева Клотильда; незадолго до дня, на который был назначен поединок, королева пришла к старцу и они вместе вознесли к Господу молитву. Тут святому явился ангел; в руках он держал лазурный щит, украшенный тремя золотыми лилиями. «Герб сей, – так или примерно так сказал небесный посланец, – принесет Хлодвигу победу».
Фотография страницы из часослова 1423 года, где как раз видны и старец с королевой, и Хлодвиг\Кловис с оруженосцем, и ангел..:)
Королева возвратилась домой и, воспользовавшись отсутствием супруга, свела с его доспехов проклятые полумесяцы и начертала вместо них такие же лилии, как на чудесном щите. Мы уже знаем, что хитрость супруги застигла Хлодвига врасплох и ему пришлось примириться с новым гербом. Нет нужды говорить, что, против всяких ожиданий, Хлодвиг одержал победу прямо в родном Монжуа – отсюда воинский клич «Монжуа Сен-Дени» – и, узнав от жены подоплеку дела, обратился в христианство и стал королем чрезвычайно могущественным...
Герб с лилиями до 1376 года...
..и после 1376года, когда Карл V Французский изменил дизайн.
Каково происхождение этого рассказа? Сложился ли он уже в общих чертах прежде, чем им воспользовались в Жуайенвале? Или, напротив, обитатели небольшого монастыря близ Монжуа сами сочинили эту легенду, вначале, быть может, как сказку для паломников? Этого мы не знаем. Как бы там ни было, легенда о божественном происхождении лилий очень скоро получила самое широкое распространение.
Более всему этому способствовало окружение Карла V, короля, относившегося с величайшим вниманием ко всему, что способно укрепить авторитет королевской власти как силы сверхъестественной. Тот вариант легенды о лилиях, который приводит в своем предисловии к «Граду Божию» Рауль де Прель, явно восходит к жуайенвальской традиции . Отшельник из ложбины, кажется, был готов сделаться одним из крестных отцов монархии. Однако некоторое время его славе угрожал опасный соперник в лице святого Дионисия....Среди завсегдатаев «библиотеки» Карла V и апологетов королевской власти следующего поколения Жан Голен, Этьенн из Конти и автор короткой латинской поэмы во славу лилий, обычно приписываемой Жерсону, отдают предпочтение святому Дионисию...В конечном счете победу одержал отшельник.
Легенда о лилиях, к 1400 г. приобретшая свою окончательную форму, стала одним из прекраснейших украшений французского монархического цикла. На Рождество 1429 г. в Виндзоре поэт Лидгейт живописал малолетнему Генриху VI, увенчанному и французской, и английской коронами, историю с тремя лилиями одновременно с историей Священного сосуда: соседство это отныне сделалось классическим . Художники скоро взяли пример с политических писателей; основные эпизоды легенды изображены в миниатюре из часослова герцога Бедфорда и на фламандских коврах XV века . Дидактические сочинения, поэмы, рисунки – все напоминало народу о чудесном происхождении герба его королей .
Монета с изображением Филиппа Августа с Флер-де-Лиз в руке.
(впоследствии, сам знак лилии где-нибудь на теле, мог означать наличие волшебных исцеляющих способностей у человека. А если это еще и седьмой сын ...!!!! Успех магической операции обеспечен! - D.W..:))):
"Франция. Бретань: «Переписка между интендантом и господами де Бретёйем и де Мальзербом об исполнении приказа короля, предписывающего вести наблюдение за господином Фуке, из прихода Лекусс, близ Фужера, каковой Фуке утверждает, будто способен чудесным образом исцелять больных золотухой, потому что родился он в своей семье седьмым сыном, а на подбородке у него имеется нечто вроде геральдической лилии» (Inventaire sommaire des Archives Departementales. Ille et Vilaine. С 206; ср .: Rev. des trad. popul. 1893. Т . VIII. P. 374).
Окрестности Доля: седьмые сыновья или седьмые дочери имеют где-либо на теле геральдическую лилию и в постные дни исцеляют золотуху посредством возложения рук. (Revue des traditions populaires., 1893. Т. VIII. P. 374).
:))))
Окрестности Нанта и Вандея: У седьмых сыновей во рту под языком или на руке между плечом и кистью имеются геральдические лилии; седьмые сыновья исцеляют от самых разных болезней (Rev. de trad. popul. 1900. Т. XV. Р. 591).
После щита настал черед знамени. Самым знаменитым из королевских знамен была орифламма, «пламя» (flamme) из красного шелка (cendal rouge), за которой Капетинги в начале каждой военной кампании отправлялись в Сен-Дени . Прошлое орифламмы не содержало в себе ровно ничего таинственного: хоругвь аббатства Сен-Дени совершенно естественным образом превратилась в королевское знамя с тех пор, как, при Филиппе I, короли, завладев графством Вексен, сделались одновременно вассалами, защитниками и гонфалоньерами святого . Но можно ли было поверить, что столь славный предмет обладает столь скромной историей, в то время как второе из королевских знамен, знамя с геральдическими лилиями, появлявшееся в XIV веке на коронациях одновременно с орифламмой, напоминало всем о чуде с лилиями? В конце концов орифламмой занялись писатели, состоявшие на жаловании у Карла V. Рауль де Прель и Жан Голен рассказывают одну и ту же историю: константинопольский император видит во сне рыцаря, стоящего над его постелью и держащего в руке копье, из которого вырывается пламя; затем является ангел, дабы поведать императору, что именно этот рыцарь, и никто иной, избавит его империю от сарацинов; наконец, греческий император узнает своего спасителя – это Карл Великий; копье в облаке пламени впоследствии превратится в орифламму . Впрочем, этот вариант легенды не получил широкого распространения.
Портрет Шарлеманя кисти Альбрехта Дюрера, с Флер-де-Лизами над головой короля.
Священный сосуд, лилии, ниспосланные с небес, орифламма, также имеющая божественное происхождение, прибавим сюда способность исцелять страждущих – и мы получим ту совокупность чудесных свойств, которую апологеты династии Капетингов отныне без устали будут предлагать вниманию Европы в надежде снискать ее восхищение. Так, например, поступили послы Карла VII, державшие 30 ноября 1459 г. речь перед папой Пием II . Еще в те времена, когда монархический цикл состоял из одной лишь легенды о Священном сосуде, французская династия уже использовала эту легенду к вящей своей славе. В начале XIII века, в документе, носившем полуофициальный характер – коронационном чине, – французский король хвастал тем, что он «один из всех королей земли владеет блистательной и славной привилегией, ибо помазан он елеем, спустившимся с небес» . Несколькими годами позже английский хронист Матвей Парижский без колебаний признает за французскими государями своего рода главенство, основанное на этом божественном источнике их могущества .
Крест с Флер-де-Лизами.
Как бы там ни было, во Франции вышеперечисленные легенды способствовали тому, что подданные испытывали к своим королям величайшее почтение. Добавим сюда тот факт, что начиная с Людовика VII, а особенно с Людовика Святого и его ближайших преемников, все короли из династии Капетингов имели репутацию людей чрезвычайно благочестивых . Мы легко можем понять, почему, особенно начиная с XIII столетия, именно эта династия стала считаться святой от рождения. «От святого рождены, много сотворят добра», – писал уже около 1230 г. в надгробном слове королю Людовику VIII поэт Роберт Сенсерьо, имея в виду четырех сыновей скончавшегося монарха . Сходным образом Жан Голен, в царствование Карла V, рассуждает о «святом и священном роде», наследником которого является его повелитель . Однако особенно полезно, размышляя над этим вопросом, сопоставить три посвящения, которые во времена Филиппа Красивого Эгидий Колонна – впрочем, относившийся к идеям, лежавшим в основе религиозной политики французского двора, сугубо отрицательно, – выставил перед тремя своими сочинениями. Сыну графа Фландрского: «сеньору Филиппу, потомку славного рода». Роберту, королю Неаполитанскому – Капетингу, принадлежащему, однако, к младшей ветви: «великолепному государю, моему особливому сеньору, королю Роберту». Филиппу, французскому наследному принцу, в будущем как раз и ставшему королем Филиппом Красивым: «моему особливому сеньору, сеньору Филиппу, потомку рода королевского и святейшего» .
Подобное отношение к королям Франции, подкрепляемое легендами – прежде всего легендой о Священном сосуде, – сообщило французским верноподданическим чувствам почти религиозный характер. Память о чудесном помазании, совершенном над Хлодвигом, пишет Ришье в «Житии святого Ремигия», заставляет французов любить и чтить «корону» так же сильно, как драгоценнейшую из реликвий; кто умирает за нее, будет этою смертью спасен, если только он не еретик и не преступник, уже навлекший на себя проклятие прежними своими злодеяниями . Эти последние слова заслуживают внимания. Они неминуемо вызывают в памяти более старинные тексты, по видимости очень похожие, по сути же совершенно иные.
В 1031 г. члены Лиможского собора, в следующем столетии жонглер, сочинивший роман о Гарене Лотарингском, также обещали славную загробную будущность героям, которые погибнут мученической смертью, защищая дело сугубо профанное; однако они щедро отворяли врата Рая для вассалов, павших за своего сеньора . Сочинитель «Жития святого Ремигия» в конце XIII века говорит о солдатах, отдающих жизнь за «корону». Таково различие двух эпох. Развитие веры в монархию, постепенно вытеснявшей вассальную преданность, шло одновременно с реальным укреплением королевской власти, одерживавшей все новые и новые победы; политические и нравственные трансформации совершались одновременно, причем политика и мораль постоянно влияли друг на друга, так что невозможно было отличить в этом процессе причину от следствия. Так сложилась та «реймсская религия», о которой Ренан пишет, что Жанна д'Арк «в буквальном смысле слова жила ею» . Кто дерзнет утверждать, что во французском патриотизме не осталось никаких следов этого почти мистического чувства? "
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
.gif){kind=small}
если было оч звиняюсь!
