Мы с тобой не одной крови,
Наша кровь разного цвета,
Мы с тобой по-разному скроены.
Друг от друга скрываемся летом.
Ты - в Гумилевской Африке
И на Западе в меру диком.
От меня пахнет кофе без сахара
И листьями земляники.

Господи, что же за тоскливый дневник я тут развела....

Стихи мои - сироты бедные,
Отец ваш Кроносу под стать.
И не перечит ему мать,
Лишь плачет в руки желто-бледные.

Кормлю вас горем безызвестности,
А вы надеетесь на свет
Которого для вас здесь нет.
Как нет ни чести здесь, ни честности.

Чужие люди вас не трогают
Хотя иные молча бьют,
Есть те, что корки подают -
И те, и те, как я, убогие.

дорогой дневник,
я ушел в жизнь.

К нам в ящик садятся письма нетленные,
Которые кто-то забыл написать.
Нас окружают больные и пленные,
Не помнящие для чего умирать.
Хозяин улиц в рыжей жилетке
Круто сеет соль своих слез.
Когда-нибудь мы не вернемся сюда,
Клянусь воем ночных колес.

В моем доме проживают люди,
И я не знаю, кто они мне.
Они не выносят звуков прелюдий,
Не умеют петь гимны луне.
В моей школе учили и учат,
Как забить в косяк пепел грез.
Когда-нибудь мы не вернемся сюда,
Клянусь воем ночных колес.


Меньше подростковой дипрессии.

Жопа.

***

Очень многие были бы рады пролестнуть зиму. А я бы с радостью залег в летнюю спячку. нет, правда. Зимой темно, холодно и ничего не успеваешь, но есть чай, пар изо рта, горки и свитер. А летом у меня до нериличия загорают руки и все время хочется спать от пекущего на затылке блины солнца. Я бы жил по ночам. Но они летом уж слишком коротки. Да и метро ночью не ходит...

Вот вам в подарок за то, что нытье выслушали:


***

Ты пахнешь солнцем, волнами,
Ветром и скрипом мачты.
Я провоняла слезами,
Снотворным и неудачей.

Ты каждую ночь мне снишься,
Не даешь забыть свое имя.
Я боюсь, что ты не случишься,
Но больше - что я не любима.

Твоя кошка сдохла от скуки,
Когда ждали тебя мы вместе.
Мои дни завязают в муке -
Календарь их хоронит под крестик.

Но когда ты вдруг приезжаешь,
И все ночи приливы и качка,
Все смотрите - вот я какая!
Несгибаемая, как мачта!

Не завидуйте этому счастью -
Все равно вы такого не сыщите!
И еще потому, что ненастьем
Это счастье до дна вас высосет...

Человек садится в машину и начинает настраивать зеркало заднего вида, висящее над ним. Он долго его поворачивает в разные стороны. То на сантиметр вправо, то на сантиметр влево. Еще чуть-чуть туда, потом чуточку обратно. Кажется, что он вообще в машину сел только за тем, чтобы зеркало поправлять. Наконец он успокаивается, заводит мотор, поднимает голову, смотрит в боковое зеркало и понимает, что оно неудобно настроено. Человек открывает окно, высовывается и начинает поправлять боковое зеркало. Чуть-чуть наверх, чуть вниз, опять немного наверх. К себе, нет, немного от себя. Слишком много - опять от себя. Наконец достигает искомого результата, откидывается обратно на спинку сиденья. Сидит и смотрит некоторое время в это боковое зеркало. Не выдерживает - высовывается снова и опять начинает настраивать зеркало. Настраивает и, не закрывая окна, начинает выезжать со стоянки. Мимо него на дикой скорости проносится грузовик и сносит боковое зеркало. Человек умирает от разрыва сердца.
А в это время бабушка с переспелым яблочным лицом просит милостыню у выхода из метро и своей трясущейся головой со всеми соглашается. Безногий инвалид в переходе играет на гармошке "Черные глаза", а красивый седой грузин с глубокими глазами, облокотившись на костыль смотрит на инвалида, и на лице грузина улыбка и слезы.
У ларька военторга мужчина с усами Сталина покупает пневматический пистолет.
Жизнь совершенно теряет смысл для князя Андрея...

ПолиКлиника
Часть первая.
Поликлиника. Пустой белый коридор с белыми дверями. Тишина. На скамейке напротив одной из дверей, оперевшись спиной о стену сидят женщина и девочка лет семи. У женщины на коленях лежит пальто, девочка сидит в расстегнутой куртке. Ей жарко – она краснеет и иногда оттягивае свитер. Из-за первой двери доносится голос: “Следующий!” Женщина встает, берет пальто в руки и уходит.

Бинтом замотана, укутана, усушена.
Кровавый крик закрыт, закутан.
Надежно, нежно. Побережье
Следы.
Следи за стопами, столпами,
Из стоп растущими.
Следи глазами,
Наполненными небом,
Горизонтом,
Мной.
Мой
Зрачки и за ушами -
Не оставляй висеть лапшу.
Пишу.
Ты спишь.
Ты суетой замотана, укутана, усушена.

здесь должно было быть открытое письмо

Ты спасителем ходишь за правым,
Ржавой страстью царапаешь губы.
Кровь глотаю и мыслю картаво,
А сознанье приковано грубо.
Я тебя отрываю с мясом,
Клочья мышц, полосована кожа.
И все каплет кровавым часом
Расставанье с осклабистой рожей.
Не зажить, не затянется шибко.
Гемофиликом, тушей в мясницкой.
И оскал твоей дикой улыбки
Пусть хоть раз мне за месяц приснится.

"Я вас люблю.Ничего личного." (с)Рома Воронежский

Моя верность рыжего цвета,
Как закат, забытый во ржи,
Как веснушки пятнами ржи,
Как щекастые с медом коржи...
Моя верность - спелое лето.

Своей верности я продавщица:
Торговала я ею базаром,
Отдавала почти что задаром,
Но вода возвращается с паром -
Так и верность за мною тащится.

Поистерлись у верности зубы,
Потрепались, ввалились бока,
Каплет пена и кровь с языка,
Но хрипит и вздыхает пока,
И не хочет стать пищей для клумбы.

А еще иногда - на закате
Солнце гладит душу рукой,
И у верности - грязной, хромой -
Шерсть становится вдруг золотой,
И тогда за нее снова платят...

Elizabet. Elizabed. Elizabad. Elizabat. Elizabet.
Большая просторная комната. У стены большая красивая кровать стоит, а на кровати кокон. Только это не кокон. Ближе. Это девушка, она в одеяло завернулась. Девушка спит и переворачивается во сне. У нее длинные рыжевато-русые немного вьющиеся волосы. Когда девушка переворачивается, они скользят по подушке, как змеи. Волосы превращаются в змей. Золотые такие тоненькие, они текут среди песков пустыни. Они спешат куда-то целой стайкой, песок шипит. За ними следы на песке остаются, словно кто-то граблями причесывал песок. Змейки ползут по пустыне. А перед ними стоит девушка. Все та же, с золотыми волосами. Одна змея подползает и обвивается браслетом вокруг бледной изящной ладыжки. Змея открывает рот. Момент и на впивается в плоть девушки. Страсть и остервенение в глазах змеи, страх и боль в глазах жертвы. Только это уже не глаза девушки, это глаза молодого человека, он стоит на коленях возле плахи. Руки связаны за спиной. перед плахой на возвышении кресло. В кресле уже знакомая девушка. Девушка смотрит угрюмо и зло. Она сдвигает брови и топор палача взлетает вверх, а потом опускается. Все заливает кровью. Когда кровь стекает видно, как эта же девушка, вся испачканная в крови, сидит на корточках над телом молодого человека и пьет кровь. На секунду она оборачивается. В ее глазах темнота беспросветная, которая все заполняет. Когда становится чуть светлее. Видна большая просторная комната. У стены большая красивая кровать стоит, а на кровати кокон...
Elizabet. Elizabed. Elizabad. Elizabat. Elizabet.

Пора заканчивать со сказками про вампиров, а то они едят мозг.

Затем он, не сказав не слова, засунул меня в карман и ушел. Больше я его не видел...(с)

Криком жадным кошачьим оставлю себя
Возле ног твоих плакать мурлык.
Бахрому временную штанин теребя,
Иногда открываю свой клык.
Поломаю усы о худые колени,
Чтобы знали другие, что это мое.
Или вывернусь брюхом. На спину. От лени?
Это гордость моя так себя продает.
Твои белые руки шершавостью глажу,
Словной мокрой наждачкой щекочет ладонь.
Не носи свои чувства другим напродажу -
Их улыбки любовь, словно рыбная вонь.
Если нет тебя рядом, я клею кишки,
К позвоночнику их прижимая.
То ору напролет, словно нету башки,
То вдруг спрячусь озленно немая.
А когда прикоснутся к тебе, я войду
В мясо их восьмью злыми когтями
И завою, как третья на пятом ладу -
Ты любим, так как ветер любим парусами.