СПОСОБ ИЗГОТОВЛЕНИЯ ЯЩИКА

     Материал:

     Пустой ящик из гофрированного картона - 1.

     Кусок полиэтилена (полупрозрачного) - 50x50 см.

     Клейкая лента (водоотталкивающая) - примерно 2 метра.

     Проволока - примерно 2 метра.

     Инструмент - перочинный нож.

     Чтобы быть надлежащим образом одетым для улицы, необходимо, кроме того,

обеспечить себя тремя кусками плотной ткани и одной парой резиновых сапог.

     Пустой ящик из гофрированного картона должен быть метр в длину,  метр в

ширину и  метр тридцать в  высоту -  тогда он  подойдет любому.  Лучше всего

использовать стандартный ящик.  Во-первых,  его  легко  достать.  Во-вторых,

большинство  товаров,   для  которых  используются  стандартные  ящики,  как

правило,  не имеют определенной формы,  например пищевые продукты, и поэтому

ящики  для  них,   чтобы  продукты  не  деформировались,  делают  достаточно

прочными.  В-третьих -  и это самое главное, - отличить такой ящик от других

практически невозможно.  Действительно,  насколько мне  известно,  почти все

люди-ящики, точно сговорившись, используют именно такие ящики - видимо, если

ящик чем-то выделяется, это снижает анонимность его владельца.

     В последнее время ящики из гофрированного картона,  даже самые обычные,

стали делать чрезвычайно прочными и  обрабатывать водоотталкивающим составом

- так  что  в   сухой  сезон  выбирать  ящик  с  особой  придирчивостью  нет

необходимости.  Кроме  того,  такой ящик  хорошо вентилируется,  он  легок и

удобен.  Тем,  кто  намерен длительное время  пользоваться одним  и  тем  же

ящиком,  во  все  времена года,  и  особенно в  сезон  дождей,  я  предлагаю

"непромокаемый".   Он  обтянут  полиэтиленом  и  обладает,  как  следует  из

названия,   повышенной  водонепроницаемостью. 


Кобо Абэ, "Человек-ящик". 

===================================================================

"Воскресенье для человека, а не человек для воскресенья. Но человек сейчас ведёт себя по-фарисейски и настаивает, что он сотворен ради других вещей - науки, промышленности, нации, денег, религии, образования - всего, что на самом деле сотворено для него. Почему? Потому что он так мало беспокоится о своих общечеловеческих интересах, что чувствует непреодолимое искушение принести себя в жертву этим идолам. Другого средства, кроме как позаботиться о своем будущем, нет, и, когда люди научатся заботиться о себе, им предстоит действовать согласно своим интересам. А это значит научиться использовать себя и свой разум."
____________________________________________________________________________

" Все эти просьбы об особых милостях, руководстве и прощении - я всегда находил, что это делает человека эгоистом, заставляя его заниматься целиком только своей ничтожной личностью. Когда вы молитесь обычным способом, вы просто пережевываете самого себя. Вы возвращаетесь к своей собственной блевотине, если понимаете, что я хочу сказать. В то время как все мы хотим кое-как освободиться от собственной грязи".
____________________________________________________________________________

"Каждый раз, когда ты забираешься на вершину пика, перед тобой открывается еще один пик — пик, который ты не могла видеть, когда находилась ниже. Возьми, к примеру, механизм взаимодействия разума и тела. Ты начинаешь познавать, как использовать его лучше, ты делаешь успехи, и с того положения, к которому ты приблизилась, ты открываешь для себя то, как можно достичь еще более эффективного использования. И так далее до бесконечности. Идеал отдаляется от тебя по мерс того, как ты к нему приближаешься; он кажется тебе иным, более значительным, чем казался до того, как ты сделала рывок вперед. Точно так же, как исправление отношений с людьми. Каждый шаг вперед обнаруживает необходимость делать новые шаги вперед — непредвиденные шаги по направлению к цели, которая была невидима, когда начался путь. Да, это длится всю жизнь, — повторил Энтони. — Не будет никакого после. Может быть всего лишь попытка, по мере того, как двигающийся идет вперед, наложить то, что открыто, на личностную сферу, на сферу политики и экономики. Одно из первых открытий — то, что организованная вражда и насилие — не лучшие средства для обеспечения мира и справедливости. Все люди способны любить себе подобных. Но мы искусственно ограничили нашу любовь посредством условностей, которые есть не что иное, как ненависть и насилие. Ограничили ее внутри семей и кланов, внутри классов и наций. Твои друзья хотят удалить эти ограничения при помощи еще большей ненависти и большего насилия, то есть при помощи тех же самых средств, которые были первопричиной этих ограничений.
____________________________________________________________________________

"Пациент не может следовать назначенному лечению по элементарной причине: отсутствие пациента. Нации и государства не существуют как таковые. Есть только люди. Группы людей, живущих в определенных местах и имеющих определенное гражданство. Национальная политика не станет меняться до тех пор, пока люди не перестроят систему межличностных отношений. Все режимы, будь то Гитлера, Сталина или Муссолини, — являются по своей природе представительными. В современных условиях поведение страны есть увеличенная во много раз проекция индивидуального поведения. Или, если выражаться более точно и более тонко, проекция их тайных желаний и намерений граждан. Все мы хотим совершать поступки гораздо более худшие, чем позволяет нам наша совесть и уважение к общественному мнению. Одна из самых главных притягательных черт патриотизма состоит в том, что он потворствует самым темным нашим желаниям. Формируя все вместе наше государство, мы косвенно вынуждены прибегать к мошенничеству и угрозам. Обманывать и запугивать с глубокой уверенностью в том, что мы крайне благочестивы. Считается прекрасным и приличным убивать, лгать, прибегать к пыткам на благо отечества. Хорошая внешняя политика суть отражение благих намерений и добрых пожеланий отдельных личностей, и она должна строиться на той же основе, что и взаимоотношения между людьми. Антивоенную пропаганду нужно осуществлять в отношении народа так же, как и в отношении правительства, она должна начаться одновременно на периферии и в центре.

Эмпирические факты:

Первое. Все мы способны любить людей.

Второе. Мы налагаем ограничения на эту любовь.

Третье. Мы можем переступать через эти ограничения — если захотим.

(Интересно отметить, что любой, кто станет соблюдать эти правила, с легкостью будет справляться со своей личной неприязнью, классовыми различиями, национальной враждой, предрассудками, касающимися цвета кожи. Это непросто, но осуществимо, если мы обладаем волей и знаем, как воплотить наши добрые намерения.)

Четвертое. Любовь, выражающаяся в хорошем обращении, порождает любовь. Ненависть, выражающаяся в плохом обращении, порождает ненависть.

В свете всего сказанного становится ясно, что межличностная, межклассовая и межнациональная политика должна быть перестроена. Но опять же резец стачивает тонкую кромку льда. Мы все знаем, но не умеем действовать. Почти все не умеем действовать. Как всегда, главная проблема заключается в умении воплотить идею в жизнь. Наряду со всем прочим пропаганда мира должна стать сводом преобразующих правил.

...Се я постиг
Умерших и забытых; муки их
Теперь мои. Я крест еще тяжеле взял себе.

Ад есть неспособность отделить себя от того существа,
которое по воле рока поступает так же, как и ты".
_____________________________________________________________________________

"Марк сказал за ужином, что перечитывает «Анну Каренину». Она ему нравилась, как и все романы. Он лишь пожаловался на крайнюю неправдоподобность даже самой лучшей беллетристики. И начал перечислять все недостатки. Почти никакого внимания маленьким физиологическим событиям, которые определяют, будет ли день иметь приятный или неприятный тон. Испражнение, например, способное создать или испортить весь день. Пищеварение. И для героинь романа их месячные драмы. Затем небольшие заболевания — катар, ревматизм, головные боли, усталость глаз. Хронические физические недостатки — от чрезмерной полноты (в случае импотенции или уродства) до восхитительных психических расстройств. И наоборот, внезапные припадки неизвестного внутреннего или мышечного характера или просто обыкновенное ухудшение здоровья. Не говоря уже, конечно, о роли, которую играют простые чувства, доставляющие удовольствие. Горячая ванна, например, вкус бекона, мех на ощупь, запах фрезий. В жизни, например, пустая пачка из-под сигарет может причинить больше беспокойства, чем отсутствие любовницы, чего никогда не найдешь в книгах. Почти полностью умалчивается о маленьких развлечениях, заполняющих значительную часть человеческой жизни. Чтение газет, походы по магазинам, обмен сплетнями, всевозможные грезы, начиная от лежания в постели и воображения того, что бы ты делал, если бы у тебя была нужная любовница, доход, лицо, общественное положение, и кончая сидением в кинозале и пассивным получением готовых грез из Голливуда.

Ложь по упущению неизбежно превращается в позитивную ложь. Литература намекает, что людей контролирует если не разум, то по крайней мере внятные, хорошо организованные, открыто проявляющиеся чувства. В то время как факты свидетельствуют об обратном. Иногда чувства играют роль, а иногда нет. Да восторжествует любовь, хотя бы погиб мир, но любовь может быть благородным названием для безотчетного влечения к одежде или запаху какого-то определенного человека, безумное желание повторить ощущение, вызванное каким-то ловким движением. Или возьмите подобные случаи (это редко предается огласке, но происходит крайне часто, если верить любому, кто оказывался в такой ситуации) из жизни знаменитых государственных деятелей, отцов церкви, юристов, промышленных магнатов — на первый взгляд таких разумных, показательно интеллигентных, таких высоконравственных, если кругом люди; но в частной среде, при непреодолимой тяге к бренди, молодым людям, юным девочкам в поезде, к эксгибиционизму, азартным играм или накопительству, к угрозам и к рабскому подчинению, ко всем бесчисленным сумасшедшим извращениям, связанным с жаждой к деньгам, власти и силе, с одной стороны, и к половому наслаждению, с другой. Обыкновенный тик или действие различных раздражителей, безумные и неподотчетные желания играют в человеческой жизни такую же роль, как и организованные и допустимые чувства. Любая художественная литература отрицает подобный факт и распространяет чудовищную ложь о природе мужчины и женщины".
______________________________________________________________________________

"Танцы, танцы... «Если бы только, — думала Элен, — можно было танцевать вечно. Если бы не надо было тратить время ни на что другое! На глупые, пустые, постыдные поступки, о которых жалеешь после того, как они сделаны». Танцуя, она жертвовала своей жизнью, чтобы обрести ее, теряла свое лицо и становилась чем-то большим, чем она была до этого, освобождалась от запутанности и ненависти к себе в минуты яркой и кажущейся незыблемой гармонии, преодолевала свой дурной харакгер и творила себя заново — совершенной, освобожденной от своего постыдного прошлого и неизбежного будущего, обретала бесконечное настоящее, в котором было разлито законченное блаженство. Не умея ни рисовать, ни писать, ни даже правильно подпевать, она становилась художником танца или, скорее, превращалась в божество, способное сотворить новое небо и новую землю, в создателя, радующегося своему творению и находящего, что оно весьма неплохо".
_______________________________________________________________________________

"У Ларошфуко есть максима о том, что женщины забывают добро, оказанное им предыдущим любовником. Мне нравилась эта мысль, потому что я сам был циником, но в действительности это лишь голая констатация того факта, что то, что считается неважным, то есть чувственность, и на самом деле не является важным. Физическое желание, как мне кажется, едва ли вписывается в нынешний склад моих мыслей, чувств и воспоминаний. Несмотря на тот факт, что у меня есть воспоминания о сильном и полном удовлетворении. Удивителен размах, который обрела эротика, став сутью, основываясь на которой делают выбор и определяют приоритеты. Теперь я мало думаю об эротике, но очень легко бы смог, если бы захотел. Попытайтесь рассмотреть отдельную личность потенциально с точки зрения получения или отдачи ею удовольствия, сфокусируйте внимание на чувственном удовольствии — эротика станет чрезвычайно важной, и по этим каналам будет передаваться колоссальный объем энергии. Изберите другую концепцию личности, иной фокусный план: энергия будет литься отовсюду, и эротика покажется относительно неважной".
______________________________________________________________________________

"Мышление и жажда знаний — вот были цели, ради которых Энтони использовал энергию, которую наблюдал под микроскопом, которая вызывающе кричала петухом во тьме. Мысль как результат и знание как результат. И теперь внезапно стало ясно, что это были только средства — такой же несомненный сырой материал, как и сама жизнь. Сырой материал — и он предсказывал, он знал, что конечный продукт будет таким же, и частью своего существа он восставал против знания. И что же, засесть за превращение этого сырого жизненного, мыслительного, информационного материала в это — в его годы, при всем при том, что он цивилизованный человек! Сама мысль казалась смешной. Одно из тех абсурдных послехристианских похмелий — как страх его отца перед более неоспоримой существующей реальностью, все равно что исполнение гимна во славу рабочих во время всеобщей стачки. Мигрень, икота после опьянения религией вчерашнего дня. Но с другой стороны, он понимал, что никогда не будет способен превратить этот сырой материал в конечный продукт, не знал, где и откуда начать. Он боялся предстать круглым дураком, человеком, не имеющим достаточно смелости, терпения, силы духа".

1.

Читать далее...

 

 Французская эротическая драма в последние годы становится узнаваемым брендом. Впрочем, это заслуга другого бренда -- французских женщин-режиссеров. Французское кино, единственное из всех европейских течений, отчаянно старается себя противопоставить голивудскому конвейеру. Другое дело -- получается у него это или нет. Однако, мы вынуждены признать , что за французами остается приоритет в области по-новому выраженной эмоциональности, психологизма и эротики.

Режиссер Катрин Брейя (Catherine Breillat) в 1999 году представила на Каннском фестивале свой фильм "Романс", повествующий о духовных и сексуальных метаниях школьной учительницы. Не находящая понимания в обеих этих сферах у своего молодого человека, она пытается найти его в других людях. Случайный собеседник в кафе. Директор школы. Изысканный любитель связывания. Просто прохожий. Весь фильм героиня рассуждает о роли женщины, создавая свою теорию отношений.

Как и любой французский фильм, претендующий на элитарность, "Романс" тих, спокоен, в нем редко-редко проблескивает жизнь. Течение действия замедленное. Герои скорее варятся в собственном соку, -- вспышка гнева или оргазм кажутся чем-то из ряда вон выходящим.

Издатели классифицируют "Романс" как эротическую драму. Да, до порнографии там дело не доходит, но, как это часто бывает, балансирует на грани. Тем не менее, фильм стоит посмотреть хотя бы ради этой тоскливой парижской атмосферы.

В ТЕНИ ВЕЛИКИХ ПРИНЦИПОВ

С выходом романа Дети полуночи, вызвавшего в то время (1980) единодушное восхищение, никто в англосаксонском литературном мире уже не сомневался, что Рушди является одним из самых одаренных романистов современности. Роман Сатанинские стихи, опубликованный по-английски в сентябре 1988 года, был встречен с таким вниманием, которое обычно проявляют только к очень большому писателю. Книга удостоилась почестей, но никто не мог и предположить, какую бурю она вызовет через несколько месяцев, когда глава Ирана Имам Хомейни приговорит Рушди к смерти за богохульство и пошлет по его следам наемных убийц, этой охоте так и не видно конца.
Произошло это до того, как роман успели перевести. Повсюду, за исключением англосаксонского мира, скандал опередил публикацию книги. Во Франции в прессе тут же появились отрывки еще неизданного романа, чтобы были понятны причины вынесенного Рушди смертного приговора. Действия эти совершенно естественны, но гибельны для любого романа. Представив роман исключительно инкриминируемыми автору пассажами, произведение искусства изначально превратили в состав преступления.
Я никогда не злословлю по адресу литературной критики. Ибо нет ничего хуже для писателя, чем столкнуться с ее отсутствием. Я говорю о литературной критике как о медитации, как об анализе; о литературной критике, способной по нескольку раз перечитать книгу, о которой хочет говорить (как великая музыка, которую можно слушать снова и снова, без конца, великие романы тоже созданы для многократного чтения); о литературной критике, глухой к неумолимому тиканью часов современности, но готовой обсуждать произведения, рожденные год, тридцать лет, триста лет назад; о литературной критике, которая пытается понять новизну какого-то произведения только для того, чтобы таким образом войти в книгу истории. Если бы история романа не сопровождалась подобными медитациями, сегодня мы ничего не знали бы ни о Достоевском, ни о Джойсе, ни о Прусте. Без критики любое произведение было бы отдано на откуп субъективных суждений и предано быстрому забвению. Впрочем, случай Рушди показал (если еще требовалось доказательство), что подобные медитации больше не практикуются. Литературная критика неуловимо, неумышленно, в силу обстоятельств, в силу развития общества и прессы превратилась в простую (часто неглупую, всегда торопливую) информацию о новостях литературы.
В случае с Сатанинскими стихами литературные новости приговорили к смерти автора. В такой ситуации, где речь шла о жизни и смерти, казалось почти непристойным говорить об искусстве. И впрямь, что являет собой искусство перед лицом великих принципов, подвергнутых угрозе? Кроме того, во всем мире все комментарии рассматривали лишь проблематику принципов: свободу слова, необходимость защищать ее (и вправду, ее защищали, протестовали, подписывали петиции), религию, ислам и христианство; обсуждали также, имеет ли автор моральное право богохульствовать и тем самым оскорблять верующих. Было и такое подозрение: а вдруг Рушди специально развенчивает ислам, чтобы сделать себе рекламу и продать книгу, которую невозможно читать?
С загадочным единодушием (я наблюдал эту реакцию во всем мире) литераторы, интеллектуалы, завсегдатаи салонов заняли высокомерную позицию по отношению к роману. Они решили хоть раз в жизни оказать сопротивление коммерческому прессингу и отказывались читать то, что, по их мнению, представляло собой лишь предмет сенсации. Они подписывали все петиции в защиту Рушди, находя при этом изящным произносить с усмешкой снобов: «Его книга? Да нет же, я ее не читал». Политики воспользовались этим удивительным «состоянием опалы» по отношению к романисту, которого они не жаловали. Никогда не забуду добродетельную беспристрастность, которую они тогда афишировали: «Мы осуждаем приговор Хомейни. Свобода слова для нас священна. Но в не меньшей степени мы осуждаем нападки на религию. Недостойные, жалкие нападки, оскорбляющие душу народов».
Ну конечно, теперь уже никто не сомневался в том, что Рушди напал на ислам, поскольку единственной реальностью было само обвинение; текст книги уже не имел никакого значения. Его больше не существовало.

Читать далее >>

"...Своего ангела-хранителя я представляю в образе лагерного охранника -
плешивого, с мутными испитыми глазками, в толстых ватных штанах, пропахших
табаком и дезинфекцией вокзальных туалетов.
Мой ангел-хранитель охраняет меня без особого рвения. По должности,
согласно инструкции...
Признаться, не так много со мной возни у этой конвойной хари. Но при
попытке к бегству из зоны, именуемой "жизнью", мой ангел-хранитель хватает
меня за шиворот и тащит по жизненному этапу, выкручивая руки и давая пинков.
И это лучшее, что он может сделать.
Придя в себя, я обнаруживаю, как правило, что пейзаж вокруг прекрасен,
что мне еще нет двадцати, двадцати шести, тридцати и так далее.
Вот и сейчас я гляжу из своего окна на склон Масличной горы, неровно
поросший очень старым садом и похожий на свалявшийся бок овцы, и думаю о
том, что мне еще нет сорока и жизнь бесконечна..."

(с) Дина Рубина

Петр Вяземский

«Я Петербурга не люблю...»

Я Петербурга не люблю,
Но вас с трудом я покидаю,
Друзья, с которыми гуляю
И, так сказать, немножко, пью.

Я Петербурга не люблю,
Но в вас не вижу Петербурга
И Шкурина, Невы Ликурга,
Я в вас следов не признаю.

Я Петербурга не люблю,
Здесь жизнь на вахтпарад похожа,
И жизнь натянута, как кожа
На барабане...

(1828)

================================================================================================

Петр Шумахер

К памятнику Крылова

Лукавый дедушка с гранитной высоты
Глядит, как резвятся вокруг него ребята,
И думает себе: "О милые ребята,
Какие, выросши, вы будете скоты!"

(1866)

У Цепного моста

У Цепного моста

Видел я потеху:

Черт, держась за пузо,

Помирал со смеху.

"Батюшки! нет мочи! -

Говорил лукавый. -

В Третьем отделеньи

Изучают право!

Право на бесправье!..

Этак скоро, братцы,

Мне за богословье

Надо приниматься".

(1870)

================================================================================================

Людмила Павлова

В канун сумароковских чтений
Не спит беспокойный Парнас.
Там публика много почтенней
И чище, чем нынче у нас.
Вот статский советник Херасков,
К стихам нагуляв аппетит,
К собратьям отменно неласков:
Поносит, нещадно честит.
Желая устроить ко благу
Свою молодую судьбу,
Петров переводит бумагу —
Лозинский вертится в гробу!
В разреженном воздухе, мнится,
Разлили тончайшую желчь:
Горит баснописец Хемницер
Пороки глаголами жечь.
В прохладе, под лавром тенистым,
Обильно растут лопухи,
Там Львов с сердобольным Капнистом
Приятелю чинят стихи:
Не выйти ему в офицеры,
Хоть малый неглуп, с головой,
Но рифмы! А слог! А манеры!
Видать по всему — рядовой.
Куда там слону в ювелиры!
Слова неуклюже грубы:
Чрез звуки бряцающей лиры
Доносится голос трубы…
Как бабочки, пляшут мгновенья
Во мгле почивающих рощ,
И в черную пропасть забвенья
Уходит угрюмая нощь.

Судьба всех экспрессионистов почему-то плачевна. Мунк закончил свои дни в психическом расстройстве, Вальзер повторил его судьбу. Кафка был титаном боли. Художники группы "Мост" почти все физически или духовно сгорели в пламени Мировых войн. Селин и Гамсун были отвергнуты своим народом за коллаборационизм. Первые немецкие поэты-экспрессионисты, в числе которых был и Гейм, умерли очень рано. Что общего в их мыслях и восприятии, что Мир напрочь вышибал из-под ног метафизический табурет, что Время, ухмыляясь, натягивало скользящую петлю на шею. Особенность психики? Да, нельзя не признать, все они в какой-то мере были меланхоликами. Некоторые же неявно носили в себе червя, грызущего душу. Или это судьба проклинала уже заведомо проклятых? В чем грех этого искусства, этого болезненного крика души? Они просто показали весь ужас существования человека. Пустоту и мрак. Дешевые декорации с жеманно кривляющимися актерами. Ружье, которое в последнем акте падает со стены и проламывает голову суфлеру. Вечно заедающий занавес, благодаря которому зритель лицезреет  недавно благородных гамлетов и офелий в роли самих себя -- гнусных порочных пьяниц. И оправдания нет. Они должны были понести наказание. И тот факт, что Гейм в двадцатипятилетнем возрасте утонул, провалившись под лед, есть не случайность, но перст Абсурдницы Судьбы. И еще:

Берлин I, II, III

Но моей ненависти хватит на всех

Когда я вижу человека, мне хочется ударить его по морде. Так приятно бить по морде человека!
Я сижу у себя в комнате и ничего не делаю. Вот кто-то пришел ко мне в гости, он стучится в мою дверь. Я говорю: "Войдите!" Он входит и говорит: "Здравствуйте! Как хорошо, что я застал вас дома!" А я его стук по морде, а потом еще сапогом в промежность. Мой гость падает навзничь от страшной боли. А я ему каблуком по глазам! Дескать, нечего шляться, когда не звали!
А то еще так. Я предлагаю гостю выпить чашку чая. Гость соглашается, садится к столу, пьет чай и что-то рассказывает. Я делаю вид, что слушаю его с большим интересом, киваю головой, ахаю, делаю удивленные глаза и смеюсь. Гость, польщенный моим вниманием, расходится все больше и больше. Я спокойно наливаю полную чашку кипятка и плещу кипятком гостю в морду. Гость вскакивает и хватается за лицо. А я ему говорю: "Больше нет в душе моей добродетели. Убирайтесь вон!" И я выталкиваю гостя.

Даниил Хармс
1939

====================================================================================

Это вам грустно. А нам -- нет. Нам весело. Вы когда и в ресторан-то приходите -- вам и там грустно. Давите окурки, тянете вино, кривите рот якобы в усмешке, кое-как танцуете... и все время, черти дери, грустите. Мы же умеем веселиться. Мы другое поколение. (с) к/ф "Ночные забавы"

====================================================================================

 

 

Странник и его тень, 218

В машине мы видим наглядный пример сплочения толпы народа, действующей сообща, при чем каждому определено только одно какое-нибудь дело; машина дает нам образец организации партии и ведения войны. Но сливая всех в одно целое - одну машину, и делая каждого орудием для известной цели, она не учит индивидуальному самомнению. Вообще же она влияет тем, что учит нас пользе централизации.

Странник и его тень, 220

Машина, будучи сама произведением высших умственных сил, заставляет действовать у приводящих ее в движение людей только низшую, неосмысленную силу. Правда, она развивает при этом громадное количество силы, которая бы иначе бездействовала, но она не побуждает к возвышению, к улучшению, к художественной работе. Она работает деятельно и однообразно, и это возбуждает наконец в виде реакции отчаянную душевную скуку, и, чтобы рассеять эту последнюю, человек жаждет полной разнообразия праздности.

Странник и его тень, 288

Машина безлична, она отнимает у производимой ею работы ее гордость, ее индивидуально хорошее или ошибочное, - одним словом все, что присуще работе немашинной - следовательно, ее частицу человечности. Прежде при покупке произведений у ремесленников мы отличали их индивидуальность и окружали себя ее видимыми проявлениями: домашняя утварь и одежда служили таким образом символом взаимного уважения и личной связи, тогда как теперь мы как будто живем среди анонимного безличного рабства. Не слишком ли это дорогая плата за облегчение работы

Ф. Ницше

La fille sur le pont

 Фильм о любви, где вы не найдете эротических сцен и половой агонии, где любовь скорее как укрытие от страха, тоски и одиночества -- не действенное без любимого человека.

Режиссер Патрис Леконт снял изящную и небанальную черно-белую драму о любви и её неизмеримой силе. Когда два отчаявшихся человека встречаются на мосту -- это еще не любовь. И когда они прыгают вместе в воду --это еще не любовь, а что-то вроде всплеска отчаяния и альтруизма. Когда стареющий артист показывает притчу с сахаром и мухой -- это просто средство вдохнуть жизнь. Любовь же приходит на ровных железнодорожных путях, под вокзальными часами где-то… не суть ли важно где? И как метафоричен любовный акт: горизонтальные полосы света, дрожание ножей в дереве и сладостно извивающееся женское тело в объятиях смертоносных лезвий. Нет, конечно, всегда найдется треклятый горе-фрейдист, который проведет параллель между естеством мужчины и оружием, но поэтика, поэтика, черт возьми!! Мне еще ни разу не приходилось видеть столь поэтизированного любовного акта.

Странно, но люди редко осознают любовь, когда они действительно любят. Не влюбленность, на каждом углу кричащую о своем счастье, а именно любовь, -- глубокую, как воды Сены, связавшие главных героев. Как там у Аполлинера...  "Будем стоять здесь рука в руке, И под мостом наших рук Утомленной от вечных взглядов реке Плыть и мерцать вдалеке..."

Расставание, палящее солнце, крыши, турецкие базары и вот, снова мост и снова те же слова: «Вы хотите совершить глупость?»

"Девушка с моста"/ La fille sur le pont, Франция, 1999. Реж. Патрис Леконт.

Несколько моделей поведения во внешних условиях (иначе говоря, сложившихся обстоятельствах), где борьба априори бессмысленна. На примере персонажей романа Камю "Чума".
 

1. Доктор Бернар Риё >>  >>  борьба как "нравственный долг". Деятельный характер неприятия происходящего, лишенного, впрочем, иллюзий и ложных надежд, в основе которых лежит все та же обреченность.
2. Жан Тарр >>  >>  Им движет гуманистическое побуждение. Созерцание зла, боли, страданий толкает на борьбу  "по мере своих сил", без истерии, но с четким осознаванием того, что "весь мир уже заражен".
3. Раймон Рамбер >>  >> Борьба как следствие эгоистического побуждения , продиктованного чувством самоуважения и страхом позора.
4. Священник Панела >>  >>  Борьба как "пассивный стоицизм", природа которого заключена  в религиозном чувстве, призывающем воспринимать чуму как божью кару (соответственно мириться с ней). Безропотность. Пометки на полях: этим образом Камю полемизирует  со своей книгой  "Миф о Сизифе".

Таким образом, в романе поставлена проблема т.н. "свободного выбора" - в условиях, изменить которые человек бессилен.

 

У меня все.

С падением СССР в который раз уяснилась банальная истина, что история -- это проститутка, которая ложится под того, кто сильнее.

Сенека. Римский философ-стоик. Сперва воспитатель будущего императора Нерона, а затем и глава правительства. Попал в опалу и через какое-то время получил от императора приказ покончить с собой. Сидя в ванной на своей богатой вилле, подаренной все тем же Нероном, в окружении родных и рабов, перерезал себе вены и принял яд.

                   ***                    

Александр Радищев. Возвращенный из ссылки Павлом I, был тем не менее в опале. Один из вельмож ясно дал ему понять, что легко организует и повторную ссылку в Сибирь. Измученный писатель не выдержал и выпил стакан кислоты, после чего еще пытался резать вены.

***

Николай Успенский. Русский писатель, двоюродный брат писателя Глеба Успенского. Последний год жизни вел нищенскую жизнь, бродил по пивным, выклянчивая еду и вино. Умер жуткой смертью: на какой-то помойке перепилил себе горло тупым перочинным ножом (просил у собутыльника денег на бритву, но тот сказал, что и ножиком зарежешься).

***

Александр Башлачев. Выбросился из окна (1988). Мотивы неизвестны, но все его творчество носило такой трагический оттенок, что подобный исход был по сути предрешен.

 

 

>> Мотивы неизвестны, но все его творчество носило такой трагический оттенок, что подобный исход был по сути предрешен.

>> Мотивы неизвестны, но все его творчество носило такой трагический оттенок, что подобный исход был по сути предрешен.

 

>> Мотивы неизвестны, но все его творчество носило такой трагический оттенок, что подобный исход был по сути предрешен.

 

Ей-бо, -- фраза, достойная быть первой в рейтинге самых пафосно-патетичных фраз. И ведь не поспоришь. А как бы она зазвучала на смерть Йена Кертиса...Тут уж я даю реверанс в сторону индивидуалистов, придумывающих подобную  патетику и поддакиваю им, говорящим, что "Вселенная закончится с каждым из нас". Тут же, поскольку настроение у меня довольно злое, провожу параллели между смертью индивидуальности и удобрениями для Вселенной. Она, конечно, когда-нибудь закончится, но не с каждым из нас. Что, несомненно, огорчает, но видится мне совершенно справедливым.

 

"Слепец в Газе" Хаксли

На крыше валялись матрасы для солнечных ванн, и на одном из них Энтони и Элен лежали головой по направлению к узкой тени южной перегородки. День шел к полудню; солнечный свет струился с неба без единого облачка, и легкий ветерок налетал, ослабевал и затем снова усиливался. Охваченная судорожным жаром кожа, казалось, стала более чувствительной, почти обретя высшую силу воспарения. Она словно впитывала нектар жизни, посылаемый солнцем. И эта странная, мятежная, пламенеющая жизнь открытого пространства, видимо, проникала через поры, пронизывая и прожигая плоть, пока все тело не превращалось в угли, а душа будто сама вылетала из своей оболочки и становилась пятым элементом, чем-то иным, какой-то внеземной субстанцией.

Существует не так-то много мимических жестов, можно сказать, что их вообще очень мало по сравнению с богатством мыслей, чувств и ощущений — непостижимая нищета лицевых рефлексов — даже если гримасничать сознательно и целенаправленно! Все еще пребывая в состоянии самоотчуждения, Энтони наблюдал картину одра смерти, к которой был причастен и как убийца, и как сопереживающая жертва. Элен без устали ворочала головой из стороны в сторону, словно пытаясь, меняя положение хотя бы отчасти, хотя бы чуть-чуть, на одно-единственное мгновение избавиться от невыносимых мучений. Иногда, как будто подражая тому, кто в минуту отчаяния взмолился, чтобы миновала его чаша сия, она молитвено складывала руки и, поднеся их ко рту, впивалась зубами в костяшки пальцев или прижимала кисть к губам, словно желая заглушить готовый сорваться с уст крик боли. Искаженное лицо представляло собой маску нестерпимого горя. Энтони склонился к ее губам и внезапно понял, что сейчас эта женщина похожа на Деву Марию у подножия креста на картине Рогира ван дер Вейдена.

А затем на несколько секунд воцарилась тишина. Жертва больше не поворачивала голову на подушке; умоляющие руки стали как ватные. Выражение предсмертной боли уступило место нечеловеческому, почти экзальтированному спокойствию. На губах запечатлелась серьезность, как у святого, а закрытым глазам, наверное, открылось какое-то чарующее своей красотой видение.

Так они лежали довольно долго в золотой солнечной отрешенности, пресытившись всем. Первым очнулся Энтони. Тронутый немым, благодарным безмыслием и нежностью довольного тела, он протянул ласкающую руку. Ее кожа была горячей на ощупь. Он подпер голову рукой и открыл глаза.(с)

=========================================================================================

"Нарцисс и Златоуст" Гессе

Вот женщина улыбнулась в ответ на его
удивленный взгляд, улыбнулась очень приветливо, и он тоже стал медленно
улыбаться. На его улыбающиеся губы опустился ее рот, они поздоровались этим
нежным поцелуем, при котором Златоуст сразу же вспомнился тот вечер в
деревне и маленькая девушка с косами. Но поцелуй был еще не кончен. Рот
женщины задержался на его губах, продолжая игру, дразнил и манил, схватил их
наконец с силой и жадностью, волнуя кровь и будоража до самой глубины, и в
долгой молчаливой игре, едва заметно наставляя женщина отдавалась мальчику,
позволяя искать и находить, воспламеняя его и утоляя пыл. Дивное короткое
блаженство любви охватило его, вспыхнуло золотым пламенем, пошло на убыль и
погасло. Он лежал с закрытыми глазами на груди женщины. Не было сказано ни
слова. Женщина лежала тихо, нежно гладя его волосы, позволяя медленно прийти
в себя.

<...>

Они сели в сено, переводя дыхание и наслаждаясь отдыхом, оба немного
устали. Они вытянулись, слушая тишину, чувствуя, как просыхают их лбы и
постепенно становятся прохладными их лица. В приятной усталости Златоуст,
играя, то подтягивал колени, то снова опускал их. глубоко вдыхая ночь и
запах сена и не думая ни о прошлом, ни о будущем. Медленно поддаваясь
очарованию благоухания и тепла любимой, отвечая время от времени на
поглаживания ее рук, он блаженно чувствовал, как она постепенно начала
распаляться рядом с ним, подвигаясь все ближе и ближе к нему. Нет, здесь не
нужны были ни слова, ни мысли. Ясно чувствовал он все, что было важно и
прекрасно, силу молодости и простую здоровую красоту женского тела, его
теплоту и страсть, явно чувствовалось также, что на этот раз она хочет быть
любимой иначе, чем в первый раз, когда сама соблазнила его теперь она ждала
его наступления и страсти. Молча пропуская через себя токи, он чувствовал,
счастливый, как в обоих разгорался безмолвный живой огонь, делая их ложе
дышащим и пылающим средоточением всей молчащей ночи.
Когда он, склонившись над лицом Лизе, начал в темноте целовать ее губы,
он вдруг увидел, как ее глаза и лоб мерцают в нежном свете, он удивленно
огляделся и увидел, что сияние, забрезжив, быстро усиливалось. Тогда он
понял и обернулся: над краем черного далеко протянувшегося леса вставала
луна. Дивно струился белый нежный свет по ее лбу и щекам, круглой шее, он
тихо и восхищенно проговорил: "Как ты прекрасна!"
Она улыбнулась, как будто получила подарок, он приподнял ее, осторожно
снимая одежду, помог ей освободиться от нее, обнаженные плечи и грудь
светились в прохладном лунном свете. Глазами и губами следовал он,
увлеченный, за нежными тенями, любуясь и целуя; как завороженная, она тихо
лежала, с опущенным взором и каким-то торжественным выражением, как будто
собственная красота в этот момент впервые открылась и ей самой.

<...>

Он не уставал учиться у женщин. Правда, его больше тянуло к девушкам,
совсем юным, у которых еще не было мужчин и которые ничего не знали, в них
он мог страстно влюбляться; но девушки обычно бывали недосягаемы: они были
чьими-то возлюбленными, были робки и за ними хорошо следили. Но он и у
женщин охотно учился. Каждая что-нибудь оставляла ему: жест, способ поцелуя,
особую игру, особую манеру отдаваться или сопротивляться. Златоуст
соглашался на все, он был ненасытным и уступчивым, как ребенок. Он был
открыт любому соблазну: только поэтому он сам был так соблазнителен.

<...>

Она наклонилась ему навстречу, ее жаждущие губы приблизились к его,
молча приветствовали они друг друга в первом поцелуе. Его рука медленно
обвилась вокруг ее шеи. Она провела его через дверь в свою спальню,
освещенную высокими яркими свечами. На столе была сервирована трапеза, они
сели, заботливо предложила она ему хлеб и масло и что-то мясное и налила
белого вина в красивый голубоватый бокал. Они ели, пили из одного
голубоватого бокала, играя руками друг с другом в виде пробы.
- Откуда же ты прилетела, моя дивная птица? - спросила она.- Ты воин,
или музыкант, или просто бедный странник?
- Я - все, что ты хочешь,- засмеялся он тихо,- я весь твой. Если
хочешь, я музыкант, а ты моя сладкозвучная лютня, и если положу пальцы на
твою шею и заиграю.на ней, мы услышим ангельское пение. Пойдем, мое сердце,
я здесь не для того, чтобы есть твои яства и пить белое вино, я здесь только
из- за тебя.
Осторожно снял он с ее шеи белый мех и освободил от одежды ее тело.
Пусть придворные и священнослужители совещаются, пусть снуют слуги, и тонкий
серп луны полностью выплывет из- за деревьев, любящие ничего не хотели знать
об этом. Для них цвел рай, увлекая друг друга, поглощенные друг другом, они
забылись в своей благоуханной ночи, видели в сумраке свои светлые тайные
места, срывали нежными благодарными руками заветные плоды. Еще никогда не
играл музыкант на такой лютне, еще никогда не звучала лютня под такими
сильными искусными пальцами.
- Златоуст.- шептала она ему пылко на ухо,- о, какой же ты волшебник!
От тебя, милый Златоуст, я хотела бы иметь ребенка. А еще больше я хотела
бы умереть от тебя. Выпей меня, любимый, заставь меня растаять, убей меня!
Глубоко в ее горле запело счастье, когда он увидел, как таяла и слабела
твердость в ее холодных глазах. Как нежная дрожь умирания, пробежал трепет в
глубине ее глаз, угасая, подобно серебристому ознобу умирающей рыбы, матово-
золотистой, подобно отблескам волшебного мерцания в глубине реки. Все
счастье, какое только способен пережить человек, казалось ему
сосредоточилось в этом мгновении. (с)

=========================================================================================

"Портрет жены художника", Джеймс Джойс

Жар желания снова запылал в нем, зажег и охватил все тело. Чувствуя его желание, она - искусительница в его вилланелле - пробуждалась от благоуханного сна. Ее черные, томные глаза открывались навстречу его глазам. Она отдавалась ему, нагая, лучезарная, теплая, благоуханная, щедротелая, обволакивая его, как сияющее облако, обволакивая, как живая вода; и словно туманное облако или воды, кругоомывающие пространство, текучие буквы речи, знаки стихии тайны, устремились, изливаемые его мозгом.

Ты не устала в знойных лучах

Падшего духа манить за собой?

Память, усни в завороженных днях.

Сердце сгорает в твоих очах,

Властвуешь ты над его судьбой.

 

Память, усни в завороженных днях.

Дым фимиама плывет в небесах

Всходит от шири бескрайней морской.

Память, усни в завороженных днях.

 

В стонах прерывистых, в скорбных мольбах

Гимн претворенья плывет над землей.

Ты не устала в знойных лучах?

 

Вот моя жертва в простертых руках,

Чаша наполнена жизнью живой.

Память, усни в завороженных днях.

Но все ты стоишь в истомленных очах,

И томный твой взор манит за собой.

 

Ты не устала в знойных лучах?

Память, усни в завороженных днях.

Zielony wiersz

Ja nie chcę wiele:
Ciebie i zieleń,
i zeby wiatr kołysał
gałezie drzew,
iżebym wiersze pisał
o tym, że...
każdy nerw,
każda chwila samotna,
każdy ból - jakże częsty, jak częsty! -
zwiastuje odchłań,
mówi : nieszczęsny....

ja nie chcę wiele,
ale nie mniej niż wszystko:
Ciebie i zieleń
i żeby listkom
akacji było wietrznie,
i żeby sercu - bezpiecznie,
i żeby kot się bawił firanką
jak umie
żeby siedzieć na jerozolimskim ganku
i nic nie rozumieć.

Pętacki wiersz
sam wiesz, że łżesz,
ale dlaczego tak boli, tak boli?
chyba już nic nie napiszę
w ogromną i groźną ciszę
schodzę powoli

ja nie chce wiele:
Ciebie i zieleń...

Władysław Broniewski

Цивилизация и сексуальность, - говорил Энтони. - Есть между ними определенная связь. Чем выше первое, тем интенсивнее второе.

- Вот и я говорю, - воскликнул Беппо, шипя от восторга, - что мы должны быть цивилизованными!

- Цивилизация обозначает отсутствие голода и расцвет культуры повсеместно. Бифштексы и художественные журналы для всех. Первосортные белки для тела, третьесортные любовные романы для души. И все это в безопасном урбанистическом мире, где нет никакого риска и физической утомленности. В городке наподобие этого, можно прожить годы, не подозревая о том, что есть такая среда как природная. Все вокруг сделано человеком, пунктуально и удобно. Но люди могут ощутить переизбыток удобств: им нужны острые ощущения, опасности и приключения. К чему они прибегают, чтобы их найти при таком положении вещей? К деланию денег, к политике, случайным войнам, спорту и, наконец, к половой любви. Большинство людей не могут стать финансистами или активными политиками, а война, когда она длится долго, - это уже чересчур. Самые изысканные и опасные виды спорта существуют только для богатых. Следовательно, секс - это единственное, что остается. При повышении уровня выработки материальных благ многообразие и значимость сексуальности повышаются. Должны неизменно повышаться. И поскольку пища и литература удовлетворили имевшийся спрос... - Он пожал плечами. - Ну, вы видите.

_____________________________________________________________________________________

 

Взгляните на связь между религией и диетой. Христиане едят мясо, пьют алкоголь и курят табак, и христианство прославляет личность, настаивает на ценности пустяковых молитв, проповедует, что Бог чувствует гнев, и одобряет преследование еретиков. То же самое с иудеями и магометанами. Кошер¹ и разгневанный Иегова. Баранина и говядина — и человек живет среди гурий и готов на месть во имя Аллаха в священных войнах. Теперь посмотрите на буддистов. Овощи и вода. И какова их философия? Они не превозносят личность, а, наоборот, пытаются преодолеть ее. Они не воображают, что Бог может рассердиться на них; они думают, что он сострадателен, если не просветлены, а если просветлены, то считают, что он не существует, кроме как в виде безличного вселенского разума. Поэтому они не предлагают просительную молитву; они медитируют или, другими словам, пытаются соединить свой разум с разумом вселенским. И в конце концов, они не верят в особую судьбу для отдельных людей; они верят в нравственный порядок, где каждое событие имеет свою причину и приводит к определенному результату — где карта навязана вам фокусником, но только потому, что ваши предыдущие действия вынудили его навязать вам карту. Какие миры вдали от Иеговы и Бога Отца и вечные, нетленные души! Факт, несомненно, в том, что мы мыслим так же, как едим. Я ем как буддист, потому что уверен, что это поддерживает во мне здоровье и бодрое расположение духа — и результат таков, что я мыслю как буддист, а мысля как буддист, я утверждаюсь в своей решимости есть таким же образом.

 _____________________________________________________________________________________

Сознание — вот истинное место преисподней, и, следовательно, Элен постоянно носит с собой свой ад

_______________________________________________________________________________

Подавляя любопытство, он упрямо продолжал играть роль, которую давно для себя выбрал — роль Диогена², отстраненного философа, фанатика от науки, который не видит вещей, очевидных для каждого нормального человека

_____________________________________________________________________________________

Но неведомое (печальная закономерность!) всегда граничит с нелепостью

"Разум служит нам, лишь когда мы препарируем действительность, находящуюся в состоянии покоя, или же анализируем её грядущие бедствия, но никогда не помогает выпутаться из внезапно разразившегося кризиса. Однако эти кризисы - всё равно что метафизические вехи, че, это состояние, возможно, - не пойди мы по пути разума - было бы вполне естественным и обычным состоянием питекантропа, приходящего всего-навсего в половое возбуждение" (28)

 

(с) Хулио Кортасар, "Игра в классики"

"Трагедия непонимания, нелюбви, неосознанности душевных порывов и духовных прозрений.Человек, не похожий на других, по мнению Хаксли, одинок и унижен, словно поверженный и ослепленный библейский герой Самсон, покорно вращающий мельничные жернова в филистимлянской Газе.Однако Самсону была дарована последняя победа, ценой которой стала его собственная жизнь".

( о книге)

***

"Жизнь слишком коротка, а книг невероятно много".

____________________________________________________________________________

"Почти все девочки дьявольски плотоядны и расчетливы. Они теряют голову только наполовину - вторая остается холодной и готовит игру в девственность, которой они размахивают как холодным оружием".
____________________________________________________________________________

"Мы отданы на милость собственной коже и слизистым оболочкам, на милость тонких, готовых порваться нервов".
____________________________________________________________________________

"Поверьте мне, Энтони Бивис, ваш кишечник созрел для фашизма и национализма".
____________________________________________________________________________

"Безразличие есть форма лености, а леность, в свою очередь, есть отсутствие любви. Человек не бывает ленив по отношению к любимому существу".
____________________________________________________________________________

"Что поделаешь, придворного философа не всегда легко отличить от королевского шута".
____________________________________________________________________________

"Это был ритуал, священнодействие (именно так назвал его сам Джон Бивис) — священнодействие единения. Сначала он открывал дверцы шкафа, перебирал ее платья. Закрыв глаза, вдыхал аромат духов, который они источали; сквозь пропасть разделявшего их теперь времени он ощущал слабый, едва уловимый запах се тела. Потом наступал черед ящиков. Вот в этих трех, что слева, хранится ее белье. Вот мешочки с лавандой, аккуратно перевязанные голубыми ленточками. Он развернул кружева на ночной рубашке, которых касалась... Даже мысленно Джон старался не произнести слов «ее грудь», хотя живо припоминал ее округлую, слегка поникшую плоть, высвечивавшуюся сквозь ажурную полупрозрачную ткань. В памяти всплыли незабываемые римские ночи, воспоминания о которых сменили мысли о Лоллингдоне, юдоли печали и могильном мраке. Он сворачивал ночную рубашку и переходил к следующему ящику. Перчатки, облегавшие се руки, пояса, заключавшие ее талию. Джон задумчиво оборачивал эти невесомые пояса вокруг запястья или висков. Обряд заканчивался чтением ее писем, писем, которые она писала ему после помолвки. Это венчало сто муки — ритуал заканчивался, и Джон отправлялся спать с еще одной раной в сердце.

За последнее время, однако, боль от этих ран несколько притупилась; казалось, ее смерть, до сих пор мучительно живая, сама начала умирать. Ритуал, очевидно, уже терял свое колдовское действие, сладкие муки становились все недоступнее и недостижимее, а когда все-таки наступали, то были менее болезненными и поэтому перестали удовлетворять Бивиса, ибо только боль оправдывала его существование все последние месяцы, боль невосполнимой утраты. Его желание и нежность внезапно лишились своего предмета. Но теперь причинявший страдания, пораженный гангреной член был отсечен. Теперь боль — а это все, что оста-лось ему в наследство от жены, — эти драгоценные для него муки ускользали от Джона, умирали, как умерла сама Мейзи.

Сегодня боль, видимо, исчезла полностью. Он зарылся лицом в ароматные складки ее платьев, трогал кружева и батист, касавшиеся ее нежной кожи, надул одну из ее перчаток, некогда облегавших ее руки, и тупо смотрел, как воздух постепенно выходил из пальцев перчатки и тонкая кожа безвольно обвисла, не пытаясь больше представляться живой. Ритуал оказался бесполезным и не достиг цели — ничто больше не трогало сердце Джона. Умом он понимал, что она мертва и что эта разлука ужасна. Но она больше не трогала его душу — он не чувствовал ничего, кроме пыльной пустоты".
___________________________________________________________________________

"Это же величайшее благо, сделанное Англией для цивилизации. Гораздо более важное, чем парламентское правление, паровой двигатель или "Начала" Ньютона. Важнее, чем английская поэзия. Поэзия никогда не может быть заменой войне или убийствам. А игры могут. Полная и подлинная замена".

Ключевая фраза для экзистенциализма, основатели которого, конечно, не прямо использовали её, но подсознательно ей следовали - это "Я - Другой" Жерара Нерваля. Но не все знают, что написал он ее на своем фотопортрете, который ему явно не понравился.

P.S. Сэнкс за фото милой сердцу подруге Лере и ее брату

Опасайтесь незнакомых девушек, которые называют себя вашими сестрами. (с) мое

Действительно, среди равных, Леоса Каракса можно назвать экзистенциалистом от кинематографа. Причем экзистенциальная компонента содержится отнюдь не в диалогах, как, например, в умозрительных размышлениях на тему секса у Катрин Брейя или холодных, застывших картинах Бруно Дюмона, а в самом действии, которое и создает атмосферу поиска и тревожности.

"Пола Икс" -- сомнамбулический триллер об обстоятельствах... и не более. Типичный образец схемы "песчинка, попавшая в машину" -- от момента попадания до неизменно трагичной развязки, когда все гибнут, в том или ином смысле. Это фильм о соответствии реальной жизни воображаемой. Каково перенестись из уютной обеспеченной жизни в провинции, обладая писательской славой, в неуютный Париж (внимание: тем, кто такого не видел -- смотрите этот фильм), жить с эмигрантами и террористами, быть щенком, выкидываемым за дверь, спиваться, чтобы однажды, как бы в порыве ярости, пришедшей из глубин памяти, совершить то, чего тайно хотелось в прошлой жизни? Конец логичен. И та девушка, что пришла из снов и назвалась сестрой, тоже исчезла -- мы же не поверим тому, что машина не проехала сквозь неё, как сквозь призрак?

Дж.Брейн написал "Путь наверх" и "Жизнь наверху". Каракс, используя темную палитру, нарисовал "Путь вниз" и "Смерть внизу".

Пола Икс / Pola X (1999), производство Франция, режиссер Леос Каракс.

Стремление к любви -- есть поиск давно сложившегося неосознанного архетипа.

Если бы таковая выпускалась в действительности, в нее обязательно бы вошли следующие произведения:

 

1. Томас де Куинси, "Исповедь англичанина, употреблявшего опиум"

2. Сэмюэл Колридж, "Кубла Хан"

3. Шарль Бодлер, "Искусственный рай"

4. Теофиль Готье, "Трактат о гашише"

5. Олдос Хаксли, "Двери восприятия"

6. Уильям Берроуз, "Голый завтрак"

7. Ирвин Уэлш, "На игле"

- Послушай, Крэнли, - сказал он. - Ты спрашиваешь меня, что я хотел бы
сделать и чего бы я не стал делать. Я тебе скажу, что я делать буду и чего
не буду. Я не буду служить тому, во что я больше не верю, даже если это
называется моим домом, родиной или церковью. Но я буду стараться выразить
себя в той или иной форме жизни или искусства так полно и свободно, как
могу, защищаясь лишь тем оружием, которое считаю для себя возможным, -
молчанием, изгнанием и хитроумием.

(с) Джеймс Джойс, "Портрет художника в юности

 

1.

Читать далее...

1.

 

Эдвард Мунк. Мадонна

2.

Ф. Ропс. Порнократия
3.

Сомов. Дама в голубом платье

Читать далее >>

О. Василий упал в трех верстах от села, по середине широкой и торной
дороги. Упал он ничком, костлявым лицом в придорожную серую пыль, измолотую
колесами, истолченную ногами людей и животных. И в своей позе сохранил он
стремительность бега; бледные мертвые руки тянулись вперед, нога
подвернулась под тело, другая, в старом стоптанном сапоге с пробитой
подошвой, длинная, прямая, жилистая, откинулась назад напряженно и прямо -
как будто и мертвый продолжал он бежать. (с)

Леонид Андреев, "Жизнь Василия Фивейского".

Самого Храма с вершины горы было не видно - лишь дым и длинные языки
пламени. Над деревьями плыли бесчисленные искры, казалось, что вокруг
Кинкакудзи поднялся вихрь из золотой пыли. Я сел, скрестив ноги, и долго
смотрел на эту картину.
Окончательно придя в себя, я увидел, что все мое тело покрыто ожогами и
ссадинами, кое-где сочилась кровь. На костяшках пальцев, которыми я колотил
в запертую дверь, запеклась кровавая корка. Как дикий зверь, ушедший от
погони, я стал зализывать раны. Сунув руку в карман, я наткнулся на
замотанные в тряпку пузырек с мышьяком и нож. Размахнувшись, я швырнул их
куда-то вниз.
В другом кармане мои пальцы нащупали пачку сигарет. Я закурил. На душе
было спокойно, как после хорошо выполненной работы. Еще поживем, подумал я. (с)

Юкио Мисима, "Золотой Храм".

"Воля к жизни", - подумал он и, подумав, презрительно усмехнулся. Да, у него есть воля, и воля достаточно твердая, чтобы последним усилием пресечь свое бытие.
Мартин принял вертикальное положение. Он взглянул на звезды и в то же время выдохнул из легких весь воздух. Быстрым могучим движением ног и рук он заставил себя подняться из воды, чтобы сильнее и быстрее погрузиться. Он должен был опуститься на дно моря, как белая статуя. Погрузившись, он начал вдыхать воду, как больной вдыхает наркотическое средство, чтобы скорей забыться. Но когда вода хлынула ему в горло и стала душить его, он непроизвольно, инстинктивным усилием вынырнул на поверхность и снова увидел над собой яркие звезды.
"Воля к жизни",- снова подумал он с презрением, тщетно стараясь не вдыхать свежий ночной воздух наболевшими легкими. Хорошо, он испробует иной способ! Он глубоко вздохнул несколько раз. Набрав как можно больше воздуха, он, наконец, нырнул, нырнул головою вниз, со всею силою, на какую только был способен. Он погружался все глубже и глубже. Открытыми глазами он видел голубоватый фосфорический свет. Бониты, как привидения, проносились мимо. Он надеялся, что они не тронут его, потому что это могло разрядить напряжение его воли. Они не тронули, и он мысленно благодарил жизнь за эту последнюю милость.
Все глубже и глубже погружался он, чувствуя, как немеют его руки и ноги. Он понимал, что находится на большой глубине. Давление на барабанные перепонки становилось нестерпимым, и голова, казалось, разрывалась на части. Невероятным усилием воли он заставил себя погрузиться еще глубже, пока, наконец, весь воздух не вырвался вдруг из его легких. Пузырьки воздуха скользнули у него по щекам и по глазам и быстро помчались кверху. Тогда начались муки удушья. Но своим угасающим сознанием он понял, что эти муки еще не смерть. Смерть не причиняет боли. Это была еще жизнь, послед нее содрогание, последние муки жизни. Это был последний удар, который наносила ему жизнь.
Его руки и ноги начали двигаться судорожно и слабо. Поздно! Он перехитрил волю к жизни! Он был уже слишком глубоко. Ему уже не выплыть на поверхность. Казалось, он спокойно и мерно плывет по безбрежному морю видений. Радужное сияние окутало его, и он словно растворился в нем. А это что? Словно маяк! Но он горел в его мозгу - яркий, белый свет. Он сверкал все ярче и ярче. Страшный гул прокатился где-то, и Мартину показалось, что он летит стремглав с крутой гигантской лестницы вниз, в темную бездну. Это он ясно понял! Он летит в темную бездну,- и в тот самый миг, когда он понял это, сознание навсегда покинуло его. (с)

Джек Лондон, "Мартин Иден".

Часы пробили семь. Медленно и осторожно он позволил себе выскользнуть из света, обратно сквозь тьму к хаотичным лучам и теням каждодневного существования. Наконец он поднялся и прошел на кухню, чтобы приготовить себе какую-то еду. Времени оставалось немного; встреча была назначена на восемь, а дорога к залу займет у него добрых полчаса. Он поставил варить пару яиц и тем временем съел бугерброд с сыром. Удрученно и с кротостью он, бывший совершенно в ясном сознании, подумал о том, что ждало его впереди. Что бы ни случилось, он знал теперь, что все будет хорошо. (с)

Олдос Хаксли, "Слепец в Газе.