Снаружи – ни рая, ни ада,
только листва и дым,
осеннему видеоряду
недостаёт тамады.

Не верь ни пляскам, ни ранам -
трагедьей разит комедь,
и голова Иоанна
молча целует медь.

«Приласкать хлеб. Приветить вино».
(Рене Шар)

Тело омыть огнем, а сердцу плеснуть воды.
Тихо накрыв на стол – камнями украсить книги.
Забыть про венки и смех, с воздухом в спор любовный

Вступить и смолкнуть. Хлеб погрузить в вино,
Землю к небу поднять – пусть рассыпется звездами
В этом осеннем вихре. Пусть поскорей на юг

Двинется север, пусть побегут острова и горы
От полноты любви, от нечаянной песни,
Пролетающей мимо лица.

Флора вносит августовские плоды,
шаг стремителен, словно в начале творенья,
а в кургане - король, и бессолнечный зверь
проточил бестиарий, украшенный щедро -
то терзаемым лосем, то святым журавлём,
то снопом саламандр,
поедающих винные гроздья огня -
тихим ветром с древа познанья
их сдувает всю ночь , но спит человек, и из сердца
снова древо растёт. До утра – не успеть:.
птиц-целитель каладриус
на иконе глядит в глаза королю.
А у странника – песня готова, как лёд,
и дракон молящийся на посошке,
муравьиных евангелий море.

6.9.12 Москва

Убей в себе монологиста,
пускай ему будет мглисто,
и солнечно, и тенисто -
ведь он же прекрасней всех,

так дай же ему авокадо,
и персиков, и винограда
из Божьего рая-сада,
и яблоко, и орех –

пускай поперхнется хитрый,
пускай накроется митрой
и влезет на посох из Крита –
его обыграть не грех.

авва Аммон
никогда не смеялся
из безумия выйти
боялся

пришел к нему авва Ор
и разбил его крепкий затвор

а блаженная Евгения
признала в нем детского гения

Свечку шведскую зажег
и читаю Чжуанцзы
крымских книжечку легенд -
там русалка и фонтан Арзы

там сверкает Карадаг
великан ослепнет злой
лишь пронзит лиловый мрак
Эльпис быстрая молнией-стрелой

Что здесь Путь и что здесь речь
милосердие и честь?
Что здесь храбрость? И углы
выступают все как есть ни на есть

из кубической свечи -
выплавляется душа
что ж, молчи иль не молчи,
Чжуанцзы
обнаруживает шар.

2.9.12

Взгляд королей изувеченных меровингов из нотр-дам
снова ведет в пустыню, где между сфинксовых лап
лежат два камня – песчаник Павла и Антониев гипс-селенит
один рыжеватый, древний – другой как пещерный град

с таинственной щелью, гребнем и столбами как свет
хрупкими – где здесь замысел, а где внезапный покой?
Качается вертолет на ниточке, наблюдателям застит взгляд
неразличимы старец под пальмой и львица, играющая с рукой

24.8.12 Москва

Я спрашивал свою смерть,
где так долго гостит.
Она отвечала: «Здесь!
Не веришь – запри свой скит,

и медленно мы пойдем
туда, где ждет тебя гром».

Я спрашивал свою боль,
когда настанет зима.
Она отвечала: «Соль
всегда обуяет сама,

а, если сладостей ждешь,
то ветер – верней, чем нож».

Молния, лоно, лань,
в камне или живьем –
усугубляют дань,
вымоленную жнивьем.

Дабы обнять предел,
что бесконечно мил,
мне не хватает стрел,
огню – не хватает крыл.

Перечитывая на ночь рассвет,
утром глотая лёд,
в сотах бродит августовский поэт,
и душистый мёд
заливает ум, и сердце, и мозг;
слаще мёда, сильнее льва –
не судьба, не мак,
не вытопленный в полдень воск,
а калёным дождём
слетающие слова.

15.8.12

Сны потоком с севера и юга
явь с востока
западная полночь всех привечает

кедром и кипарисом
потрясают арьи
Кассиодор основывает Виварии

новый начертывая бестиарий

13.8.12

Северный ветер.
Голова гудит, как кристалл.
Столбик сот,
переполненных мёдом –
словно Пизанская башня
в стеклянной банке.
Снова я не увижу,
как летят Аквариды
в первую ночь августа,
верхогляды- снопы небес
кланяются Иосифу.

14.8.12

Ни града, ни гнева – лишь дождь прохладный, безвинный,
Умаявший солнце разрывистой паутиной.
Дуб, под которым сидели мы – полон зеленых очей, желуди словно осы,
Другой, раскидистый - пуст, озаряет сосны.

Перистоогненным макам – сиреневым, белым, алым -
В точку, в зенит, в крестовину, за небывалым
Соколом гнаться. А что еще остается?
Взапять кузнечики вздрагивают у колодца.

У потаенного озера больше нет островов, их размыло время,
И белокрыльник роняет в тину граненое семя.

12.8.12

Выход, друзья мои,
найден давным-давно –
хвойные монастыри
или небесное дно

над библиями пустынь,
над порывами гор –
или кресты и мосты
кесаревых сестер.

Но, неизбежно благ
под ласками вечных вод,
тихо рожден и наг –
я слышу великий вход.

7.8.12

На небесах
прочищают от молний
горные реки
верой сдвигают горы –

А здесь пыльный ветер,
святая Христина - ливень
на мозаику сицевый блещет

Ива ждет совершенства
склоняясь и нежась, и не дождется
Тополь – ломается, но не гнётся

Дуб, расколотый трижды
за две тыщи лет –
льет из корней потоки

так, что приходит желанье
сквозь него прорубиться в землю
чтоб обустроить родник --

Всё заново, искупались!

Невовлеченность мира – в мир
неотраженность света – в свете
иконостасы-ордена

Кружась, сверкают на балу
тех цареградцев и веков –
Одни лишь фрески молча ждут

когда повыдернет Толстой
последний волос из брады
увидев третий Тадж-Махал

Под купол – танец голубей
сквозь скалы – сник Кастальский ключ
а в Галилее – душный день

Пора добраться до жнецов
леса повыжженные ввысь
уходят к беглецам огня

Гремят в стаканах капли,
Над мельницами туч
Взлетают сухолапли
И рыбу метит луч –

Но, смыв изображенья
Бессмысленного сна,
И выиграв сраженье
У лета дотемна

На спелую рябину
Летит голодный дрозд –
Трескучий сердцевинник
Скитающихся гроз.

28.7.12

Мне снилась пустыня,
а ей, в свою очередь, снился сон –
хачкары, отправленные в изгнанье,

стояли рядами вдоль
железнодорожных путей –
каменные, деревянные, без предела,

миля за милей – и горы с солончаками
хранили их сон. – На самом деле там нет
ни поклонных крестов на горах, ни засоленных птиц,

зато в пустыне Паран у каждой горы
облик-прообраз сфинксов, изваянных позже в Египте.
впрочем ---

и тут внезапно окрасилась
белая рубаха из Табхи, с рыбами и хлебами –
не кровью, а брызнувшим персиком и соком

спелой малины. Продлись, изгнанье.

21-23.7.12

Сердце тучи невозмутимо -
там лихие клубятся молнии.
Сильней всего льёт из краёв,
и каждый сыт этой жаждой
неясных и нежных небес.

У земли – одна только песня:
поглощение, прорастание.
Слит в ней последний облик
с чёрной смородиной смерти,
оплачен медной монетой

неукротимого солнца.

Камень, покоящий нас вблизи,
Мол, забытый вдали,
Неузнаваемых капель бег,
Горы – как корабли,
Кармельский несущие виноград.
Лотосы молний – подрасцвели
Вслед за лозой. На Хермоне – снег,
Когда оторвался я от земли,
Увидел впервые. Полет ,мирадж? -
Знает любой пеликан.
Скрылись следы от последних барж,
И впереди – занебесный стан.

24.7.12 Москва