Это так просто - мечтать. Не замечая дней недели. Просто твоё небо - это чья-то земля. А твои мечты - это репейник или одуванчик, на этой земле проросший. Голубой такой себе одуванчик.


Это так просто - проваливаться сквозь землю. Сквозь красное небо падать в грозовых разводах. В волны океана крови среди чёрных коров. Подождите, я кажется нашла выход отсюда. Мы путешествуем сквозь кровавые океаны на спинах великолепных чёрных рогатых. Сестра моя играет на костяной флейте. Музыка звучит в воздухе. Кровь на моих чёрных губах. Песня моя как огонь, горящий свечою в небе.


Это так просто - нырнуть вглубь, снимая чёрную кожу. Быть схваченной тысячью нитей, скользить вниз по веретену. Рот в рот - дыхание жизни, биенье растений, проходящих насквозь тебя, проходящих насквозь. Вьются, падают стремительно тонкие стрелы семян, шелест змей под ногами, а в голове и над головой в небе зелёном взрываются фейерверки цветов. Тело танцует под ударами тока между змеями и цветами. Белый сок, белые корни, кости. Нет под ногами земли.


Это так просто - отпустить. Пить и пить эту белую влагу, опускаясь вместе с нею, становясь тяжёлой, точно роса на голубых листьях под белым небом.

В её дневнике много диалогов.
Она говорила мне,
что у них с друзьями была такая игра - записывать дословно интересные разговоры.
А потом сверяли - кто что запомнил. Иногда получалось совершенно два разных текста.
Мне очень нравится такая игра. А вам ?


Синяя рапсодия - пьяная рапсодия. Снег.
Рождественские свечи. Электричка.

- Спички. Не зажигаются. Нужно верить, тогда получится..
- Ну-ну..! Вот ! Верим ! Зажглась свечка. Давай крышу ей сделаем...
- Знаешь, есть такое поверье, если донести свечку в Рождественскую ночь до дома и она не потухнет..
- Знаю.
-И что ?
- Не помню.
- Я тоже. Но это красивый обычай.. Вот это метель ! Люди, наверное, думают..
- Чёрт ! Погасла ! Зажигай опять !


- Да не зажигается. Мы уже все спички извели. Люди ! Дайте прикурить бедной девушке !
Сейчас зажигалку предложат...
- Мы притягиваем людей.
- Да уж.. давай, ещё раз..

Чирк, чирк ! Пламя, тепло. Девочки со спичками. Зима. ХХ й век.
Девочка в смешной зелёной шляпе.
Всем необходимо что то писать или петь.

- Ух ты ! Получилось всё-таки !
- Неси аккуратно!
Слушай, давай, если мы донесём её до остановки и она не потухнет,
то всё вернётся. И мы будем любить по настоящему. Всё вернётся !
- Ой, погасла..
- Значит не сбудется.
- А всё и не может вернуться. Чувства, слова, действия - это всё пыль, иллюзии.
Крепкий чай "Майя", который пьют все без исключения.
Истинны лишь вот этот снег и птицы.
Птицы, которые всегда возвращаются домой.

- Я думала о том же. На самом деле мне бы хотелось,чтобы ничего не повторялось.
Прожитое и сказанное дважды - перестаёт быть.

- Посмотри, какая метель ! Побежали?

Я люблю свою девочку в грязных красных ботинках. Этой ночью её самолёт прилетает. Самокрутка падает на асфальт, один ботинок растирает её в пыль. Девушка наклоняется, чтобы завязать шнурок на другом. Сейчас она особенно красива. Её рюкзак стоит рядом, прислонённый к поверхности планеты Земля. Рёв никуда уже не полетящих самолётов заглушает рёв двигателя подкатывающего такси. Таксист ведёт свою раздолбанную калымагу, не отвлекаясь от подсчёта и пересчёта денег, с каждой подсчитанной сотней становясь на сотню беднее. И сейчас она особенно красива, моя девочка, она почти так же красива, как очередная сотня, таксист сбивается со счёта. Наверное, всё дело в ботинках. Как я его понимаю. Невозможно оставаться спокойным. Машина виляет. Выезжает на встречную полосу. Но она ни во что не врезается, потому что все машины на всех трассах мира сейчас делают то же самое. И хоть это и сложно, но мы всё же притворимся, что ничего не произошло. Эта Земля ещё нужна нам, чтобы красным грязным ботинкам было обо что опереться, когда кто-то, очень сильно на меня похожий, опустится между ними на колени.

настало время рассказывать свои тайны. но я дорого возьму за них...


Однажды девушка получает письмо

Девушка получает письмо, роза на конверте. Девушка открывает и читает его. Кроме слов на бумаге – лишь пустота. То есть девушка – по-прежнему в своей комнате, а тень от тополя по-прежнему плещет на противоположной ярко освещённой стене над кроватью, – но теперь пустота между строчками, между словами письма – она расширилась и затопила собою всё, лишая всякого смысла. Как если бы ты только что находилась у себя дома – и секунду спустя уже заглядывала через окошко игрушечного домика, точь в точь такого же, как твой. А вот и ты: сидишь на подоконнике, рука опустилась, отпуская листы, разлетевшиеся по полу. Некому больше играть в тебя, та, что делала это – уже далеко, у неё теперь совсем другие игрушки.

Ты достаёшь из кармана игрушечный сотик. Несколько голубых пластиковых шариков, твои слёзы, стучат, падая на подоконник. Ты звонишь мальчику, с которым когда-то играла вместе, и, конечно, у него теперь другая игрушка, и он так боится её потерять, ни секунды лишней не может на тебя потратить. Он боится даже представить, что будет, если рука, сжимающая его фигурку, хоть на секунду разожмётся.

Погода за окном стремительно портится. Судя по тучам, сегодня твой домик унесёт потоком. И больше он никогда и ни во что не превратится. Пластиковый мусор, погребённый под потоками стремительно застывающей грязи. Конец волшебного мира... Сотик в руке высвечивает незнакомый номер, играет Baby You'Re The Rich Man. Сейчас они поймут, что ошиблись номером.

– Алло, да, алло...

– Посмотри только, какая замечательно отвратительная погода стоит за окном! Как насчёт прошвырнуться до горы и обратно в моей компании? Завтра я уезжаю, возможно – навсегда, и я подумал, что было бы нечестным уехать, не попрощавшись!

– Привет. Конечно, было бы нечестным, – домик может лететь ко всем чертям, он и летит прямо сейчас, как и городок за спиной девушки, садящейся в такси. Она слышит этот длинный, протяжённый во времени, удар, слышит его снова и снова в ушах теперь, удары сердца, глухой стук падающих на доску фигурок – когда-то казавшихся живыми, оказавшихся шахматными. Когда партия проиграна, никто не досчитается пешки, сбежавшей с поля.

Девушка стоит и ждёт. Дождь уже начинает накрапывать и здесь. Она чувствует прикосновение его холодных пальцев, пальцев джазового музыканта. Сейчас она уйдёт, сейчас. Он уже и думать о ней забыл. Просто позвонил кто-то ещё, и он...

– Привет! Издалека я не понял, что за дико красивая незнакомка стоит, подошёл по-ближе, а это ты! Мороженного хочешь?

– Привет, – и тут девушка называет его по имени, небо становится фиолетовым с перламутром, листва – вдоль аллеи, по которой они идут рядом – тёмно-зелёной. Сотрясаясь и дребезжа, проезжает трамвай. Старший брат, младшая сестра.

– Я тут тебе несколько книжек напочитать принёс, смотри, – зачем я тебе нужна, боже, как хорошо, ветер приносит с собою морскую свежесть, хоть и очевидно для всех, кроме этих двоих – море находится за сотни километров отсюда. Ты великолепен, дождь пяти гор.

Они идут до конца аллеи, сворачивают в парк и поднимаются в гору, к колоннам галереи. В свете молний камень вспыхивает белым. Плечи девушки укрыты курткой, обладатель которой прижимает девушку к себе, говорит и смеётся непереставая, потом замолкает – руки девушки проникли под его свитер.

Однажды девушка получила письмо, в письме была пустота. Пафф! – и девушки не стало. И пришёл смеющийся мальчик, сошедший с ума от жажды. Он открыл в пустоте дверь и вышел под дождь.



Говори со мной на одном языке

Я хочу поговорить о защищённости. Слова вылетают из меня как огромные мусорные бабочки. Я хочу рассказать о своей жизни на скрипучем пластиковом языке заводной куклы.

Я была с Ларсоном на Машуке вчера. Он позвонил, предложил встретиться. Опаздывал, как всегда, я извелась вся. Никогда до этого я не была с мужчиной.

Всё не так определённо. Может показаться определённым – но это не так.

Ларсон старше меня на девять лет. И сейчас он уже далеко. Я, может быть, никогда не увижу его больше.

Тем утром я получила письмо. Иногда всё-таки бывает полезным заглядывать в почтовый ящик. Там, в этом письме, говорилось, что всё, чем я жила последние несколько лет – неправда, неправда, неправда.

Я была одна в своём опустевшем доме. Мама была на кухне, сосед под окном пытался завести машину. Всё это было огромной ложью, говорилось в письме. Ветер, пригнавший тучи, гнущий тополя за окном. Кошка усевшаяся среди листков письма на полу, глядящая на меня: «Иногда молчание красноречивее слов, ну что тут скажешь?»

Я открыла для себя пустоту, как открывают кока-колу или спрайт в рекламе. Некому заполнить, никто не придёт. Сотовый объявил, что абонент неприступен и недоступен.

Когда Ларсон позвонил, я уже видела, как эти дни и ночи, словно чёрные и белые клетки, будут сменять друг друга, пока пешка не станет королевой – и не слетит с доски, потому что это игра уже давным-давно проиграна, все комбинации её.

Я промолчала об этом Ларсону, он промолчал, что знает об этом. Погода продолжила портиться, и мы были испорчены, как погода. Казалось, что это мы устроили грозу, испортили пятигорчанам чудесный летний денёк – жулики, которым раньше платили за вызов дождя, сегодня устроили его для собственного удовольствия.

Ларсон говорил бесконечно – о своей новой группе, о жизни в питере, о том, что мне надо поступать на французский, когда же я дам прочесть ему свои рассказы. Ларсон не переставал заливать, и моя жажда постепенно утихала. Мы поднимались на Машук.

We've met before, haven't we?..
At your house. As the matter of fact
I'm there right now...

Я лежу на диване у тебя дома, на том самом диване, на котором мы с тобой как-то раз провели целую ночь, это "твой" диван во всех возможных смыслах, ты провёл на нём лучшие годы своей юности, написал свои лучшие рассказы, это не работа но любовь говорил ты, о как же ты был прекрасен! Мой, только мой.

Теперь же в моём сне я лежу у тебя дома, я жду тебя и смотрю в потолок, дурацкая белая ночнушка, - никогда не носила такие, может быть это ночнушка твоей мамы? свадебный подарок? - только усиливает ощущение слияния с тобой, твоей жизнью, этими стенами. В конце концов ты входишь в комнату, становишься перед диваном на колени, начинаешь целовать меня. Потом отстраняешься, смотришь удивлённо: я не ответила на поцелуй, что-то пошло не так?

- Ты должен перестать делать это, - говорю я. - Видишь?

Ты переводишь взгляд влево, на девушку, как две капли воды на меня похожую. Глаза её закрыты, дыхание глубоко и спокойно.

- У меня есть сестра-близнец, - озвучиваю я, - она всё время спит.

Твои родственники заходят в комнату вслед за тобой - заходят, чтобы застать тебя в одиночестве.

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?
Ездок запоздалый, с ним сын молодой.
К отцу, весь издрогнув, малютка приник;
Обняв, его держит и греет старик.

«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?» —
«Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:
Он в темной короне, с густой бородой». —
«О нет, то белеет туман над водой».

«Дитя, оглянися; младенец, ко мне;
Веселого много в моей стороне:
Цветы бирюзовы, жемчужны струи;
Из золота слиты чертоги мои».

«Родимый, лесной царь со мной говорит:
Он золото, перлы и радость сулит». —
«О нет, мой младенец, ослышался ты:
То ветер, проснувшись, колыхнул листы».

«Ко мне, мой младенец; в дуброве моей
Узнаешь прекрасных моих дочерей:
При месяце будут играть и летать,
Играя, летая, тебя усыплять».

«Родимый, лесной царь созвал дочерей:
Мне, вижу, кивают из темных ветвей». —
«О нет, все спокойно в ночной глубине:
То ветлы седые стоят в стороне».

«Дитя, я пленился твоей красотой:
Неволей иль волей, а будешь ты мой». —
«Родимый, лесной царь нас хочет догнать;
Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать».

Ездок оробелый не скачет, летит;
Младенец тоскует, младенец кричит;
Ездок погоняет, ездок доскакал...
В руках его мертвый младенец лежал.

В.А. Жуковский "Баллады". Художник А. Кошкин

- Мяу, то есть - алло? - женский смех. - Нет она не может сейчас подойти к телефону, нет, даже и не проси, что? Что? Где она сейчас? - снова женский смех, вешает трубку.

Впервые я познакомилась с Нюёрк в октябре 2011 года. Нюёрк - так звали мою кошку.

- Как зовут твою кошку? - спросила она. - Зови меня так же.

Кошка в фуражке капитана дальнего плавания с погрызанным козырьком. Первый снег за окном.

- Охотиться на снежинки - всё одно, что охотиться на маленьких девочек: открываешь рот, запрокидываешь голову, стоишь и ждёшь. Только не дыши, а то ни одна до языка не долетит. Тебя, что, не учили с незнакомками на улице не разговаривать?

С незнакомцами - про незнакомок речи не было.

- Дай я с ним поговорю: она сейчас в школе, мобильник выключен, с вами говорит автоответчик. Её отец? Папа? С чего вы в этом так уверены? Моё имя? Что в имени тебе моём - то есть вам, простите, оговорилась... На возьми, это твой отец, просил передать тебе все кары небесные и земные.

- Папа? Это моя подружка, прости её пожалуйста, у нас двух уроков нет, гуляем. Да, потом ещё физультура и всё. Люблю тебя.

- Козёл он, видишь синяки на руках, знаешь, как по-английски пишется? Это он меня схватил. Алло?

Мы играли с ней в такую игру: я набирала её номер и говорила, пока деньги не закончатся на трубке, а она потом перезванивала и говорила, пока деньги не закончатся у неё, - только я не могла отвечать, пока она говорила, и наоборот, она молчала, пока говорила я. Фокус был в том, что тебе надо было молчать, что бы ты ни услышал.

- Алло, это я. Семья Каденцци всё-таки добралась до меня. Они подослали ко мне карлика-вегетарианца, он ждал в шкафу, пока я не начну примерять нижнее бельё перед зеркалом... Ужасный запах изо рта... Я успела сломать ему челюсть, но он всё-таки достал меня, по-моему это конец... Передай дяде Изе, что я была неверна ему, пусть забудет всё что было между нами, и тот незабываемый вечер во Фриско, когда мы охотились на побережье на ночных бабочек для его нового романа, пусть забудет всё, а мои письма сожжёт... Я предала его, передай, что мне очень жаль... Я изменила ему с балероном из Санкт-Петербурга, за то короткое время, что их труппа гастролировала у нас в городе... Скажи, что я не думала, что мимолётное увлечение может обернуться гибельной страстью, уничтожившей самую мою суть - но в постели мальчик выделывал такие па, что и не снились нашему дяде Изе, мерзкому грязному старикашке... Скажи, что я знаю про его колекцию похабных офортов, что хранятся за шифонером, и прощаю его - у всех у нас есть эти маленькие стыдные секреты, которые мы хотим унести с собой в могилу...



– Почему Роза?

– Я скажу тебе, если ты скажешь, почему Нюёрк.

– Потому что окно моей кухни напоминает мачту корабля. Почему Роза?

– Есть масса причин, но, во-первых и в главных, мне кажется, чтобы любая собака мечтает, чтобы её назвали именем цветка – лютик, незабудка, орхидея, тюльпан, – и когда входишь в волшебный сад, цветы кидаются к тебе и сбивают с ног – что, в конечном счёте, и произошло. Стая волков-незабудок, встреченная в лесу. Дикий мак, перегрызающий горло незадачливому, задремавшему в поле, путнику. И маленький кактус, в очередной раз обмочивший коврик в прихожей. Но роза? Должна признать, имя ей очень шло. Как она каждый раз оглядывалась на хозяйку, стойло кошке, вроде моей Нюёрк, перебежать дорогу, или какому-нибудь смелому незадачливому Лютику встать на защиту своего, как он искренне был уверен, полисадика. Можно? Нельзя? Это был кивок? Точно кивок? Ты уверена? Потому что я всё ещё пребываю в сомнениях, с гораздо большим удовольствием я бы сейчас, но если ты настаиваешь… Гав – так это сейчас говорят? Или вав? Звучит как-то слишком по-детски, по-моему…

– Роза Девяносто Девять, Девяностодевять – фамилия, и её я говорю только очень близким людям, тебе ещё пока нельзя меня так называть. Чем ближе ко мне, тем тяжелей становится. В конце концов ты увязнешь и не сможешь выбраться, тогда я возьму эту твёрдую каплю и повешу себе на шею. Ты станешь украшением вечера, внимание всех, и гостей, и хозяев, будет приковано только ко мне, они даже не смогут понять – почему, что было во мне такого особенного. Потом понапридумывают себе, что то ли от меня исходил какой-то особенный аромат, то ли я как-то по-особенному заразительно смеялась, пошутила так тонко, что только сейчас до них дошёл истинный смысл моего замечания, и только теперь, с уже закрытыми глазами, почти заснув, они посылают мне лодочки своих невидимых в темноте улыбок… Однако истинный секрет моей привлекательности будет по-животному прост: блеск янтаря на шее, неслышный крик безвинной жертвы. Возможно, я чересчур увлеклась – смертоносная Роза – я рассказываю только то, что уже произошло и до сих пор происходит со мной самой. Скорее же всего ты, как и большинство, предпочтёшь быть свободной.

На фотографии, сделанной в тот день, Роза (сейчас я говорю о собаке) почти не видна, только хвост, и поводок и рука хозяйки тянется за край кадра, поводок несколько раз намотан вокруг руки, хотя Роза и не нуждалась в этом. Фотография подписана мною: Роза, одиннадцатый год, первый снег. На ней мы стоим с запрокинутыми к небу лицами, виден даже кончик моего языка. Синее пальто, жёлтые волосы – я, зелёное пальто и чёрные – Роза, на фоне ослепительно серого неба, голых ветвей – а ещё несколько снежинок попали в кадр между нами и фотографом и навсегда застряли в воздухе. Иногда, рассматривая фото, я бессознательно пытаюсь стереть одну из них (одну и ту же?), после чего у меня начинают слезиться глаза.

Нюёрк всегда оказывается в этот момент рядом, моя кошка, которую я назвала так из-за того, что она очень любит сидеть на кухонном подоконнике вместе со мной, я даже, когда была на море, купила для неё капитанскую фуражку в одной из сувенирных лавок, и она, сразу распознав подделку, сначала сталкивала её на пол, отгрызла ей пол козырька, после чего всё же смирилась с прихотью упрямого ребёнка, – и теперь это одна из самых настоящих капитанских фуражек в мире. Сидя на кухонном подоконнике, мы плывём сквозь дни и ночи, над листвой под облаками, мимо солнца и луны – плывём сквозь время.

Для Розы время остановилось в одна тысяча девятьсот девяносто девятом, так её полная фамилия звучит, 1999 – год, когда она потеряла девственность. Однажды, когда я пришла к ней в гости, она заперла за мной дверь и вынула ключ, она хотела сделать из меня Нюёрк-Двенадцать, как аэропорт, представляешь? Она хотела олимпийских игр, и я заперлась у неё в ванной и сидела там до тех пор, пока не услышала щелчок поворачиваемого обратно ключа.

Фотограф сделал и ещё несколько фотографий в тот яркий серый день, в основном неудачных. Роза – любительница янтаря, вдоволь позабавилась с ним, но он не захотел застывать навсегда, так что… Мне кажется, я видела его не так давно на улице, он сделал из своей застывшей слезы пирсинг, и вдел его в правую бровь. Нет, Нюёрк, не в глаз, а в бровь! Не смеши меня. Ничего смешного.

всё время хочется спать. засыпаю на ходу.
может впасть в летаргическое состояние и проснуться через 100 лет?
как спящая красавица.

Капли дождя и круги на воде, сначала падает капля и потом расходятся круги по воде, так и надо писать, макать перо в чёрную ночь, пачкать руки и лицо, купаться всю ночь в расходящихся строчках. Между ночами день, наполненный до краёв - неловкими движениями, ненужными словами, прозрачное до слёз варево ничего не означающей жизни. Ночь выпьет его, ночь как и ты одинока и нежна, ночь твоя целиком и полностью.

Ночью я - стою под окнами дома, где живёт тот, что мне мил, стою, как гвоздём вколочена. Однажды мы провели ночь вместе - другую или ту же самую? Сейчас я с ним и, так уж получилось, с той, с которой он не спит сейчас, я надеюсь, что ни не спят, было бы глупо стоять здесь просто так. Я стою, оставаясь невидимой, а листва дерева, что растёт под его окном, нежно толкает стекло под порывами ветра, прося открыть, пустить её внутрь, может быть коснуться лица поцелуями листьев. И я раскачиваюсь внизу так же как и крона надо мной, снаружи оставаясь снаружи, внутри находясь внутри, снаружи он, внутри она, внутри неё он и она снаружи него, как и должно быть, и мне было хорошо и спокойно.

Распахнулось окно, чиркнула зажигалка, осветив лицо во тьме, голый мускулистый торс. Женские руки обвили его сзади, он что-то сказал, показав сигаретой в мою сторону, девушка вынырнула у него из-за спины, я задержала дыхание.

В полумраке, только свет далёкого фонаря падал на нас, она была от меня неотличима, то есть не было никакой разницы, где я находилась, снаружи или внутри, может так казалось из-за расстояния, но даже её длинные светлые волосы, хотя у меня они - чёрные как смоль, делали нас почти одинаковыми. Так же, как фигура в далёком зеркале может показаться тебе незнакомцем, так и теперь можно было подумать, что это моё отражение (сама бы я ни за что не осмелилась на подобное вероломство), нацепив светлый парик, обманом пробралась в его постель.

Некоторое время они смотрели в мою сторону. Потом, докурив и выбросив окурок он закрыл окно, и я, вынырнув, снова могла дышать. Сегодня ночью им будет так хорошо, как не было никогда прежде, у меня внутри.

Счастье переполнило меня, огромный тёмный тёплый пёс с улыбающейся арбузной пастью, мокрый и грязный, выскочивший из меня, чтобы облизать мне лицо и руки, умчаться сквозь кусты, и, когда я пошла домой, выпрыгнуть из засады, чтобы сопровождать меня, носясь кругами, исчезая и появляясь, словно ожившая тень, просящая, чтобы её потрепали за ушами, побегали с ней наперегонки... Ткнувшись мне носом в лобок на прощание, хлестнув по бедру хвостом, пёс исчез, оставив меня одну перед собственным подъездом.

Я стояла и смотрела на пустые окна своей квартиры, меня колотило всю, я не могла перестать улыбаться, я ждала, что сейчас окно распахнётся, и меня пригласят внутрь... Потом поднялась в подъезд, отперла дверь, подошла и открыла окно - ночной двор был ещё более пуст, чем комната за моей спиной, но я знала, что совсем недавно, может быть, всего пару секунд назад, девушка - моё отражение - была здесь.

Следующей ночью я напросилась в гости, увидела свет в окне, поднялась, позвонила в дверь. Я потеряла всякий стыд. Я хотела увидеть его. Мы сидели, пили чай, он пытался нарисовать что-то на листе бумаги перед ним, а я всё ждала ту девушку, чтобы мне можно было уйти или остаться, ну пожалуйста, пожалуйста-пожалуйста, могу я остаться с вами?

Ждала я напрасно. Девушка его была в это время со своим бывшим парнем, от которого никак не могла уйти, а когда она это всё-таки сделала, мой милый бросил её - не ради меня, конечно, а ради той, кого он всегда любил, и всегда будет любить - только вот она никогда его не будет.

Так она не придёт? Я подсела ближе, не в силах оторвать взгляд от рисунка, обняла моего художника за плечи, поцеловала в плечо. Знаешь, я стояла под твоими окнами прошлой ночью, я следила за вами, поцелуй в щёку, поцелуй в губы. Да, мне показалось, что я видел кого-то, но я подумал, что мне только показалось... Целовать его было стыдно и легко, целоваться с ним - просто чудесно, но с каждой секундой всё неудобней.

Мы пересели на кровать рядом, легли. Мы целовались очень долго, я пила и поила одновременно, мне хотелось, чтобы это продлилось вечность и ещё чуть-чуть после, руки его гладили меня под одеждой. Спустя вечность он встал с постели и выключил свет.

Когда он вошёл в меня, было ни капельки не больно, наоборот, оказалось - было больно всё время до этого, он двигался медленно и легко, но потом замер, что случилось? Он встал с кровати, начал одеваться. Что, что случилось? Я хочу, чтобы ты ушла.

Он поднял с пола мою одежду, кинул на кровать. Что произошло, можешь объяснить? Я хочу, повторил он, чтобы ты ушла, сейчас, немедленно. Я оделась, он проводил меня до двери, закрыл за мной. В растерянности я некоторое время ещё постояла на лестничной площадке, потом стала медленно спускаться по ступенькам вниз. И только выйдя на улицу, до меня дошло, в чём дело: ночь прошла. Наступило утро.



Беги прочь по мёртвому городу,
лети прочь по мёртвому городу,
белая лёгкая птичка,
мишень с пустотой в самом центре,
дома поворачивают головы, выворачивают шеи,
дома жадно сглатывают скелеты жильцов,
каменные пальцы тянутся и падают бессильно,
пока ты летишь сквозь них вместе с ветром,
и листва тополей звенит тысячью колокольчиков,
пока сеть света не опустилась на город,
впечатывая твою тень в асфальт,
втаптывая клочок беззащитной ночи в землю,
беги по этой границе тоньше лезвия,
беги и будь свободна.

Сегодня я хочу написать о Времени.
Вернее об его отсутствии.

Слишком многие люди слишком часто повторяют мне как заведенные: "у меня нет времени, я никуда не успеваю, убегаю, совсем нет времени, прости", - нет времени на ответ, нет времени на разговор, нет времени на тебя...
Сначала меня такое отношение очень обижало.
Ну как же так? Что здесь сложного?
Если нет времени писать - не пиши, если нет времени читать - не читай, если нeт времени пить - не пей,
если нет времени на секс - пойди отдохни. Но, пожалуйста, не делай из этого трагедии !
Это бессмысленное, оскорбительное снисхождение: "у меня нет времени на ответ, но так уж и быть, напишу две строчки, чтоб отвязалась".
Эпистолярная, телефонная, эмоциональная рутина. нет ничего страшнее, когда человек лишается спонтанности.
Eсли нет времени на меня - просто не пиши и не звони, позвони и напиши когда оно появится.
Хотя я почти не верю в это. У каждого человека есть свои приоритеты. И на них ВСЕГДА находится время.
По себе знаю, есть настолько важные вещи, ради которых бросаешь всё и сию же минуту.
А когда тебе оно не особо интересно, а надо - тогда начинаешь рассказывать байки про "нету времени".
Хотя это глупо и мы все знаем - что времени ВООБЩЕ нет. Eго нет. Зачем же повторять очевидное?

Все эти разглагольствования насчёт того, что "я бы сделал (написал, позвонил, встретился, сочинил, поучаствовал и т. и д., нужное подчеркнуть или добавить), но, прости, у меня сейчас совсем нет времени" -
есть выдумки людей, которые повторяют эти слова как мантру-заклинание,
а на самом деле ищут оправдание своему существованию. Чаще всего ленивому и бездейственному.

У людей, действительно занятых делами, которые им приносят огромное удовлетворение - всегда есть время. Его много. Они никогда не жалуются на его отсутствие. Потому что понимают, что его НЕТ. При этом они успевают лениться и мечтать, совершенно не стесняясь. Они успевают творить, радоваться, воспитывать детей, тусоваться, читать, работать 8 часов в день и при этом никогда не жаловаться на присутствие всего лишь 24 часов в сутках.
Понимание того, что времени нет приводит к осознанию того, что времени у меня теперь навалом !

В вашем окружении обязательно найдется человек, который постоянно говорит:
"у меня нет времени. ну совсем".
Приглядитесь к нему. Hа что именно уходит его время? На работу, скажет он. Но на самом то деле, на что? Время есть у всех и его больше чем мы думаем, просто многие драгоценные часы растрачиваются ежедневно на неизвестно что. Неужели та работа (чаще всего нелюбимая) отнимает у нас время ? Или мы сами создаем себе эти условия суеты, чтобы никуда не успевать, ничего не делать, бежать и постоянно оправдывать себя. Зачем это делать? У человека, у которого нет времени, найдется тысячи вразумительных ответов, но ни один по своей сути, не будет честным.

Когда И. устроился впервые на работу (которая не приносит ему ни удовлетворения, ни денег, ничего кроме лишней суеты, усталости и спокойствия родителей), он, в тайне сознавая это, стал придавать сему занятию большую значимость, прятаться за наспех сколоченные концепции и повторять: "бегу, у меня нет времени".
С ним невозможно поговорить по телефону или остановить на улице, чтобы он хоть раз не посмотрел на часы и не прибавил важно: "прости, ну совсем никуда не успеваю, нет времени".
Нет времени на что? На меня? Ведь на самом деле это защита.
То, что ему не хватало сил и желания делать в безработные времена,
теперь не делается официально.
"У меня же совсем нет времени, а то бы ..! "

Но в целом, никакого прогресса, потому что отсутствие времени оправдывает всё.

Внизу фото Человека, которому хватило времени и на жизнь и на смерть.
респект. (на самом деле просто фотка очень нравится).


P.S. Благодарю вас, если у вас нашлось время прочитать мои размышления. :))

Мои пальцы совершают преступление. Познакомьтесь. И мои пальцы совершают преступление, когда наши руки соприкасаются. Я чувствую этот центр в себе, эту горячую тяжесть, этот стыд. На самом деле нет ничего легче. Мы просто знакомимся и он узнаёт обо мне всё. И пощёчины порхают в воздухе вокруг нас, как раскалённые добела бабочки.

Этот дневник для того, чтобы излить стыд. Кувшин, горячий наощупь из-за своего содержимого, оказавшись в воде, сразу идёт на дно. Два человека бегают от стены к стене внутри, стучат в чугунные стены. Не выбраться.

Он здесь ужасно напоминает мне Майка Науменко в последние годы его жизни ( но это личное).

А вот и мой вольный перевод. хотя как можно перевести на русский французский поцелуй?
объясните пожалуйста. :))

(в самом деле, мой учитель французского просто уникальный.
вот чем мы с ним занимаемся во время дорогих, частных уроков !).

Юному любителю песен Сержа Гэнзбурга :

Я пришел к тебе, чтобы сказать, что я ухожу

И твои слезы ничего, увы, не изменят
Как хорошо сказал Верлен, "меня принесло злым ветром"
Чтобы сказать тебе, что я ухожу.

Ты вспоминаешь о былых днях и ты плачешь
Ты задыхаешься и бледнеешь когда пришел час
Расставанья
прощания навсегда
да, я сожалею о том, что мне нужно сказать тебе:
я ухожу
Да, я любил тебя, но сегодня я пришел сказать тебе
что я ухожу...

Лязгающий лес.

Они одевают всех своих женщин в красное, чтобы издалека видеть все прелести и добродетели, которыми она их одарит, она не посмеет отказать. Рожать маленьких и здоровых наследников для земли, отвоёванной у леса. Вилы и факел изображены на гербе моей деревни, вилами они закалывают чужаков, а факел втыкают между ног ведьмам, «чтобы задымилась». Мирный труд и просвещение. Я знала, кто такие ведьмы – женщины, не захотевшие жить по законам селения, те же самые чужаки изнутри. Я не сомневалась в своей дальнейшей судьбе.

Я накинула чёрный плащ на голое тело, чёрный – для старух, балахон моей матери, пятки ударили по бокам краденного коня. Мужчина, спавший в её постели, скоро переберётся в мою. Теперь там достаточно места для него, у меня между ног было место только для его лошади. Бока коня поднимались и опадали, я прижималась к нему, чтобы согреться, нежные слова сами поднимались из груди, слетали с губ.

Я уходила от погони через лязгающий лес, я надеялась, что страх остановит моих односельчан – ещё никто не возвращался отсюда живым. За свою жизнь я несколько поднималась на городскую колокольню, смотрела на него, простирающегося до самого горизонта. Лязгающим он назывался потому, что, по легенде, бряцанье металла – это последнее, что ты улышишь перед тем, как погибнуть здесь. Несколько раз мне казалось, что я слышу этот звук, но я не обращала на него внимания – я чувствовала себя живой впервые за многие годы.

Тени такие же чёрные на снегу, как сами деревья, дорога, и в остальные времена года еле заметная, совсем исчезла. Когда я поняла, что заблудилась окончательно, то сбавила шаг – торопиться теперь было всё равно некуда. И когда увидела человека в костюме рыцаря, мчащегося мне наперерез, когда почувствовала, как его копьё раздвигает мне рёбра, протыкая страх в моём сердце, когда он поднял забрало, и я увидела лицо девушки, и только через секунду поняла, что это было моим лицом – когда же, когда? – тогда я подхватила обмякшую в моих руках девочку в чёрном, она была практически невесома, она обвела глазами мир вокруг, посмотрела в мои глаза, улыбнулась. И тогда я поцеловала её.

Ты можешь сам выбирать себе родителей. Выбери прохожего на улице. Я хочу, чтобы вы были моим папой. Клейкий лес, в который я превратилась. Дыры в деревьях, из дыр выглядывают лица, которые говорят мне одно и то же, повторяют одно и то же. Коконы пытаются разорваться, там, внутри, мелькает летний день, в перезвонах трамваев и криках детей. Под ногами мусор, руки вцепились в дверные ручки, ручки сумок, компьютерные мышки. Клейкий лес и огромные часы в самом сердце его чащи, они начинают бить полночь, стоит тебе посмотреть, стоит подумать о них, они перелетают с ветки на ветку, ухают и перебирают лапами: полночь, полночь! Перелетают с волос на плечи, с пальцев на улыбку, щёлкают шестерёнками: полночь!
И я становлюсь куклой, которая послушно заходит в комнату, щёлкая. Я каждый раз новая и каждый раз дверь закрывается навсегда там, в полночи.

Мы стоим, касаясь друг друга и стоим, плача - девочки-куклы. Мы можем двигаться, можем дышать пока – девочки-однодневки с заводом между лопаток, ещё можем шептать, обнимать друг друга в темноте, пока пружина не распрямилась окончательно не распрямилась окончательно не распрямилась.

Я мечтаю, прижимая совёнка к груди, чтобы лопнули мембраны в стволах, наполнив лес шагами и разговорами, чтобы люди, беспечные и беззаботные, великолепные – могли бы войти, а я смогла бы выйти – сразу и отовсюду.

Станьте моим папой. Следы клюва, маленькие ранки так легко спрятать под пластырем. Мы могли бы поехать в горы, мы могли бы отправиться к морю. Я могла бы спрятаться у тебя в квартире за занавеской. Скажи своим детям, что купил им новую игрушку. Невидимую.

Просто ты будешь моим настоящим, а я – настоящей твоей, и у полночи в животе мы сможем умирать вдвоём каждый раз, вдвоём, понимаешь?..

Сломаны шеи подсолнухов. Огромное голубое окно. Подсолнухи стоят в вазе, лежат на столе.
Оранжевые лепестки на полу. Толстое голубое стекло исцарапано изнутри когтями, глубокие белые борозды.

В небе над подсолнуховым полем, прозрачном небе-капле, нависшем над полем внутри твоей головы, медленно вызревает ночь.

Прозрачные капли стекают по лицу, впитывая пыль, оставляя чёрные дорожки, и ты вытираешь их рукавом маминого свитера, следя за смеющейся ватагой ребят, исчезающей за пригорком. Вместе с твоим велосипедом. Понадобилось заплакать, чтобы они ушли – взяв велосипед напокататься, убедившись, что ни денег, ни сигарет у тебя нет.

Ты слышишь возмущённые крики и крики боли, видишь сквозь слёзы приближающегося на твоём велосипеде человека, он не один из них, он гораздо старше. Пара ребят показывается вслед за ним, их головы, они кричат о том, что они и их друзья сделают с ним, с тобой и со всем миром, как только у них появится такая возможность.

– Привет, – говорит парень, подъехав и остановившись рядом. – Твой велосипед? Я следил за тобой уже некоторое время.

Грязная футболка, рваные грязные джинсы. Ты всхлипываешь и чувствуешь запах дыма и жареного мяса, исходящего от него. Щетина, длинные свалявшиеся патлы, бирюзовые глаза. Киваешь в ответ на вопрос, голоден ли ты.

Он отдаёт тебе велосипед. Следуя за ним, ты сворачиваешь с дороги и идёшь через подсолнухи, расступающиеся перед вами, смыкающиеся за спиной. Вы выходите к месту его стоянки в центре поля, пустому рюкзаку и спальнику, погасшему костру, и, после того, как ты поел, он предлагает тебе отдохнуть. Ещё он называет тебе своё имя, очень красивое, ты называешь своё.

– А я пока по округе пока покатаюсь немного, ладно? – оставляет тебя одного с подсолнухами, склонившимися над тобой.

Те угрозы, что выкрикивали вам, не были пустыми обещаниями. Кое-как запихнув спальник в рюкзак и закинув его на плечо, ты собираешься уйти, – однако, поблуждав некоторое время по полю, возвращаешься к стоянке. Видишь мелькание одежды среди стеблей, слышишь приглушённые голоса – и решаешь остаться здесь, неподалёку, хотя – ну какой от тебя прок? Ставишь рюкзак на землю, ложишься на него головой, засыпаешь.

Просыпаешься после заката, под бирюзовым взглядом. Звёзды над головой парня, измазанный в чём-то чёрном, он улыбается:

– Что, подвезти тебя? – протягивает тебе руку, и ты хватаешься за неё, чтобы подняться.

Мы простились там, где просёлочная дорога заканчивалась и начинался асфальт. Парень взял у меня рюкзак и зашагал прочь. Я же вернулся домой. Наматывая педалями полотно дороги, лёжа в ванне и потом в кровати, думал о человеке с прекрасным именем. Потом встал и достал из корзины грязный свитер, обнял его – но заснуть всё равно не мог. Подвезти, я хочу подвезти тебя.

Моя мама всегда говорила, что он талантливый. Немного странный.
Но ведь с этим тоже как то можно жить.
Я не думаю, что что нибудь изменилось с тех пор.
Мои ночные бабочки, приколотые насмерть к вечернему окну, давно уже не радуют меня.
Жизнь между двух огней. Девушка, огонька не найдётся? Всегда есть этот промежуток, это терра инкогнита, между двумя людьми. Идеальных мест не существует. Так же как не существует идеальных текстов и идеального отчаяния.
Мне хочется выть волком и смеяться по идиотски. Покончить уже !
За-полночь. Папа ещё не вернулся с работы.
У меня появилась иллюзия свободы, которую я дорого продаю в интернете,
выгуливая божьих коровок моих мыслей и чувств на его беспощадных ристалищах.

Несколько бутылок пива, и пиво льётся из глаз и ушей, обжигает язык вместе с дымом от сигареты, закашливающейся и зашкаливающей. Земля, трава, исследования маленьких жучков в ну очень маленьких многотомных трудах. Выгуливаю божью коровку на закате.

Губы распухли, синяки на шее и груди, шелест крыльев в ушах, кожа открывается, мальчики вылезают наружу, расправляют крылья, вспархивают.

Когда я попросила его об этом, он посмотрел в небо, а потом сказал так, немного небрежно: запросто !

Запросто. Пообещать можно всё что угодно.
Ведь это он сам говорил мне недавно, когда мы спускались с Горы под проливным дождём,
что сказать можно всё что угодно.

Слова на ветер. Чувства на костёр. Голову на гильотину.

Мне никто никогда не говорил тех отчаянных слов, которые говорю я.
Никто не любил меня так, как люблю я.
Cтоп. Юношеский максимализм. Mне нужно помнить об этом всегда.
Я маленькая девочка, его девочка, и у меня всё ещё впереди.
Двигаться дальше. Cодрогнуться при одной только возможности моей всемогущности.

Запросто. Всё что угодно. Всё как ты хочешь.
Ужасно холодно от сознания того, что все только в моих руках.
В моих одиноких, холодных руках. Всё будет так, как захочу я.

A как бы мне хотелось, чтобы всё было так, как хочешь Ты !

Падение, падение, падение... Милая, ты знаешь, мир подходит к концу. Осенью солнце становится холодным,как твои руки. Последние трамваи уходят на Восток, оставляя блестящие рельсы за собой. В них отражается заходящее солнце. Мы падаем, падаем.. Свободный полёт превратился в свободное падение.
Сколько ещё? Ближе к финалу, чувства становятся острее. Любовь приобретает вселенский размах,
всё спешит, торопится.. а колёса крутятся, наматывая наши души, заверчивая слёзы, смех, воспоминания и впечатления в один сумасшедший коктейль, которым угощают всех по кругу в длинном автомобильном путешествии моей жизни.

Парк. Идеальное место, где все люди могут жить и сосуществовать в гармонии. Парк в форме человека, лежащего навзничь, озёра глаз, искусственные пещеры носа и ушей, фонтан на месте рта, буйные и неконтролируемо разрастающиеся зелёные посадки на месте груди, лабиринт торговых рядов желудка. Руки и ноги полусогнуты, одна из рук лежит под головой и представляет собою тоннель, выходящий в город, так же как и дорога от бедра вверх до колена на холм, спускающаяся к трамвайной остановке, небольшой паркинг в районе паха. Конечно, как и всякий идеальный парк, этот не существует нигде, кроме как в воображении автора, тем не менее, обретая черты вполне правдоподобные, стоит автору улечься на траву где-нибудь в парке обыкновенном, несмотря на все протесты и демонстрации, устраиваемые городским советом всякий раз, как это происходит. Одна из прелестей идеального парка в том, что он может просто встать и уйти в любой момент, какой пожелает.

Дорога, пресекающая парк наискосок – это другая рука, доходящая до противоположного бедра, представляющая собой S-образную пешеходную зону, по изогнутой уходящую всё к той же трамвайной остановке. Парк украшен скамейками, достаточно лёгкими, чтобы два человека могли с лёгкостью переносить их с места на место (дворы вокруг парка заполнены ими – раз в год мы расставляем новые), небольшим кинотеатром в районе печени и тележкой с воздушными шариками, которая, стоит спросить у её хозяина разрешение на торговлю, мгновенно исчезает в небе. Так же на всех входах в парк вывешены различные запрещающие надписи, но из-за того, что они часто противоречат друг другу (а иногда и самим себе), на них давно уже никто не обращает внимания.

Могу ли я говорить. Имею ли я право. Так тепло от твоих слов. История – это приключения, которые я никогда не переживала, я двигаюсь внутри, и движение это – очень быстрое, быстрее, чем ты прочтёшь это, это сны, от которых никогда не проснёшься.

Прежде всего, я заболела, и мои мальчики, я навещаю их иногда в больнице, сыграли роль санитаров, спустили моё истекающее молоком тело по лестнице вниз, из подъезда под серый дождь в угнанную реанимационную машину. Запах сырой земли пробивался сквозь простыню, черви и улитки самые нежные выползли на асфальт, спасаясь от воды под ногами прохожих. Машина тронулась с места, полузатопленный корабль дома, раскачиваясь, стал удаляться, пропал за углом соседнего.

Мне нравится думать, что мои мальчики – братья, братья по оружию, братья по крови, хотя они едва знакомы друг с другом, знакомы со мной, моей рукой, скользящей по простыне.

Озабоченные лица родителей медленно тают в воздухе. Маме действительно нечего делать, приходит в палату чуть ли не каждый день, приходится найти ей молодого врача, молодого, но с очень серьёзными намерениями, цветы, так это ваша дочь, очень сожалею, мы не могли бы встретиться с вами потом в другой, менее серьёзной, обстановке? – толкнуть маму в её прошлое, – Я не хотела говорить, но её отец на самом деле… – Свет ночника, мужские руки, женские руки, хрупкий фарфор, и этот мужчина в самом деле великолепен!.. Я очень люблю свою маму.

Когда нас поймали, нас держали как зверей в клетке. Кончающий сержант, собаки рвутся с цепи, пытаясь уткнуться мне между ног носом, отпечатки пальцев мои и на мне, синяки, и это уже не шутки, сержант запачкал себе форму. Всё что мы хотим, это запереть вас, потому что нас самих уже заперли и ключик выбросили, и теперь мы хотим сделать то же самое с вами. Мы были застрелены при попытке к бегству, мы очень любим бегать – а с помощью пуль можем ещё и летать. Делаем круг над городом, садимся на провода, смотрим. Наша история – быстрее, чем ты читаешь её, пустая нотная партитура за окном больницы, столбы и смех в небе, смех под землёй.

Слова слетели с губ. Бабочка дёргается на солнце снова и снова. Могу ли я произнести. Имею ли я право.

Мои мальчики. Чувствую себя мудрой и вечной. Они ворочают камни глубоко под землёй. И некоторые спят - или это земля продолжает засыпать их. Спите, ничего не случилось. Я глажу колени, бедра, кричу. Слышат ли они меня. Когда навещаю их в больнице, когда они увозят моё тело прочь из города, погружаясь под землю, уходя от преследования, увязая в корнях, становясь разинутыми ртами цветов, моим криком на поверхности.

Сначала я волновалась. Могу ли я доверять тебе? Смотрю на часы: дождь. В этом дневнике я могу врать обо всём, что придёт в голову. Сначала я волновалась: мы стоим в очереди за счастьем, вдоль которой елозит крюк, выдёргивающий нас одного за другим, как виноградные зубы изо рта весёлого чучела. Сначала я волновалась. О своих игрушках - кто позаботится о них, когда меня не станет. Если ты игрушка, никому не докажешь. Место тебе на помойке, тебя даже не уничтожат, но позволят вечно гнить, вечно любить тех, кто бросил тебя. Я говорю от имени всех игрушек: я люблю маму и вату в своей голове, и расследую серию самоубийств маленьких девочек, внимательно изучаю следы сквозь увеличительное стекло. Годы проходят, но загадка остаётся, внимательно слежу за танцем снежинок за окном и незнакомцем, тянущим чёрную руку в форточку из ночи. Кажется, что разгадка прямо перед моим носом.

Вот уже несколько дней пишу только на бумаге. Вот уже несколько дней я живу в чувстве тревоги. Вроде бы ничего не изменилось, вроде бы всё как всегда, а эти гнетущие барабаны в сердце так и стучат, так и стучат. Кроме всего этого готовилась к экзамену, потом к нескончаемому количеству контрольных. Встретила И. на улице, с какой то девушкой. Сделала вид, что не заметила их. А они меня. Девушка на мой взгляд довольно попсовая. Хорошо, что не столкнулись лоб в лоб, а то бы пришлось остановиться. Говорить что то. Придумывать. Вчера позвонил Ларсон и как то по дурацки стал извиняться за тот раз и пригласил меня на их концерт. Концерт поздно и родители ни за что не отпустят меня в Пятигорск в такое время. Я же ребёнок!
Пишу сейчас очень много. Пишу и выбрасываю. И пишу опять. Очень хочется влюбиться. То, что я испытываю к И. никак нельзя назвать любовью. Но откуда тогда это неприятное чувство когда я увидела их в городе? даа..уж. Хочу написать роман. Или нет сделать сборник рассказов. Прославиться и умереть навсегда оставшись молодой. Хочется лететь куда нибудь ввысь. И то и это хочется. Хочется, чтобы у меня был настоящий друг, которому я могла бы довериться !

Сейчас вот пишу и плачу над своей нелепой гениальностью.
Апрель - месяц романтических встреч и знакомств.

Весна. Заберите меня отсюда !!

Ну вот в такой группе играть тяжелый рок, я бы еще согласилась. :)) Совершенно безумные финские парни.:))
____________________________________________
Сегодня мне исключительно грустно. Засыпаю на ходу. Одна моя подружка доверила мне свою тайну. Теперь я хранитель кольца.
Лампа накаливается. Лампа накаливается. Убедите меня, что при таком токе можно жить дальше.
Покрасила пряди в красный цвет. Одела зелёные ленонновские очки и вставила в уши плеер. Гуд бай.

Кабинет директора школы на втором этаже, поздняя весна, почти лето; вечер; какая-то тихая музыка звучала, пока он проверял тетрадки, шёпот листвы из открытого окна, и, громче него, о, гораздо громче, звуки потасовки прямо под окнами, где двуногая стая вознамерилась постаить на четвереньки одного беззащитно прямоходящего, шипение дошедшей до центра пластинки иглы, лучи заходящего солнца - а в голове у директора огромный мотылёк кружит вокруг тусклой лампочки, иногда закрывая её чуть ли не всю её целиком своими мягкими, обигаясь, - в голове мотылька уходящее солнце и невидимая стена. Вечны и нерушимы закат, шипение иглы, стук нежных крыльев по стеклу; мотылёк-медведь, проверяющий тетрадки под шум возни за окном, - когда он слез по водосточной трубе вниз, когда, не произнося ни слова, тихо приблизился к ним, они отпрянули сначала, потом принялись что-то кричать ему, их искажённые злобой, как тонким стеклом лампочки, лица, он неожиданно узнал их - он знал их по именам и знал их родителей, но также он узнал их и из своего далёкого прошлого, школьных лет, когда он был на месте Златовласки, угрозы еле долетали из-за стекла, побелевшие от злобы лица из его Навсегда Прошедшего времени, Past Forever Tense, он лишь коснулся нескольких, и они скорчились от боли, отскочили, тявкая и повизгивая, крутясь на месте, в него полетели камни, удар был как движение воздуха, как последний предзакатный ветерок - прошелестевший по листьям, умчавшийся вслед за солнцем. Они улетели, эти призраки, умчались к новым победам, радуясь и страшась разноса, который их родители устроят им, когда о нападении на директора станет известно. Лица из его прошлого - кроме саднящей боли на макушке справа, он чувствовал и другую боль: он почти пробился к своему детству, почти что оказался там (когда сторож прибежал на звон разбитого стекла спросить, что случилось, он перечислил ему нападавших), за стеклянной стеной, когда свет за нею погас, и молчаливый разбойник-великан, сверкнув холодными звёздами из-под век, снова взвалил на плечи свой мешок, называемый Землёй, и потащил его сквозь ночь. Златовласка стоял, прислонившись к одной из берёз, долгая холодная ночь впереди, бабушка у телевизора, уроки на столе. Директор поднялся к себе в кабинет (обычным способом, вместе со сторожем, запершим за ним дверь на щеколду, будете уходить - крикните) по лестнице, включил свет, закрыл окно; подумав секунду открыл его снова, хрупкая фигура златовласки была неразличима за шелестящей тёмной листвой, и всё же директор заговорил:

- Я знаю, о чём ты думаешь, ты думаешь о завтрашнем дне, о том, как много ещё унижений тебе придётся вынести до конца учебного года; думаешь, что я, такой взрослый и сильный, мог бы защитить тебя, что я, как директор школы, мог бы устроить так, что тебе не пришлось сдавать экзамены в этом году. Я действительно могу всё это устроить, честно. Всё, что тебе необходимо сделать, чтобы это произошло - прямо сейчас, немедленно, сломя голову, бежать домой - и ни в коем случае не слушать, то, что я буду говорить дальше. Я подожду минуту, - сказал директор, однако соврал: он прождал целых пять - отчётливый силуэт на фоне окна.

Решила писать сюда каждый день. Всё равно никто не читает. Мой тайный. Вчера целый день ругалась с И. Иногда мне кажется, что он совершенно меня не понимает. И эта дурацкая группа. Кому нужен хэви мэтал в Пятигорске? Покажите мне такого человека ! На мои замечания они стали говорить мне, что я - Я!!!!!??? -маленькая и ничего не понимаю. Ушла почти в слезах. И. смеялся мне в след. Ладно. Проехали. Не буду я играть в их дебильной группе. Ну не могу я играть на скрипке тяжелый металл. Кстати, поэтому поводу Ларсон сказал так язвительно:
"мол ты много о себе мнишь. настоящие музыканты могут играть что угодно. " Да пошли вы все !
Пришла домой взялась за Толкина. Заснула на второй главе.
Мама вчера весь вечер промывала мне мозги по поводу "моего будущего". Она кстати не знает, что я веду здесь дневник.
И хорошо. Никак не разберусь как тут все работает. Писала вчера пол ночи, под одеялом с фонариком.
Папу бесит когда я поздно ложусь спать, приходится изощряться. А меня вот школа бесит. Пишу на уроках, особенно на алгебре. Математичка думает, что раз я отличница, так ничем посторонним заниматься даже на ум мне не придет ! Вот он обманчивый мир ! Вместо алгебры я пишу рассказы. Вчера написала один, надо будет перепечатать.
Болит все. Чувствую себя паршиво. К тому же никак не идет из головы этот дурацкий смех мне в след. Я так и знала, они никогда не станут воспринимать меня серьёзно. Даже Ларсон. Чтобы он не говорил.
Терпеть их не могу.
И отвечать не буду на звонки.
один ты у меня, дневничок, остался.
Попробую скачать мои картинки прошлогодние. чуть позже. а сейчас мне надо бежать.
играть бетховена, а не хэви метал. :)))

У каждого мальчика и каждой девочки существуют каникулы - время, когда ты никому и ничего не должен вообще. Бесплатное время, когда мир может подохнуть, - шелудивый пёс, кусающий тебя за пятки в тщетной попытке заразить.


Я думаю, что папа не любит меня, потому что я никогда не стану его. Он столько для меня делает, но его я никогда не стану. Он спит и видит прекрасный сон, где я его рабыня, причём рабыня искренне в него влюблённая. Сердцу не прикажешь: я сплю с другим.


To be truly free you must learn language. Russian is for slaves, please mind that. Slaves can also be beautiful, but all they want is to chain you. Leaving this country is your only aim.


Мы в школе и мы учимся, хорошие ученики попадут в рай, нам обещали, что хорошие ученики попадут в рай, а плохие будут медленно вариться в котлах, петь песни и спиваться, сосать напряжённо подрагивающие члены властей, погибать, защищаясь от отечества. Выход в рай через первый терминал. Приготовьте ваши поддельные документы.


Я пишу пальцем, соединяю точки там, где должны находиться планеты на полировке стола в солнечном свете, своей кровью и твоей спермой, извечная косичка, хвост кометы, чем толще и длинней, тем девушке милей. Лунные лужицы, отпечатки красных пальцев.


Половину страниц надо сразу вырывать из тетради, как только купил её, что ты там с ними сделаешь, не так уж и важно. Можешь оставить их себе, если приспичит, но они должны быть вырваны - это сэкономит тебе время. Все прекрасные песни мира, все истории, рассказанные на ночь, все они имеют целью только одно - чтобы ты лёг где-нибудь на полу, жалея себя. Сердце каждого - в перекрестьях прицелов, и бессчётное множество спусковых крючков стучит, словно зубы мертвецов на морозе.


Груши, сливы и виноградные гроздья под материей брюк, - раскачивающиеся, налитые соком, ждущие и требующие, чтобы их сорвали, без гнили и яда - вся гниль, весь яд собраны в облаках-головах между мною и ослепительным солнцем, смотрящих вниз с вожделением и завистью - плоды недоступны им.

Моя жизнь наполнена до краёв. Я не знаю, куда от неё деваться. Она разрывает меня на части, и мне хочется сыграть с ней в прятки. Я обожаю гулять в лесу, рисовать, кататься на велосипеде. Я занимаюсь музыкой, с недавнего времени изучаю французский с репетитором и мечтаю уехать когда нибудь далеко-далеко из этого города-утробы. Родители говорят, что я слишком избалованна и капризна.
Что мне ещё надо?
Мне просто хочется вырваться.
А еще я пишу. Я сочиняю истории, с самого раннего детства. Когда нибудь я стану писателем, и тогда настоящая жизнь оставит меня в покое. А пока я могу только придумывать её.
И делиться с тобой, мой невидимый читатель.
Лес вдохновляет меня. Пишет мне письма. Буква А. Что бы это значило ?

Мне уже четырнадцать, не расcчитываю прожить дольше. Мне не дадут жить, не дадут умереть. Зато всё это я смогу проделать понарошку.