Я хотела человека-Ветра. я получила. Все мои желания пугающе сбываются. в самый неожиданный момент. бойтесь. бойтесь желаний. а пока остается стоять столбом и любоваться на перемещения воздуха. Не поймать ни в один сачок, разве что пригласить на чай и открыть форточку чтоб не разбил себе лоб. когда будет лететь в ночь.
Чудовище на мою голову.

3 часа ночи. Если уж оставлять здесь записи раз в год, то пусть эта будет о следующем.
Легко и радостно гулять по городу с гордо поднятой головой.
Взять на себя ответственность за все происходящее с тобой же невероятно тяжело. Но ведь в этом случает ты сам можешь все исправить, правда?
Страшно - это когда на высоте в 1000 метров не раскрывается основной парашют.
Очень страшно - это когда на высоте в 300м не раскрывается запасной.
Все остальное фантики и пищалки.
Спасибо той сотне лиц, что была со мной на протяжении 5 месяцев. Набранный за это время багаж из историй, эмоций и впечатлений кажется не пронести ни через одну таможню времени. Но я все равно попытаюсь.
Я не нашла человека, похожего на Ветер. Но нашла человека, похожего на все времена года. Он поддерживает все мои безумные идеи и следует параллельным курсом.
Я сматываюсь в Питер. И я понятия не имею, что я буду делать в случае провала.Ни одного запасного аэродрома.
"Делаю то, что чувствую и чувствуючто делаю правильно"
И в конце концов. "Карандаш не может не писать."

Она просыпается каждое утро в мире прописанных идеалов и ценностей. Вся из себя несбывшаяся и несущая беспорядок. Заваривает свой чай или кофе и почти сразу сбегает из дома. Чтобы выкурить свою первую сигарету. Свою вторую сигарету. Чтобы пугать случайных прохожих беззаботным видом и разливающимся вокруг не то безумием, не то одиночеством. Чтобы слушать музыку и думать свои путаные мысли. Читать свои любимые книги. Изображать из себя вольный ветер.
Вот черт, сегодня она - это я.
И я готова отдать все свои сокровища (коробки исписанных тетрадей, пол сотни тюбиков масляной краски, три пуговицы и 7 рублей) за возможность не становиться кем-то еще по крайней мере лет пять.
Я опять убегаю от ответственности.
Мне по-прежнему 17 лет.

Хочу сидеть на прокуренной кухне, с бутылкой вина и людьми, которых хочу видеть.
Хочу говорить, иступленно и опьяняюще весело, размахивая руками, до хрипоты, до боли в горле, пока воздух не кончится. А потом заткнуться и слушать. Пока не наступит следующая вечность.
И еще. Чтобы падал снег.

Спаси меня, небо, укрой от рыжих лучей усталые глаза. В них мелькает нарезка из кадров самого среднего качества. Половину из них я нарисовала сама, четверть - все мои знакомые, прочее можно списать на побочные эффекты киноиндустрии. Глаза режет, жжет, они бы пожалуй отшатнулись, если б могли, от всего этого безобразия, но им не спастись. Даже если они спрячутся в самый дальний угол моей черепушки.
С моими днями, моими вечностями скоро можно будет играть в игру "найдите 10 отличий". И ей-ей найдется именно десть несостыковок, не больше. Завтрак, обед и ужин, коэффецент невысыпания и кое что из мелочей. Я не удивлюсь, если однажды все перепутаю, и начну жить в обратную сторону и может даже через день.
Химеры в смятении. Бросаются возводить воздушные замки. Бросаются громить воздушные замки. Бросаются на стены и подначивают Сдобшиза бросаться пончиками в прохожих с балкона. А я думаю о том, что мы все устали смотреть немое кино и слушать музыку в темноте. Устали вставать, ходить в тысячу мест, где по невероятному стечению обстоятельств требуется наше присутствие, и возможно дышать.

- С тобой просто случилось самое страшное. Жизнь вошла в привычку.
Салливан Бродячий Пес чужими словами выносит мне приговор, ставит диагноз. И назначает лечение.
- Кидаться пончиками пойдешь ты.

Синяя вуаль рассыпается в труху. Меня не спасти ни от моих истерик, ни от сомнений. Это явный минус. И это скрытый плюс.

Сессия выносит мозг в район Азорских островов. Днем на плечи наваливается солнечный свет и в глаза заползают черные буквы. Днем у меня приступ. Тяга к хаотичным перемещениям в пространстве и производству дыма. Мне опять 17. Мой верный спутник - рюкзак - несет в себе три тысячи книг и пару тетрадей. После всех дневных подвигов ночью мне снятся страшные Корнелии Сципионы, многочисленные Ганнибалы организованно переходят Альпы, а Спарта в очередной раз не является на марафонскую битву. В редкие моменты, когда я все же выползаю на работу, вид принтера вгоняет меня в ступор, а накладные начинают рассказывать мне о том, как в далеком и мохнатом году дорийцы вытесняли ахейцев с Пелопоннесского полуострова.
Еще немного и я тоже захочу в Биробиджан.
Скоро на мои поиски можно будет высылать спасательные экспедиции.

- Антидепрессанты… Знаете что это такое? Это когда вставать не хочется, просыпаться не нравится, все мрачное, настроение поганое, (. . .) И вот тогда-то вас начинают лечить…
- А что, это надо лечить?

Камни падают вверх, люди падают вниз.
Апокалипсис зимы отменяется. Март рассыпается по городу снегом и прячется колючими льдинками под ресницы прохожих. Мы все устали ждать перемен. Падения курса доллара, победы на чемпионате мира по футболу, эволюции старого москвича в бентли, и того, что сосед Вася перестанет выносить мусор вам под дверь. Ожидание материализуется в аляповатую претенциозную скульптуру и рассыпается на морозном воздухе в прах. Не ждите с неба хороших вестей. Затянутое смогом и неоновыми нитями оно проклянет вас, года вы попросите о благословении, подарит проездной на месяц, когда вы потребуете свободы, и час с Незнакомкой вместо любви. В этом сезоне оно честное, непременно циничное, и в общем даже круче чем волшебник из страны Оз.
Возрадуйтесь, боги умерли, теперь все придется делать самим. Снег искрится в морозном воздухе, ноги весело скользят на льду.
Агония зимы будет долгой.
(Архивное)

П.С. В апрельском воздухе возникают белые хлопья. Я думаю, это рушится небо.

Я перестала пользоваться домашним телефоном.

11:00 Привычно поднимаю трубку местного. Так же обыденно кладу обратно и поднимаю взамен городской. Семь волшебных цифр и мой голос долетит до центра вселенной. Чудный шанс пообщаться с некоторыми младшими представителями старших демонов. Я посылаю набор из десятка разномастных цифр. Мне в ответ присылают спасибо.
Вот уж действительно. Спаси-бо…
Трижды вжик-вжик по часовой стрелке – дайте мне номер последнего требования.
Семь раз нажать – один раз сверить остатки
Снова трижды и снова семь. И еще раз по семь, и «нет, это не детский сад» и «да, это не гаражный отдел».
АТС – это злобный восьминогий монстр. Он опутал нас липкими нитями и, как порядочный паук, конечно же намеревается съесть.
Сонное бормотание телевизора снова прерывается визгом телефона. На этот раз начальского, у которого принципиально никто не сидит, и трубку, соответственно, не поднимает.

Если подумать, у меня разыгралась аллергия на любой вид связи.

Заприте меня в пыльном чулане, пахнущим старым деревом и зимой, среди старых елочных игрушек, банок с вареньем и сломанных велосипедов. Присылайте еду через маленькое окошко, и не забудьте повесить табличку на дверцу «не влезать, убьет». Раз в месяц мне можно сообщать, что на улице хорошая погода или напротив крайне паршивая. Раз в год – что из этого чертова города тоже иногда видны звезды. А я буду писать сонеты из точек-тире, и рисовать серой пылью по густой темноте полосатые облака.
Лет через сто, когда вернется мода на ретро, меня можно будет изъять. И, возможно, сдать в музей.

А может я не хочу решать свои проблемы потому, что боюсь что тогда мне нечего будет писать.

Может ли это быть правдой?

Молчание - смерть.

Город похоронил меня до весны.

P.S. hold nothing

Общественный транспорт – как макет ада. В нем тесно, настолько, что кажется что твоя рука переходит в чужое копыто или иную конечность, и душно, словно следующим вдохом ты втянешь в себя пространство.

Утро – как проклятье насылаемое богами. Потому что утром нужно просыпаться. А это трагедия. Пробуждение делит время на вчера и сегодня. Если б могла – вообще не спала бы.

Январское повышение званий и выдача наград подтвердили – я работаю за воздух.

Я живу вчерашним днем. Особенности работы: у нас караются вчерашние грехи.

Я работаю в аду уже вторую вечность.
И это еще не предел.

Чертовы 19 лет.

P.s. Но есть одно но. сегодня я по уши в масляной краске, и чувствую себя живой.

В колонках играет - The Devils wears Prada - You can`t spell "Crap" without "C"
Настроение сейчас - В зазеркалье

Твоим символом должна была быть бабочка.
Почему?
Потому что ты надолго был вычеркнут из списка существующих. Отгороженный от мира собственноручно сплетенными нитями. А теперь ты лишь изредка касаешься своими тонкими лапками того, от чего раньше не мог оторваться.
Твоим символом должна была бы быть бабочка.
Но ты - ветер.

В колонках играет - AC/Dc - Highway to Hell
«Писатель это не тот, кто проживает три или тридцать три жизни. Но трицдать три тысячи жизней и каждую на полном вдохе. Отдавать в чужие руки – что кидать в колодец, а он глубокий, сука, и ни звука тебе в ответ не выдаст»
/Саймон/
Каждый раз, когда заканчивается очередной Период (сиреневый, зеленый, больших квадратов – не важно) мне кажется, что больше я не напишу ни строчки. Я умираю. Я уже умерла. Я давно зомби, догоревшая спичка. Это как длинный черный тоннель, который вроде бы и не должен кончаться. Мыслеобразы чиркают по поверхности мозга и, как элементарные частицы на специальной пластине, оставляют следы. И мне их ни за что не поймать за длинные хвосты. Это мой личный конец света.

Тяга к писательству – это проклятье. Особенно, если она не подкреплена значительным талантом или упорством.