Сначала прослушала и сохранила звуковой файл чтения этой вещи самим Бродским. Потом стала пытаться расшифровать для себя: почему эти стихи с голоса (не люблю) так запомнились и звучат внутри меня, как мои слова. Потом стала читать в интернете попытки объяснения других. Как всегда люди пишут не о сути вещи, а о литературных особенностях. Таки окончания, другие суффиксы, то усиливает, это угнетает. Т.е. ремесло. Разбирают на винтики и рассматривают: как, из чего сделано.
Это моя попытка понять. Наверное еще буду дописывать.
Письма династии Минь
1977
"Скоро тринадцать лет, как соловей из клетки (м.б. 13 лет никак не связано с хронологией, а просто несчастное число)
вырвался и улетел. И, на ночь глядя, таблетки
богдыхан запивает кровью проштрафившегося портного,
откидывается на подушки и, включив заводного,
погружается в сон, убаюканный ровной песней. (как я вместо живого общения включаю аудиокнигу и убаюканная ей, засыпаю)
Вот такие теперь мы празднуем в Поднебесной (недавно где-то натолкнулась, что так называли Китай)
невеселые, нечетные годовщины. (а почему невеселые? Ведь соловей улетел на свободу.)
Специальное зеркало, разглаживающее морщины, (м.б просто старение, которого так боятся все, особенно женщины. Молодиться с каждым годом все дороже)
каждый год дорожает. Наш маленький сад в упадке.
Небо тоже исколото шпилями, как лопатки (м.б. Не только земная жизнь маленький садик, но и небо "знак дурных предвестий". Затылок исколот. Какой болезненный образ. Но шпили это скорее образ западного города, Андерсеновского)
и затылок больного (которого только спину
мы и видим). И я иногда объясняю сыну
богдыхана природу звезд, а он отпускает шутки. (я раньше читала, не А, - И. Меняет смысл, не соединяя, а разделяя. Как часто я говорю серьезные вещи, а кто-то отпускает шутки. Идиот, как этот сын богдехана зная свою безнаказанность. Сам Бродский как раз читает «И»)
Это письмо от твоей, возлюбленный, Дикой Утки
писано тушью на рисовой тонкой бумаге, что дала мне императрица. (м.б., чтобы подчеркнуть значимость этого послания. Богдехан ощущение деспотизма, императрица — сочувствия.)
Почему-то вокруг все больше бумаги, все меньше риса". (мертвого, чем живого. Вторичного, чем сущего, необходимого. Без риса жить нельзя, без бумаги обойтись можно)
II
"Дорога в тысячу ли начинается с одного
шага, -- гласит пословица. Жалко, что от него
не зависит дорога обратно, превосходящая многократно
тысячу ли. Особенно отсчитывая от "о". (в «Элегии» говорится есть сравнение со шнуром телефона и позвоночником динозавра, по которому звонишь в послезавтра инвалиду, потерявшему все. И позвонить по этому телефону все равно, что выползти из воды на сушу).
Одна ли тысяча ли, две ли тысячи ли --
тысяча означает, что ты сейчас вдали
от родимого крова, и зараза бессмысленности со слова
перекидывается на цифры; особенно на нули. (бессмысленность цифр, которые все ноль. Хорошо в «Маленьком принце», о взрослых, которые видят мир только через числа. Как меня убивает вопрос сколько - к чему бы не относился).
Ветер несет нас на Запад, как желтые семена
из лопнувшего стручка, -- туда, где стоит Стена.
На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф,
как любые другие неразборчивые письмена.
(Стена, не только географическая Восток – Запад, а преграда, о которую разбивается все, расплющивается. Человека не видно, остается только тень похожая на иероглиф, не потому что страшен, а потому, что непонятен, как чужие письмена, м.б. непонятные предзнаменования. Как у Марины, когда плыла в Союз. Недавно о буквах иврита услышала – страшные иероглифы. Те же «каббалистические знаки». Просто непонятные письмена. Еврейские буквы - это как-будто отраженные в зеркале буквы справа налево. Зеркала всегда внушали ужас и страх.)
Движенье в одну сторону превращает меня
в нечто вытянутое, как голова коня. (почему-то сразу представляю лицо Пастернака)
Силы, жившие в теле, ушли на трение тени
о сухие колосья дикого ячменя".
(Жизнь уходит на видимость (тени) . соприкосновение с Время, с Вечность. Дикий ячмень, как и желтые семена из лопнувшего стручка). Вытянутое, стремительно мчащееся в одну сторону, т.е. к смерти, как те кони у Раби Нахмана, которые так скачут, так несутся. (ночь и день).
-----------------------------------------------------------------------------------
Интервью Бродского незнамо кому.
----------------
В письме Брежневу вы писали о том, что останетесь русским поэтом. Сейчас вы американский писатель. Что лежит между двумя этими определениями?
- Нет, я русский поэт, английский эссеист и американский гражданин. Вот так оно и есть.
- Планируете ли вы еще какие-либо изменения, от русского поэта через английского эссеиста - куда-то еще?
- Я ничего не планирую. Все, что происходит со мной, происходит органическим образом.
- Тогда такой вопрос: вы создаете обстоятельства или обстоятельства создают вас?
- Ну, для того, чтобы ответить на этот вопрос, необходимо в начале определить, что такое «обстоятельства», не говоря уж о том, что хотелось бы еще определить, что такое «я». Но во всяком случае я стараюсь не быть их жертвой.
- Хорошо. Вот мы здесь сидим с вами в канадском городе Торонто, так далеко от того Ленинграда, где вы начинали свою жизнь. С тех пор вы, если так можно выразиться, сделали такую блестящую творческую карьеру...
- Это вам так кажется...
-Да, именно к этому я и клоню. Недавно вышла книжка другого знаменитого человека - актера Марлона Брандо. И там он, помимо прочего, пишет, что всемирная слава, признание, деньги-оказались не самым главным для него. Конечно, он где-то кокетничает, не раскрывает до конца, что же это - главное. А что бы вы сказали по этому поводу?
- Главное - здоровье! Так меня учили в казарме.
- Какая из культур - русская, еврейская, англоязычная оказала на вас наибольшее влияние?
- Ну, еврейская в меньшей степени, хотя по крови я стопроцентный еврей. Русская - да. А что касается культуры вообще, то для меня культура в первую очередь -это письменность. Поэтому на меня оказали наибольшее влияние русскоязычная и англоязычная письменность, русскоязычная и англоязычная литература. Много, всего -американская литература, европейская культура, частью которой является русская культура.
- Скорее часть русской культуры?
- Ну почему же - часть? Русская культура
- одна из составляющих христианской культуры, ее некоторый аспект.
-Мне казалось, что жители России и после столетий христианства все-таки больше остались язычниками. Что и определяет особый склад этого народа, его особую судьбу и особую культуру.
- Я не думаю, что это так. Впрочем, рассуждать об этом можно очень долго, но стоит заметить, что и большинство западных культур сохраняют в себе языческий элемент.
- Вопрос в том, какое начало преобладает в культуре. И второе - по поводу русской, или, точнее, российской культуры. Та европейская культура, о которой вы говорили применительно к России, представляет, по-моему, лишь тонкую пленку над океаном хаоса. Потенциалом этого хаоса культура во многом и живет, но при любом его резком движении она рвется и ее буквально сдувает с поверхности. Что, кстати, отчетливо заметно в России в настоящее время. Вы прекрасно знаете, что европейская культура, которой живет и дышит российская интеллигенция, резко отличается от общенародной культуры. Это не значит, что одна из них лучше или хуже; просто они разные, что и порождает конфликты.
- Вы знаете, мне так не кажется. Особенно в двадцатом веке, когда происходило большое движение, перемешивание масс, «стирание грани между городом и деревней». Нет, я не думаю, что это пленка. Скорее, образовалось что-то общее. Недавно я видел книгу, там была большая фотография представителей нынешней русской интеллигенции. На заднем плане за ними на одной стене висело замечательное распятие, а на другой - медвежья шкура.
- Такой синтез: с одной стороны, распятие -христианство, а с другой - медвежья шкура - язычество.
- Да, синтез произошел. Та фотография свидетельствует об абсолютной декоративности и того, и другого. Не надо отнимать у народа ни того ни другого, поскольку народ имеет отношение ко всему на свете. И даже, если бы это было так, как вы говорите, так ведь это все и является, русской культурой, вот это сочетание пленки и хаоса.
- Что вы чувствуете в отношении родины, России?
- Жалость. Это такое общее, все покрывающее чувство.
- А что касается мира?
- Брезгливость, в общем. Довольно брезгливое отношение к происходящему, к тем тенденциям, к тем культурным сдвигам, которые имеют место быть. Неприязненное, в общем, ощущение.
- У меня лично ощущение, что мир вступает в эпоху нового варварства.
- Можно и так сформулировать. Но за этим масса нюансов, масса оценочных неточностей, например, новое варварство. Я не думаю, что-то особенность нашего столетия, что можно говорить о новом варварстве. Это все то же самое варварство, бесконечная, бездонная пошлость человеческого сердца. И она прорывается всегда, в различных утопических системах, в частности. Но сейчас возникает новая демографическая ситуация, беспрецедентная, к которой культуры и их носители оказываются неподготовленными.
- У вас такой замечательный питерский акцент...
- У меня - акцент!?
-Ну да. Произношение, если угодно. Я, как бывший москвич, говорю мягче - «што», а вы, как петербуржец, - «что», с отчетливым «ч»,
- Угу.
- Вернемся к Питеру и к сенсорным способностям лирического гения. Вам было 18 лет, шла вся эта чехарда вокруг. Что вы чувствовали, что ощущали по поводу своего будущего?
- В 18 лет - да и не только в 18 лет, а и сейчас, когда мне 54, - внятного ощущения будущего у меня не было.
Моего будущего. Что же касается того общества, в котором я жил, этого зверинца, то у меня было ощущение, что я проживу в нем всю жизнь и что ничем хорошим это не кончится, поскольку конца не было видно. Позже мне стало мерещиться, что рано или поздно все это развалится, лет за 5 до всех этих внезапных перемен. Меня как-то пригласили в Государственный департамент, чтобы я высказал что-то по поводу будущего СССР и так далее. Что, в общем-то, не моя профессия. Но, тем не менее, я им сформулировал цепь событий, которые более-менее похоже потом имели место.
Вы знаете, что в этом столетии быть пророком довольно просто, особенно на таком материале, как «возлюбленное отечество. В целом же, как мне кажется, у русского чело века нет не то что способностей, а аппетита, желанию размышлять о будущем, и не просто размышлять, а как-то его для себя формулировать. При всех достоинствах наших инакомыслящих, которые были готовы пойти в тюрьму или даже принять смерть за свои убеждения, при всем их героизме ни один из них не потрудился набросать план будущего, альтернативу тому, чему они противостояли. Причина в том, что эта мысль о будущем была узурпирована у русского человека в первую очередь государством. Это просто отбивает всякий аппетит. Да еще государственная пропаганда «светлого будущего». Кроме того, у нас из общества совершенно исчезло ощущение эволюции, ритма эволюционного. В итоге, либо полная статика, либо сильные потрясения. И поэтому человек не планирует будущего. В частности, не было идеи savings, сбережений. Даже сегодня нет, поскольку весь этот чудовищный разбой свидетельствует только о том, что человек не планирует. Все эти замечательные молодые люди, которые с оружием в руках пристают к вашему горлу, все это очень просто. Просто попытка сократить расстояние между причиной и следствием, но не мысль о будущем, даже если вес это происходит из-за денег. Это не реальный планомерный разбой, который осуществлялся, например, советским государством или осуществлялся здесь большими воротилами и жуликами. Скорее, нервическое поведение, когда человек не заглядывает далеко вперед.
- Раз уж мы заговорили о будущем, как мне думается, Россия обладает своим каким-то особым чувством времени, более того, существует в своем каком-то особом времени, в отличном от времени так называемой «западной цивилизации». И отсюда ее внутренняя и внешняя конфликтность.
- Нет, я думаю, не надо этого преувеличивать. Все мы живем в более-менее одном времени и одном пространстве. Но есть разные ритмы существования.
- Вы бросили несколько слов, полных разочарования в людях. Вы действительно разочаровались в людях?
- Нет, я не разочаровался. Но я более-менее мизантроп.
- Тем не менее, от, так скажем, деятелей духовной сферы всегда ждут каких-то моральных наставлений, своего рода заповедей.
- Я не деятель духовной сферы. Я создаю ценности эстетического порядка. Но, впрочем, можно заметить, что эстетика - мать этики. И человек со вкусом не совершит тех ошибок, которые совершает человек без вкуса.
- Итак, заповедь: развивайте чувство вкуса, оно, может быть, спасет мир?
- Да. Ведь культура цивилизует. Но вместе с тем:, человек выбирает себе объект страсти, исходя не из этических, а из эстетических категорий. Если же наоборот, то может получиться так, что вам не захочется лезть под одеяло с таким этическим объектом.
- Есть такой идиотский вопрос, который я просто никак не могу обойти: над чем вы сейчас работаете?
- Над собой!
- А над кем-нибудь еще?
- В основном, над собой. Я, в основном, сочиняю всякие там статейки, эссе. Книжка эссе должна выйти. И еще книжка стихов.
- По-английски?
-И по-русски и по-английски.
-И еще один сакраментальный вопрос. Процесс творчества: как это рождается?
- Ну, как сказала Анна Андреевна Ахматова, из чудовищного сора. То есть из всего. Обрывки шлягеров, только что прочитанное, услышанное на улице. Из этого всего. И из отношения к миру.
- И все-таки, вы каким-то образом вынуждаете это родиться, или же оно идет извне?
- Скорее, второе. Но, в общем, довольно трудно различить. Есть большой элемент инерции в том, что происходит с тобой, с твоим творчеством. Сегодня я вполне профессионален, достаточно, чтобы сочинить что-то, если меня попросят. Правда, этого не происходит.
- Вы не потеряли вкуса к жизни?
- Мне трудно об этом судить. Иногда кажется, что да, иногда - что нет.
Вам бы не хотелось вернуться в Россию?
- Это то же самое, что возвращаться к первой жене. В этом есть привлекательные аспекты, но мне не нравятся чувства, которые у меня все это вызывают. По нескольким причинам я от этого воздерживаюсь. Первое: дважды в одну и ту же речку не ступишь. Второе: поскольку у меня сейчас вот этот нимб, то, боюсь, что я бы стал предметом...
- ...культа?
- Культа - нет, скорее, разнообразных упований и положительных чувств. А быть предметом положительных чувств гораздо труднее, чем предметом ненависти. Третье: не хотелось бы оказаться в положении человека, который находится в лучших условиях, нежели большинство. Я не могу себе представить ситуацию, хотя это вполне реально, когда просящий у вас милостыню оказывается вашим одноклассником. Есть люди, которых такая перспектива не пугает, которые находят ее привлекательной, но это дело темперамента. Я человек другого темперамента, и меня не привлекает перспектива въезда в Иерусалим на белом коне. Я несильно раз собирался приехать в Россию инкогнито, но то времени нет, то здоровья не хватает, то какие-то срочные задачи требуется решать.
- Вернемся к прошлому. Вы сознательно бросали вызов советской власти или же это получалось чисто поэтически?
- Я никогда никому вызова не бросал. Более того, я советскую власть в своем сознании никак не объективировал. Для нашего поколения это было неизбежное зло, на которое стараешься не обращать внимания, попросту игнорировать. Я могу сказать, хотя это косвенная похвала самому себе, что всю свою жизнь я вел себя, как мне представляется, наиболее естественным образом. Так что все поведение было в большой степени инстинктивным, знаете, как собака руководствуется ушами и ноздрями. То есть, если я от чего-то отворачивался, в чем-то не участвовал, то это только потому, что это было невыносимо органически и эстетически, что одно и то же.
- Мы знаем, что многие другие ситуации кончались далеко не так благополучно. Вы же понимали, на что идете?
- Ну, не понять этого было нельзя. Я был тогда моложе. Не знаю, как я повел бы себя сейчас в аналогичных условиях. Надеюсь, что таким же образом. Но, на самом деле, это поведение, а не выбор. Это органика. Ведь вы прочитали в книжках, как это должно быть. И если вести себя по-другому, то значит -компрометировать книжки, вроде бы в книжках одно, а в жизни другое. А мне так не казалось, по крайней мере по тем книжкам, что я читал. Ведь литературная карьера - это своего рода послушание в миру, интеллектуальный путь если не к святости, то к самосовершенствованию. И однажды став на такой путь, с него сходить неохота. Хочется быть лучше, а не хуже.
- Невозможно принять правила игры, которые навязывала система и в которых духовное совершенствование было практически исключено.
- Совершенно верно. Главными авторитетами для меня были Мелвилл, Пруст, Федор Михайлович. И выбор был - либо говорить на их языке, либо на языке начальников. Я никогда не пойму, и с этим непониманием я, видно, и в землю лягу, как все остальные люди могли вести себя иначе?
- То есть, проблема конформизма для вас остается...
- ...да, большой загадкой.
- Инстинкт звериный. У вас - один, у других - другой. Разная порода.
- Ну, надо быть демократом!..
-...и не забывать, что первоначально демократия существовала в условиях античного рабовладения!, А Достоевский - чем он для вас важен?
- Во-первых, это самый лучший русский стилист. Тут уже не чисто эстетическое, а физиологическое ощущение от чтения. С другой стороны, хотя он считается защитником Добра, христианским писателем, другого такого адвоката Зла литература не знала. Знаете, есть такое выражение - to give your opponent fair trial? Вы сначала выслушиваете все аргументы противной стороны и только потом выдвигаете свои. Этим Достоевский замечательнее всех других русских писателей. Он вначале перечисляет все аргументы, включая метафизические, дьявола, и только потом, а не с порога начинает приводить аргументы добра.
-Идея, восходящая еще к Томасу Манну, если не раньше,-творческий гений должен иметь какое-то отклонение, что-то такое ненормативное, что провоцирует его особое восприятие мира и особое выражение этого восприятия и, в итоге, рождает оригинального художника. Справедливо ли это?
- Это ничего не объясняет. Существует масса людей с аномалиями, которые ничего творческого не производят. Более того, можно просидеть четверть века в лагере, пережить бомбардировку Хиросимы, объехать полмира и не написать ни строчки. А можно, проведя одну ночь с женщиной, написать «Я помню чудное мгновенье…»
- Настоящий художник возникает вместе с созданием собственного мира. Собственный мир определен нестандартным взглядом. А нестандартный взгляд-это уже какое-то отклонение.
- Нет, я все-таки с этим не согласен. К примеру Александр Сергеевич был абсолютно нормальный человек. Аномалия возможно лишь как частный случай.
- Как, по-вашему, золотой век русской культуры кончился?
- Я бы сказал, что время России в мире ушло. В ближайшем будущем она уже не будет на переднем крае социальных и культурных перемен. В России был упущен огромный шанс, когда попытались построить массовое общество, но не смогли, решили вернуться к капитализму. Ведь капитализм - это атомизация общества, особенно культурная атомизация. А идея организации массового общества, социалистическая идея, несмотря на все наше отвращение к этому слову, никогда не умрет. Она будет модифицироваться. И я думаю, что у России был шанс - где-нибудь году в восемьдесят восьмом, восемьдесят девятом - перевести ее в новое измерение. Но это и в голову не приходило тем, кто страной распоряжался.
- И чем бы такое общество характеризовалось?
- Прежде всего - сохранением эгалитарного ощущения, ощущения равенства. И отсутствием сегодняшнего шкурного себялюбия, в которое все погружены.
- То есть, меньше пришедшего Хама?
- Именно. Пришедшего Зверя, если хотите.
- Человеческое проявление Хама и есть Зверь.
- Да. Жалко, что все так получилось.
Серия сообщений "Бродский":
Часть 1 - "Письма династии Минь"
Часть 2 - Бродский и Ерофеев
Серия сообщений "Умные мысли":
Часть 1 - Смысл жизни
Часть 2 - Ясновидение (Ванга)
...
Часть 8 - Семерка кубков и "Плавание" Бодлера
Часть 9 - Слова, слова, слова
Часть 10 - "Письма династии Минь"
Часть 11 - Пурим, или Мартовские Иды