http://bouriac.narod.ru/Solonevich.htm
Обычно я не выискиваю, кого бы покритиковать за его писанину:
наоборот, я ищу, чего бы почитать с пользой и удовольствием. Но
когда начинаю читать, случается, удивляюсь тому, насколько репу-
тация автора расходится с моим собственным от него впечатлением.
* * *
Великий русский мыслитель Иван Солоневич (1891-1953), разобла-
читель советского социализма, сегодня довольно востребован в Рос-
сии. Его ценят как блестящего апологета имперскости, выявлявшего
скрытых врагов русского народа и остроумно отметавшего самостий-
ные потуги украинцев и белорусов. Писал он ярко, содержательно,
аргументированно и впечатлял местами очень сильно даже доверчиво-
го меня, пока мне не попался в руки его выдающийся труд "Россия в
концлагере". Вообще говоря, сомнение в Солоневиче начало у меня
расти ещё из-за "Диктатуры импотентов", да и в знаменитой "Народ-
ной монархии" кривизны хватает, но только "Россия в концлагере"
меня просветлила окончательно.
Кто такой Солоневич, если называть вещи своими именами? Да в
первую очередь -- ЖЛОБ. А ещё спортивный деятель, курильщик, лжи-
вый советский газетчик, лагерный активист, эмигрант, пособник
нацистов, прятальщик за чужие спины и заплетатель русских мозгов.
Но в первую очередь, конечно же, жлоб, причём настолько органи-
ческий, что он сам даже не чувствовал необходимости скрывать это.
Восторженные поклонники Солоневича -- это, как правило, те, кто
читали "Народную монархию", но не читали "России в концлагере"
или хотя бы "Диктатуры импотентов".
Жлоб -- это индивид, который пренебрегает здравыми интересами
других людей и общества в целом, если не видит в них собственной
непосредственной выгоды. Разумеется, "жлоб", "клеветник" и пр. --
характеристики очень грубые и конкретные, и чтобы бросаться ими в
знаменитого писателя, надо иметь очень веские аргументы. Но с
аргументами-то как раз нет проблем -- благодаря разговорчивости
самого Солоневича.
Кстати сказать, то, что с выдающимся земляком дело не чисто,
заметил не я один. К примеру, у Сергея Дроздова есть отличная
статья "Биография И. Л. Солоневича, опыт сравнительного анализа".
А в этой статье имеются, в свою очередь, ссылки на тоже интерес-
ные материалы.
* * *
Солоневич в статье "Россия, революция и еврейство" сообщает
о себе проникновенно:
"Но, например, я, белорусский мужик..."
Врёт он. На самом деле дедушки у "мужика" Солоневича были свя-
щеннослужителями, папа -- редактором газеты. Таким образом полу-
чается, что капать людям на мозги -- это у великого русского
мыслителя наследственное.
Всю свою советскую жизнь, включая лагерную, Солоневич выворачи-
вался не просто так, а за счёт других. Его "Россия в концлагере"
-- это откровения жлоба. Досоветская и послесоветская жизнь
Солоневича -- тоже отнюдь не без жлобских вывертов.
Будучи по убеждениям насквозь жлобом, Солоневич не участвовал
ни в революции, ни в контрреволюции; ни в Первой Мировой войне,
ни во Второй. Эй, мне куда симпатичнее, к примеру, такие антисо-
ветчики, как Гуль, Слащов, Шульгин, -- за то, что они месили
сапогами военную грязь на общих основаниях. И показательно, что
Слащов и Шульгин вернулись в Советскую Россию, а жлоб Солоневич
сбежал из неё. С Советской властью Солоневич никогда практически
не боролся: сначала он кормился при ней жлобскими способами,
потом "свалил" из страны и стал кормиться подталкиванием других
к борьбе.
Из автобиографических заметок Солоневича:
"В начале августа 1916 года я был наконец призван в армию и
зачислен рядовым в лейб-гвардии кексгольмский полк. Принимая во
внимание мои глаза -- одна двадцатая нормального зрения, в полку
не нашли для меня никакого иного места, как швейная мастерская.
Швейная мастерская меня вовсе не устраивала. и так как для
сотрудника 'нового времени' не все уставы были писаны, то скоро
и совершенно безболезненно был найден разумный компромисс -- я
организовал регулярные спортивные занятия для учебной команды и
нерегулярные спортивные развлечения для остальной солдатской
массы. я приезжал в казармы в 6 утра и уезжал в 10 дня".
То есть, этот спортивный жлобяра с младых ногтей отчивал свою
технику выкручивания за счёт других. Слегка подслеповатый "шкаф"
с огромными кулачищами, возражать против которых честным людм
было затруднительно. Вообще-то приличные люди отказываются даже
от положенных льгот, тогда как неприличные выдуривают себе
неположенные. Если судить по тому, как выглядят у Солоневича
глаза на его очкастых фотографиях, очки он носил с не очень
кривыми стёклами. Да и чтобы, например, раненных бойцов с поля
боя вытаскивать, хорошее зрение не обязательно. В основном
желание требуется.
Из биографии Солоневича:
"Во время начала Первой мировой войны Солоневич устроился на
работу в суворинское 'Новое время', где в разное время трудились
такие великие деятели русской культуры и публицисты, как А.П.
Чехов, В.В. Розанов, М.О. Меньшиков. В ней он делал обзоры
провинциальной печати, работал в отделе информации. В это же
время Иван Лукьянович был призван в лейб-гвардии Кексгольмский
полк, но на фронт его не взяли, т.к. был близорук и носил очки.
В школу прапорщиков его не пустили из-за его косноязычия".
(С. Лобанов "Православное информационное агенство").
Что здесь означает "косноязычие", не понятно. Заикание? Шепеля-
вость? Неспособность связать два слова? Одно ясно: пострадать за
Россию человек определённо не рвался. Но после своего побега из
СССР явно уклонявшийся от всяких боевых действий Солоневич имел
наглость основать какое-то "штабс-капитанское движение", хотя
сам не был и подпоручиком.
Во время своего пребывания на свободе в СССР Солоневич ни в
одной антисоветской акции замешан не был, если не считать возмож-
ных фиг в кармане. А ненавидел он Советскую власть в основном из
желудочно-кишечных соображений. Надо заметить, Солоневич при его
могучей комплекции жрал наверняка за двоих, а работал головой в
лучшем случае за одного, отсюда и случавшийся иногда в начале
его советской карьеры недобор калорий, так негативно отразившийся
на отношении Солоневича к социализму.
Оказавшись в лагере после неудачной попытки свалить "за бугор",
Солоневич, одержимый привычной мыслью, как потеплее устроиться и
выжить за счёт других, стал активно сотрудничать с лагерной
администрацией, причём с самого первого дня. В этом не было для
него ничего нового: почти свою советскую жизнь он был "при
должности" в управленческомом аппарате, а именно в профсоюзном, и
с выгодой участвовал во всякой официозной пропагандистской
чепухе.
Значительную часть лагерных воспоминаний Солоневича составляют
сладострастные описания его собственных пьянок с комсоставом ГПУ
и менее значительными лицами. В соединении с назойливой темой
курения, красной нитью проходящей через всю книгу, получается
характерный портрет "спортивного деятеля" -- абсурдизатора
народных масс.
Ясно, что такая тварь никогда не пойдёт в атаку в серой цепи
простых человечков, а постарается отсидеться в штабе -- или в
редакции тыловой патриотической газеты. В знаменитой "Народной
монархии", завоёвывающей сердца добропорядочных дураков, эта
жлобская суть Солоневича в глаза не бросается потому только, что
там он мало пишет о себе.
В первые годы Советской власти спорт в СССР ещё не был такой
мерзостью, какой он стал в её последние годы, но всё-таки он
начинал становиться мерзостью, причём с участием Солоневича --
гордо описавшего, как он создавал "водные станции" и т. п., когда
надо было всего лишь поощрять заботу людей об их физическом
развитии и обеспечивать для этого элементарные условия, вроде
наличия в продаже дешёвых гантель и гирь.
После побега за границу Солоневич сначала перебивался в капита-
листическом раю всякими несолидными для интеллигента работами типа
погрузочно-разгрузочных, потом как специалист по СССР вообще и по
советским концлагерям в частности пристроился зарабатывать на
жизнь антисоветизмом. Надо ведь было чем-то кормиться, а антисо-
ветская писанина хорошо пошла, так что он на неё и переключился
-- и постепенно развился в выдающегося антисоветского и
монархического публициста.
Антисоветизм Солоневича -- в основном злобный и довольно
поверхностный. К примеру, в "России в концлагере" Иван Лукьянович
много щёлкает зубами по поводу "выдвиженцев", хотя "выдвиженцы"
-- советский феномен лишь постольку, поскольку в СССР формирова-
лась новая социальная иерархия. Вообще же карьеризм отнюдь не
есть специфическое советское явление.
Хотела ли Советская власть стать хорошей? Хотела. Старалась
она? Ещё как! И со временем сильно подправилась ведь. Помог ли
эффектный писатель Иван Солоневич чем-то в исправлении Советской
власти? Отнюдь нет, он даже задачи такой себе не ставил.
И, между прочим, что было большевикам делать в тех условиях, в
каких они оказались? Сдать власть другим? Но другие вряд ли бы
действовали в тех же условиях много лучше большевиков: дело ведь
было не только в жестокости и административной слабости большеви-
ков, но и в русском менталитете, в последствиях гражданской войны
и в неблагоприятной международной обстановке. А вдобавок всякие
Солоневичи путались под ногами.
* * *
В своих прогнозах насчёт развала СССР в войне Солоневич грубо
обосрался, но его поклонники через это легко перешагивают. Не
думаю, что Гитлер, прогнозировавший то же самое, существенно
опирался на мнение Солоневича, но опосредствованно Солоневич
причастен к решению Гитлера напасть на СССР, потому что участво-
вал в формировании на Западе взгляда на СССР как на неустойчивое
образование.
Вообще-то с Советской властью можно было и изнутри Советской
России бороться. Для этого эмигрантские круги даже агентов с
большим трудом засылали через границу, а тут и засылать не надо
было: имелась готовая, хорошо укоренившаяся семейная антисоветс-
кая группа Солоневичей. Вот только жлобская. Связей с другими
антисоветчиками не искала, подрывной пропагандой не занималась,
диверсий не готовила, а просто намеревалась сбежать туда, где
селёдка якобы вкуснее.
По большому счёту Солоневич в области "русской мысли" только
намутил воды и создал ещё одно обстоятельство -- свою концепцию
"народной монархии" -- с которым теперь приходится разбираться.
Игнорировать его -- это как-то некорректно, а толку большого от
него нет.
* * *
Ниже я аргументирую цитатами из "России в концлагере" свои
утверждения о том, что Солоневич был жлобом, браконьером,
спекулянтом и т. п., а вдобавок клеветал на Советскую власть.
Цитаты приведены в антисоветском правописании: уж такой вариант
текста мне попался. Ну, если любите своего Солоневича, так надо и
его правописание терпеть.
Итак:
"...мы были посажены въ концентрацiонный лагерь не за здорово
живешь, какъ попадаетъ, вeроятно, процентовъ восемьдесятъ лагер-
никовъ, а за весьма конкретное 'преступленiе', и преступленiе, съ
точки зрeнiя совeтской власти, особо предосудительное: попытку
оставить соцiалистическiй рай. Полгода спустя послe нашего ареста
былъ изданъ законъ (отъ 7 iюня 1934 г.), карающiй побeгъ
заграницу смертной казнью. Даже и совeтски-настроенный читатель
долженъ, мнe кажется, понять, что не очень велики сладости этого
рая, если выходы изъ него приходится охранять суровeе, чeмъ
выходы изъ любой тюрьмы..." (гл. 1, "ВОПРОСЪ ОБЪ ОЧЕВИДЦАХЪ")
Вообще-то за незаконный переход границы карают в любой стране.
А суровость наказания вполне объясняется осадным положением
Советской России: если беглец УЖЕ не шпион, то может стать шпио-
ном за границей и потом вернуться на Родину. Или же просто будет
рассказывать за границей всякие необъективные близорукие гадости
о Стране Советов, как это делал Солоневич.
"...чудовищныя цифры 'лагернаго населенiя' и непрекращающееся
голодное вымиранiе страны." (гл. 1, "ДВЕ СИЛЫ")
Цифры 'лагерного населения', наверное, были чудовищные, но вот
население страны в целом за годы Советской власти почему-то
значительно прибавило в численности. А если не прибавило ещё
больше, так это ведь и не надо: не как китайцы же плодиться. А
вымирать население стало как раз после того, как Советскую власть
сбросили. А в Западной Европе её коренное население в настоящее
время вымирает не при Советской власти, а при самой что ни на
есть особо сытой "демократии"(жлобяре Солоневичу такая бы
понравилась).
"Я хочу предупредить читателя: ничeмъ существеннымъ лагерь отъ
'воли' не отличается. Въ лагерe, если и хуже, чeмъ на волe, то
очень ужъ не на много, -- конечно, для основныхъ массъ лагерни-
ковъ -- для рабочихъ и крестьянъ." (гл. 1, "КОНЦЕНТРАЦIОННЫЕ
ЛАГЕРЯ")
Врёт. 'Воля' от лагеря в СССР очень даже отличалась, причём в
лучшую сторону, иначе люди просились бы в лагерь, а не наоборот.
Обратим внимание на уточнение "для основныхъ массъ лагерниковъ":
хитрозадый Солоневич устроился в лагере хорошо, но на воле, в
этой страшной Стране Советов, ему жилось ещё лучше.
"Возможно, что нeкоторыя страницы моихъ очерковъ покажутся чи-
тателю циничными... Конечно, я очень далекъ отъ мысли изображать
изъ себя невиннаго агнца: въ той жестокой ежедневной борьбe за
жизнь, которая идетъ по всей Россiи, такихъ агнцевъ вообще не
осталось: они вымерли. Но я прошу не забывать, что дeло шло --
совершенно реально -- о жизни и смерти, и не только моей."
(гл. 1, "КОНЦЕНТРАЦIОННЫЕ ЛАГЕРЯ")
Мне некоторые страницы солоневичских очерков показались особо
жлобскими. В данном отрывке он САМ ПРИЗНАЁТСЯ, что пускался во
все тяжкие, чтобы лучше устроиться за чужой счёт, причём дело
зачастую касалось отнюдь не жизни и смерти, а выпивки, курения,
потребления деликатесной икры в особо крупных размерах и т. п.
Между тем, далеко не все вели "жестокую ежедневную борьбу за
жизнь": довольно многие просто жили, а то и с энтузиазмом "стро-
или коммунизм", хотя рядом были и кошмарные лагеря.
"Если мы представимъ себe лагерь нeсколько менeе голодный, лучше
одeтый и менeе интенсивно разстрeливаемый, чeмъ сейчасъ, то это и
будетъ кускомъ будущей Россiи, при условiи ея дальнeйшей 'мирной
эволюцiи'." (гл. 1, "ИМПЕРIЯ ГУЛАГ'А")
Солоневич как неудачливый пророк. Я таки застал "будущую Россию"
и имел возможность хорошо к ней присмотреться. Голодных в позднем
СССР не было, "чуть менее интенсивно" расстреливаемых -- тоже.
Буханка хлеба стоила 15 копеек, а стеклянная бутылка, если её
подобрать и сдать, приносила 12 копеек, так что голодать было
проблематично. Однообразность питания -- это да, такая проблема
существовала. Зато почти не использовались консерванты, поскольку
хорошая еда раскупалась быстро.
"Ни о какой защитe 'соцiалистическаго отечества' со стороны
народныхъ массъ -- не можетъ быть и рeчи. Наоборотъ: съ кeмъ бы
ни велась война и какими бы послeдствiями ни грозилъ военный
разгромъ -- всe штыки и всe вилы, которые только могутъ быть
воткнуты въ спину красной армiи, будутъ воткнуты обязательно.
Каждый мужикъ знаетъ это точно такъ же, какъ это знаетъ и каждый
коммунистъ!.. Каждый мужикъ знаетъ, что при первыхъ же выстрeлахъ
войны онъ въ первую голову будетъ рeзать своего ближайшаго
предсeдателя сельсовeта, предсeдателя колхоза и т.п., и эти
послeднiе совершенно ясно знаютъ, что въ первые же дни войны они
будутъ зарeзаны, какъ бараны." (гл. 1, "ПЕРСПЕКТИВЫ")
Солоневич снова обкакался в качестве пророка. Да дезертирства
и перехода на сторону Германии в 1941-1942 гг. было очень много,
но Германию побили отнюдь не демократические французы, бельгийцы,
голландцы и пр., а эти вот изголодавшиеся при Советской власти
рабочие и крестьяне вкупе с ненавистными Солоневичу "выдвиженца-
ми", чекистами и пр.
"Въ Кiевe, на Садовой 5, послe ухода большевиковъ я видeлъ
человeческiя головы, прострeленныя изъ нагана на близкомъ
разстоянiи." (гл. 2, "ОДИНОЧНЫЯ РАЗМЫШЛЕНIЯ")
А как насчёт зверств со стороны белогвардейцев? Или со стороны,
скажем, немецких нацистов, к которым Солоневич сбежал от кровавых
большевиков? Такие вот избирательные обличения, вроде солоневичс-
ких, не прибавляют людям знания человеческой природы, а значит,
не способствуют предохранению от новых "эксцессов".
Солоневич о причинах попытки бегства из СССР, на которой его
взяли:
"Внeшняго толчка въ сущности не было вовсе. Внeшне наша семья
жила въ послeднiе годы спокойной и обезпеченной жизнью, болeе
спокойной и болeе обезпеченной, чeмъ жизнь подавляющаго большин-
ства квалифицированной интеллигенцiи. Правда, Борисъ прошелъ
многое, въ томъ числe и Соловки, но и онъ, даже будучи ссыльнымъ,
устраивался какъ-то лучше, чeмъ устраивались другiе..." (гл. 2,
"ОДИНОЧНЫЯ РАЗМЫШЛЕНIЯ")
Итак, Солоневич признался в двух вещах. Во-первых, в том, что
для части советских граждан жизнь во времена репрессий была
спокойной и обеспеченной (о доле этой части в обществе мы у него
не вычитаем). Во-вторых, в том, что он и на воле, скорее всего,
очень даже ладил с власть имущими, потому что, с антисоветской
точки зрения, ясно ведь, что в СССР жизнь могла быть спокойной и
обепеченной только у людей, активно сотрудничавших с властями.
"Я не питаю никакихъ иллюзiй насчетъ того, что комбинацiя съ
'Инснабомъ' и другiя въ этомъ же родe -- имя имъ -- легiонъ -- не
были жульничествомъ. Не хочу вскармливать на этихъ иллюзiяхъ и
читателя. Нeкоторымъ оправданiемъ для меня можетъ служить то
обстоятельство, что въ Совeтской Россiи такъ дeлали и дeлаютъ всe
-- начиная съ государства." (гл., "О МОРАЛИ")
Солоневич врёт. В Советской России так делали далеко не все:
одним религиозные убеждения мешали, другим -- коммунистические,
третьим препятствовала обыкновенная порядочность. И ВНЕ Советской
России так делали тоже далеко не все, но довльно многие делали,
причем точные количества не определимы. "Так дeлали и дeлают всe"
-- типичное оправдание сволочи. "Делай, что должен, и будь что
будет" -- это не о солоневичах. Мне тоже доводилось ездить в
общественном транспорте "зайцем", а однажды я даже украл булочку
в магазине, но я не берусь утверждать, что в СССР "так делали
все", да ещё регулярно.
"Я работаю въ области спорта -- и меня заставляютъ разрабаты-
вать и восхвалять проектъ гигантскаго стадiона въ Москвe. Я знаю,
что для рабочей и " (гл., "ТЕОРIЯ ВСЕОБЩАГО НАДУВАТЕЛЬСТВА")
Ну как его там заставляли? Не угрозами же применения пыток. На
самом деле он всего лишь считал для себя приемлемым продаваться
за сравнительно неплохие деньги. Не хочешь продаваться -- смени
профессию. Смени страну, наконец. Только не говори, что тебя
ЗАСТАВЛЯЛИ.
"Я вру, когда работаю переводчикомъ съ иностранцами. Я вру,
когда выступаю съ докладами о пользe физической культуры, ибо
въ мои тезисы обязательно вставляются разговоры о томъ, какъ
буржуазiя запрещаетъ рабочимъ заниматься спортомъ и т.п. Я вру,
когда составляю статистику совeтскихъ физкультурниковъ --
цeликомъ и полностью высосанную мною и моими сотоварищами по
работe изъ всeхъ нашихъ пальцевъ, -- ибо "верхи" требуютъ
крупныхъ цифръ, такъ сказать, для экспорта заграницу... " (гл.,
"")
Бесстыдная тварь. Человек с остатками совести, сбежав от нелю-
бимой власти, помалкивал бы о своих грехах, а не оправдывал их
якобы необходимостью. Говорить о грехах оправдательно -- значит,
поощрять их у других. Но этот постарался заработать ещё и на
своих грешницких откровениях. И ведь даже не ради выживания врал
он, а ради более сытой жизни.
"Вечеромъ мы всe собрались въ одномъ купе. Бабенко разливалъ
чай, и послe чаю я, уже давно страдавшiй безсоницей, заснулъ
какъ-то странно быстро, точно въ омутъ провалился..." (гл. 2,
"ТЕХНИЧЕСКАЯ ОШИБКА")
С чего бы у спортсмена Солоневича хроническая бессонница?
Совесть ведь его не мучила -- по причине недоразвитости. Значит,
страх, или зависть, или ревность, или несчастная любовь, или
психические нарушения. Я вот, например, сплю почти всегда хорошо
-- если сосед сверху разрешает.
"...между нами и волей -- циклопическiя желeзо-бетонныя стeны
тюрьмы ОГПУ -- тюрьмы новой стройки. Это, кажется, единственное,
что совeтская власть строитъ прочно и въ расчетe на долгое, очень
долгое время." (гл. 2, "ТЕХНИЧЕСКАЯ ОШИБКА")
Вот человеку лишь бы плюнуть в Советскую власть. А разве,
скажем, ДнепроГЭС была непрочно построена? И можно подумать, что,
к примеру, Трубецкой бастион в Петропаловской крепости нуждается
в подпорках и почти непрерывном ремонте.
"Въ корридорахъ тюрьмы -- собачiй холодъ и образцовая чистота."
(гл. 2, "ДОПРОСЫ")
"Образцовая чистота" означает, что таки были и островки порядка
в море советского хаоса. А "собачий холод" -- это для экономии и
для закаливания людей перед отправкой в лагеря.
"Свою малокалиберную винтовку Борисъ сперъ въ осоавiахимовскомъ
тирe." (гл. 2, "ДОПРОСЫ")
Семейка Солоневичей -- не только жлобская, но ещё и воровская.
"Вeжливость -- качество прiятное даже въ палачe. Конечно, очень
утeшительно, что мнe не тыкали въ носъ наганомъ, не инсценировали
разстрeла. Но, во-первыхъ, это до поры до времени..." (гл. 2,
"СТЕПУШКИНЪ РОМАНЪ")
Вот так у Солоневича нечаянно всплывает кусочек правды: местами
большевики всё же старались вести себя прилично и гуманно отнюдь
не ради показухи. А если мало было подобного поведения, так ведь
после гражданской войны не остыли ещё. Большевистская система
власти вовсе не задумывалась как аппарат для угнетения и истреб-
ления народа.
Между прочим, при добрейшем государе-батюшке, будущем святом,
осуждённые на каторгу россияне топали в Сибирь пешком и в
кандалах, а при большевиках лагерники хотя бы ехали в поезде --
и без кандалов. Ну, топали или ехали наверняка не на всём протя-
жении пути, но вот в кандалы советских осуждённых не заковывали
точно: не за то боролись в 1917-1922 гг.
"Это онъ, мужикъ, дохнетъ миллiонами и ДЕСЯТКАМИ МИЛЛIОНОВЪ отъ
голода, тифа, концлагерей, коллективизацiи и закона о
'священной соцiалистической собственности', отъ всякихъ великихъ
и малыхъ строекъ Совeтскаго Союза, отъ всeхъ этихъ сталинскихъ
хеопсовыхъ пирамидъ, построенныхъ на его мужицкихъ костяхъ... "
"... какимъ бы опасностямъ я ни подвергался и буду подвергаться
еще -- со мною считались въ тюрьмe и будутъ считаться въ лагерe.
Я имeю ТЫСЯЧИ ВОЗМОЖНОСТЕЙ выкручиваться -- возможностей, совер-
шенно недоступныхъ крестьянину." (гл. 2, "ЭТАПЪ")
Большими буквами выделил я. У Солоневича какой-то непорядок с
восприятием количеств. Если бы он в первом случае ограничился
миллионами, а во втором -- сотнями, я бы так не сказал.
"Интеллигенцiю кормятъ и съ интеллигенцiей разговариваютъ. И
если интеллигенцiя садится въ лагерь, то только въ исключитель-
ныхъ случаяхъ въ 'массовыхъ кампанiй' она садится за здорово
живешь..."
"Но все то, что я видeлъ въ СССР -- а видeлъ я много вещей --
создало у меня твердое убeжденiе: лишь въ рeдкихъ случаяхъ
интеллигенцiю сажаютъ за зря, конечно, съ совeтской точки зрeнiя.
Она все-таки нужна." (гл. 2, "ЭТАПЪ")
Это к вопросу о якобы массовом уничтожении "старой интеллиген-
ции" большевиками. Внимательнее читайте, дряни, своего Солоневи-
ча. Он врёт далеко не всегда.
Кстати, крестьян большевики нещадно притесняли, среди прочего,
для того, чтобы было чем солоневичей кормить. Нет, наверняка,
избавившись от большевиков, крестьяне бы стали собирать урожаи
побогаче, но не факт, что, в процессе освобождения от большеви-
ков, они не захотели бы заодно освободиться и от солоневичей, то
есть, от прикормленных Советской властью профсоюзных и спортивных
деятелей, публиковавших в большевистских газетах всякую чепуху в
то время, когда крестьянство страдало от абсурдных притеснений.
"Лагерь -- все-таки хозяйственная организацiя, и въ своемъ
рабочемъ скотe онъ все-таки заинтересованъ..." (гл. 2, "ЭТАПЪ")
Солоневич признаёт, что советские лагеря не задумывались как
лагеря уничтожения. А если люди в них гибли в огромных количест-
вах, так это из-за слабости управления и жестокости морали, а
это проблемы по интеллигентской части, только Солоневич для их
решения бесполезен.
"Я совершенно увeренъ въ томъ, что реальной величины, напримeръ,
посeвной площади въ Россiи не знаетъ никто -- не знаетъ этого ни
Сталинъ, ни политбюро и ни ЦСУ, вообще никто не знаетъ -- ибо уже
и низовая колхозная цифра рождается въ колхозномъ кабакe, прохо-
дитъ кабаки уeзднаго, областного и республиканскаго масштаба и
теряетъ всякое соотвeтствiе съ реальностью... Что ужъ тамъ съ
ней сдeлаютъ въ московскомъ кабакe -- это дeло шестнадцатое. Въ
Москвe въ большинствe случаевъ цифры не суммируютъ, а высасыва-
ютъ..." (гл. 2, "ЭТАПЪ КАКЪ ТАКОВОЙ")
Искажения отчётности -- это проблема большой огранизации в
принципе, а не специфическая проблема социалистического государ-
ства. Далее, "реальная величина" -- понятие расплывчатое. Есть
прогрешности изменения, погрешности вычисления, а также скидки
на "человеческий фактор", которые могут учитывать и ошибки, и
намеренные изменения. По-видимому, Солоневич имел обыкновение
высасывать из пальца собственные отчёты в период его спортивно-
профсоюзной деятельности и, как все бесчестные индивиды, был
склонен видеть и в других людях тяготение к таким же гадостям,
какие делал сам.
"Между нами и конвоемъ возникаетъ ожесточенная дискуссiя. Крыть
матомъ и приводить въ порядокъ прикладами людей въ очкахъ
конвой все-таки не рeшается." (гл. 2, "НОВЫЙ ХОЗЯИНЪ")
Запишем так: по признанию Солоневича, советские конвоиры даже
матерились далеко не при всяком поводе. Что до меня нынешнего,
то, окажись я каким-то чудом в тогдашних конвоирах, матерился
бы я тоже вряд ли, но преодолевать соблазн ударения по очкастой
солоневичской физиономии прикладом карабина мне было бы гораздо
тяжелее. "Люди в очках", надо же. Очками отгородился. Не знают
ещё простые конвойные парни, какие дряни порой за очками
прячутся. Но меня за калечение подконвойного наверняка наказали
бы хотя бы как за порчу "рабочей силы", и я тщетно убеждал бы
начальство, что такая физиономия может быть разве что у спор-
тивно-профсоюзного деятеля с саботажно-жлобскими наклонностями,
который рабочей силой по большому счёту не является.
"Объемъ 'правъ' и безграничность безправiя, -- примeрно, такiе
же, какъ и на волe. И здeсь, и тамъ есть масса всяческаго
начальства, которое имeетъ полное право или прямо разстрeливать,
или косвенно сжить со свeту, но никто не имeетъ права ударить,
обругать или обратиться на ты. Это, конечно, не значитъ, что въ
лагерe не бьютъ..." (гл. 3, "ЛИЧНАЯ ТОЧКА ЗРEНIЯ")
Итак "никто не имeетъ права ударить, обругать или обратиться
на ты". Вот, старались же всё-таки большевики гуманное общество
построить.
"Авторъ проекта небезызвeстный Сабсовичъ, обидeлся сильно, и я
уже подготовлялся было къ значительнымъ непрiятностямъ, когда въ
защиту соцiалистическихъ производителей выступила Крупская, и
проектъ былъ объявленъ 'лeвымъ загибомъ'. Или, говоря точнeе,
'лeвацкимъ загибомъ'. Коммунисты не могутъ допустить, чтобы въ
этомъ мiрe было что-нибудь, стоящее лeвeе ихъ. Для спасенiя
дeвственности коммунистической лeвизны пущенъ въ обращенiе
терминъ 'лeвацкiй'. Ежели уклонъ вправо -- такъ это будетъ
'правый уклонъ'. А ежели влeво -- такъ это будетъ уже 'лeвацкiй'.
И причемъ, не уклонъ, а 'загибъ'... " (гл. 3, "ВЪ БАРАКE")
Люди ищут "золотую середину", но Солоневич и этим не доволен.
Крупская хорошее дело сделала вместо того, чтобы рабоче-крестьян-
скую кровь сосать, но Солоневич ворчит всё равно. Любопытно, в
каких терминах очерчивали свою правоверную позицию "народные
монархисты"? Если кто-то поблизости допускал "коммунистический
загиб", они, наверное, просто матерились?
"Въ лагерe съ баней строго. Лагерь боится эпидемiй, и 'санитар-
ная обработка' лагерниковъ производится съ безпощадной неуклон-
ностью." (гл. 3, "БАНЯ И БУШЛАТЪ")
Снова что-то очень непохоже получается на немецкие концлагеря
для советских военнопленных образца 1941 года. Налицо установка
БЕРЕЧЬ ЛЮДЕЙ, с неуклонностью выполнявшаяся по крайней мере на
некоторых участках. Да, на некоторых других участках отнюдь не
выполнявшаяся, но это уже проблема несовершенства организации,
обусловленная, среди прочего, саботажем части интеллигенции.
"По закону каждый новый лагерникъ долженъ получить новое казен-
ное обмундированiе, все съ ногъ до головы. Но обмундированiя
вообще на хватаетъ, а новаго -- тeмъ болeе." (гл. 3, "БАНЯ И
БУШЛАТЪ")
Вообще-то не по закону, а по лагерной инструкции, по предписан-
ному порядку. Вряд ли Верховный Совет СССР принимал закон, опре-
делявший выдачу одежды и обуви обитателям лагерей. Такие вещи
определяются подзаконными актами. Для юриста Солоневича это
слишком большая небрежность в выражениях. Но всё равно видно, что
Советская власть в принципе не стремилась замораживать врагов
народа, а просто получалось так зачастую.
"Отъ общихъ работъ нужно было удирать -- даже и путемъ весьма
серьезнаго риска." (гл. 3, "ОБСТАНОВКА ВЪ ОБЩЕМЪ И ЦEЛОМЪ")
От общих работ можно было удрать только при условии, что на
них вместо тебя шёл кто-то другой. Если бы, скажем, случилось
на фронте, что в окоп с Солоневичем залетела вражеская граната,
Солоневич прикрылся бы от неё оказавшимся рядом товарищем по
оружию. (Да, Солоневич в окопе -- это на самом деле было невоз-
можно, знаю, но -- ЕСЛИ БЫ!)
"Развe не глупо бросить въ тундру на стройку Бeломорско-Балтiй-
скаго канала 60.000 узбековъ и киргизовъ, которые тамъ въ полгода
вымерли всe? " (гл. 3, "ЧТО ЗНАЧИТЪ РАЗГОВОРЪ ВСЕРЬЕЗЪ")
Так ведь бросали вряд ли от глупости: скорее, от собственной
изворотливости -- как у Солоневича. Действительно, если самому
можно хорошо устроиться, только при условии, что кого-нибудь
куда-нибудь бросишь, то почему бы cолоневичам и не бросить?
"Родоначальницей этихъ твердыхъ душъ, -- конечно, не хронологи-
чески, а такъ сказать, только психологически -- является та
пресловутая и уже ставшая нарицательной пiонерка, которая
побeжала въ ГПУ доносить на свою мать. Практически не важно, изъ
какихъ соображенiй она это сдeлала: то-ли изъ идейныхъ, то-ли
мать просто въ очень ужъ недобрый часъ ей косу надрала." (гл. 4,
"РОЖДЕНIЕ АКТИВА")
Жлоб признаётся, что жлобами в СССР были далеко не все. Но при
этом топчется по бедному наивному ребёнку, оказавшемуся в крайне
тяжёлой ситуации, в которой тот, как бы ни поступил, получал
проблемы с совестью, потому что она у него была.
"...тенденцiя вырваться изъ массы, попасть въ какiе-нибудь,
хотя бы относительные, верхи выражена въ СССР съ исключительной
рeзкостью. Этой тенденцiей отчасти объясняется и такъ называемая
"тяга по учебe"." (гл. 4, "РОЖДЕНIЕ АКТИВА")
Обгадил тягу к учёбе, жлобяра. Тенденция вырваться из массы
вполне объяснялась появлением реальной возможности делать это,
тогда как в царской России с её сословной организацией вырываться
было много труднее. А вот если говорить о ЖЕЛАНИИ вырваться, то в
царской России оно было вряд ли меньше, чем в Советской.
"Какъ бы мы ни оцeнивали совeтскую систему, безспорнымъ кажется
еще одно: ни одна власть въ исторiи человeчества не ставила себe
такихъ грандiозныхъ цeлей и ни одна въ исторiи власть по дорогe
къ своимъ цeлямъ не нагромоздила такого количества труповъ. И при
этомъ -- осталась непоколебленной." (гл. 3, "СТАВКА НА СВОЛОЧЬ")
А с трупами вообще-то вопрос сложный: дело в том, что люди
рано или поздно умирают так или иначе. А если умирают совем уж
прежде времени, значит, идет некий процесс ускоренного отбора,
на выходе которого оказывается лучший в некоторых отношениях
"человеческий материал".
"... аппаратъ можно сколотить изъ сволочи, и, сколоченный изъ
сволочи, онъ оказался непреоборимымъ; ибо для сволочи нeтъ ни
сомнeнiя, ни мысли, ни сожалeнiя, ни состраданiя. Твердой души
прохвосты." (гл. 4, "СТАВКА НА СВОЛОЧЬ")
Жлоб жалуется на сволочь, расплодившуюся при благословенном
царском режиме и доставшуюся по наследству большевикам. Опреде-
ления сволочи Солоневич не даёт, феномена сволочи не исследует:
просто пользуется резко отрицательным восприятием слова "сволочь"
у большинства людей. Для меня жлоб -- разновидность сволочи. Я
полагаю, что на самом деле в советский аппарат не сволочь
набивалась, а жлобы, вроде Солоневича. Собственно, он же в этом
аппарате и состоял -- в профсоюзной его части.
По поводу количества жлобов/сволочи в советском аппарате можно
заметить, что большевики "за неимением гербовой писали на прос-
той": какие люди в стране были, с такими социализм и строили. А
если слишком чистоплюйствовать, то вообще не насобираешь испол-
нителей для великих планов. Поэтому даже для Солоневича старались
найти применение.
"Я полагаю, что, въ случаe паденiя совeтской власти, этотъ
активъ будетъ вырeзанъ приблизительно сплошь -- такъ, въ масштабe
семизначныхъ чиселъ." (гл. 4, "АКТИВИСТСКАЯ ПОПРАВКА ВЪ СИСТЕМЪ
БЕЗПОЩАДНОСТИ")
Ошибся: когда в начале 1990-х советская власть пала (точнее,
была развалена бывшими "активистами" и их потомками), почти
никто из особо шустрых не пострадал, а наоборот, многие выбились
в богачи и политические деятели.
"Шпигель былъ юнымъ евреемъ, котораго я никогда въ глаза не
видалъ и которому я въ свое время оказалъ небольшую, въ сущности,
пустяковую и вполнe, такъ сказать, 'заочную' услугу. Потомъ мы
сeли въ одесскую чрезвычайку -- я, жена и Юра. Юрe было тогда
лeтъ семь. Сeли безъ всякихъ шансовъ уйти отъ разстрeла, ибо при
арестe были захвачены документы, о которыхъ принято говорить, что
они 'не оставляютъ никакихъ сомнeнiй'. Указанный Шпигель
околачивался въ то время въ одесской чрезвычайкe. Я не знаю, по
какимъ собственно мотивамъ онъ дeйствовалъ -- по разнымъ мотивамъ
дeйствовали тогда люди -- не знаю, какимъ способомъ это ему
удалось -- разные тогда были способы, -- но всe наши документы
онъ изъ чрезвычайки утащилъ, утащилъ вмeстe съ ними и оба нашихъ
дeла -- и мое, и жены. Такъ что, когда мы посидeли достаточное
количество времени, насъ выпустили въ чистую, къ нашему обоюдному
и несказанному удивленiю. Всего этого вмeстe взятаго и съ
нeкоторыми деталями, выяснившимися значительно позже, было бы
вполнe достаточно для холливудскаго сценарiя, которому не
повeрилъ бы ни одинъ разумный человeкъ." (гл. 4, "АКТИВЪ СХВАТИЛЪ
ЗА ГОРЛО")
Таинственная история освобождения Солоневича из цепких рук ЧК.
"Шагахъ въ двухстахъ отъ УРЧ стояла старая, склонившаяся на
бокъ, бревенчатая избушка. Въ ней помeщалась редакцiя лагерной
газеты 'Перековка'..." (гл. 5, "МАРКОВИЧЪ ПЕРЕКОВЫВАЕТЪ")
А вот в Бухенвальде, Освенциме, Треблинке и т. п. лагерные
газеты были? То-то, антисоветчики!
Важный для понимания Солоневича диалог его с ГРУ-шником:
- Я думаю, что даже революцiи лучше обойтись безъ тeхъ
издержекъ, который совсeмъ ужъ безсмысленны.
Чекалина какъ-то передернуло.
- Такъ, -- сказалъ онъ саркастически. -- А когда миллiоны
трудящихся гибли на фронтахъ безсмысленной имперiалистической
бойни, -- вы дeйствовали по столь же... просвeщенной линiи?
Вопросъ былъ поставленъ въ лобъ.
- Такъ же, какъ и сейчасъ -- я безсиленъ противъ человeческаго
сумасшествiя.
- Революцiю вы считаете сумасшествiемъ?
- Я не вижу никакихъ основанiй скрывать передъ вами этой
прискорбной точки зрeнiя." (гл. 5, "Я ТОРГУЮ ЖИВЫМЪ ТОВАРОМЪ")
Здесь Солоневич признаётся в том, что на фронт он не попал
вследствие своей психической слабости ("бессилия против человече-
ского сумасшествия"), а не только из большого желания не попасть,
а ещё делится своим жлобским обоснованием этого (обычно даже
жлобы стремятся выглядеть в собственных глазах приличными людьми
и выстраивают себе оправдания на основе распространённых понятий
о правильном). Вообще-то затеянная царизмом война шла впоследст-
вии уже за сохранение России. Не аморально было выступать против
войны, пока она не началась. Не аморально было заблаговременно
заявить о своём космополитизме и придерживаться этой позиции в
дальнейшем. Но если ты не старался пострадать за Родину в период
огромных для неё трудностей, то какого чёрта ты потом, после
драки, вовсю патриотничаешь?!
Да мне любой Чапаев и любой барон Врангель симпатичнее десяти
борзопишущих Солоневичей, потому что Врангель с Чапаевым и сами
подставлялись под пули, а не только агитировали других. А вот,
скажем, писатель Михаил Булгаков не хотел воевать ни за Советскую
Россию, ни за антисоветскую, так он и других на патриотические
подвиги не подбивал. И это было по крайней мере честно.
Добрый гэпэушник Чекалин мечет бисер перед Солоневичем:
"Мы, конечно, знаемъ, что три четверти населенiя ждутъ этой
революцiи, ждутъ паденiя совeтской власти... Глупо это... Не
только потому глупо, что у насъ хватитъ и силъ, и гибкости, чтобы
этой революцiи не допустить... А потому, что сейчасъ, при
Сталинe, -- есть будущее. Сейчасъ контръ-революцiя -- это
фашизмъ, диктатура иностраннаго капитала, превращенiе страны въ
колонiю -- вотъ, вродe Индiи... И какъ этого люди не понимаютъ?
Отъ нашего отсталаго крестьянства, конечно, требовать пониманiя
нельзя... Но интеллигенцiя? Будете потомъ бeгать въ какой-нибудь
подпольный профсоюзъ и просить тамъ помощи противъ какого-нибудь
американскаго буржуя. Сейчасъ жить плохо. А тогда жить будетъ
скучно. Тогда -- ничего не будетъ впереди."
"Мы идемъ впередъ, мы ошибаемся, мы спотыкаемся, но мы идемъ во
имя самой великой цeли, которая только ставилась передъ человe-
чествомъ. А вотъ вы, вмeсто того, чтобы помочь, сидите себe ти-
хонько и зубоскалите... саботируете, ставите палки въ колеса..."
"Но если что-нибудь въ исторiи человeчества и останется -- такъ
отъ насъ, а не отъ васъ. 'А вы на землe проживете, какъ черви
слeпые живутъ, ни сказокъ про васъ не разскажутъ, ни пeсенъ про
васъ не споютъ'... " (гл. 5, "ОБЩЕРОССIЙСКАЯ ПЛАТФОРМА")
Понимание сложных вещей доступно только немногим людям -- более
развитым психически и потому, как правило, занимающим более высо-
кие ступеньки общественной иерархии (если только страна не засто-
ялась без революции). Это от природы так, хоть ты тресни ради
демократии. Так что это совершенно нормально, если меньшинство
народа считает некоторые вещи общеполезными, а большинство народа
эти же вещи отвергает. Да, меньшинство, особенно правящее, тоже
может сильно ошибаться по вопросу общей пользы -- и даже оказы-
ваться при этом менее правым, чем большинство, -- но чаще случа-
ется наоборот.
Почему Солоневич так возненавидел социализм ещё до того, как
его начали строить в одной отдельно взятой стране, мне не понят-
но. Может, откровение у него было? Нет, скорее жлобское нехорошее
предчувствие.
А вот как Солоневич комментирует слова революционера Чекалина:
"Ежели говорить откровенно, такъ насчетъ пeсенъ -- мнe въ
высокой степени плевать. Будутъ обо мнe пeть пeсни или не будутъ,
будутъ строить мнe монументы или не будутъ -- мнe рeшительно все
равно." (гл. 5, "ОБЩЕРОССIЙСКАЯ ПЛАТФОРМА")
Характерная точка зрения жлоба. Солоневич уверен, что и сын
его, и внуки-правнуки -- все будут жлобами и их не будет огорчать
дурная репутация предка, а причинённый жлобством Ивана Лукьянови-
ча вред обществу как-нибудь компенсируют всякие добросовестные
недоумки.
"Но во мнe, вмeсто сочувствiя, подымалась ненависть -- чортъ ихъ
возьми совсeмъ всeхъ этихъ идеалистовъ, энтузiастовъ, фанатиковъ.
Съ желeзнымъ и тупымъ упорствомъ, изъ вeка въ вeкъ, изъ поколeнiя
въ поколeнiе они только тeмъ и занимаются, что портятъ жизнь -- и
себe, и еще больше другимъ... Всe эти Торквемады и Саванароллы,
Робеспьеры и Ленины... Съ таинственной силой ухватываются за все,
что только ни есть самаго идiотскаго въ человeкe, и вотъ --
сидитъ передо мною одна изъ такихъ идеалистическихъ душъ -- до
пупа въ крови (въ томъ числe и въ своей собственной)... Онъ,
конечно, будетъ переть. Онъ будетъ переть дальше, разрушая всякую
жизнь вокругъ себя, принося и другихъ, и себя самого въ жертву
религiи организованной ненависти. Есть ли подо всeмъ этимъ
реальная, а не выдуманная любовь -- хотя бы къ этимъ пресловутымъ
'трудящимся'? Было ли хоть что-нибудь отъ Евангелiя въ кострахъ
инквизицiи и альбигейскихъ походахъ? И что такое любовь къ чело-
вeчеству? Реальность? Или 'сонъ золотой', навeянный безумцами,
которые дeйствительно любили человeчество -- но человeчество
выдуманное, въ реальномъ мiрe не существующее..." (гл. 5,
"ОБЩЕРОССIЙСКАЯ ПЛАТФОРМА")
Торквемады и Саванароллы, Робеспьеры и Ленины не будоражат
тихий народ, а всего лишь становятся во главе движений, которые
возникают без них -- из-за неблагополучного состояния обществ,
а оно, в свою очередь, объясняется деятельностью жлобов, вроде
Солоневича. Торквемады и пр. всего лишь стараются исправить
натворённое солоневичами, увести людей от жлобства. И смешно
читать у Солоневича обвинение кого-то в "организованной
ненависти": можно подумать, он сам со своим дурацким "штабс-
капитанским движением" ненавидел Советскую власть неорганизован-
но.
"Профессоръ Бутько, какъ и очень многое изъ самостiйныхъ малыхъ
сихъ, былъ твердо убeжденъ въ томъ, что Украину разорили, а его
выслали въ концлагерь не большевики, а 'кацапы'. На эту тему мы
съ нимъ какъ-то спорили, и я сказалъ ему, что я прежде всего
никакъ не кацапъ, а стопроцентный бeлоруссъ, что я очень радъ,
что меня учили русскому языку, а не бeлорусской мовe, что Пушкина
не замeняли Янкой Купалой и просторовъ Имперiи -- уeзднымъ патрi-
отизмомъ 'съ сеймомъ у Вильни, або у Минску', и что, въ результа-
тe всего этого, я не выросъ такимъ олухомъ Царя Небеснаго, какъ
хотя бы тотъ же профессоръ Бутько. Не люблю я, грeшный человeкъ,
всeхъ этихъ культуръ мeстечковаго масштаба, всeхъ этихъ попытокъ
разодрать общерусскую культуру -- какая она ни на есть -- въ
клочки всякихъ кисло-капустянскихъ сепаратизмовъ." (гл. 5,
"ОБЩЕРОССIЙСКАЯ ПЛАТФОРМА")
Да уж, не Солоневичу учить людей строить империи. Неуважением
к "культурам местечкового масштаба", какие бы они ни были, носи-
телей этих культур в империи не удержишь.
"Да, совершенно ясно, что ленинская старая гвардiя доживаетъ
свои послeднiе дни. И потому, что оказалась нeкоторымъ конкуррен-
томъ сталинской генiальности, и потому, что въ ней все же были
люди, дерзавшiе смeть свое сужденiе имeть (а этого никакая
деспотiя не любитъ), и потому, что вотъ такая товарищъ Шацъ, при
всей ея несимпатичности, воровать все-таки не будетъ (вотъ куритъ
же собачьи ножки вмeсто папиросъ) и Якименкe воровать не
позволитъ. Товарищъ Шацъ, конечно, фанатичка, истеричка, можетъ
быть, и садистка, но какая-то идея у нея есть. У Якименки нeтъ
рeшительно никакой идеи. О Видеманe и Стародубцевe и говорить
нечего... Вся эта старая гвардiи -- и Рязановъ, и Чекалинъ, и
Шацъ -- чувствуютъ: знамя 'трудящихся всего мiра' и власть, для
поддержки этого знамени созданная, попадаютъ просто напросто въ
руки сволочи, и сволочь стоитъ вокругъ каждаго изъ нихъ, лязгая
молодыми, волчьими зубами." (гл. 6, "ТЕОРIЯ СКЛОКИ")
Сквозь зубы Солоневич признаёт, что "вотъ такая товарищъ Шацъ,
при всей ея несимпатичности, воровать все-таки не будетъ". То
есть, даже по мнению Солоневича, Октябрьской революцией 1917
года руководили не исключительно подонки. И кстати, "знамя
'трудящихся всего мiра' и власть, для поддержки этого знамени
созданная" попадают не в руки сволочи, а в руки солоневичей, что,
впрочем, одно и тоже. Почему попадают -- вопрос сложный.
"Въ 1933 году въ Москвe можно было купить все -- тeмъ, у кого
были деньги. У меня -- деньги были." (гл. 6, "ТЕОРIЯ СКЛОКИ")
То есть, даже личный селёдочный кризис (см. "Диктутуру импотен-
тов") был Солоневичем успешно преодолён.
"Да, конечно, интеллектуальныя силы народа возросли безмeрно
-- не потому, что народъ учила совeтская жизнь." (гл. 6, "ТЕОРIЯ
СКЛОКИ")
Недоразвитый социализм слишком НАПРЯГАЛ, развитый -- наоборот,
РАССЛАБЛЯЛ: в дурацкую "перестройку" очередное поколение "передо-
вых людей" жаловалось на иждивенческие настроения в массах. Да
уж, россияне как-то незаметно проскочили "золотую середину".
Разговор Солоневича с сыном -- тогда ещё не вполне жлобом:
"Юра передернулъ плечами и снова уставился въ печку.
- Можно было бы не покупать этой водки и купить Авдeеву четыре
кило хлeба.
- Можно было бы. Что же, спасутъ его эти четыре кило хлeба?
- А спасетъ насъ эта водка?
- Мы пока нуждаемся не въ спасенiи, а въ нервахъ. Мои нервы хоть
на одну ночь отдохнутъ отъ лагеря... " (гл. 7, "ПОДЪ КРЫЛЬЯМИ
АВДEЕВСКАГО ДЬЯВОЛА")
Ясно уже, что Солоневич любил поддать. Оправданием злоупотреб-
ления "горькой" была для него горькая советская действительность.
"Въ окрестностяхъ Медгоры, въ радiусe 25-30 верстъ, было раски-
дано еще нeсколько лагерныхъ пунктовъ, огромное оранжерейное
хозяйство лагернаго совхоза Вичка, гдe подъ оранжереями было
занято около двухъ гектаровъ земли, мануфактурныя и пошивочныя
мастерскiя шестого пункта, и въ верстахъ 10 къ сeверу, по
желeзной дорогe, еще какiе-то лeсные пункты, занимавшiеся
лeсоразработками. Народу во всeхъ этихъ пунктахъ было тысячъ
пятнадцать..."
"Никакихъ оградъ вокругъ лагеря не было." (гл. 8, "МЕДГОРА")
Неудобная правда о советском концлагере. Уточним, что продукты
огромного лагерного оранжерейного хозяйства в основном лагерникам
и доставались, иначе Солоневич уточнил бы противоположное.
"Возникаетъ перебранка, въ результатe которой мы получаемъ
сопроводительную бумажку для насъ и сани -- для нашего багажа.
Идемъ самостоятельно, безъ конвоя." (гл. 8, "ТРЕТIЙ ЛАГПУНКТЪ")
Что-то снова очень не похоже на лагерь смерти.
"Мы усeлись на доскахъ на солнцe, достали изъ кармановъ по
куску хлeба и позавтракали такъ, какъ завтракаютъ и обeдаютъ и въ
лагеряхъ, и въ Россiи вообще, тщательно прожевывая каждую
драгоцeнную крошку и подбирая упавшiя крошки съ досокъ и съ полъ
бушлата." (гл. 8, "В ЧЕРНОРАБОЧЕМЪ ПОЛОЖЕНIИ")
По поводу питания "в России вообще". В книге Льва Гумилевского
"Вернадский" читаем (о событиях 1926 года):
"- Старый, опытный врач, обнаружив у больного недостаток кальция,
например, не станет прописывать ему углекислый кальций в порошках
или в микстуре со взбалтыванием. Нет, он скажет ему: ''Возьмите-
ка, голубчик, свежее яйцо, вымойте его хорошенько со щёткой, сва-
рите вкрутую, очистите, а затем яйцо выбросьте, а скорлупу...'"
(стр. 175)
"Мои прiятели -- участники многочисленныхъ географическихъ,
геологическихъ, ботаническихъ и прочихъ экспедицiй -- разсказывали
вещи, еще болeе интересныя. Экспедицiй этихъ сейчасъ расплодилось
невeроятное количество. Для ихъ участниковъ -- это способъ
отдохнуть отъ совeтской жизни. Для правительства -- это глубокая
развeдка въ дебри страны, это подсчетъ скрытыхъ рессурсовъ, на
которыхъ будетъ расти будущее хозяйство страны." (гл. 8, "КУЛАКЪ
АКУЛЬШИНЪ")
Ещё один неудобный кусочек правды о Советской власти. Если
надёргать из текстов Солоневича исключительно таких кусков --
а отыщется их немало -- то получится такой панегирик реальному
социализму, что захочется в него обратно.
И, кстати, в экспедициях люди отдыхали не от советской жизни,
а от городской.
"Мнe съ какой-то небывалой до того времени остротой представи-
лась вся жизнь Пиголицы... Для него совeтскiй строй со всeми его
украшенiями -- единственно знакомая ему соцiальная среда. Другой
среды онъ не знаетъ. (...) Для него совeтскiй строй есть
исторически данный строй, и Пиголица, какъ большинство всякихъ
живыхъ существъ, хочетъ приспособиться къ средe, изъ которой у
него выхода нeтъ. Да, мнe хорошо говорить о старомъ строe и
критиковать совeтскiй! Совeтскiй для меня всегда былъ, есть и
будетъ чужимъ строемъ, 'плeномъ у обезьянъ', я отсюда все равно
сбeгу, рано или поздно сбeгу, сбeгу цeной любого риска." (гл. 8,
"ЗУБАМИ -- ГРАНИТЪ НАУКИ")
Ну вот, не смог человек приспособиться к переменам в России --
только и всего. Поехал в чужие края приспосабливаться к тамошним
порядкам. Среди прочего, к нацистским.
"Изъ 'Динамо' я шелъ въ весьма путаномъ настроенiи духа.
Впослeдствiи я убeдился въ томъ, что въ 'Динамо' ББК ОГПУ, среди
заваленныхъ трупами болотъ, девятнадцатыхъ кварталовъ и безпри-
зорныхъ колонiй, можно было дeйствительно вести, такъ сказать,
курортный образъ жизни..." (гл. 9, "СУДЬБА ПОВОРАЧИВАЕТСЯ ЛИЦОМЪ
КЪ ДЕРЕВНE")
Убедился, потому что проверил на собственной жлобской шкуре.
"На другой же день я получилъ пропускъ, предоставлявшiй мнe
право свободнаго передвиженiя на территорiи всего медгоровскаго
отдeленiя, т.е. верстъ пятидесяти по меридiану и верстъ десяти къ
западу и въ любое время дня и ночи. Это было великое
прiобрeтенiе." (гл. 9, "АУДIЕНЦIЯ")
Такой либерализм, возможно, проявлялся в отношении далеко не
всех, а только лагерных активистов.
"Въ столовую ИТР попасть было труднeе, чeмъ на волe -- въ
партiю. Но мы попали. Было непрiятно то, что эти карточки были
отобраны у какихъ-то инженеровъ, но мы утeшались тeмъ, что это --
не надолго, и тeмъ, что этимъ-то инженерамъ все равно сидeть, а
намъ придется бeжать, и силы нужны." (гл. 9, "Беспечальное
житьё")
Хитрозадая семейка по сути ОТОБРАЛА у работавших на страну
людей карточки, дававшие тем возможность сносно питаться -- и
ВЫЖИВАТЬ, в отличие от накапливавших жирок Солоневичей, и не
паразитировать при этом на менее оборотистых согражданах.
"...лeто 1934 года мы провели въ условiяхъ, поистинe неправдо
подобныхъ. Мы были безусловно сыты. Я не дeлалъ почти ничего,
Юра не дeлалъ рeшительно ничего... Мы играли въ теннисъ, иногда
и съ Радецкимъ, купались, забирали кипы книгъ, выходили на берегъ
озера, укладывались на солнышкe и читали цeлыми днями. Это было
курортное житье, о какомъ московскiй инженеръ и мечтать не
можетъ." (гл. 9, "Беспечальное житьё")
Эта жлобствующая тварь хвастается, что ДАЖЕ В КОНЦЛАГЕРЕ, пусть
и советском, ухитрилась жить за чужой счёт. И я думаю, что хотя
бы некоторые московские инженеры мечтали не о курортном житье, а
о более интересной работе, позволяющей полнее самореализоваться и
через это почувствовать почти такое же удовлетворение от жизни,
какое чувствовал Солоневич от "я не дeлалъ почти ничего".
"Методическiя указанiя для тов. Медовара занимали очень немного
времени. Книги я, само собою разумeется, и писать не собирался,
авансъ, впрочемъ, получилъ -- сто рублей: единственное, что я
остался долженъ совeтской власти. Впрочемъ, и совeтская власть
мнe кое что должна. Какъ-нибудь сосчитаемся..." (гл. 9, "По
шпалам")
Ну и что там Совесткая власть была должна литературному халтур-
щику Солоневичу? Кто кому чего должен -- вопрос сложный, если
дело касается конкретно оговорённых обязательств. В данном случае
фигурируют спёртые Солоневичем у интернационального советского
народа 100 рублей. А Советская власть если что-то и задолжала
Солоневичу, так это пулю в затылок.
"Въ Россiи есть цeлый рядъ положительныхъ явленiй, которыя
власть засчитываетъ въ списокъ своихъ 'достиженiй'. Сюда войдетъ
и укрeпленiе семьи, и болeе здоровая сексуальная жизнь молодежи,
и парашютистки, и тяга къ учебe, и многое другое -- въ томъ числe
и физкультура. Эмигрантская печать напрасно беретъ этотъ терминъ
въ иронически кавычки. Это -- нужный терминъ. Онъ охватываетъ все
то, доступное индивидуальнымъ усилiямъ, что служить человeческому
здоровью. Это будетъ 'гимнастика' въ томъ смыслe, въ какомъ
Платонъ противопоставлялъ ее медицинe. Интересъ къ физкультурe
существуетъ огромный, въ старой Россiи -- невиданный... Но этотъ
интересъ -- какъ и семья, и парашютистки, и многое другое --
возникъ не въ результатe усилiй власти, а какъ реакцiя на прочiя
ея достиженiя. Рабочiе, надорванные непосильнымъ трудомъ,
студенты, изъeденные туберкулезомъ, служащiе, очумeлые отъ
вeчныхъ перебросокъ и перестроекъ, все это -- недоeдающее,
истрепанное, охваченное тeмъ, что, по оффицiальному термину,
зовется 'совeтской изношенностью', съ жадностью -- совершенно
естественной въ ихъ положенiи -- тянется ко всему, что можетъ
поддержать ихъ растрачиваемыя силы." (гл. 9, "Немного о
физкультуре")
Чем больше вчитываешься в эту книгу Солоневича, тем больше
хочется отзываться о её авторе словами типа "говно". А ведь
делать это как бы и не вполне правильно, потому что Солоневич
уже не может возразить. Недоедающие и истрёпанные люди на самом
деле не в состоянии тянуться к физкультуре -- по причине нехватки
некоторых веществ в их организмах. И даже если бы "тяга к учёбе"
и пр. была негативной реакцией на Советскую власть, то уже за
одну такую реакцию надо было бы эту власть приветствовать.
"Я рeшилъ пойти послушать 'вселагерный слетъ лучшихъ ударниковъ
ББК'... Потомъ на сценe выстраивается десятка три какихъ-то
очень неплохо одeтыхъ людей. Это ударники, 'отличники', лучшiе
изъ лучшихъ. Гремитъ музыка и апплодисменты. На грудь этимъ
людямъ Корзунъ торжественно цeпляетъ ордена Бeлморстроя, что въ
лагерe соотвeтствуетъ примeрно ордену Ленина. (...) лучшiе
изъ лучшихъ выходятъ на трибуну и повeствуютъ о своей 'переков-
кe'. Какой-то парень цыганистаго вида говоритъ на великолeпномъ
одесскомъ жаргонe, какъ онъ воровалъ, убивалъ, нюхалъ кокаинъ,
червонцы поддeлывалъ и какъ онъ теперь, на великой стройкe
соцiалистическаго отечества, понялъ, что... ну и такъ далeе.
Хорошо поетъ собака, убeдительно поетъ. Ужъ на что я стрeляный
воробей, а и у меня возникаетъ сомнeнiе: чортъ его знаетъ, можетъ
быть, и въ самомъ дeлe перековался... Начинаются клятвы въ
вeрности 'отечеству всeхъ трудящихся', предстоитъ торжественное
заключенiе какихъ-то соцiалистически-соревновательныхъ
договоровъ..." (гл. 9, "Слёт ударников")
Вот так всплывают клочки правды об "архипелаге ГУЛаг" --
задуманном на самом деле отнюдь не для массового уничтожения
дефицитной рабочей силы, а в значительной степени именно для
"перековки". А массовый падёж людей на "архипелаге" объясняется
отчасти как раз воровством, головотяпством, безразличием,
саботажем всяких солоневичей, набивавшихся в аппарат управления
лагерями.
"Всe предшествующiе побeгу годы я разсматривалъ себя, какъ
нeкоего развeдчика, который долженъ сообщить всe и слабыя, и
сильныя стороны врага. Но именно врага. Я не предполагалъ двухъ
вещей: что мнe будетъ брошенъ упрекъ въ ненависти къ большевизму
и что мнe придется доказывать существованiе совeтскаго кабака. Я
считалъ и считаю, что ненависть къ строю, который отправляетъ въ
могилу миллiоны людей моей родины, -- это не только мое право, но
и мой долгъ." (гл. 9, "Психологические отражения кабака")
"Отмазка" жлоба. Оказывается, он не занимался антисоветской
деятельностью в Советской России, потому что работал разведчиком.
Показательно, что в среде эмигрантов многие вовсе не пылали
звериной ненавистью к большевизму. Причём среди этих не пылавших
были и такие, кто, в отличие от Солоневича, против большевиков
ВОЕВАЛИ. Что же касается отправленных в могилу миллионов людей,
то можно можно заметить, что Первой Мировой войны Советская
власть не развязывала. И что, например, к отправлению англичанами
в могилу миллионов индусов до и после Первой Мировой войны она
тоже не причастна.
"Спартакiада была назначена на 15 августа, и читатель, неиску-
шенный въ совeтской техникe, можетъ меня спросить: какимъ это
образомъ собирался я за эти полтора-два мeсяца извлечь изъ
пустого мeста и массы, и энтузiазмъ, и рекорды, и прочее. И
неискушенному въ совeтской техникe читателю я отвeчу, даже и не
извиняясь за откровенность:
-- Точно такъ же, какъ я извлекалъ ихъ на Всесоюзной спартакiадe,
точно такъ же, какъ эти предметы первой совeтской необходимости
извлекаются по всей Совeтской Россiи вообще." (гл. 10, "Как
открывается ларчик с энтузиазмом")
Любая общественная мерзость возникает не сама по себе, а лишь
вследствие деятельности каких-то людей. Не будет этой деятельнос-
ти, не будет и мерзости. Так вот, Солоневич, сотворявший мерзости
и бесстыдно признающийся в этом, почему-то приписывает их Советс-
кой власти, а надо бы приписывать неизбежным в любом обществе
солоневичам. Показательно, что он даже не раскаивается в том, что
вытворял в СССР. В самом деле, зачем раскаиваться, если он там
работал разведчиком и соответственно был вынужден маскироваться
под... солоневича.
Почти любой может в трудных условиях сорваться на подлый посту-
пок, особенно если нет времени для размышлений и для собирания с
духом. Почти каждому доводилось прятаться за чужие спины -- хотя
бы по мелочам. Но чтобы делать литературный бизнес на фактах
проявления собственной низости, надо быть законченным моральным
уродом. И у нас такой есть.
"Мнe ничего не нужно у Поккална, но мнe нужно произвести
должное впечатлeнiе на Левина. Поэтому я вхожу въ кабинетъ
Поккална (о, конечно, безъ доклада и безъ очереди), бережно
обхожу вытянувшагося въ струнку Левина, плотно усаживаюсь въ
кресло у стола Поккална, закидываю ногу на ногу и осматриваю
Левина сочувственно-покровительственнымъ взглядомъ: 'И какъ это
тебя, братецъ, такъ угораздило?'... " (гл. 10, "Трамплин для
прыжка к границе")
"Без доклада", "без очереди", "усаживаюсь в кресло", "закидываю
ногу за ногу" в кабинете начальства: видно, что Солоневич такими
вещами наслаждался.
"Если бы я почему бы то ни было остался въ ББК [Беломорско-
балтийский комбинат -- А. Б.], я провелъ бы эту спартакiаду такъ,
какъ она проектировалась. "L'Humanite" распирало бы отъ энтузi-
азма, а отъ Горькаго по всему мiру растекался бы его подзаборный
елей. Я жилъ бы лучше, чeмъ на волe. Значительно лучше, чeмъ
живутъ квалифицированные спецiалисты въ Москвe, и не дeлалъ бы
ровно ни черта. Все это не очень красиво? Все это просто и прямо
отвратительно. Но это есть совeтская жизнь, такая, какая она
есть..." (гл. 10, "Если бы")
Здесь "отвратительно" относится не к "не дeлалъ бы ровно ни
черта". Человек покреативнее сказал бы: "занимался бы тем, чем
хотел", но у жлоба Солоневича представление о благополучии --
"не дeлалъ бы ровно ни черта".
"Миллiоны людей въ Россiи дохнутъ съ голоду и отъ другихъ
причинъ, но нельзя себe представить дeло такъ, что передъ тeмъ,
какъ подохнуть, они не пытаются протестовать, сопротивляться и
изворачиваться. Процессами этого изворачиванiя наполнены всe
совeтскiя будни, ибо протесты и открытое сопротивленiе
безнадежны." (гл. 10, "Если бы")
Да, миллионы дохли с голоду (был такой короткий период), но
из-за кого дохли-то? Из-за сталинистов? Не факт. Скорее из-за
солоневичей, просочившихся в немалом количестве в партийные,
советские и репрессивные органы. Из-за изворотливых жлобов,
которым было чихать на то, что где-то дохнут с голоду миллионы
соотечественников, отнюдь не виновных в чрезмерном размножении. И
довольно многие в те кошмарные годы отнюдь не изворачивались, а
просто жили и работали, потому что у Советской власти вовсе не
было цели заставить всех изворачиваться (ни в каких документах
такая цель не фигурирует), а если получалось всё-таки плохо, то
отчасти из-за солоневичей (см. выше).
"Я даже попробовалъ было понимающе подмигнуть этому агроному,
какъ подмигиваютъ другъ другу толковые совeтскiе люди. Никакого
впечатлeнiя. Свои приполярные помидоры агрономъ принималъ
совершенно всерьезъ. Мнe стало чуть жутко: боюсь я энтузiастовъ.
И вотъ еще одинъ энтузiастъ. Для этихъ помидоровъ онъ своей
головы не пожалeетъ -- это достаточно очевидно, но еще въ меньшей
степени онъ позаботится о моей головe." (гл. 10, "Приполярные
огурцы")
Агроном был не из изворачивавшихся "толковых советских людей",
а из просто занятых любимым делом. С точки зрения закоренелого
жлоба -- из бестолковых.
"Управленiе ББК имeло прекрасную библiотеку -- исключительно для
администрацiи И ДЛЯ ЗАКЛЮЧЕННЫХЪ ПЕРВАГО ЛАГПУНКТА. Библiотека
была значительно лучше крупнeйшихъ профсоюзныхъ библiотекъ
Москвы: во-первыхъ, книгъ тамъ не растаскивали, во-вторыхъ, книгъ
отсюда не изымали, и тамъ были изданiя, которыя по Москвe ходятъ
только подпольно -- вродe Сельвинскаго -- и, наконецъ, библiотека
очень хорошо снабжалась иностранной технической литературой и
журналами, изъ которыхъ кое-что можно было почерпнуть изъ
заграничной жизни вообще." (гл. 10, "Водная станция")
Ну как вам ГУЛаг, господа антисоветчики? Не так уж всё было
просто, как намалевали некоторые бывшие стукачи. Читайте
Солоневича.
Из разговора Солоневича с большим ГУЛаговским начальником
Успенским:
" -- Вы говорили, что знали моего брата въ Соловкахъ. Вы и тамъ
служили?
-- Да, примeрно такъ же, какъ служите теперь вы.
-- Были заключеннымъ? -- изумился я.
-- Да, на десять лeтъ. И какъ видите -- ничего. Можете мнe
повeрить, лeтъ черезъ пять и вы карьеру сдeлаете." (гл. 10,
"Водная станция")
Ещё кусочек неудобной ГУЛаговской правды вклинился. В отличие
от Солоневича, у Советской власти не было тупой неизбывной мсти-
тельности. Впрочем, может, и у Солоневича не было, а просто он
в очередной раз приспособился: на этот раз -- зарабатывать
умопомрачительными разоблачениями.
"И вотъ сидимъ мы съ Успенскимъ, всe трое въ голомъ видe, среди
бeлаго дня и всякой партiйно-чекистской публики и пьемъ коньякъ.
Все это было неприличнымъ даже и по чекистскимъ масштабамъ, но
Успенскому, при его власти, на всякiя приличiя было плевать.
Успенскiй доказываетъ мнe, что для умнаго человeка нигдe нeтъ
такого карьернаго простора, какъ въ лагерe. Здeсь все очень
просто: нужно быть толковымъ человeкомъ и не останавливаться
рeшительно ни передъ чeмъ. Эта тема начинаетъ вызывать у меня
легкiе позывы къ тошнотe." (гл. 10, "Водная станция")
Про тошноту я оставил, чтобы меня не попрекнули урезанием
цитаты. Лагерный активист Солоневич хвастается распитием коньяка
в кругу большого начальства СРЕДИ БЕЛА ДНЯ, то есть когда все
неполноценные работают в поте лица. Вообще, у этого спортивного
деятеля употребление спиртных напитков -- сквозная тема.
"Тeлохранители сидятъ подъ палящимъ солнцемъ на пескe, шагахъ
въ пятнадцати отъ насъ [Солоневича с вышеупомянутым Успенским --
А. Б.]. Ближе не подсeлъ никто. Мeстный предводитель дворянства,
въ пиджакe и при галстухe, цeдитъ пиво, обливается потомъ.
Розетка его "Краснаго Знамени" багровeетъ, какъ сгустокъ крови,
пролитой имъ -- и собственной, и чужой, и предводитель дворянства
чувствуетъ, что кровь эта была пролита зря..." (гл. 10, "Водная
станция")
Соль здесь в высокомерии Солоневича по отношению "местному
предводителю дворянства": тот проливал свою кровь за новый
социальный порядок, но благами этого порядка пользуется не он,
а жлоб Солоневич, своей крови не проливавший.
"ГПУ не любить оставлять безнаказанной гибель своихъ агентовъ."
(гл. 11, "Вичкинский курорт")
Это характеризует ГПУ очень положительно: мы в ответе за тех,
кого мы приручили.
"Въ томъ чудовищномъ смeшенiи 'племенъ, нарeчiй, состоянiй',
которое совершено совeтской революцiей, междунацiональная рознь
среди молодежи сведена на нeтъ. Противопоставленiя русскаго не
русскому быту отсутствуютъ вовсе. Этотъ фактъ создаетъ чрезвы-
чайно важныя побочныя послeдствiя: стремительную руссификацiю
окраинной молодежи. (...) Для какого-нибудь Абарцумяна русскiй
языкъ -- это его прiобрeтенiе, это его завоеванiе, и онъ --
поскольку это касается молодежи -- своего завоеванiя не отдастъ
ни за какiя самостiйности. Это -- его билетъ на право входа въ
мiровую культуру, а въ нынeшней Россiи, при всeхъ прочихъ
неудобствахъ совeтской жизни, научились думать въ масштабахъ
непровинцiальныхъ." (гл. 10, "Товарищ Чернов")
Я что-то не понял: это упрёк Советской власти или комплимент
ей? Наверное, комплимент. Солоневич изображает объективность --
в корыстных жлобских целях, разумеется.
"Насильственная коренизацiя, украинизацiя, якутизацiя и прочее,
обернулась самыми неожиданными послeдствiями. Украинскiй мужикъ
отъ этой украинизацiи волкомъ взвылъ: во-первыхъ, оффицiальной
мовы онъ не понимаетъ и, во-вторыхъ, онъ убeжденъ въ томъ, {378}
что ему и его дeтямъ преграждаютъ доступъ къ русскому языку, со
спецiальной цeлью, оставить этихъ дeтей мужиками и закрыть имъ
всe пути вверхъ. А пути вверхъ практически доступны только
русскому языку. И Днeпрострой, и Харьковскiй Тракторный, и
Криворожье, и Кiевъ, и Одесса -- всe они говорятъ по русски, и
опять же, въ тeхъ же гигантскихъ переброскахъ массъ съ мeста на
мeсто, ни на какихъ украинскихъ мовахъ они говорить не могутъ
технически..." (гл. 10, "Товарищ Чернов")
Чёрт вас разберёт, господа "режимкритикеры": одни из вас
попрекают Советскую власть "насильственной русификацией", другие
-- "насильственной коренизацией". Да, в разные периоды политика
в этой области была разная, но, видно, какую политику ни проводи,
всегда найдутся очень недовольные ею литераторы.