http://www.donskoi.org/36114

http://orthodoxmoscow.ru/vechnost-rozhdestva/#prettyPhoto

http://www.pravoslavie.ru/90608.html

Сегодня Тише исполнилось бы 15.

Отца Павла Адельгейма я знал с середины 80-х. Я служил алтарником в кафедральном соборе, а он настоятельствовал где-то под Псковом. Очень многие мои друзья-москвичи к нему ездили. Мы уже тогда почитали его за исповедника. Потом он приезжал несколько раз в Печоры к о. Зинону. Пили чай с вареньем в нашей мастерской, говорили о Шмемане, о переменах в Церкви и обществе. Он рассказывал, об о. Севастиане Карагандинском, о владыке Ермогене Голубеве, очень высоко отзывался о печорских старцах. Всегда был доброжелателен со всеми.
Потом, много лет спустя, мы с ним горячо спорили в ЖЖ. Он открывал всю подноготную своего конфликта с митрополитом Псковским, я говорил, что нужно быть выше этого, и не выносить на всеобщее обозрение споры со священноначалием, иначе это вызывает соблазн и шатание среди тех, кто не укоренен в вере. Мы с ним, в конце концов, примирились. Он написал мне утешительное письмо по поводу годовщины гибели моего сына, говорил, что смерть нами не обладает...
Нужно сказать, что в наших спорах была еще третья сила, это его почитатели, которые нисходили до личных оскорблений и угроз, Бог им судия.
И сейчас, читая сообщения о его трагической гибели, я вижу, что практически все, включая великого и ужасного дьяка Ку., вспоминают не его жертвенность по отношению ко всякому к нему приходящему, а то, что он обличал священноначалие и митрополита Псковского. (Священник, который критиковал РПЦ). Мне не хочется соглашаться с этим. Я думаю, что в памяти православных о. Павел останется настоящим исповедником и потрясающим духовником, жизнь свою положившим за это, а не простым критиком нашего не святого, конечно, священноначалия.
Со святыми упокой, Господи!...

Чаще бываю здесь:
https://www.facebook.com/#!/profile.php?id=100004263878742

День памяти Тиши.

Храм, который мы расписали...

С днем Святой Пятидесятницы поздравляю всех!

Сегодня У Георгия праздник - именины. С днем ангела, сынок!

Спасибо родителям и земле, породившей меня. Я не кляну судьбу, а благословляю ее, смиренно склоняя голову перед нею.

С днем рождения, сынок!

Сегодня, во второй день Сретения, скончался нсельник Сретенскоо Московского монастыря иеромонах Арсений Писарев.

Поздравляю.

С великим и светлым праздником Крещения Господня. Желаю всем здоровья и бодрости духовной.

За что я ценю произведения о. Тихона Шевкунова? Нет, не за то, что он открыл для меня какой-то неведомый доселе мир старцев. Довольно долго мы шли с ним по жизни рядом, и я тоже очень хорошо знал тех людей, о которых он вспоминает - и Печорских старцев, и о. Рафаила, и о. Никиту - всех, всех, всех. Он был, конечно, к ним ближе, взгляд на них у него совершенно другой, чем у меня. Но дело не в этом.
В наше прагматичное время православие стали воспринимать как некое приложение к обыденной жизни, а о. Тихон показал нам, что жизнь церковная - это совершенно иной, не такой как наш, мир - самобытный, таинственный, глубокий, красивый.
Нельзя верить во Христа и жить как прочие человецы. Нельзя говорить о любви и раздувать до размеров воздушного шара свое "я". Нельзя лгать, воровать, блудить потихоньку, а потом, смиренно сложив крестом руки, следовать к Чаше. Это все ложь и по большому счету - шизофрения.
Нужно жить иначе, нужно "презирать убо плоть, преходит бо". Нужно идти за Христом, а не поклоняться мамоне, не приносить жертвы своим мелким священным коровам.
В эти святочные дни я нашел в себе силы, чтобы рассказать не о "несвятых святых", а обыкновенных христианах, которые тем не менее живут иначе, чем мир. Быть может, они много заблуждались и не являлись образцом для окружающего мира. Но они были живые, настоящие, теплые, а не какие-то схематичные христиане.
Это - не спор с о.Тихоном, а скорее продолжение его темы, только немного с другого ракурса.
Я все время в своей памяти обращаюсь к этим людям и к этим событиям. Я люблю их, и помню всегда. Они очень помогают мне как-то сохранить живую и непосредственную веру во Христа Спасителя.
Это - память, и это благодарность им.
Я не знаю, продолжится ли здесь мое повествование. После праздников я опять уеду на роспись, вернусь к кистям и краскам. Это очень тяжелый труд. Иногда не остается времени даже на молитву, не то что на писанину.
Но даст Бог сил, еще напишу.
Поздравляю вас с крещенским сочельником. Желаю бодрости духа и сил.

В моей церковной жизни было много историй не очень приятных, но вполне поучительных.
Как-то раз в псковском соборе ко мне в колокольню, где я обитал, постучала женщина со свечного ящика. "Там пришел молодой человек, предлагает Крест и Евангелие. Может, ты купишь?"
Пошел я в собор. У свечного ящика крутился юноша со странной прической. "Пятьсот рублей,- сразу выпалил он,- и не рубля меньше!" Как будто я собирался с ним торговаться.
Евангелие и крест были явно церковными, напрестольными. Исторической ценности они не имели, были произведены в Софринских мастерских. Я спросил, откуда они? "От дедушки! - от чего-то нервничал "продавец".- Если не хотите, я в другой храм отнесу".
"Неси",- равнодушно ответил я и повернулся, чтобы идти прочь.
"Сколько это стоит?"- бросился вслед за мной юноша. "Рублей сто, не больше". "Хорошо, я согласен."
Я занял на свечном ящике сто рублей, юноша схватил их, и тут же исчез. Внутри меня осталось неприятное чувство, но я подавил его и пошел в колокольню за деньгами.
А когда вернулся, то застал у ящика и старосту, и казначея, и прочих начальствующих. Все были в панике.
Оказывается, за время моего отсутствия позвонили из епархии, сказали, что среди бела дня ограблен храм в Завеличье, и что украдены ... напрестольные Крест и Евангелие. Пока священник вышел служить панихиду, кто-то пробрался в алтарь и прямо с престола стащил святыни.
На следующий день приехал владыка со всем псковским духовенством. Он сказал речь о том, что надо быть бдительными, а потом пересказал историю похищения и "обретения" святынь. "Вот, епархия!- засмеялся он в конце своей речи,- в одном храме воруют, а в другом - скупают краденное!.."
И ... выписал мне премию в сто рублей. За бдительность, так сказать.
Года через два меня вызывали в славный город Томск свидетелем на суд по делу церковных воров. Оказывается, они действовали по всей России, и обокрали немало церквей. Поймали их как раз в сибирском городе.
На суд я не поехал, потому как был в то время в монастыре.
Но осквернители храмов, я надеюсь, получили свое по заслугам.

Был у меня друг священник о. Владимир Р. Был он человек ревностный и горячий, за восемь лет священства поменял двадцать пять приходов и четыре епархии. Мы познакомились с ним в храме в Родовом, когда о. Роман перешел в другое место. Отслужил он у нас всего одну службу, потому что отказался отпевать человека, который в церковь никогда не ходил. Староста и члены двадцатки возмутились, и на следующей службе о. Владимира уже не было. Однако мы успели подружиться, поскольку и у него, и у меня был один духовный отец в Питере - блаженной памяти о. Александр Козлов.
Я всегда ночевал у него во Пскове, а он посещал меня в местах, где я псаломничал.
Было дело - служил я в Псковском кафедральном соборе. Послушание от архиерея было простое - кадило раздувать, чтобы не погасло, и подавать его вовремя. Однажды я получил серьезное предупреждение: кадило погасло на середине храма во время архиерейского каждения. Хор вдруг замолк, наступила непонятная пауза в службе, и тут раздался поставленный баритон владыки: "Господа пономари! Если еще раз погаснет во время службы кадило, то я высыплю угли на ваши головы!" Послание это было обращено исключительно ко мне.
Но я, конечно, не ограничивался кадилом, еще помогал читать и петь на клиросе, пособлял другим братьям выносить ковры на улицу на просушку, потому что из-за плохой гидроизоляции в алтаре всегда стояли лужи, а владыка этого не терпел. И еще много разных дел было.
Приходит как-то о. Владимир и говорит: "Чего это ты так плохо выглядишь? Поехали лучше ко мне, в баньке попаримся!" Я начинаю перечислять, что мне нужно еще сегодня сделать, а он меня прерывает: "Слушай, какое послушание дал тебе владыка, когда принимал на службу в собор". "Быть кадиловозжигателем". "Вот и разжигай свое кадило, а ковры пусть трясут те, кому положено. Запомни, брат, церковь - это не комсомольская стройка, и энтузиазм здесь неуместен."
Много лет прошло с тех пор, давно я не был во Пскове и не видел о. Владимира, а слова его до сих пор помню...

Так звали его бабушки на приходе, потому что им трудно было выговаривать имя Кенсорин. О. Кенсорин служил в Горбуновой Горе, на соседнем от нас приходе. Он часто заезжал в гости, потому что у него болела спина, а он искренне верил, что наш настоятель о. Роман обладает искусством мануальной терапии. Во время сеанса массажа он кричал от боли во весь голос, зато после боль проходила совершенно. Я спрашивал о. Романа о том, где он научился такому ремеслу, а он только посмеивался: "Почему ты решил, что я умею это делать. Я просто издеваюсь над ним, а у него почему-то все проходит".
Все-таки странные люди - эти монахи.
Мать о. Кенсорина маленькой девочкой видела живым о. Иоанна Кронштадтского, поэтому сын решил, что должен стать продолжателем дела святого, а именно: он служил литургию каждый Божий день. За это его выгнали из Псково-Печерского монастыря, где он был келейником валаамских старцев. Он умудрялся совершать литургию в своей келье на антиминсе, что было, конечно, самочинием и нарушением устава.
В Горбуновой горе о. Кенсорин продолжал свой подвиг, а помогала ему в этом старая монахиня - и пела, и читала.
Однажды он приехал к нам, когда о. Романа не было и начал уговаривать меня перейти к нему псаломщиком. "О. Роман чтеца найдет, он человек известный, а ты давай ко мне, будешь служить через день, потому что помощница моя больная, каждый день быть при службе не может".
Я отказался. Но на праздник Успения совершил поход в Горбунову гору пешком, а это девять верст, что для человека с полутора ногами - это очень не мало.
Мне запомнилась сверхэмоциональная проповедь о. Кенсорина, в конце которой он высоким тенором вскричал: "Вот, Гагарин в космос летал и говорит, что Бога не видел. И где теперь Гагарин?- там в земле. А где наш Господь? - там, на небесех - всегда, ныне и присно и во веки веков!"
В домовом храме о. Кенсорина хранилась чудотворная Валаамская икона Божией Матери - удивительный образ, сопровождавший валаамских старцев в их нелегких странствиях а рядом с престолом стоял стол, где стояли ковчеги с мощами из двадцати разрушенных в 60-е годы храмов на Псковщине. Как известно, когда освящают храм, то под престолом оставляют ковчег с мощами. О. Кенсорин знал это, и во время хрущевских гонений он пробирался в алтари закрытых храмов и спасал от осквернения мощевики из-под престолов, и сохранял их у себя. Это был смелый поступок, потому что за это можно было лишиться свободы.
В 90-е годы о. Кенсорин был наместником Святогорского монастыря, где похоронен Пушкин. Жив ли он сейчас - не знаю, потому что связь с ним давно потеряна.

Один мой близкий друг давно является искренним христианином. Лет двадцать с лишним. Но у него есть одна беда: он никак не может прочитать Евангелие или Послания апостолов. При этом он человек очень читающий и думающий. Кроме всего прочего, книги по истории христианства он читает много и с удовольствием, любит бывать на богослужении, слушать проповеди священников; любит поговорить о вере. Но едва открывает Евангелие, как его клонит ко сну и он ничего не понимает, ни-че-го!
Что это - болезнь или вера поверхностная? Честно говоря, я не знаю.
Однако в свое время был знаком с профессиональными атеистами, которые цитировали Библию наизусть и читали ее каждый день, поскольку это была их профессия. Но они совершенно не верили в Бога и в подтверждение своей правоты приводили опять же цитаты из Священного Писания.
Что лучше: не читать и верить, или читать и не верить? На первый взгляд, кажется, лучше первое. Сколько в христианской истории было подвижников, не умеющих даже читать, а каких духовных высот они достигали! И сколько было в той же истории мудрецов, прочитавших все книги, и они уклонялись в раскол или ересь.
Но не все так просто, как кажется на первый взгляд.
Мы можем привести в пример великих "книжных" капподакийцев, которые создали глубочайшее христианское богословие, к которому современный человек несмотря на всю его продвинутость даже близко не подобрался.
Мы также вспоминаем безграмотных христиан, которые в тех или иных исторических обстоятельствах шли, не раздумывая, за еретиками и раскольниками, или вовсе разрушали храмы и убивали святых, как это случилось в начале 20 века.
Мне кажется, что прежде всего нужно помнить, что всякий дар, который в тебе есть, он не от плоти и крови твоей, не от того, что ты какой-то особенный, - он свыше приходит от Отца Света, просто так, ни за что.
И дар чтения и понимания божественных истин - он тоже дается Богом. Поэтому нельзя судить тех, кто верит иначе или вообще не верит. Ну, нет у них этого дара, хоть ты тресни, зато есть какие-то другие хорошие дары.
Будем относится к ним с любовью и пониманием.
Я верю, что друг мой обязательно прочтет Евангелие, потому что жаждущий всегда утолит жажду, а стучащему отворят...

Я не люблю журнал "Фома" и прочий псевдоправославный глянец. Мне кажется, что сие издание очень сильно отдает желтизной и наносит непоправимый вред нашей родной Русской церкви. Почему?
Какие-то умники решили, что если рассказывать о христианстве от попсовых фигур, то народ так и попрет в церковь. Но происходит обратное. Когда молодые люди читают "откровения" о вере актеров и актрис, певцов и певичек, тележурналистов и политиков, и тут же узнают из других источников о бесчисленных романах, изменах, хамстве и быдлячестве этих же самых "звезд", - в их сознании происходит разлад. Они понимают, что если церковное издание, которое обязывают продавать в каждой церковной лавке, пропагандирует грех и разложение, то в церкви, действительно что-то не так. А если создатель сего гламурного журнала является к тому же рупором синода, то здесь совсем дело швах. И они не идут в церковь, а ищут альтернативные источники духовности, часто попадая в сети деструктивных сект.
А потом мы удивляемся, что в Сибири и на дальнем Востоке сектантов больше, чем православных.
Я думаю, нужно в противовес гламурному "Фоме" издавать журнал "Ерема", где публиковались бы беседы с бомжами, обморозившими ноги, с теми, кто болен смертельно, кто приговорен к смертной казни. Издавать его на самой простой, оберточной бумаге, безо всякого глянца и раздавать народу бесплатно.
Думаю, что эффект будет больше, чем от детища Легойды и прочих гурболиков.

Нет, речь пойдет не о знаменитом Солженицыне, а о простом великолуцком нищем - Иване Исаиче. Происходил он из старообрядцев, а побирался возле нашего храма. Ходил всегда в длинном пальто нараспашку, с кривой палкой в руке, с копной никогда не мытых волос на голове и со всклоченной бородой. Глаза у него были круглые, слегка безумные. Он чем-то походил на пророков с фресок Феофана Грека. Я любил посидеть с ним на завалинке, побеседовать на разные темы. Настроен он был весьма эсхатологически, говорил, что скоро конец всему, а потому работать не надо, жениться не надо, даже в церковь ходить не надо. "А церковь-то тут при чем?"- спрашивал я его. "Потому что везде анчихрист!" - переходил на шепот Исаич и глаза его от страха, казалось, вот-вот вывалятся из орбит.
Он был не просто побирушка, а в некотором роде философ. На вопрос:"Где ты живешь?" - он отвечал загадочно: "Нигде! И везде!.."
Прихожане говорили, что его время от времени забирали в психушку, например, за то, что однажды он залез на постамент памятника Ленину, и оттуда обличал советскую власть.
Я всегда делился с ним тем, что оставляли в храме прихожане. Однажды, не глядя, дал ему какой-то кулек и пошел домой.
А через час постучался в дверь Исаич, весь в слезах. "Ты знаешь, что ты мне дал?"- спрашивал он, плача. Я терялся в догадках:может, денег кучу или яства какие-то особенные? Исаич не стал мне говорить, а протянул записку, в которой каллиграфическим почерком было написано: "Ты дал мне три луковички".
Чем запали Исаичу в сердце эти луковички, я не знаю, но с тех пор он стал почитать меня особо. Всегда помогал до дому корзинку донести, а если встречал в городе, то радостно размахивал своим кривым посохом и кричал: "Володя! Три луковички! Я помню!.."
А я почему-то всегда помню Исаича, и молюсь за него.

Всех поздравляю с новым годом по старому стилю, а всех Василиев с днем ангела!

В годы советской власти наша Церковь жила как индейцы в резервации. Только колючей проволоки не хватало. Под зорким оком соглядатаев мы могли совершать свои "индейские" обряды, юродствовать, делать все, что угодно, кроме антисоветчины. Но убеленные сединами кремлевские мудрецы не понимали, что Церковь по природе своей "антисоветская", потому что она всегда противостоит князю мира сего, а значит, она - обличение всякой власти. И теперешней в том числе.
Это легенда, что нынешняя власть - христианская. Внешне, может быть, да, но в глубине власть имущие смотрят на нас как на индейцев, а многие даже увлекаются всякими "индейскими" атрибутами. Мы христиане - экзотика, не больше. И не зря оговорилось первое лицо, сравнив святые мощи с куклой главного богоборца.
Мы по-прежнему живем в резервации. Некоторые прогрессивные церковные деятели, говорят, что Церковь и народ едины, но это не так, что показали события прошлого года. Народ хочет обогатиться, а Церковь призывает к нестяжательству; народ жаждет удовольствий и зрелищ, а Церковь призывает к воздержанию и посту; люди хотят превозноситься над другими, а Церковь призывает быть последними слугами. Не сходится. И в обществе постепенно назревает недовольство Церковью, а известные церковные "государственники" говорят о том, что богатство - не грех (Чаплин), что прелюбодеяние - это естественно (Кураев, который оправдывает женившегося епископа и наместника Сторожевского монастыря, и при этом поносит монашество). Церковь внешняя пытается быть "ближе" к народу, но не подтягивая его к Богу, а снисходя к его "нуждам".
Мы, христиане, живем в резервации или гетто, и это нормально. Наш язык, наши одежды, наши обычаи и стремления никогда не будут понятны большинству и власть придержащим. Мы все равно останемся для них индейцами и чужими. И это - нормально, потому что мы не должны подчиняться и служить князю мира сего.
Мы служим Царю Небесному...

Намедни один брат меня обличил: "Чего это вы с о. Тихоном (видимо, Шевкуновым) воспеваете псковскую вольницу? Это же анархия какая-то! В церкви должен быть во всем порядок, четкая иерархия, где младшие безукоснительно подчиняются старшим, где все совершается по канону, согласно уставу, иначе церковь разрушается! А у вас какие-то вольные казачки живут в псковских лесах!.."
Во первых, все наши герои живут в монастырях и служат на приходах, подчиняются Патриарху и архиерею.
Да, внутри они свободны, но таковыми, по моему мнению (за о. Тихона не отвечаю), и должны быть все христиане.
Церковь - это не армия, где все строем ходят и руку к козырьку подносят. Церковь - это пространство свободы, единственное, может быть, на всей земле.
Это стихия, да. Но эту стихию я чувствую и в древних патериках, и в Священном писании. Где нет внутренней свободы - там нет Бога. А ты пробовал посадить а карман ветер?..
Бросил трубку брат, обиделся.

В Псково-Печорской обители было много разных людей, но мне хорошо помнится послушник Василий 97 лет. Он был родной брат схииеродиакона Марка, человека смиренного, бывшего келейником у 6 наместников и умершего в 106 лет. Василий пришел в монастырь уже глубоким старцем, потому что ухаживать за ним было некому. "У меня 5 жен было и все померли!"- гордо заявлял он. Остались ли у него дети - история умалчивает. Зато он сам рассказывал, как живого царя видел на станции Дно. "Такой красивый, высокий!"- умиленно сощуривал глаза Василий. Надо сказать, что сам он был чрезвычайно низенького роста.
Жил Василий в лазарете вместе с другими немощными монахами. За ними ухаживал иеродиакон Никандр - человек очень добрый, но со странностями. Наш герой отчего-то возненавидел о. Никандра, так говорил о нем: "Должна была родиться скотина, а родился Никандр. Ты посмотри, как он воду пьет!.." А чаевничал о. Никандр очень красиво, пил из блюдечка по-купечески, с присвистом, и сахаром хрустел вприкуску.
Иногда на Василия, как он сам говорил, находило. То кается, плачет как ребенок, то дерзко отвечает просившему прощения перед святым Причастием о. Анании: "Ни за что не прощу!"
А однажды на Пасху такое устроил: вышел на Успенскую площадь, сел на ступеньки и стал кричать во весь голос: "Люди добрые! Помогите, спасите! У меня все отняли: спинжак не дають, пензию не дають, кусок хлеба на Пасху и то не дають!"
Вокруг него туристы собрались, тогда их было много, люди советские, справедливые, возмущаются монастырскими порядками, а Василий только дрова в печь подбрасывает.
Случилось, что мимо проходил наместник о. Гавриил с помощниками. Остановился, выслушал внимательно пламенную речь старчика и говорит помощникам: "Принесите ему кусок хлеба!" Наказывать "бунтаря", конечно, не стали, но подрясник на всякий случай с него сняли. Чтоб не чернил, так сказать, честь одежды иноческой.
Вот еще случай, свидетелем которого был я. Однажды упал Василий, ушибся, и на службу его привезли в коляске. Он молчаливо всю литургию перед Царскими вратами полулежал, причастился благоговейно, а когда священник ему крест давал после службы, спросил тихо: "Батюшка, а когда меня отпевать-то будут?" Видимо решил, что помер.
Умер он тихо и спокойно, без малого в 100 лет, и похоронен в Богомзданных пещерах.

По древней традиции монастырский сторож на воротах называется "вратарь". Послушание тяжелое - нужно каждый день вставать раньше всех, открывать святые ворота к ранней службе, целый день иметь дело с народом, который проходит мимо, выслушивать всякие глупости, а иногда иметь дело с людьми душевнобольными или пьяными. Вратарями обычно назначали людей крепких, высоких, чтобы в случае чего силу применить и дать отпор.
Но встречались среди них люди абсолютно святые. Так в Псково-Печерской обители был вратарь - монах Филарет. Он 40 лет (!) ежедневно стоял на воротах. В храме был всего один раз в неделю и то несколько минут во время помазания освященным елеем. Причащался один раз в год - в Великий четверг, а потом опять спешил на место послушания.
Нужно помнить, что время-то было советское, и народ в Печоры приходил разный. Сколько насмешек довелось выдержать о. Филарету, сколько глумления и злобы. Но он всегда был в добром расположении духа, всегда встречал людей улыбкой: кого-то утешал, кого-то вразумлял.
Так прошел он свое монашеское поприще, и к концу жизни братия стала замечать в нем дар прозорливости. К нему обращались за духовным советом не только богомольцы, но и священники.
Поэтому не важно, к какому послушанию (в монастыре или в жизни) ты призван. Важно проходить его так, как будто доверил тебе его Сам Господь Бог.

Стена, которую не обойти, не преодолеть.

Митрополита Иоанна (Разумова) Псковского все называли милостивым. И было за что. Епархия в советские годы была самой, наверное, бедной в Русской Церкви. Священники жили не просто бедно, а хуже нищих. О. Никита рассказывал, что было лето, когда у него на приходе в Боровике жило 10 человек, и все питались на 90% грибами: на завтрак грибы жареные, на обед суп грибной, на ужин грибы с картошкой, и все. Денег на то, чтобы купить хлеба, не было. А зимой сидели они у окна с дьяконом Виктором голодные, и отец дьякон, задумчиво глядя на метель, изрек: "Хоть бы покойника принесли..." В том смысле, что на отпевание хотя бы хлеба буханку бабушки принесут, или пряников мятных. Но отпевать в славном месте Боровик было некого, потому что все давно уже умерли.
Владыка Иоанн, конечно, знал про эту нужду, он был монах дореволюционного пострига, пережил и повидал много. Когда священники приходили к нему, то он всегда опускал свою большую руку в ящик письменного стола, извлекал оттуда купюру, не глядя, и когда благословлял, давал приходящему кому три рубля, кому пять, а кому червонец. Священники знали это и иногда специально возвращались в епархию еще раз за один день, говоря: "Совсем забыл, владыко..." И в руку их снова опускались купюры от щедрот владыкиных.
Однажды мы с о. Романом Матюшиным оказались в Пскове без гроша в кармане. Было не на что даже вернуться на приход. Все знакомые на звонки отчего-то не отвечали.
"Ничего,- оптимистично сказал о. Роман.- Пойдем к владыке, он не обидит..."
А время уже было вечернее. Пришли мы в епархию, секретарь пустил нас к митрополиту, поговорили о том, о сем (говорить-то было не о чем), потом мы засобирались уходить. Владыка долго, минут пять, сидел за столом, не вставая. Видно было, как он искал нужное в ящике. Потом откинулся, произнес растерянно: "Ничего нет, все попы разобрали".
Мы попрощались с владыкой и пошли ночевать на вокзал.
Щедрой души был владыка Иоанн!

Начинаю публикацию некоторых фотографий моего рано ушедшего друга, питерского фотохудожника Сергея Свешникова.

Меня часто спрашивают: как я отношусь к тому или иному современному старцу? А я оглядываюсь кругом и старцев отчего-то не вижу. Точнее есть два, им по 90 с лишним лет, но они давно уже никого не принимают. Все старцы, которых я хорошо знал в этой жизни, уже давно далече, пасут овец на нивах Господних в Царстве Его.
Тогда меня снова спрашивают: а чем же старцы отличаются от обычных старых монахов или священников? В Печорах, допустим, было много старых и очень достойных монахов, но народ к ним не шел, и сами они смиренно дожидались очереди, чтобы побеседовать со старцем.
Старец, говоря светским языком, - это духовный гений, а ежели назвать вещи христианскими терминами, то это просто - святой.
Любой человек, мало-мальски разбирающийся в музыке, может отличить произведения гениального творца от просто талантливой музыки. То же можно сказать и о живописи, о литературе и других областях человеческого творчества.
Также и христианин, который имеет некий навык духовного делания, очень просто может отличить настоящего святого старца от талантливого опытного духовника.
Старцы - не от мира сего, они живут, говорят, поступают не так как прочие земные человеки,а так как поступил бы Господь. Их совершенно не интересует мнение людское о себе, потому что они все растворены в любви к ближнему. У них нет своих и чужих, для них все - родные, свои, любимые. Они отзываются на всякую боль, на всякое страдание и на всякую мольбу о помощи. Для них нет мелких проблем, для них все имеет большое значение. Они не надмеваются, не превозносятся, не ищут своего... да что перечислять - читайте Священное Писание, там все сказано о них.
Если будешь насыщен Словом Божиим, то всегда отличишь истинное от суетного и ложного; гениальное от просто талантливого или бездарного.

Святки продолжаются, продолжается и мой отпуск от храмовых росписей, посему расскажу еще одну вполне святочную и веселую историю.
Это случилось уже в Псково-Печорскй обители, где я обучался иконописи у о. Зинона на Святой Горке.
Был у о. Зинона келейник Юра Ф. - парень очень добрый, исполнительный, но изрядно бестолковый.
Как-то задумали мы в мастерской варить янтарную олифу. Авва Зинон сказал, что в магазинах продают всякую дрянь (время-то было перестроечное), которой иконы покрывать нельзя, так что будем варить сами, как это делали древние мастера.
Натолкли мелко янтаря плошку, "распустили" его на углях, залили кипящим льняным маслом, добавили сурика железного и поставили в чугунке в русскую печь, чтобы олифа "дошла". А выдерживать ее в горячей печи нужно не меньше недели. Вонь от этой выдержки была такая, что братия в прямом смысле задыхалась от нее. Но авва Зинон был человеком очень целеустремленным. "Пусть терпят",- сказал он сурово - и точка.
Сложность заключалась в том, что чугунок с олифой нужно было каждый день вынимать из печки, после чего топить ее, а вечером опять загружать чугунок внутрь печи. Делал все это Юра по долгу своего послушания. Пять дней он справлялся с этим отлично, а на шестой, когда до готовности олифы оставалось всего-то ничего-то, рука его с ухватом дрогнула.
Захожу я после обеда в мастерскую, а картина такая: стоит, уперши руки в бока, совершенно разъяренный о. Зинон, а Юра ползает перед ним на коленях, янтарную жидкость тряпкой собирает и в чугунок ее выжимает.
Долго бранил келейника мастер, но делать нечего: слава Богу, что удалось собрать маленький горшочек, хоть его до дела довести, чтобы не напрасно братия от вони страдала.
"Только смотри у меня, это не опрокинь!"- строго-настрого заповедал о. Зинон, а Юра даже исполнил что-то вроде танца, показывая, что все будет в порядке.
Прошло еще два дня, маленький горшок олифы просто нужно было вынуть, и затопить печь (дело-то было зимой).
Мы прогуливались с о. Зиноном по горке, когда из трубы нашей мастерской повалил подозрительно черный дым - это Юра растопил печь.
О. Зинон отчего-то вдруг забеспокоился, поспешил в дом. "Надеюсь, олифу ты вынул?..- начал было он и вдруг глаза его округлились, рука сама вытянулась в направлении пламени.
В белом огне отчетливо виднелись черные очертания пресловутого горшочка, а языки пламени заворачивались аж в трубу...
"Ой!"- сказал Юра и на всякий случай выскочил в сени.
Гнев аввы Зинона был велик, но прошел довольно скоро. Остались мы до лета без янтарной олифы, потом все-таки сварили ее, но за всем процессом очень внимательно наблюдал сам о. Зинон. Не дай Бог чего опять случится..

Понимаете, уходя в середине 80-х годов служить в Церковь, мы ни в коем случае не собирались делать карьеру, об этом даже мыслей не было. Мы выбирали самые глухие и заброшенные приходы, чтобы в нужде, холоде и голоде очищать свое сердце и постигать Божественную премудрость. Мы знали святых людей, мы, можно сказать прикасались к ним руками. Хотели быть такими, как они, а не настоятелями соборов или монастырей. И я уверяю вас, мы сердцем вкушали такую радость и благодать, о которой теперь даже мечтать не приходится. А самое главное, что было на этих дальних приходах - это поразительное чувство свободы. Здесь нас не доставали костлявые руки мертвящей советской власти. К тому же ты был абсолютно свободен от мыслей о деньгах, квартирах, о светской карьере, о том, как тебя оценивают другие.
Теперь другое время. Жизнь приходская, церковная все больше становится похожей на обычную жизнь. Теперь новоначальные христиане стремятся быть поближе к настоятелю или архиерею, а священники поближе к городовому или иному начальнику, и очень гордятся, когда добиваются своего. Я понимаю, почему это происходит. Просто не осталось на этой земле святых людей, кому можно было бы подражать, - они все ушли в вечность. И задача церкви сейчас вполне земная - помочь бедным, сиротам, больным. Это - здорово, конечно, только мне кажется, что главная задача христианина - стяжать Святой Дух. А это без подвига, уединения, поста и тишины - невозможно.
Я так думаю...