Нет, я, конечно, могу попробовать -
добавить взгляду тоски да нежности, недочеты внешности
игнорируя
в тебе - как положено - расвориться, вальсируя, ловить искринки в твоей бесснежности,
творить неловкости и небрежности - смешно - как нравилось
И - без этого никуда, говорят что...
Трепет? в промежности?
Да.ощутить его все-таки,крикнуть:
"Справилась!"
- только тссс,про себя,вслух лишь лестности
да пять тысяч "люблю тебя" шепотом
И еще миллиона с два счастья
В нашей грешности-повседневности.
Пошлой прекратить давиться романтикой - что, лучше других ли? Хавай, сказано
Сказано-сделано, легче легкого - вот и голоса птичьи стихли, и солнце лучами гуляет в садике, еще с минуту назад грело, но
заходит сейчас, обессиленно, связано
водою тягучей, медленной. И - целый мир в квадратике, и объедки завернуты в фантики.
Лишь внутри что-то честное, волчье, бесится, скалится. Говорит:"Не твое, породы другой да иной природы. Да и стоит ли снова раниться,надеясь, что все изменится, головой вниз катиться с лестницы почти-не-случайно падая вновь в не(совсем)известное?
Нет. Меня и так слишком мало стало, и,если так продолжать, не останется.

Чуть трусливо и нервно-щекотно бегут ОченьМного-точия,и ловлю их до поздней ночи я, переделываю перечеркивая,нахожу в них признанья встречные на мои сотни слов побочные, за которыми чувства скрытные и не то что бы слишком прочные.
А кто ты, какой
на до дыр замусоленном "самом деле",
что за пиво из какого цвета пьешь кружки, материал простыней на твоей постели и размеры твоей подушки -
не важно
(иногда лишь кажется, для меня во всем мире имеет значенье лишь запах твоей макушки).
Смешно и глупо, да? В моем стиле. Крича, что цель - ерунда, для ее достиженья несчетные чистить мили от пыли.

Бывает, кажется, что жизни слишком много. Хочется собрать всю ее и зажать в кулачок, чтобы вся при тебе. Ты пробуешь, но она расползается в стороны, а тебе остается лишь маленький кусочек. И раньше тебе этого кусочка было бы более, чем достаточно, но сейчас все иначе. Это не расстраивает. Это игра, интересная и удивительная.
Главное - не терять уже пойманные ее частички. Если теряешь - становится тоскливо, или страшно, или холодно, или...плохо просто.
А еще свобода есть, хотя я вообще не очень люблю это слово. Оно слишком шумное и фонит. Но другого не подобрать.
Вот человек, очень высокий и худощавый, с длинными темными волосами с проседью. Он сидит целыми днями на кухне и пьет портвейн. К нему приходят, говорят, мол, что ты сидишь тут целыми днями? Ты же совсем спился и обленился! Как ты будешь жить дальше?
А человек все сидит и улыбается чему-то.
Через день, или месяц, или минуту, или год он может встать, потянувшись, и выйти на улицу. Купить в магазине апельсиновый сок и гулять хоть три дня подряд, а, может, и больше.
А потом он может перекрасить волосы в розовый, постричься и курить много-много. А может этого и не делать.
Он может так и сидеть на кухне, в принципе. Потому что, что бы другие ни говорили, он точно знает, что в любой момент может все изменить. Он ко всему относится с добродушным безразличием.
Наверное, вот это больше похоже на свободу. Но я ее чуть-чуть боюсь, хотя иногда и ощущаю.

Раньше были сказки, тоска и безысходность такая, что, казалось, можно руками потрогать - на медузу похожа.
Мечты были, вера - слабая совсем, но оттого еще более дорогая.
Был выдуманный мирок, весь в маленьком домике да в осенних деревьях за окном. А в домике кухонька, вся в банках-склянках, и пахло там корицей, вином и горячими лепешками. А еще темная комнатка, скрипучий диван и цветастый драный плед.
И я там была узницей, которая решила, что так ей больше нравится. Ведь дома тепло, уютно, а на кухне так хорошо по вечерам сочинять сказки, рассказывая их заплутавшим путникам, угощая вином и лепешками, улыбаясь чуть грустно, но светло.
А за окном - осенний лес, на который так хорошо смотреть, но в нем сыро, зябко и тихо так пугающе.
Я забывала постепенно, кем была раньше, где жила, по каким улочкам так любила гулять вечерами. Забывала - и сочиняла себе другое прошлое. А, может, и не потому, что забывала - просто, чтобы настоящее не казалось насмешкой, а надежда на прекрасное будущее не исчезала. Вот я закрою глаза - и все в один миг изменится, меня освободят, приютят, подоткнут заботливо одеяло и поцелуют в лоб, сказав тихо:"Спи..."
Но однажды деревья за окном перестали быть осенними, зимними - стали прозрачно-зелеными, веселыми и чуть насмешливыми. Солнечный зайчик то и дело пробегал по комнатке, играясь. Плед переместился в шкаф - стало тепло. Да и на кухне запахло яблоками и вишней, и только легкий аромат корицы напоминал о настоящем, которое неожиданно стало прошедшим.
Я распахнула окно, и вдруг вспомнила, что я вовсе не узница, и поняла, что настоящее нельзя положить в банку, закрутить крышку и убрать куда подальше. Да и не такое оно страшное, чтобы так поступать.
А лес вовсе не пугает больше, и новые улочки заменят забытые, а дом - а разве он так уж необходим?
И все бы хорошо, только сказки теперь не пишутся, потому что мечты сбываются, и вера окрепла настолько, что граничит со знанием.
И, хоть все хорошо, иногда бывает чуточку грустно. Потому что жалко сказок и людей, которые эти сказки любили слушать. Теперь они потеряли ко мне интерес, и, даже заплутав, стараются обходить мой дом стороной.
Ну, капелька грусти - это тоже хорошо. Она всегда есть, если не забывать.

Милые друзья, я знаю, что эта штука - сплошной ужас и кошмар, но я ее так долго вымучивала, что отношение образовалось трепетное. Так что не ругайте матом и не закидывайте камнями.




Знаешь, все просто, как дважды два.
Кто-то об стенку бьется, плюется, кричит, что нет сил бороться больше,
Кто-то сравнивает, кто толще, кто тоньше, кто-то вообще хотел бы жить в Польше, но по-прежнему здесь торчит
Зубы точит или сжав их, молчит.
Девочка над куклой сломанной плачет, дедушка жизнь прожить бы хотел иначе, мужчина задумался об отсутствии личности роста, не понимая, что это значит.
Но, знаешь, все просто, как дважды два
И возможные сложности - лишь слова.
***
Думали друг о друге почти постоянно, она - даже звоня подруге, он - даже сонный, проснувшись рано.
Он думал:"Ну как она там, интересно?".
Она думала:"Да я как всегда - прелестно".
Встречаясь все чаще молчали, без слов по глазам читая, и, избегая печали, учились любить не мечтая.
Говорили:
"Нам и того, что есть - много. С грузом трудней дорога, а в ней еще миль - не счесть".
***
Пролетали минуты, месяцы, годы, и у всех все менялось - кто-то родил, кто-то успел принять роды, кто-то решил повеситься, кто-то в быте застрял средь гор посуды, а кто-то от затянувшейся страдает простуды,
а у них все по-прежнему - каждый день ново, только
встреч больше нет -
и не помнят уж, сколько
лет.
Он думает:"Не мерзнет ли там она, согревает ли плед?"
"Мне тепло и без полотна" - в ответ от нее с улыбкой (прикрываясь простынкой хлипкой) - "Ведь знаю, что не одна".
***
Шли в одну гору, лишь с разных сторон, и она - чуть ближе к подножью, и чуть ближе к вершине - он.
***
Те, кто знал их когда-то, смеялись, пожимали плечами - мол, годами несли свой груз,
в гору взбирались, не спав ночей, и что в результате у них осталось? Гора,
взамен жизни неспешной, простой? Не по нам. Мы привыкли к уютным снам и желудок чтоб не был пуст.
Но они высоко, до других нет дела, им до неба подать рукой.
***
Он вершины достиг чуть раньше, она же еще в пути.
прилегла на уступ - устала и нет больше сил идти
Подумала:"Слишком сложно, не справлюсь, прости.
Не пройти до конца дороги, странно, что я до сих пор жива
Боже, как сильно же ноют ноги
и смертельно болит голова.

Он улыбнулся, подумал:
"Знаешь, на самом деле
все просто, как дважды два
Лишь наверх поднимись, и забудешь, что значит "бремя,
усталость" - здесь вообще не нужны слова,
и затянутся раны на теле
И даже если вдруг грустно, а кругом - холод и темень,
помни
Если надо - я буду ждать тебя вечность, здесь совершенно другое время".
***
Другие считали, что им лучше живется - как крысы в подвалах, не видя солнца, ютились:"А что? Нам и дышится, и вода холодна из колодца - разве этого мало? А они - дураки, променяли покой на скалы, и уже, не дай Бог, погибли, разбились, из-за глупости их не стало".
***
Лишь движеньем и мыслями жили, любили не видя, позади оставляли мили.
Могло быть иначе. Домик опрятный, машина, за городом дача, по выходным у нее - салон, магазины, у него - футбольные матчи, получилось же так, что
под собою их небо прячет, домом служит горы вершина.

***
Как нить
прошлое оборвалось и внизу серебрится; унесли в клювах остатки границ птицы, бросив их в мир унылых и серых лиц.
А они - живут больше прежнего,
И по-прежнему учатся жить.

Кажется, на улице тепло и солнечно, а мне по-прежнему слякотно и гнусно. И от осознания того, что мне так слякотно и так гнусно, становится еще отвратительней.
Нет ничего хуже, чем разочаровываться в самом себе. Вот ты справился с малюсенькой задачкой, и ходишь гордый, и говоришь всем - хэй, народ, берите с меня пример! Видите, как я изменился!
А потом, спустя некоторое время затишья и самолюбования та же самая задача (меняются лишь цифры) к тебе возвращается, и ты совершаешь ту же самую ошибку, что и раньше, понимая это слишком поздно. Решение давно оценено и ты самостоятельно выводишь себе жирную красную двойку. Но главная проблема не в этом. Разочарование порождает следующие ошибки, и это еще хорошо, если новые - обычно одни и те же, старые глупые ошибки.
Вот ты сидишь и думаешь, ищешь решения, выходы. Но ты слишком труслив и глуп, чтобы пойти как-то иначе - дикими лесными тропами, а не миллионы раз хоженной дорогой, на которой еще виден твой след. Не желая менять что-то самостоятельно, надеешься, что дорога возьмет и изменит свое направление.
Главное определиться, устраивает ли тебя то, где ты сейчас, или все-таки есть желание идти дальше. И, если уже решил идти - не ной. Не жалуйся на больные ноги, руки, спину. Устал - отдохни, но не возвращайся обратно.
Но чаще всего слабые, глупые, некрасивые не хотят измениться. Как попрошайки вытягивают из окружающих слова "ты не такой" и, насытившись ими, остаются на своих местах.
А я? А что я? Я много курю, мне сносит крышу после четвертого бокала пива, я не умею любить "про себя" (если уж случилось, то с оркестром, фейерверками и тоннами глупостей), а еще я - редкостная лгунья, сволочь и гад, и вообще человек мерзкий и низкий, и вот таковой быть у меня "про себя" как раз-таки получается отлично.
Потому я и здесь, в легком отрыве от общества.
Читаю книги, курю и достигаю гармонии, как умею. Веду дневник, сугубо личный пока и, возможно, чуть-чуть общественный в перспективе. Стараюсь быть честной, чтобы это имело хоть какой-то смысл.

Дженни и Джейк были знакомы уже где-то лет эдак пять - вместе костры жгли из старой соломы и вместе учились лгать. Он провожал ее ночью до дома и сам отправлялся спать, не оставаясь, говорил, улыбаясь:"Мне завтра рано вставать".Он не любил говорить о погоде и ходить босиком по росе, любил тихо петь и курить на природе, и есть вместе с Дженни безе; и Дженни однажды подумала "Странно, Джейк чуть не такой, как все".
Дженни носила рубашки и шорты, и ленточки в рыжей косе, не любила гадюк и медовые торты, обожала гулять при грозе; с Джейком любила болтать, и однажды, во время одной из бесед, Джейку подумалось "Странно, ведь Дженни чуть не такая, как все"
"Не такие, как все" при грозе на природе курили и ели безе, и желали найти они каждому встречному своего "не такого, как все".

Бывает, что хочется сказать много-много всяческих слов, пытаясь передать нечто очень для тебя важное. И совершенно не имеет значения то, насколько это Нечто объективно важно или незначительно, равно как и плевать на его характер. Событие, мечта, признание, атмосфера, ожидание - и ни единой, даже самой малюсенькой разницы. Но дело-то в другом.
Вот Нечто как-то неожиданно привязало тебя к себе, и, дергая за ниточки, заставляет ерзать и подыскивать подходящие слова. Затем - выстраивать их в определенном, наиболее уместном порядке; далее - ну, возможно, чуть цензуры (в зависимости от того, кем является потенциальный слушатель), и, в качестве финалочки - Нечто прячется, а весь этот поток упорядоченных слов вязкой малоприятной массой выливается на уже не потенциального, а вполне себе реального слушателя. Ты, разумеется, пребываешь в смущении диком, слушатель недоумевает или же просто равнодушен, а Эта Хрень как и раньше сидит себе в твоей башке (или в чем там ей удобнее сидеть) и смеется нагло.
А вот иногда все получается. Ну, только если не выжидать и не ставить фильтр. Или если слова это Нечто за собой тянут.
Но я хотела что-то важное сказать, а сказала другое.
Дурацкие слова. Да и слушателя терпеливого и понятливого найти трудно. Да и я глупая.
Как ни крути.

А когда в начале июня снег - это потрясающе. Главное не трогать руками и притвориться, что ты вовсе даже и не подозреваешь, что это всего лишь тополиный пух. Только в квартире душно так, что дышится с трудом, но можно ведь притвориться, что окна все закрыты, потому что на улице минус и метель, а тут - хорошо и тепло.
Вообще еще много чего можно. Можно натянуть полосатые гольфы и нацепить на голову пару бантиков, одеть дурацкую ночнушку, накрасить неровно ногти самым ярким лаком и притвориться, что тебе лет десять отроду, что папа сказал ложиться спать, но ты не хочешь, и потому сидишь на
подоконнике, смотришь на странные летние снежинки, ждешь Питера Пэна и прислушиваешься, не идут ли родители проверить, спишь ты или нет.
А можно сидеть на кухне, в рубашке длинной и с растрепанными волосами, курить одну за другой, пить крепкий кофе без сахара или виски без колы и притворяться, что все у тебя в жизни наперекосяк и хорошего почти ничего нет.
Притвориться, что кого-нибудь любишь безумно и мусолить нещадно мобилу, притворяясь, что хочешь позвонить, но не решаешься.
Или притвориться, что ты Бог и создать пару-тройку Вселенных, притворившись, что они существуют на самом деле.
В общем-то, по-разному можно притворяться, но это совершенно никакого значения не имеет. Потому что, когда в начале июня снег - это потрясающе, и просто не хочется думать о том, чем он является на самом деле.

Когда мне грустно, всякие там говорят, мол, не парься, веселись. Когда веселюсь, эти же говорят, что это я все притворяюсь, а на самом деле мне грустно. Когда я злюсь, мне кажется, что все эти просто понятия не имеют, что такое веселье, да и вообще...но злюсь я редко.
А веселье вот - настоящее которое, от души - оно у меня очень одинокое и самодостаточное. Оно обволакивает, окутывает и - все, здрасте, я в коконе. В веселом таком и радужном, но крайне крепком. Мне не нужны всяческие шутки, рассказочки, смешные рожицы и клоунские дурацкие носы. Да чего уж там- мне вообще ничего не нужно, у меня ведь веселье есть, и этого более чем достаточно. Хотя можно еще музыку, но и без нее хорошо. И ноги. И руки. Себя, в общем.
Я тогда танцую и ничего, кроме веселья и энергии, ощущать не могу. Танцую одна, потому что с другими танцуется совершенно не так легко и правильно. Чья-то рука на талии, чьи-то глаза, дыхание - это уже попахивает романтикой, а романтика...нет, ну это же совершенно не то! А вот одной...
А вот одной мне отлично и радостно. Главное танцевать и не давать всяким мыслишкам червячками пролезать в пустую счастливую голову. А то, бывает, пролезут, и что-то как-то сразу кажется, что не хватает чьей-нибудь руки на талии и дыхания в...ну, куда там бывает...в шею, наверное. И тепла какого-то, и глаз смеющихся, и...
Ну не надо мне этого всего. Мне весело, да. Очень-очень.

Если попробовать вдруг все иначе, по-новому как-то, против привычного - чуть по-другому кидать в стенку мячик, и ,плача (но тоже не так, как обычно) о чем-то внезапном характера личного, думать, что, в сущности, все ведь отлично. Не напиваться - одной и по будням, в компаниях странных совсем не знакомых, не цеплять там какого-то кислого мудня, у которого предков сегодня нет дома, и, придя вместе с ним в состояние комы (нажравшись вина и дешевого рома) не пробовать вызвать злой призрак Содома. Если играть, чтоб потом не болело, в открытую, весело, чуточку страшно - как герои-шуты очень дерзко и смело строить из пыли хрустальные башни, писать на стене имена свои мелом и, подождав, чтобы солнышко село, делать затем свое темное дело. Не выворачиваться наизнанку - пусть и от чувств даже, все равно незачем, если же ранили - вылечим ранку, это же - правда - такие все мелочи, просто консервные ржавые банки, полные вязкой и вкусной обманки.

Весенняя эйфория поглотила город. Нежные апрельские девочки перелетали с лавочки на лавочку, звонко, заразительно смеясь, вечные одиночки верили в вероятность случайной роковой встречи сильнее прежнего, влюбленные - и давние, и те, что только час назад познакомились - забронировали крыши для наблюдения великолепных закатов, и даже дворники, казалось, сияли и были счастливы делать свою работу.
Но Уле было плевать на весенние настроения и всеобщее счастье, потому что она активно думала, сидя, поджав под себя ноги, на лавочке. Думала она о том, что хорошо бы сбросить еще килограммов десять, чтобы быть красивой, как фотомодель, и о том, что ей пригодился бы миллион долларов, чтобы купить квартиру, мотоцикл и ламу, а еще думала о том, как глупо и внезапно она влюбилась и что сделала она это совершенно зря. Уля не любила влюбляться, поскольку в голове словно пробки вылетали, и, ничего не видя и не понимая, она сразу же начинала делать глупости одну за другой. С первым - просила подругу позвонить ему и сказать, что, мол, Уле плохо и она уехала на дачу совершать самоубийство, и, если он не приедет - все, кранты. Мальчик перепугался смертельно, но на дачу не поехал - зато сменил номер и вообще исчез из Улькиной жизни целиком и полностью. Второму Уля просто в любви призналась, сопровождая признание громкой слезливой истерикой и попытками задушить себя собственными же руками. Ну, он на нее тазик с холодной водой вылил, чтобы успокоилась, а потом ушел, хлопнув дверью и крикнув напоследок:"Дура!". В общем, Уля была девушкой влюбчивой и потому подобных историй было еще множество, и заканчивались все они примерно одинаково.
В конце концов, она решила, что так дальше продолжаться не может и вышла замуж за своего старого друга, надеясь, что со временем привяжется и получит гарантированное спокойствие. Повесила в спальне розовые шторы в сиреневый цветочек, в гостиной постелила белый пушистый ковер, поклеила на кухне обои с изображением груш, корзиночек и яблок, а в ванную купила большую зеленую корзину для грязного белья. В общем, все сделала аккуратным и правильным - ну, чтобы как с чистого листа, без окурков в банке из под колы и без вечных лифчиков и трусов под кроватью. К мужу сначала привыкла, а потом, благодаря своему характеру, и полюбила. Жили дружно и, как полагается, ссорились исключительно по выдуманным причинам.
Прошел год, полтора, два, а затем Уля встретилась со своим приятелем, который пришел вместе со своим приятелем, в которого Уля незамедлительно влюбилась.
Первые дня три прошли замечательно - она была весела, общительна и, казалось, вот-вот готова была взлететь от переполнявшего ее обновленного легкого чувства. Но уже через неделю девушка почувствовала себя странно и с ужасом осознала, что вот-вот совершит нечто страшное, из разряда "позвонить и признаться, а потом заплакать и сказать, что перережет вены" или хотя бы просто "позвонить и признаться, а затем заплакать и бросить трубку". Взяв себя в руки и (на всякий случай) достав симку из телефона Уля выпила стакан водки и, успокоившись и твердо решив глупостей не делать, сказала мужу о том, что она от него уходит, потому что любит другого. Ушла незамедлительно, взяв с собой лишь рюкзак с наспех собранными шмотками и сумку с фотоаппаратом, косметичкой и начатой бутылкой водки.
Так что единственное, что оставалось делать Уле, так это сидеть на лавочке, изредка отхлебывая из бутылки, сожалеть о внезапно произошедшей влюбленности, мечтать о миллионе долларов и переживать по поводу лишних десяти кило.
***
К тому времени, когда на улице окончательно стемнело, Уля уже успела сделать множество дел. Она допила водку и выпила с кем-то за компанию пива, а потом вина, а потом снова водки и пива, искупалась в фонтане и поревела в жилетку какому-то совершенно постороннему дедушке, затем пела песни с кем-то из тех, с кем до того пила пиво и долго целовалась, завалившись под дерево с кем-то (а, может, и с двумя, или даже с тремя) из тех, с кем до того пила водку. Устав от столь бурной деятельности, Уля легла на лавочку и плакала, сожалея обо всем сделанном и не сделанном, да и просто от того, что жизнь казалась бесконечным повтором одного и того же фрагмента. Простой алгоритм, который уже порядком надоел, но - программа есть программа, и девушке представлялось практически невозможным хоть как-то повлиять на привычное развитие событий, поскольку каждый раз ей казалось, что вот сейчас все точно будет иначе, а получалось как всегда. Тогда она плакала и жалела себя, себя же презирая, а потом снова жалея за то, что она такая жалкая и несчастная, и - ну, в общем, совершенно ничего нового.
Уля засыпала с этими мыслями, и еще с одной - что завтра все непременно изменится, пусть даже для этого придется меняться самой.
***
Ей снилась большая лама, степенно расхаживающая по роскошному саду, и мотоцикл, и огромный великолепный дом, и она сама - стройная и красивая, в белоснежном шелковом платье, и миллиарды долларов, и еще сотни лам, и тысячи мотоциклов, и множество платьев, и фотосессии, и репортеры, свет софитов и дорогие машины, и все это крутилось, вертелось, сливаясь и превращаясь в одно большое лицо, полное умиротворения и гармонии, в лицо будды, в ее лицо и одновременно чужое. А затем открылся огромный рот и поглотил и лицо, и сам себя, и ее.
***
Уля проснулась от возмущенного бормотания дворника, собирающего мусор возле лавочки, послужившей девушке кроватью. Сон оставил приятное послевкусие, обновив и очистив ее душу, и Уля доброжелательно улыбнулась недовольному старику, показавшись вдруг самой себе мудрой и возвышенной.
Дворник подозрительно посмотрел на девушку.
- Что? Нажрутся, знаете ли, намусорят, дрыхнут в местах неположенных, людям работать мешают - и улыбаются еще, алкаши эдакие бессовестные. Ребенок, поди, дома плачет, муж жрать хочет, а ты тут распласталась да лыбишься черт знает чему, окаянная. Стыд!
Уля спокойно выслушала брань в свой адрес, не расставаясь с мудрой и доброй улыбкой.
- Нет у меня ни ребенка, ни мужа. Долго шла я дорогой стыда и скорби, долго жила в глупости и разврате, почтеннейший, но глаза мои открылись, и душа моя отчистилась, и добры, и светлы мои помыслы.
Почтеннейший старик перекрестился и поспешно перешел к другой лавочке, пробормотав что-то вроде "нажрутся до белой горячки, а потом государству на лечение деньги тратить".
- Иди с миром, почтеннейший! - крикнула Уля ему в след и, сев в позу лотоса, вдыхала счастье каждого листочка, каждого облачка, каждой травинки, и думала об этом и старалась почувствовать себя живой.
Ближе к вечеру вокруг девушки образовалась целая толпа "учеников" и последователей, и Уля радовалась тому, что они ее слушают, что она в центре внимания, и все ее, казалось, любят и уважают. Она говорила про гармонию и счастье, про чистоту души и тела, говорила так, словно уже вечность находится в нирване, а тот человек, что вчера пил здесь водку - это была не она, а кто-то совершенно другой и жалкий. Уля говорила все больше и больше, незаметно попивая принесенное кем-то вино, и от вина говорилось еще лучше.
Ну, а закончился вечер омовением в священном фонтане и отдыхом под не менее священным деревом.
Ученики, прикоснувшись, во всех отношениях и кто как хотел, к своему учителю разошлись, а ничего не понимающие в буддизме и гармонии милиционеры забрали новоиспеченную "будду" в участок, приняв за обычную пьяную в хлам девушку легкого поведения.
***
Когда Уля пришла в себя, все события вчерашнего дня постепенно начали выстраиваться в правильной последовательности, хоть и с отдельными периодическими пробелами. Сон, будда, дворник, разговоры о гармонии и вечной жизни, люди, вино, разговоры, вино, люди и...Дальше Уле даже и вспоминать не хотелось - чувство стыда было слишком острым и обострять его еще больше девушка сочла неразумным. Чувствовать гармонию и счастье, исходящие от грязного обезьянника, так же не получалось.
В общем, как ни крути, надо было кому-то звонить. Бывшему звонить не хотелось, да он бы и не ответил, подруги не смогли бы ничем помочь - а Уле требовалась помощь не столько физическая, сколько моральная, а для этих целей пригодны были исключительно люди мужского пола. Так что единственным и очевидным вариантом являлся звонок своему недавнему возлюбленному, хоть именно этого Уля всеми возможными методами и старалась избежать.
"А, к черту. Если уже в жопе, так хоть буду там по полной!" - подумала Уля и попросила добрых милицонеров помочь ей с телефоном.
***
Уля закончила свой рассказ и, плача и смеясь одновременно, посмотрела на собеседника.
- Ну что, теперь ты считаешь меня спятившей идиоткой?
Он задумчиво стучал ложкой по стакану с чаем.
- Ну...я в шоке, если честно.
Девушка высморкалась в салфетку, а затем промокнула глаза другой ее стороной.
- Да чего уж там, я понимаю. Как всегда наделала глупостей выше крыши. Знаешь, мне кажется, я влюбляюсь даже и не в людей, а просто - сама по себе. Чтобы жилось. А люди - это так, для опредмечивания ощущения. А меня вот никто не любит.
- Такую тебя любить страшно и жалко - потому и не любят.
Уля покраснела от обиды.
- Да? А я вот так не считаю. И люблю себя.
- Разве? А что ж ты все время говоришь, что презираешь себя и вообще ненавидишь?
- Раньше говорила, а теперь не буду.
- Ладно, я пойду, в общем. Счастливо.
Он бросил пару сотен на столик и оставил Улю, злую и смущенную, одну. Еще часа два девушка представляла, как топит его в грязном унитазе в общественном туалете, а затем заставляет ползать по земле и воем выпрашивать у прохожих еду. Вдоволь насладившись воображаемой местью, Уля встала, взяла со столика деньги и пошла к ближайшему магазину за пивом.
***
Шло время, но жизнь ее не особенно менялась. Уля по-прежнему пила с незнакомыми за компанию, купалась в фонтане и засыпала, где придется. Ударялась в христианство, бросала, тусовалась с кришнаитами, пропагандировала язычество и называла себя атеисткой. Как раньше влюблялась, страдала и снова влюблялась. Единственное, что изменилось - теперь она точно знала, что так жить ей нравится, и, если она захочет жить иначе - она сможет. Трудно сказать, так ли это на самом деле, но, впрочем, это не имеет значения.
Только иногда, просыпаясь утром совершенно разбитой и опустошенной, девушка вспоминала большое светлое лицо себя-будды, и, промычав пару раз "ом", приходила к выводу, что - может быть, когда-нибудь...но явно не сейчас.

Мне бы сейчас на крылечко деревянного старого дома, сидеть так и курить - спокойно, долго, и чтобы табак вкусный редкостно. И в руку - в левую, в правой сигарета - большую кружку (только не стеклянную) с чудодейственной смесью из бергамотового чая, рома, корицы и гвоздики. И еще чтобы рядом кошка, а на веранде люди скучающе играли в карты и пили темное пиво. И чтобы иногда какой-нибудь человек выходил и звал меня в дом, а я бы улыбалась и говорила, что позже буду. А еще...еще, чтобы гроза, разумеется, но только в перспективе. И чтобы сумерки, но не темнело. И чтобы чувство это - вот как сейчас прям - там тоже было.
Черт. А если оно и так есть - то нахрена мне все это нужно? Сейчас гроза - но только в перспективе, уже часа два кажется, что сумерки, но не темнеет, а остальное заменимо. Может, кроме людей, а, может, и нет. Впрочем, у меня сейчас не то настроение, не для-людей-ное. Потому они и отправились играть в карты на веранду. То есть, в комнату, воображаемые. Ну, то есть, можно представить, что они в другой комнате. Кошки вот нет, жаль. Но табак вкусный. И чай бергамотовый, только без рома и борщ - с капустой, но не красный. А еще...еще тысяч двадцать пять серебристого, хрустящего, как фольга, счастья и сто двадцать семь (примерно) мыслей, пушистых, мышистых и теплых.
А еще я...много чего еще хочу написать, сказать, зарифмовать (но не получается), прокричать и просмеять, но слишком долго будет и стыдно.

скучно тут у вас, милые кролики. Думаю, самое время завязывать с лирушкой и перемещаться окончательно в реальные пространства.
Ну, я еще не уверена, но пока желания нет здесь писать нечто вразумительное.
Для приличия - кому хочется, находите в пространствах не совсем реальных, но имеющих место быть. Аська - 414275289, ну или великий и ужасный вконтакт - http://vkontakte.ru/id7157568?11545 . Типа буду рада, приятно удивлена и т.д и т.п. Еще более рада буду вытянуть в реал, но что-то желающих пока замечено было мало. Видимо, либо я человек скучный и малопривлекательный, либо пчолки на самом деле целиком и полностью виртуальны и вообще являются многочисленными плодами чьего-то там воображения, что совсем невозможно и возмутительно ужасно.
А вообще - вот на улице замечательно, потому что весна, и человеки ходят замечательные, потому что в каждом надо уметь видеть нечто прекрасное, и...ну зашибись же все!
А тут унылость и пакость. Бррр.

Самое хрупкое и "щекотное" ощущение создается при смешении радости, граничащей со счастьем и тревоги. Вот ты сидишь, глупая и счастливая, мысли так быстро проносятся, что, кажется, их и нет вовсе. Но есть такое ощущение, что не бывает так, что еще чуть-чуть - и произойдет нечто ужасное, что не только вернет с небес на землю, но в эту же землю и закопает по самые уши(если не хуже).
Впрочем, стараюсь не париться. Просто все будет меняться, и это даже не расстраивает. Сейчас я чуть-чуть щекотно счастлива, а потом - ну, я во всяком случае буду уверена, что перманентных ощущений практически не существует.

Если бы родители играли со мной в детстве, или читали мне дурацкие книжки про колобков и прочих нелюдей, или хотя бы просто разговаривали - я бы, наверное, был совершенно другим. Может, был бы добрым и покладистым, или великолепнейше умным, или миленьким и ну очень обаятельным. Но у родителей, видимо, были иные планы и потому они радостно передали маленького меня в дрожащие руки престарелой нянечки, которая, хоть и не могла уделять мне должного внимания, за свои услуги просила так - до неприличия - мало денег, что отказаться просто совесть не позволяла. И - кто знает? - может, именно по этой причине я такой, какой есть.
Я есть любознательный и вечно спешащий туда, куда спешить не к спеху человек двадцати пяти лет. Я редко читаю, редко смотрю телевизор и редко пользуюсь компьютером, редко слушаю музыку и совершенно не рисую. Единственное, что я делаю практически постоянно - я хожу и смотрю. Я хожу в театры и в филармонии, хожу в леса и горы, хожу по деревням и городам - я хожу везде, где это только возможно, а если возможности мало, но желание огромно - хожу и там. И смотрю - так смотрю, чтобы высмотреть все до последней капли.
Я не знаю ничего о финансовом положении страны и понятия не имею, кто, вероятнее всего, победит на выборах, но я знаю, что соседка Клавдия Ивановна выходит в пять утра каждый день посидеть на лавочке во дворе, носит по будням синий платок в зеленый цветочек, а по выходным - красный в белый горошек, но пальто не меняет.
Я никогда не углублялся в изучение иностранных языков и современных модных тенденций, но заметил, что в поселке Б-нском дети Д-ских и Н-ских придумали свой язык жестов, на котором частенько общаются, посмеиваясь над недоумевающими товарищами.
Я вообще мало чего знаю, но вот то, что небо в К-ской области почти всегда розоватое и то, что дама в обшитом черным стелярусом бархатном платье ни разу не пропускала концерта знаменитого скрипача Ш-ского я точно знаю.
Я, наверное, мог бы быть неплохим писателем, но от этой мысли мне становится не по себе.
После моей смерти, рано или поздно, люди найдут мою писанину и будут читать, узнавая себя и места, в которых бывали. Будут переглядываться и недоумевающе качать головами.
- Это же я, господи боже!
- Ой, а это точно с меня написано. И дача моя.
- А там я был!
А потом кто-нибудь задумается и скажет тихо:
- Эй, а кто-нибудь знал его самого?
И задумчивость передастся по цепочке. Кто-то видел, кто-то слышал, но чтобы знать - нет, ни один.
Подумав об этом, труды свои я решил не оставлять.
Писатель - это созидатель, а я же являюсь простым обывателем. Потребителем. В общем, за неимением сил и желания создавать свою жизнь, я живу чужими. Остается хотя бы быть честным, и не выдавать позаимствованное за собственное.
Мне и так хорошо. Правда, если бы когда-нибудь кто-нибудь пришел ко мне и рассказал, чем я люблю заниматься по вечерам в дождливую погоду, какой у меня любимый цвет и еще кучу всяких совершенно не имеющих значения мелочей - я, кажется, мог бы почувствовать себя как-то особенно, узнав столько нового про человека, который, наблюдая за другими, совершенно потерял к себе интерес.
Впрочем, смеркается. Лизонька с третьего уже вернулась с пакетом молока и овсяным печеньем, Молодожены Р-ны начали ежевечерний сеанс визготерапии, а к Григорию приезжают родственники из С-ва.
Поживу чуть-чуть. Перед сном.

С весной накрывает. Все становится ощутимым и слишком видимым. Даже воздух.
А я превращаюсь в воздушный шарик - могу взлететь, могу лопнуть, могу сдуться. Лучше бы последнее - так оно выглядит более безопасным.
Я болезненно реагирую на взгляды, слова и прикосновения, хочу питаться одними комплиментами и совершенно не терплю критики. Да-да, типичное "я просто обожаааю кон-струк-тииивную крииитику" сейчас не про меня. Я, конечно, притворюсь, что все зашибись и я вовсе не обижаюсь (а то все ж приличные люди не обижаются. только быдло тупое морду бьет), но в течение суток, или двух, или трех буду смаковать воображаемую казнь треклятого критика, причем казнь как минимум из разряда "и врагу не пожелаешь". Вот так вот. Да, кстати, могу проклясть. Иногда срабатывает.
Далее.
Недавно поняла, что обожаю нарциссы, и, судя по всему, они спровоцировали приступ нарциссизма. Агрессивного, причем. Ну, вроде "я королева, а все, кто против - говно". Но это все от комплексов, ага. Все от комплексов вообще. Если кто-нибудь скажет мне, что я не королева, а говно - я его сначала мысленно казню, прокляну а затем прокляну и казню себя, посчитав его правым.
Да и вообще я последние дня три злая, как собака. Надо срочно пообщаться с кем-нибудь хорошим, спокойным, умным и умеющим говорить комплименты. Есть такие? Если есть - будьте добры, отзовитесь и поработайте денек в качестве моего личного психотерапевта и этого...ну...как назвать жополиза не грубо и даже уважительно? в общем, в качестве человека, который будет активно поднимать мне самооценку.
Еще. Я, конечно, люблю советы и длительные дискуссии, в процессе которых всякие незнакомые люди со знанием дела сообщают мне о разнообразных причинах моих переживаний, но - не в этот раз. Я сама знаю и причины, и осознаю всю несуразность своего поведения, но - меня настолько плющит и кочевряжит, что фильтровать я не в состоянии.
Оуууух, как же я зла. Простите, господи и все прочие.

"Знаешь, все мои мысли, слова, поступки превращаются в строки одной большой и практически бессмысленной сказки. Да и не превращаются - они изначально есть, эти гребаные строки. Иногда перечитываю и так странно становится, столько всего. Некоторые страницы хочется вырвать и сжечь, но не получается. А некоторые распечатать, сделав тысячу экземпляров и вшивать в каждый черный день, делая его очередным самым счастливым. Только так тоже не получается, и, может, оно к лучшему - сочинятся новые, ярче прежних, лишь бы фантазии хватило. Ты ведь понимаешь, да? А помнишь, как сидели посреди поля, рядом со свалкой? И машины ездили туда-сюда, но казалось, что мы сидим в огромной стеклянной коробке, которая практически не пропускает звуки? И окна считали, решив, что звезд нам слишком мало. А луну помнишь, красную и почему-то отвратительную? А бродячих собак и розу искусственную, которую ты на помойке нашел и мне подарил? Ты еще тогда сказал, что хоть грязная и не пахнет, но сохранится дольше. А потом дарил ландыши и другие розы - настоящие и какие-то слишком красные. Глупо, знаешь, но та только и сохранилась. Лежит в коробке с другими всякими штуками. Там веточки есть из леса, в котором мы на ночь в канаве остались, и ключ, найденный на трамвайных рельсах и даже засохший кусочек хлеба, оставшийся с какого-то пикника. Я чуть-чуть сумасшедшая, знаешь? Знаешь, конечно. А помнишь, как я проревела всю ночь, представив, что ты умер? Было так нестерпимо жутко от мысли, что ты будешь лежать, как прежде, рядом, но совсем пустой. А ты смеялся и успокаивал меня, хоть и чувствовалось, что ты лишь стараешься избежать мыслей о моей возможной смерти. Были и ссоры, когда я уходила к друзьям и они наперебой начинали говорить мне о том, какой ты глупый, скучный и "совсем не нашего круга". Тогда я бросала этих друзей и возвращалась к тебе. Они придурки и, если бы умерли они, я бы даже не плакала. Они и так почти пустые. А мы с тобой еще обязательно будем вместе, главное переждать пару глав. Я люблю тебя - так люблю, что хочется орать, выть на луну и бежать по замерзшей дороге босиком - быстро-быстро. Я люблю тебя, правда. Знаешь?"
***
Женщина зашла в комнату дочери без стука, хмурая и очень злая. Села на край кровати и смотрела на девочку презрительно и долго, словно желая услышать оправдание без лишних прелюдий. Но девочка смотрела в окно и никак не реагировала на странное поведение матери.
Посидев еще с минуту, женщина вздохнула и заговорила.
- Ты опять мне наврала.
Девочка вздрогнула.
- Ты о чем?
- Про того мальчика, соседского. Я разговаривала с его матерью. Он тебя даже не знает.
- Это не он. Они тезки.
- Хватит, пожалуйста. Когда ты говорила, что идешь к нему ночевать, знакомые видели тебя одну шатающейся фиг знает где. Мне так хочется тебе верить, но ты каждый раз меня обманываешь.
- Я приходила к нему позже.
- Тебя видели и утром. Ну объясни, зачем ты это делаешь? Мне очень больно от того, что мне постоянно врет родная дочь.
- Я уходила от него ранним утром.
- Да нет никакого "его", и я это прекрасно знаю!
Девочка вжалась в кресло и вдруг показалась матери такой маленькой и несчастной, что той стало ее жаль.
- Извини, мама. Ты можешь выйти?
Женщина молча вышла, притворив за собой дверь.
***
"Знаешь, только что мама сказала, что тебя нет, а я все вру. Мне так жутко стало, гораздо хуже чем тогда, когда я представила, что ты умер. Сейчас я представила, как буду писать тебе:"А тебя нет, знаешь?", представила и...так страшно. Даже не пустое тело, просто пустота. Пустота, но настолько полная, что остальные на ее фоне кажутся гораздо более пустыми. А если тебя нет, то, получается, я вру маме, но не тебе. Ведь нельзя врать тому, кого нет. Значит, ты единственный, кому я не вру. Так страшно и обидно. Тебя нет, и розы нет, и свалки нет, и сказки нет, но мне все равно кажется, что вот еще парочка строчек, глав, томов - и появится, главное переждать. Но тут приходит мама и говорит, что я вру. И все. Пустота. Я чуть-чуть сумасшедшая и очень плохая, и я тебя люблю. А тебя нет - ты только представь, это же так смешно! Когда мы встретимся, я сразу тебе скажу, чтобы вместе смеяться.
Только я забыла. Тебя ведь нет.
Знаешь?"

Придется вернуться к бумажному варианту дневничка-копилки временно. От ноута зловредно отваливаются "л" и "ш", а без них писать скучно и как-то не очень понятно как.
Вот скажите, как их обратно присобачить? На жвачку можно?)

Вот у меня в облаке тегов выделяются четыре - любовь, море, сказка, смерть. Кажется, я какое-то прям унылое говно, романтичное причем. Хотя, будь там еще, скажем, "жопа" - это было бы просто банально и уже не модно. А вот будь там "уточки" или "зюгма" - было бы самое то, утонченно и приятно. Но я - унылое говно и потому ни уточек, ни зюгмы.
А еще о насущном. Вот дождя вроде бы на улице нет никакого, а когда сижу на кухне - слышно его, дождь этот. И часы ночью под ухом тикают, а часов никогда дома не было. А еще у меня бытовушные посты только трех типов, вроде - воспоминания, самобичевания и осуждения других. Это ужасно, милые кролики, это настолько ужасно, что остается только предаться воспоминаниям, или заняться самобичеванием, или обвинить во всем злых людей. А, ну или это...еще один вариант, в общем.
Им и займусь, наверное, так как благороднее выглядит.

Ради кого мы меняем себя?
Достаточно пафосно для начала, пожалуй.
А если серьезно - вот у меня был период, когда я себя перекраивала под кого-то/для кого-то, но обычно этим кем-то была я сама - то есть, ощущение и видение себя, скорее. Чувствовала себя одним человеком, а выглядела и поступала как кто-то совершенно другой. И это, блин, неприятно. Ты чувствуешь себя девочкой-подростком, обаятельно неряшливой и переполненной детскими мечтами и сумасшедшими планами, а тебе говорят, что ты, мол, "настоящая-русская-женщина-с-настоящей-русской-красотой-и-умная-не-по-годам". Это было, пожалуй, наивысшим оскорблением, хоть и говорилось в качестве комплимента.
Были и другие, которые могли долго, мерзко, не отрываясь на меня смотреть и через каждые пять минут говорить, какая я прекрасная и не модель ли случайно. Но это были странные люди - либо закомплексованные до мозга костей и совсем уж некрасивые, либо - кхм - как-то не очень русские, ибо нормальный, не очень хорошо знакомый человек так действовать не будет, особенно по отношению ко мне.
Были и еще, но почти никогда почти никто не видел меня такой, какой я себя ощущала. И даже если бы человек, которому я бы ну совершенно не нравилась, описал меня так, как я себя вижу - блин, счастье было бы несусветное. Пусть даже он и считал бы меня при этом всем страшной уродиной и вообще мерзкой тварью.
Я, на самом деле, существо поверхностное и внешность для меня важна, очень важна и катастрофически важна. Особенно своя (в других обаяние, разумеется, важнее). Потому что это так офигительно - подходить к зеркалу и видеть СЕБЯ, а не какого-то-непонятного-человека, который почему-то и есть ты. И пусть даже раньше всяческим мужикам я нравилась больше - ну, что ж тут поделаешь. Нравиться приятно, но мне сейчас этого не так, как прежде, хочется.
Себе вот я не нравилась никогда, так что осталось завоевать сердце и все прочее самого близкого и родного человека. И будет мне счастье и радость, и любовь до конца моих дней.
Блин, смотрю на это все и ужасаюсь. Подозрительно смахивает на помесь разнообразнейших визуализированных комплексов и самовнушения, небрежно выплеснутых человеком на грани истерики.
Ну...э...вот как-то так.