Без заголовка |
|
Без заголовка |
|
Без заголовка |
Наше молчание рушит миры.
Убивает ребенка, отца,
Бабушку, дедушку, мать.
Стрелка часов не отправляется спать,
Время идет.
Мы убиваем солдата,
Ежика, кошку, собаку, лягушку.
Фашисты или же коммунисты,
Галлы или карфагеняне.
Убиваем ребенка, в этот раз вместе с няней
Морозно черны бинты,
Хочется спать, спать, пить.
Но мы, как не пришедший пока что в себя котенок,
Слепыми глазами и теплым носом тычемся:
Как повернуть, куда выстрелить, как убить?
Тьма залепила нам рты.
Мы молчим, оловянный солдатик плавится,
Время орет, вместо "мы" остается чувство дыры
В пространстве морали, но нам это не интересно.
Наше молчание рушит миры.
Ну а дети... Дети далее умирают.
|
Без заголовка |
|
Без заголовка |
|
Saturnalia |
Ревущий зов к наслаждению,
Тьма сладкая, вяжущая, сворачивающая кровь.
Вопящая
Поглоти меня, о, поглоти меня!
Орущая
Сатурн! Сатурн! И тайное имя...
Герметические жрецы со свернутой шеей,
Потому что не знали куда смотреть
(Выше - то же, что ниже).
Крик ночной птицы на перекрестке,
Капель в лесу,
Эти елки я обрезал чтобы набрать лапник для похорон, а теперь
Они вернулись
И рады
Пушатся, растут
В безсветье колют руки.
Как алтари, как алтари
Как железные лезвия
Как взгляд твой
Ты - время, ты - горе
Ты - болезнь моя
И напасти вкус
На разрезанном языке
О, посмотри на меня
Разве не пленник я
Так же как ты, в цепях
В коже своей, дурной
Черный кунжут и шерсть
Кровь и кусочки шкур
Сгорающие в огне
Слышишь ли ты слова
Таящиеся во мне
Слышишь.
Ты-время, ты-цепи, железо, земля, старик
Прости меня, господи, я пока еще не привык
Болезнь, жатва, чудовище, власть
Посреди красных песков ты готовишь снасть
Черное зеркало вместо ступни,
Кого ты будешь ловить?
Я знаю, я знаю, я знаю.
Песок на зубах, очень хочется пить,
Но я не осмелюсь пока не увижу знака.
Сигиллы вспыхивают в низком облаке,
Но я не верю, не верю,
Возьми меня за руку и проведи в мой сон
Отец отцов Сатурн, отец отцов Сатурн
Хранитель камня, земли и погребальных урн
Холодный сухой черный бог седьмого дня
Вот и узнал о тебе еще кто-то, да
Короток вечерок
А договор велик
А разговор
Разговор, старик
Если позволишь, то нескончаем
Как любой конец в идеале
Не чаем.
Но знаем тобой, о великий.
Ну так а что еще надо?
|
Вот и окажется, что луна Важнее всех этих |
|
Без заголовка |
Кажется приятным обзываться потерянной перчаткой, особенно дамской. Они не в пример изящнее.
Однако, что происходит с этими перчатками дальше, чуть позже того мгновения, когда вы заметили их лежащими на мраморах возле кассы метрополитена?
А дальше они они становятся просто никому не подходящей перчаткой.
Вполне вероятно, что именно поэтому их и не поднимают.
Неподходящие вещи без особого шика - становятся ненужными гораздо раньше сокурсников.
Чао, Кьяра!
|
Без заголовка |
|
Без заголовка |
|
Без заголовка |
|
Я понял, наконец, что так ворочалось во мне, когда |
|
Есть еще немножечко |
|
Чем гнуснее, тем интереснее,друг |
|
Некоторые праздники Имеют обыкновение Не |
|
Какая красивая песня! - Ребенок сжимает меня в |
|
Они приходят ночью, и руки их влажны. От крови, |
|
Сжимай связку ключей с брелоком-сердечком |
|
Ничего страшного. Собачьи и человечьи пальцы |
|
Элджернон |
|
Ни дня, ни минуты, ни часа; Ни записи в дневнике, |
|
Жизнь как детская песенка: Катится, катится.. |
|
Нет ничего позорного в том чтоб От каждого, |
|
Ночь раскинула руки и ловит ребенка, Куда не |
|
чеширский |
|
Положив ногу на ногу, троое врачей Сидят |
|
А смерть стоит за рекой, Поправляет сруб бани |
|
Вселенная вопит: услышь мой рык! А я Не мысля |
|
Каддиш |
|
Без заголовка |
|
Без заголовка |
Тема, которую мы с вами избрали для...не то чтобы освещения, скорей поглаживания, настолько велика и столь многими описана, что читать об этом уже скушно, а сказать что-либо новое уже почти невозможно. Мы это понимаем, а потому и оставляем свои соображения на суд редкого случайного читателя в виде бегло отредактированных записок, а не книги или серии статей. Соображения тем и отличны от исследований, равно как и от фанатизма любого сорту, что не претендуют на короны и ленятся вступать в полемику с более осведомленными в вопросе инфантами.
Ин хок сигно винцес, мез ами.
Ближе к передним зубам, я хотел бы высказаться по поводу амонохромности мира. Фраза о некорректности деления всего сущего на хорошее и плохое, черное и белое, знакома ежели не каждому, то подавляющему большинству. Между тем что чаще всего понимается под этим, что предшествует данному заключению? Очередной уголовник с добрым сердцем, государственное или иное преобразование, идущее к всеобщему благоденствию через страдания единиц, невозможность приготовить яичницу не разбив яйца. Мировая юстиция, прихрамывающая на обе ноги, голод и запрет на генно-модифицированные продукты в одной упряжке, токсичные отношения, не распадающиеся лишь из страха перед миром и одиночеством, грубые палачи и льстящие врачи. Примеров предостаточно, сапиенти сат.
Между тем, увеличение числа распознаваемых (в том числе ложных) оттенков ведет к потере контраста, резкости зрения. Я не сторонник фашизма, стремящегося к оргиастическому буйству плебса, для которого определяют границу дозволенного святотатства, ограничивая лишь направление в котором должна устремиться факельная толпа. Вовсе нет, однако каждое явление следует рассматривать не с точки зрения количества черного пигмента в сером окрасе, а считая количество черных полос, соотнося их с белыми. Мир не сер, а удивительно полосат. И черную полосу как и белую нельзя смешивать в один цвет. Но каждая полоса должна быть найдена и определена.
|
Без заголовка |
Весь день дух мой томился в заточении, и я оттягивал момент встречи со вчерашним постом, тем более что я помнил о неправильных родах и падежах, обнаруженных мною еще вчера. Но сил что-то исправлять не оставалось, все пожрал сидр.
Меж тем, вместо обычного в последние месяцы позора меня ждало благовещение, потому как нарыв наконец-то перестал углубляться внутрь тела, а вытолкнул первую змеевидно свернувшуюся канцеляритом и выпендрежным синтаксисом струйку гноя.
Не вдаваясь в детали излечения гнойных ран (а вы знали, что в больницах нынче полагается иметь два хирургических отделения - "чистое" и "гнойное"?),продолжим.
|
Без заголовка |
Но чудовища живут внутри нас, и потому борьба с ними бесполезна до момента их приятия.
Всегда забавлял меня этот эрзац-катарсис: "приятие".
Что же, тьма эволюционирует вместе с разумом, охотно предоставляя ему новые свои грани.
И когда ты осознаешь что ядро тьмы ютится в тебе, писать уже совсем не хочется, как и говорить.
Тьма чаще всего воспринимается разумом как чужеродный агент, некая зловещая субстанция, препятствующая реализации человека воспитанного in vitro.
Загрязненность препаратов ведет, как ни странно, к расколачиванию микроскопа.
Таково, впрочем, свойство нашей психики. Отвращение к плохому прививается нам повсеместно, обусловленное верой родителей в то, что так детям будет лучше, со временем сами все узнают. К тому времени сознание ребенка станет достаточно ригидно, и правда их не так сильно потрясет, а лишь приведет к отрицанию монохромности, иначе, контрастного восприятия мира. Мир не делится лишь на черное и белое, эт сетера.
Тяжело, грустно и неправильно было бы переубеждать родителей в обратном, не давая универсального рецепта для их детей по знакомству с тьмой.
Благо, как и половое воспитание, законы мира в любом случае доходят до ребенка.
Вопрос лишь в том, насколько они будут извращены рассказчиком.
|
Без заголовка |
|
Без заголовка |
|
Заголовок |
Но кровь не болит, и в этом она права,
Она красна и густа, - а ось истории требует смазки.
Йонаускас
История мира не терпит мифа,
Музыка Шнитке не простит суеты,
Хотя говорит, в том числе, про нее.
Люди слушают только себя,
Это свойственно человеку.
Не прощают, что ближе демонам,
Плачут, прикидываясь святыми.
Разговаривают сами с собой, в чем есть
Существо вавилонской башни.
Все, что пугает - необходимо разрушить.
На любое дыхание требуется разрешенье.
От разрушенных городов остаются площади,
Поля усыпаны солью, в колодцах трупы.
Словарь переполнен словами, язык, как обычно, предпочитает
Погружаться в перебродившее,
Руки охотней ласкают ласковых.
Смерть далека, ее существо непосильно.
Призрак, которого ты не видишь - не существует.
Шепчущие могилы - галлюцинации разума,
Отдаваемые ими приказы - не ясны и невыполнимы.
Человек - одинок, как бы матери не старались.
Чеснок отличен от лука, перья более горьки.
Война не прощает ошибок, но любит храбрых,
Особенно их черепа у своего престола.
Политика лжива, не слушай текучие речи.
Врачи умрут, и из зеленки получат камни.
Границы мира гораздо дальше дна у бутылки брюта.
Рыбы всегда глядят на рыбака человеческими глазами.
Флаги фальшивы, куском бесполезной тряпицы,
Нельзя никого спасти, а вот погибнуть заставить можно.
Изложенные на обороте школьной тетради СИ-величины
Скорее всего, мало на что сгодятся.
Человек неизмЕрен, в отличие от планеты,
Ходит по ней, не подчиняясь орбитам.
Смотрит и видит отравленные колодцы,
Солью засеянные поля, но всегда
Предпочитает солнце.
Таково существо человека,
В мире чудовищ ничто не живет иначе.
|
Без заголовка |
|
Без заголовка |
Мой маленький светловолосый брат-офицер
Расхваливает на досуге мой ум в обществе малолетних дам
И они стоят в ночи как соляные столпы:
Дайсигарету - столп
Давайстобойвыпьем - столп.
Между тем, едва держатся на ногах.
Мой маленький златокудрый брат-офицер
Сидит в темной комнате, сжимая стакан уснул.
Вокруг него вьется бедная женщина, помоги,
Перетащить его на кровать, поднять, привести в себя,
Нет, он не пьян, не пьян, просто устал.
Мой маленький, быстро бегущий, брат-офицер,
Спит мертвым сном, и я отправляюсь в мороз опять
Потому что пока он спит, этому миру чужой,
Кому-то же надо его упитую женщину провожать.
А она отнекивается, пять минут.
Вот, говорю, и посмотрим, где твой редут.
Холодно-холодно, некуда деть лицо,
Разве что спрятать в свою близорукость,
В блестящей перине тьмы.
Золотится фонарь и курево есть и дорога,
Но некуда, некуда, некуда стало идти.
И бредешь по ней, узнавая в тени под собой,
Не то что отца, скорей труп неизвестного старика,
И когда такси вдруг выруливает, с мостовой,
На газон заснеженный прячешься,
Чтобы наверняка.
И у стоп безымянной, уставший царь Соломон,
Снова смотрит слезящимся глазом на расцарапанное кольцо.
И теперь, издеваясь, надпись складывается на нем
Из "и это пройдет" в "ничего не пройдет", словно плевок в лицо.
|
Заголовок |
Мир обманул меня.
Он был и так прекрасен,
Душил опавшею листвой, кошачьей лаской сердце,
Но как красив и обещающ становился
В те вечера.
Я близок был к нему, на верхнюю ступеньку у стремянки встав,
Вдобавок и на цыпочки поднявшись,
Я трогал кончиками пальцев само небо,
И щекотал его, и мы смеялись с ним созвучно.
Но что есть небо, если и за ним,
Гораздо выше есть ступеньки и порталы,
Чудовищные арки города без горя,
Счастливейшие паперти церквей без счастья там?
Парят в невобразимой вышине,
И я, в невобразимой тишине
На лестнице стою-шатаюсь.
Мир обманул меня, и выше не добраться.
Во всяком случае, не так, не со стремянки,
Не трогая белесым от побелки пальцем
Живот небес, не так. Есть способы другие.
Но они, о, разве что-нибудь помимо данного доступно?
Куда ты предлагаешь мне идти, зачем вставать, панове?
И потому в том мира нет вины,
Что я, небес коснувшись, захлебнулся.
Коль виноватых срок придет искать,
Так уж не я ли,
Смотрел на все презрительно и дерзко?
Ах шуточка, скорее так - не я ли,
Оглядываясь битою собакой,
Не смел не то что вверх, но в стороны смотреть,
Хоть мог бы, и имел бы право?
Удушливой, как летний сон, весной
Учительница повторяла "ма-ло-душ-ный".
И я, почти что с колораткой и с портвейном,
Неразговорчивый до третьего стакана,
Бродил, смотрел на рыбин, спрашивал о смерти.
Так разве в праве я винить кого-то,
Помимо собственного страха этой жизни,
Помимо собственной природы сучьей,
Нет, не в праве.
Мир обманул, я рад был обмануться.
На том пожмем друг другу руки, кореш.
Нет ни на ком вины, опричь меня, забудем.
Таких подарков каждый день не дарят,
Привязанный на дыбу может вдруг
Еще надеяться, что правдой открестится.
Но как легка его судьба, когда сомнений нету:
Исчерпаны, испытаны, излиты,
Как волосы ко лбу прилипнет вдруг признанье.
Остался приговор, но что там,
Ведь дальше право, братец, все понятно.
Когда не остается у тебя ни над собою власти,
Ни осознанья, будто бы была бы.
|
Без заголовка |
|
Без заголовка |
|
Без заголовка |
Кстати, если вам интересна моя эпопея с лактукарием, то оно не стоит того, если вы пьете. Куда девать стеклянную трубку и оставшиеся граммы -не знаю.
|
Без заголовка |
Вспомнили, бляди, категорический императив, да не к тому.
Значит - пока нельзя.
Меня каждый раз бросает в озноб когда такой почти родной Владимирович (на работе одни Андреи, потому мы зовем друг друга по отчеству, как взрослые, как на заводе, как...) предлагает ввести в соседние страны войска, чтобы они там навели порядок за неделю. И я уже даже не напоминаю ему историю, потому что он сразу выключается в лучшем случае, а в худшем - говорит " а чего они? достали!".
Достали!
На каждой советской братской могиле надпись " Sie haben uns verarscht! "
На каждой фашистской братской могиле надпись " Они нас заебали! ".
Даже так не поможет, нет-нет. Человек в своем страдании остается один. Если он несчастен, то
несчастнее всех, если его кто-то достал, то нет причин не воздать сполна.
И даже принуждение наших детей, твоего компьютерно-развитого ребенка, Владимирович, месить грязь и получать окопную стопу и оскольчатые ранения, даже это не убедит отцов.
Потому что отцов кто-то достал.
Мелкий снежок выпал во время третьего караула, и, когда я проснулся, поле боя напомнило вдруг, чем оно было еще год назад - просто поле, с кустами вдоль крест-накрест пересекающих его проселков, с рядком облетевших тополей по краю. В воздухе уже свистело и жужжало, орал радиопередатчик из соседнего блиндажа, вокруг шлепали и чавкали сапоги, едва проснувшиеся торопливо закидывали в рот первую папиросу, слушая где-то спокойные, а где-то срывавшиеся на визг указания сержантов. А потом...Потом раздались свистки. И мы побежали, побежали прямо через бесшумно падающий первый снег.
Потому что тебя, Владимирович, кто-то достал. Вот почему.
|
Без заголовка |
|
Без заголовка |
|
Без заголовка |
|
Без заголовка |
|