(я не уверен, как прокомментировать, решил исхитриться)
(это мне просто очень отозвалось про Ламбу:)

* * *
Мы шли по Старому Пловдиву, а нам навстречу шли люди. Ничего удивительного в этом не было. Но среди этих людей внезапно появилась фигура, при взгляде на которую мой внутренний голос немедленно ткнул пальцем и властно заявил "хочу".

Мой внутренний голос, к слову - тиран и деспот. Как только он, указывая на какой-нибудь человеческий объект, говорит "хочу", поделать с этим уже ничего нельзя. Под этим "хочу", слава Богу, не подразумевается, что с любым понравившемся моему внутреннему голосу объектом мне придётся вступать в интимные отношения, но прямой контакт того или иного уровня интенсивности у нас обязательно будет. К счастью, большинство объектов, которые нравятся моему внутреннему голосу, нравятся также и мне, а то нам было бы сложно договориться. Даже и так у меня не всегда есть силы и время осуществлять с места в карьер возникающие желания моего внутреннего голоса - но он обладает абсолютно потусторонним умением заставить меня это делать. Всё просто случайно устраивается так, что тот, про кого было сказано "хочу", оказывается рядом. И мы общаемся, и всё случается - и неважно, из чего состоит это "всё". Потом мы можем замечательно расстаться навсегда (мой внутренний голос довольно несложно удовлетворить, он любопытен, но не ненасытен, поэтому ему часто хватает активного разговора на уровне понять, что перед ним за птица, и он успокаивается), а можем и не расстаться, потом мы можем начать дружить и вообще что угодно. Мы с внутренним голосом время от времени спорим, кто из нас кому за всё это должен говорить спасибо. Мне-то ясно, что тиранам "спасибо" за тиранию не говорят, но мне отвечают, что тирания - вещь относительная, и вообще это кто еще тут тиран, и пусть я веду себя тихо, потому что иначе он захочет такого, такого... Я его знаю - он захочет. Но тихо себя всё равно не веду.

В Пловдиве я со своим внутренним голосом и с его "хочу" была вполне согласна. Фигура, в которую он ткнул пальцем, явно выделялась на общем фоне. Внутренний голос сказал что сказал, я очнулась от своих глубоких мыслей, пригляделась и поинтересовалась у Димы:

- Этот - там - человек или манекен?

Человек или манекен выглядел убедительно до боли. Передо мной стояла огромного роста худая мужская фигура, увенчанная гривой седых кудрей. Седые кудри пышно вились по плечам и, кажется, излучали легкое сияние над головой того, кто их носил. Длинная тонкая рука держала какую-то палку, и почему-то ею высоко замахивалась. Одето всё это было в ярко-желтую футболку с надписью "Я люблю Болгарию" и нарисованным ярко-красным сердцем. В первый момент мне показалось, что передо мной - болгарский вариант Статуи Свободы. Впоследствие я поняла, что, по сути, так оно и было.

Я так и не поняла, почему эта сочная фигура застыла на какое-то время посреди улицы, замахнувшись вверх какой-то палкой, бывшей у неё в руке. Потому что через минуту манекен опустил руку (человек, поняла я) и пошел нам навстречу. Мы разминулись, я ухватила взглядом, сколько сумела - печальные темные глаза, роскошный горбатый нос и по-королевски величественный вид (ух ты, восторженно взвыл внутренний голос) - и, вроде бы, всё кончилось. Просто шли мы в одну сторону, а высокий человек с седыми волосами - в другую. Не за руку же его хватать. Но это ведь мой внутренний голос, тиран и деспот. Который никогда в жизни не откажется от того, чего пожелал.

Через пять минут кружения по Старому Пловдиву мы вышли на улицу, где продавали сувениры. Немного. На улице, среди прочих, стоял стол. На столе лежала всякая пёстрая мелочь. За столом сидели два человека. У одного была седая бородка и широкая улыбка. Второй носил футболку с надписью "Я люблю Болгарию" и смотрел на меня печальными темными глазами. Над его головой широким ореолом расходились седые кудри. Я до сих пор подозреваю, что несколько других прилавков с сувенирами возникли на той улице исключительно в качестве декорации, и исчезли немедленно после того, как мы ушли.

Первая встреча, впрочем, была мимолётна. Мы задали какой-то глупый вопрос, познакомились, поговорили пару минут, убедились, что наш собеседник прекрасно говорит по-русски (а также по-английски), поулыбались друг другу, после чего пришлось отходить. Опять-таки - не за руку же его. Основное правило при походах по наводке внутреннего голоса - ничего не делать специально. Всё, что нужно, случится само собой.

Четыре часа интенсивного гулянья по Старому Пловдиву - мероприятие зажигательное, но утомительное. Через четыре часа мы поняли, что, во-первых, нагулялись, а во-вторых, проголодались. Можно пойти поесть в первое попавшееся заведение - благо, этого добра вокруг хватает. Но первое попавшееся заведение - это неинтересно, еды стиля "туристическая невкусная" везде навалом. Душа же просит праздника, а с нею просит живот, само собой. Живот, кстати, по-болгарски означает "жизнь". Жизнь просила радостей себя. Мы решили ей помочь.

- А давай, - сказала я
- А давай, - сказал хором со мной Дима
- Спросим у кого-нибудь местного...
- ... где здесь можно поесть настоящей болгарской еды.
- Точно.
- Точно.
- Например, у того потрясающего... (ага, ага, потрясающего)
- ... мужика, который продаёт сувениры!

Сводный хор удался. Мы развернулись и пошли искать "того мужика". Тот мужик нашелся быстро. Он где сидел, там и сидел.

- Извините, пожалуйста, - начал Дима, - вы не подскажете нам, где здесь можно найти ресторан с настоящей болгарской едой?

Мужик отреагировал странно. Он распахнул свои прекрасные глаза и в напряженной задумчивости в упор уставился на Димину грудь. При этом, кажется, не дышал. Я удивилась. Даже столь пристальное внимание к моей груди могло показаться не вполне уместным - а уж на Димину-то чего в упор смотреть?

- Как-к-кая прелесть, - со вкусом сказал мужик, и я, после секундного замешательства, сообразила, что Димина грудь тут ни при чем. Просто на его груди висел - ну естественно - фотоаппарат. Причем, как всегда у Дима в поездках, фотоаппарат необычный. В прошлом году в Венгрии это была панорамная стереокамера, на которую на улицах Будапешта не сворачивал шею разве что ленивый (они еще спорили вслух, бинокль это или киноаппарат), а на этот раз в Болгарию поехал двухобъективный Ролляйфлекс 1945 года выпуска. Дима получил его у друга на предмет починить, починил и вывез в Болгарию на полевые испытания. На мой непрофессиональный взгляд больше всего сей раритет напоминает компактный гроб с карманным перископом, но я тут в меньшинстве. Все Димины знакомые, которые хоть что-нибудь в этом понимают, при виде Ролляйфлекса восхищенно щелкают пальцами и цыкают зубом. Наш новый знакомый тоже зацыкал.

- Это где-то после войны выпускали, да? - спросил он у Димы, и добавил еще пару вопросов, которые я и тогда не поняла, поэтому сейчас не в состоянии корректно воспроизвести.

Ближайшие десять минут занял оживленный разговор о фотографии (хотите с кем-нибудь знакомиться за границей - всегда возите с собой фотографа), после чего наш новый знакомый оторвал наконец свой нежный взор от Диминой груди и произнёс:

- Ну хорошо, а теперь перейдём к остальным нашим делам. Вы хотели узнать, где тут можно поесть болгарской еды?

Мы хотели. И мы узнали. Но мы узнали не только это.

Я не очень понимаю - головой - как происходят такие вещи. Эмоционально вполне понимаю, головой - нет. Поэтому объяснить механизм не могу. Но последующие полтора часа мы провели в неотрывном разговоре обо всём с тем человеком, который совершенно случайно встретился нам на улице. Ну да, случайно, хмыкнул мой донельзя довольный внутренний голос.

Человек оказался и правда потрясающим. Я уже упомянула королевскую осанку, седые кудри и печальные глаза. Я еще не упоминала низкий, глубокий голос, с каким-то очень аккуратными интонациями. Тоже королевскими, судя по всему. И ироничную манеру говорить, замешанную на какой-то совершенно аристократической печали. По-русски он говорил с мягким акцентом, чуть напоминающим французский. По-английски, кажется, говорил вообще без акцента. По-болгарски, разумеется, тоже. Не меняя выражения лица, рассказывал нам о своём городе, травил какие-то городские байки, параллельно торговал, иронично горел глазами и улыбался печально. Я стояла и давила каблуком острейшее желание начать прямо там за ним записывать. Желательно на магнитофон. Нет. На видеомагнитофон.

Через некоторое время выяснилось, что мы (помните?) - из Израиля. Красивая страна, одобрительно отозвался наш собеседник (я насторожилась). И язык красивый, продолжил он.

- Ты эээ с ним знаком? - удивилась я.
- Ani ktzat medaber ivrit ("я немного говорю на иврите"), - ответил мне этот первый попавшийся житель Пловдива с мягким французским акцентом, - aval hithal'ti lil'mod ota lo mizman, lahen ani adain lo medaber maspik tov ("но я начал учить его недавно, поэтому еще недостаточно хорошо говорю").

Туше. Выносите мебель. Я подумала, какой вопрос можно задать такому человеку, и поняла, что только один.

- Кто Вы? - спросила я.

Если такой, как мне показалось - поймет. Понял.

- Я? - говорит, - ну как тебе сказать...

Вынул пачку фотографий.

- Вот, - сказал, - смотри. Вот здесь.

Смотрю. На фотографиях - приятная молодая женщина и наш собеседник. Вот они на какой-то выставке, вот они у памятника, вот женщина одна.

- Это, - объясняет нам низкий голос, - наша принцесса Маргарита. Дочь нашего царя Семеона. Вы знаете нашего царя Семеона?

История болгарского царя Семеона сама по себе великолепна. Дело в том, что болгарский царь Семеон - это их нынешний премьер-министр. Так получилось. Ну, царь у людей премьер-министр, а где это написано, что на пост премьер-министра нельзя избрать царя? Вот они и избрали. Нет, монархии у них сейчас нет. А царь - есть. Ну то есть как царь. Он сын предыдущего царя, Бориса, умершего во время войны. Потом там у них был коммунизм, там вообще многое было, а где его не было, сын царя Бориса Семеон уезжал за границу, а несколько лет назад вернулся и стал премьер-министром, потому что монархии ведь, напоминаю, нет. Да и была бы, много от неё в наше время толку, от монархии. А тут - премьер-министр. Фигура. И вся Болгария называет эту фигуру "царь Семеон". Остроумное, по-моему, решение. И народ доволен, я уж не знаю, как там царь, но и он, вроде бы, ничего.

А у царя Семеона, продолжает наш обстоятельный рассказчик, есть дочь, принцесса Маргарита. Это она, Маргарита, на фотографиях.

В этом месте нужно подать верную реплику. Я подаю:

- А каким образом принцесса - и на фотографиях с Вами? Как это вышло?

Рассказчик доволен. Мы нравимся ему в качестве публики: мы задаём верные вопросы. Он туманно улыбается и качает головой.

- Ну, как... Женщина...

При слове "женщина" второй продавец сувениров, всё это время доброжелательно молчавший, начинает улыбаться. По его виду можно подумать, что именно эту женщину он лично создавал и изрядно в этом преуспел. Его русского не хватает для длинных рассказов, но хватает для пары фраз.

- Она, эта женщина, - говорит он, чуть перевирая слова, - очень хотели её замуж за него (кивок на седовласого красавца). А он не хотели её замуж за него. Поэтому он её замуж за него не взяли.

Сказанное удовлетворяет говорящего, но не до конца, поэтому он делает небольшую паузу и с явным удовольствием повторяет:

- Не-взя-ли.

Мне на секунду становится жаль принцессу Маргариту. Но зевать нельзя - время очередной моей реплики.

- Почему же Вы не взяли её замуж? Красивая женщина, принцесса...

Красивая, соглашается наш герой, красивая, безусловно. Но - принцесса. Я знаете, что подумал? Я, конечно, могу на ней жениться. Но кто я тогда для всего мира в жизни буду? Царский зять!...

Я до сих пор считаю, что не застонать вслух от удовольствия в этом месте было одним из самых мужественных поступков моей жизни. Застонать не потому, что история замечательная (хотя история замечательная), а потому, что своё имя, именно своё, настолько своё, насколько вообще бывает своим имя для человека, наш собеседник не просто поднёс мне на блюдечке, а еще это блюдечко успел красками разрисовать. Ну конечно же. Царский зять. Вот оно. Статная худая фигура, вьющиеся седые волосы, печальная повадка, низкий голос, бесконечные истории, королевские манеры и уличный столик с сувенирами. Царский зять. Семеон может гордиться своей семьёй. Желтая футболка с надписью "Я люблю Болгарию" и красным сердцем приобрела величие мантии. Почему-то представилось, что принцесса Маргарита, бедная, отвергнутая принцесса Маргарита, ходит в такой же желтой футболке, только надпись на ней - "Я люблю..." - и фотография нашего героя. И такое же красное сердце, бьющееся в унисон с тем, кто любит Болгарию, но не хочет становиться царским зятем.

Честно говоря, я его понимаю. Такие люди - властелины мира. Зачем им Маргарита? Только границы сужать.

После рассказа про Маргариту был рассказ про друга отца, еврея, уехавшего в Израиль в пятидесятых годах и ставшего одним из военных героев Израиля. Хаим Жак Родерик, генерал израильского флота. Я ни на секунду не сомневаюсь, что как персонаж он столь же достоверен, сколь и принцесса. Я вообще склонна верить всему, что мне рассказывают - не потому, что никто не в состоянии мне соврать, а потому, что, когда во что-то веришь, оно, на самом деле, становится таким практически на глазах. Очень полезная практика, между прочим.

"Хаим приехал к моему отцу через пятьдесят лет после того, как они расстались. Сели под деревом в саду. И я слышу - разговаривают. Но как разговаривают! Как будто расстались вчера. Они пятьдесят лет не виделись, но разговаривали так, будто все эти пятьдесят лет провели под одной крышей. Вот это называется - дружба. Детская дружба - самая прочная вещь на свете, всё-таки. Это я тогда понял, когда к моему отцу приезжал из Израиля его лучший друг, которого он не видел пятьдесят лет."

"Израиль - хорошая страна, красивая, Хаим рассказывал, он и фотографии, конечно, привозил. Я хочу когда-нибудь съездить в Израиль, я там не был до сих пор."

И приедет, подумала я. Приедет, и будет ходить со своим королевским видом по улицам Иерусалима, и идеально впишется в наш каменный горный ландшафт, и познакомится там обязательно с кем-нибудь - мы же горазды знакомиться на улицах все - и найдет себе пару, принцессу, коллегу, Мессию, и сольётся с нашим странным прозрачным фоном, и навсегда останется в нём, сжившись по-родственному с улицами короля Саула, короля Самуила и королевы Элени.

И одновременно будет сидеть себе в Пловдиве, не отлучаясь ни на минуту, и продавать сувениры. Царские семьи умеют разное, непростое. И что такое для царского зятя одновременно пожить и там, и тут? Ерунда. Царские семьи живут вообще везде. И умеют быть там, где не были никогда. И при этом не отлучаться оттуда, где нужны. На то они, знаете ли, и царские семьи. Не просто же так.

Разговор наш с царским зятем вился себе и вился, прихотливо прошел через политику (осторожно, впрочем, её обогнув) и историю, археологию и литературу, после чего дошел, наконец (забыли уже?) до кулинарии.

- Есть у нас тут один ресторан, - задумчиво сказал нам царский зять, - я вас туда отправлю. Настоящий болгарский ресторан, с хорошей едой и не безумно дорогой. Его хозяева - мои друзья. И название для ресторана им я придумал. Только там в такое время нужно заказывать места, воскресенье, занято всё. Вы когда туда пойдёте?

Да вот примерно сейчас и пойдём.

- Хорошо, тогда погодите минуту.

Он деловито встал, откопал из-под своих вещей телефонную карточку, отошел на расстояние пятидесяти метров к телефону-автомату и позвонил. Вернулся.

- Ну вот, всё хорошо. Я заказал вам места. Идите. Найдёте Эмиля. Скажете - от меня.

Адрес ресторана он записал на бумажке. Мы решили идти пешком: время было. Прощались. А что тут сделать? Не за руку же его хватать.

- Мне было невероятно приятно с вами поговорить.
- И нам.

Есть вещи, имеющие конец и начало. И продолжать их не надо, тем более, это и невозможно. Мой внутренний голос спал, наевшись впечатлений до такой степени, что даже перестал на каждую фразу орать "ага!". Мы попрощались с царским зятем и с его напарником по работе, помахали рукой, отошли, опять помахали... "Ну скажи же что-нибудь", пнула я свой внутренний голос. Молчит. Получил что хотел, и молчит. Ему-то что, ему никогда не грустно расставаться ни с кем, он заточен на добычу, а не на эмоциональный момент. Ну и ладно. По большому счету, он ведь прав: мы получили от царского зятя то, что хотели, а он получил то, что хотел, от нас. И причем тут грусть.

- Ты знаешь, - сказала я Диме, - мне ужасно хочется, чтобы ресторан действительно был хорошим. Не из-за ресторана и не из-за нас, а из-за...
- Да. - согласился Дима, - я тоже об этом подумал.

А ресторан действительно был хорошим. Очень красивым, любовно отделанным снаружи и изнутри, явно болгарским, а не стиля "соединённый туристический". Хозяева ресторана, узнав, кто мы и от кого пришли, окружили нас такой заботой, что я задумалась, не принимают ли тут и нас за членов царской семьи. Лучший в ресторане столик был занят табличкой с именем нашего друга, и ждал непосредственно нашего прихода. Мы были усажены, обогреты, немедленно накормлены какой-то совершенно незнакомой закуской, которую не успели даже заказать (нас сначала накормили, а потом принесли меню), вокруг нас ходил тот самый Эмиль и каждые две минуты что-нибудь предлагал, нам улыбались (впрочем, улыбались там всем), нам приносили очень вкусные блюда - в общем, всё, сказанное о ресторане, оказалось чистой и абсолютной правдой.

Мы долго сидели там. Слушали болгарскую музыку, жевали что-то пряное в специях, болтали, просто сидели. За окном в темноте шныряли такси, говорящие без пари, горящие синими глазами. Сначала в ресторане было, как нам и предсказывали, многолюдно, потом опустело. Наконец, и мы поднялись.

И уже на выходе - или мне показалось? - зацепила я глазом пару, сидящую за столиком возле окна. Немолодой мужчина и женщина в желтом, глядящая в сторону двери.

- Маргарита, - говорил мужчина устало и чуть печально, - я же предупреждал тебя, Маргарита. Не жди его. Не придёт.
(с) Neivid

Davyd