собирать вещей не больше, чем входит к тебе в рюкзак,
не заводить собак и детей,
не толстей, не привязывайся, не богатей,
уходи в такую ночь: серебристый зигзаг
молнии, оборванные линии электропередач,
дождь в лицо и немного град.
позади лежат восемь жизней твоих удач
и горят.

в детстве казалось: самое страшное - обрасти жирком,
врасти в свой чрезмерно уютный дом,
помнишь, как читал "Цитадель",
как боялся, что герой так и останется капиталистом и мудаком,
и как радовался, когда он сбежал, прорвался,
не растворился в мире густом,
утек, просочился в щель.

в детстве думал: самое верное - рвать узлы,
перекусывать зубами или перерезать ножом.
дети все, как волчата, голодны, крепки, злы,
не отягощены воспоминаниями и багажом.

в детстве думал: самое страшное -
город один навсегда,
человек один навсегда,
дом один навсегда.
думал: надо менять квартиры и города,
телефонные номера,
пейзажи двора -
именно в тот момент, когда ты понял: пора.

а теперь в двадцать три считают тридцатилетним,
а теперь стоишь на камушке предпоследнем,
если дальше прыгать - то в темноту, от которой болят глаза,
из которой ни голосов, ни вестей.
и стоишь, повторяя все громче и все сильней:

"собирать вещей не больше, чем входит к тебе в рюкзак,
не заводить собак и детей".

в Питер бы. хоть на пару дней бы.

грустяшки

my head is spinning round,
my heart is in my shoes
i went and set the Thames on fire, oh,
now I must come back down

she's laughing in her sleeve boys,
i can feel it in my bones

anywhere
anywhere
i'm gonna lay my head, i'm gonna call my home

the world is upside-down
seems my pockets filled with gold
and the clouds, they've covered over
and the wind is blowing cold

and I don't need anybody,
because I learned to be alone

well I said
anywhere,
anywhere I lay my head
i gonna call my home

здесь будет много Бетт.

и больше ничего.

разная

I'm drifting in deep waters
alone with myself doubting again
try not to struggle this time
for I will weather the storm

I gotta remember
don't fight it
even if I
don't like it
somehow turn me around

no matter how far I drift
deep waters won't scare me tonight

Today I feel like pleasing you more than before
Today I know what I want to do but I don't know what for
To be living for you is all I want to do
To be loving you it'll all be there when my dreams come true
Today you'll make me say that I somehow have changed
Today you'll look into my eyes, I'm just not the same
To be anymore than all I am would be a lie
I'm so full of love I could burst apart and start to cry
Today everything you want, I swear it all will come true
Today I realize how much I'm in love with you
With you standing here I could tell the world what it means to love
To go on from here I can't use words, they don't say enought
Please, please listen to me
It's taken so long to come true
And it's all for you
all for you....

Бобо мертва, но шапки недолой.
Чем объяснить, что утешаться нечем.
Мы не проколем бабочку иглой
Адмиралтейства — только изувечим.

Квадраты окон, сколько ни смотри
по сторонам. И в качестве ответа
на "Что стряслось" пустую изнутри
открой жестянку: "Видимо, вот это".

Бобо мертва. Кончается среда.
На улицах, где не найдешь ночлега,
белым-бело. Лишь черная вода
ночной реки не принимает снега.



Бобо мертва, и в этой строчке грусть.
Квадраты окон, арок полукружья.
Такой мороз, что коль убьют, то пусть
из огнестрельного оружья.

Прощай, Бобо, прекрасная Бобо.
Слеза к лицу разрезанному сыру.
Нам за тобой последовать слабо,
но и стоять на месте не под силу.

Твой образ будет, знаю наперед,
в жару и при морозе-ломоносе
не уменьшаться, но наоборот
в неповторимой перспективе Росси.



Бобо мертва. Вот чувство, дележу
доступное, но скользкое, как мыло.
Сегодня мне приснилось, что лежу
в своей кровати. Так оно и было.

Сорви листок, но дату переправь:
нуль открывает перечень утратам.
Сны без Бобо напоминают явь,
и воздух входит в комнату квадратом.

Бобо мертва. И хочется, уста
слегка разжав, произнести "не надо".
Наверно, после смерти — пустота.
И вероятнее, и хуже Ада.



Ты всем была. Но, потому что ты
теперь мертва, Бобо моя, ты стала
ничем — точнее, сгустком пустоты.
Что тоже, как подумаешь, немало.

Бобо мертва. На круглые глаза
вид горизонта действует как нож, но
тебя, Бобо, Кики или Заза
им не заменят. Это невозможно.

Идет четверг. Я верю в пустоту.
В ней как в Аду, но более херово.
И новый Дант склоняется к листу
и на пустое место ставит слово.

откуда мне знать, что это - весна, а не слякоть?
не мера красивых вещей и не улица роз...
я просто поэт, себе позволяющий падать
в какое-то небо, открытое небо поющих стрекоз.
снится ли тебе такое важное вначале
наше маленькое счастье, поделенное на ноты?
я уже не слышу, где ты, я уже не знаю, кто ты,
только маленькое лето, поделенное на ноты.
не нужно зеркал - ловить продолжение взгляда -
награду за эти торнадо никто не искал.
я слышу сигнал, такой неуверенный, слабый,
и все-таки нужный, похожий на дружбу, красивый финал.
я тебе открою: как хотелось, так и будет.
слышишь? я тебе сыграю три аккорда на удачу.
по известной теореме, победителей не судят.
по старинному закону, укротители не плачут.
чи-тай-по-сло-гам: любовь никогда не рисует
ненужные кляксы, помятые факсы не жжет у дверей.
не верь тем богам, которые здесь не танцуют,
они просто дети, такие же дети своих матерей.
скоро все случится, мы себя увидим в белом.
я смотрю на это дело, и испытываю счастье.
мне плевать, что наше тело растащили на запчасти.
я скажу тебе несмело: здравствуй, здравствуй, здравствуй...

Золотой листвы полусон: От небес и до земли – звон. Серых дней замедленный бег: всё прошло – и начался снег... Сто одиннадцать дней до весны и – в небо. Как надрыв последней струны – плач ветра. Недописанные стихи, не отпущенные грехи, не сожжённые корабли... Тонкий лёд ноябрьских крыш… Да, Боже, Ты всё видишь, но Ты молчишь… Ветер в крыльях, плавный разбег: всё пройдёт, останется – снег. Сто одиннадцать дней до весны и – в небо. Как надрыв последней струны – плач ветра. Недописанные стихи, не отпущенные грехи, не сожжённые корабли…

Убивая дракона

В каждом из нас есть дракон. Большой или маленький, спящий или развернувшийся во всей своей красе. Наш внутренний дракон - это то, что в нас есть необычного, волшебного, индивидуального. То, за что люди, любящие, чтобы все вокруг было серым, называют нас странными. И требуют убить этого дракона, под самыми разными предлогами - что дракон есть зло, или что это фантазии и мечтательность и пора вернуться к реальной жизни, или что это психическое расстройство и его надо вылечить. Требуют убить дракона внутри себя. И однажды человек не выдерживает пресса окружающих и решается убить своего дракона, чтобы было проще жить. И ему это удается, но вместе с драконом умирает весь его индивидуальный внутренний мир, все его маленькие странности и изюминки, все его сказки...

То что в нас у многих живут фантазии, уводящие от реальности, и зовущие в сказочные дали, это может насторожить подчиняющихся общепринятому взгляду.. и считать эти фантазии ненужными...странными наконец..а может и опасными...

Поэтому для многих- они являются драконом, которого нужно убить, и превратить "иного " в обычного человека....
но откуда тогда взяться полёту звуков у музыканта, творческому взлёту у писателя, крыльям у песен поэта?..
Кто позволит мечтать и верить в невероятное, чтобы оно стало былью, если не будут во многих сидеть и увлекать в полёты крылатые драконы?
Человечество прочно осядет на земле, разучившись мечтать и стремиться вверх..
НЕ убивайте своих драконов, это радуга жизни.. это свет в серой пелене хмурого утра.. Это то, что даёт возможность быть человеком..

)

Бьорк. Отрывок из фильма "Танцующая в темноте".
Песня представляет собой некий "диалог" между обычным человеком и человеком, находящемся в отчаянии.
Со своим озлобленным на весь мир настроением решил пересмотреть шедевр Триера. Очень легло на душу, очень близкий мне фильм, и как нельзя вовремя он мне попался на глаза и как раз под настроение.
Вообще очень мало таких моментов в фильмах, которые по непонятным причинам становятся близки и всегда - как бритвой по горлу, мурашками по спине. Эта песня - один из подобных моментов для меня.
Всегда смотрю и сердце сжимается в один маленький комок нервов.
По сюжету это цветная фантазия героини Бьорк, в которую она убегает от серой реальности своего полуслепого и обреченного существования.

Это был первый фильм, что я увидел у Триера, и потом маниакально смотрел все остальное подряд - даже высидел два с половиной часа невероятной скукотищи под названием "Рассекая волны", но ни в одном другом не было такого, настолько приходящегося мне по душе. Но даже за "Танцующую в темноте" я готов кричать о его гениальности.
К тому же я очень люблю Бьорк - слушать ее долго невозможно - грозит вялотекущей шизофренией, но она очень славная.

I've seen it all, I have seen the trees,
I've seen the willow leaves dancing in the breeze
I've seen a friend killed by a friend,
And lives that were over before they were spent.
I've seen what I was - I know what I'll be
I've seen it all - there is no more to see!

You haven't seen elephants, kings or Peru!
I'm happy to say I had better to do
What about China? Have you seen the Great Wall?
All walls are great, if the roof doesn't fall!

And the man you will marry?
The home you will share?
To be honest, I really don't care...

You've never been to Niagara Falls?
I have seen water, its water, that's all...
The Eiffel Tower, the Empire State?
My pulse was as high on my very first date!
Your grandson's hand as he plays with your hair?
To be honest, I really don't care...

I've seen it all, I've seen the dark
I've seen the brightness in one little spark.
I've seen what I chose and I've seen what I need,
And that is enough, to want more would be greed.
I've seen what I was and I know what I'll be
I've seen it all - there is no more to see!

You've seen it all and all you have seen
You can always review on your own little screen
The light and the dark, the big and the small
Just keep in mind - you need no more at all
You've seen what you were and know what you'll be
You've seen it all - there is no more to see!

у меня дома живет - только тссссс!) - настоящее чудо
настоящее. правда)
оно появляется только раз в день, а в остальное время живет где-то в потемках шкафа или в пыли книжных полок, или под плинтусом - где точно не знаю
а выходит оно на несколько секунд в момент после того, как ты закроешь глаза и станешь засыпать и перед тем как ты уснешь. вот ты лежишь - в квартире темно - думаешь обо всем что на тебя свалилось за день - о плохом, о хорошем, о никаком, мимо проплывают люди, диалоги, обрывки фраз, мест, ситуаций, отрывки мелодий, услышанных за день, цвета, краски, мысли - грустные и не очень, страхи, впечатления и образы
звуки невидимого оркестра

а потом, когда сознание готовится выключится, а ты - еще не спишь и уже не бодрствуешь, тогда оно выходит
выползает из-под плинтуса синим светом, выкарабкивается из шкафа легким дуновением
и моментально заполняет собой всю комнату - покрывая потолок и стены серебряной краской, оно разливается в темноте квартиры синим свечением, серым дымом проникает сквозь половицы паркета и легкими невесомыми искрами заполняет все пространство, как будто кто-то уронил корзину со звездами и они все рассыпались в моей комнате.
все замирает вокруг, времени уже нет и пространство ограничено этим светящимся коконом - стены, окна, пол и потолок обволокло это синее марево и повсюду висят искрящиеся звезды
и на стенах кто-то рисует невидимыми руками тебя, и твои мысли - те, которые ты узнаешь, но не мог догадаться о них днем
серебряной краской выводит стихи, которые ты знаешь, но не мог сочинить (не хотел? не думал?), картины, которые ты мог нарисовать и человека, каким ты можешь быть.

серый дым, пробившийся из-под паркета приносит с собой запахи кофе, сигарет и корицы, он распахивает окна и в комнату врываются запахи ночного ветра

хочется открыть глаза и потрогать рукой эту сине-серебристую дымку
кажется, что вот сейчас ты откроешь глаза, увидишь его, вдохнешь этот дымный голубой воздух, наполнишься им и сможешь все на свете - не думать о плохом, решить все проблемы, стать другим...
только бы открыть глаза и все конечно окажется на своих местах, все заполнится своими смыслами, все станет правильно, мир соберется из кучи кусочков паззла в одну стройную картинку.
и ты сразу все поймешь - куда идти, что делать, что говорить, и зачем
сразу все поймешь, и даже посмеешься над тем как все это до жути просто и как ты это раньше не замечал.

а потом ты проваливаешься в темный, неудобный, пустой сон и на утро конечно ничего не помнишь.

только родишься - на небе стаей кружится вороньё.
сколько еще, ничего не зная, чувствовать: не твоё.
сколько еще быть мессией чуда, месивом пустоты?
знаешь, зачем мне все эти люди, если они - не ты?
воздух запутался жесткой ниткой, горла тонка игла.
я прекратила бы эту пытку, если бы я могла.
глупый цыпленок несмело клюнет яйца Фаберже...
ты растворишься, как снег в июле, в этой большой душе.

Were I'm finally in my place
But I'm thumbling still for proof
And it's cluttering my space
Casting shadows on my face
I know I have a strength to move ahead
I can hardly leave my room
So I'll sit perfecty still
And I'll listen for a tune
When the mind is on the moon

And if I stumble
And if I stall
And if I slit now
And if I should fall
And if I cant be all that I could be
Will you, will you wait for me

Cause everywhere I seem to be
I am only passing through
I dream these days about the sea
Always wake up feeling blue
Wishing I could dream of you

So if I stumble
And if I fall
And if I slit now
And loose it all
And if I can't be all that I could be
Will you, will you wait for me

Ты хочешь в мой город? Не надо: здесь хрупкие сны
как крылья у бабочек, сеть ледяной паутины;
обыденна ложь, воровство будто щедрость невинно;
и невыносимо далЁко до новой весны.
Здесь быстро идти. и ползти в алой лаве машин,
меняя часы на скупое движенье по кругу.
Все перемешалось, нас не отличить друг от друга.
Писатели, дети и мерзнущие алкаши.
Здесь каждый глоток надо вырвать у душных домов,
Пройти через улицы, преодолеть турникеты
и похоронить вместе с Лениным вечное лето,
свободу и мертвое чувство по кличке Любовь
К тебе навсегда? Невозможно..тебе ли не знать:
Не мне океан и покой под листвой винограда…
И я потеряю тебя в эпицентре бетонного ада...
Мой город для тех, кто совсем не боится терять.

Я люблю тебя как любят чужих нерожденных детей
И…странно – может быть я снюсь кому-то еще..
В то самое время, может быть, когда ты
Когда я, может быть, когда рассвет...
леденец без сахара на языке
Когда август гадает на прошлое по линии губ..
Когда некуда спрятать руки -
начинается дождь
И может быть где-то уже – гроза
Полночь

Осень

я
хочу
умирать
глядя
тебе
в
глаза

И больше никогда никому не сниться

у неё в волосах золотистый смех, тёмно-красный снег,
и ей всё равно, кто он - бог, мулла, Джуд Ло, дурак-человек,
она не любит ни света, ни тем более света звёзд,
но
вчера она не смеялась,
вчера она говорила, что
будто бы
всё всерьёз.
и её рука уже не дрожит, не кровит, не болит, на бедре лежит,
пока она запивает глинтвейном сэллинджеровское "во ржи",
пока она мешает коньяк с кокаином, коньяк с кокаином, ко...
смешная молошница льёт по её грудям душистое молоко
и ночь из окна струится в глаза легко..
***
Я болею тобой.
Ты, наверное, спросишь:
"чего это ради?"
Улыбнешься довольно
и даже немножко глумливо.
А меня третий день,
третий год,
третью жизнь
лихорадит
И от этого только спокойней и легче на сердце.
С малиной

я давно не дружу,
мед мне тоже противен.
Остались лекарства:
ацетилсалицилка, к примеру, на полке.
Да только поможет
или резко ухудшит?
В сомненьях я буду дрожать и стараться
позабыть и отделаться.
Поздно.
Мы так идиотски похожи
***
отцветает июнь, остывает зеленый чай,
засыхает ромашка в высоком резном стакане.
я веснушки ловлю рукой с твоего плеча,
и закатное солнце ало с него стекает.

Ты безбожно красива. Язычники бы поклонялись тебе, как идолу.
Христиане писали б с тебя иконы пресветлой Матери.
А я просто смотрю на тебя, иногда улыбаюсь, любуюсь тобою издали,
а потом размышляю в предмартовских сумерках грустно - а надо ли?

И, как прежде, сажусь в городское такси, ругаюсь и еду куда ни попадя,
по дороге пытаюсь купить сигарет в обесцвеченых супермаркетах.
И мне кажется, жизнь состарилась, смоклась. да пропади она пропадом!
Может лучше было бы время замедлить до уровня моря... Я кашляю

и плююсь огнекрылыми бесами в лужи. Промокла погода мерзкая.
Закопченные стекла для солнца готовы. Пойдем, прогуляемся в сумерках.
Ты возьмешь меня под руку нагло. Красивая, тонкая, дерзкая.
Мы всего лишь февральские тени-призраки на оживленных улицах.

Не бойся, милый, это как смерть из телека, воскреснешь, вылезешь где-нибудь через век,
ведь это даже не вирус, а так, истерика, суббота-утречко, надо уже трезветь.
Пора идти, в пакете в дорогу бутеры, расческа, зеркало - господи, это кто?..
На улице не морозно, но мерзко - будто бы хмельное небо вырвало на пальто.
Ну что ж, спокойно, с толком, поднявши голову, на остановку, правильно, не спеши,
так хорошо - не видно ни сердца голого, ни розовой недомучившейся души.

Вот так проходят эти, почти-осенние, почти совсем живые пустые дни,
которые начинаются воскресением, кончаясь так, как тысячи дней до них,
их не удержишь в пальцах - уж больно скользкие, бездарная беззастенчивая пора,
ты приезжаешь вечером на Московскую, а уезжаешь с Автово и вчера.
Друзья живут, хоть плохо, но как-то маются, а ты чем хуже, тоже себя ищи,
один качает мышцы и занимается, другая, вот, влюбляет в себя мужчин.
Пойди помой посуду - работа та еще, отправься в лес, проспаться, пожрать, поржать.
А ты стоишь зубами за мир хватаешься и думаешь, что он будет тебя держать.

Ты думаешь, ты такой вот один-единственный, такой вот медноногий смешной колосс,
который хочет нырнуть в ее очи льдистые и спрятаться в рыжем танце ее волос.
Что ты один молчишь ей срывным дыханием и молишься нецелованному лицу,
что ты готов сгореть за ее порхание, за голоса крышесносую хрипотцу.
Она ведь вечно вместе, всегда при свите и она ведь пробежит по твоей золе.
И самый ужас в том, что она действительно прекрасней всего прекрасного на земле.

И что тебе расскажешь - посуда вымыта, за окнами злые темные пять утра,
не вытянута, не вымотана, не вынута из рыхлого измочаленного нутра
та нитка, нерв из зуба, живая, чуткая, свернувшаяся в горячий больной клубок,
которую те, кто верят хоть на чуть-чуть в нее смущенно в своих записках зовут "любовь".
Который раз - и мимо, а нитка тянется, и трется о бессмысленные слова,
вот так ее когда-нибудь не останется - и чем тогда прикажешь существовать?
Потом-потом-потом, а пока всё пенится, барахтается у боли своей в плену,
не трогай, пусть подсохнет, еще успеется проверить, дернуть заново за струну.
И ты опять расплачешься, раскровавишь всё, почувствуешь, как оно там внутри дрожит.

А вот сейчас ты выпрямишься. Расправишься. Войдешь в автобус. Встанешь. И станешь жить.