Предлагаю вашему вниманию небольшой флэш-сайт, посвящённый главному (рукописному) труду моих последних лет - роману ИНКУБ (INCUBUS). Сам роман состоит из двух частей (сторон A и B, как аудио-кассета) и сопровождается саундтреком, который (автор настаивает) является обязательным дополнением для более полного восприятия атмосферы Города Белых Ночей. Чуть позже я посвящу отдельный пост саундтреку и его композициям, в частности; но пока вы начнёте читать...

На сайте четыре страницы (каждая - с фоновой музыкальной темой, которая, при желании, легко отключается):

FOREWORD - вступление от автора (там же ссылка на страницу по роману ВКонтакте).
NOVEL - аннотация и доступные для скачивания PDF-версия первой части романа+примечания; ссылка на прослушивание/скачивание саундтрека; информация о копирайте.
CONNECTION - дополнительная информация от автора; обратная связь; прочие ссылки.
SPECTATIONS - небольшое слайд-шоу образов по роману (которое со временем будет пополняться) для тех, кто хочет визуально "попробовать атмосферу", недостаточно удовлетворившись текстом и музыкой на предыдущих страницах.

Перейти на сайт романа ИНКУБ...



(c)

Предисловие (SIN-OPSIS), написанное главным героем романа.
Вместе с ним предлагаю ознакомиться с вступительной композицией саундтрека под названием Pale Nights (Белые Ночи) здесь (или во вложенном файле ниже): http://vkontakte.ru/lustmort
_________



Девять дней прошло с тех пор, как случилась эта история. Жил бы себе спокойно в Лондоне, сочинял партитуры, прогуливался по Тауэрскому мосту, так нет же – снова потянуло к приключениям. Да и как я мог отказать моей маленькой Лилль в приглашении сменить один туманный город на другой – ещё более призрачный и безумный… Впрочем, мог. Но огонь, наполняющий душу, и далёкое чувство вины (слабое, но гнетущее, увы) не давало покоя, который, по всей видимости, мне никогда не удастся по-настоящему испытать. Одному из многих людей – быть может. Но не такому как я – Инкубу.

Набросив плащ и прихватив бутылку любимого виски, уже через час после прочтения письма-приглашения я сидел в одном из тех немногих поездов, что идут по другим, неизвестным человечеству рельсам, напрямую (без всяких суетливых пересадок) соединяющим города Ока друг с другом. Маршрут: Лондон – Санкт-Петербург. Именно он, горделивый гранитный мираж на восточном краю мира Видящих, был указан на том злополучном письме. Но не думайте, я не жалею, и сейчас, сидя за письменным столом напротив окна моей ветхой мансарды, улыбаюсь, встречая закат над всё ещё сонной после недавних событий Невой, запивая едкий привкус северных поцелуев ликёром айлейских костров.

Девять дней… Так и хочется сказать: «если б знал, к чему приведёт случайная встреча с тем горе-поэтом, то не ввязывался бы в городские интриги», – но, зная себя, промолчу. Любой Город по-разному встречает новых – приезжих. Любой Город считает себя единоличным правителем своих мест. И Санкт-Петербург, тем более, не стал исключением, даже наоборот – предстал бездушным тираном и ревностным хитрецом, чем, в свою очередь, ещё больше привлёк моё пристальное внимание. Поначалу даже влюбил… как влюблённый в изысканное хобби палач нежно готовит гостя своих казематов к пиршеству изощрённых и болезненных пыток. Тем он напомнил меня – демона страсти… в иные моменты отпускающего с привязи подконтрольный смертельный огонь. Контроль – одна из основ, на которых держится Баланс мира Ока. Одна из тех основ, которую так же сложно измерить, как и обуздать.

Но, несмотря на то, что, только прибывший, я оказался втянут в неинтересные мне игры Совета Видящих (невзлюбившие, по всей видимости, мой характер, столь похожий на Город, которым они так и не научились управлять), и даже своего рода чудом избежал неминуемой смерти, это приключение помогло мне увидеть себя и принять. Хоть, всё равно, это не сильно изменило моё отношение к зеркалам…

По Городу прошла чума… Конечно, вы, люди, вспомните что-то о землетрясении, наводнении, грозе, вспышке преступности и некой опасной инфекции, от которой вы прятались за дверьми своих шатких домов на протяжении последних трёх дней, но никогда не задумаетесь о том, что случилось на самом деле: известное Видящим, но непонятное вам. А может, кто-то из вас о чём-то догадывается? Если так, не пугайтесь – откройте глаза. В этой истории – правда, известная мне. Вы поверите, если не считаете меня, Инкуба, существом из мифов или чьих-то больных сексуальных фантазий. Иначе – погрузитесь на время в жутковатую, но интригующую сказку с героями столь характерными, что вы будете их представлять, и чувствовать… как чувствую я и мой автор – прекрасный друг, которому жизнью благодарен за эту историю. Да и сам бы не смог написать лучше…

Девять дней… Так сложно не раскрыть сюжет, при этом рассказав вам о романе. В нём Петербург, к которому привыкли, не такой – не просто город, а живой бессмертный царь, голодный до душ великих людей своего времени. В нём человек – лишь описание существ, похожих внешне, но других – внутри. В нём символизм – не просто слово, и всё имеет магию значения (будь то числа, имена, аллегории), а философия – за гранью восприятия – приглашает заглянуть за фасад реальности… и вновь вопросы: что реально, а что нет? Читатель решает… автор лишь предлагает варианты решения…

Девять дней… тумана, дождя, запаха терпкого латакиевого табака и вкуса шотландского мальта… тихих мелодий мандолины Харона, чая со Смертью, секса, наркотиков Жизни, поэм вдохновенных поэтов и игр с азартной Судьбой… викторианских платьев, синтетических звуков, кэбов, машин, театральных рапсодий и слёз неслучайных людей… соборов и статуй, музеев, заболоченных кладбищ, тайных туннелей, дверей…

Я бы назвал этот роман – созерцательным. И советовал бы пробовать его медленно, не спеша, но постепенно, прерываясь редко и не более чем на несколько часов. Сам вкушал так же (вновь и вновь удивляясь, сколь точно и чутко передана атмосфера Города и мои собственные чувства, словно автор сам вместо меня был главным героем) с бокалом чего-нибудь крепкого, скажем, вина или виски – под мотивы саундтрека, буквально извлечённые из алхимии прозы, оригинально дополняющие сюжеты музыкальных страстей.

Что ж, увидимся на страницах романа. А, быть может, и не только там…
Добро пожаловать, читатель, в мой Санкт-Петербург.

Гэбриел Ластморт, Инкуб.

Каждый день она снимает себя на камеру.
Она пишет диплом, задаваясь вопросом: "Что приобретает человек, убивая себя?"
Она ищет ответ - хочет верить, что со смертью становится лучше.
Без возраста...
Без времени...
Без чувств...
Каждый день она снимает на камеру свою смерть.

Cam.RIP
by Villard L. Cord

	Villard L. Cord - Cam.RIP
	Скачать Обсудить	Realmusic.ru

Swish… Blank… Noise… Rec…

Little red light turned on. Through the tiny monochrome display one could see only vagueness disturbed by the bouncing scratches of thrilling mentality. There along with her dream in the middle of dim hollow room swung a girl with her eyes open wide; without blink thus she gazed in the camera lens, and her lips moved in silent endeavour to bring out the voice from beyond, just to say in contemptuous anger: “Rope. Dismissed,” – removing the loop off her throat like a necklace that made her feel bored on the Saturday evening.
She rewound the film winding piece of a rope round her arm, and stopped dead, being not dead at all, watching over and over how one girl, closely known to her, put a stool right in front of the shivery bulb ‘midst the hardly observable crossed broken-down parquet, and standing on it put a fleecy embrace on her neck with a smile that a Hollywood starlet would make to the loaded camera. Then she started to sway getting free of a stool, closing eyes like a child whose dream is about to come true, tightly held by the ropy hand of uncompromised dying.
Yet again disappointed she was. Though she was prepared – had a knife being hidden inside of her pocket, ‘cause you know it’s no big fun to keep hanging forever, feeling hungry and thirsty, and uncomfortably wetting your pants. So she had cut the rope and now strangled her wrist with that useless device pled guilty and dismissed of misbehaviour.
Returning to her desk, she took the plans and crossed out the experienced method. Some had been left though, but the rope was anymore of her concern.

“Professor, it’s her again”, - third-year student secretary wrinkled at the door with a skillful grimace.
“Oh… well, let her in”.
“Maybe she’d better leave?”
“Part of my mind wants her vanish today, while another is curious ‘bout what she will bring me tomorrow. Bring her in, Evelyn”.

“Oh, that rhymy shit again! Sometimes I think he’s the same weirdo like the girl. Diploma on “Post Suicide Experiences or How human reflects the achievement of killing himself”, Jesus! That is something!” – Evelyn hushed to herself leaving the Professor’s office to approve the trespassing of that “ugly sprite” into her quiet routine.
“Hello, creep”, - she grinned at the gothic style girl, wrapped in black, wearing shadowy glass and the ribbon with cameo skull braced around her neck, “What is this? Hiding a vampire kiss?”
“None of your quiz.”
“Oh, rhymes again. You reek of rotten poetry!”
“Be pleased, I metaphorically reek.”
“Yeah-yeah, whatever. Professor is meeting you, rejoice. Just mute you witchy lips”.

Leaving third-year Evelyn fed with meaningful sentence of the third finger, the girl entered Professor’s room, eager to speak new details of her determination. Professor listened carefully, attentively, without interruptions or misleads. He truly was a man of greater skill and confident behavior. Though from the point of sense he couldn’t understand all of her saying, but calling himself a researcher he still was profoundly intrigued by this case, according to which (assuming she’s not imagining things) the girl had been dead for about a dozen of times, yet still she was standing before him, expressing in language of weird and terrifying words.

When she finished her speech, he asked in a low pleasant voice:
“So, you hanged yourself this morning. Last time, when you were hit by the train, you managed to live despite the broken ribs and spine. Now you decorated yourself with a pendent-scar and, I’m sure, your head is scarcely well connected to your body. If you’re not dying soon, you could not be repaired. Maybe you should try to live?”
“No, Professor, you don’t understand. Can you think about something that is as unreachable for you as the moon, that you never shall touch, never know what it’s made from, and if there’re any handsome third-year blond student girls bathing in the craters of buttery seas, just waiting for your mastership to coach them?”
He blushed, remembering that night when he stayed working late just to go for a spin on sweet Evelyn, but brought himself to senses fast and set his mind to follow with an answer… though he couldn’t tell. Everything is reachable in life, and death – one of the easiest. But this girl – she couldn’t die – she said – thereby the dream of death became her deep obsession.
“The only thing I’m doing this, the only point of me speaking to you, Professor, is because I’m stuck, I don’t know what to do, I don’t know how to die. That’s why I’m asking you – again – to help me die, to think about how to make me dead, at last, not just some creepy broken doll with no goddamn life, but certainly corpse unable to speak and move, released from his everyday shows of suicidal theatre. Some people are not just meant to live. They belong to dead, but somehow had been pinned to frail bodies. Help me pass.”

But, at this part, as always, he just shook his head, renouncing any involvement in such kind of experiment. Arose the material mind, and again she was lacking of Professor’s sympathy, getting the image of incomprehension and apathy in his shallow eyes. Every time he defended himself in this way, like being turned off – as she did to the camera every day of her fruitless attempts to come dead.
Thus again she just left without word past the door, past the hall, past the ignorant Evelyn being, and back home she went on and on through her plans, searching for the clue how to end her unwanted un-living.

Swish… Blank… Noise… Rec…

Little red light turned on. Through the tiny monochrome display one could see chessboard tiles collapsing and devouring each other around the cast-iron bathtub. She was lying there still with her veins unsealed, swallowing drops of rusty noisome liquor spitting out of stewed old tap. Her blouse wet and frivolous nipples swelled, attracting the camera look to her womanly breasts, seductive and tense in their shameless virginity. Precious to some they were nothing to her – all her body was nothing to her, just a dreadful material. Therefore, shaving off those ridiculous nipples she felt no regret, just a thought: “Should I feed them to cats? I wonder if they are fond of nipples…”
Being absorbed by this thought, which occurred to her both humorous and intelligent, for it was definitely one of the liveliest things she wondered about in her fictitious life, the girl didn’t notice a man standing over her watery nakedness, watching her shapes for a while through objective lens.

“Still continue to ruin yourself...”
“Did you come to help?” Without startle she pointed her eyes at the camera.
“You’re a beautiful woman. To ruin you would be a waste.”
“I am already ruined, Professor”.

Rec… Swish… Noise… Blank…
Little red light turned off.
_________
They say he confessed to the rape.
On the 29th day of the moon...


Проза и музыка (c) Villard L. Cord
Фотографический образ by MarieLaReine

Представляю новую композицию группы Memoire d’Ardente.
Raining... (или «Дождливая») – это песня-повествование, где-то чуть сонно-пьяная от дождевого эля, где-то быстрая и пронзительная, словно молния-рапира в изящной руке беззаботной парижской грозы.



Уже вечер, и неслучайно с приливами тени открываю для вас эту важную (и столь любимую самим) «страницу» истории Отражений Страсти, дабы могли насладиться сполна атмосферой дождливой ночной музыкальной прохлады… прежде чем за вашим окном застучит освежающий дождь. И тогда вы выйдете на балкон или подойдёте к окну, чтобы насладиться погодой, растворяясь на время вместе с музыкой Raining... в своих мыслях, воспоминаньях, мечтах.

Так и сам написал эту песню: задумчиво рисуя строки, нашептывая мелодию, сидя на подоконнике в объятьях изысканного одиночества у залитого дождевыми слезами окна.

	Memoire d'Ardente - Raining...
	Скачать Обсудить	Realmusic.ru

Raining…

So deep in loving with this raining night
So gently she’s touching my moribund heart
And with taste of absinth wine she leaves a bitter kiss
On my lips craving for her darkest sleeps

Behind the window to the cemetery land
Where buried are close by my hands
I seek consolation in dozing by night
Finding in her lust the dying delight

In chamber of lorn self-destructing minds
On couch of black covered with white
Languish my dreams despairing and old
Here comes another to put me down the stone

Could you comfort me in my deadly misery?
Would you dare to go with me?
Would you wish to be with me?

Could you confor(t)e moi dans ma desespoir
Would you oses d’e(tre) pres de moi
Would you convoi(ter) d’ai(mer) moi

Once I felt alive when looking at you
Once I felt so weak that senses become true
Time didn’t teach me, still foolish I am
Fear to meet your face and die again

You have no name
You don’t have to feel
You bring just pain
But you don’t like to kill
You have no heart
Just reason and regrets
About love
You wish to have (but fear to get)…

Would you die to be with me?

(с) Memoire d'Ardente & Villard L. Cord

Memoire d'Ardente - ВКонтакте
Memoire d'Ardente - MySpace

Сегодня-завтра будет дождь. Таков прогноз. Даже если синоптики решатся поспорить, я почти уверен – случится именно так. Вечером, в последних отблесках заката, издалека раздастся гул раскатов грома, и медленно, приливными волнами, всё ближе и ближе сползутся слезливые облака. Случится гроза…

Сейчас уже точно не вспомню, когда начался мой дождливый экстаз, но первая песня, с ним связанная, появилась где-то в конце 2005го года, почти 6 лет назад. Сначала это было лишь стихотворение на английском, которое, сыгранное под особое настроение на стареньких «игрушечных» клавишах («ретро» Yamaha), обрело эскиз формы в предвкушении стать одной из тех композиций, что больше похожи на роман или повесть, нежели просто рассказ. Тем и отличается моя группа – Memoire d’Ardente –, что в ней на определённое количество более коротких (но не менее осмысленных композиций) приходится несколько «долгоиграек» (в формате одного альбома), которые, зачастую, можно слушать-смотреть как отдельный концептуальный короткометражный (арт-хаус) фильм.

Так вот дождь... Песня «Raining…» в те далёкие годы стала первой композицией-повествованием, на основе которой и зародился стержень звучания группы Memoire d’Ardente, и также одной из первых песен, в которой было задумано гитарное соло. Интересно, что это единственная песня, до настоящего времени исполненная в более чем 4х вариантах, среди которых два электронных, металлический, пианинная версия, etc. Кроме того «Raining…» цитируется в моей версии Appassionata Бетховена для челесты и виолончели (что можно будет послушать, в своё время, естественно).

Сюжет «дождливого романа» описывает состояние и чувства главного героя во время дождя. Сам дождь здесь выступает символом течения мыслей и очищения, подготовки личности к новому этапу жизни, внимательным слушателем и проводником главного героя сквозь последние воспоминания – отражения боли, всё ещё обжигающие углями костра страсти внутри. Отсюда с одной стороны медитативное, с другой – экспрессивно-отстранённое исполнение песни.

Песни… уже готовой. Всего несколько штрихов, и… сегодня-завтра будет дождь.

Зонты на ресницах…
Плащи на сердцах…
Мечтаешь быть каплей
На сжатых губах…
Останешься ли
На картинах страстей?
Отважишься ли
Прошептать мне – убей…


В колонках играет - Memoire d'Ardente - Raining...

Наступит день, вновь буду я шептать:
"Влюблён в тебя, дождей ночных безумье..."
Заплаканные стёкла целовать,
Паля свечой томящие раздумья;
Мешая слёзы и абсент... и белых роз
осколки фраз,
отрывки дневников,
обрывки лоз...
Глотая сент...
Но велико терзанье:
Всё у'же диадема из шипов...
Сильнее боль... кричать ли от страданья,
Вновь громом раскроив небесный ров?
Или молчать, вонзая дождь под кожу...
О нет, меня нисколько не тревожит,
Что простыни красуются огнём!
Пролит абсент...
Стук капель за окном...
_________

Наступит день, вновь буду я шептать:
"Влюблён в тебя, дождей ночных безумье..."
Заплаканные стёкла целовать,
Паля свечой томящие раздумья;
Мешая слёзы и абсент... и белых роз
осколки фраз,
отрывки дневников,
обрывки лоз...
Глотая сент...
Но велико терзанье:
Всё у'же диадема из шипов...
Сильнее боль... кричать ли от страданья,
Вновь громом раскроив небесный ров?
Или молчать, вонзая дождь под кожу...
О нет, меня нисколько не тревожит,
Что простыни красуются огнём!
Пролит абсент...
Стук капель за окном...
_________

Третья песня с демо группы Memoire d'Ardente - по мотивам романа ИНКУБ.

Но, прежде песни (что ниже, в посте), предлагаю к прочтению небольшую главку из романа, которая, отчасти раскроет моего героя и город его страсти - любимый мной "альтернативный" (а скорее - действительно настоящий) Санкт-Петербург.

Кукла

Золотистые буквы вывески клуба «Куклы» казались светочем, манившим сквозь туман мужчин, чьи кошельки были полны ворованных денег, а запросы дики и грязны. Небольшое двухэтажное здание напоминало мотель у дороги, в котором останавливаются на несколько часов, реже – на ночь. Над звонком на входной двери маленькая надпись гласила: «Играть в Куклы» - призывая гостя принять участие в недетской игре.
Гэбриел позвонил, и, спустя несколько секунд, дверь открыл сутулый мужчина итальянской наружности, приглашая странника улиц проследовать в «игорный» дом. Внутри не было ни золота, ни того лоска, которым пестрила входная вывеска. Отсутствие ремонта компенсировали развешанные по стенам плётки, наручники и интригующие части ободранных манекенов, вкупе со статуей Венеры, вероятно, гипсовой, и по всей видимости мастурбирующей под рекламным плакатом солнечного Крита. «Куклы» были не просто клубом азартных игр и сутенёрским притоном, но и турагентством, разрабатывающим программу сексуальных путешествий для жадных до нестандартных приключений граждан. Такова была особая политика клубного руководства «во времена сексуального неверия и недоверия».
На маленькой брошюре, которую «итальянец» сунул Гэбриелу в руки, был записан кусочек речи «кукольного» директора, произнесённой во время митинга в поддержку свободных отношений между людьми. Генри Болз призывал к раскрепощению тела, отказу от общественной морали и началу эпохи международного секс-туризма, в результате которого за несколько лет в мире людей произойдут изменения, которые приведут к усилению качества и численности расы, став причиной великого переселения народов. Однако, ясно было то, что пафосная речь являлась дешёвым пиаром, продвигавшим клуб «Куклы» в широких… на самом деле, весьма широких кругах.
- Спасибо, - Гэбриел вернул брошюру «итальянцу» и подошёл к приёмному столу.
Пышная секретарша с силиконовыми губами улыбнулась соблазнительно-наигранной улыбкой и сладко пропела:
- Карты, девки, два туда и обратно ? Чего изволите?
- Комната 9.
- Секундочку… Тони! – прокричала она итальянцу у двери, - Тут у нас «особый» гость! Подготовь Сабрину! А вы можете проходить на второй этаж, железная дверь в конце коридора. Вот ключ. – секретарша кокетливо подмигнула и сделала вид, что занялась делом, пытливо рассматривая страницы журнала Playgirl .

Комната номер 9, именуемая посетителями «Камерой Пыток» , существовала в «Куклах» для любителей особых извращений, связанных с болью, кровью, насилием и наркотиками. Здесь, под контролем Сабрины, каждый мог исполнить свою заветную фантазию, будь то суицид или жёсткое изнасилование, сношения с трупами или даже с детьми (часто именно здесь навсегда пропадали беспризорники и сироты). Гэбриел узнал о «Камере Пыток» от одного из посетителей «Дикого Койота» незадолго до того, как вступился за жизнь Поля, поэта-декадента. Тогда уже зов плоти томил Инкуба, но годы контроля научили его справляться с безумным желанием. Однако, до поры до времени…
Сабрина, красиво сложенная блондинка, стянутая кожаными ремнями, уже ждала его за дверью, извиваясь у шеста под грохот немецкого индастриала . Вызывающая надпись «подонок боли» , вытатуированная на её правой ягодице, раскачивалась в такт агрессивной, синтетической музыке.
Гэбриел сбросил верхнюю одежду, и с усмешкой, расправив плечи, словно крылья, двинулся к хозяйке «Камеры Пыток». Из серого призрака дождливых улиц он на глазах превращался в похотливого демона, вены наливались красным огнём, глаза полыхали, движения становились плавными и, в то же время хищными – так крадётся зверь, завидев жертву, предвидя её конец в жарких, безумных объятиях. Запах секса, истинной страсти, полностью овладел его существом и питал одним своим присутствием, но голод был слишком силён и Инкуб жаждал большего, хоть и понимал, к чему это может привести. Здесь в комнате порока, ему не нужны были чужие фантазии – только та, кто творил и повелевал в полумраке бордовых свечей, могла наполнить его тело жидким огнём, насытить демоническое безумие.
Она испугалась. Из тёмной фигуры в плаще, словно из кокона, вырвалось нечто, от чего она впала в первобытный, агонический ужас, остолбенев от одного взгляда странного гостя – опасного зверя, шокирующего своей сверхъестественной красотой. Его тело светилось огнём, словно демон входил сквозь врата преисподних в мир людей, дабы свести их с ума. Сабрина задыхалась, держась за стриптизный шест, не в силах кричать, звать на помощь. Она не знала, что сделает с ней Инкуб, но видела смерть. Янтарное пламя в его глазах становилось всё ярче и ярче – медленно, слизывая с губ солёное искушение, он приближался, и жгучие искры падали на кожу Сабрины, шипели, разъедая дрожащую плоть.

Её называли хозяйкой «Камеры Пыток», волшебницей, исполнявшей чужие мечты, исполненные грязи, рождённые из комплексов и воспитания, усугублённые приветливым современным развратом и неоправданной жестокостью людских масс. Она давала им всё, кроме себя: детей, девственниц, свежих покойников из городского морга – пытала, причиняя боль, наносила тяжёлые увечья и даже кастрировала – всё ради услады извращённых умов. Она давала им всё, кроме себя, потому что жила с тяжёлой травмой – тайной, хранимой с детства, сокрытой от ушей чужаков.

Сегодня мы поиграем в новую игру, моя девочка. Папа принёс новую куклу. Смотри, какая красивая…
У девочки разрыв тканей и заражение крови, необходимо хирургическое вмешательство…
Рэй Бастард, отец 7-летней Сабрины, приговорён к каторжным работам на заливе, пожизненно.
Милая, Сабрина, я тебя люблю, но… я мужчина и мне нужна женщина… ты ведь понимаешь? Женщина, в её истинном смысле!
Женщина, в её истинном, анатомическом смысле, чёрт возьми!

Эхо воспоминаний нахлынуло на Сабрину. Без сил, она упала на чёрный кафель, обескураженная безжизненной пустотой, которая, казалось, заменила ей душу. Она хотела умереть, потому что ненавидела то, кем стала. Её изувечили и бросили такие же люди как те, чьи желания она исполняла здесь, в комнате грусти и страхов. Сабрина… ты стала такой же, как твой отец… ты предлагаешь людям игры, о последствиях которых они даже не догадываются… ты хуже тех, кто убивает, чтобы жить… ты убиваешь, чтобы оправдать свою смерть… смерть, случившуюся давно, ещё когда ты была ребёнком.
Инкуб склонился над ней, провёл огненными пальцами по губам, улыбнулся стеклянным глазам, и прошептал, касаясь терпким дыханием:
- Ты похожа на белый лист, чистое полотно, фарфоровую куклу, у которой отняли душу. Но это не так… Я впитал твою главную страсть – твою обиду, твою ненависть, твоё отмщение. Люди, приходившие к тебе, сами хотели, сами просили. Не вини себя, они больше виноваты перед тобой. Теперь, спустя многие годы, ты почувствуешь себя настоящей женщиной. Не бойся, не будет больно. Огонь побеждает боль. Но твоё тело может не выдержать – и умрёт... Решай, Сабрина, чего ты хочешь…
- Тебя…
Я навсегда запомню всполохи алых крыльев за твоей спиной, Ангел Страсти…

Уходя, он лишь тихо промолвил, обронив серебро:
- Ваша кукла сломалась. Оплатите обряд за мой счёт.
Впрочем, она уже была сломана.

© Villard L. Cord, 2011

	Memoire d'Ardente - Incubus
	Скачать Обсудить	Realmusic.ru

Incubus

I breathe your heart to feel the agony
Before you fall into decay
I walk inside you like the alchemist
In his lunacy for cores

I come to take you when you menstruate
Decapitating life once more
Until the smoke is on and lanterns grow
I wander through the ardering streets

Burning inside
My Incubus – lusting wings!
Tearing apart
My delight and sufferings!
(In the) Ardering height
My Incubus wakes tonight!
Like the torch of fog
In granite morgue
To bridges and the alleys
He belongs!

Don’t you cry, we have a honey moon
In the city of my curse
I lay you... try you... play you...
Licking off the skin
The passion of your ruined being...

Burning inside
My Incubus – lusting wings!
Tearing apart
My delight and sufferings!
(In the) Ardering height
My Incubus wakes tonight!
Like the torch of fog
In granite morgue
To bridges and the alleys
He belongs!

To the smoking air...
...
Looking for some more eternal cry
In the murder sky...

My Incubus...

(с) Memoire d'Ardente & Villard L. Cord

Memoire d'Ardente - ВКонтакте
Memoire d'Ardente - MySpace

Вторая песня с демо группы Memoire d'Ardente, и, наверное, та самая, с которой началось серьёзное развитие музыки группы весной 2008 года.

И если предыдущая Despondence была связана с некоторыми мгновенными переживаниями, вспышками страсти, то Phoenix - одна из тех песен, в которой содержится призыв жить вопреки всему, что происходит с тобой и вокруг тебя. Умирая - всё равно возрождаться из пепла.

Начало песни характеризует ту самую "маленькую жизнь" - отрезок пути, что ты переживаешь, столкнувшись с определённой серьёзной проблемой, которую непросто решить. Столь непросто, что в размышлениях, мучениях, скитаниях ты оказываешься на пороге "смерти" - застоя - который преодолевается в итоге в конце песни, где словно "танцуют искорки костра возрождения".

Возрождение Феникса здесь - новый отрезок пути, в котором придётся справиться с чем-то ещё более сложным, но... никогда - умереть ни_за_что.

	Memoire d'Ardente - Phoenix
	Скачать Обсудить	Realmusic.ru

Phoenix

Maybe just dreaming, touching your heart
Maybe just feeling some disillusion tonight
What is inside the box that you gave away
The day when lips refused to say?..
Maybe just causing wounds to a ghost
Maybe just teasing a crowd of fools behind the doors
Minds which unspoken crush into my dismay
Wish to be broken… but feel again
Some weird loneliness
Some weird emptiness
Rancidness
Some weird malevolence
Some wicked maintenance
Of unwillingness!
Maybe just falling tired of everything
Maybe just trying to forget the thing
Maybe just needing, maybe just feeding on
My sweet disease!
Some weird loneliness
Some weird emptiness
Rancidness
Some weird malevolence
Some wicked maintenance
Of unwillingness!
Nigher to pestilence
Leaving my innocence
Spreading hands
I open my defense…
Scatt’ring my dust
Merging with sands…

Maybe this never ends…

(с) Memoire d'Ardente & Villard L. Cord

Memoire d'Ardente - ВКонтакте
Memoire d'Ardente - MySpace

Первая песня с демо группы Memoire d'Ardente, которую можно перевести как "Отчаяние".

Представь: ты один в этой комнате ночи, где чёрные стены, как будто, всё ближе и ближе – в стремлении тебя проглотить. И откуда-то слышен голос, быть может, погибшей возлюбленной… плачущей или – читающей заговор смерти. Нимфа или ведьма? Или просто ночь приносит тяжкую тоску, в которой, одичавший, твой собственный хрип кажется древним проклятьем.

След крови на разбитом окне – след разодранных нежных влечений. Воспоминаний… И ты боишься, что не переживёшь эту ночь своих страхов и пустынных иллюзий. И вновь разбиваешься в кровь об асфальты дрожащих теней.
Твоё отчаянье на стадии безумия – депрессия предсмертной красоты.

	Memoire d'Ardente - Despondence
	Скачать Обсудить	Realmusic.ru

Despondence

Before the night shall swallow me
I try to keep every moment of sunset in my eyes
So little have passed from that time
When I lost thee…

Que la nuit tombe
Sur la declin
Je suis ton ombre
De ton esprit souffrant

I fear when looking how the sun does sneak
And the cloak of darkness envelopes the dying land
Which seemed to be my place of being
But then I lost thee…

-ch-
Falls darkness
Despondence
I dwell
Lost without thee
Grim shadow
That’s what I became
Night candle of e’er dying flame

Fair, fair and bright she was,
And her sky was so serene to me!
Wounding symphony… our passions call
Kill me… Before I fall…
(Tuez moi, devant la Mort)

This darkness I dwell!
Lost without thee!
I’m lighting again
The candle of e’er dying flame!

(с) Memoire d'Ardente & Villard L. Cord

Memoire d'Ardente - ВКонтакте
Memoire d'Ardente - MySpace

по мотивам песни группы Memoire d'Ardente... (чуть позднее - более подробно о песнях с демо-записи)
_________

Солнце из зажигалки. Сердца-сигареты. Пепельным следом он брёл по пустым переходам – играл на клавире пешеходного трафарета мелодии мыслей, что занимали всегда его вечно дымящийся разум… тлеющее безумие городских крыш у дождливой реки.

Он брёл, как всегда, со страниц недописанных строк к перекрёсткам нестройных гармоний. Проходил сквозь оправы замощенных окон, пороги закрытых дверей. Мимо лиц и вещей… туда, где трубы харкают обжигающий пар; и давятся трубки, до удушья забитые хвойной микстурой.

Промышленный район – человеческий организм. Нестройная механическая связь физических и химических ощущений. Влюбленное сердце горит, как бумага его сигарет. Без фильтра – так привык он, так тлеет чуть дольше табачная пыль. Чуть дольше страдает она – его новая последняя сигарета.

Старая ржавая лестница узким винтом вела вверх. Там, на крыше, он вновь доставал своё солнце… касался алеющих губ кончиком языка, ощущая танины гвоздичной помады. И в такие моменты она хотела бы стать чем-то более вкусным и долгим, и дорогим – как сигара иль трубка – но лишь несколько вздохов-глотков искушали его.

Сколько их в пачке… таких же мечтательных тонких цветов с разноцветной пыльцой в серебристой оправе. Им суждено гореть – но испытать ту самую любовь. Недолгую любовь, как сигаретный дым, поднёсшую бокал портвейна лёгким; разбившуюся с кашлем…

Последняя затяжка для него – последний секс… жестокий и ломающий на части. Так, выпивая страсть, он вновь стоял на ложе закоптелых крыш – тянул до дна последние горячие хинины. И, в такие минуты, почти всегда думал… Это сердце – твоё, или вновь свою грудь прожигаю?.. вонзая окурок под кожу асбестовых улиц трубочных городов.

Но вновь усмехался себе, открывая футляр, и солнечный взгляд обращался подлунным сонетом. Саксофон, словно ветер, звучанием фраз шелестел по клавирам вечерней пастели... над дымящимся тленом её-сигареты – в пепельнице его страстей.

Итак, неслучайно не записывал новых песен в последнее время. После написания романа - полная концентрация на развитии группы. К концу весны мы закончили демо (или промо, что неважно) из трёх песен, которые сегодня обретают свободу - расправив огненные крылья, устремляются в мир.

Одновременно произошло обновление логотипа группы, что вы можете увидеть ниже - на обложке дневника Отражений Страсти.



Немного о группе:

Memoire d’Ardente [Мемуа' дАрда'нт] – Отражения Страсти – музыкальная группа, целью которой является познание и раскрытие сущности человеческих страстей: будь то влечение плоти, смятенье любви, безумие боли, терпкость мёртвых танинов мечты.

Символ группы – французская белая Роза Memoire (воспоминание, отражение) – запечатлена в мгновении страсти, столь сильной и глубокой, что тянет к земле, режет стебель до боли, но Роза, роняя засохшие лепестки, не готова признать поражение. Её бутон увядает, но рядом рождается новый – новая жизнь после страсти, столь похожей на смерть. Столь сладкой, что вновь Роза вспыхнет в объятьях желаний – как наркоман, подсевший на наркотик жизни… как человек, не способный склониться, отдаться на растерзание миру и умирать под чужие мотивы и дозы плацебо.

Как в поэзии Уильяма Блейка, наша Роза испила немало страстей, но познала нектар их секретов – в вечной жизни и смерти посреди перекрёстка горящих теней.

Мы и сами такие… горящие…
Сердца в сбитые ритмы…
Отраженья безумных страстей…

О песнях:

Мы называем их Demo'nic Threesome - нечто вроде "Демо'нической оргии на троих".

Первая - Despondence - рассказывает историю одиночества и страха темноты, в которой герой песни слышит голос его погибшей (случайно, или по его же вине) возлюбленной, чувствует её присутствие - и борется изо всех сил с отчаяньем, страстным безумием на грани падения, смерти, что шепчет ему терпкий яд каждую долгую ночь.

Вторая - Phoenix - уже кому-то знакомая, обновлённая, раскрывает философию жизни, связанную с вечным горением страсти, в конце обращающейся в пепел, словно феникс, но возрождающейся новой волной вновь и вновь. Эта композиция призывает к преодолению боли и бесконечному стремлению снова её ощущать, изучать, понимать, превозмогать, умирая - и становясь сильнее.

Третья - Incubus - напрямую связана с романом моего авторства, описывающая состояние Инкуба - демона огненных ласк среди улиц туманных людей. Отдельно посвящаю эту песню городу Санкт-Петербургу и тем, кто на собственной коже и глубже знает, что такое не-человек.

Ссылки и контакты:
Демо на RealMusic
LastFM
MySpace
Клуб группы ВКонтакте
Сайт Memoire d'Ardente

Всё в разработке, но активно...

Пишите на:
ardorugus@gmail.com

Будда Танцует на Мосту 

 

Всё начиналось партией бриджа…

- Сыграем? – спросили Они.

- Отчего бы и нет, - ответили Мы.

И не имело значения то, что из Нас – был один только Я, с болванчиком в правом кармане.

Юг сосредоточенно перетасовывал карты. Он был внимателен, не суетлив, и карты в его руках льнули друг к другу, словно нежный сатин – к женской бархатной коже.

Юг не смотрел по сторонам. Казалось, стол для игры был его миром… И вдруг, будто услышав мои мысли, он замер – и бесстрастным, почти механическим голосом промолвил:

- Это не стол. Это мост. На нём я слежу за потоком.

Снова Юг перемешивал карты, но тогда я уже не наблюдал за его чёткими выверенными движениями, задумавшись о нарушивших время тишины словах. Представив себя на мосту, смотрящим на пену ревущих порогов реки, я ощутил себя частью чего-то стихийного и стремительного – одной из тех рыб, которые, разбиваясь о подводные камни, умирают, так и не поверив, что кто-то способен жить на земле.

Сколько можно вот так простоять на мосту, глядя вниз? Минуту, десять, день? Почти как в пробке машин – живёшь иллюзией движения – пока не пересохнет русло потока, и ты, может быть, поймёшь это раньше, чем услышишь под ногами треск стёкол песочных часов – столь многих, что их пески уже сотворили пустыню.

Юг, завершивший раздачу, смотрел сквозь меня немигающим взглядом, ожидая, когда начнётся торг.

- Две трефы, - объявил я, с улыбкой заметив, как занервничал Север.

Увлечённый изучением Юга, я почти забыл о его скромном партнёре в сером клетчатом пиджаке, тут же стушевавшемся при виде моего к нему внезапного интереса.

- П-пп-па-а-с, - растерянно пролепетал он, испуганно поглядывая в сторону очевидно авторитетного Юга, которого, впрочем, мало кто волновал кроме его самого.

- Удвоить, - и Север воспрянул, сверкнул огонёк обожания в маленьких глазках – надежда на сильную руку партнёра, враз улетучившаяся с моими словами:

- Три. Без козыря.

Болванчик, отныне стоявший напротив меня, словно маленький Будда в одеждах восточного солнца, задорно кивал головой, как будто посмеиваясь над Севером, отчаявшимся решиться на новую ставку в этой сложной и едва ли понятной ему игре. Если бы Юг был мальчиком, он бы бросал с моста камни, целясь в контуженых рыб. Они – камни и рыбы – похожи на Север. Различные лишь в направлении их применения.

Камни, исчезнув в бурлящем потоке, убивают последнюю волю ведомых, друг на друга похожих рыб. Ложатся могильными плитами на хрупкие слабые тельца существ, всю жизнь считавших, что они сами – хозяева своей свободы – вновь и вновь проносясь по реке под низко нависшим мостом, что – как едва прикрытое веко, кончиками ресниц ранящее их быстрый, но неизменчивый мир до алеющих брызг.

Север снова пасует. Он никогда не принимает решений, пока Юг не скажет своего слова. Но и тот качает головой, ибо знает: силы его руки недостаточно для повышения уровня торга.

И, спустя несколько долгих минут, я делаю гейм.

 

Мой Будда танцует. В нашей партии он всегда играет с открытой рукой. Медитируя в уютной аскезе кармана, он мечтает о том, чтобы выйти на мост и при всех, не стыдясь, танцевать. Почти как для Юга, этот мост – его мир; но, скорее похожий на радугу, связывающую малые и великие небеса.

Это странно звучит, и такой же, как Север, тотчас же воскликнет:

- Но, ведь вот оно, небо! Одни небеса! И других не бывает…

Так ему рассказали такие, как Юг, увлеченные слежением за потоком, трепещущим под ногами, словно тысячи крыльев, сношенных калечными бабочками. Опалённые, рваные, гнилые – испорченные крылья падают сверху. Для них не существует мастерской. Однажды перестав быть бабочкой, навсегда останешься гусеницей под саваном малых небес.

- Лишь одни небеса! И других… не бывает? – совсем немного сомневается Север, и эти сомнения приносят ему боль.

Уже этой боли достаточно, чтобы он почувствовал новое в жизни – спустя многие годы бездейственной северной мглы. Луч света ударит в глаза – стрелой с малых небес – принося с собой каплю познания, но… это сладкая боль перед смертью: для Юга нет ценности в тех, кто сомневается в мире, ему подходящем – удобном.

 

Мой Будда играет со мной. В этой партии бриджа противник ему безразличен – гораздо важнее партнёр. Танцуя на новом мосту, каждый раз он желает помочь мне сыграть только так, чтоб достигнуть великих небес. Тогда – он доволен, и вновь исчезает в кармане; а я изучаю места, постигаю себя, и в какой-то момент вновь встречаю наших с ним оппонентов. Тогда появляется мост: и мои небеса обращаются малыми, и другие великие дождевою прохладой зовут, словно шепчут:

- Иди.

 

Мы с моим Буддой не играем робберы – один только гейм. Север и Юг не встречаются нам, пока мы не уверены, что победим, несмотря на расклад.

Раздаёт всегда Юг. На каких бы великих небесах мы не встретились, он – всё тот же молчаливый философ, вновь и вновь постигающий аксиомы своих заблуждений.

Север так же, целым множеством зевак монологов Платона, мечется рыбьей икрой, до сих пор не вникая в нюансы игры.

Мой Будда – болванчик напротив – с присущей Востоку задумчивостью слагает эфирные хокку, время от времени отвешивая оплеухи и смешки Северу.

А я…

Придумываю новый танец для моего вечного партнёра. На новых великих небесах ему предстоит выучить ещё более сложные па.

 

- Гейм.

И снова мой Будда танцует. В такие моменты я представляю его женщиной – в томлении страстных и дерзких желаний. У каждого свои фантазии. Мой мост – постель для ласки и убийства. Нас трое на шелках: мой Будда, Я, и Смерть – и, чего таить, я бы не прочь записать наши танцы на камеру; но – неуловимо – приходит нирвана…

 

Прощай, Север и Юг, мы идём на восток – встречать новый восход ещё более яркого солнца. Подниматься всё выше и выше до новых великих небес невозможно – с обычными крыльями. Только с огненным шлейфом костров за ожогами плеч. Продираясь сквозь двери из розовых тёрн. Умирая всегда, но держась на ногах после смерти.

 

Всё начинается партией в бридж.

 

   (c) Villard L. Cord '11

 

- Скажи, я похож на него?
- На кого?
- Феникса, милая...
- Нет, ты же вовсе не птица...
- Я говорю об образе, философии, пламени внутри меня.
- Тогда - да. Ты же инкуб...

Улыбнувшись, я посмотрел на неё... мою Луну...
- Помнишь мою песню?
- Феникс?
- Да...
- Ужасный вокал.
- Ты, как всегда, прямолинейна. Но, ты права. Я записал её снова... лучше.
- Покажешь?
- Чуть позже... сегодня ты - слишком юна...
- О, я всегда юна для тебя! А сам ты - старик.
- Ещё нет... сейчас я готов брать на абордаж корабли, завоёвывать замки...
- Значит, ты не просто старик. Ты - совсем древний и сумасшедший! Сейчас этим никто не занимается.
- Почти... как и редко кто разговаривает с луной...

Моя Луна смотрела мне в глаза...
- Что ж, может ты не такой сумасшедший...
- Но древний?
- Конечно. И вообще - ты больной.
- Ah, oui...

Мне нравится улыбаться. Несмотря ни на что. Иногда я не замечаю, что улыбаюсь. Бывает - скучаю, понимая, что не улыбался давно. Но не привык постоянно смотреть в зеркала. Для кого улыбаться? Для чего? Кто-то пишет: улыбайся в ненастье души, ведь даже тогда в твою улыбку кто-то способен влюбиться. И здесь я задумываюсь: коль так, следует делать это реже... Но, невольно, снова тянутся уголки губ. Кто-то предположил, что эти самые уголки пропорциональны степени свободы. Что же, прочь смущение и неуверенность в себе! А уж искренняя улыбка - всё чаще становится диковинной редкостью. Человек боится быть искренним, потому что... просто боится. Других, чужих... Случается, улыбку даже прикрывают рукой. Это, правда, хорошо, когда лицо кривое и зубы гнилые. Но тогда лучше сразу в мешок зашиться.
Сам же, в целом, всё же предпочитаю ухмылки (или полуулыбки). Они куда более многозначительны и способны сбить с толку... Но если вдруг кто поймает (на фото) улыбающимся - это не плохо. И иногда даже приводит к желанию поделиться улыбкой с кем-то ещё. Как сейчас... Безусловно, вино прилагается.


В колонках играет - Memoire d'Ardente - Phoenix ('11 demo version)

Жил был Курьер. И был он не простым курьером. В то время, как обычные – простые – развозили технику, пиццу и прочие довольно известные и полезные вещи, то этот – вешалки. Да-да, те самые нелепые плечики для надкожных одежд.

Каждый раз Курьер задавал себе вопрос: «На кой чёрт нужны эти вешалки?!», - хоть и понимал где-то в глубине своей странной, грустящей души, что неспроста эти вешалки производятся, и неслучайно его куда-нибудь с ними посылают. Но каждый новый день казался Курьеру всё чернее и чернее: вместо солнца фальшиво поблескивала золотая вешалка; вместо людей он видел лишь манекены, увешанные разноцветными тканями – и, незаметно для себя, он вдруг начал носить вешалки с работы к себе домой. А потом, через какое-то время, внезапно уволился. Сказал, задержавшись в открытых дверях на мгновенье – к удивлению многих, проросших задами в зыбучие кресла особ –, что решил открыть собственный бизнес.

Он развернул рекламную кампанию, в которой поведал своим потенциальным клиентам о новом интереснейшем бренде одежды. Курьер умело использовал всё, чем столь неумело оперировали его прежние работодатели: чёткие задачи, вирусный маркетинг, понимание целевой аудитории... Концептуальная составляющая брендинга и вовсе была названа «шедевральной» в целом ряде рекламных и прочих профильных (маркетинговых) газет. А уж идея с подвешенными на вешалках девушками-промоутерами, внезапно тянущими к людям свои руки, облачённые в качественную дорогую кожу, со словами, исполненными самых грешных фантазий и интонаций: «Возьми меня. Примерь. Я тебе в пору…», - так и вовсе вызвала дичайший ажиотаж у податливой до инстинктов и вульгарных желаний мужской (чиновничьей и прочей «высокой») аудитории.

К нему в фирму приходили олигархи и с удовольствием отстёгивали крупные суммы, приговаривая, причмокивая лоснящимися губами: «Словно вторая кожа… да, детка… вторая кожа…». И Курьер улыбался, учтиво провожая их до дверей, предупреждая лишь об одном: чтобы их новая кожа «никогда не надевалась на вешалку».

Но что людям до бессмысленных фраз, которые для них самих, в первую очередь, выглядят бессмысленными? В такие моменты, как приобретение новой одежды – они непроизвольно вспоминают про столь обычную и, казалось бы, безопасную вещь, как вешалка.
К несчастью, увы…

Внимание органов правопорядка коснулось Курьера, когда несколько его клиентов скончались от удушья. Их грудные клетки сдавило так, что воздух едва ли поступал в лёгкие – и смертельные мучения каждого длились не более часа (кстати, сейчас замечаю, что именно этот срок обычно назначают курьеру на совершение одной рабочей поездки). А куртки – того самого бренда «Новая Кожа» -, что на них были надеты, так и не получилось снять. «Как будто они впились, приклеились к коже погибших» - такими были примерные слова из отчёта коронёра.

Спустя несколько подобных инцидентов на фирму к владельцу бренда – Курьеру – направили проверку, с милицией. С виду обычное здание с главным офисом в тихой мансарде, окна на реку… Ничего странного, или опасного. И проверка сама не совсем понимала, что она хочет найти – ведь все эти «смертельные недоразумения», как их назвали в газетах, действительно были больше похожи на недоразумения, ибо в ином случае следовало бы признать, что дело пахнет мистикой. Но, «что за чепуха!». Проверка смеялась, подходя к дверям фирмы, видя, что сам хозяин, улыбаясь, уже встречает их на пороге, приглашая: «Слышал, зачем пожаловали. Проходите, всё покажу, расскажу».

Свою экскурсию он начал с конца производства - с комнаты, где ожидали своих клиентов уже готовые изделия. Кто-то из проверки удивился, почему Курьер не использует вешалки. На что хозяин поморщился, но ответил, что использует их – иначе. Ни одна комната не проявила ничего подозрительного, но перед отделением обработки кожи, Курьер предупредил, что «сейчас они узнают тайну его фирмы – и не должны будут рассказать её никому».

Войдя внутрь, в глаза членам проверки бросились огромные куски кожи, сохнущие на вешалках. С некоторых даже капала кровь…

И только кто-то хотел было задать очевидный вопрос (начинающийся на «почему»), как, внезапно, из-за стены (в конце комнаты) с большим монитором и удобной софой перед ним – раздались крики. Милиция встрепенулась: «А что у вас там?». И, загадочно улыбнувшись, Курьер вкрадчиво, чуть манерно пропел: «Там - моё ноу-хау».

С видом крайнего удовлетворения он подошёл к «зоне отдыха», из-за стены которой раздавались крики, и, раскинувшись на софе, нажал кнопку на пульте, включающем видео-связь. «Не стойте вы так. Не смущайтесь, подходите, садитесь» - предлагал хозяин гостям, а на большом мониторе происходило зрелищное действо, в котором три обнажённых привлекательных девушки с изящными кукольными лицами избивают до смерти подвешенного на вешалке человека дубинами – конечностями манекенов.

Проверка застыла в немом оцепенении. Курьер, попивая коктейль, деланно сокрушался: «Я ведь предупреждал тех людей-недоразумений, что не надо вешать мои куртки на вешалки. Они ведь так сильно страдают на них, что без правильного ухода – тут же теряют голову». «Но… нно… зачем?» - едва выдавил один из членов проверки, не замечая, как за ними сгущается сумрак неразглашённого ноу-хау.

И, рассмеявшись в ответ, Курьер лишь махнул им рукой, как будто прощаясь, навек, приговаривая зловеще, как заклинание:
«Затем, чтобы кожа была мягче…»

Morality is a venereal disease. Its primary stage is called virtue; its secondary stage, boredom; its tertiary stage, syphilis.

Мораль – как венерическая болезнь. На первой стадии она сулит добродетель; на второй – погружает в тоску; а на третьей становится сифилисом.

Карл Краус (Karl Kraus)
_________

Что ж, немало повидав моралистов, скрытых и явных, спокойных и агрессивных, я с уверенностью могу согласиться с австрийским умом, улыбнувшись его острой и актуальной метафоре. И кто-то с фаллосом слова наперевес уже, возможно, спешит пустить струи морали, лишь только начав читать мой маленький очерк… но, милый друг – не лейся понапрасну. Я не из тех «медовых шлюх демагогии», что словно мухи слетаются на несколько (обычно вырванных из контекста) маленьких фраз-сочетаний, только мухам понятных и интересных. А ты, конечно же, помнишь, что за мерзость «мушиный парфюм»… Но ежели зряч и слушать желаешь – заходи. Только вытри, прежде, ноги. Да и руки не мешало бы вымыть. Мало ли, какой заразы нахватался на пути сюда. Той же морали…


Читать далее...

Для тех, кто заинтересован: http://vkontakte.ru/id120153784

Что ж, не думал, не гадал специально... Но идея родилась внезапно, и вот - новый (выходит, уже традиционный) иронично-сатирический стишок на Новый Год. Возможно, немного злее, чем раньше. Но злободневно, и кому-то окажется почти так же понятно, как и мне.

Читать мой "пудинг" лучше ритмично, чуть отрывисто, иногда торопясь вперёд, но останавливаясь, и, отдышавшись, завершать - словно глотая кусок. С настроением чуть грустящего клоуна и чёрной иронией персонажей Black Books. За что отдельное спасибо Дилану Морану и квестовой игре The Whispered World - за вдохновение.

______

Пуди-Н.Г.

Нет. Не надо желать. Ничего.
Я устал от пустой болтовни.
Подарите мне пудинг – он лучше всего:
Всей удачи, здоровья, любви.

Я не против молчания и тишины…
В новогоднюю ночь разжигают костры
В небесах… искры снега мешают мне спать
Хоть за пудингом время смогу скоротать.

Пудинг разный бывает. Горящий, цветной…
Кровяной, мозговой, кокаиновый… мой
Сверху носом морозного деда украшен,
Снежной девы пропитан утробной водой.
Перемолотый кролик, немного гвоздики,
Полбутылки шартреза и детские крики,
Полкило запятых, иудейский венок…
Всё, что за год скопилось, пойдёт ему впрок.

Я не против страдания и наготы…
В новогоднюю ночь маринуйте мечты
В животах… год потратив на опорожненье
Не случившегося, увы, пищеваренья.

Так что нет. Не желайте совсем. Ничего.
Не кричите: «Откройся, Сезам!».
Подарите мне пудинг – он лучше, его
Я хотя бы размажу по Вам…

- Гэбриел, а ты что-нибудь будешь?
- Лагавулин, двойной, на холмах.
(здесь и далее цитаты из романа "Инкуб" by V.L.Cord)

Существует огромное множество способов "оживить" книжного персонажа. Поселить его в городе на Неве, сделать похожим на одного из своих знакомых, связать его историю с событиями собственной жизни... но это всё общее, глобальное. Главная же изюминка героя, которого любят, за чьей историей с интересом следят - в деталях, простых, но подчёркивающих его характер. И то самое виски, тот дымчатый мальт, что уже несколько веков производится на юге Ислея (Айла) - острове, между Шотландией и Ирландией - наиболее полно отражает главного героя моего романа - Гэбриела Ластморта. Впрочем, как и меня...



Гэбриел отодвинул чашку и сразу, залпом, выпил стопку анисовой настойки. Поморщившись, потянулся рукой за фляжкой, но был остановлен голосом хозяйки.
- Будешь пить своё «английское пойло» на улице, а со мной то, что предпочитаю я.

Несмотря на тон и резкое выражение винтажной пани - владелицы одного из уютных кафе неподалёку от Биржевой площади (что на Васильевском острове) - этот напиток (Лагавулин) едва ли можно обозвать "пойлом". Однако, ни я, ни Гэбриел не способны принять подобную фразу близко к сердцу. Потому что, действительно, у кого-то данное виски даже вызывает отвращение. И, очевидно, что женственной любительнице сладких ликёров и вишнёвых сигарилл суровый северный дух солёных ветров и торфяных костров, бьющийся в сердце янтарного мальта - совсем не по вкусу. Но вот он - характер. Один предпочитает самбуку, другой - терпкий ром средней выдержки (3-5 лет), третий - шартрез... всегда есть напиток-предпочтение. У личности с характером. Иных даже и не рассматриваю.

Гэбриел задумчиво посмотрел в окно. Его створки были раскрыты, и в мансарду дул прохладный ветер с реки. Город готовился к вечеру. Солнце медленно увядало в объятьях сумеречного тумана белых ночей.
- Приготовить тебе чаю?
- Нет, лучше виски. Просто открой вон тот шкаф и дай мне бутылку.

Если говорить о себе, то в моём списке предпочтений первое место давно уже делят виски и ром (а за ними - вино). Но превыше всех, думаю, как и Гэбриел Ластморт, поставлю Лагавулин, ибо это даже не виски, а нечто особенное, необыкновенное, ставшее именем нарицательным. Именно поэтому, произнося его древнее имя, я сразу вижу героя своего романа. Он стоит на мосту, закутавшись в плащ, и глотает из фляжки ислейский "горящий нектар"... Инкуб... Наблюдатель города белых ночей и шакальих теней... словно волк среди леса безумных волнений. Этот виски, особенно вкупе с неизменным любимчиком Гэбриела - латакиевым табаком - наиболее полно описывают характер моего героя. Так многие в мире не раз говорили и говорят: "Лагавулин - не для всех. Ты либо влюбляешься в него, либо обходишь стороной... с опаской, быть может, презрением. Но неизменно тянешься попробовать вновь. Словно неспособный понять до конца эту странную терпкость и резкость... и мягкость... и волны томления..."



P.S.

С лёгким скрипом отворилась вечерняя дверь, выпуская на улицу ароматы ислейских морей, и тёмная фигура в потрёпанном длинном плаще скользнула, словно тень саламандры, в древний уют прикаминного бара и тусклой лампады, над которой завис небольшой паучок, задумавшись над местом для строительства своей паутины. Сонный Якоб, склонившись над полумесяцем журнального стола, сосредоточенно щурил глаза, сдвигая мохнатые брови, преследуя линии строк одной из тех книг, что Иностранец добавил в его скудную библиотеку. Издалека, по обложке и выражению лица хозяина дома, Гэбриел с улыбкой узнал «Степного волка» Германа Гёссе. А увлечённый Якоб так и глотал незнакомые слова и мистические непонятные строки, не замечая ни Иностранца, столь странно любимого им, ни паука, сплетавшего перекрёстки сапфировых нитей.

- Сегодня ваш дом наполнен богатым тоном скалистой Шотландии, хозяин, - Гэбриел улыбнулся, и тут же поначалу испугавшийся Якоб вскочил и бросился к нарушителю барного штиля, чтобы обнять его крепкими, чуть полноватыми руками, и с радостью выкрикнуть:
- Иностранец, черт тебя дери! Где ты был? Я уже устал пить один!

Почти аксиома.
Лучшие люди, которых ты знаешь – те, с кем хочется выпить.

И с кем ты сам готов поделиться чем-то столь же любимым и богатым (по вкусу) как Лагавулин. Потому что напиток, отражающий характер - почти неотделим от тебя: персонажа истории, или реального человека, или того и другого. Выходит, и приглашаешь ты выпить частичку себя...
Поэтому, в завершение своего небольшо очерка, несмотря на то, что не жалую праздник Нового Года, пожелаю вам в его преддверии, чтобы были у вас такие люди, с которыми вы были бы готовы поделиться тем, что действительно дорого вам, как частичкой себя.