Грипп

За два дня до окончания съёмок — четвёртый сезон — Гейл вдруг чувствует, что у него свербит в носу. Два часа спустя начинает болеть горло. Вечером боль забирается в совсем уж странное место — за ушами. На следующий день он уже снимается с температурой. Когда приходит домой, то прямо в ботинках и под завязку накачанный анальгетиками падает на кровать, а просыпается три часа спустя. В бреду. На полу.
Врач прописывает ему полный покой, побольше жидкости и дурацких телепрограмм, пока не сможет самостоятельно держаться на ногах, не шатаясь из стороны в сторону. Ну, ладно, про дурацкие телепрограммы он сам придумал.

— Бля, хреново выглядишь!
— Спасибо.
Это звучит как «папибо», и голос вообще раздаётся глухо как из бочки.

— Я и не подозревал, что тебе настолько хреново.
— Угу.
У него забит нос, руки двумя свинцовыми плетями висят по бокам и тянут к полу. Он стоит, тяжело привалившись к косяку. Фигура Рэнди видится размытой и зыбкой.
— У меня грипп, — жалуется Гейл. — Думаю, это неизлечимая форма.
— Ты уверен, что не гей? А то хнычешь, как какая-нибудь «королева».
Рэнди затаскивает его в комнату и заставляет лечь в кровать. Лечь… Гейл снопом валится на несвежие простыни и сворачивается немыслимым эмбрионом. Рэнди заказывает еду из супермаркета, выжимает целую гору апельсинов и заставляет сразу же выпить сок, пока в нём сохранились все витамины.
— Уверен, что ты не моя мамочка? Ведёшь себя в точности как она.
Пропуская этот комментарий мимо ушей, Рэнди помогает ему избавиться от ботинок, деликатно информирует, что «ты воняешь, так что марш в душ», даже перестилает простыни и следит, чтобы Гейл лёг в кровать. Рядом стоит телефон, коробка салфеток «Kleenex» и три литра воды в пластиковых бутылках.
— Теперь, когда я уверен, что ты выживешь, я пошёл.
— Нет, нет. Останься.
Рэнди хотел быстренько собрать вещи и сесть на первый же рейс до Нью-Йорка. Домой, туда, где его ждёт любимый. Сейчас, когда работа закончена, в Торонто его ничто не держит. Только вконец осипший Гейл и его огромные глаза, которые молят: «Останься».
— Мы можем посмотреть какой-нибудь фильм, — произносит Гейл, и Рэнди готов поклясться, что он по-детски надувает губы. — Я тебе дам выбрать.
— Вот ещё, тебе нельзя смотреть телевизор.
— И можем пиццу заказать.
— И думать забудь. Ты не можешь есть этот мусор, пока болен. Ты хоть знаешь, сколько там токсинов?

Час спустя они валяются на кровати и смотрят телик, на полу валяется картонка с недоеденным куском пиццы.
Самое смешное, Рэнди всегда умел говорить «нет». Нет, правда! На самом деле, список людей, которым он не может отказать, включает всего одно имя из четырёх букв.
Через два часа ему звонят из Нью-Йорка, и его парень говорит: «Всё нормально», когда Рэнди сообщает, что сегодня точно вылететь не сможет и будет завтра. В конце разговора он говорит: «Я тоже тебя люблю» — и вешает трубку.

Грипп & пицца

Они теряют счёт времени. На кухне, которой Гейл практически не пользуется, всё сильнее пахнет апельсиновыми корками, а в мойке громоздятся стаканы. Четыре часа спустя Рэнди заказывает суши, и они болтают об имбире и Токио. Гейл заявляет, что ему нравятся «Трудности перевода».
— Тебе нравится Скарлетт Йохансон?
— Мне нравится София Коппола.
— Вот чудак. Ты бы переспал с Софией Копполой?
— Я не говорил, что переспал бы с… — он задумывается и вытаскивает ногу из-под одеяла, чтобы немного охладить жар, — возможно, я бы это и сделал. А может, мне вообще её отец нравится, и я с ним хочу переспать, ну, заодно и с ней. Ты как думаешь?
Всё кончается тем, что они смотрят «Крёстного отца». Рэнди анализирует сценарий, точную игру актёров, мастерскую работу оператора, композитора и осветителей. Гейлу нравятся словесные пикировки и напыщенные реплики Аль Пачино и Брандо. Они настолько разные, что если бы были песнями, то звучали бы на разных языках. В четыре утра Гейл объявляет, что у него устали глаза и он хочет на минутку прикрыть их, «но только на минутку!». А Рэнди замечает, что ему уже пора, и у него сердце выпрыгивает из груди, когда он чувствует на своей рука цепкие пальцы Гейла, который тянет его к себе и, не отрывая головы от подушки, бормочет: «Останься». Ему никогда не нравились такие мужчины, такие в чём-то мужланистые парни, но вот этот конкретный мужчина заставляет его смешаться так, что дыхание перехватывает.
— Ты хочешь, чтобы я остался спать здесь?
— М-м-м, на немножко.
Рэнди решает, что «на немножко» — это ещё ничего. Они же близкие друзья. Скорее всего, Гейл всем своим близким друзьям предлагает заночевать у себя. Если бы была хоть малейшая опасность того, что что-то может произойти — у него же есть парень, — то он бы ни за что не согласился, но Гейл же натурал. Так что может случиться?
В комнате спёртый воздух, как в любом помещение, в котором провели взаперти целый день, но от Гейла приятно пахнет. Собой. Что-то безобидное и в то же время запретное. Кровать огромна, и ничего не произойдёт, если он прикорнёт на часок.
— Разбуди меня, если соберёшься наблевать на покрывало.
— Ага.

Минуту спустя справа уже раздаётся мерное посапывание, и Рэнди решает, что это слишком убого: вот так лежать, пялиться на Гейла и пытаться на глазок определить длину его ресниц. Затем он сам проваливается в двухчасовой сон. Точнее, это ему кажется, что он проспал пару часов, на самом деле речь идёт о двенадцати часах десяти минутах, последние пять из которых он уже бодрствует, но остаётся в кровати, размышляя над тем, как бы вытащить руку и не разбудить Гейла. И вообще, как его рука оказалась под Гейлом? Может, пока он спит, его тело контролирует Нелли?

И ещё больше гриппа

За последние семь лет он не спал более семи часов в сутки. Часы показывают четыре дня, и в авиакомпании ему сообщают, что в Нью-Йорк он сможет вылететь только завтра утром, так как на более ранние рейсы мест нет.
— Спасибо.
Немного дезориентированный, Рэнди вешает трубку. Ему надо домой, в душ. Чемоданы ещё не собраны. Ещё нужно переделать столько дел, и гриппозная квартира Гейла вдруг начинает казаться убежищем от всех этих проблем. Оазис, продукт галлюцинации, бункер, в котором можно спрятаться от реальности, где от него ничего не ожидают и ничего не требуют, ну, кроме как быть рядом и время от времени выжимать апельсины.
— Как ты себя чувствуешь?
— У меня уже практически не болит кожа. — Гейл вынимает соринки из уголков глаз и промаргивается. — Но всё ещё болят волосы.
— Возможно, причина в том, что ты подстригся а-ля Бен Стиллер в «Кое-что о Мэри».
Гейл улыбается — улыбка удовлетворённая № 3, они все у Рэнди уже давно каталогизированы — и интересуется, останется ли он на завтрак.
— Да уже ужинать пора.
— Ну так оставайся ужинать.
Он не может остаться поужинать. Уже чёрт знает как поздно. Как он может остаться? Кажется, что он и так провёл в квартире Гейла миллион лет. Он человек ответственный, и его жизнь — это вовсе не пижамная вечеринка. А самое главное — и это он ясно даст понять Гейлу!! — нет, нет и нет, они больше не будут заказывать пиццу!
— Закажем что-нибудь тайское.
Лицо Гейла озаряется глупой улыбкой.
— Идёт!

Грипп & тайская кухня

Миллион часов и две серии «Крёстного отца» спустя, с желудком, полным тайского цыплёнка, Рэнди спрашивает сам себя, а не должен ли он чуть сильнее скучать по своему парню и почему он не в состоянии встать с кровати? И вот они уже лежат на животах и досматривают повтор «Бухты Доусона». Гейлу сериал понравился… Дальше падать просто некуда.
— У тебя вкусы, как у пятнадцатилетней девчонки. Готов спорить, что даже если бы ты не снимался в нашем сериале, он бы тебе тоже понравился. Боже! Уверен, ты бы и комментарии в сети оставлял.

Он бы точно написал какой-нибудь фанфик и считал бы любовь между Джастином и Брайаном настоящим чудом, а не тем, чем она является на самом деле: нездоровой связью, замешанной на взаимопаразитизме двух людей, у которых серьёзные проблемы с эмоциональной созависимостью. Он так и говорит Гейлу за час до рассвета, лёжа в его кровати, и, хотя прошло уже четыре года со дня их знакомства, Гейлу снова удаётся его удивить, потому что он просто соглашается и отвечает, что да, ему бы сериал понравился, даже если бы он не снимался в нём.
— Я так думаю. Не знаю. Но это точно история любви. Как… как тот фильм с Одри Хепберн. Ну, ты знаешь… Тот, про писателя.
— Чего общего может быть у «Завтрака…» с нашим сериалом?
— Много чего. Она живёт с безымянным котом, к которому не хочет привязываться. Ты помнишь? Как Брайан.
Рэнди протестующе вскидывает ладонь: «У Брайана нет кошки!» — но Гейл слишком погружён в объяснение своего видения, так что протеста не замечает и продолжает странноватое сравнение классики мирового кинематографа с «Queer as Folk».
— Это то, о чём в конце говорит тот парень, ну, он потом ещё в «Команде А» снимался.
— Джордж Пеппард.
— Он самый. Так вот, он же в конце той девчонке говорит, что она хочет быть свободной и дикой, но на деле вся эта свобода и нежелание брать на себя обязательства — это клетка, в которой она сама себя заперла, — из-за гриппа, а, может, потому что час уже поздний и он устал, голос Гейла звучит сонно и расслабленно. — Она боится, что кто-то может владеть ею, но ею как раз и владеет этот самый страх. Совсем как Брайан. И вот появляется Джастин и спасает его. Своей любовью. Вот что происходит. И вот почему они всегда будут вместе.
— Брайан и Джастин?
— Брайан и Джастин. Я так считаю.
Это чушь несусветная. Это самый глупый и жалкий романтический бред, который он только слышал в своей жизни. Из-за какого-то смутного чувства у него сжимается сердце. Сам не понимая, что делает, Рэнди пристально смотрит на Гейла. Небритого, с синяками под глазами, неряшливо одетого, с растрепанными волосами, с гриппозным лицом, такого невероятно красивого. В свои годы продолжающего верить в сказки про фей. В каком-то смысле он намного моложе Рэнди. И уж точно на миллионы лет моложе Брайана Кинни.
Рука Рэнди сама тянется в каком-то рефлекторном движении, чтобы погладить Гейла по волосам — такие шелковистые, — и всё тот же рефлекс толкает его и заставляет поцеловать Гейла в губы, так, как он делал уже сотни раз. Дружба, ничего больше. Поцелуй, который накрывает их, длится, и вот уже исчез. Поцелуй, который приглашает говорить вполголоса. Признаться в том, в чём ты бы никогда не признался.
— Иногда мне кажется, что ты немного туго соображаешь, Гейл.
Гейл прислоняется к его лбу своим. Жест, который принадлежит Брайану. Что-то, что он всё-таки перенял от персонажа.
— Пожалуй, есть немного.
Тот факт, что он не противоречит, настолько недостоин Брайана Кинни, что Рэнди просто вынужден выманить у него ещё один дружеский поцелуй. Соприкосновение губ, ничего более, нежное касание, которое затягивается дольше обычного лишь потому, что уже поздно и они так уязвимы. И всё ещё длится лишь потому, что они актёры, а ведь всем известно, что актёры чуть больше остальных любят прикосновения и для них важен физический контакт.
Рэнди приоткрывает губы и ощущает дыхание Гейла, а ещё, возможно, немного влаги, чуть-чуть языка. Но ведь они не целуются. Нет? И вот ведь что происходит: они столько лет уже целуются с языками, нацепив личину своих персонажей, и благодаря Джастину и Брайану они уже привыкли к такой близости. Но этой ночью они не Брайан и Джастин, и Рэнди вдруг остро осознаёт это, потому что Брайан никогда бы не издал такого звука, слабого стона, зарождающегося где-то в горле, когда их языки встречаются.
Нет. Брайан никогда бы не позволил целовать себя вот так, податливый, словно масло, нежный и неторопливый, принадлежащий только ему. Так естественно, так глубоко и обожемойяцелуюгейла…

Грипп & поцелуи

Осознание происходящего как перламутр выкристаллизовывается в его сознании. Он целует Гейла. Эти губы, которые смыкаются на его языке, посасывая его, втягивая в рот — это всё Гейл Харольд, его коллега, его друг, его маленькая гетеросексуальная фантазия. Этот поцелуй, который вынимает из него душу, согревает — должно быть, это жар — и обжигает в местах, где температура не должна бы ощущаться.
Здравомыслящий человек, каким и является Рэнди в ситуациях, не связанных с Гейлом и его поцелуями, остановился бы в тот самый миг. Он бы подумал о дружбе, которую не стоит разрушать, о неправильных решениях, которые принимаются в моменты, когда ты не способен мыслить чётко. Он бы подумал о Гейле, которому нравится София Коппола, и о себе, которого ждут в Нью-Йорке. И остановился бы. Но Рэнди поразил вирус намного более опасный, чем вирус гриппа, и четыре года — слишком долгий срок, особенно когда компенсация за ожидание такова. Четыре года сопротивления, размышлений и воздержания.
Намного легче сдаться, отвечать и целовать. Десять секунд он целует Гейла и чувствует, как у него вскипает кровь. Остановись! Сверхчеловеческое усилие. Делает вдох. Задыхается. Облизывает губы и ждёт. Тик-так. Когда между ними скапливается достаточно энергии, он подаётся вперёд, чтобы поцеловать, но, прежде чем Гейл успевает ответить, отодвигается, слышит едва уловимый протест и целует вновь. Целует так, как не целовал никого в своей жизни.
Бам. Бэнг. Уоу!!


queer eye for the straight guy*

Длится это недолго. Минуты. Меньше десяти. По крайней мере, в реальном времяисчислении это длилось именно столько. В других измерениях, более гибких и вязких, как хлопок, то, что происходит между ними, длится всю ночь и ещё одну неделю.
В их поцелуях есть момент узнавания, такой нетипичный для обычного первого раза. А затем, после всей этой «знакомости», их настигает поток новизны. Звуки, которые издаёт Гейл, то, как Рэнди подаётся вперёд, легонько поводит бёдрами по кругу, создавая совсем лёгкое трение. Не чрезмерное. Не такое, которое бы могло отпугнуть, но достаточное, чтобы заставить желать большего. От контраста между новым и уже изведанным кружит голову, и Рэнди старается воскресить в памяти какой-нибудь момент за последние четыре года — да какое там, за всю жизнь, — когда бы он так себя чувствовал. Чувствовал себя так «на своём месте», целуя кого-то. Вначале они почти не двигаются, время от времени приоткрывая глаза. Неторопливо, размеренно, как будто заключили секретный пакт, гласящий: «У нас ещё вся ночь впереди, так что сделаем это не спеша». Когда Гейл стонет и чуть шире приоткрывает рот, то Рэнди хочется покрыть поцелуями всё его тело. Осторожно, так что и простыня не шелохнулась, он опускает руку всё ниже — манёвр, с помощь которого он старается освободить немного пространства между их телами и просунуть руку в штаны. Какая-то часть его мозга смотрит на ситуацию как бы со стороны и думает: «Это не может продлиться долго» — настаивает: «Он может попросить тебя остановиться в любой момент». Рэнди просовывает язык как можно дальше, и его буквально трясёт от желания начать действовать активнее, но он понимает, что это может всё разрушить. Поэтому он медленно, так медленно, как только может, и ещё медленнее оттягивает пояс штанов Гейла, и его рука скользит внутрь. Потому что пусть это и будет единственный раз в его жизни, но ему необходимо коснуться его. С губ срывается стон.

Гейл не носит трусов. Возможно, потому что он уже два дня не вылезает из пижамы, но всё равно, то, что он их не носит, означает, что он, Рэнди, прямо сейчас касается голой кожи, тогда как ожидал прикоснуться к ткани, и к этому он явно не готов. Твёрдо и жарко… и эрекция… Гейла… у него под пальцами. Он не был готов. Возможно, он прямо сейчас кончит или расплачется. Всё может случиться.
Это ночь чудес, панов, фей и гетеросексуалов, которые целуются как последний раз в жизни. Чувственно потягиваясь, Гейл прижимается к нему, толкается в руку и углубляет поцелуй. Женщины не могут быть слабым полом, если с ними обращаются подобным образом, и они выживают.

У него стоит. Рэнди много раз прежде видел Гейла голым. Он к нему прикасался, он его целовал. Но он никогда не ласкал его вот так, всей ладонью, никогда не прикусывал кончик языка, чтобы подавить крик, никогда не дрочил ему, обдумывая, что хочет с ним сделать, сколько раз и в каких позах.

Рэнди часто спрашивают, не жалеет ли он, что подстригся так коротко. Он всегда отвечает, что нет, а вот сейчас, когда распластавшийся под ним Гейл отвечает на поцелуи, положив руку на его затылок, он мечтает, чтобы волосы у него были чуть длиннее: тогда можно было бы почувствовать, как Гейл тянет за них. Агрессивно и чувственно. Ему так этого хочется в тот момент, что он даже начинает немного злиться. Слегка отстраняется, чтобы набрать воздуха в грудь, не переставая двигать рукой. На шее Гейла блестят капельки пота, и Рэнди нестерпимо жаждет слизать их все до одной.
— Хочу, чтобы ты кончил.
— Давай.
Но этому было не суждено случиться. В Торонто поздно, а в Нью-Йорке — нет. Телефон прозвонил несколько раз, прежде чем они услышали. И ещё много раз, прежде чем Рэнди понимает, кто это может быть.
— Дерьмо.
Он извлекает руку, так, будто она была погружена в кислоту. Отвечает на звонок уже из коридора, и он отвратителен сам себе, когда лжет и говорит: «Я заснул». И его начинает мутить, когда слышит «Я тебя люблю» на другом конце провода и понимает, что волшебство разрушено.
— Я тебя тоже.

Он возвратился домой первым же самолётом. Он предпочитает не думать о том, что могло бы произойти, если бы по возвращении в комнату не обнаружил, что Гейл ушёл в ванную комнату и принимает душ. Он избегал его взгляда и ответил своим обычным «валяй», когда Рэнди сообщил, что ему пора.
Нет, лучше просто не думать об этом. Следующие шесть недель они не увидятся. Этого времени с лихвой хватит, чтобы научиться не думать об этом снова и снова, не думать об этом днём и ночью.
(Под хлопковой тканью Гейл был твёрдым и податливым, монолит, припорошенный мукОй. Когда его целуешь, он немного выгибает спину, и пах вжимается в пах).
Да, если Рэнди и думал о чём-то в эти шесть недель, то, вполне возможно, именно об этом.

*«Что вижу — о том и пою». Потому что дословно выражение «Queer Eye for the Straight Guy» именно так и переводится. Никому не пришла в голову мысль заглянуть в словарь и узнать, что «queer» в английском языке — синоним слова «гей», а «straight» — это «натурал». Вот и получается, что популярное реалити-шоу, которое не первый год транслирует телеканал «Bravo», на самом деле называется «Натурал глазами геев».

Типа привет…

Идёт последний год съёмок. Когда актёры возвращаются в Торонто, то всё иначе. Рэнди ни за какие коврижки не согласился бы сняться ещё в одном сезоне, но иногда на него накатывают тоска и меланхолия, и он начинает заранее прощаться с вещами, по которым, как ему казалось раньше, он никогда не будет скучать.
Они всегда стараются как-то отметить начало нового года съёмок. Барбекю в доме Скотта, пикник за городом, что-то в таком духе. Поцелуи, объятия, приветственные возгласы, рассказы о том, кто как отдыхал, и всё такое. Рэнди бы с бОльшим удовольствием выковырял ложкой собственное сердце, лишь бы не проходить через всё это снова, но его отсутствие было бы слишком странным. Так что он пошёл.
Здоровается, пытается не замечать гирю в желудке, украдкой поглядывает по сторонам, время от времени нервно подносит руку к чуть отросшим волосам. Обнимает, целует, приветствует и не старается изо всех сил не спрашивать, где же Гейл. А когда он видит его, то всё, что он планировал — быть более целеустремлённым, быть успешным, ставить только на плодотворные отношения, закончить с самобичеванием, — потихоньку идёт к чертям собачьим.
Он отрастил бородку, он кажется выше и чуть стройнее. Гейл открыто улыбается, и его взгляд говорит: «Прости». Его взгляд говорит: «Ты мой лучший друг» и «Мне жаль».
На самом деле ему не в чем себя винить. Это не он выступил инициатором того поцелуя, это не он ответил на телефонный звонок своего парня, это не он, запаниковав, выбежал из комнаты. Но он всё равно говорит: «Мне жаль», потому что ему действительно жаль, потому что это было ошибкой, потому что он гетеросексуал, потому что это невозможно изменить. Да, он говорит: «Мне жаль» — потому что сожалеет. Потому что Гейл, как всегда, предельно честен.
— Нет, — по правде, Рэнди испытывает настоящее облегчение. По крайней мере, Гейл не собирается избегать его на протяжении нескольких месяцев. По крайней мере, хочет продолжать быть его другом. — Это мне жаль.
Гейл засовывает руки в карманы и говорит: «Я скучал по тебе». С этой своей обескураживающей прямотой.
— Иди сюда, — добавляет.
И нет сил противиться этому приглашению. Гейл заключает его в сокрушительные объятия и говорит громко и отчётливо: «Я хочу, чтобы мы были друзьями». Это хорошее объятие, образцово-показательное, можно сказать, и Рэнди рад ему, потому что ему правда нравится быть другом такого человека. Такого неосознанно-отзывчивого, такого непоказушно-умного, такого ненарочито-прикольного. Такого высокого, такого мужественного, такого сладкого. Такого сказочногейлового. Он сможет жить и быть счастливым, будучи его другом, всего лишь другом… ничего более, но и не менее.
Он сможет, и Рэнди готов из кожи выпрыгнуть, но добиться, чтобы так оно и было.

Жар

Гейл тоже готов попытаться. Правда. Сделать, чтобы так оно и было. А вот к чему он не готов, так это разрушить одни из лучших профессиональных отношений, какие у него только складывались. Сниматься с Рэнди, даже когда тот находится не в лучшей форме, — это всё равно что заряжаться от аккумулятора. Он сумеет потянуть за каждую актёрскую струнку, он, как никто другой, чувствует сцену. И Гейл не готов разрушить всё это, так же как и похерить их дружбу. У Рэнди есть парень, а то, что произошло между ними, это всё грипп, жар и результат четырёхлетней имитации гейского секса. То, что произошло между ними, смахивает на сцену из жизни Брайана и Джастина, в них обоих взыграли персонажи. Всё-таки нужно уметь держать дистанцию. Вышло так, что он оставил щёлочку, и его друг получил доступ к той части, которая обычно закрыта для посторонних, даже для тех посторонних, которые очень близки. И той ночью коды доступа были взломаны.
Получилось так, что Рэнди позвонили, и всё закончилось.
Произошло то, что они слишком заигрались, увлеклись сценой: как когда ты знаешь весь диалог и знаешь, что до конца сцены осталось три реплики, а потом можно замолчать, ведь эпизод отснят, остальное всё равно обрежут, но ты не можешь и продолжаешь говорить, потому что энергетика персонажа заставляет тебя забыть о существовании камеры.
Вот что произошло. В общих чертах.
Более четырёх лет Гейл был Брайаном для Джастина. Он позволил Рэнди заглянуть в личные покои своей души, он вывернул перед ним карманы, где прятал всю свою уязвимость. И, оказавшись внутри, Рэнди мог бы всё разрушить, если бы только захотел. Но он этого не сделал. Он принял право доступа как величайшую привилегию. И именно поэтому Гейл не хочет всё похерить.

Кино

Они не разговаривают об этом, но и не делают вид, что ничего не произошло. Мысленно Рэнди называет произошедшее «Грипп» — и всё. Но это постоянно витает в воздухе, никуда не девается. Так, Гейл приветствует его утром: «Хей», но это звучит как «Хей, у нас всё ещё всё в порядке?». Это ощущается в интонациях Рэнди, когда во время очередного радиоинтервью его спрашивают — как всегда — о чем-то на тему Гейла, а он отвечает — как всегда, — что «да, Гейл — это просто… фантастика». Что-то витает в воздухе, едва уловимое. Существует. В паузах, в том, что не договаривается.
— Эй, слухай сюды!
Голова Гейла торчит в окошке трейлера. Солнечные очки. Шкодливое выражение лица, сложно определить.
— «Слухай сюды» отсутствует в словаре, Гейл.
Чуть сощуренные глаза за стёклами очков. Этого не видно, но всё равно видно.
— Чем занимаешься? — интересуется.
— Снимаюсь в гейском многосерийнике. А ты?
— Я спрашиваю про данный конкретный момент.
Он перечитывает свои сцены, так что поднимает сценарий и демонстрирует Гейлу. Сейчас в промежутках между съёмками он вообще читает много сценариев. Особенно театральных. Нужно задумываться, чем заниматься дальше. Предполагалось, что сейчас Гейл должен был сниматься с Хэлом, но, похоже, вышла какая-то заминка, так что у него выдалось свободное утро.
— Не хочешь в кино сходить?
Полдесятого утра. В кино? Он что, шутит?
— Куда-куда?
— В кино. Это как DVD, — поясняет, — только кругом много людей. И обычно пахнет немного странно. Особенно на порно-сеансах.
Рэнди мямлит: «Я знаю, что такое кино» — и пытается сосредоточиться на диалогах, которые нужно выучить, но ловит себя на том, что спрашивает Гейла, а есть ли сеансы в такое время. Гейл заверяет, что да, есть утренние сеансы. Видимо, ему не особенно важно, на какой фильм идти, а важен сам факт похода в кино.
— Я уже лет пять в кино не был и хочу сходить.
Рэнди пытается возражать, напомнив о многочисленных премьерах, которые им приходится посещать, но это не «пойти в кино» в понимании Гейла, потому что нет попкорна. Ещё один пример его оригинальной логики, которая ни в какие ворота не лезет, ибо аргументация слишком сюрреалистична, под каким углом ни смотри. Для такого типа мышления следовало бы придумать отдельное название. Гейлизм, к примеру.

Попкорн

В первом сезоне Брайан отправляется в кинотеатр. Он берёт с собой Майки, они садятся на галёрке и раскуривают косячок, предаваясь воспоминаниям о безвозвратно ушедшей юности. Это был один из старомодных киноТеатров, больше похожих на обычный Театр и не имеющий ничего общего с современным мультиплексом, в который они входят в без четверти десять утра в пятницу. Кроме них в фойе никого нет. Они роются в рекламных буклетах, чтобы выбрать что-нибудь, что бы пришлось по вкусу им обоим, и, наконец, сходятся на Вуди Аллене, потому что оба считают, что Аллен, выражаясь языком Гейла, «это Аллен, и точка». Затем, и не без некоторого сопротивления со стороны Рэнди, они идут к автомату с попкорном. Их обслуживает девушка с унылым выражением лица, которое мгновенно меняется на «не может быть…», а потом и на «о, Боже мой!», стоит ей их узнать. Она ничего не говорит, не просит автограф, и у неё даже почти не дрожат руки, когда она протягивает попкорн. Рэнди заказывает воду, Гейл — большую колу. Девушка умудряется выполнить заказ так, что у неё ничего не просыпается и не течет, ну, разве что слюнки, когда она касается руки Гейла, передавая сдачу.
— Спасибо, — выдыхает в экстазе.
Когда Гейл отвечает: «Вам спасибо», она снова вздыхает, приходя в ещё более экстатическое состояние. Перед тем как войти в зал, Гейл посылает ей на прощание один из своих пламенных взглядов. Если бы Рэнди попросили как-то обозначить его, то он, скорее всего, выбрал бы что-то вроде «Вынужденный флирт». Когда он заявляет, что Гейл неисправим, тот лишь нацепляет маску святой невинности и говорит, что девушка ему показалась довольно миленькой.
Тоже мне новость!
Они все ему кажутся миленькими. В этом-то и проблема проблема. Достаточно лишь быть смазливой и обладать парой сисек, чтобы иметь намного больше шансов переспать с ним, чем есть у того, к примеру, с кем они так духовно близки, с кем они столько пережили вместе, с тем, кто должен сейчас же прекратить думать об этой ерунде!
— Возможно, — рассуждает Рэнди пока крутят рекламу, — когда она придёт домой, тот тут же бросится писать на своей веб-страничке, что видела нас, видела, как мы отправились в туалет трахаться. — Гейл начинает хихикать, а Рэнди продолжает: — Или что ты с ней пошёл трахаться, или… О ужас! Это был я! — Гейл смеётся. Он сидит так близко, потягивает колу и ест попкорн. — Уверен, она напишет: «ОМГ!!! Гейл такой красавчик!!!» — и кучу восторженных смайлов, или: «ОМГ!!! Вот бы Рэнди не был геем!!» — и ещё больше восхищённых смайлов. Они, знаешь ли, очень любят наставить их побольше.
После рекламы пускают трейлеры. Пальцы Рэнди и Гейла соприкасаются в ведре с попкорном.
— Ей лет семнадцать на вид? — спрашивает Гейл, смотря на экран и всё ещё думая о той девушке. — Скажи мне, Харрисон, ты был такой же ехидной, когда тебе было семнадцать?
Рэнди пихает его локтём под рёбра. Гейл наигранно ойкает, и в этом «ой» есть намного больше от Брайана, чем от него самого.
— Мне никогда не было семнадцать, Морган.
Никогда. В особенности, когда ему исполнилось семнадцать, и он знал, что не такой как все, и догадывался, что так будет всегда. Он всегда слишком трезво мыслил, юноша с рано повзрослевшим сердцем, другой. Гейл играл в университетской футбольной команде и имел вид человека, пережившего юность практически невредимым. Ну, разве что не миновав стандартного набора потерь.

— Кого бы ты мог убить за роль в фильме Вуди Аллена, Рэнди?
Они в молчании покидают кинотеатр. Девушка так пристально смотрит на них, что, кажется, вот-вот просверлит взглядом дырку в затылке. Конечно же, она обзвонила всех друзей, пока шёл фильм. И она действительно довольно миловидная. На улице, на полупустой парковке, жаркий полдень предстаёт во всём своём великолепии.
— Ну… я бы убил свою мать, продавщицу попкорна и тебя. Тебя — в первую очередь.
Гейл замирает на несколько секунд, обдумывая услышанное. Затем пихает Рэнди, будто им по тринадцать или семнадцать лет и они в школьной футбольной команде. Он заламывает ему руку, без видимого усилия прогибает назад и зажимает рот рукой, шепча на ухо: «Если я убью тебя первым, блондинчик, то нет». Рэнди протестующее мычит и пытается не заржать.

Хоть ему и не хочется в этом признаваться, но есть такие вещи, за которые Рэнди очень благодарен «Queer as Folk». В первую очередь за то, что сериал подарил ему возможность сыграть персонажа, который столь открыт и смел в демонстрации своей истинной сексуальности. Он действительно горд за ту сцену, где Рэнди избивают, и за то, как потом сценаристы разруливают всю ситуацию. Он горд практически за все свои сцены с Гейлом. Он счастлив, что стал его другом, и горд за ту искренность в физических проявлениях, которой они достигли благодаря сериалу.
Да, он чувствует себя счастливым именно по этим причинам.
Но всё равно его тело пронзает самоубийственная дрожь, когда Гейл прикасается к нему. Ну и пусть. Это стоит того.


Interruptus*

Гейл становится невольным свидетелем разговора. Точнее, половины разговора. А ещё точнее, половины разговора, принадлежащей Рэнди. Вторая половина остается в Нью-Йорке. Это всё равно что ослепнуть на один глаз и смотреть теннисный матч, видя лишь половину корта.
Не сейчас. Это не отговорка, а причина. Я работаю. Как хочешь. Это не так, — пауза. — Нет, это не так. Нет. Хорошо, как хочешь. Потом поговорим. Позвони мне.
Гейл остаётся сидеть не шелохнувшись. Рэнди кладёт трубку на рычаг, оборачивается и только тогда понимает, что в артистической он не один. Это странный момент. Гейл чувствует себя так, будто стал пиликать на скрипке на отпевании. Неудобно. Неловко.
— Всё в порядке?
Рэнди глубоко вздыхает:
— Более или менее. Ты что-то хотел?
По правде, да. Вот уже несколько недель он собирается кое о чём поговорить. Но сейчас, после этого звонка, всё стало только сложнее.
— Нет, ничего. Нас зовут на площадку.
— Уже иду.
Не то чтобы то, что он хочет сказать Рэнди, было чем-то плохим. Правда. Но по какой-то причине — возможно, корни которой тянутся из той ночи Гриппа и Жара — оно кажется таковым.

*Коитус Прерванный (Coitus Interruptus) — метод контрацепции, при котором половой член удаляется из влагалища перед наступлением семяизвержения.


ОНА

В конце концов, тем, кто ему об этом рассказал, стал Питер. Ну, ладно, не что чтобы прямо рассказал. Скорее, просто упомянул вскользь в разговоре. Бла, бла, бла то, бла, бла, бла сё, бла, бла, бла они-то не знаю, а вот девушка Гейла…
— Что?
Как-то по-питеровски поверхностно и ласково тот интересуется: «А ты что, не в курсе, что у Гейла появилась девушка?» — и тут же выбалтывает, что они познакомились относительно недавно, кажется, во время перерыва между сезонами. «Это настоящая любовь», — говорит. Говорит, что она миленькая. Тоже мне новость. Для Гейла они все миленькие.
— Девушка?
Его передёргивает от того, как звучит его собственный голос. Его передёргивает от того, как он мысленно повторяет: «Девушка, девушка, девушка, девушка», как будто, если он повторит это слово тысячу раз, оно поменяет своё значение. Гейл и раньше с кем-то встречался. Девушки, женщины. Много их было. Но ни одна не заслуживала звания официальной девушки. По крайней мере, после «Гриппа». Рэнди не помнит, был ли кто-то до… Да он вообще ничего не помнит. Даже собственное имя.
— Да, девушка, — пускается в объяснения Питер. — Знаешь, это такая новая концепция… супергетеросексуальная. Это всё равно что у тебя есть пара, но противоположного с тобой пола. Уверен, ты слышал о таком. Сейчас много об этом говорят. Буш особенно. — Рэнди пялится на Питера, будто у того на лбу вырос рог. — Сладкий, ты в порядке?
— Извини, задумался, — врёт.
И для довольно хорошего актёра врёт он до отвратительности плохо. Он врёт настолько неубедительно, что уверен — Питер тут же о чём-то начинает догадываться. И, скорее всего, обо всём. Но если что-то и есть в Питере от Эммета, так это то, что оба — сама нежность и деликатность, фея крёстная. Он делает вид, будто ничего не заметил, и предлагает чашку чая. Не то чтобы чай умеет творить чудеса, но Рэнди становится лучше. В голове чуточку проясняется. А когда чай выпит, то он решает: это настоящая удача, что у Гейла появилась девушка. Прекрасная возможность пережить ту ситуацию и забыть «Грипп». Да это просто здорово! Правда! И пусть под ложечкой предательски сосёт, всё равно это лучшее, что с ними могло произойти!

Девушка

Пять. Вот уже почти пять лет как они вместе — четыре выпущенных в прокат сезона. Один в работе. Да, и ещё одна неудачная попытка заняться сексом — и в первый раз у Гейла Девушка с большой буквы «д». Так как опытным путём доказано, что на Гейла он сердиться не умеет, то Рэнди пытается злиться на неё. Но в результате признаёт, что она не только старается сойти за, но и в действительности довольно симпатичный и милый человек, — и злится сам на себя. Но это требует слишком много эмоциональных затрат, и тогда он злится на Джастина и Нелли из Юты, которые на протяжении вот уже пяти лет изводят его.

Он ждёт, что всё изменится. Он ждёт, что Гейл тем или иным образом изменится. Он ждёт, что станет проводить с ним меньше времени, но съёмки длятся по двенадцать часов в сутки, иногда больше, и этого не поменять, сколько бы подружек у Гейла не появилось. Да и поведение Гейла совсем не изменилось. Он всё так же беспокоится за него, он всё так же блистательно играет Брайана, они всё так же проводят уйму времени вместе. Иногда, когда выдаются особенно изнурительные съёмочные дни, Гейл по своему обыкновению пускается в длиннющие рассуждения на какие-то невнятные темы. Рассуждения неизменно щедро сдобрены всеми этими «ну, ты знаешь», «ну, ты понял», «понимаешь?» и т.д. Он продолжает быть Гейлом.

Всё изменилось, но ничего не ИЗМЕНИЛОСЬ.

Время идёт, они снимают серию за серией, и когда роман Рэнди из категории «отношения на расстоянии» переходит в категорию «закончившиеся ничем отношения», он никому об этом не рассказывает. Никакого драматического разрыва не было, хотя ему предшествовали месяцы драматических споров. Под конец, когда Рэнди обвинили в том, что он ничего не делает, для того чтобы спасти их отношения, и не вкладывает в них ни частички себя, ему действительно нечего было на это возразить.


Собаки

Однажды Гейл интересуется у Хэла, правда ли это. Действительно ли для него поцеловать парня — это всё равно что поцеловать собаку. Хэл говорит: «О, мой Бог, и ты туда же!» — и выдаёт уже навязшее в зубах объяснение. Что в том интервью он никого не хотел обидеть, что он никогда не сравнивал эти вещи всерьёз, что речь шла всего лишь о том, что для него поцелуй с мужчиной изначально асексуален и бла, бла, бла. Он пытается объясниться, он пытается оправдаться, и это глупо, потому что Гейл не просил у него ни объяснений, ни оправданий.
Он просто хотел узнать, действительно ли Хэл так считает.

За все пять лет съёмок Гейлу ни разу не приходило в голову спросить это у Скотта, играющего самого скучного в мире гея, и который — вау, вот это сюрприз! — тоже гетеросексуал. В этом году у Брайана куча совместных сцен с Тэдом, и во время одного из перерывов он вдруг понимает, что Скотт тоже может что-то сказать по этому поводу.
— Как ты считаешь, поцелуй с актёром намного отличается от поцелуя с актрисой?
— Ты хочешь, чтобы я выдал что-нибудь про собачек?
— Не хотелось бы.

Гейл присоединяет «Скотт» и «анекдот о том, как Хэл облажался» к списку вещей, по которым он будет скучать, когда покинет Торонто. Список разрастается с угрожающей скоростью. И количество пунктов продолжает расти по мере того, как он направляет машину к дому и по пути рассматривает знакомые здания, по которым будет скучать, и слушает канадские радиостанции, которые скоро перестанет слушать. Он вновь мысленно возвращается к словам Скотта. «В действительности я считаю, что это не так уж важно, актёр или актриса». Гейл притормаживает на светофоре. «Просто иногда некоторые поцелуи даются тяжелее других, иногда это всё равно что целовать кусок картона или произносить монолог перед бейсбольной битой, а иногда всё идёт как по маслу, и ты чувствуешь, что сцена идёт по накатанной и ничто не напрягает».
Когда он приезжает домой, то она лежит в его постели. Спит.
«В конечном счёте, уверен, в первую очередь — это вопрос взаимосовместимости, а не половой принадлежности».
Он понимает, что ложиться ему не хочется. Парадокс, но он не в состоянии заснуть после стольких съёмочных часов. Он выкуривает косячок, выпуская дым в форточку, и это помогает снять напряжение и призвать сон. Как обычно, ему снятся причудливые сны, и он просыпается, не помня ни одного. Кажется, что-то про собак. Почему-то он никогда не помнит своих снов. Рэнди любит говорить: «Это потому, что “в голове твоей опилки”». Может, он и прав.

Шутка

Это одна из тех шуток, которые организуют, когда всё подходит к концу и тебе хочется со всеми как-то это отметить. Первому эта идея приходит на ум Рэнди. «А почему бы нам не разыграть Гейла?» , и начинаются приготовления, растянувшиеся на несколько дней. Точнее, недель. Любой опытный любителей розыгрышей знает, что самый смак именно в подготовке, а Рэнди прирождённый организатор розыгрышей. На протяжении нескольких недель он как обычно время от времени отпускает комментарии по поводу навязчивости этих «фанатских психов», и в особенности одного, конкретного психа, который достаёт его, настаивая на личной встрече и обещая приехать в Торонто. Когда Гейл старается его подбодрить, говоря, что это всё пустые слова и не нужно предавать этому значения, Рэнди едва сдерживает хихиканье, но он его сдерживает, потому что шутка того стоит.
Питер берётся сыграть фана-маньяка, и все настолько слаженно и убедительно действуют, что Гейл ни на секунду не сомневается в том, что кто-то посторонний сумел пробраться на съёмочную площадку.

Наверное, было бы лучше воздержаться от использования искусственной крови.
- Гейл, клянусь, я думал у тебя инфаркт будет.
- У меня он чуть и не СЛУЧИЛСЯ.
Гейла всё ещё пошатывает. Шея покрылась пятнами. От страха. А Рэнди так хреново, что он мечтает о машине времени, чтобы отмотать всё назад. Когда они разыграли Тэу, то она просто заорала, а все заржали. Она закричала скорее от неожиданности, а не потому что поверила в случившееся, она не побледнела как простыня и не позвала тихонько срывающимся голосом: «Рэнди?», будто у неё из груди вырвали сердце. Нет, определённо им не следовало задействовать кровь.

- На Питере была маска из «Крика» и бензопила в руках! Как ты мог поверить?
- Потому что я дурак.
Он не произносит это как «Я дурак, что позволил вам провести себя», он произносит это как «я действительно, действительно, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО самый настоящий дурак, Рэнди!»
- Я всегда попадаюсь на розыгрыши, - добавляет, - Это… - кажется, что он собирается признаться в чём-то ужасном, и это не так-то легко, - Это как быть глупышом в шайке сорванцов. Понимаешь? Потому что со мной вечно всё идёт не так, и в конечном счёте все просят у меня прощение, и вся шутка псу под хвост.
Он шепчет «вечно я порчу всё веселье» и выглядит таким несчастным, что Рэнди недоумевает, как же он умудрился дожить до тридцати с хвостиком лет в этом жестоком мире. Если только… - не в состоянии прямо посмотреть ему в лицо, Рэнди краем глаза видит, что Гейл ухмыляется., - этот козлина, этот сукин сын не догадался обо всё с самого начала и теперь издевается над ним!!
- Ни хера ты нам не поверил! Так ведь!?
На лице Гейла всё шире расплывается улыбка, и имя её НАСТОЯЩИЙ ГОВНЮК!
- И Оскар получает… - Гейл сияет, само самодовольство, - Гейл Харольд!
Это просто неописуемо. Пять лет совместной работы и, казалось бы, он изучил его вдоль и поперёк и чует любую ложь за милю. А вот нате вам! Чёртов ушлёпок настолько ловко обвёл его вокруг пальца, что даже заставил испытывать чувство вины!!
- Ты самый настоящий сукин сын!
- Ага, но я такой красавчик, что ты меня простишь.
- Ты не НАСТОЛЬКО красив!
На самом деле настолько. В действительности, у Рэнди уже давно выработана своя собственная градация красоты: «Красивый», «Очень красивый» и «Гейл».

Брайан

По мере того, как продвигаются съёмки, конец становится всё реальнее. Ощущение, что подходит к своему завершению целая эпоха его жизни... И не то чтобы он не был рад грядущим переменам, но присутствует и некая неуверенность, время от времени грозящая перерасти в панику. И далеко не сразу до него доходит, что есть ещё кое-что помимо стабильной зарплаты, уверенности в завтрашнем дне, коллег и даже этого треклятого холода, чего ему будет не хватать.
- Мне будет не хватать Брайана.
Эта мысль приходит, когда ему накладывают грим. Неожиданно. Рэнди внимательно смотрит, стараясь не пропустить ни слова. Не перебивает вопросами. Пытается создать обстановку, как можно более располагающую к откровению. Так что Гейл пускается в рассуждения. Он объясняет, что да, он действительно, правда, ПРАВДА будет скучать по Брайану Кинни.
Ему будет не хватать, той свободы, которую даёт возможность перевоплощаться в человека абсолютно, радикально отличного от него самого. Ему будет не хватать виртуозных диалогов, возможности одной лишь репликой заткнуть рот любому оппоненту. Ему будет не хватать открытия новых граней персонажа, наблюдений за тем, как он растёт, развивается, возможности страдать тогда, когда страдает он. Ему будет не хватать тех сцен с Майклом, когда они вдвоём противостоят целому миру. Ему будет не хватать подтруниваний над Тэдом, отповедей Дэбби, стремления контролировать всех и вся. Ему будет не хватать возможности быть Брайаном Кинни, который всегда умудряется вылезти из любой передряги, даже не растрепав причёски. Он будет скучать по этому долбоёбскому ублюдку, будет тосковать по его такой искренней тяге к манипуляторству, по его костюмам от Prada. Он осознаёт всё это в шесть тридцать утра, на последнем году съёмок, осознаёт, что будет скучать по нему.
Рэнди смотрит всё так же пристально, не отводя глаз. Мало кто мог бы выдержать подобный взгляд. В эти утренние часы кроме них на гриме никого больше нет.
- Даже при том какой он мудак и придурок… Знаешь, мне будет недоставать…его крутости.
Он будет скучать по этой возможности чувствовать себя волшебником, хозяином мира. Пусть всё это было лишь наносным, нереальной личиной, маскарадом и длилось несколько часов в день. Пусть речь шла о мыльном пузыре придумки, в котором он жил. Он будет скучать. Он понимает, что пришло время покончить с этим, что будут ещё персонажи, но это не отменяет того, что на протяжении пяти лет Брайан был прекрасным убежищем, где можно прятаться и притворяться. Где можно почувствовать себя свободным. Он заставлял его чувствовать себя свободным. И иногда эта свобода, предлагаемая Брайаном, даже граничила с чем-то запретным, запредельным. Блядь! Это прикольно быть Брайаном.
- Тебе это не нужно, Гейл.
Рэнди говорит медленно и очень тихо. Такой умный, такой участливый, такой Рэнди.
- И в особенности тебе это не нужно, чтобы почувствовать себя крутым. Потому что ты и так крут.
Гейл даже не знает, что и сказать. Так что ограничивается тем, что сглатывает и не говорит ничего. Прямо скажем, он частенько не знает, что сказать. Не знает, чего от него ждут и всё такое. Почти никогда не знает. Иногда ему кажется, что только Рэнди ничего от него не надо. А иногда закрадываются подозрения, что тому нужно от него всё. Он этого не знает, правда. Он даже допускает, что, когда Рэнди нужно от него всё, то ему не нужно ничего конкретного. Только он сам. Это странное ощущение. Чтоб его. И иногда ему становится чуточку страшно. Когда это ощущение уж слишком навязчиво.

Стоп! Снято!

Последняя сцена, в которой снимаются Гейл и Рэнди, это совместная сцена Джастина и Брайана. Так должно было быть, так и произошло. График съёмок расписан на весь день, так что нет никакой особенной церемонии, знаменующей окончание после в последний раз отзвучавшего «Стоп! Снято!». Никто не объявляет «Это Конец». Так же как никто не объявлял в своё время «Это Начало», когда Гейлу позвонил его агент и сказал: «Showtime планируют съёмки сериала и ищут актёра на роль гея-Казановы или кого-то в этом духе. Как смотришь на то, чтобы смотаться в Торонто на пробы?»

Оба чувствуют себя странно, когда всё заканчивается. Будто на самом деле ничего и не закончилось.
Им кажется, что это какой-то конец без финала. Как отношения Брайана и Джастина. Не известно, что это: начало, «продолжение следует…» или вообще что-то третье и абсолютно отличное.
На следующий день кинокомпания закатывает вечеринку. Официальное закрытие.

Конец

Вечеринка телекомпании – это традиционный ритуал, чтобы официально попрощаться, но Питеру это кажется недостаточным. Рэнди находит предельно краткое сообщение на автоответчике «У меня, в семь». Первая мысль о том, что дело пахнет керосином, и худшие его опасения подтверждаются, когда он с десятиминутным опозданием появляется на пороге, и Питер тащит его в гостиную. Там все. Там Скотт, Хэл, Бобби, Тэа, все. Гейл, само собой разумеется. Сидит на софе. Высоченный. Работает телевизор и ДВД уже подключён. Выразительный взгляд убеждает: «Клянусь, я ни о чём не знал».
- Ой, нет, - обречённо произносит Рэнди, догадываясь, что сейчас будет, - Я не собираюсь это смотреть.
Но выбора у него нет. Питер намного выше и сильнее. Да и что уж там, намного упрямее. Он заставляет его сесть на диван и пережить то, что он назвал «очищающий катарсис и повторное переживание нашего общего опыта» .
- Просто тебе охота поглазеть на мою задницу!
- Не правда, - вяло обороняется Питер, - нам всем охота поглазеть на твою задницу.
На диване наблюдается самая настоящая давка. Питер жмёт на плей и понеслось… Их столько на этом диване, что Рэнди чувствует себя совсем крохотным, его толкают на Гейла, грозя раздавить.
- Спокойно, - Гейл высвобождает одну руку и обнимает за плечи. Тонкая скорлупка, сулящая безопасность и не вызывающая неловкости.
- Думаю, что моя задница составит компанию твоей.
Это не особо выдающаяся реплика, но она весьма точно подводит черту под пятью годами совместной работы.

Задницы & кое-что ещё

Так что они смотрят пилотную серию. Практически пять лет спустя после того, как она была отснята. Целая вечность. Рэнди боится, что это будет ужасно, потому что он ненавидит смотреть на себя на экране и потому что уже достиг той точки, когда ему действительно необходимо выбраться из всё разрастающейся тени Джастина Тэйлора. На деле всё выходит не настолько ужасно, и, если бы не нежелание признавать правоту Питера, он бы согласился, что его затея несёт в себе некое очищение и катарсис.
С самых первых кадров все, кроме них с Гейлом, принимаются аплодировать и улюлюкать. На переднем плане огромный экран с психоделическим дискотечным видео, и Скотт выкрикивает «Праздник!». Ещё больше криков, ещё громче овации, когда кран перемещает камеру, которая показывает троих из здесь присутствующих. Хэл замечает: «Я выгляжу как полный урод», а Скотт поддразнивает: «А ты и есть полный урод», за что зарабатывает пинок. Питер не обращает на них ни малейшего внимания и заявляет, что в розовом он выглядит сногсшибательно, «к тому же, на фоне вас, коротышек, я смотрюсь таким высоким». Следующим на сцене появляется Брайан, и Гейл так напряжённо смотрит на экран, что кажется, он вот-вот расплавится под его взглядом. Первые кадры сцены с легендарным сексгигантом Брайаном Кинни снята в более тёмных тонах. Другая музыка, другой ритм подчёркивают и другой уровень сексуальности. В гостиной Питера все издают согласное « оооооххх» и подшучивают над гейловой манерой танцевать. Гейл цедит сквозь зубы: «Я похож на танцующего придурка». Облокотившись о Рэнди он шепчет ему: « Ну, или просто придурка», - и улыбается, заглядывая в глаза.
Первое появление Рэнди. Он идёт по ночной Либерти Авеню, юный гей в поисках приключений, он вызывает новый шквал выкриков и улюлюканья. «Вы только гляньте на нашего девственника!». Рэнди выглядит таким юным – бог мой, тогда ему было двадцать два – что это даже пугает. Краем глаза он неустанно следит за реакцией Гейла, который прикусывает нижнюю губу, и иногда прикрывает рот ладонью свободной руки. Заметно, что он нервничает по какой-то причине. Выискивает что-то на экране. Рэнди спрашивает себя, что бы это могло быть.
Гейл страдает, действительно страдает, когда видит, как Брайан льёт воду из бутылки на свой обнажённый торс, чтобы произвести впечатление на Джастина. Он не понимает – по крайней мере Рэнди кажется, что он не понимает – какое странное воздействие оказывает эта сцена, которая задумывалась патетичной. Добиться такого уровня самоуверенности, быть действительно секси, вытворяя нечто нарочито сексуальное – это далеко не каждому дано. Он и не подозревает о своей харизме. Может потому она в нём и зашкаливает. Пока идёт эта сцена, естественно, звучит уйма шуток и скабрёзностей. Скотт же вынужден признать, что ему тоже приходилось вытворять нечто похожее с водой.
- И это не так просто, как выглядит, друзья. Есть риск захлебнуться, между прочим.
Затем следуют аплодисменты, когда Брайан снимает штаны, и смешки, когда на сцене появляются трусы танга, которые смотрятся так же нелепо, как и пять лет назад. Рэнди чувствует себя вполне комфортно, когда объектом подтрунивания является не он и сам, и шутит, что Гейл всё ещё хранит эти трусы.
Питер картинно всплескивает руками и восклицает: «О мой Бог!!», когда Брайан заканчивает раздеваться, а Скотт вторит ему: «Я вижу его тёщину дорожку!!!!» Стараясь перекричать друзей, Гейл заявляет что да, это и есть качественное телевидение, как оно есть.
Когда Брайан и Джастин целуются в первый раз, Хэл первым подшучивает на собой «Это уж точно получше, чем собачку поцеловать». Шутка встречается ободрительным смехом, который сменяют поздравительные выкрики в сторону Рэнди, когда Джастин кончает на шёлковые простыни Брайана.
- Подростки, - фыркает Скотт, - не им же счета из прачечной оплачивать.
- Всё тут шиворот на выворот,- усмехается Питер, - Гейл притворяется, что знает, что делает, а педик Рэнди прикидывается девственным агнцем на закланье.
Пятьдесят минут пилотной серии и начало целой эпохи в их жизни. Раздаётся громогласное «оооооу», когда Брайан и Майкл соединяют руки и взбираются на парапет на больничной крыше. Рэнди подмечает, насколько Гейлу нравится эта сцена. Он улыбается одними уголками губ. Ему нравится весь этот кусок, Брайан в больнице. У него сияют глаза, когда Линдси плачет, а Брайан говорит, что они никогда не повзрослеют. В действительности, всем нравится эта сцена. Гейл расслабленно разваливается на диване и наслаждается каждой секундой. Он доволен, что смог стать частью всего этого. Так волнующе.
Потом снова идут сцены с Джастином и Брайаном, и вот снова, снова он закусывает губу. Снова прикрывает рот ладонью. Снова постукивает пальцами по его плечу. Когда очередь доходит до той самой сцены, Рэнди почему-то чувствует, что успокаивается.
- Дамы и господа, - объявляет, - прошу любить и жаловать – моя задница!
Раздаются приветственные возгласы, и даже он сам должен признать, что его задница смотрится потрясно.
- Дамы и господа, - вслед за ним вступает Гейл, - а теперь поприветствуем мой язык на его заднице! Весьма познавательная сцена.
По мнению Тэи, язык Гейла и задница Рэнди составляют прекрасную пару, которой следует пожениться и обзавестись потомством. И глядя на экран, сложно с ней не согласиться.

Когда просмотр закончен и вознаграждён новой порцией оваций, столик заполняется бокалами, а комната - дымом. Рэнди наконец может переместиться в место, где бы ему не пришлось столь тесно прижиматься к Гейлу. Ближе к полуночи Питер жалостливо сетует на то, что Эммету и Брайану так и не довелось переспать на экране. «Ни одного самого завалящего поцелуйчика», - ноет, - «Совсем ничегошеньки для бедняги Эмма». Час ночи, и они утопают в море опустевших бутылок, когда Гейл в последний раз играет роль Брайана Кинни, тигриной походкой направляется к Питеру, грубо пихает на стену и, выкрикнув: «Для Эмма», целует его смачно и сильно, влажно и виртуозно. Выкрики, аплодисменты и Скотт, пулей выбегающий из комнаты, когда Гейл намекает, что с Тэдом Брайан тоже так и не переспал.
- Я стараюсь сохранить в себе хоть частичку натурала, Гейл. Отвянь!
Но когда они сталкиваются полчаса спустя, Гейл вопит ему: «Не сопротивляйся» и чмокает, как обычно целуют друзей, когда ты уже в стельку пьян.
Рэнди предпочитает уйти по-английски, а по сути, он просто напросто сбегает, чувствуя, как его сердце разрывается на части. Если он потеряет бдительность, то и его может настигнуть один из этих поцелуев, а он совсем не уверен в своей реакции на это. Особенно, когда вокруг полно народа.

Как рассказывают хроники, той памятной ночью с вечеринки, не получив поцелуя Гейла, удалось уйти только знаменитому кожаному дивану.
- Но я и за это не поручусь, - говорит Рэнди Питер во время телефонного разговора, - После пяти утра я не помню абсолютно ничегошеньки. Но вот что я хочу тебе сказать, - вздыхает, - если все гетеросексуалы целуются как он, то лучше мне об этом не знать. Предпочитаю оставаться в счастливом неведении.
Это лучшие слова, которые Рэнди услышал за несколько лет. Не я это сказал.

Вечеринка

Гейлу настолько не нравятся светские тусовки, что временами ему кажется, что он бы согласился пожертвовать рукой, лишь бы не присутствовать ни на одной из них. Но на вечеринке, устроенной Showtime по случаю завершения работы над сериалом, появиться он обязан. После пирушки в доме Питера у него безбожно трещит голова – тупая боль в висках – но он принимает душ, одевается и готов стоически перенести все невзгоды. Его снимают, ему задают вопросы, а он в полной мере ощущает себя утопающим в жизни, которая ему не принадлежит, и пытается этому противостоять. В одиннадцать вечера к нему подходит Рэнди с бокалом в руке.
- Думаешь, как бы поскорее свалить?
- Есть такое, - кивает, - Все эти прощальные вечеринки, - закатывает глаза, - ну, ты знаешь…
Пытка. Вот что это такое. И весь вид Рэнди, когда он опускает глаза и произносит: « Да…Я знаю» говорит о том, что это мучает его не меньше.
- Думаю, что смоюсь по-тихому через пару минут.
Ему бы хотелось уйти с Рэнди. Возможно, пропустить по паре пива в каком-нибудь тихом местечке.
- Кончено. Иди. А я останусь ещё ненадолго.
Прощайте мечты о пиве. Время прощаться. Через двенадцать часов Рэнди уже сядет в самолёте до Нью-Йорка. Конечно, они ещё встретятся, но Торонто остаётся в прошлом. Он и Рэнди, и все эти моменты, которые они пережили благодаря Брайану и Джастину, всё подошло к концу. Грустно прощаться. Не раздумывая дважды, Гейл обнимает Рэнди. Они разного роста, но всегда отлично друг другу подходили. Слова даются ему как никогда с трудом. Он хочет сказать что-то правильное, подходящее моменту, но получается что-то невнятно-витиеватое. И всё-таки есть что-то, что он никогда не говорил, а должен был. Должен прежде всего себе самому.
- Я тебя люблю.
Рэнди плавится в этом объятии, цепляется сильнее, не хочет отпускать. В кое-то веки он тоже не может найти нужных слов. Не важно. Гейл всегда умел выхватывать смысл из отголосков тишины…

Препятствие

Незаметно для остальных Гейл покидает вечеринку, будучи не в состоянии перенести новую порцию прощаний и переживая в точности те же эмоции, что и в последней сцене в роли Брайана. Щемящее чувство незавершённости. Если бы он не забыл пиджак и ему не пришлось за ним возвращаться, он наверняка никогда бы не понял причины этого чувства. Он так бы и носил в себе ощущение пустоты, возможно, всю оставшуюся жизнь. Но он забывает пиджак и возвращается; и рядом с гардеробной кое-что слышит. Часть разговора. Не целиком, но достаточно. Он слышит Рэнди – его голос он узнаёт первым – и Питера.
- Так, значит, вы расстались? Когда?
- Несколько недель назад.
И в этот момент в мозгу Гейла что-то щёлкает, и он думает: «нда, вот уж точно такого тормоза как я ещё поискать…»
Финал, понимает он, это не то же самое, что завершение. Некоторое время он не двигается с места, пока голоса удаляются, а затем и вовсе стихают. А потом он принимает решение, которое, вдруг понимает, было принято уже давно кем-то намного более умным, чем он сам. Он садится в машину, которую останавливает три раза. У своего дома, на светофоре и у дома Рэнди. Последняя остановка самая простая из трёх.

Завершение

Если бы Рэнди уже спал, то его бы точно разбудил шум мотора, паркующейся у дома машины. Но он читает в кровати, сна ни в одном глазу, обдумывает возможность подрочить, а по телевизору крутят «Магазин на диване», так что шум автомобиля удивляет его, но не привлекает особого внимания, чего нельзя сказать о звонке в дверь. Рэнди бежит открывать, босиком, строя догадки, кто бы это мог быть в такой час. Огибая коробки, которые он паковал несколько последних дней и которые ожидают грузовика из фирмы по организации переездов.
- Гейл?
В дверях его собственного дома, в три ночи. Гейл. Говорящий «Хей». Как будто, так и должно быть. В руке у него бутылка вина, и Рэнди понятия не имеет, что ему надо. Не то чтобы он не рад его видеть, но уж больно тяжело далось то прощание. Второе такое он может и не перенести.
- Но тебе же не нравится вино…
Тупо, но это единственное, что приходит к нему в голову, принимая во внимание ситуацию. В пижаме, в дверном проёме, босиком. Пред ним Гейл. Прикусывает – как тогда – нижнюю губу.
- А? – говорит, - Я просто…я тут подумал, что мы могли бы попрощаться по-настоящему. «Ирландские похороны».
Выпить на дорожку? Опять выпить на дорожку? Он же не мог припереться сюда в три ночи только ради этого. Похоже, он немного не в своей тарелке, нервничает, и скоро Рэнди начинает казаться, что, возможно, причина ночного визита в чём-то другом. Попрощаться по-настоящему. Он замечает, как болезненно трепыхнулось сердце в груди. Не может быть.
- Ты ведь даже не ирландец, Гейл.
Это один из самых тупых разговоров на его памяти. А ведь у них было полно бессодержательных бесед.
- Ага, точно, - соглашается, пожимая плечами, - так же как и не гей, но вот уже пять лет убеждаю себя в том, что не хочу с тобой трахнуться. Жизнь странная штука.
Рэнди уверен, что в этот самый момент его сердце остановилось. Всё ясно…у Нэлли случился инфаркт.

Решение

Проходят долгие две секунды прежде чем к Рэнди возвращается дар речи. С открытым ртом, вцепившись в дверную ручку, он думает о том, что жизнь должна предупреждать о таких вот вещах, чтобы они не заставали тебя в пижаме. Ему хочется выдать нечто блестящее, соблазнительное, выдающееся, нечто, что заставит его прекратит чувствовать себя немой бестолочью. Полный провал.
- Что?... Сказал…что ты сказал? Что?
Кажется, почувствовав себя увереннее, приведя его в состоянии близкое к глубокой кататонии, Гейл улыбается так, как раньше никогда не улыбался. Это не удовлетворение, не издевка, это не Гейл и не Брайан. Это что-то другое. Плотоядное. Сладостное. Он.
- Рэнди, ты бормочешь как умственно отсталый.
Рэнди хотелось бы подумать что-то типа «ты мне за это ответишь», но сложно думать, когда Гейл закрывает дверь. Щелчок замка, и он уже внутри. Буравит взглядом. Неподвижный, нежданный. Ожидающий разрешения. Разрешения на что?
- Я могу тебя поцеловать?
Он отвечает ему так, как единственно возможно в этой ситуации.
- Давай.

Думать

Это ощущение двойственности сохраняется у Рэнди на всю ночь. Половина мозга загружена тем, чем они занимаются. Целый поток ощущений, и он не хочет упустить ни одного. Другая половина пребывает вне его головы. Она наблюдает за всем со стороны, будто хочет запомнить всё до последней детали, потому что понимает, что такого больше не повторится. Он есть и его нет, а иногда две половинки соединяются и тогда Бам. Бэнг. Уоу!!
Когда этой ночью Гейл впервые целует его, то оба нервничают. Рэнди стоит босиком, опершись о стену, чтобы не потерять равновесие. Гейл всё ещё держит бутылку вина. Он наклоняет голову, и его губы оказываются близко-близко. Он целует не целуя, позволяет, чтобы они оба в полной мере насладились моментом перед прикосновением. Он выжидает целую вечность, и когда оба уже начинают прерывисто дышать, облизывает губы, приоткрывает рот и позволяет языку вовлечь себя в жаркий и вязкий поцелуй.
Они целуются в коридоре… как подростки: в одежде и с отчаянием в глазах. Я тебя целую, я поглаживаю твой затылок, я пропускаю твои волосы сквозь пальцы, я пихаю тебя, ты прижимаешь меня к стене, у меня уже стоит, и мы прикасаемся друг к другу.
Их тела соприкасаются. Рэнди всегда будет помнить, как в первый раз гладит его спину, а потом опускает руки чуть ниже. Как в первый раз, его руки скользят под пояс брюк. Это ощущения бархатистой кожи на упругой заднице под его пальцами. Они не прекращают целоваться, и Гейл стонет что-то похожее, на «кроватьсейчас». Рэнди знает, что отныне и навсегда это станет его любимым словосочетанием. Он мысленно записывает его, прячет в мешочек, где хранит все прочие детали. Такие как то, как они вваливаются в квартиру, заставленную коробками. Как они скидывают одежду по дороге в спальню. Он запомнит свою злость, это желание наказать Гейла за то, что он был рядом эти пять лет и за то что он не был рядом эти пять лет. Он думает «я хочу сделать тебе больно». Он думает «я хочу, чтобы это была лучшая ночь в твоей жизни». А потом знакомый низкий голос говорит ему «хватить думать» и он слушается, потому что это голос Гейла и потому что всё его мятежное настроение рассыпается в прах, едва Гейл снимает с него брюки и начинает ласкать, сверху вниз, снизу вверх, пока окружающие предметы не начинают расплываться.
Когда Брайан и Джастин танцевали, то Гейл обычно слегка наклонялся вперёд, чтобы компенсировать разницу в росте, а Рэнди наоборот слегка отклонялся назад, прогибаясь в пояснице, и так они попадали в кадр, бёдра вжаты в бёдра. Этой ночью они делают практически тоже самое, только без одежды.
Оба напряжены как струна и разгорячены. Она ласкают друг друга, мастурбируют, теряют контроль.

Лизать

Гейл почти уверен, что услышал это в каком-то из эпизодов «Seinfeld», хотя не часто смотрит телевизор и практически никогда не запоминает имена персонажей и режиссёров. Но на этот раз он практически уверен, что это было в «Seinfeld». Кучка персонажей обсуждали секс с мужчиной и женщиной, и кто-то сказал, что вообще-то неплохо попробовать переспать с кем-нибудь одного с тобой пола, кто бы был «экипирован» как ты и прекрасно понимал, что с этой «экипировкой» делать. Тогда эта мысль показалась Гейлу забавной, но от тут же выкинул её из головы, и странно, что она вновь всплыла именно сейчас, когда он голым стоит, прислонившись к стене, в спальне другого мужчины, позволяет целовать себя мужчине, позволяет облизывать себя мужчине, позволяет делать себе минет мужчине и, наконец, кончает в рот этому самому мужчине. «Мужчины» - как-то сказал Питер, - «Мы делаем самый лучший минет в мире, Гейл». Тогда он не придал этим словам особого значения, а вот надо было, и он вполне понял это сейчас. «Но, возможно, дело не в мужчинах, а в одном конкретном мужчине?» - думает он про себя. Мужчины или Рэнди Харрисон, это ему не известно. Зато ему известно, что в данный момент у него подгибаются ноги, и Рэнди стоит на коленях и он немного перебарщивает и чувствует стенку гортани, чёрт! И ему известно, что как раз тогда, когда он готов кончить, и в голове проносится мысль «вот-вот, ещё две секунды и…» Рэнди останавливается, он прекращает лизать, посасывать, охватывать его губами и занимается кое-чем другим. Гейлу кажется, что он сходит с ума или его вот-вот хватит инфаркт. Джастин как-то сказал Барайану, что убьёт его своей нежностью. Тогда Гейл решил, что это просто речевой оборот. А вот сейчас он понимает, что это никакая не метафорa, и он действительно может умереть от наслаждения, погружаясь в рот мужчины, пока этот самый мужчина облизывает и посасывает его. Пока он останавливается, а ты приходишь в отчаяние. Пока он целует внутреннюю поверхность бедра, целует яички, водит пальцами по ягодицам, как бы намекая на то, что последует после того, как он кончит. Намекая на то, что он хочет делать с ним всю ночь напролёт.
- Ты ведь за этим сюда пришёл. Ммм?
И это невероятно, какую власть он имеет над ним, стоя на коленях. И Рэнди бредит, если думает, что он ему ответит. Для этого нужно уметь говорить, а он забыл, как это делается. Рэнди отсасывает у него уже минут десять, когда Гейл чувствует проникновение пальца. Он рефлекторно двигается, толкается в рот, а Рэнди и не против, он не старается отстраниться. Наоборот. Он двигает языком ещё быстрее. Вскоре они находят свой ритм. Толкнуться бёдрами, сосать, два пальца. И наконец он приходит. Приходит самый длинный оргазм в его жизни, а его всё посасывают и целуют, а он всё кончает, а Рэнди сглатывает…

Иногда Рэнди сожалеет, что не умеет рисовать как Джастин, но очевидно, что в душе он настоящий художник.

now you know what rimming is *

Кто-то когда-то назвал это «самая длинная сцена, демонстрирующая мужскую спину», и так оно и было. Та сцена, в которой Брайан лизнул задницу Джастина, в пилотной серии Queer as Folk. Они угрохали на сцену абсурдное количество времени, то так то эдак выставляя свет, чтобы заснять обнажённую спину Рэнди. Они накладывали грим, устанавливали фильтры и сбрызгивали водой, имитируя пот. Гейлу приходилось вылизывает эту самую спину, начиная с затылка и заканчивая тем самым местечком, где начинается расселина между ягодицами. Вначале это было просто неудобно, затем - откровенно смущало его. И годы спустя Рэнди всё ещё с точностью до миллиметра мог указать то место чуть ниже поясницы, где остановился язык Гейла. И именно там и была прочерчена граница, обозначающая их дружбу. А сейчас все границы размывались под языком Рэнди, вылизывающего спину Гейла.
Несколько оправившаяся после инфаркта и череды апоплексических ударов Нелли прошептала ему на ухо: «Ещё ниже» и они оба – Рэнди и Нэлли – сосредоточились на бесконечной спине Гейла, мускулах на лопатках, силуэте плеч, изгибе ягодиц. У них слюнки текут и они навсегда запомнят этот момент, это мгновение, когда язык впервые пересекает ту линию, на которой когда-то замер язык Брайана в пилотной серии, а Гейл, вместо того чтобы запаниковать, приподнимает бёдра и издаёт долгий удовлетворённый стон, кода Рэнди раздвигает его ягодицы. Нежно. Осторожно.

*Теперь ты знаешь, что такое римминг

Нет

«Вот сейчас?» - проносится в голове у Рэнди каждые раз, когда они делают ещё один шаг вперёд. – «Сейчас он повернёт назад?»
Но Гейл не произносит «нет», он не говорит «остановись», не говорит и «хватит». Он вообще ничего не говорит и позволяет ему всё. Он позволяет целовать, вылизывать и покусывать свою задницу. Он трётся о кровать, стремясь к максимальному контакту, он стонет, когда кончик языка неглубоко проникает в него, стонет совсем тихонько, прося о большем, и всё, что он делает, каждый звук, который вырывается из его горла, каждая клеточка его тела вопит «ещё», «сейчас», «больше». И самый последний нейрон в теле Рэнди, который ещё не лишился кровоснабжения, вопит, что больше так продолжаться не может. От предвкушения у него вспотели ладони. На столике стоит дорожный футляр с туалетными принадлежностям, презервативы, которые он уже отчаялся когда-нибудь использовать, там же. Но самое главное, лежит у него в кровати, то, что он хотел всегда, лицом вниз, готовый на всё. На всё?
Последние полчаса он постоянно возвращается к мысли «невозможно, этого не может быть». Он уверен, что в последний момент Гейл спустит всё на тормоза. Поэтому он старается подготовиться, старается смириться, старается довольствоваться вкусом его кожи, звуками, которые он издаёт кончая. Всеми этими вещами. Потому что другие вещи, как то: трахнуть его на этих самых простынях, чтобы он испариной покрылся – не произойдут. При любом раскладе. Не произойдут, и ему останется лишь покончить с собой, потому что пульсация в члене отдаётся в черепной коробке, и сейчас, когда счастье так близко, сама идея, что он может упустить его, причиняет боль. Там же в несессере лежит любрикант, и Рэнди уверен, что в глазах Гэйла промелькнул страх, когда он его увидел.
Не говори нет, только не говори нет, скажи да.
- Если хочешь, мы можем поменяться…
Слишком медленно Гейл отрицательно мотает головой и прикусывает нижнюю губу, нервный жест,
Рэнди хочется зацеловать его.
- Сделай так, чтобы мне понравилось.
Приходится мысленно сосчитать до десяти, чтобы не кончить только от одного звука этого голоса.

are you a top or a bottom? *

Гейл всегда затруднялся с ответом на вопрос о своём «первом разе». Были тут свои сложности. Считать ли первым разом тот, когда он попытался переспать с девчонкой или тот, когда у них хоть что-то стало получаться, но нагрянули родители, и ему пришлось прерваться на самом интересном месте и потом долго приходить в себя после пережитого страха, самого сильного в жизни, надо сказать. Первый раз, когда он занимался оральным сексом, первый раз, когда его пальцы оказались внутри девушки, первый раз, когда он смог кончить при участии другого человека, первый раз, когда он и его университетская подружка наконец-то сделали это, и она пожаловалась, на боль, она вскрикнула «стойстойстой!» и обломала ему весь кайф. Было много «первых разов», и «первый раз» не ассоциируется у него с каким-то конкретный моментом времени, скорее это череда таких моментов, серия проб и ошибок на пути познания, сопровождаемого множеством неловких моментов и неудач. Так что он никогда не мог сказать «Мой первый раз был в…», «Мой первый раз был с…»
Но! Если в будущем кто-то спросит его о первом разе с мужчиной, то он сможет ответить, не задумываясь: в Торонто с Рэнди. Потому что так оно и есть! Это его Первый Раз во всём. Пальцы, поцелуи, язык, задница, всё!
А вот что он пока не знает, так это, что он скажет, когда его спросят, как это было, и эта неуверенность вызывает беспокойство. На данный момент, всё идёт совсем неплохо – с тенденцией к некоторой брутальности. Пальцы, наносящие смазку, дарят такие яркие ощущения, что в голове образуется абсолютный вакуум, и мозг способен воспринимать лишь физические ощущения. Когда пальцы исчезают, и их сменяет язык, он понимает, что сейчас всё случится – а сейчас тебя отымеют в задницу – проносится у него в голове. Когда язык, начинает проникать внутрь, он рефлекторно сжимается и взывает к той части мозга, где живёт Брайан, чтобы Брайан протянул ему руку помощи. Ему нужны его уверенность и его опытность, чтобы не чувствовать себя таким испуганным, таким зависимым от другого человека. Но стоит Брайану появиться, Рэнди выпроваживает его пинками. Он целует, он лижет, он раздвигает ягодицы, он шире разводит его ноги, он шепчет «и думать забудь», он поучает «чем больше ты напрягаешься, тем больнее будет»… вот если бы у него была хоть секунда чтобы подумать… толчок, острая боль и – мама, я горю.
- Шшшш, - шепчет Рэнди, - дыши.
Ещё указания, ещё больший натиск бёдер, преодолевает первое сопротивление и вот Рэнди уже там, внутри, целиком. Реальность не имеет ничего, ничего, общего с тем, что он представлял. Всё намного острее, больнее и хочется ещё и он бормочет «ещё», потому что больше не может произнести ни слова.
В голове не осталось ни единой мысли. Он действительно надеется, что Рэнди помнит, как трахаться, потому что он сам – нет. В его мозгу царят огромное БОЖЕ! И не менее огромное БЛЯДЬ! Всё остальное – белое ничто, ничем не заполненное пространство, где нет ничего кроме внутрь, наружу, жжётся, трахаться, я кончаю.

* Ты топ или ботом?

Трахаться

Рэнди думает «сделай это хорошо». Думает «это твой единственный шанс». Думает «завтра у тебя уже не будет возможности всё это повторить». Думает «чёртчёртчёрт, я хочу заниматься этим днями напролёт». Он пытается заткнуть эти голоса в голове, сконцентрироваться на ощущениях. Быть внутри Гейла, снаружи, внутри, снаружи, заставлять его двигаться под собой. Это слишком хорошо и как же это несправедливо, потому что одного раза явно недостаточно, чтобы сделать с ним всё, что он хочет.

Вспоминая эту ночь, он бы не смог выделить какой-то определённый момент, но если всё же было бы надо выбрать всего один единственный момент, чтобы вызывать его в памяти каждый раз до конца жизни, когда он захочет помастурбировать, он бы выбрал момент, когда Гейл начал двигаться. Не сильно, едва уловимое змеевидное движение бёдер, которое тотчас многократным эхом отдалось во всём теле. Это движение означает, что Гейлу нравится, и что Рэнди не один в этой кровати занимается любовью с кем-то, кто всего лишь хочет проститься. Это движение означает, что они занимаются любовью вместе и могут продолжать в том же духе недели напролёт. Один в другом, пока голова не закружится.

not that kind of prison scene *

Когда Рэнди просыпается следующим утром, всё ещё очень рано. Затаив дыхание, он протягивает руку, и хотя уже заранее знает, что место рядом с ним будет пусто, чувствует острый угол одиночества. «Ну, вот и всё», - проносится в голове. Так как ночь, проведённая с Гейлом, это более чем он ожидал, то, по идеи, он не должен чувствовать разочарования. Но он его, естественно и неизбежно, чувствует. А потом он чувствует эйфорию, когда слышит шум льющейся воды. Он понимает, что произошло ночью: прощание, ирландские похороны, но Гейл принимает душ, а в комнате пахнет сексом. Персональная победа Рэнди Харрисона над Жестокой Действительностью.
Он старается подняться как можно бесшумнее – ноги у него ватные – тихонько заглядывает в ванную комнату. Видимо, Гейл решил принять капитальный душ, потому что всё пространство заполнено клубами пара. Он решил вернуться в постель и притвориться спящим, чтобы дать Гейлу пространство для манёвра, мы же не хотим, чтобы он чувствовал себя неудобно, Нелли. Но не успел он повернуться, как дверца душевой кабинки отъезжает в сторону, и среди клубов пара появляется знакомое лицо.
- Уже проснулся?
- Похоже на то.
Не заметно, чтобы Гейл чувствовал себя неловко. Он выглядит довольным. Не бежит прочь, вопя и размахивая руками, в приступе пробуждения своей истинной ориентации. Нет, он не пытается избегать его взгляда и не ударяется в истерику. Он такой, как всегда. Только голый. В его ванной. Склонил голову чуть набок.
- Глянь-ка чем от меня пахнет.
Рэнди делает два шажка вперёд. С волос Гейла течёт на пол, и они пахнут его шампунем. Ты так радуешься тому, что пахнешь овсом?
- Ну и чем пахнет?
- Тобой, - вдруг это дико веселит Гейла, и рот расплывается в широченной улыбке. С такой улыбкой ему дашь не больше пятнадцати. – Я пахну Рэнди.
Это что-то невообразимое. Даже если бы он и захотел, когда Гейл такой, Рэнди просто не может быть строгим или суровым. Так что его рот расплывается в ответной улыбке.
- Во сколько у тебя самолёт? – интересуется Гейл.
В двенадцать. И всё ещё нужно упаковать пару сумок и сделать пару звонков.
- Через пять часов.
Гейл высовывает руку из душевой кабинки и утягивает его внутрь, чтобы познакомить со своим видением приветственного поцелуя под струями воды. Этот чувственный и влажный поцелуй заставляет заткнуться сонм голосов у Рэнди в голове
- Мне бы хотелось, - его голос чуть заглушает шум воды, - кое-что попробовать.
Прежде чем Рэнди успевает поинтересоваться, о чём конкретно идёт речь, чтобы согласиться на роль подопытного кролика, его уже прижимают к стене кабинки. Минуту спустя он задаётся вопросом, возможно ли, что его глаза вот-вот окончательно закатятся, и он сможет увидеть собственные мозги. Когда они говорили о сексе, Гейл особенно ударялся в риторику, расписывая, как много теряет Рэнди, ни разу не попробовав оральный секс с женщиной. Он не знает, как и сколько Гейл занимался этим с женщинами, но для первого раза с мужчиной он лижет, сосёт и целует так, будто только и думал о членах.
Кафель в ванной скользкий и он соскальзывает, поглощенный сексом и этими губами, омойбогэтигубы, о которых он мечтал годами. Теперь каждый раз, когда он будет их видеть воочию ли, на страницах ли журналов или просто на фотографиях то до конца его жизни в сознании будет всплывать «о мой Бог, если бы вы знали, что он может творить этими губами» .


rough night *

Час спустя (а быть может два?) Рэнди закрывает последний чемодан. На кухню он направляется с твёрдым намерением позавтракать, а потом закончить переодеваться. Он совсем не собирался истуканом застыть в дверном проёме и смотреть на Гейла, как тот, одетый в его халат, поедает мюсли. Он внимательно изучает какой-то старый журнал, и единственное о чём может думать Рэнди, это «Хочу затрахать тебя до изнеможения».
В конечном счёте, если это их настоящее прощание, то нужно всё сделать по высшему разряду. Вытащить всё, что наболело из своего нутра, чтобы потом уже не думать об этом.
Да, звучит довольно разумно и логично.
Так что, вместо того чтобы переодеться, он скидывает халат, идёт к столу, отодвигает мюсли, оставляя Гейла с ложкой во рту. В фантазиях они всегда занимались сексом в кровати, где Рэнди заставлял его позабыть обо всех женщинах мира. Но сейчас, когда он уже испробовал этого яда, ему хочется попробовать что-то ещё. Много чего ещё.
- Мне бы хотелось кое-что попробовать.
Гейл поднимается из-за стола, откладывает ложку. Он прекрасно знает, чего так хочется попробовать Рэнди. Засранец.
- Я думал, ты никогда не меняешься местами.
Обычно, нет. Но сейчас у него в руках единственная возможность и огромное желание узнать, каково это, когда Гейл берёт тебя. И он не может её упустить. Он целует, чтобы вспомнить вкус его языка.
- Я хочу знать, как ты это делаешь.
До комнаты они так и не добрались. Потому что то, что он чувствует, когда Гейл улыбается украдкой, слегка склоняет голову на бок и внимательно изучает его с ног до головы, как бы прикидывая, с чего начать, и ты плавишься, плавишься под этим взглядом, а ощущения запредельно остры, не позволяет сдвинуться с места.
Так что они делают это на полупустой кухне, в презервативах, с любрикантом той же самой марки, что использовал Брайан в пилотной серии. Очень нетерпеливо. Они делают это быстро, судорожно, напористо, и Рэнди открывает для себя, что, когда ты трахаешься с кем-то, кто заставляет вибрировать все твои внутренности лишь одним взглядом, ты чувствуешь, что умираешь, и не променяешь этого ни на что на свете. Ты чувствуешь, что распадаешься на тысячу кусков, пока тебя трахают так неистово.

- Ну и как я это делаю? – интересуется Гейл, собирая то, что осталось от мюсли.
Ты делаешь это так хорошо, что мог бы давать мастер классы.
- Неплохо, для первого раза.
Есть у Гейла такая улыбка, которую Рэнди никак не мог классифицировать. А вот этим утром ему это удалось. Это была улыбка «я очень сожалею, мамочка, я правда не хотел залезать в коробку с печеньем, но я сделаю это снова, едва представится такая возможность». Так что Гейл нацепляет эту самую улыбочку и заявляет, что это не был его первый раз.
ЧТО?!!!!
- Что?!
- Я хотел сказать, что уже занимался этим с женщинами.
О да, он знает и ненавидит всех этих сучек.
- Ты вечно путаешься с какими-то потаскушками, ты в курсе?
- Просто мне такие больше всего по вкусу.

* Жаркая ночка

Adieu *

В одиннадцать они уже в аэропорту. Это было лишнее, но Гейл настоял на том, чтобы лично проводить его. А Рэнди настаивает на том, чтобы попрощаться на парковке. Он не хочет устраивать жалкую сцену прощания у всех на глазах, большое спасибо. Последнее что он говорит, перед тем как видит, отъезжающую машина, солнечные очки и пробивающуюся щетину, это «Спасибо». Спасибо за то, что подвёз в аэропорт, спасибо за всё.
Последнее, что говорит Гейл это «Счастливо», и потом, когда он уже трогается с места, ухмыляется и бросает:
- У меня задница болит.

Когда он уезжает, с ним уезжает Брайан, а вслед за Брайаном уезжает и Джастин. А с ними в прошлое уходит лучшее, а, может, и худшее время в их жизни. А может и лучшее и худшее одновременно. Рэнди не чувствует себя особенно счастливым, но странным образом удовлетворённым. Это чувство, которое вызывает титр «Конец» в том месте, куда некто заносит главы его жизни. Подошла к концу очередная глава, у него ещё всё впереди и у него достаточно таланта, чтобы написать любую жизнь по своему желанию.
Он вдыхает полной грудью. Его ждёт самолёт.

* Прощай(фр.)

Нелли

Двадцать минут спустя, когда звонят в дверь, Рэнди уже принялся за суши и идёт открывать, по дороге промакивая волосы полотенцем. На каком-то отрезке между дверью и всем, что всегда выходит у него плохо в этой жизни, чайник отмечает пронзительным свистом момент закипания воды, так что Рэнди разворачивается, кричит: «Не заперто!» — и снимает чайник с огня, пока тот не взорвался у него в руках.
— Тебе не следует оставлять дверь открытой. Никогда не знаешь, кто может нагрянуть.
Чайник дрожит у него в руках, как и всё, что не является чайником.
— Гейл?
Это правда, если оставляешь дверь открытой, ты никогда, да ни в жизнь не догадаешься, кто вдруг может нагрянуть.
— Я тут проездом в городе.
Нелли говорит: «Я знала». А потом: «Я же тебе говорила». А потом Рэнди уже ничего не слышит, потому что есть время для разговоров, а есть — для поцелуев. И важно их не перепутать, особенно если тебя целует Гейл.


Продолжение следует

Следующим утром у них на завтрак кофе и пара тостов, к которым они так и не прикасаются, потому что оба вдруг понимают, что никогда не занимались сексом на этой кухне, и это большое упущение, потому что это идеальная кухня для занятий любовью перед завтраком.
Кофе остыл, но они забывают о голоде и позволяют остыть и молоку.
Когда уже всё закончено и оба переводят дух, Рэнди спрашивает: «Что случилось?» и «Почему?» и «Как?», но он не спрашивает: «На сколько?» — потому что действительно предпочитает этого не знать. Приехал ли Гейл проведать его на несколько дней или несколько недель или пробудет здесь, пока не надоест. Он приехал, и точка, остальное Рэнди не волнует, хотя в глубине души он понимает, что скоро начнёт волновать. Он хочет наслаждаться настоящим, хотя бы раз в жизни. Он спрашивает у Гейла, когда тот принял это решение, а Гейл пожимает плечами и отвечает, что сам не знает. Он не знает, почему; не знает, как; не помнит, когда.
— Дело в том, что… в том, что, в конце концов… — Гейл запихивает в рот огромную ложку мюсли и начинает хрустеть. — В том, что… — повторяет, — я этого не знал, пока не узнал. Ну, ты знаешь? Но когда узнал, то оказалось, что я это уже знал. Понимаешь?
Когда Рэнди познакомился с Гейлом, то решил, что тот туго соображает. Сейчас он думает — КАКОГО ЧЁРТА!! Может, это весь мир с его дурацкими гомо- и гетеросексуальными рамками ошибается, и это он, этот мир, туго соображает со всеми своими правилами, нагромождением фраз, правильных с грамматической точки зрения, но не несущих никакого смысла.
— Да, — улыбается Рэнди, — понимаю.


КОНЕЦ

Прелесть
Давно уже встречала этот фик в сети, но глаза не доходили почитать =)))

Хороший фанфик)
Обажаю Джастина и Брайана вместе, а Рэнди и Гейла еще больше)))

Охрененно!

супер!