Моему другу вчера исполнилось 37. Но Толкина он читает и любит не меньше, чем много лет назад, когда первое, зачитанное до дыр "радуговское" издание ходило по рукам, радуя дорвавшихся до фентези детей Советского Союза. Решил подарить ему вот такую книгу. Прочел сам. Интересно. Спор о религиозности писаний английских товарищей Толкина и Льюиса ведется уже давно. Думается, такая, "богословская" книга будет хорошим подарком любому толкинисту. Привожу ниже обстоятельную рецензию Льва Данилкина ( http://www.afisha.ru/book/1385/ ). Интересно мнение общественности об этом опусе.

Перед нами компактная и не катастрофически занудная книжка, написанная английским широко мыслящим религиозным философом, свободно ориентирующимся и в генеалогии Арагорна, и в христианском богословии, и в особенностях кастинга экранизации Питера Джексона. Настолько свободно, чтобы внятно и обоснованно проговорить то, что все толкиновские читатели, несомненно, чувствуют интуитивно: «Властелин Колец» больше чем просто сказка, и как бы скептически мы ни относились к толкиновской мифологии, драматически далекой от реальности, роман работает как источник религиозного откровения; еще как работает.

Канвой для повествования служит биография Толкина — Толкина-солдата, Толкина-католика, Толкина-полиглота, Толкина-визионера, — изобилующая яркими эпизодами. Увязывая их с ключевыми сценами «грандиозного мифологического гобелена», Колдекот демонстрирует христианский характер «Властелина Колец» вообще и главного героя, Фродо, в частности. Связь между миссией Кольценосца и миссией Христа очевидна, но Колдекот делает и более тонкие наблюдения: о присутствии Девы Марии во «Властелине Колец», о Кольце как символе греха, гордыни, власти и Машины, якобы наделяющей свободой, но на самом деле делающей нас рабами падшего ангела; «невидимость как раз и символизирует эту способность Кольца уничтожать естественные человеческие связи и саму личность, закрыть доступ для света». Также здесь предлагаются ответы на вопросы, в чем суть эльфийской эстетики, почему датой уничтожения Кольца Толкин выбрал именно 25 марта, удачна ли по большому счету питер-джексоновская экранизация, и в чем состоит социальная теория Толкина?

При беглом просмотре «Тайное пламя» может показаться эзотерической чушью очередного «толкиенутого» (слишком часто употребляются слова «тьма», «надежда», «свет», «тоска», «откровение»), однако это не так: самый чуткий датчик не обнаружит в «Тайном пламени» ни малейших следов психического нездоровья или хотя бы религиозной экзальтации автора. И именно поэтому колдекотовское восприятие «Властелина Колец» не просто как художественного произведения, но источника «истины о подлинной сущности и ценности красоты» («эльфийской» красоты — таинственной, пробуждающей тоску, которая не будет утолена здесь, в Средиземье), кажется свежим и адекватным.

Вывод, к которому приходит Колдекот, звучит едва ли не кощунственно: «Тем, кто слышал слово «христианство», но никогда не читал Евангелие осознанно и вдумчиво (или хотя бы не изнывая от скуки), чтение Толкина может заменить откровение. Книги Толкина позволят им услышать Евангелие словно в первый раз, как поразительную новость, какой оно и было даже для богов, слагавших музыку до начала времен». Точно так; и хорошо, что кто-то произнес это.

Несколько дней назад в Минске проходила международная ярмарка "Книги Беларуси". Было много гостей из России и других стран. Разные издательства привезли свои новинки.
Среди книг, презентация которых состоялась на ярмарке, моё внимание особенно привлекла одна. Ведь, как было заявлено, эта книжка в однотонно-салатовой обложке посвящена нашей стране Беларуси, её истории и памятникам старины. Книга "Удивительная Беларусь" выпущена московским издательством "Алгоритм". Авторы - Сергей Шумов и Александр Андреев. Как я понял, книжка расчитана на россиян, желающих больше узнать о нашей братской республике. И написана с позиций россиян, приехавших в Беларусь, соприкоснувшихся с нашей историей и "удивившихся" ей.
Первое удивление вызвало оглавление. Например, один из разделов называется "Великое Книяжество Литовское. Кровавые века белорусской истории".
От комментариев просто воздержусь. Еще более удивительно предисловие к книге и ее автор - В.В. Жириновский, доктор философских наук. Да и то, что взгляд успел выхватить из предисловия и самого текста, действитльно, способствует большому удивлению от нашей многострадальной Беларуси.
На сайте самого издательства "Алгоритм" помещен следующий отзыв прессы на эту книгу:

"В принципе, в том, что предисловие к книге написано известным российским политиком ничего странного нет. Жириновский и ранее давал о себе знать на страницах научно-популярных изданий. Однако содержание вступительного слова к «Удивительной Беларуси» кого хочешь заставило бы усомниться, что за подписью «В.В.Жириновский, доктор философских наук» скрывается Владимир Вольфович.

В издательстве «Алгоритм» корреспондента «Салідарнасці» заверили, что автором предисловия к книге действительно является «тот самый» Жириновский.

— В этом и была изюминка этого издания, — пояснили нам в отделе по связям с общественностью издательства «Алгоритм». — Один из авторов книги Александр Андреев знаком с политиком. Он и попросил Жириновского написать вступительное слово. Тот согласился. Для него это возможность по-новому заявить о себе перед выборами. Такой вот шаг с его стороны в сторону некой респектабельности.

Так что же такого удивительного поведал Жириновский в «Удивительной Беларуси»? Политик, ранее не замеченный в особом уважении к суверенитету нашей страны, вдруг решил поделиться с читателями своими размышлениями о многовековой борьбе белорусов за независимость.

«Более 1000 лет белорусский народ боролся за свободу и независимость. Борьба, начавшаяся со времен Полоцкого княжества, возникшего в конце позапрошлого тысячелетия, закончилась к концу ХХ века», — начинает свое повествование Жириновский.

Далее он рассказывает о бесконечных завоевателях, которые бесчинствовали на нашей земле: «За этот исторический период белорусы пережили столько войн и нашествий, разорений и оккупаций, которых хватило бы, чтобы стереть с лица земли и сам народ и даже память о нем. С мечом в руке и жаждой наживы в сердце на Беларусь шли бесконечные войска бесконечных завоевателей... А Беларусь стоит, красуясь своими замками великолепной архитектуры и своими заповедниками».

Дальше — больше. В числе «великих представителей белорусского народа», прославивших страну, Жириновский упоминает не только Ефросинью Полоцкую, Кириллу Туровского, Георгия (так в книге) Скорину, но и Кастуся Калиновского, возглавившего антироссийское национально-освободительное восстание.

Слышать такое от политика, мечтающего видеть (о чем он неоднократно заявлял) нашу страну в качестве восьмого федерального округа РФ, согласитесь, более чем неожиданно.

В целом же книга оставляет двойственное впечатление. С одной стороны, авторы попытались представить белорусскую историю несколько иначе, чем их российские предшественники — без идеологических штампов и великодержавных идей. С другой — получилось это у них не особенно.

Скажем, ссылаясь на исследования Е.Ф.Карского, они говорят о неком «белорусском наречии», на котором писали в Великом княжестве Литовском. О том, что во времена Карского запрещено было даже упоминать слово “язык” в отношении украинского и белорусского языков, историки упомянуть не посчитали нужным.

Есть в книге и привычная (российская) трактовка восстания Тадеуша Костюшко, которого авторы называют «диктатором, которого не поддержало большинство белорусов, не хотевших возврата к старым временам Речи Посполитой». Описываются ратные заслуги «великого полководца Суворова», «завалившего» землю «трупами поляков». Захватническая война 1654 года, в которой был убит каждый второй белорус, представлена в книге исключительно как борьба Московской державы против польской интервенции. А события 1863 года — лишь как польское национально-освободительное восстание, цели которого «не нашли широкого отзвука в белорусском народе». «Великодержавный шовинизм польской элиты не могли принести победы», — поясняют причину его провала авторы.

Одновременно с этим в книге нашлось место целой главе, посвященной Кастусю Калиновскому, которого называют «вождем вооруженного восстания белорусского народа, талантливым тактиком и стратегом, создателем свободной белорусской прессы».

Отдельную главу авторы отвели и Франциску Скорине. Правда, в тексте он по старинке неоднократно проходит, как «Георгий Скорина».

В общем, в своем вступительном слове Владимир Жириновский оказался большим белорусским националистом, чем Александр Лукашенко в интервью РИА Новости и телеканалу Russia Today. Напомним, что глава государства там заявил, что основным фактором независимости Беларуси является Россия, и в очередной раз высказался за создание союзного государства".

Заколебало читать идиотские тексты, которые приносят в редакцию. Устал и от серьезного чтения. В поисках чего-нибудь развлекательного ухватился за самую покупаемую ныне (согласно интернет-обзорам) в России книжку - "Метро 2033" Дмитрия Глуховского. И, надо отметить, получил удовольствие от чтения этой вещи.
Роман о пост-ядерном московском метро я почти полностью прочел в метро минском, по пути на работу и с работы. Самое подходящее для подобного чтения место. Помогает не обращать внимания на зомбирующие лозунги о звании мужчин и технических нюансах эскалаторов, без конца раздельно произносимые медитативными голосами.
Не буду пересказывать сюжет постапокалиптической саги - литературного дебюта Дмитрия Глуховского. Отмечу только, что автор, прежде чем явиться к редактору, сделал несколько очень правильных вещей. Во-первых, выучил русский язык :) Во-вторых, прочел много хороших книжек. Чувствуется в "Метро" сильное влияние романов Стругацких, что-то от Герберта Франке, Брайана Олдисса. В-третьих, он посмотрел несколько хороших фильмов и аниме-сериалов. "Сталкерская" тема, несмотря на избитость, звучит в романе с новой силой. И наконец, я подумал, что написать такое можно было, смачно пройдя вдоль и поперек все "Фаллауты", "Зе фалл" и "Сталкера". Самое же главное, что при большой мрачности (представляю, каково выдумывать роман о конце города, в котором живёшь и метро, по которому ежедневно ездишь) книжка "Метро 2033" стала смелой попыткой автора поразмыслить над очень важными философскими и мировоззренческими вопросами. Именно это выделяет ее среди тысяч посредственных клонов книг фантастичекого жанра.

Всегда радостно встречать человека, по-настоящему преданного истории, культуре вере своего народа. Ведь на свете всегда больше популистов и плутов, чем мудрецов и подвижников. Печально, но факт. В наши дни в многостардальной нашей земле, ограбленной, выжженной войнами и алчностью, но живой и любимой нами рождается что-то более страшное, чем война. Уходит трепетность отношения к святыням, исчезает и безразличие к ним, когда можно просто не заметив, пройти мимо. Сегодня мы с легкостью выбрасываем святые камни на помойку, ровняем их бульдозерами, воздвигая взамен дешевые пластиковые макеты той истории, которую нам выгодно видеть - истории выхолощенной, сглаженной, удобной тем, что ею выгодно торговать, тем, что она не смотрит совестью в глаза.
Вот и получается, что становимся мы теми самыми "родства не помнящими", о которых говорил Господь своим ученикам еще 2 тысячи лет назад. Но случается - как искра, мелькнет истина, потемнеет патиной подлинность древности. И тогда вдруг прозреешь - как, неужели раньше все вокруг было ТАКИМ???
Для меня подобным прозрением стали иконы, которые я увидел на страницах книги Александра Ярошевича ""Маці Божая Снежная" на Беларусі". Печальные, страдающие, любящие, укоряющие и обличающие глаза Богородицы смотрят со старинных образов, еще уцелевших в провинциальных белорусских костелах, но неизвестных, не пришедших на страницы современных учебников истории.
С Александром Адамовичем Ярошевичем мы знакомы довольно давно. Но встречаться приходилось всего несколько раз. Более двадцати лет Александр Адамович занимается ислледованием белорусского искусства эпохи барокко. Меня этот человек поразил тем, что казалось бы, знает каждую икону, каждый камень, каждое памятное место на нашей земле. По крайней мере, не было ни одного места, где я успел побывать или о котором читал, в отношении которого Александр Адмамович не сказал бы :"Знаю, был слышал, помню".
И вот один из плодов многолетнего труда искусствоведа и историка - книжка, которую я держу в руках. Она посвящена истории распространения и почитания на белоруских землях одного из наиболее чтимых католиками образов Божией матери - иконы Богородицы "Снежной" из римской базилики Санта-Мария Маджоре. Несмотря на маленький формат и скромный объем, в книге размещены прекрасные цветные иллюстрации редчайших икон с краткими описаниями комментарием.

Познакомился сегодня с человеком, о котором много слышал раньше, фотографии которого известны мне по многочисленным изданиям и сайтам в интернете.
Владимир Богданов - белорусский журналист со стажем, а по зову души - путешественик и фотограф. Несколько тысяч снимков памятников истории и архитектуры Беларуси - таков его творческий багаж. Несколько персональных выставок, поддержка интернет-проектов, имеющих целью создание наиболее полной базы данных по историческим местам Беларуси, сделали Богданова известным всем, кому небезразлична судьба Белой Руси.
Давней страстью Владимира Богданова многие годы остается Первая мировая война, вернее те ее события, которые происходили на территории современной Беларуси.
Совсем недавно он выпустил альбом "По следам Первой мировой войны в Беларуси. Сморгонский район". Более двух лет линия фронта проходила в непосредственной близости от белорусского местечка Сморгонь. С того времени здесь уцелело множество укреплений, следов коммуникаций, различных сооружений, военные кладбища. Все это, спустя столетие было зафотографировано, исследовано и описано Владимиром Богдановым.

Сайт Владимира Богданова можно посмотреть здесь: http://www.belarushistory.com/index.html

Ездить на велосипеде на большие расстояния непросто. Любой велотурист знает, как порой непросто крутить педали, какой выносливостью и сноровкой нужно обладать, чтобы проехать хотя бы несколько сотен километров по нашим, отнюдь не самым плохим дорогам. Вот и я – подошел сегодня к своему старому доброму байку, похлопал по нему ладонью и спросил себя: сколько же я проехал на нем в точности километров? Со всеми своими гордыми заметками о туристических подвигах, с изредка вспыхивающим желанием однодневных покатушек я накрутил за четыре года от силы пару с лишним тысяч километров. И то слава Богу. Кажется – огромный путь для человека, большую часть года сидящего за компьютером. Может быть, не совсем уж это и стыдно. А вот кто был самым крутым путешественником на велосипеде в истории человечества? Какой маршрут можно одолеть на самом удивительном транспорте, когда-либо придуманном человеком? И тут я вспомнил одно подзабытое детское впечатление.
Часть детства (до 12 летнего возраста) я прожил на Псковщине и в самом древнем городе Пскове. Очень любил приходить в псковский музей, где среди множества экспонатов всегда подолгу останавливался перед странным велосипедом, рядом с которым в витрине лежали компас, нож, ружье-винчестер, короткие лыжи и истрепанная книжка, покрытая печатями и записями. Эти предметы принадлежали человеку, которого можно без преувеличения назвать величайшим велосипедистом всех времен и народов – псковичу Глебу Травину. Вот какой рассказ о нем можно составить из нескольких заметок, размещенных в интернете.

Глеб Травин отправился в беспримерный в истории спорта велопробег после того, как в Пскове побывал голландский велосипедист. На подготовку к велопробегу ушло пять с половиной лет, на протяжении которых он исколесил всю псковщину и часть России.
10 октября 1928 года, когда Травину было всего 26 лет, из Петропавловска-Камчатского, где он некоторое время проработал электриком, готовясь к путешествию, велосипедист отправился до Владивостока на пароходе. Стартовав из Владивостока в зимние месяцы, Г. Травин пересек Дальний Восток, Сибирь, Среднюю Азию, Закавказье, Украину, Центральную и Северо-Западную часть России - всего 45 тысяч километров вдоль сухопутных границ СССР.
Пустыни Средней Азии пришлись как раз на самые знойные месяцы. Затем был Кавказ, в горах которого до сих пор было неспокойно. От Кавказа началась самая цивилизованная часть его маршрута. Сравнительно легко Глеб Леонтьевич пересек юго-запад России и достиг Мурманска. Казалось бы – за спиной уже 45 тысяч километров, цель достигнута, пора остановиться. Но из Мурманска Травин взял курс…в глубины Арктики.



У Травина до появления в Арктике был уже большой опыт езды на велосипеде зимой. Готовился он к путешествию среди снегов Камчатки. После старта пересек зимой Восточную Сибирь, Байкал, Западную Сибирь. В Карелии и Мурманской области проехал по многим замерзшим рекам и озерам. И к началу движения по Арктике он неплохо подготовил себя и свой велосипед. Но 18 тысяч километров, которые путешественник проехал по арктическим льдам, стали немыслимым подвигом силы воли, упорства и мужества. Полярники знают, что сделать это чрезвычайно трудно даже при нынешней освоенности арктических просторов. И вот в эту бескрайность и неизвестность ринулся человек, и этот человек — Глеб Травин.
Путь одинокого велосипедиста через Арктику, мыс Дежнева до Петропавловска-Камчатского по побережью и люду океана был самой фантастичной частью его путешествия. По велосипедной колее Травина на льду Северного Ледовитого океана только через несколько лет с трудом пробьет дорогу ледокол "Сибиряков", и все газеты мира будут трубить о беспримерном мужестве членов экспедиции О. Шмидта. К тому времени Глеб Леонтьевич уже возьмет обет молчания и никто даже не будет подозревать, что этот скромный человек, простой рабочий, сумел совершить такое.
Все было на пути Травина: тонул с велосипедом, примерзал ко льду, дрейфовал на льдине, голодал, сильно обморозился, сам себе вынужден был ампутировать два пальца на ногах, чтобы избежать гангрены, сражался с белыми медведями...
Сейчас, уже много лет спустя, удалось узнать, что в Арктике судьбу Травина решала не только жестокая природа. Недовольны были его появлением в тундре и шаманы. «Едет на железном олене, за железные рога держится,— говорили они,— не к добру это!» Но связываться с путешественником (впрочем, так же как и в Средней Азии) не решались. Всех пугал «железный олень». Шаманы Большеземельской тундры даже объявили: «Дьявол пошлет мор на оленя, и промысел будет плохой, если человек на железном олене погибнет в их тундре».



Мир узнает о его подвиге благодаря случайности. Один из полярников расскажет о походе Травина французскому журналисту и тот покажет себя достойным последователем Дюма-отца. Через несколько месяцев на Западе выйдет его книга "Человек с железным оленем", полная вымыслов, никогда не бывавших приключений и несообразностей, в роде "оленеводы из Киева" и "любимый музыкальный инструмент у якутов - нарты". Любопытно, что А. Харитановский, не подозревавший о существовании книги своего французского коллеги, свою правдивую историю о походе Травина назвал так же - "Человек с железным оленем". Оба автора не знали, что железным был не велосипед, а человек.
Бросалась в глаза одна странность - у героя отсутствовали путевые дневники и фотографии, хотя было известно, что в его рюкзаке была "лейка". Более того, Травин не любил рассказывать о своем легендарном путешествии, старательно избегал журналистов и настороженно встретил выход книги о самом себе.
Уже после выхода в 1959 году книги ее автор получил подробное письмо от С. Барашкина. Ко времени встречи с Травиным он исполнял обязанности заведующего факторией в Таймырской тундре.
"С волосами ниже плеч (Травин дал обет не стричь волосы до конца путешествия), бородатый, со шрамами ознобов на лице, с негнущимися руками, едва переступая ногами, на которых он сам обрезал обмороженные пальцы, Травин предстал в моим воображении живым Амундсеном. Он гостил у меня всего три дня... Сколько рассказов! У него был портативный альбом, где росписями и печатями заверены населенные пункты, в которых он побывал. На теле у путешественника был надет пояс с медными буквами: "Глеб Леонтьевич Травин". Как он говорил, это для того, чтобы в случае гибели легче было его опознать.
Ни нытья, ни жалоб, ни бахвальства. С собой взял только сотню патронов. Потрясла его идеальная честность. Как я предлагал ему домчать его на оленях хоть до самой Дудинки или любого другого пункта на его маршруте. Как я упрашивал его взять хотя бы пару оленей. Все было тщетно. Даже не отдохнув как следует, не залечив ознобов, он пристегнул рюкзак и уехал, выбрав короткий, но трудный путь через горы".
Люди, встреченные Травиным в пути, сохранили даже несколько страничек из забытой им записной книжки. "Мое предположение о том, что как ни сурова зима в прибрежных арктических льдах, жизнь там не полностью замирает, подтвердилось. От сильных морозов во льду образуются трещины. Я наловчился ловить в них рыбу крючком из велосипедной спицы. На день мне хватает две рыбины. Одну я съедаю свежей, вторую - мороженной, как строганину... Кроме рыбы в мое меню входит сырое мясо..."
И в конце листка: "Я выживаю, потому что не борюсь с природой, а стараюсь жить по ее законам".
По рассказам самого Травина, главным препятствием на пути был глубокий снег. И тут он экспериментировал — ставил велосипед на лыжи. Травин сетовал: на глубоком снегу с трудом удавалось сделать 10—15 километров в день. Иногда приходилось самому вставать на лыжи, а велосипед тащить на своей лыжной установке.
Чтобы сохранить на морозе упругость велосипедных камер, Травин подкачивал в них глицерин.
Серьезным препятствием были и полыньи. Он преодолевал их... вплавь. (Температура соленой морской воды в Арктике зимой достигает минус двух градусов по Цельсию) Это под силу было только такому человеку, как Травин. Но сохранился его рассказ о том, что он продумывал, как сделать велосипед плавучим: «Если, например, укрепить между рамой достаточной величины прорезиненный баллон, надуваемый при надобности, и приспособить к заднему колесу гребные лопасти, то можно было бы справиться с полыньями...»
Короткие дневные переходы больше всего расстраивали Травина, поэтому, «...дотянув до Печоры, он решил идти к Югорскому Шару напрямик, морем, чтобы избавиться от снега. Чем дальше от берега, тем меньше снега. Морские ветры уносят снег со льда или превращают его в твердый «убой». Бросив ненужные лыжи, Травин поехал по льду. В первое время он делал до 75 километров, выдерживая направление по компасу, несмотря на снегопад и плохую видимость».
24 октября 1931 года Глеб Травин снова прибыл в Авачинскую бухту и в его паспорте появилась последняя печать аналогичная первой. Все путешествие заняло три года. На циклометре его велосипеда стояла цифра 85 тысяч километров, то есть путешественник как бы два с лишним раза обогнул земной шар по экватору! А ведь Травин проделал этот путь в 30-х годах в основном по бездорожью.
В разные годы велотуристы пытались отдельными маршрутами проехать по пути Глеба Травина, целиком повторить маршрут никто не смог. Павел Конюхов из Находки - единственный человек, кому удалось повторить маршрут Глеба Травина вдоль Северного Ледовитого океана, однако не сразу, а в три этапа.

Книгу А. Харитоновского "Человек с железным оленем" можно скачать здесь:
http://www.nashkray.kiev.ua/books/haritan/haritan.htm

Другие ссылки по теме:
http://www.progressor.ru/outdoor/vylogen/Travin.htm

http://www.nashkray.kiev.ua/tur/v_sv_travin.htm

http://fotoplenka.ru/users/norway/19121/

Вчера вечером вдруг испытал острую потребность почитать Стругацких. Вот так внезапно вспомнилась читанная больше 10 лет назад повесть "Пикник на обочине", вспомнился фильм Тарковского, новая компьютерная игра (надо будет попробовать пройти на досуге:):) и в целом настроение остановилось на отметке "почитать книжку в одиночестве под дождь за окном". Так я и сделал. Скачал из нета "Пикник на обочине", залил в Нокию и прочитал залпом.
Хочу сказать, что я получил огромную порцию удовольствия. "Пикник на обочине" - не просто качественная, добротно скроенная и сюжетно и стилистически проза. Это произведение со смыслом. Не могу назвать авторов, пишущих подобное в наши дни. Стругацкие не зря стали символом целой "советской" эпохи. Каждая страница пропитана тем тонким ароматом хипповых 80-х, который ещё ощущались в дни моей "подростковости". Сейчас уже иное время, но те вопросы нравственного, духовного, этического характера, которых касаются в своих произведениях братья Стругацкие, останутся актуальными навсегда. Одним словом - прочёл я хорошую книжку и немного разгрузился после работы! :):

Суханова Н.А. Цветущая ветка сакуры. История Православной Церкви в Японии. М; 2003


Дипломная работа выпускницы факультета журналистики Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. Небольшая по объёму, но очень содержательная книжка. Я давал её читать одному минскому отаку, совершенно далёкому от православной веры. Он прочёл с огромным интересом и был весьма доволен тем, что узнал об истории Японской Православной Церкви.
Автор рассматривает разные периоды существования православия в Японии. Начинается книга с описания деятельности русской духовной миссии в Хакодате и Токио. Отдельные главы посвящены личности о. Николая (Касаткина), непростому отношению к Японской Православной Церкви накануне и во время русско-японской войны.
Вторая часть книги рассказывает о состоянии Японской Православной Церкви в период между революцией в России и концом Второй мировой войны.
Третья часть посвящена периоду после 1945 г. вплоть до новейшего времени.

Всегда очень радуюсь новым книгам на белорусском, которые попадают мне в руки. "Вавилонская библиотека" - сборник великолепно выполненных переводов на белорусский язык новелл таких известных зарубежных авторов, как О. Генри, Герман Гессе, Ивлин Во, Борис Виан и др. Название сборнику дал рассказ Хорхе Луиса Борхеса. Особенно понравился перевод на белорусский язык отрывка из цикла "Коричные лавки" польского писателя довоенного периода Бруно Шульца. Я читал Шульца в оригинале и в русском переводе. Очень сложный и красивый язык. Должен сказать, что белорусский перевод удался!
Все собранные в сборнике произведения объединены тем, что в разное время публиковались в газете "наша Нива".

Вчера, мотаясь по Минску между типографией и издательством (сдача в печать тиража – дело хлопотное) неожиданно увидел в метро знакомый профиль. Суровое, «пиратское» выражение бородатого лица, кожаный саквояж на плече, блокнот в руках. Да, это был именно он – писатель, поэт, историк Владимир Орлов. Его взгляд скользнул по мне, не задержавшись. И немудрено – общались мы с ним лишь однажды, и было это 9 лет тому назад в Бресте. Время изменило лица, добавило седины и морщин, но книги Орлова, проникнутые любовью к Беларуси, как старое вино, лишь приобрели ту крепость хорошей прозы, которая не даёт оторваться от чтения до последней страницы.
Владимир Орлов приезжал тогда на встречу со студентами и преподавателями Брестского государственного университета и я, вместе с поэтессой Аленой Игнатюк, был ведущим его творческого вечера. Вспоминаю принципиальные, в чём-то резкие, вызывавшие даже неприятие и споры суждения писателя, его рассказ о своем творческом становлении, переосмыслении белорусской истории, культуры.
«Моё детство смеялось и плакало на древних полоцких улочках, но про поиски старинных кладов и подземных ходов, что ведут от полоцких храмов на другой берег Двины, про испытания смелости на узеньком карнизе вокруг купола Богоявленского собора, про злодейски взорванный на наших детских глазах собор святого Стефана, про нашу 1-ю полоцкую школу, про первую любовь и первую измену лучше прочитать в моих книгах» - говорит писатель.
«Habent sua fata libelli. И книги имеют свою судьбу», - говорили древние римляне. Книги Владимира Орлова это книги очень непростой судьбы. Им сопутствовал и громкий успех, и аресты тиражей по доносу в администрацию президента (как о разжигающих национальную рознь между братскими народами русских и белорусов). Немудрено, ведь позиция Владимира Орлова, как историка – полное неприятие официальной историографической версии «западно-русизма», яростный протест против фальсификации, искажения и замалчивания фактов. Это книги националиста, страдающего от неуслышанности, непонятости, безразличия народа к своим корням. И одновременно – это проза высочайшей пробы, спокойно и красиво написанная, отточенная, захватывающая с первой строчки.
На моей книжной полке стоит книга рассказов Владимира Орлова «Рандеву на манёврах», на которой автор написал: «Шаноўнаму спадару Віктару з пажаданнямі шчаслівых рандэву з Кліа”. За прошедшие годы у меня было немало счастливых встреч с Историей, многие из которых были бы невозможными без знакомства с прозой этого интересного белорусского автора.

Николай-До
святитель Николай Японский Краткое жизнеописание Выдержки из дневников СПб; Библиополис 2001


Автор одного из жизнеописаний святителя Николая Японского, А. Платонова писала: «Знать о нем возможно более подробно – долг всякого русского человека, потому, что такие люди, как архиепископ Николай – гордость и украшение своей страны».
Святитель Николай (Касаткин), молодым иеромонахом приехавший в Японию и возглавивший русскую духовную миссию в этой стране, отдал делу проповеди христианства всю свою жизнь. Книга посвящена его непростой судьбе, трудам проповедника и переводчика, любви к Японии, которую владыка пронёс через всю жизнь.
Об этом человеке ходили легенды. Говорили, будто он – сын японца, бежавшего от преследований правительства и женившегося на русской. Протоиерей И. Восторгов, посетивший Японию, вспоминал: « Не было человека в Японии, после императора, который пользовался бы в стране такой известностью. В столице Японии можно было не спрашивать, где русская духовная миссия, достаточно было сказать одно слово «Николай», и буквально каждый рикша сразу знал, куда нужно было доставить гостя миссии. И православный храм назывался «Николай», и место миссии тоже «Николай», даже само православие называлось «Николай»».
В 1970 г. архиепископ Николай (Касаткин) был канонизирован Русской Православной Церковью, так что по сути дела, эта книга является наиболее полным сборником материалов для составления его жития.

Как-то увлёк меня Перес-Риверте. Я с удивлением обнаружил, что это, пожалуй. тот автор, который хорошо читается в метро с экрана КПК - несколько его книг уже прочитал таким образом. Он вообще-то мастер беллетрист, это однозначно. Прекрасные романы, очень увлекательные. Но некоторые книги Перес-Риверте стоят особняком от его беллетристических вещей, хотя тоже наполнены экшеном. Закончил читать "Территоирию команчей". Это книга о военных журналистах, очень правдивая и жесткая, о войне в Югославии. Вот фрагмент оригинальной аннотации:

"Для военного журналиста "территория команчей" - место, где инстинкт подсказывает дать задний ход. Место, где дороги безлюдны, а вместо домов обгоревшие развалины. Где всегда сумерки, и, плотно прижавшиськ стене, ты пробираешься туда, где стреляют, и слышишь, как битое стекло хрустит у тебя под ногами. Территория команчей - место, где тебя постоянно держат на прицеле снайперских винтовок..."

Предпринимаю попытку краткого обзора книг и материалов, из которых можно узнать о истории православия в Японии и Японской Православной Церкви.

Бесстремянная Г.Е. Христианство и Библия в Японии (в 2 книгах)М;2006


Исследование, посвященное проникновению христианства в Японию и переводам Библии на японский язык. Очень доступно и интересно написанная книга. Автор начинает свой рассказ с истории написания и переводов Библии на славянский, русский и английский языки. Очень кратко и доступно приводится обзор истории Японии и попыток проповеди христианства в ней католиками и протестантами. Масса интереснейшей информации (одно описание диспутов между католиками и буддистами в замке Нобунага чего стоит!).
А вот как, оказывается, была открыта первая в России японская школа: в 1702 г. Пётр 1 встретился с потерпевшим в 1695 г. кораблекрушение на Камчатке осакским купцом Дэмбеем. Дэмбей был обнаружен у камчадалов первооткрывателем Камчатки казачьим пятидесятником Атласовым. Пётр подробно расспросил Дэмбея о его родине, вере, языке и издал указ об открытии при Петербургской морской школе школы японского языка, в которой и стал преподавать Дэмбей, которому помогал еще один заброшенный судьбой в Россию японец – Санима. Японская школа в Петербурге стала первой не только в России, но и во всем мире!
Так появилась та ниточка, которая связала Россию и Японию. Автор пишет о тех японцах, которые первыми приехали в Россию и приняли крещение в православную веру, о плавании фрегата «Паллада» и установлении дипломатических отношений между двумя странами. Но особое внимание в книге уделено двум личностям – святителю Николаю (Касаткину) и его ученику и сподвижнику Павлу Накаи Цугумаро. Именно Цугумаро на протяжении более 30 лет занимался переводом Священного писания и православных богослужебных книг на японский язык.
Накаи Цугумаро родился в Осака 11 июня 1885 г. Отец Накаи был преподавателем конфуцианской школы «Кайтокудо». Именно здесь юный Цугумаро приобрел знания в области японского языка, литературы. философии и каллиграфии.
В возрасте 25 лет Цугумаро принял крещение и получил христианское имя Павел. Он поверил в Христа всем сердцем, стал проповедовать. Его заметил епископ Николай (Касаткин) и сделал своим помощником. Накаи переехал в Токио и всю свою оставшуюся жизнь был бессменным помощником владыки, продолжив переводы даже после его смерти.
И святитель Николай и Павел Цугумаро всю жизнь вели дневники. Автор приводит цитаты и анализирует многие записи, дающие нам уникальную возможность увидеть глазами японца все лингвистические и богословские трудности, с которыми сталкивались переводчики.
В своей книге Г. Бесстремянная касается проблем перевода Библии на японский язык, рассматривает переводы Псалтири, Требника, Служебника, Октоиха, Паремийника, Ирмология и других книг. Вторая книга монографии представляет собой церковнославяно-японский православный словарь.
Здорово, что эта книжка, не смотря на специфичность темы, написана так, что ее интересно читать даже неспециалисту. Однозначно, работа эта заслуживает внимания со стороны всех, кого интересует история православия в Японии и японский язык.

Юрий Павлович Одарченко (1903-1960) – один из самых своеобразных поэтов эмиграции. Его стихи вызывали у современников уважение, смешанное с недоумением. Так, Юрий Иваск, характеризуя единственный прижизненный сборник поэта «Денёк», лишь отметил наличие в творчестве Одарченко «странно-добродушного садизма», и резюмировал: «Одарченко… весь ещё в будущем, и судить о его даре преждевременно». Поэту тогда было уже 47 лет. Стихи Одарченко – стихи человека, которому нечем дышать, и он подтвердил это своей смертью. У такого поэта не может быть много почитателей, но знать его нужно. Потому что без этого парижского художника по тканям наша поэзия была бы немного беднее.


Как прекрасны слова:
Листопад, листопад, листопады!
Сколько рифм на слова:
Водопад, водопад, водопады!
Я расставлю слова
В наилучшем и строгом порядке
Это будут слова,
От которых бегут без оглядки.


* * *

Мышь без оглядки от кошки бежит.
Волка убьют на охоте.
Птица по синему небу летит —
Платят за птицу по счёту.
Ясно. Все ясно. Но вот человек,
Если повеситься сам не сумеет,
Значит на старости лет заболеет,
Станет любимцем соседних аптек,
Так ли уж гордо звучит — Человек?


* * *

Той дорогой, которой иду,
Я, наверное, в ад попаду.

Но оттуда по шёлковой лесенке,
Напевая весёлые песенки,
Я обратно на землю вернусь
И на крыше в кота воплощусь.

Буду жить я у девочки маленькой
В ее розовой чистенькой спаленке.
Буду нежно мурлыкать опять —
Но о чём, никому не понять.


* * *

На маятнике стрелок нет,
А циферблат завешен шторой,
Но знаю я, что скоро, скоро
Свой нерешительный ответ
Я дам за много, много лет.
Тик-так, тик-так... Так это мерно,
Так безразличны тень и свет,
Что, может быть, почти наверно,
Тик-так и будет мой ответ...
Теперь, сегодня, скоро, скоро,
Когда мой маленький портрет
Завесит ангел чёрной шторой.


* * *

Все звёзды созданы для маленькой земли,
Сплетаются в созвездия они,
И с неба падают — для маленькой земли.
Лишь только для того, чтоб малое дитя,
С душою чистой, на небо глядя,
Могло сказать: как это хорошо!
Уже во сне: как это хорошо!

Бывает так, что книга попадает в руки случайно. Но в ней находишь то, что искал. Оказывается – искал не там, где нужно. Так произошло и у меня с книгой мемуаров Михаила Аполлинариевича Бутенева «История старой русской дворянской семьи». Вышедшая уже давно, в 2002 г. в Москве, книга эта преспокойно лежала себе в магазине нашего издательства, и я ходил мимо нее тысячи раз, прежде чем эта серая обложка каким-то образом привлекла мое внимание. И только тогда я понял, что эти удивительные, полные неподдельной интеллигентности и грусти по ушедшим временам воспоминания посвящены белорусскому роду Хрептовичей – Бутеневых и местечку Щорсы на ногвогрудчине, где я бывал неоднократно во время велосипедных путешествий.
Отыскал я и свою старую заметку о Щорсах. Перевожу ее с белорусского для большей доступности. Оставлю только слово "стародрук" - старопечатная книга.

Всего за 30 км. на восток от Новогрудка, на берегу Немана, рядом с живописной Налибокской пущей находится деревня Щорсы. В центре деревни стоит церковь св. Дмитрия Солунского. Казалось бы, обычный приход, практически ничем не примечательный, с неспешной провинциальной жизнью. Но обратившись к истории, мы с удивлением увидим, что в давние времена маленькие Щорсы были значительным культурным центром, влиявшим на жизнь новогрудчины.
Местечко Щорсы известно с XV столетия. Его владельцем был древний род белорусских дворян Хрептовичей. Известно, что Ян Хрептович еще в 1413 году получил герб, а в 1641 г. сейм Речи Посполитой присвоил Хрептовичам графский титул. Останки первых Хрептовичей, от начала бывших православным родом, почивали в церкви свв. Бориса и Глеба в Новогрудке.
Многочисленные поколения Хрептовичей отстраивали родовую усадьбу. Наибольшего расцвета Щорсы достигли в конце XVIII столетия. Обустройством усадьбы занялся Иоахим Литавор Хрептович (1729 – 1812), последний канцлер Великого Княжества Литовского. Он получил прекрасное образование в Вильне и Берлине, был создателем Комиссии народного образования, членом Товарищества приятелей наук, автором стихов и научных работ. При Иоакиме Хрептовиче в Щорсах был построен новый каменный дворец, заложен парк с более чем 200 породами растений.
Не оставались Хрептовичи ранодушными и к духовной жизни. В Щорсах с давнего времени существовала деревянная православная церковь. В 1776 г. на пожертвовавание Хрептовича была построена новая каменная церковь. Сначала приход был униатским, а после ликвидации унии присоединен к Православной Церкви. Храм продолжал действовать и в 1920-30 гг. и во время войны. Закрыли его только в 1962 г. Здание было повреждено, но уцелело. В 1988 г. жители Щорсов предприняли попытку получить разрешение открыть старую церковь, но при этом выяснилось, что ее даже нет в списках экзархата... Сегодня храм отреставрирован.
Главным увлечением Хрептовича были книги. Последний канцлер ВКЛ вошел в историю, как основатель крупнейшей частной библиотеки на Беларуси. Он привозил книги из своих путешествий по Франции, Германии, Голландии, Польше, покупал старадруки в закрытых русским правительством католических монастырях, приобрел часть Варшавской публичной библиотеки епископа Залусского, часть знаменитой библиотеки Иосифа Империали в Риме. Будучи настоящим патриотом родины, Хрептович интересовался прошлым отечества, собирал оригиналы и копии старинных документов. Щорсовский архив содержал более 150 томов источников по истории Речи Посполитой.
Весь верхний этаж дворца в Щорсах представлял собой специально оборудованное помещение библиотеки. В ней насчитывалось около 20 тысяч единиц хранения, в том числе ценнейших стародруков XV – XVII ст.ст. Рядом размещалось собрание художественных ценностей, который с большим вкусом и настоящим талантом коллекционера Храптович собирал на протяжении всей жизни.
Усадьба в Щорсах в начале XIX ст. была одним из культурных центров Беларуси. Сюда приезжал последний король Речи Посполитой Станислав Август Понятовский – заядлый библиофил, тут работали многие ученые, краеведы, поэты. Среди них – астроном Михаил Почобут, историки Игнат Данилович, Иоахим Лелевель, поэты Адам Мицкевич и Владислав Сырокомля. Именно в Щорсах Мицкевич написал свой знаменитый сонет «Dо Niemna». Долгое время библиотекарем здесь работал белорусский поэт Ян Чечот.
Сын Иоахима Хрептовича – Адам, инспектор школ Виленского университета, так же, как отец – завзятый любитель книги, не оставив потомства, завещал библиотеку первому университету, который будет открыт в Беларуси. Имение перешло к Михаилу Хрептовичу – русскому дипломату в Италии.
Новый хозяин любил Щорсы, где бывал редко, но ничего не смыслил в ведении хозяйства. ПО совету министра сельского хозяйства Саксонии он отдал Щорсы в аренду Фердинанду Фишеру, который довел имение фактически до нищеты.
В 1892 г. Род Хрептовичей угас. Наследниками графской усадьбы стали родственники Хрептовичей – братья Хрептовичи-Бутеневы. В 90-х годах они приводят в порядок библиотеку, по их приглашению петербургский ученый С. Пташицкий делает ее опись.
В 1913 г. Константин Хрептович-Бутенев передал книжное собрание на временное хранение в библиотеку киевского университета, где им мог пользоваться широкий ученый мир. Условием была договоренность о возвращении библиотеки на Беларусь после открытия там университета. Значительная часть книг (около 3 тысяч) а так же музей остались в Щорсах, где погибли во время 1 мировой войны.
В скором времени после создания Белорусского государственного университета, в 1924 г. Нарком образования БССР обратился к украинской стороне с просьбой о возврате библиотеки, на что получил согласие. Однако по неизвестным причинам передача фондов не состоялась. Не вернули библиотеку и по сегодняшний день.

Читаю весьма любопытную книгу. Нашел на нее вот такую рецензию:

Евгения Лягушина
Амос Тутуола, "Путешествие в город мертвых"


Об Амосе Тутуола (Тутуоле?) известно мало, но зато вещи очень утешительные для начинающих и амбициозных писателей: икона нигерийской литературы с трудом читал, а писать и вообще толком не умел. Что нисколько не помешало ему написать основополагающий труд "Путешествие в город мертвых" и "Моя жизнь в лесу духов".
Я сразу остановлюсь на второй части, потому что она более концептуальна, что ли.
Если в "Путешествии... " главный герой, кем, очевидно, является автор (трудно усомниться в том, что эта книга - результат опытов, облеченных в литературную форму, а не художественный вымысел), итак, герой начал сильно горевать, когда его личный винарь свалился с пальмы и умер, соответственно вино делать стало больше некому, поэтому Тутуола отважно направляеся в город мертвых, чтобы его оттуда эвакуировать и опять наслаждаться обществом винаря, а в основном - его обращением с продуктами брожения ягод и трав. Ну и, понятно, проходит через все круги дантовского ада, если по-европейски; миры Бардо, в тибесткой традиии; или просто попадает в не-жизненное пространство, это по ихнему, по-нигерийски.
В общем, я к чему веду - здесь присутствует мотивация, поэтому нарратив как бы структурирован, у него есть точка опоры. Это интересно, но не ново.
Во второй же части, где про жизнь в лесу духов, имеет место явно психоделический опыт заброшенности в пограничное пространство помимо воли, или просто попадалово, если так кому-то понятнее. Герой не знает, где он окажется в каждую следующую минуту, он не властен над траекторией своих передвижений, а просто ждет, когда закончится трип. Собственно, выжить ему помогает ирония, самоанализ (между прочим, нигерийцы владеют психикой на порядок лучше европеоидов) и хорошая ориентировка на волшебной местности.
Натурально может рассматриваться как мануал.
По поводу тона, атмосферы и самого стиля многосерийного описания: дремучий мифологический эпос с развернутыми комментариями и, что самое на мой взгляд интересное, сочетанием отсутствия цивилизации (представляете - Нигерия) с high-tech'ом.
Пример: очень яркий персонаж, Телерукая Духева, сует главному герою в лицо гноящиеся руки, уже перешедшие в раздел культей, и убеждает его в необходимости их десять лет вылизывать, чтобы возвратить в стан нормальных частей тела. Герой, ясное дело, вежливо отказывается, но духева слегка мутирует и обращает ладони с вживленными мониторами к солнцу. А там в риал-тайме транляция мазерленда потерявшегося в лесных реальностях Тутуолы ... Приходится ему соглашаться, потому что очень хочется back. Но Тутуола умный, Тутуола решает вопрос так, чтобы всем было удобно. В общем, не лижет ничего в конце концов.
Но это я заморочилась с пересказом, естественно, надо читать самим, поэтому не привожу цитат, хотя очень хочется.

Читайте, читайте вообще и в частности - вот мой вам совет. Тогда получается балансировать на грани плюс-минус три тысячи лет, на стыке цивилизаций, как эта самая Тутуола.

С Юрием Аркадиевичем Татариновым мне довелось познакомиться и несколько раз пообщаться. Даже обговаривался проект подготовки его книги в нашем издательстве. Садовод-фанат (на визитке у него написано просто: «Юрий Аркадиевич. Садовод»), одиночка, путешественник. В общем – человек, отличающийся своеобразием личности, что, в сущности, зачастую и делает обычного садовода писателем.
Книги Татаринова привлекли меня тем, что он, так же, как и я любит ездить по Беларуси. Только наездил он в десятки раз больше моего. И немудрено – его «путевые заметки» датируются начиная с 1970 - х годов. Это именно путевые заметки, в которых автор рассказывает о том, что он видит своими глазами, оценивает со своей точки зрения. А говорит он о Беларуси языком простого человека, не историка, не ученого, а туриста, причем, на мой взгляд, туриста «советского». Что-то увидел, что-то прочитал, обрадовался, удивился и поехал дальше. Именно поэтому в книгах Татаринова много неточностей и пробелов. Но этот недостаток компенсируется оригинальностью авторского стиля и непосредственностью изложения. Я не могу назвать книги Ю.Г. Татаринова серьезными путеводителями. Но порекомендую, ведь после таких книг очень хочется вскочить на велосипед и отправиться в путешествие.

Ди Браун "Схороните мое сердце у Вундед-Ни История американского запада, рассказанная индейцами". М; Прогресс 1984

Эту книгу стоит прочитать тем, кто знает историю американских индейцев по многочисленным вестернам и романам Фенимора Купера. Даже в книгах по истории и этнографии Америки трудно найти рассказ о событиях, описанных в книге Ди Брауна. Эта книга писалась в конце 60-х, во время хиппи. Вокруг автора звучала музыка "Doors" и "Jeffersone airplane", ходили люди, обвешанные цветами и пацификами. Это было время подъема интереса к прошлому Америки, к истории индейских племен, уничтоженных колонизаторами. Ди Браун, профессор факультета библиотечного дела в Иллинойсе, посвятил свою жизнь работе в архивах в поисках документальных свидетельств о истории истребления американских индейцев. На страницах его книи перед нами предстает подлинная индейская история в самый ее трагический, жуткий момент, когда во второй половине XIXв. начался "индиан ремувел" - "индейское перемещение" - самая безжалостная садия переселения индейцев в резервации, проводимая США в 1860-1890-е годы. Книга страшная.В ней описано, как был уничтожен целый народ. Просто уничтожен - это действительно так. Читая книгу Ди Брауна, начинаешь ужасаться современности - ведь все повторяется: вначале мы уничтожили индейцев и бизонов, теперь уничтожаем мусульман и всех инакомыслящих, попутно уничтожая всю природу, растения и животных, культуру и самобытность всего и вся...

"Иногда бывает, что исчезают из истории города: разрушаются захватчиками, вымирают в результате эпидемий, поглощаются джунглями или пустыней. Намного реже, но случается, что исчезают государства. Не в глубине тысячелетий и отнюдь не где-то в джунглях или пустыне, а в самом центре Европы, в результате усилий сначала царских, а затем советских идеологов "исчезла" целая империя - "Великое Княжество Литовское (ВКЛ), государство простиравшееся от Балтийского до Черного моря, в XV веке занимавшего площадь без малого миллион квадратных километров. ВКЛ было многонациональным и многоконфессиональным государством, но абсолютное большинство его жителей были славянами: предки современных белорусов, значительной части украинцев и россиян. Как же получилось, что в сознании современного человека слово "Литва" ассоциируется с маленьким и совсем не славянским государством?"

Такими словами начинается книга Игоря Литвина "Затеряный мир. Малоизвестные страницы белорусской истории". Книга неоднозначная, расчитанная, на мой взгляд, на читателя, уже избалованного разными историческими теориями. Многое в ней я подверг бы критике. Тем не менее, рекомендую эту книгу российским читателям, интересующимся Беларусью.

http://litvin.org/

В колонках играет - Пикник "Чужое кино"

Всегда радостно открывать для себя что-нибудь из современной белорусской литературы. Вопреки сем законам развития она парадоксально перепрыгнула из периода классицизма, (когда по-белорусски писали романы о партизанах, деревне, природе) в период постмодернизма. Современные белорусские авторы еще только начинают искать свои творческие формы, и это тот процесс, который мы уже не увидим в большинстве стран мира. В Беларуси фактически нет традиции литературной критики. Посему - творите все, что угодно, господа постмодернисты. Так и роман "Імя Грушы" гомельского автора Сергея Балахонова, который я начал читать. Приведу с небольшими сокращениями аннотацию к этой книге в переводе на русский язык:
"Тексты воссоздают белорусскую историю XIX - XX в.в. с многослойным постмодернистическим наполнением. Автор, через нити интригующей художественной паутины предлагает читателям выразительный и насыщенный нератив белорусскости, посылает сформулированное идейно - художественое послание."
О чем роман, из аннотации понять невозможно. Я его тоже еще не дочитал. Могу сказать одно: эта книга - исторический роман, навеянный многими раздумьями и впечатлениями от хороших книг и одновременно - это декадентская забава автора, не получавшего по рогам от злого и эрудированного критика. Но критикам, пожалуй, стоит обратить внимание на книгу спадара Балахонова. Я ее тоже собираюсь дочитать. Все-таки по-белорусски написано!