Кинопробы.

Это только в кино можно бежать за машиной, почти обгоняя на скорости 60 км/ч или же ещё больше и протягивать руки, чтобы, дотянувшись до того, кого увозят как минимум навечно, коснуться кончиков пальцев, а затем, не удержавшись, сорваться и рухнуть на землю, глотая злые перцовые слёзы.
Рухнуть, но, заметьте, при этом не получить даже синяка.
Что примечательно и должно приниматься к сведению, падать лучше всего в грязь или в воду. Все эффекты, связанные с водой, на экране смотрятся очень впечатляюще.
Если же при этом ещё и дождь идёт, то получается даже вдвое драматичнее.
Герой, лежащий на дороге, ловящий губами холодные капли «небесных слёз». Пошло, пафосно, но многих впечатляет.
Рядом пляшут брызги от тяжёлых капель, вдребезги разбивающихся о землю. А если ещё и машина мимо проедет, так вообще – хоть стой, хоть падай, потому что брызги, дождь в свете фар, это дамы и господа, охуеть как красиво.
Мне, честно говоря, не повезло. Падать пришлось не в воду, даже не на асфальт, а на каменистую просёлочную дорогу, проезжая по которой люди по обыкновению вываливаются из ботинок и глотают окурки, подпрыгнув на очередном ухабе.
Так что, красиво пострадать не получилось.
На дороге особенно не полежишь, потому что камни впиваются в позвоночник и ту часть тела, которая пониже спины, да и машины всё-таки ходят.
Слёз у меня нет.
Поплакать, роняя их в дорожную пыль, не получилось.
Как там? Boys don’t cry, чёрт его дери!
Оставалось только глотать эту самую пыль и слушать – не пройдёт ли какая-нибудь машина. Желательно, что бы хорошая. Никогда не хотелось умереть под колёсами «запора», это как-то позорно и вообще не круто.
Нет, не то чтобы мне особенно хотелось стать блинчиком или же весёлой яичницей-глазуньей с натюрмортом из собственных давленных внутренностей, но попутку ловить нужно.
Надо! Надо? Надо…
Солнце.
Солнце палит безжалостно. Солнце – ржавый, поцарапанный поднос в небе цвета медного купороса.
Ссадины горят, болят какой-то звенящей болью и кажется, что если прислушаться, можно услышать этот тихий, натужный звон, режущий ухо.
Полынь.
Полынь растёт. Полынь – высокие метёлки в два человеческих роста с трепещущими на ветру листьями.
Ветер.
Ветер несёт пыль.
Пыль.
Пыль дорожная несёт килогерцы неслышимых человеческому уху звуков: пустых дорожных разговоров, дорожных же слёз и матов. Пыль несёт полынную горечь, смешавшуюся пыльцу тысяч растений, сухую соль моря и ржавое железо крови.
Часть пыли оседает на моих подсыхающих и уже покрывшихся симпатичной коркой ссадинах, выглядывающих из разодранных джинсов, а часть, осев, снова поднимается в воздух, прихватив с собой частицы ещё и моей крови, вплетая их в общий ковёр звуков и запахов.
В древности алхимики пытались выпарить железо из крови. В моей железа мало. А, может быть, и нет совсем.
Но даже если и есть, то совсем немного. Оно изъедено ржавчиной и сыпется ржаными хлопьями при малейшем движении.
Ржавый железный остов с желейной кровью – это я.
Я пахну пылью и беспомощностью. Мои глаза не открываются из-за набившегося в них при падении песка. Ресницы слиплись.
Честно говоря, слёзы бы оказались тут очень кстати. Но чего нет, того нет.
Всё у меня извечно через задницу.
Красиво падать не умею, в красивые ситуации не попадаю, красиво сдохнуть
не могу – страшно.
Страх – поляризатор человеческой жизни. Им определяется всё. Всю жизнь человек мечется между двумя полюсами с выкрашенными в синий и красный, с надписями: «Страшно» и «Не очень».
Сейчас мне страшно, потому что при падении мои рёбра опасно хрустнули, а мне приходилось слышать истории о том, как осколки чьих-то рёбер пробили чьи-то лёгкие.
Мне страшно, потому что где-то, уже у въезда в очередной портовый городишко, чёрная «Ауди», подпрыгивая на колдобинах, добросовестно сжигая бензин, жрёт километр за километром, а на заднем сидении угрюмо сидишь ты. А за рулём твой молчаливый брат, который отбил мне сегодня поутру почки и оставил фонарь под глазом и полное отсутствие тебя.
Ты там.
А я здесь. Мне страшно.
Но это ничего. Страх я, конечно, не преодолею – силы не те, но загнать его поглубже, в район желудка, где он смёрзнется ледяным комком и будет при ходьбе, попрыгивая, больно бить в диафрагму, я могу.
Машина.
Хрустят под колёсами мелкие камушки, вьётся пыльный хвост за серебристым краем багажника.
Остановилась за метр от меня. Водитель вышел – злой. Костюм дорогой, ботинки начищены. Очень злой. Спешил, наверное, куда-то.
Здравствуйте, я ваша тётя.
Нет я, не тётя. И даже не дядя.
- Чего это я разлёгся?
Осторожно, чтобы он не заметил, передвинуть руку.
- Нет, я не пьяный. Я больной.
Хм, приятная тяжесть. Глупо, но люди с оружием, даже не умея им владеть, чувствуют себя увереннее.
- Почему? Что за дурацкий вопрос. Я просто больной. А эта симпатичная штука у твоего виска настоящая «Беретта – Пантера» и если ты шевельнёшься, я пущу тебе пулю в висок безо всякого сожаления.
Я не забыл сказать, что я больной?
- Ключики, пожалуйста. Права можешь оставить себе, мне они ни к чему. Жив буду, машину верну. Бывай, приятель!
Улыбнуться. Мило и обезоруживающе.
Водитель боится. Это явно. Не дрейфь, чувак, мне тоже страшно. Причём, не гарантирую, что меньше чем тебе.
В салоне прохладно, кондиционер работает. Затянутый в кожу руль приятно холодит ободранные ладони.
Салон кожаный. Этакий фетиш садо-мазохиста.
Ну, что, улётную музычку и по газам? У меня, наверное, хорошо получилось. Хотя, над образом нужно работать. Но сигарету в зубы и тёмные очки на глаза мы приобретём чуть позже, а пока – вперёд.
Впервые в своей жизни я сумел сделать что- то красивое. Почти как в кино.
Не забудьте посмертно дать мне «Оскара».