Газа, 81 г.
Вся деревня давно привыкла к этой паре. Ему было 18 – худой и высокий парень с густой щетиной на щеках и слегка взъерошенными черными волосами, одетый в потертые штаны с футболкой, висевшей на нем, как на вешалке… А ей было 9 – улыбчивая и подвижная девочка с густыми волосами цвета воронова крыла и огромными черными глазами, которые, словно зеркало, отражали ее настроение и душевное состояние… Люди часто собирались послушать, как они поют дуэтом. Их красивые голоса создавали удивительную гармонию, а слова песен, которых они знали тысячи, заставляли людей плакать… Они пели о Палестине, о Джихаде, об Исламе… Они пели о страданиях и трагедии палестинского народа… Они пели об аль-Кудсе и мечети аль-Акса, которую мечтали разрушить сионисты, чтобы построить на ее месте «храм Соломона»… Они пели о славе и смелости муджахидов и награде шахидов… Они пели о Садах Вечности, которые Аллах уготовал для Своих верующих рабов, творящих добро… Они пели о стойкости мусульманина, его непоколебимой вере и безграничном уповании на Аллаха… Они пели о тех, кто писал строки славы и величия и оставлял венки триумфа и победы на страницы истории… Они пели о тех, чей голос летел к будущим поколениям через века со словами: «Я преуспел, клянусь Господом Ка’бы!»… Они пели о тех, кто забыл этот мир ради вечности у Аллаха и Его награды… Они пели о тех, кто покинул этот мир, ни о чем не жалея и будучи уверенным, что то, что ждет их впереди, намного прекраснее того, что они оставили за плечами… Они пели о тех, кто был в этой жизни лишь путником, вынужденным пройти через нее, чтобы достигнуть цели своего путешествия – довольства Аллаха и возможности созерцать Его Лик в Раю… Они пели о тех, кому уже уготована у Аллаха эта бесценная награда и великий почет… Они пели о тех, кто топил врагов Аллаха в своей крови, и этой кровью писали письмо поколениям… они пели о том, что пережил палестинский народ не протяжении десятилетий… Они пели о вдовах героев и их детях-сиротах… Они пели о тех, кто на верном пути и поклялся идти по нему до конца… Они пели о высокой, искренней и благородной любви мусульман друг к другу… Они пели о тех, кто жил для других и умирал ради Аллаха… Они пели о тех, кто всю свою жизнь посвятил возвышению Слова Аллаха… Они пели о тех, кого не смогли очаровать украшения и услады этого мира и кто подобно жаждущему в пустыне стремился к награде Аллаха, не желая успокоиться до тех пор, пока не достигнет желаемого…Люди собирались вокруг них, и они пели, и слезы бежали по щекам тех, кто их слушал. Потому что им казалось, что это их личная боль, их раненая душа поет, рассказывая о себе, звонким голосом маленькой палестинской девочки и этого худого парня с мягким и низким голосом…
Ее звали Андалиб . Когда она родилась, за окном пел соловей, и мать дала ей такое имя. Отец ее погиб еще до ее рождения, вскоре после него умерла и мать, и она осталась с дядей… С раннего детства все побуждали ее петь. «Соловей должен петь! - говорили люди. – Соловей рождается, чтобы петь…». И она пела… Вместе с Мухаммадом, который был таким же сиротой, как и она, и это сближало их… Его прозвали Хамдан, потому что с его уст постоянно слетали слова восхваления Аллаха. Со временем все привыкли к этому прозвищу, и его имя было окончательно забыто…Их давно никто не представлял по отдельности. Каждый из них был тенью другого… Они сидели вдвоем на земле напротив друг друга и пели… И словам их, казалось, не было конца… Они видели аресты и кровавые расправы, многие их родственники погибли от рук евреев… И именно поэтому их слова были живыми и яркими – ведь они своими глазами видели то, о чем пели… Она вкладывала свою маленькую руку в его большую ладонь, и они пели о Том, кто сотворил их, и к Кому они вернутся, о Том, Кто сотворил эту землю, обязанность защищать которую лежала на них…Она поднимала к небу свои большие глаза, излучающие свет, и ее серебристый голос нес слова, льющиеся из сердца ее народа, в палестинское небо…
«…Господи, на Тебя уповаю я,Господи, на Тебя уповаю…»
* * *
Газа, 84 г.
… Она понимала, что сионисты арестовывают всех, кто жил по соседству, не по обвинению в «хранении оружия» или «создания вооруженного формирования». Их арестовывали за то, что они были мусульманами не только на словах, но и на деле, и они не молчали… Они говорили людям правду, они воспитывали поколения понимающие цель этой борьбы, знающие свою задачу и готовые выполнять свой долг перед Аллахом до конца… Они призывали людей поднять голову и развернуть над Палестиной знамя благородного Джихада на Пути Аллаха…Она видела: многих солдаты вытащили из домов почти одновременно. Забрали и ее дядю. Евреи врывались в дома и переворачивали все вверх дном, оставляя после себя погром… Что искали они? Андалиб не знала. И она была уверена, что они и сами этого не знают. Они просто пытались найти то, что заставляет этот народ вновь и вновь восставать против них и, не боясь, переходить им дорогу… Они искали что-то вещественное, что можно было бы уничтожить раз и навсегда, чтобы покончить с Сопротивлением… Только Андалиб знала – они не добьются успеха. Потому что то, что они искали, было скрыто в сердцах людей и растворено в их крови – то, чему научил их Ислам – готовность пожертвовать собой и всем своим имуществом ради Аллаха, и не сдаваться… Идти до конца… Это были люди, чьи матери, когда к ним приходила весть о гибели сыновей, говорили: «Мы не принимаем соболезнования… Только поздравления. Аллах введет его в Сады Вечности, инша Аллах, и для него там все, что он пожелает…».Андалиб знала, что так случится… Она ждала этого каждую секунду своей жизни… И сейчас она поняла: время настало… Она знала, что все происходящее – испытание от Аллаха, и если ей суждено пройти через это испытание, она этого не избежит…Арестованных посадили в машины. Оставшиеся евреи шарили по домам. Андалиб посмотрела в окно. Она знала, что бежать ей некуда. Даже спрятаться было негде. Она села на пол и стала ждать. Уйдут ли они, не тронув ее, или же выместят на ней свой гнев на ее «непокорный» народ?.. Она не знала… Она знала только, что Ислам глубоко пустил корни в ее сердце, и уже никто в целом мире не сможет его оттуда вырвать…Дверь с грохотом распахнулась. Появившийся на пороге еврейский солдат бросился прямо к ней.
Она попыталась сопротивляться, но он без труда опрокинул ее на спину, рванул на ней одежду и навалился на нее. Она билась на полу и кричала, но силы были неравны…
* * *
Фарук, ее дядя, сидел рядом с ней. Его отпустили на следующий день после ареста.
Она лежала на диване, бледная, как полотно. У нее не было сил двигаться. Во всем теле была страшная слабость… Эти три месяца ее постоянно тошнило и рвало. Она не могла есть, не могла спать. Она таяла на глазах. У нее все время кружилась голова и дрожали колени… Ей хотелось одного – умереть…
Она лежала, полуприкрыв глаза и не глядя на дядю. У нее не было сил даже плакать. Ей казалось, что все слезы она уже выплакала. Наступила апатия. Ей казалось, что она уже не живет, а существует. Все представлялось странным сном. Ей казалось, что мир живет своей, отдельной, не касающейся ее жизнью.Ее дядя сидел рядом, молча глядя на нее. Его зубы были сжаты, а подбородок едва заметно дрожал… Господи, что же это за тварь, способная изнасиловать двенадцатилетнего ребенка? Он мечтал задушить этого еврея собственными руками… Он не мог смотреть на исхудавшую до предела и бледную Андалиб. И он не мог представить себе, как она будет рожать, и как будет воспитывать этого ребенка, который одним своим видом будет постоянно напоминать ей о пережитом кошмаре.Он не знал, что сказать ей, потому что все слова утешения казались ему жалкими и ничтожными… Кто залечит эту зияющую рану, которая ни на секунду не перестает сочиться кровью?Он продал дом и перевез Андалиб в другой район, чтобы сочувственные взгляды соседей не ранили ее еще больше. Она вообще не выходила из дома, только неподвижно лежала или сидела, когда были силы. Даже намаз она читала сидя…Наконец, измученная бесконечной тошнотой и головокружением, она заснула. Фарук протянул руку и осторожно погладил ее по густым черным волосам. Он почувствовал, как на глаза его наворачиваются слезы, и закусил губу.Он невольно вспомнил свой последний разговор с Хамданом перед тем, как он уехал учиться в Египет – это было два года назад. Уезжая, он сказал Фаруку, улыбнувшись: - Берегите ее для меня, дядя… Я вернусь и женюсь на ней.Фарук засмеялся в ответ, глядя в черные глаза Хамдана, и сказал:- Парень, не спеши, она же ребенок, ей десять лет…- Это неважно, дядя. Я не шучу… На все Воля Аллаха.- Ладно, - пообещал Фарук. – Так и быть, подождем тебя… Ты только не забудь о своем намерении…Он подмигнул Хамдану. Тот улыбнулся в ответ, прежде чем попрощаться, но по его глазам Фарук понял, что для него это – дело решенное…На минуту Фарук пожелал, чтобы Хамдан был здесь… Но потом он подумал, что, наверное, так будет лучше. Увидеть Андалиб такой было бы для парня очень тяжелым испытанием. Фарук знал, , насколько они привязаны друг к другу… Сейчас от Хамдана не было никаких вестей, но он знал, что Андалиб часто вспоминает его и много думает о нем.Где теперь их песни? Где этот свет, живший в ее глазах и добрых глазах Хамдана? Где ее задорная улыбка, не сходившая раньше с ее лица?Сейчас, когда он смотрел на нее, ему казалось, что у не никогда не было детства, а те годы, когда она была ребенком, ему просто приснились… Сейчас она казалась взрослее его самого и всех его товарищей, хотя ему было уже тридцать пять…Он задумчиво пощипал бороду и снова погладил спящую Андалиб по волосам. Как сложится дальше ее жизнь?.. Фарук не знал. Но, хотя он и очень любил и жалел Андалиб, он не боялся за нее – он знал, что если Аллах не даст ей счастья в этом мире, она наверняка обретет его в Мире Вечном. Поистине, Аллах не оставляет без награды творящих добро… Ему на память невольно пришла строчка из той песни, которую часто пели Хамдан с Андалиб:
«Господи, на Тебя уповаю я,Господи, на Тебя уповаю…»* * *
Фарук зашел в палату. Она лежала, отвернувшись к стене. Ее худые руки покоились на одеяле. В лице не было ни кровинки – даже губы ее были почти белыми… Час назад она родила мальчика… Как она выдержала роды, как пережила эти часы? Фарук мог только догадываться…Когда он вошел, она медленно открыла глаза и закусив губу, проговорила почти шепотом:- Господи, если бы я умерла до этого и была бы всеми забытою…Фарук понимал ее. Этот аят, который только что слетел с ее губ, был из суры «Марйам»… Конечно, история Андалиб чем-то напоминала историю Марйам, однако разница между ними была слишком велика. Марйам носила в себе пророка, Духа от Аллаха и Слово Его, которое Он вдохнул в нее… Иса говорил в колыбели, и с вестью о его предстоящем рождении к Марйам пришел ангел от Аллаха… А Андалиб – чьего ребенка носила она в себе? Какая судьба уготована ему? Что мог сказать он окружавшим его людям о том, как и почему появился он на свет?Фарук присел на край больничной койки и накрыл своей большой ладонью маленькую, детскую еще руку Андалиб. Ей два с половиной месяца назад исполнилось тринадцать.- Как ты назовешь его? – тихо спросил он Андалиб.- Мухаммад, - также тихо отозвалась она. – Чтобы он стал верным последователем нашего Пророка (да благословит его Аллах и приветствует), и чтобы он всегда был в первом ряду в сражении на Пути Аллаха. Фарук понял, чего хотела она… Она хотела вырастить сына истинным мусульманином и муджахидом на Пути Аллаха. Назло его отцу… Назло всему этому построенному на крови мусульман государству – Израилю… Назло всем кяфирам и врагам Ислама на этой земле… Это была ее месть им. Это был ее ответ на их злодеяния и преступления против ее народа… Это был ее Джихад.Фарук вынужден был признать, что хотя Андалиб была еще почти ребенком, она понимала эту жизнь и свое место в ней намного лучше, чем он…
* * *
Газа, 89 год
Хамдан остановился посреди улицы и окинул взглядом дома. Он плохо знал этот район…Найти Фарука и Андалиб оказалось непросто. Он долго расспрашивал их соседей, пока наконец не нашел человека, знавшего примерно, куда они переехали. Причину их переезда этот человек не знал…Вроде бы этот дом… Хамдан направился было к нему, но тут же остановился. Его внимание привлекла девушка в белом никабе и синем джильбабе, шедшая по другой стороне улицы. Она держала за руку мальчика лет двух-трех. Сам не зная почему, Хамдан вдруг почувствовал странное волнение в груди. Он не мог заставить себя отвести взгляд от девушки. Он сам не понимал, что это было за чувство, только сердце у него забилось быстрее. Девушка не видела его – она что-то говорила мальчику. Хамдан одернул себя и спросил одного из тех, кого только что спрашивал, где находится дом Фарука:- Кто эта девушка?Хозяин магазинчика, к которому был обращен вопрос, посмотрел на Хамдана с улыбкой и ответил:- Та, кого ты ищешь… Андалиб.Хамдан почувствовал, как сердце у него упало. Значит, она уже замужем… Когда же ее выдали? В четырнадцать?.. Фарук не сдержал своего обещания… Возможно, он решил тогда, что Хамдан шутит… А может, нашелся более достойный кандидат…- Это сын ее? – тихо спросил Хамдан.Хозяин магазина молча кивнул.Хамдан печально улыбнулся и пошел прочь. Он понял, что ему не стоит идти в дом Фарука. Зачем? Чтобы услышать от него историю замужества Андалиб?.. В этом не было нужды.Хамдан бросил прощальный взгляд вслед девушке в белом никабе и, отвернувшись, направился к автобусной остановке.Он понял: их с Андалиб пути разошлись… Когда-то они были неразлучны. Теперь у каждого из них своя жизнь… Хамдан пожал плечами. В конце концов, на все Воля Аллаха. Если все так, значит, так лучше для них обоих…За эти семь лет он окончил институт и магистратуру по Шариату. Он вернулся в Газу, планируя жениться на Андалиб… Конечно, ему интересно была, какой она стала теперь, когда выросла, однако этот вопрос не так уж сильно волновал его. Она была красивой и в десять лет, а в ее имане, добром и благородном сердце и выдающемся уме он никогда не сомневался…Хамдан в ожидании автобуса поднял голову и посмотрел на ясное и безоблачное небо. Небо Газы, видевшее столько, что оно могло бы, наверное, написать об этом целые тома и сложить сотни поэм. Если бы оно только могло говорить… Если бы оно могло рассказать, сколько глаз, полных слез, смотрели на него, и для скольких людей это небо стало последним, что они видели прежде, чем Аллах забирал их из этого мира, в котором они пережили столько боли и страданий… Но Хамдан знал: в Судный День это небо заговорит по Воле Аллаха, и оно будет свидетельствовать против тех, кто пришел с мечом на святую землю и упивался кровью ее народа. И они не смогут отрицать свое неверие, гордыню и те преступления, которые были на их совести… И местом их вечного пребывания станет Огонь, и им укажут на Сады, где внизу текут реки, и скажут: «Вот обитель тех, кого вы ненавидели. Вы спешили отправить их туда, но сами вы никогда туда не войдете…». И наказание в Огне станет их жизнью, станет их кошмаром, который не кончается с наступлением утра… И не будет конца их мучениям.Хамдан знал это, и поэтому сердце его было спокойно за Палестину и за его народ. Он понимал: главное – вернуть на стезю Ислама тех, кто сошел с нее, и укрепить на ней тех, кто идет по ней с самого начала. Это их работа в этом мире – поклоняться Аллаху и трудиться на Его Пути… До последнего вздоха…Хамдан, не отрывая взгляда от неба, тихо напел:«Господи, на Тебя уповаю я,Господи, на Тебя уповаю…»
* * *
Мухаммаду исполнилось 18. Все, кто знал Фарука и Андалиб, не могли нарадоваться на этого парня с добрыми черными глазами и открытой и приветливой улыбкой на худом лице. Он «обивал пороги мечетей», как выражались знавшие его, он засыпал с Кораном в руке… Он был готов помочь всем и каждому, стремясь к награде Всевышнего. В свои 18 лет он уже знал Коран наизусть и не выпускал из рук шариатские книги, которые буквально «проглатывал», как жаждущий, который никак не может утолить свою жажду. Он простаивал ночи в молитве и никогда не поднимал взгляд на девушек… Их соседка, вздыхая, говорила своим сыновьям: «Ох, если бы вы у меня были такие, как Мухаммад у Андалиб…». Его отношение к матери восхищало весь район. Ни разу в жизни он не ослушался ее и не сказал ей слова поперек. Он очень любил ее и старался, чтобы она всегда была довольна им. Он с детства был таким – учился с усердием, упорно шел к поставленной цели и старался, чтобы каждая минута его жизни была прожита ради Аллаха… Мухаммад очень уважал Фарука, но его отношении к матери было настолько почтительным и благоговейным, что тот лишь улыбался и качал головой, видя, как Мухаммад целует руки Андалиб. Порой он говорил Андалиб: «Клянусь Аллахом, ты добилась того, к чему стремилась…». И Андалиб опускала глаза, и печальная улыбка озаряла ее красивое лицо. Но в ее черных глазах Фарук видел торжество. В свое время враг оказался сильнее, сумев причинить ей боль, но сейчас победа была за ней, и Фарук это понимал.Мухаммад вступил в ряды Хамаса, и Андалиб не удерживала его. Фарук знал: погибни Мухаммад, ей будет очень больно, но и он, и она понимали, что это будет окончательной и полной победой. Победой над неверием, несправедливостью и притеснением… Конечно, Андалиб в свое время был нанесен тяжелый удар. Только она сумела вернуть его сторицей… И каждый раз, когда сын обнимал ее, она, встречаясь глазами с Фаруком, словно говорила ему: «Аллах не оставил нас, дядя… Мы победили по милости Его»…
* * *
Мухаммад подошел к нему и, улыбаясь, поздоровался.
- Дядя Хамдан, дайте мне совет, что мне делать, чтобы принести пользу моему народу и Исламу в целом?Хамдан улыбнулся, внимательно глядя на Мухаммада. Они знали друг друга уже четыре года. Хамдан любил Мухаммада как собственного сына, а тот относился к нему как к отцу. Хамдан знал, что отец Мухаммада погиб очень давно, почти сразу после его рождения. Он никогда не спрашивал о его матери и не знал, кто она, но сам Мухаммад был живым свидетельством усилий и труда, приложенного ею для его воспитания.Хамдан стал для Мухаммада учителем и наставником. Он учил его понимать жизнь, искренне любить свою религию и ревностно служить своему Господу и Создателю. Он направлял его, делясь с ним своим жизненным опытом… Конечно, он научил его стрелять, научил его разным боевым приемам. Но все это было не главным. Его вклад в развитие личности Мухаммада и укрепление его имана был намного более ценным и важным.Мухаммад не рассказывал о Хамдане никому – ни матери, ни Фаруку, ни кому-либо другому… Сам Хамдан говорил ему: «Не рассказывай людям о себе, но служи им примером своими делами, словами и поведением… Не говори о тех, кто принадлежит к Хамасу, но говори о том, что делает Хамас для Ислама и Палестины». И Мухаммад, помня это наставление, никогда не называл имен, но объяснял людям, что такое Хамас, как он появился и что делает для мусульман.Хамдан часто говорил Мухаммаду: «Не бойся указать человеку на его ошибки. Каждый из нас ошибается, Мухаммад. Я старше тебя на 22 года, но при этом я могу быть не прав, в то время как правда будет на твоей стороне… Если ты видишь то, что кажется тебе неправильным, скажи об этом мусульманам и дай им совет. Возможно, именно это в Судный День послужит тебе защитой от Огня…»Хамдан улыбнулся и сказал:- «Трудись для этого мира так, словно ты будешь жить вечно, и трудись для Мира Вечного так, словно ты умрешь завтра»… Помнишь этот хадис? Не думаю, что смогу дать тебе совет лучше…Мухаммад любил Хамдана. Они много времени проводили вместе. Они говорили обо всем – об Исламе, о Палестине, о Джихаде, просто о жизни. Мухаммад спрашивал мнение Хамдана по любым вопросам и тот никогда не уходил от ответа.Хамдан был худым, но очень развитым физически. Мухаммад в свои 18 завидовал его силе, ловкости и проворству. Его восхищали знания Хамдана, его мудрость, его искусство владения оружием. Он был для него примером во всем…А Хамдан, глядя на молодого бойца, вспоминал себя в его возрасте… И вспоминал свою семью. Шесть лет назад погибла в дорожной аварии его жена вместе с 5-летней дочерью Сарой… Хамдан перенес этот удар с выдержкой и достойным восхищения спокойствием. Он никому не показал своего горя.Он не любил жену. Конечно, когда появилась на свет Сара, пришло чувство благодарности и некая душевная привязанность, но это чувство так и не переросло в настоящую любовь. Подозревала ли Ханан, жена Хамдана, что он не любит ее? Он не знал… Во всяком случае, за шесть лет их совместной жизни она ни разу не показала ему этого. Ханан не отличалась особой красотой или блестящими умственными способностями, зато она была очень хорошей хозяйкой… И Хамдан был благодарен ей за ее усердие… Их жизнь протекала спокойно, и Хамдан даже мог назвать ее счастливой… Лишь иногда в его памяти возникал образ маленькой девочки с большими глазами и задорной улыбкой, чей звонкий голос сливался с его собственным голосом в одно целое, и их слова переплетались, образуя красивый венок… Он никак не мог забыть то странное волнение, которое он испытал, увидев девушку в белом никабе. Порой ему хотелось узнать, как живет сейчас Андалиб, посмотреть на ее детей… Вспоминает ли она его? Или для нее это было лишь милой забавой детских лет, исчезающей без следа, когда человек взрослеет? Хамдан не знал этого… Маленькая дочь, Сара, часто напоминала ему Андалиб…Андалиб… Он и сам не знал, что чувствовал по отношению к ней. Тогда она была ребенком, ему самому было меньше двадцати. Много воды утекло с тех пор… Хамдан понимал, что увидь он ее сейчас, он не нашел бы, что сказать ей. Тогда, двадцать с лишним лет назад, ему казалось порой, что они – одно целое, и чувства у них одни на двоих. Теперь каждый из них был отдельной, давно сформировавшейся личностью, и у каждого из них была своя жизнь, свои мысли, свои заботы… Но несмотря ни на что, Хамдан по-прежнему хранил в своем сердце ее образ, а в памяти – те песни, которые они пели вдвоем, и слушая которые, плакали жители деревни…
* * *
- Андалиб… - тихо позвал Фарук.
Она стояла у окна, одетая в длинное светло-серое платье, облегавшее ее тонкую фигуру. Густые черные волосы были заплетены в толстую косу. Сейчас никто бы не дал ей больше двадцати…- Андалиб, ты не собираешься рассказать ему правду?
- Зачем? – пожала плечами Андалиб и, скрестив руки на груди, повернулась к дяде. – Зачем ему знать это?- Когда-нибудь он все-таки спросит, как получилось так, что между ним и его матерью разница в возрасте всего в 13 лет. И захочет знать больше о своем отце. Ты сделала так, что эта тема стала запретной, и он, уважая тебя и любя, подчиняется этому негласному запрету. Но это не может длиться вечно, Андалиб… Разве он никогда не спрашивал тебя о том, что за человек был его отец?
- Конечно, спрашивал… - чуть слышно отозвалась Андалиб. – Год назад он спросил, хорошим ли человеком был его отец… Фарук посмотрел в глаза Андалиб.- И до каких пор ты будешь отвечать ему: «Аллах знает об этом лучше»? Андалиб молчала, слегка нахмурив брови. Фарук знал, что ей больно, но он также понимал, что когда-нибудь этот разговор все равно должен был состояться.Он смотрел на нее сейчас и вспоминал, какой она была раньше… За эти годы она изменилась. После этого происшествия почти 19 лет назад, перевернувшего всю ее жизнь, Фарук почти не видел улыбку на ее лице… За эти годы она получила отличное образование, закончив два факультета – по Шариату и по истории, отучилась магистратуру, освоила компьютер, выучила иврит, которым наряду с родным арабским владела теперь в совершенстве. Сначала она преподавала в школе, затем в институте… Она много читала…Последние 12 лет она жила отдельно от Фарука, вместе с Мухаммадом, в соседнем доме.Квартира у Фарука была маленькая, всего две комнаты, и когда Мухаммад подрос, она перебралась в тот дом, в котором жила сейчас…С раннего детства она побуждала Мухаммада учиться, читать книги, посещать уроки в мечетях… В 12 лет он уже знал наизусть Коран.Однажды, несколько лет назад, Фарук спросил ее, вспоминает ли она Хамдана. С тех пор, как он уехал в Египет, они о нем ничего не знали… Андалиб ответила, как всегда, прямо. Она никогда не уходила от ответа.- Конечно, я хотела бы быть его женой, дядя… Сколько раз, глядя на Мухаммада, я мечтала, чтобы он был сыном Хамдана… Какая женщина не желает, чтобы рядом был близкий и понимающий человек, который мог бы ласково обнять ее и прижать к своей груди?.. Но мне было суждено так, что лишь один раз потянулись ко мне руки мужчины, и потянулись не с добром и не с лаской… Но я восхваляю Аллаха, смиряю перед Ним свое сердце и благодарю Его за все, чем Он меня наделил… В том числе, и за те прекрасные годы, которые я провела рядом с Хамданом… Наши пути разошлись, а значит, так лучше для нас обоих… Прошу Аллаха, чтобы Он даровал ему счастье в Обоих Мирах…Говоря это, Андалиб выглядела совершенно спокойной. Только в ее больших черных глазах застыла печаль – глубокая печаль и боль, побежденная внутренней силой и крепким иманом.Андалиб прикрыла глаза ладонью, и Фарук услышал, как она едва слышно напевает своим красивым голосом:«Господи, на Тебя уповаю я,Господи, на Тебя уповаю…»
* * *
Мухаммад часто бывал у Фарука. Он любил его добрые карие глаза и тронутые сединой волосы. Он с детства привык видеть его рядом с собой, и как-то незаметно Фарук стал неотъемлемой частью его жизни. Он относился к нему, как к родному дяде или деду… У Мухаммада было три самых близких ему человека: мать, Хамдан и Фарук. Сам не зная почему, он, разговаривая с Хамданом, вспоминал тронутое морщинами лицо Фарука, а сидя рядом с Фаруком, вспоминал худощавого и жилистого Хамдана с мудрыми и немного грустными черными глазами, короткой иссиня-черной бородой и волосами, которых совершенно не коснулась седина – оттого он и выглядел намного моложе своих лет…Мухаммад заметил, что сегодня у Фарука чрезвычайно серьезный и сосредоточенный вид.- Что-то случилось, дядя? – тихо спросил он.Ему стало не по себе…Фарук вздохнул и, указав на кресло напротив, сказал:- Садись, парень… Я расскажу тебе о том, как ты появился на свет…
* * *
Дверь бесшумно отворилась, и на пороге появился Мухаммад. Вид у него был такой, словно все его тело раздирала дикая боль. Андалиб молча посмотрела на него.- Мама… - чуть слышно произнес он после нескольких минут молчания. – То, что сказал дядя Фарук… Это правда?Андалиб почувствовала резкую боль в груди – словно в нее вонзилась стрела. Не в силах совладать с собой, она встала и, повернувшись к окну, так и осталась стоять спиной к Мухаммаду… Рана, которая, казалось, давно зарубцевалась, сейчас открылась вновь, и кровь из нее хлынула с утроенной силой…Сколько раз по ночам она просыпалась в холодном поту, потому что ее преследовал один и тот же кошмар: еврейский солдат грубо толкает ее на каменный пол и наваливается на нее. Она чувствует его дыхание у своего лица и боль во всем теле. Она бьется и кричит, но он прижимает ее руки к полу. Она видит его глаза, глаза цвета стали, и лицо, напоминающее морду хищника с оскаленной пастью. Она пытается увидеть в этих глазах что-то человеческое, но безуспешно… Его грубые руки блуждают по ее детскому еще телу, и ей хочется лишь одного – исчезнуть, умереть, лишь бы не чувствовать этого… Сколько ночей провела она, вглядываясь в лицо спящего сына и узнавая в нем черты человека, разбившего ей жизнь, перечеркнувшего кровавой полосой ее детство, оставившего в ее душе незаживающую рану… Он рос на ее глазах, и день за днем, держа его у груди, она чувствовала, как растет ее любовь к сыну и растет вместе с ней лютая ненависть к его отцу… Она росла вместе с ним… Прохожие на улице улыбались, думая, что это ее младший брат. Порой она мечтала, чтобы так оно и было. Сколько раз она шла по улице, неся на руках его, завернутого в одеяло, и глядя на чистое небе и дома вокруг, погрузившись в свои воспоминания, и слезы дрожали в ее больших глазах…Сколько ночей провела она рядом с ним без сна, когда он болел или у него резались зубы. Сколько раз, измученная, засыпала она, сидя у его кроватки…Она наблюдала за ним – его первая улыбка, его первые шаги. Она смотрела, как он меняется, становясь все более похожим на нее. Сколько дней она кормила его, купала, переодевала, носила на руках, терпеливо учила его всему, что должен знать человек и мусульманин. Сколько усилий она приложила, чтобы он вырос таким, каким он вырос. Она вложила в его воспитание свою душу и сердце, стараясь дать ему все, в чем он нуждался.Солнце всходило и заходило над Газой. Шли дни, недели, годы… Ее сверстницы мечтали, влюблялись, выходили замуж, а она, завидев свадебную машину, отворачивалась и бежала прочь, чтобы не видеть радостные лица людей, и чтобы они не смогли прочитать в ее глазах то, о чем кричала ее израненная душа… Все, кого она знала, обзаводились семьями, соединяясь с любимым человеком и покидая родительский дом для того, чтобы перейти под крыло людей, которые своей любовью, теплом и лаской должны были заменить им родительскую заботу и стать для них вторыми матерью и отцом… Только Андалиб оставалась одна. Она шла по жизни, гордо подняв голову, несмотря на то бремя забот, которое ей пришлось взвалить на свои детские еще плечи. Всю свою нерастраченную любовь и ласку она отдавала сыну, который стал отрадой ее глаз, весной ее сердца и светом ее души… Прижимая его к груди, она защищала его от жизненных ветров и бурь, она не жалела сил, стараясь вырастить его истинным мусульманином и настоящим человеком в самом высоком и прекрасном смысле этого слова… Все, что у нее было, она отдала ему.Она вздохнула, прикрыв глаза, и, не поворачиваясь, тихо сказала:- Да, Мухаммад… Это правда…Мухаммад подошел к ней и остановился в нерешительности. Ему хотелось обнять мать, но он не решался это сделать. Что ему делать? Посочувствовать ей? Утешить? Сказать, что он ее любит? Или извиниться за то, что своим появлением на свет разбил ей жизнь? Извиниться за то, что он – сын еврея?.. Нуждалась ли она в этом?Кого видела она в нем все эти годы, которые посвятила его воспитанию и заботе о нем? Любимого сына? Или частицу ненавистного ей человека, погасившего свет ее надежд и мечтаний?.. Любила ли она его так, как ему это казалось все эти годы? Или же растила его, выполняя свой долг перед Аллахом и скрывая в своем сердце ненависть к нему и к подлецу, бывшему его отцом?Мухаммад не знал… Внутри у него все переворачивалось… Ему казалось, что еще минута – и сердце в его груди разорвется.А в сердце Андалиб раненой птицей билась боль. Эта боль сковала все ее тело. Она слышала тихое дыхание Мухаммада за своей спиной. Ее раздирали противоречивые чувства. С одной стороны ей хотелось повернуться и обнять его, вложив в это объятие всю ласку, любовь и нежность, которые были в ней, и сказать ему, что он – ее сын, и это главное, и неважно, кто был его отцом. Но с другой стороны… Что-то держало ее… Ее захлестнула горечь, обида и всепоглощающая ненависть к человеку, лицо которого столько лет преследовало ее в ночных кошмарах. И она не могла забыть, что Мухаммад плоть от плоти его, и он – постоянное напоминание ей о той боли, которую она пережила много лет назад.
Мухаммад, чувствуя, что внутри у него все кипит, повернулся и почти бегом бросился к двери. Андалиб прикрыла глаза и, опустив голову, так и осталась стоять, не чувствуя, как по ее щекам бегут слезы. Ее губы тихо шептали: «Аллаху Акбар… Аллаху Акбар…».Лишь к вечеру Фарук нашел его сидящим на земле, на пустыре, недалеко от их дома. Мухаммад сидел, обняв худыми руками колени и закусив губу, смотрел в пустоту, нахмурив широкие черные брови. Его взгляд был затуманен, а в глазах, так похожих на глаза Андалиб, стояли слезы. Фарук молча сел рядом. Он знал, что не стоит начинать разговор первым.
- Дядя, я забрал у нее 18 лет жизни… - срывающимся голосом сказал Мухаммад. – Дядя, я так люблю маму… Но что мне сделать, чтобы она простила меня?.. Я не знаю, дядя… Скажите мне.Фарук положил руку ему на плечо и тихо сказал:
- За что ей прощать тебя, Мухаммад? Ты ни в чем не виноват…- Я виноват в том, что я сын своего отца…Фарук улыбнулся, покачав головой. Он прекрасно понимал, насколько тяжело сейчас парню.- Она любит тебя, Мухаммад… Ты ее частичка… Сколько ночей провела она, качая тебя на руках, когда ты был маленьким… Сколько ласковых слов она говорила тебе… Конечно, ты не помнишь этого сейчас, но я слышал их, Мухаммад.Мухаммад закрыл лицо руками.- Дядя, я ненавижу их, и при этом я – один из них!Фарук покачал головой.- Не говори так, Мухаммад. Ты никогда не был одним из них. Ты мусульманин и муджахид, защищающий землю мусульман… И неважно, какой ты национальности, и кто твой отец. С тебя не будет спрошено за то, что он делал… Ты на верном пути, Мухаммад, и правда на нашей стороне. Сподвижники Пророка (да благословит его Аллах и приветствует), принявшие Ислам, встречались в битвах со своими отцами, братьями и сыновьями, которые остались на своем неверии. Но ни у кого из них не дрогнула рука… Потому что братство по вере они ставили выше кровных связей… Вспомни, что сказал Аллах Нуху (мир ему), когда тот обратился к Нему с мольбой за своего сына-кяфира, сказав: «Господи, поистине, мой сын из семьи моей»? Аллах ответил ему: «О Нух, он не из твоей семьи…». Великая истина нашей религии, Мухаммад – истина единства в вере. Это единство должно связывать нас теснее, чем любая другая связь, пусть даже она будет кровным родством… А этих уз между Нухом и его сыном не было, хотя он и был его плотью и кровью… Ты не из семьи своего отца, Мухаммад. И он не из твоей семьи. Ты мусульманин, и нет у тебя никакой связи с ним.Фарук замолчал. Мухаммад тихо вздохнул. Несмотря на пережитое сегодня потрясение, он все же не потерял способность логически мыслить. И он понимал, что Фарук прав.- Пойдем домой, Мухаммад, - сказал ему Фарук, вставая. – Уже поздно.Мухаммад встал с земли и, отряхнув джинсы, пошел за Фаруком. Они шли не спеша. Давно зажглись звезды, и полная луна роняла на землю серебристый свет. Мухаммад почувствовал, что буря в его душе улеглась. То, что произошло тогда, уже произошло – время не вернуть, и что-либо изменить уже невозможно… На все Воля Аллаха… Фарук прав: он мусульманин, и это главное… И он мужчина, на плечи которого возложена обязанность защищать благословенную землю Палестины… Не стоит оглядываться назад. Он должен следовать по предначертанному ему Аллахом пути и уповать на Него… Это важнее всего. Фарук проводил его до дома и сам постучал в дверь, тихо сказав:- Андалиб, открой, это я, Фарук…Ключ тут же повернулся в замке, и дверь отворилась. Они зашли.Андалиб, в глазах которой стояли слезы, посмотрела на сына. Тот невольно опустил взгляд. Она подошла и крепко обняла его. Мухаммад наклонился и поцеловал мать в щеку. Фарук улыбнулся и бесшумно выскользнул из квартиры. Он знал, что это один из тех моментов, когда третий – лишний.Андалиб сидела на диване, а Мухаммад лежал, согнув ноги и положив голову на ее колени. Они разговаривали вполголоса – обо всем на свете, вспоминали прошлое, говорили о будущем… За час до рассвета Мухаммад уснул.Андалиб ласково погладила его по жестким черным волосам и печально улыбнулась. Сейчас она как никогда ясно осознала, насколько дорог ей ее сын. Всего два родных и близких ей человека были у нее сейчас – Мухаммад и Фарук. Фарук развелся с женой после 8 лет совместной жизни – она сама ушла от него, потому что он не мог иметь детей, и с тех пор Андалиб заменила ему дочь, а Мухаммад – внука…Был еще третий дорогой ей человек на этой земле. Она не желала лгать самой себе и потому признавала это… Хамдан… Она вдруг подумала о том, что бы было, встреться она с ним сейчас. Кого бы увидела она перед собой – старого доброго Хамдана, певшего с ней дуэтом и ласково трепавшего ее по щеке? Или совершенно чужого и незнакомого ей человека, чьих мыслей и чувств она не знала?.. Прошел 21 год. За это долгое время очень многое изменилось.
Что испытывала она по отношению к нему? Была ли это безусловная и чистая детская любовь, которой она любила Хамдана тогда? Или это другое чувство – чувство взрослой женщины к дорогому ей человеку?.. Было ли вообще чувство? Существовало ли оно или это лишь золотые и прекрасные воспоминания беззаботного детства – того времени, когда человек верит в чудеса и ему кажется, что он способен обнять весь мир и вместить его в свое наполненное чистым светом сердце?.. Может, то, что она хранила в своей душе все эти годы – всего лишь мираж, и увидь она сейчас Хамдана, этот мираж исчез бы без следа? Этот вопрос она задавала себе много раз на протяжении этих двадцати с лишним лет… И не находила ответа…Сколько раз, проснувшись ночью в холодном поту после очередного кошмара, она мечтала, чтобы все произошедшее с ней было всего лишь страшным сном, не имеющим ничего общего с реальностью. Она отчаянно желала, чтобы эти грубые руки из ее кошмара были всего лишь сном, и проснувшись, она увидела бы протянутые к ней ласковые руки Хамдана… Сколько раз, глядя на спящего в своей кроватке Мухаммада, она мечтала, чтобы он был плодом их с Хамданом любви, а не жестокого и циничного преступления, совершенного человеком, наступившим на горло ее мечтам, ее детству… Сколько раз она мечтала снова оказаться в своей деревне и, сидя на земле напротив Хамдана, петь и видеть слезы на глазах слушающих их людей. Петь об Исламе, о Палестине, о Джихаде… Петь о героях, чье место в Садах Вечности… О тех, кто склоняясь по ночам в земном поклоне, горячо просит Аллаха даровать им шахаду на Его Пути. О тех, кто ушел, чтобы сражаться, и не вернулся назад… О тех, чьим девизом в этой жизни были Слова Всевышнего: «Поистине, земная жизнь – только обманчивое наслаждение…»… О тех, чьи уста не уставали возносить хвалу Аллаху и просить у Него прощения и милости…Но не было возвращения в то счастливое время… И ее ночные кошмары были слепком с кошмара реального… И ребенок ее не был плодом любви двух сердец… И Хамдана не было рядом с нею…Но Андалиб никогда не роптала… Она смиряла свое сердце перед Аллахом, часто повторяя: «Поистине, Аллах с терпеливыми…». Ее язык возносил хвалу Всевышнему ежедневно, ежечасно, ежеминутно… Она желала, чтобы ни один миг ее жизни не был прожит зря, но чтобы вся ее жизнь была прожита ради Аллаха и на Его Пути… Она знала, что Аллах – Великий, Мудрый… И она верила: что бы ни случилось, на все Его Воля, нет бога, кроме Него, и Он милостив и милосерден к свои рабам… И она надеялась на Его милость и уповала на Него, не беспокоясь о том, что будет с ней завтра…
Она посмотрела на спящего сына и прошептала:
- Господи, благодарю Тебя за все то, чем одарил Ты меня…
* * *
Фарук не спал этой ночью. Он думал об Андалиб, о ее судьбе… Он думал о Мухаммаде и о том, что ждет его впереди. Воспоминания и мысли наслаивались друг на друга, прогоняя сон.Хамдан не исполнил своего обещания… Все эти двадцать с лишним лет Фарук не знал о нем ровным счетом ничего… Где он сейчас? И жив ли вообще? Чем занимается? Завел ли семью?
За эти годы Фарук четыре раза предлагал Андалиб сыновьям своих лучших друзей, но ото всех получал примерно одинаковый ответ: «Простите, дядя… Но я не смогу жить с ней. Я верю, что она красива и умна, и свет ее имана только украшает ее… Но я не смогу воспитывать сына еврея…Слыша эти слова, Фарук чувствовал горечь… Но в то же время он понимал этих людей, и понимал, что они имеют ввиду…
* * *
- Садись, Мухаммад, я расскажу тебе другую историю… Совсем непохожую на ту, что я рассказал тебе неделю назад… Это красивая история… Про твою мать и одного человека, про их песни и чистую и искреннюю привязанность друг к другу…
Мухаммад послушно сел напротив Фарука, скрестив по-турецки ноги.
Его рассказ продолжался два часа. И он видел, как Мухаммад жадно ловит каждое его слово. Его не удивляло это – ведь Мухаммад никогда не слышал эту историю прежде.
Когда Фарук закончил свое повествование, Мухаммад, внимательно глядя на него, тихо спросил:
- Дядя, вы сказали, Хамдан – это прозвище… А как его звали на самом деле?
Фарук улыбнулся и, щипнув тронутую сединой бороду, отозвался:
- Так же, как и тебя… Мухаммад.
Мухаммад тоже улыбнулся… И Фарук не знал причину появления этой улыбки на его худом лице. Фарук мог только догадываться, о чем сейчас думает Мухаммад.
- Ваш рассказ добавил мне имана, дядя, - с загадочным видом произнес Мухаммад, вставая. – Вы даже не представляете, дядя, какую милость вы оказали мне, рассказав об этом…
Он попрощался и вышел. А Фарук лишь молча посмотрел ему вслед, пожав плечами, и подумал: «Чужая душа – потемки…».
* * *
- Мама, - тихо позвал Мухаммад. – Как звали… этого еврея?
У него не поворачивался язык назвать этого человека своим отцом. Для Мухаммада он был всего лишь подлецом, одним из тех, кто причинял страдания его народу и проливал кровь мусульман.
Андалиб молча встала и, выдвинув средний ящик стола, достала оттуда пожелтевшую от времени карточку с надписью на иврите.
- Вот… - тихо сказала она. – Он потерял ее…тогда.
Мухаммад видел, что ей тяжело говорить об этом. Ему и самому не хотелось снова заводить разговор на эту тему, но он понимал: сейчас это очень важно.
- Спасибо, мама, - сказал он, не глядя на нее, и направился к двери.
Андалиб молча посмотрела ему вслед, и ее длинные ресницы устало опустились.
… Мухаммад бросил карточку на стол.
- Дядя Хамдан, вы помните кого-то из убитых евреев с таким именем?
- Авахам? – Хамдан взглянул на карточку. – Знакомое что-то… Сейчас посмотрю.
- Посмотрите, дядя. Для меня это чрезвычайно важно, - серьезным голосом произнес Мухаммад.
Хамдан открыл ящик.
- Да… Точно. Вот оно, - Хамдан протянул Мухаммаду карточку со следами крови. – Помнишь нашу с тобой первую вылазку? Тот еврей на пропускном пункте, который, даже умирая, бросал на нас взгляд, полный ненависти, и все пытался что-то сказать…
Мухаммад сразу вспомнил того, о ком говорил Хамдан… Тогда именно он выстрелил в этого еврея, после того, как тот задел его пулей за предплечье… Он своими руками застрелил человека, ставшего причиной его появления на свет… Это он назвал Мухаммада «палестинским ублюдком» и хотел сцепиться с ним врукопашную…
Мухаммад улыбнулся. На душе у него стало невероятно легко.
- Аллаху Акбар, дядя, - он покачал головой. – Аллаху Акбар…
Хамдан внимательно посмотрела него, но не стал ни о чем спрашивать.
- Дядя Хамдан, - тихо сказал Мухаммад. – Можно я эту карточку возьму?
- Бери, сынок, - пожал широкими плечами Хамдан. – Если она тебе нужна…
- Спасибо, дядя.
- Аллах с тобой… Прочитай ду’а за шейха Ахмада Ясина… И за нас всех… И будь готов. У нас еще много работы…
* * *
Мухаммад бросил карточку на стол перед Андалиб. Она подняла на него глаза. Он выдержал ее проницательный взгляд и успокаивающе улыбнулся.
Андалиб взяла в руки карточку и отошла от Мухаммада. Она ни о чем не спрашивала. Мухаммад сказал ей, выходя:
- Он умер кяфиром, мама… Умер, ненавидя наш народ.
Андалиб осталась одна. Эти слова «наш народ», произнесенные Мухаммадом, легли бальзамом на ее израненную душу. Она снова почувствовала, что он – ее плоть и кровь, и они идут по Пути Аллаха рука об руку. Что могло быть прекраснее, чем осознание этого, подумала она. Пусть она никогда не была замужем и не знала мужской ласки… Зато у нее был сын-муджахид. «Господи, какое же это сокровище, какой бесценный дар Ты мне дал… Благодарю Тебя, о Аллах, и на Тебя уповаю» - сказала она про себя.
Она бросила карточку на стол перед собой. Все… Все кончено… Человек, когда-то силой овладевший ее телом, разбивший ее сердце и оставивший глубокую рану в ее душе, теперь не может помочь самому себе. Он уже ничего не может изменить в своей жизни… Пламя Ада разожжено для него, и Малик ждет его… Нет больше дороги к спасению. Нет больше возвращения в этот мир. Подняты перья и высохли страницы…Запечатан печатью справедливого наказания свиток жизни, посвященной причинению страданий и боли мусульманам, и пролитию их крови на святой земле… Кончено, и ничего больше не изменится. Она больше никогда не увидит эти глаза цвета стали, горящие ненавистью…
Андалиб порвала обе карточки на мелкие кусочки и бросила в мусорную корзину, потом спокойно встала, отправилась в ванную, совершила омовение и прочитала магриб. И все мысли ее были только об Аллахе… Она забыла весь этот мир с его грязью, ложью, ненавистью и кратковременными и пустыми наслаждениями и обратилась душой и сердцем к Мудрому, Справедливому и Всемогущему Создателю, Который никогда не оставляет без награды Своих искренних рабов, творящих добро…
Вошедший Фарук посмотрел на нее с некоторым удивлением. Впервые за долгие годы она улыбалась. Улыбалась по-настоящему – той открытой, искренней и задорной улыбкой, которой она улыбалась Хамдану, когда они шли домой после исполнения своих песен… Спокойная и радостная улыбка.
- Андалиб, что с тобой? Ты выглядишь на 20…
- А чувствую себя на 10, дядя, - отозвалась она.
Фарук тоже невольно улыбнулся и подошел к ней.
Андалиб встала на цыпочки и обняла его.
- Я вернулась, дядя… Я вернулась.
Он не понимал, в чем дело. Но он видел перед собой прежнюю Андалиб, ту Андалиб, которой она была когда-то, и сердце в его груди радостно забилось.
Она села на пол, скрестив по-турецки ноги, и тихо запела:
«Господи, на Тебя уповаю я,
Господи, на Тебя уповаю…»
Ее звонкий и чистый голос снова нес слова, вместившие в себя горе, боль, смелость, стойкость и непоколебимый иман ее народа, в небо Палестины.
И Фарук невольно почувствовал, как на глаза его наворачиваются слезы.
* * *
- Дядя Фарук, у меня к вам просьба, - Мухаммад встретился с ним взглядом.
- Я в твоем распоряжении, Мухаммад, - отозвался Фарук.
- Вы могли бы поговорить с мамой об этом человеке… Хамдане? Мне очень нужно знать, что она чувствует по отношению к нему.
Фарук нахмурился.
- Инша Аллах, конечно… Но позволь спросить, почему тебя это так интересует?
Мухаммад помолчал немного, потом поднял взгляд на Фарука и, улыбнувшись, сказал:
- Потому что я знаю этого человека уже почти 5 лет, дядя, и он мне как отец.
Фарук с изумлением посмотрел на Мухаммада. Его улыбка живо напомнила ему улыбку Андалиб.
- Откуда ты его знаешь? Он здесь?
- Он мой учитель и наставник… В Хамасе… И я встречаюсь с ним почти каждый день… Он и правда замечательный человек, дядя… Я его очень люблю и уважаю…
Фарук молчал. Эта новость так потрясла его, что он растерялся и не мог найти нужных слов… Он задумался на несколько минут, потом сказал:
- Где он живет?
- Не очень далеко, в соседнем районе… Прошу вас, поговорите с мамой…
* * *
- Что с тобой сегодня? Ты ни разу не промахнулся… - Хамдан взял винтовку из рук Мухаммада и внимательно посмотрел ему в глаза.
- Ничего, дядя, - улыбнулся Мухаммад. – Просто попался мне сегодня на глаза тот аят, где говорится о Рае, ширина которого – ширина небес и земли, и который уготован для богобоязненных… И что-то во мне запело…
Хамдан невольно улыбнулся и вспомнил себя в эти годы. Он тогда тоже часто говорил подобные фразы… Он искренне любил этого скромного и отважного парня с благородной душой, крепким иманом и чистым и добрым сердцем.
- Ты на отца похож? – спросил он Мухаммада.
Мухаммад улыбнулся и покачал головой.
- Я не в отца пошел… В мать…
- Да вознаградит Аллах твою мать за ее усердие, - покачал головой Хамдан, подумав про себя, что же это за женщина, вырастившая, с помощью Аллаха, такого сына.
- Амин… - отозвался Мухаммад, улыбаясь своим мыслям.
* * *
- Андалиб, скажи честно, ты думаешь о Хамдане?
В последнее время она стала словно существом из Мира Вечного, случайно попавшее в их бренный мир. Она читала Коран, писала красивые статьи для местной газеты, много молилась по ночам и держала пост, и спокойная улыбка не покидала ее красивого лица… Фарука радовала эта улыбка, этот огонек в ее черных глазах. Он уже отчаялся когда-нибудь увидеть его снова. Но Аллах подарил ему такую возможность… Сейчас, задавая этот вопрос, Фарук знал, что задевает ее за живое, но он знал также, что она сильная, к тому же, он делал это с целью, которая того стоила…
Андалиб вздохнула и пожала хрупкими плечами.
- Я не буду отрицать этого, дядя… Тогда, 20 лет назад, я очень любила его… Теперь я не могу сказать, что чувствую к нему – прошло много времени, мы оба изменились… Я часто вспоминаю, как мы пели вместе и как люди слушали нас… И как он брал меня за руку и провожал до дома… Но прошлое есть прошлое, его не вернуть. В любом случае, я довольна тем, что предписал мне Аллах, и желаю всех благ этому человеку, украсившему своей заботой и доброй и искренней улыбкой мои детские годы…
Фарук улыбнулся. Из ее слов он понял намного больше, чем она сказала… Его задача была выполнена.
Он и не ожидал от нее других слов… Он слишком хорошо знал ее… Но он задал ей этот вопрос лишь потому, что обещал Мухаммаду сделать это… Он заранее знал ее ответ.
Он перевел разговор на другую тему, и они стали обсуждать последние новости, касающиеся Хамаса и положения в Газе.
* * *
Мухаммад сидел рядом с Хамданом. Они собрались на праздник – сразу у двух членов Хамаса вчера родились сыновья. И оба они дали им имя Ахмад – в память о шейхе Ахмаде Ясине…
Хамдан как всегда, пел анашиды – его товарищи не переставали удивляться тому, сколько он их знал… У него был сильный и чистый голос, и все любили его слушать. Любая анашида в его исполнении становилась красивой. Некоторые подпевали ему – многие из его анашид они знали наизусть уже давно.
В этот день мысли Хамдана были, казалось, где-то далеко… Закончив петь очередную анашиду, он помолчал немного, а потом, улыбнувшись своим воспоминаниям, тихо сказал:
- А сейчас я спою вам анашиду, которую последний раз пел больше двадцати лет назад. Вы не знаете ее – я сочинил ее сам. Я и… И еще один человек… Вообще-то она написана для исполнения дуэтом, но я вам спою только первую партию – она тоже красивая, и я ее люблю…
Хамдан запел. Мухаммад улыбнулся. Он знал эту анашиду – ее часто пела мать, когда ее просили спеть что-нибудь в женском кругу. Его мать, как и Хамдан, знала сотни прекрасных анашид и умела исполнять их невероятно прочувствованно и ярко… Теперь Мухаммад знал секрет этого… Она вкладывала в них свою личную боль вместе с болью своего народа…
Мухаммад, глядя на Хамдана, закрывшего глаза и жившего сейчас этой анашидой, попытался представить, как они с его матерью пели, сидя на земле напротив друг друга, и их красивые голоса сливались в один…
И Мухаммад, дождавшись нужного момента, стал исполнять «вторую партию». Этим словам научила его мать. Эту анашиду она пела ему на ночь… Он вырос, слыша ее, и она жила в его сердце, она была частью его самого…
Хамдан не показал своего удивления, но Мухаммад заметил это в его черных глазах, взгляд которых был устремлен на него… Они допели вместе, и всем очень понравился их дуэт. Эта длинная анашида, славящая Аллаха и воспевающая благородных муджахидов, сражающихся на Пути Аллаха, чья дорога выложена тернием, но дорога эта ведет к прекрасным садам. Садам Вечности, уготованных Аллахом для этих бесстрашных героев, которых никогда не отвлекало их имущество и их дети от поминания Аллаха… Эта анашида всегда оказывала такое воздействие на людей. Хамдан наблюдал одну и ту же реакцию все те годы, что пел ее вместе с Андалиб…
Когда все стали расходиться, они вышли вдвоем и пошли по дороге. Над их головами простирался черный бархат ночного неба, усеянного мириадами звезд.
- Откуда ты знаешь эту песню, Мухаммад? – чуть слышно спросил Хамдан, не глядя на него.
- Дядя, можно я, прежде чем ответить на ваш вопрос, попрошу вас об одной вещи?
Хамдан молча кивнул. Вид у него был серьезный и задумчивый.
- Я хочу, чтобы вы женились на моей матери…
Хамдан остановился и, нахмурив брови, с некоторым удивлением посмотрел на Мухаммада.
- На твоей матери? – переспросил он.
- Да, - улыбнувшись, кивнул Мухаммад. – На Андалиб. Это она научила меня этой песне…
Хамдан едва не поперхнулся.
- Парень, как это может быть? Тебе сейчас 18, а ей должен быть всего 31…
- Нет ничего невозможного в этом мире, дядя… Она родила меня в 13 лет, - отозвался Мухаммад.
У Хамдана упало сердце.
Мухаммад рассказал ему историю Андалиб и историю своего появления на свет.
Впервые за четыре года их знакомства он увидел в глазах обычно непоколебимого и выдержанного Хамдана слезы.
- СубханаЛлах… Если бы я только знал тогда… А я подумал, что она вышла замуж, и мне не стоит больше разговаривать с ней…
Теперь пришла очередь Хамдана рассказывать свою историю, и он рассказал Мухаммаду про девушку в белом никабе, один вид которой почему-то взволновал его сердце…
Выслушав его, Мухаммад улыбнулся и, глядя в глаза Хамдану, тихо сказал:
- Женитесь на ней, дядя…
Но Хамдан покачал головой.
- Мухаммад, столько лет прошло… Кто может сказать с уверенностью, что она примет меня сейчас?
- Я, дядя, - отозвался Мухаммад, по-прежнему улыбаясь. – Клянусь вам Аллахом, что она все еще ждет вас…
* * *
Они подошли к мечети как раз к утреннему намазу, и, помолившись, направились к дому Андалиб. В мечети Хамдан прочитал дуа-истихару.
Мухаммад тихонько постучал в дверь и попросил:
- Мама, одень, пожалуйста, платок. У нас гости…
Дверь отворилась спустя минуту, и Андалиб отступила на несколько шагов, чтобы дать им пройти. На ней была красивая черная абайя и платок с белым никабом. Сейчас она казалась совсем молоденькой девушкой – из-за невысокого роста, стройной фигуры и крупных черных глаз с длинными и густыми ресницами.
Подняв глаза на Хамдана, она почувствовала, как дрогнули ее колени, и тихо опустилась в кресло. Она узнала его с первого взгляда. Конечно, он был теперь зрелым мужчиной, но лицо его и даже прическа почти не изменились, как и худощавое и сильное тело. Теперь, правда, он казался шире в плечах, и мускулы на руках стали более заметными…
- Ас-саляму алейкум, Андалиб… - чуть слышно произнес он, глядя на нее.
Она вдруг почувствовала, как улетучивается ее стеснение. Она уже оправилась от потрясения. Она заметила, что тембр его голоса стал ниже.
Мухаммад видел, что в каждом из них бушует сейчас целый вихрь чувств, вызванных воспоминаниями…
Андалиб подняла глаза на Хамдана и тихо сказала:
- Ва алейкум ас-салям ва рахматуллахи ва баракятух… Хамдан.
По ее глазам он понял, что она улыбается.
Собравшись с мыслями, Хамдан спросил ее:
- Как ты думаешь, мне стоит делать то, что я собираюсь сделать?
Мухаммад, стоящий в дверях, невольно улыбнулся.
- Думаю, да, - твердо ответила Андалиб.
Хамдан улыбнулся. Раньше он всегда «советовался» с ней подобным образом, и она так же вот отвечала ему…
- Я опоздал на 15 лет, - покачал головой Хамдан, посмотрев на прислонившегося к дверному косяку Мухаммада.
Тот улыбнулся в ответ.
- Лучше поздно, чем никогда, дядя…
* * *
Фарук с улыбкой обнял Хамдана.
- Ты прекрасно выглядишь, Хамдан… Намного лучше, чем я, - он покачал головой, глядя на поджарое и натренированное тело Хамдана, его короткую черную бороду и такую же черную, без единого седого волоса, шевелюру. – На сорок ты никак не тянешь.
Хамдан засмеялся.
- Спасибо, дядя.
- Я так благодарен Аллаху за то, что Он вновь соединил вас…
Фарук подошел к Андалиб и обнял ее. И хотя ее лицо скрывал никаб, по ее глазам он понял, что она улыбается.
- Дядя, как все-таки милосерден Аллах… - чуть слышно сказала она.- Да, - согласился Фарук. – Ты права…
Андалиб с Хамданом только что зарегистрировали брак… Хамдан улыбнулся и взял Андалиб за руку. Она невольно вспомнила, как он держал ее за руку, когда она была маленькой, и почувствовала, как сердце в ее груди забилось быстрее…
- Вы едете домой? – спросил Фарук, с искренней и доброй улыбкой глядя на них.
- Инша Аллах, дядя, - отозвался Хамдан. – У нас с Андалиб еще много песен, которые нужно спеть.
Мухаммад улыбнулся, услышав эти слова.
Они попрощались.
Помолившись иша’, Мухаммад подошел к имаму мечети и попросил:
- Дядя Захид, можно я в мечети до утреннего намаза посижу – Коран повторю, ночной намаз почитаю?
Имам улыбнулся и отдал ему ключи.
- Только не спи, а делом занимайся, - он подмигнул Мухаммаду.
Тот усмехнулся и посмотрел ему в глаза.
- Будьте спокойны, дядя… Аллах меня видит…
* * *
Хамдан открыл дверь, пропуская вперед Андалиб. Он зажег свет и тихо сказал:
- Это твой дом, Андалиб. Он ждал тебя много лет…
Хамдан пошел на кухню.
Андалиб прошла в спальню и осторожно опустилась на кровать, окинув взглядом комнату. Она сняла никаб, платок и джильбаб, распустила свои длинные черные волосы и осталась в своем любимом сером платье. Она жадно вглядывалась в окружающие ее вещи, стараясь понять, насколько изменили годы характер их хозяина. Эти вещи были свидетелями тех событий, которые с ним происходили. Событий печальных и радостных, событий, которых не видела она и о которых не знала… Все эти годы они были так близко друг от друга, но им не суждено было встретиться…
Она невольно почувствовала, что все эти вещи в одно мгновение сделались для нее родными, и она полюбила их – потому, что она всегда любила их хозяина…
Сейчас, сидя в этой уютной маленькой комнате, она ощущала странную легкость во всем теле и умиротворение. Ей казалось, что все, что произошло за эти 22 года, было лишь сном и она снова 9-летняя девочка, поющая дуэтом с человеком, которого любила искренне и безусловно, в котором она нашла родственную душу…
Полностью уйдя в свои мысли, Андалиб не заметила стоящего в дверях Хамдана. Только спустя несколько минут она почувствовала на себе его взгляд и повернула голову.
Он улыбался.
- Чему ты улыбаешься? – чуть слышно спросила Андалиб, глядя на него своими большими черными глазами.
- И такую красоту я едва не потерял… - покачал головой Хамдан.
Она почувствовала, как щеки у нее вспыхнули.
Хамдан подошел и положил руки на ее хрупкие плечи, предварительно откинув назад волосы, их обнимавшие.
В памяти Андалиб вдруг ярко вспыхнул тот день, когда она билась на холодном каменном полу, словно куропатка в пасти волка, и грубые руки раздирали на ней одежду. Она вспомнила глаза цвета стали, много лет преследовавшие ее в кошмарных снах. Ей показалось сейчас, что она заново переживает все это…
Хамдан почувствовал, как она вздрогнула и напряглась. Он без труда поняла причину.
- Иди сюда, - тихо попросил он.
Андалиб встала с кровати и повернулась к Хамдану. Ее выразительные глаза напомнили сейчас Хамдану глаза испуганной газели.
- Я не он, Андалиб…
Андалиб вместо ответа обвила руками его шею и прижалась к его широкой груди, слушая удары его сердца… Конечно, она знала – это был совсем другой человек и совсем другие руки. Эти руки несли ей ласку, нежность и тепло… 19 лет кошмаров, боли, терпения и безграничного упования на Аллаха… 19 лет продолжался ее путь к тихой пристани… Путь вокруг земли. Путь к тому тихому и прекрасному уголку, откуда ее вырвали много лет назад, и куда теперь, по милости Всевышнего, она вернулась снова…
Слезы благодарности Создателю выступили на ее глазах. Словно издалека услышала она голос Хамдана:
- Знаешь, Андалиб, ты сейчас плачешь на моем плече так же, как в тот день, когда у тебя умер любимый котенок…
Хамдан улыбался. Она тоже улыбнулась сквозь слезы и сказала:
- Наверное, ты прав… Только тогда ты купил мне пирожное…
Хамдан засмеялся.
- Сейчас уже полночь, все магазины закрыты… Я тебе его завтра куплю… - пообещал он…
Мухаммад оторвался от чтения Корана и, окинув взглядом пустую мечеть, тихо проговорил:
«Господ |
