Э.В.:Сергей Довлатов - один из моих самых любимых писателей...Периодически перечитываю его четырехтомник...
Даю два юбилейных материала о нем...
Сергей Довлатов. Нью-Йорк, 1989 г. Фото Н.Аловерт
http://kp.ru/print/article/25747/2734349:
Граненый стакан Довлатова как мерило русской литературы
Сегодня исполнилось бы 70 лет Сергею Довлатову. Накануне «Комсомолка» отправилась по местам «боевой славы» писателя, в Пушкиногорье, к героям повести «Заповедник», многие из которых живы по сей день [тест]
Дарья ВАРЛАМОВА, Фото автора и Олега РУКАВИЦЫНА — 03.09.2011
В прошлом году в Пушкинских Горах обещали открыть туристический маршрут - по мотивам автобиографической повести Довлатова. Показывать места, где писатель жил и работал экскурсоводом в 1977 году. Порадовать публику собирались к 70-летию Сергея Донатовича - к нынешнему 3 сентября. Вышло ли что-то из этой затеи?
ПЕЧАЛЬНАЯ ДАМА В ЧЕРНОМ ГИПЮРЕ
Героя «Заповедника» ждал нелегкий выбор из двух гостиниц - хорошей и плохой. От хорошей он, как человек советский и экономный, отказался. Предпочел гостиницу «Дружба». Так что мне оставалось лишь следовать его примеру.
Правда, комнаты под номером 231, указанным в повести, здесь не оказалось. Но администрация отеля тут же поклялась, что писатель ночевал в номере 213. Тесная комнатка действительно похожа на «узенькую лодку», в которой предавался ночным раздумьям довлатовский герой Борис Алиханов. Но листья фикуса мне сосчитать не удалось - за неимением оного.
Ужинать, разумеется, отправляюсь в легендарный ресторан «Лукоморье». «Здесь пил сам Довлатов», - шепчутся у двери двое туристов, не решаясь, впрочем, войти. Вывески над входом нет. Но есть траурного цвета табличка с многоэтажной золотой надписью. В центре - «Лукоморье». Выше - «Российская Федерация». Еще выше - «В единстве сила». А под всей этой этажеркой зачем-то - «Пушкиногорское райпо».
Внутри явно в разгаре чей-то юбилей. «Не Довлатова ли уже?» - подумала я мимоходом. Но мужчинам в мятых рубашках и их женам в вечерних туалетах, отплясывавшим посреди большого зала под «Зеленоглазое такси», было явно не до писателя. От деревянной отделки стен с довлатовских времен ничего не осталось, стойка бара слепила разноцветными огнями. Но предпочтения посетителей не изменились ничуть: приезжие так же ужинают, местные так же пьют.
Печальная дама в черном гипюре, видимо, барвумен, минут 15 смотрела на меня краешком глаза, копаясь в мобильнике. Наконец не без труда добрела до моего столика и еле слышно пошевелила губами. «И замолчала, совершенно обессилев» - как и ее предшественница в повести... Все-таки есть у нас вечные ценности. По словам другого героя Довлатова, «уже не хамство, но еще не сервис».
|
Довлатов-экскурсовод в 1977 г. Туристы шли к нему охотно |
|
ПОРТРЕТ МАО И ЗАГОВОРЕННЫЙ ДОМ
Назавтра меня ждал дом писателя. За 5 минут пройти от турбазы до деревни Березино (в повести - Сосново, хотя в поселке ни единой сосны) можно лишь широким довлатовским шагом. Но путь приятен - вокруг те же «типично псковские дали», что вдохновляли туристов 70-х.
Саму избушку отыскать несложно - она, как в повести, жутковата, но по-своему уютна. Дом, построенный в начале прошлого века, сменил не одного владельца. В 1993-м его купила москвичка Вера Хализева - не подозревая, с чем имеет дело.
- Как-то мы всей семьей ужинали, пригласили и Евдокию, бывшую хозяйку дома, - рассказывает Вера Сергеевна. - «Как здесь хорошо. Не заходил ли сюда Довлатов?» - вдруг спросила моя дочь. «Сережка? - среагировала Евдокия. - Так он же тут жил!»
|
Иконы и Мао Цзэдун - хозяин дома в Березине парадоксов не боялся |
|
Евдокия оказалась родной сестрой Ивана Федоровича Федорова, хозяина дома, с которого списан обаятельный пропойца Михаил Сорокин из повести. В деревне уверяют, портрет не сильно отличался от оригинала.
Вера Сергеевна 12 лет была хранительницей неформального музея, но в прошлом году, выбившись из сил, продала поклонникам Довлатова - советнику губернатора Псковской области Игорю Гаврюшкину, реставратору Юрию Волкотрубу и еще двоим совладельцам.
Дом аккуратно укрепили, не выходя за рамки литературного образа, - и он по-прежнему выглядит так, будто развалится от любого чиха. Знаменитые щели в полу заделали фанерой - и бездомные собаки в гости больше не заходят. Зато через открытую дверь вбегают соседские дети - поглазеть на старую печку, граненые стаканы на столе, большую пружинную кровать, на которой спал Сергей Донатович.
- А это, наверное, друг Довлатова? - восторженно спрашивает девятилетний Сережка, показывая на висящий на стенке портрет Мао Цзэдуна.
На окне рядом с кроватью болтается белый лифчик - видимо, штрих к богемному образу писателя. Впрочем, бывшая хозяйка дома свою причастность к лифчику отрицает, сваливая все на новых владельцев. Те ссылаются на шуточки рабочих. Но может, это одна из поклонниц решила так вот выразить свою любовь к Довлатову - дом не включен в экскурсионные маршруты, но народная тропа к нему не зарастает.
А вот Эдуард, хозяин соседнего коттеджа, не разделяет симпатии туристов:
- Несколько раз пытался перекупить этот дом, снести его и построить новый. Вы бы видели, что здесь творилось - избушка заросла травой до потолка, везде ползали змеи... Да и у меня семья большая, расширяться надо. Но дом стоит как заговоренный - и мне его так и не продали. А теперь сюда туристы будут мотаться, въезжать чуть ли не на порог на «Мерседесах». Никакого покоя. А Довлатов - разве это писатель? Диссидент!
Но вообще-то на юморные зарисовки «Заповедника» местные не обижаются - относятся к ним со здоровой самоиронией. Может, потому что в посвященных им довлатовских «байках» все-таки чувствуется искренняя теплота. В деревне искренность уважают.
- Довлатов был мой дядя, - на прощание шепнул мне фантазер Сережа. - Мы с ним много играли.
|
Довлатовский дом - приманка для любознательных детишек |
|
Читать далее
Но самое интересное, что если эта история и рассказывалась, – а я, разумеется, не первый, кто поднял подшивки этих газет и рассказываю, что же произошло, что наполняло страницы "Нового света", – не рассказывали о том, что происходило в покинутой редакции, на что были похожи номера "Нового американца". Вот я сопоставляю два еженедельника и показываю, насколько они перекликались, насколько отталкивались друг от друга, чему было отдано предпочтение и т. д. Если говорить в двух словах, "Новый американец", то есть брошенный еженедельник, немедленно сделал разворот в сторону Солженицына. А "Новый свет", то есть газета, которую Вайль, Генис и Довлатов создали на обломках "Нового американца", выбрала Синявского. Вот, собственно, между этими двумя полюсами и проходила та энергетическая, литературная и эстетическая дуга и напряжение, которые и представляют, на мой взгляд, интерес к этой теме.