1936689

Все кончается. Зато теперь я больше не хочу никакой любви в свой жизни. Я давно смирилась, мне не коснуться тебя даже по ту сторону. Все стало настолько позеру, что даже странно. Из девочки в белом платьешке- бойцом по обе стороны фронта. Ничего уже не ощущается, как сквозь толщу воды. А я была такой тонко чувствующей натурой блин. Даже не знаю с какой стороны подходить к тому платью теперь. Это освобождает. От желаний, сожалений и всего. Я делаю деньги как обычно, я золотая утка как и всегда. Во мне ничего живого не осталось. Я пью ром как пират, разговариваю английским матом и сто лет как не говорю по русски. Все странно. 
все чего хочется. Вернуться в свои пять с половиной. Когда еще никого не похоронила. И самая большая удача- поймать мороженщика с сумкой квадратной через плечо. 
я все еще жду его иногда. Он говорил, что вернется. 

Мне прекрасно понятно что это скорее всего уже середина конца, не его начало. Только его подмышки пахнут как господь бог. И каждый жест его, походя брошенная фраза это искусство. А я обычно брошенкой за подобными болталась всю юность не находя взаимности. Но он шепчет мне в висок  по ланкийски полтора года - я перестану дышать, если тебя не увижу утром. А еще его можно касаться просто так. Не думая о том, что придется раздвигать ноги на три минуты супружеских говнопотуг. Его можно вдыхать просто так, бесплатно, это что- то среднее между откровением и святотатством. Это совсем не похоже на унылое ковыряние пожухлых от неиспользования чресел. От скуки. Даже если мне день перепадет лишний с ним, я буду кланяться в каждом храме, который проезжаю мимо. А из под сотню в сутки натикивает. 

Бог дал мне бремя- множить красоту, стирая пыль с камней и с книг и с половиц. Я умею красивых детей, идеальный джин тоник и канонический керосин для фриспина. Я все еще не боюсь и едва ли живые меня заставят заткнуться. Помнишь, как мы скупили всю черную Одежду. Помнишь, как ты дарил мне розы с чужих могил, как они становились бесконечными. И как я любила тебя нищим студентом, за месяц до совершеннолетия. Дурацкого неуклюжего мальчишку в заброшенном театре. На трамвайных рельсах, где все считали нас лесбиянками. Вот бы еще один раз поцеловать тебя там в парке шевченко в продрогшем холоде харьковского ноября, дичайше пахнущего дикими яблоками. В жопу всю эту взрослую Жизнь. Всю войну и все осени, в которых я не с тобой. 

Ну невозможно же так ходить в качалку. Совершенно никак не возможно. И спать лучше в разных комнатах хотя бы в 10 минутах езды друг от друга. Уже год как у нас вышибает пробки. Год, как мы пишем друг другу в 4 ночи, я слышу твой запах за пять километров. 

Мы заводили дневники в смешные пятнадцать. Писать хуйню в тайне от родителей🤯. А нужно было бы сейчас. Когда просто не с кем говорить. Когда друзья вешаются как гроздья грачей в феврале. Вроде он был неделю назад говорили. А теперь на него бросают землю со льдом. Кто то крошит кирпичи твоего дома детства руками. Пидарасы идут голосовать за упыря. Маму 15 часов фильтруют в ебучем мордоре без воды.  И это никак не  остановить. Кроме как древними попросить. Теми, от которых придворные мудозвоны  забыли уже и защиты ставить. 
я молчу до крайнего ты же знаешь. Где мы опустимся на колено, падут империи. Я начинаю голосить, остригаю волосы и люблю тебя. С твоими дурацкими императивами. Приходи. Я не бюстану поправлять твою корону, ибо ты всегда идеален. Научи меня снова дышать. Мне кажется, все совсем не правильно и я не знаю как остановить этот пиздец. Как выйти из игры. Где тут отмена. Где сохраненки. Как это прекратить. 

Давеча я видела порно. Из всего однообразия, была одна пара, было видно, что коммерция. Но такая бешеная химия. Вот он поправляет прядку волос, выбившуюся из хвоста. Она держится за плечо.  Помимо индустрии, денег, проф подсветки и грима. Всякая любовь священна. Даже на съемочной площадке такого рода. Ни с чем это не перепутать.