и что ты мне скажешь, настоящее время начинается - белые пылинки первого полуснега, небо здесь тонкое;
часы сна и воспоминаний цвета меняются на года зимы, воспоминания пространства, карты узоров дождевых капель, кто-то скосил траву на том пустыре
я слой за слоем снимаю луковицу собственной памяти, пытаясь выудить вчерашний день, откровения без спасения, особенный цвет заходящего солнца перед надвигающимся дождем, исзелена-синие проблески под красной пылью облаков - не вчера
ветром сняло листья, погнуло рекламный щит на остановке - как им не прихлопнуло меня в бутерброд-мышеловку, что на нем написано с другой стороны, с той-то - рекламы новых домов, вот и думай себе, как это можно обозначить
и сигнализации машин, на которые падают вырванные у деревьев ветви, и блестящий щит знака трамвайной остановки колеблется вместе с проводами, а те издают странный волновой звук
где-то в доме наполовину напротив (поперек, где-то слева, перпендикулярно) кто-то открывает окно, я мучительно жду когда там появится хотя бы рука, но только черный кривой прямоугольник и черный замерший кондиционер, и странные вывернутые наизнанку бойницы узора или балок на фасаде, и не вывернутые бойницы съеденных перспективой окон, и за эти наблюдения окон я получаю нагоняй, это смешно, там четыре ряда проводов и едва видимые изменения тона облаков, разве что-то бывает важнее?

переплеты тихой сирени с какими-то посторонними оттенками, какая разница, эта тусклая послезакатная чепуха мучает мне голову, тихое, вот и все прилагательные, болезненно-блеклое мерцание, как касание летнего вечера к коже, только уже зима, и она выворачивает весь цвет в еще одни бойницы, холод и механику, ты знаешь что будет дальше - мне вот видятся колодцы, как объяснить почему я опять топчусь на месте, условный рефлекс на первый снег - выть, тысячи маленьких белых лун во всем их трехмерном объеме падают мне на плечи и рукава, условный рефлекс - чувствовать в горле жжение еще не произнесенного заклинания, что ты мне скажешь, я знаю, ничего

Лицо эпохи

 

Если дать увлечь себя поисками символических сравнений, лицо Тома будет, пожалуй, лучшим средоточием образов века нынешнего, как Элвис был века прошедшего. Образов полных переживаний, неясных, смутных настроений всеобщего упадка, тонких чувств недостижимости даже не то что идеала, а пресловутой «нормальности». Уже сейчас можно с уверенностью сказать, что мы не оправдали надежд предыдущих поколений. Как старина Артур Кларк в своих предсказаниях будущего и помыслить не мог, что полёты к другим планетам и звёздам (или хотя бы мечты о них) нам заменят айфоны, лайки и всеобщее одиночество соцсетей. Всеобщая пресыщенность и какая-то растерянность. Но комфортная. Чертовски комфортная растерянность. Comfortably numb... Как тут не вспомнить слова киногероя, сказаных на рубеже двух столетий: Мой отец не имел высшего образования, но ему было очень важно, чтоб я получил его. Я закончил университет, звоню ему, спрашиваю: «Папа, что дальше?». А он говорит: «Устройся на работу». Мне 25. Опять звоню и спрашиваю: «Папа, что дальше?». А он: «Не знаю, женись»!..

Так бы это и был мой очередной нытик-тред, если бы однажды, среди сотен комментариев под одним из его клипов я случайно не наткнулся на один-единственный. Настоящий. От сердца. Если кратко: в нём человек благодарил Тома. Примерно так:

«Мистер Йорк, некоторое время назад мне поставили диагноз — рак. В клинике я проходил курс химиотерапии, было очень больно и очень страшно. И всё время, когда это было возможно, я слушал ваши песни. Совпадение это, или нет, но я думаю, что во многом благодаря вам, я пошёл на поправку. Большое вам спасибо».

Вот так-то, котики.

 

 

 

Без заголовка

В моей голове звучит голос сумасшедшего бога. Я не знаю ни его имени, ни откуда он взялся, ни что ему нужно, только постоянно причитает на весь белый свет двадцать четыре часа в сутки. В моей картонной коробке итак полный хаос, а вместе с этим чудом и вовсе тошно. А ещё он часто говорит о Тебе. Наверное, ты тоже сошёл с ума на том одиноком клочке земли, посреди океана мусора чужих голосов и постоянных взглядов, что неустанно бросают тебе вслед. Кто научил тебя, моё Чудовище, ходить на двух ногах, подобно человеку, дабы тенью нависать позади людей, путая их, обманывая, притворяясь тенью? Кто тебя научил так искусно врать, моё ненаглядное Чудовище, клацая клыками около их ртов, вгрызаясь в них так бездушно, ради своей искушённой прихоти? Стыдно было? Да нет, просто твой разум больше не может по-другому, никогда не сможет. Кто тебя покалечил так, моё несчастное Чудовище? И сумасшедший бог в моей голове отвечает: "Я".

Sia - Santa's Coming For Us




Ненавязчивая песня Сии, частичный каст stranger things и it, забавный клип, vhs-дух семейных и ламповых комедий 80-ых.

прекрасно, чудесно, восхитительно - и ни единого верного слова.

и страшно, и не страшно, а слух уходит первым - тихий писк неверно настроенного радио, глухая пуховая подушка с обоих сторон, погружение под мутную воду. щёлкаю пальцами, сначала у правого уха, потом у левого. и не слышу, совсем. совсем чудесно. белые крапинки, отдаляющийся мир, стекаю на пол, мягко скатываюсь в клубочек, опустить голову пониже, тереть мочки ушей - благо серьги, мои чудесные танар'рские кольца дешёвого потемневшего серебра (скорблю!) недавно сломались и не мешаются, не цепляются за пальцы, не хватаются за волосы, вообще ничего не делают, разве что лежат - да и то оно не действие, так себе, не существование даже. кто скажет что они правда были? меня вот точно почти не осталось. холодная вода между кожей и мозгом, считаю до восьми а потом опять, а потом опять. целый час только и делаю что падаю, считаю и наблюдаю потолок и собственные ступни. совсем не весело. где-то что-то порушилось, за окном 10 градусов, окно открыто, кислорода - хоть жопой жуй, а мозгу всё недостаточно, теряется по пути.
и не потому что я опять не ем, просто хуй знает почему, без никаких объективных причин. пить ромашковый чай, делать зарядку, посещать психиатра. а только всё равно серая кукла на белых (?) простынях, ложечка падает на пол.
очень вовремя читаю эти моменты. руки в карманах, мокрые ботинки, всё так, только людей в три раза меньше и никаких водорослей и лбов, белых камешков и чёрных пластинок. не по склонности или из страха, он заклинает демоническое необходимостью причинных связей. крысам [уже упоминала], рыбам секс не нужен, смерть всем кинематографически некорректным - не мне, значит, я-то, кажется, уже своей корректностью могу стены прошибать. татуировка со звёздочкой - 10/10, тоже люблю, как не любить - карнавальные маски и снег!..
как там это звалось - три колонки в тетради? нарезка? cut up? не знаю. у меня и тетради-то нет. одни только пароли и имена. урывки, обрывки, пометки на полях (цифровых, цифровые). никаких манер и скольжений, вот уж правда. всё в порядке полного хаоса.
имена чужие. танар'ри крадут души, я краду имена. прекрасно. и ещё никому (не тебе, ты-то знаешь) ничего не сообщать, но оно и так понятно -  похуй, нахуй, тысяча перерождений в минуту, совсем живая, вот и выливаю по предписанному вино за шиворот, не приобщаюсь, говорю ритуальными фразами, камешки с синими точками. рано, джек, я ещё не дочитала, не совсем помню стоит ли идти на свет или - наоборот, всячески его избегать. какая там уж грязь безрассудства, мнимая реальность - мне бы просто пока дышать так чтоб до башки пустой доходило. а про свет, по-моему, второе. но что сто вежливых формул отказа, шаркнуть ножкой, через левое плечо, взрезать и начертить - это да, это-то я знаю. вон, корочкой уже покрылось.
 

совсем не буду оправдываться. я просто злорадствую, злословлю и из чистой злой воли (яснохуйственно, распространяю максиму скалозубства и ненависти к себе, можете растянуть её на весь мир, мне похуй) исхожу [желчью]. никаких проблем. ни с чем.
теперь только жить. (бактерии рвутся к свободе, единственная полная свобода; хожу кругами и всё ещё плююсь желчью. не люблю тебя, не люблю никого, можете слать мне открытки, я сплю, всё это не со мной, вышибу окно и вывернусь наизнанку. ну вы там поняли что я опять переслушиваю, будто бы на дворе 2010 год. интересно, куда это семь лет делось?.. напротив зеркала; белые пальцы по экорше - да, то что нужно, просто в сердечко.)

про промежутки между слов уже говорила. про промежутки между цитат скажу следующее: то же самое. а промежутки между промежутками можете сами додумать, но на всякий случай машу ручкой и здороваюсь (тоже тот ещё ритуал, златоглазый)
как радуюсь что мир всё ещё вертится и в понедельник к первой паре. и переводить английский, и копии, и всё такое и в этом роде.
но: тупое отупение, оцепенение, вспухлая какая-то дохлая рыбина (нет, прости, я о своём, но - привет!) вместо мозга. наделаю лишних дырок в черепе, пусть уж учится дышать, пидор гнойный, ненавижу, могила моя.

а небо осенью особенно синее. мешаю берлинскую лазурь с ультрамарином, грешу против технологии и вдвойне грешу против техники. всё на белилах, конечно, цинковых белилах, не съедающих насыщенность цвета, чуть-чуть их, капельку самую. и кармина, маленькими мазками, мерцание тепло-холодности, пиксельный шум в условиях условностей реалистической школы. смерть реализму! я знаю что делать. (читайте наоборот)

Zankyou No Terror AMV - Cruel World

Без заголовка

Из всех вещей, ты взял с собой только коробки книг. Знаешь ли, книги не согреют тебя холодными ночами и не накормят, но ты иного мнения, иного времени и нравов. О таких как ты пишут книги, выдумывая, вылепливая неземного персонажа, только ты не герой книг, а вот, настоящий, с постоянными головными болями и чувством тошноты от голода. Забрав коробки с книгами, ты сказал, что уедешь к морю. Там твой дом. Твои мысли и сновидения. Дорога. Шуршащий песок под колесами машины и прохладный свежий морской ветер в лицо, в голову, в душу. У тебя ботинки на босу ногу и куртка, что мешком висит на обнажённых плечах. Будешь лепить свой Вавилон из песка? Лежать мёртвой рыбой на влажном берегу? Проглатывать книгу одну за другой, не насыщаясь? Конечно, ты не ответишь. Пришлёшь только пустую открытку с безумно красивой картинкой и бумагой, что приятна на ощупь, такая, как для акварели. Даже в твоём грёбаном имени есть что-то от моря. На столе ты оставишь клочок обожжённой бумаги с ненастоящим номером телефона, чтобы дать призрачную надежд тебя найти и ключи от квартиры, в которой ты никогда и не жил. Твоя голова страшная конструкция мыслей и банк-хранилище монстров, что давно уже выросли и выползли из-под кровати. Такими как ты не рождаются, их создаёт вселенная из всех пропащих желаний и осколков больных сердец. Химера хлама человеческого мира. Ты очень красивый и страшно болен внутри. На берегу моря разложены книги. Ветер треплет и скучающе переворачивает пустые страницы. Твои следы уходят в моря. Твои чудовища тянутся к небу.
Утро ты встретишь за пустым столом, с чашкой травяного чая и солью на сухих губах, а потом напишешь новую книгу, уже зная, куда уедешь в следующий раз, какой номер телефона напишешь и какие книги возьмёшь с собой.
Беру твой номер телефона. Сажусь в машину и никуда не еду. На заднем сидении стопка пустых книг. Закрывая глаза, я слышу Море.

Селедка

В глубокую ночь заявляется сказочное существо в совсем не сказочном виде. Освободив писательский стол предлагаю гостю присесть, только ты не можешь, сначала требуешь бутылку воды. И словно как в песне Сплин"скоро рассвет выхода нет". Вот и у меня нет выхода,кроме как достать льда из холодильника и предложить его тебе, чтобы протрезвел. Ну здравствуй рвотный мальчик. Все так же кровоточит, твой порванный пальчик и заливает мой кухонный стол. Вытру потом твоим носом об стол, нужно соблюдать чистоту лисий. Меньше грызи его и нарисуй свои веснушки,они прекрасно скрасят твое белое лицо. Твой водный лабиринт в желудке дал опять сбой и ты так красиво согнувшись выворачиваешь свое пунцевое нутро. Что там вышло? С задумчивым и сосредоточенным видом археолога копаюсь взглядом по полу в потрохах той картины масло внутренностей,что вылазиют из тебя. Рыбные кости, ребро человека и вроде усы соседского кота. Ты омерзительно похож на абсентную диву в зеленом трико и неразборчив в красках для волос, но забавный в своем гурманском вкусе еды. Скомканный клочок твоих ярких синих волос, с проседью старых рыжих жухлых прядей,месяц золотой в колечке ушка, и весь такой припизданутый неземной запах духов из морской соли,делает тебя такой нарядной елкой на празднике шутов. Вот только ты слишком красив,чтобы улыбаться. Кусаешься, рожден под созвездием псов, поешь с хрипотцой, подрыкивая по животному. Предложу цианиду,откажешься, звонко наигранно шмыгнув. Обидишься, а я ведь помочь хочу, накормить такими вкусными конфетами. Я не умею вшивать новые крылья, мне нужно добить, умертвить. Я вижу как не держат тебя ноги,но ты молодцом рыжий, еще пару выбрасов и ты русалка отправишься спать в аквариум. Зеленные губы от рвоты, затуманенный взгляд,влажный лоб и мелкие чешуйки по спине, хоть это и просто аллергия на солнце. Но ты просто ходячий ебаный миф море, а я Посейдон тычу в тебя вилкой-трезубцем рыбка. Тебя даже в детстве топили, наверное хотели,чтобы ты отправился на дно морское сиренам,но ты не умеешь дышать жабрами, они даже еще не прорезались у тебя,хотя тебе уже жемчужных 16 лет. Ах,какой возраст, какое время. Банка шпрот,горячий чай и мое великодушие делают меня в твоих глазах надеждой. Опасно так думать, я никогда не хотел завести рыбок. Глупые создания,которых с легкостью солью в унитаз. Мажешь ногти вместо лака зеленкой, скрываешь под рубашкой кривые колени. На шее связка красных ромбов от рыболовной сетки манит,чтобы ее содрали. Неужели тебе такая жизнь по нраву? Ах, прости рыжая русалочка. Я дал тебе землю, людей и голос, а ты мне мокрую душу морей. Храню ее в бутылке на полке, с остальными. Любопытная русалочка, начитавшейся Андерсона. Разве я не писал в книге про дорожку из ножей для ваших ножек? Но вы все равно упорно режете свои хвосты и бежите на танцпол людской жизни. А потом вы сидите у меня на кухне и ждете свою последнюю в жизни пенную вечеринку. До рассвета осталась секунда, а у меня закончились мармелад и конфеты. Твое сердце угасает внутри чешуйчатой ладошки. Кто такие как ты, люди моря, люди без памяти и страстной жаждой полюбить. Вас ненавидя корабли и моряки,но вы живете в легендах. Делаю по громче радио. Сегодня крутят только Сплин. В моей спальне сегодня будет пахнуть мятной пеной.

Собачий ангел

Вам пришло маленькое письмо, мистер Вильям. В конверте медалька и кусочек шинели, зуб серого волка и горсть горькой рябины. Зажигаешь керасиновую лампу, садишься за письменный стол. Под рукой шуршит грязная от дороги бумага и глаза лиловой лаванды бегают по строчкам.
Здравствуй, Вильям. Левой, правой, левой, правой четче шаг и не страшно, что пальцы на ногах уже не живые. Я ушел без права вернуться. Гордым, смелым отчаянным парнем. Скажи, может ли твой красный клубок теплых ниток измерить мой пройденный путь? Хватит ли его до конца этого письма, Вильям? Я блуждаю всю жизнь в лабиринтах туманных дорог и пока не вышел к причалу, чтобы нанять паромщика и уплыть домой. У нас здесь каждый день новый бой, новая зима. С тропинке этой уже никто из нас не сможет свернуть. Кормят отвратно, что язык уже перестал различать хоть какой-то вкус.Сейчас все бы отдал за пражский пирог и пьяную ночь с тобой за душевными разговорами. Вильям, мой друг. А ты верь, что я вернусь домой, в наш старый ветхий чердак в горах, когда будет окончен мой седой путь. Я видел, как они пытались купить у смерти лишние минуты за драхмы. Жалко и глупо, ведь она сама подставляла кортик к горлу и нажимала поглубже, пока не стихнет звон золотых в кармане. А я шел не за жизнь, не за смерть,не за горсть серебра, я шел за тобой по волчьим следам, Вильям. Сталь снова ляжет под мои ноги и скомандуют убивать, а с неба посыпется порванная подушка холодных снежных перьев. Я зажгу ритуальный костер, чтобы согреться, чтобы дойти, пока остальные уснут уже навсегда. Не плачу по ушедшим, остался жив, значит повезло мне, быть пригретым капризной фортуной. Ты тоже не плачь,Вильям. Последние письма приходят с фронта, и ты получил свое. Левой, правой, левой, правой четче шаг. Кажется тело тяжелее свинцового гроба и ломит простуженные бока. У вас там сейчас лето, весна или осень, Вильям? Жизнь не отпустит меня отдохнуть, я должен идти, пока пахнет волком, пока не выветрился запах шерсти с ладони. Я должен найти пропавшую стаю. А ты коснись крылом тепла моей еще горящей души, чтобы знал, что ты еще читаешь письмо. Не выбросил его в камин. Я жду каких-то чудес, когда закрываю глаза. Мне очень холодно, Вильям. Песни товарищей, совсем не вселяют бравой охоты, они все об одном. О смерти, Вильям. Я не знаю, сбился со счета в который раз мне сохранили жизнь, хоть и потрепали до синяков, укусов. Во снах я вижу твою тень впереди и слышу пронзительные песни белых волков. Знаю, мне еще далеко идти, но я успею поймать тебя за хвост и погладить по стрекочущим от щекотки пальцев ушам. Мои следы стирают твои слезы на бумаге, не надо, там еще дальше строчки, ты должен прочесть до конца. Этот мир из войны и боли не вернет мне прежнюю веру и покинутый дом, вольные лапы четвероногих. Когда боги молчат, кто даст мне ответ, почему они съели нашу луну, на которую мы выли под бурноцветущую весну? Пожелай мне доброй дороги, я ухожу все дальше в туман. Я людская чума и твой крепкий коньяк, мой шарм невозможно не заметить. Ты помнишь? Когда совсем голод одолевает, мне чудится крови вкус и горло заходиться кашлем. В такие моменты вспоминаю, как вкусно ты готовишь шарлотку. Воздух здесь пропитан до боли бредом, шумом треска веток и солнце показав свой оскал бьет по нервам. Не увижу уже звезды в твоих глазах, жилы и мышцы стянуты в узел, из последних сил вывожу чернила на клочке бумажки. Треплется на ветру шинель, как знамя, имя мое здесь забудут пусть, только ты помни как меня зовут. Ярко рыжий пламенный цветок, я вложу в конверт и отправлю тебе. Такие больше не растут, таких уже не найти. Его лепестки рвутся россыпью янтаря. Когда нибудь я научусь лететь по небу не задевая пятками камней. Жаль этот лоскут, не скроет мои раны, о ты верь что я вернусь в наш старый чердак, ты только меня не спугни, когда я войду в наш дом по ступеням. Тебе покажется, что это зябкий ветер, но это буду я. Назови свою печаль моим именем, Вильям.

Без заголовка

Бездельно, бесцветно, бездушно.. читают как мантру холодные боги. Бездельно, бесцельно, бездушно..имена многоликого солнца страны свободных ветров. Бездельно, бесцветно, бездушно..холодные боги гнут свои спины с острым позвонком и ломают золотые лучи на короне многоликого солнца, обжигая свои бледные руки. По дороге в храм Ветра, я сел на ступень и тихо запел, так искренне, с глубокой тоской по живому. Я смотрю на свои бледные руки и закрываю ладонями глаза, чтобы снова видеть цветные сны.

Photo

Les Fleurs du mal



+

Когда-нибудь, Я научусь писать книги.

"Письма Соне"

Я сижу за столом и делаю ногтем насечки-зарубки дня, который никогда не придет, день, когда я тебя не встречу. Я никогда тебя не видел, но уже знаю, что твои пальцы горькие и пахнут перцем, а еще ты любишь вкусный чай. Выходя на улицу, всматриваясь в этот белый (уже не мой) Мир, я слышу пронзительный звук разбитого стекла. У тебя легкий взмах руки и тяжелые мысли, а еще платье цвета васильков и босые ноги, краснеющие от холода. Я никогда не узнаю твой любимый аромат или любимое время года, но когда думаю об этом, вижу тебя безымянную в цветущих каштанах.
В своей голове, я пишу тебе долгие письма, которые никогда не отправлю. Соня.
Мысль обрывается, как размотанный клубок.

ВЕСНА

- Черное не в моде!- кричит Весна и я грубо затыкаю ей рот ладонью, плотно сжимая, да так, что потом останутся следы. Она еще что-то стонет, протестует и злобно шипит, когда проталкиваю пальцы ей в рот и ей ничего не остается, как принять, не смея укусить, ощущая под горлом острую сталь моей злобы.
- Черное грех!- говорит ее взгляд, пока моя ладонь скользит ей под синюю, как это чертово весеннее небо, юбку.
- Черный, мой любимый цвет. И это не ложь. Я впервые слышу из ее уст это горькое слово, что ранит ее губы в кровь и крепко сжимаю ладонью горло.
- Черный это мое имя,- говорит ее рука, что безвольно свисает с моего плеча.
- Я красный,- догоняю словом и разжимаю ладонь, роняя ее легкую, с ароматными цветами в волосах на пол, только она не разбивается, как хрусталь, но глаза ее мгновенно стекленеют и сверкают, как битое стекло на асфальте.
- Красный, - говорю я и тушу огонь в ее груди мыском ботинка.
Туманная Луна улыбается.

Сакураюшка