В колонках играет - muse_ hoodooАктер, 34 года, Нью-Йорк
В детстве я был бешеным, непослушным и все время врал. Наверное, поэтому я и стал актером. Другого объяснения у меня нет.
Люди мало знают меня, они знают лишь мои работы.
Быть звездой не так круто, но некоторые преимущества все же есть. Например, вас не могут вырезать из фильма при монтаже.
Знаменитым меня сделал Оскар, а не 17 лет работы в кино. Но Оскар не меняет вашу жизнь. Он лишь меняет людей и жизнь вокруг. Просто после этого вы уже не в силах оставаться прежним, потому что вокруг вас поменялось все.
Прежде чем стать актером, я был простым парнем из рабочего квартала в Квинсе (один из пяти районов Нью-Йорка. — Esquire). По большому счету, если отбросить некоторые несущественные мелочи, им я и остался.
Когда мне вручали Оскара за «Пианиста», я был на другом конце света — мы как раз снимали «Кинг-Конга» в Новой Зеландии. Одним словом, где-то там, за океаном, мне вручали Оскара, а я валялся на гостиничной кровати голым и жрал гамбургер. По-моему, это один из лучших способов получить награду.
Я не люблю Голливуд. Все, что вы там слышите, это: «Ой, а что вы предпочитаете в одежде? Ой, как вы замечательно выглядите! Ой, а знаете такого-то? Раньше был красавец, а теперь не лицо, а какой-то анус».
Мне нравится работать с Полански. Он чертов гений. Все, чем он обладает, идет из его личного опыта. Иногда мне кажется, он что-то вроде сверхчеловека — потому что вынести столько, сколько вынес он, под силу не каждому. И он готов ко всему. Я помню эпизод на съемках «Пианиста». Мне нужно было выпрыгнуть в окно. Внизу быт страховочный мат. Я замешкался: «Черт, а кто-нибудь уже пробовал прыгать в это окно?» Все помотали головами. «Что, никто не прыгал?» — переспросил я. И тут Полански взял и сиганул в окно. Уже снизу он крикнул: «Ну вот, кто-то попробовал. Теперь твоя очередь!» И я прыгнул. Помню, я здорово долбанулся лицом и ободрал ребра. А Полански хоть бы что. Даже штаны не помял.
Мне нравится хранить тайны. До тех пор, пока это не причиняет кому-то неудобства, это забавно.
Скажу по секрету: Шон Пенн может вести себя как настоящий ублюдок, если ему не нравится, как вы работаете.
Я часто думаю о том, что когда-нибудь я покажу «Кинг-Конга» своим внукам. Наверное, я скажу им: «Смотрите, каким крутым был ваш дед, когда бежал через джунгли». А внуки, небось, скажут: «Да ну, фуфло какое-то».
После «Поезда на Дарджлинг» мне стали часто говорить, что своей нелепостью я здорово смахиваю на Бастера Китона. По-моему, это неплохой комплимент. Я ведь рожден, чтобы быть долговязым и нелепым.
Чтобы почувствовать гармонию, нужно пережить много всего — плохое, хорошее, боль, радость. Нужно повстречать много разных людей — нищих, униженных, бездомных, душевнобольных — и научиться сочувствию к ним. Конечно, все это звучит как никчемная однокопеечная проповедь, но жизнь действительно устроена так.
Я люблю неопределенность. Потому что жизнь полна неопределенности. Вещи полны неопределенности, люди полны неопределенности, суждения полны неопределенности. Мне нравится все это — просто потому, что это круто.
После съемок «Поезда на Дарджлинг», которые проходили в Индии, я стал иначе относиться к коровам. Наверное, сотню раз я был свидетелем следующей картины: поезд ни с того ни с сего останавливался, мы все вываливались смотреть, что произошло, и видели на путях корову. Эти коровы были упрямы и не хотели сходить с путей. А индусы не особо хотели их беспокоить. И тогда мы говорили этим коровам: «Пшла, пшла!» И коровы почему-то слушались нас.
Самые удивительные путешествия — это те, которые вы совершаете не как турист.
Главное слово в сегодняшнем мире — это слово «страх». Посмотрите, какими управляемыми становимся мы перед лицом страха. Руководители на всех уровнях — будь то город или целая страна — используют страх, чтобы контролировать нас. Страх жрет нас вместе с кишками. А мы все больше и больше адаптируемся к жизни в постоянном страхе. Страхе терроризма, страхе бедности и страхе неизвестности.
Мы живем в тяжелое время. Отправляясь в кинотеатр на премьеру, люди уже знают о фильме все. Благодарить за это нужно рекламу, интернет, телевидение, всю эту хрень. Люди сидят в темном зале кинотеатра и смотрят фильм, который могли бы и не смотреть, потому что им известно о нем все. Мне кажется, так мы и просрали само ощущение триллера.
Сегодня очень сложно отправиться в кино и не почувствовать себя перекормленным до рвоты. Мы ведь смотрим кино каждый день. И так сложно не обожраться этим.
Я никогда не чувствовал себя так хорошо, как в тот момент, когда в Каннах нам устроили 18-минутную стоячую овацию.
Я не великий актер. Я считаю великими тех, кто умеет быть искренним даже тогда, когда ему ненавистна роль или персонаж. Такие актеры могут сидеть перед камерой и нести полный вздор, но вы всегда будете им верить.
Однажды я чуть не побывал в коровьей жопе. В Индии я купил мотоцикл — мы с подругой колесили как проклятые. Как-то раз я мчался по узкой дороге. Впереди ехал тук-тук (трехколесный моторикша. — Esquire). Я прижался к обочине, чтобы объехать его, и тут вдруг увидел перед собой корову. Она смотрела на меня своим честным коровьим взглядом. Я надавил на тормоз, вылетел из седла, перелетел через руль и головой вперед полетел прямо в коровий зад. Но корова увернулась, и я упал на асфальт. Помню, я лежал и думал: «Черт, а какая могла быть смешная смерть».
