Драко


Гарри,

Я не сомневаюсь, что поклонники заваливают тебя тоннами любовных писем с утра до вечера, однако мое письмо тебя хотя бы удивит. Ты наверняка не ожидал от меня ничего подобного.

Предполагается, что я не должен любить тебя.

Но, если следовать логике, я не должен... ничего.

Я долго не решался написать это письмо, а когда все-таки решился, сомневался, стоит ли его подписывать. Статус инкогнито так успокаивает! Но, если бы я так и поступил, то ты принял бы меня за одного из своих многочисленных обожателей, или, что еще хуже, за обожательницу?

Мое эго не вынесло бы этого. В-общем, анонимность принесла бы мне некоторое спокойствие, признаю. Но никакой выгоды.

Какое странное признание в любви... вместо того, чтобы осыпать тебя пламенными речами, я пытаюсь объяснить тебе свой жест. Может, я и сам не верю в то, что делаю?

Я люблю тебя. Вот, я это написал. Теперь ты знаешь. Поверишь ли ты мне, если я скажу, что рука, которой я пишу, сейчас дрожит от волнения? Я сам от себя такого не ожидал.

Не жди, что я стану сравнивать твои глаза с цветом жабы, оставлю это для твоих прошлых пассий. Кто-то наверняка уже сравнивал их с изумрудами... с пихтовым лесом, свежескошенной травой или абсентом.

Чем я мог бы удивить тебя?

Сколько бы я не размышлял, в голову не приходит ничего интересного. А сравнение с зеленым лучом Авады рискует тебе не понравиться. Так что обойдемся без неудачных метафор. Я бы удовольствовался, лишь написав, что нахожу их красивыми, но это тебе тоже, несомненно, приходилось слышать много раз.

И не рассчитывай, что я буду описывать и восхвалять каждую часть твоего тела. Во-первых, потому что оно далеко от совершенства; во-вторых, потому что те части твоего тела, которые меня действительно интересуют, я их никогда не видел.

Я знаю, о чем ты сейчас думаешь: «как неуместно говорить о сексе в любовном письме».

Проблема, Поттер, в том, что желания, которые ты во мне рождаешь — особенно грязные. От одних мыслей о том, что я хочу с тобой сделать я иногда даже краснею и у меня всегда... встает.



Я не знаю, есть ли у тебя опыт по части гомосексуализма... Надеюсь, что нет, потому что я всегда представляю тебя девственником с этой стороны.

Да, мало того что я жалкий трепач, так я еще позволяю себе иметь предпочтения... Но, не волнуйся... даже если бы тебя отымела вся школа, я бы не перестал любить тебя.

Так вот, в моих фантазиях ты — девственник... не из-за туманной истории «узости», или чего-то подобного. Нет. По той простой причине, что — как мне подсказывает мое второе «я» — быть у тебя первым — большой плюс для меня.

Первый раз забывается редко, а если все проходит как по маслу, то об этом потом приятно вспомнить. Испытываешь даже в некотором роде признательность к своему первому партнеру.

Конечно же, даже в самых своих причудливых фантазиях, я не представляю, что ты полюбишь меня однажды — Мерлин великий, я растерял еще не все свое здравомыслие — но я так легко представляю наши с тобой занятия любовью, что это даже пугает... и, не то чтобы я хвастался, но ты всегда получаешь невыносимое удовольствие.

Хотя, если честно, боюсь, увы, что у меня не так хорошо получается на самом деле. В конце концов, ни у кого не получится доставить такое удовольствие в реальной жизни, если тебе интересно.

И раз уж я с тобой на чистоту, то скажу все как есть.

У меня такое чувство, словно я лечу в пустоту, и с ужасом жду падения. Я заранее знаю, что оно будет болезненным, потому что ты меня не любишь.

Я часто высмеивал одностороннюю любовь. Я думал, что люди, которые хватаются за того, кто их не любит, идиоты: «Он не любит тебя и — баста! Забудь!»

Я не отрицаю мою собственную тупость в этом деле, но я не могу тебя забыть, хотя нельзя сказать, что я не пытался.

Я открыл для себя, что поговорка «сердцу не прикажешь» — чистая правда. Знай, что я зол на тебя за это. Да-да, я знаю, что ты не сделал ничего, чтобы влюбить меня в тебя и что ты только косвенно в этом виноват.

Я не сомневаюсь, что ты предпочел бы обойтись без такого груза на плечах, хоть и не тебе приходится с ним жить.

И, кто знает? Возможно, однажды ты тоже полюбишь как я. Тогда, если вдруг тебя посетит ностальгия по школьным годам, я надеюсь, ты вспомнишь обо мне со снисходительностью и скажешь себе: «Драко Малфой говорил, что любит... и если это на самом деле было так, ему, должно быть, было нелегко».

Конечно, тот, кого выберешь ты, обязательно будет любить тебя в ответ. Да и кто смог бы противостоять твоему шарму?

Представляю себе это... я желаю тебе счастья. Искренне. Конечно, я уже хочу убить всех твоих будущих пассий, но, опять же, я удовлетворюсь тем, что распотрошу их в своих мыслях, как поступает, я уверен, четверть девчонок школы.

А вообще, я пишу тебе не затем, чтобы излить душу, а открыть тебе свое сердце, которое болит по тебе... несмотря ни на что, вопреки мне.

Вот только не надо гримасничать!

Да, твое сердце крепко держит мое, и я давно с этим смирился.

Это так, вот и все. Ни ты, ни я ничего не можем с этим поделать.

Думаю, мои излияния остановятся на этом... мне больше нечего сказать о «великом горе», что снедает меня. Я выживу и, если нужно, возьму пример с тебя, у тебя ведь это так хорошо получается...

О-о-о, прости, Любовь моя, я не удержался. Можно подумать, я люблю иронию — как и ты.

Не буду также задерживаться на твоих всевозможных качествах... хотя, не так уж их и много. Пусть твои прихвостни поливают тебя лестью, а на меня не рассчитывай. К тому же я предпочитаю твои недостатки.

Решительно, мое письмо не вписывается в рамки стандарта.

Я не умею следовать зa стадом, а еще я думаю, что моя неординарность добавляет моему итак уже беспредельному шарму.

То есть, я — черный баран в овечьей шкуре... охотничий пес, равно как и пастух могут попасть в сети, но они не имеют значения. Для меня важна звезда.

...

Ладно, мой дорогой Поттер, оставляю в покое твои красивые глаза и сматываю на этом удочку.

Ты поймешь, если я скажу, что все это только вранье, цель которого — поиздеваться над тобой — в случае, если твоя реакция поставит меня в неловкое положение.

Сомнения, которые у тебя появятся после прочтения этого письма станут моим лучшим способом защиты.

Это обычная предусмотрительность с моей стороны, без которой этого письма бы не было.

Что стало бы потерей для человечества, согласись?

Уже поздно, и завтра утром ты будешь держать мое письмо в своих руках.

К тому времени я несомненно успею проделать с тобой много непристойностей, не поднимаясь с кровати.

Извини и за это тоже.

Драко Малфой.

— Гарри, все хорошо? — забеспокоился Рон. — Ты уже несколько минут не отрываешься от этого письма. От кого оно?

Когда Гарри, наконец, поднял глаза на слизеринский стол, он смотрел на него с беспечностью. Ухмылялся. И ждал гарриной реакции.

— От Малфоя, — наконец ответил гриффиндорец, не отводя взгляда от нахального блондина. — Ничего важного, — задумчиво продолжил он, разрывая письмо на кусочки. — Просто вранье.

За столом слизеринцев Драко продолжал улыбаться.
14.07.2010

Гарри


Драко,

Я уверен, что ты тоже получаешь письма тоннами: письма с угрозами и письма официальные... Любовные письма. Кстати, я и не подозревал о твоем умении сочинять их, особенно те, что адресованы мне. Так что, нет, я не ожидал от тебя такого рода почты, как ты, наверное, не ожидал, что я отвечу.

Нет нужды говорить тебе, что ты должен, а что нет. Я думаю, что один только факт, что ты закрываешь глаза, размышляя обо мне, делает тебя психом в глазах других.

И это письмо — доказательство твоего помешательства.

Тогда почему же я тебе отвечаю?

Не могу объяснить... Наверное, из-за своего характера: не хочу, чтобы последнее слово осталось за тобой.

Поэтому, отвечу на твой вопрос: нет, я не верю тебе.

Я не верю, что твои руки дрожали, когда водили пером по этому пергаменту. А если это правда, то ты, наверное, просто подхватил насморк, и жар — причина твоей маленькой слабости.

Если бы ты любил меня, твое сердце забилось бы быстрее, а ладони вспотели от одной только мысли, что я буду читать твое письмо, что буду держать его в руках, а перо в твоих пальцах дрогнуло бы и не вывело и слова твоим идеальным почерком.

Тебе нравятся мои глаза? Не смеши меня. Если бы они тебе нравились, как ты говоришь, ты не отводил бы свои... Разве что ты боишься Авады, которую они могут в тебя бросить.

Если бы ты любил меня, ты искал бы в моем взгляде что-то, кроме ненависти. Так что здесь я тоже тебе не верю.

Продолжение полученного мной письма не оставляет сомнений о помутнении твоего рассудка. Поэтому я не стану распространяться о личных частях моего тела и о твоей гипотетической способности заставить меня кончить.

Потому что, как ты правильно заметил, ты не первый, кто отправляет мне такого рода почту, и каждый из моих робких влюбленных хоть раз, но мечтал отправить меня на седьмое небо.

Да и, я признателен за твои клятвы вечной любви, даже в случае, если я стану блядью. От знания, что тебя любят не за, а вопреки сразу теплеет на душе.

А теперь давай я помогу тебе (не благодари. Я гриффиндорец, и этим все сказано) и объясню, что чувствует человек, когда любит.

Когда любишь, постоянно хочется находиться рядом с любимым (удивительно, но я что-то не наблюдаю тебя рядом с собой).

Когда любишь, не замечаешь никого, кроме избранника своего сердца (замечаешь ли ты только меня, Драко? Сомневаюсь, учитывая число человек, которые выходят из твоей комнаты по утрам).

Когда любишь, живешь ради одной лишь улыбки другого (а я никогда не хочу улыбаться, когда ты ко мне обращаешься).

Когда любишь, стоишь за другого горой (ты же ведешь себя с точностью, да наоборот).

Когда любишь, хочешь провести жизнь бок о бок с другим и умереть, если он бросит тебя (единственный, с кем ты хочешь жить, Драко, это с самим собой).

Пожалуй, я остановлю на этом свои аргументы, я ведь даже не уверен, что хочу отправлять это письмо.

Думаю, я доказал, что все это — на самом деле вранье, так что ты не обязан говорить мне об этом.

Но я тоже должен тебе кое в чем признаться, наверное, чтобы не оставаться в долгу...

Я люблю. Сильно. Вот почему я знаю, о чем говорю. А еще я знаю, что ты врешь.

Знаешь, я постоянно наблюдаю за тобой.

Чувствуешь ли ты на себе мой взгляд?

Слышишь ли ты мои стоны, когда приходит ночь, а твой облик вырисовывается на фоне моих закрытых век?

Чувствуешь ли ты мое желание на каждом твоем шагу и мой обжигающий взгляд на затылке?

Видишь ли ты мою улыбку, когда одна из твоих освещает твое бледное лицо?

Нет... Я не думаю, что ты замечаешь все эти детали. И теперь я уверился, что ты еще хуже, чем сам себе кажешься, потому что в этот раз ты сделал мне действительно больно.

Очень больно.

Потому что раньше, мне оставалась кроха надежды.

Раньше я верил, что однажды ты изменишься, перестанешь хотеть любой ценой унизить меня.

Но нет, и ты должен быть доволен: ты добился своего.

И в этот раз я не встану.

Не волнуйся, я не стану закатывать скандал, да и зачем? Это всего лишь я, и все это — шутка, не так ли?

Вранье, подобие любви.

Ничто никогда не произойдет между нами, и, возможно, это к лучшему.

Никогда мои губы не коснутся твоих, а мой язык не попробует твой на вкус.

Никогда мои руки не лягут на тебя, разве что, чтобы ударить.

Никогда мое тело не задрожит под весом твоего.

И никогда я не скажу тебе слов, которые, однако, засели в горле и отравляют лучше любого яда.

Я не стану жаловаться. Я буду вести себя как обычно, и ты никогда не узнаешь, правда ли то, что понял по моим словам. Реакция, достойная слизеринца — не хочу оставаться перед тобой в долгу.

Ты никогда не узнаешь, были продиктованы мои слова любовью, или местью.

Ночью ты будешь гадать: представляю ли я тебя обнаженным и потным в своей постели.

Днем ты будешь задаваться вопросом: не смотрю ли я на тебя сейчас украдкой своими блестящими глазами, в которых страсть мешается с плохо скрытым желанием.

Мне нравится представлять тебя настороже. Та еще "компенсация", но приходится довольствоваться малым, когда знаешь, что не можешь получить все.

Пожалуй, я закончу свое письмо на этом.

Пусть твое воображение делает с моим телом, что ему вздумается. И потом, может, ты на самом деле меня хочешь? или, возможно, после этого ты захочешь ударить меня сильнее, чем раньше?

Думай, что хочешь.

И поскольку все это не больше, чем вранье, я не стану питать иллюзий.

Гарри Поттер


— Эй, Драко, что с тобой? Ты весь бледный.

Голос Панси вывел Драко из состояния оцепенения.

Поттер ему ответил…

— Плохие новости? — поинтересовался Блейз, наливая себе чаю.

— Нет… Так, вранье. — Снова заулыбавшись, ответил Драко.

Его друзья вернулись к прерванному разговору, а Драко скользнул взглядом в направлении стола гриффиндорцев.

Он был здесь, в окружении нищеброда и мисс всезнайки, и наслаждался горячей чашкой шоколада, как каждое утро на протяжении семи лет.

Как если бы он почувствовал на себе чужой взгляд, Гарри Поттер поднял глаза, и их взгляды на мгновение встретились.

И Драко перестал улыбаться: ему померещилось, или в зеленых глазах промелькнула смесь желания и страсти? Все произошло так быстро, что он засомневался: а не показалось ли ему?

Его кулак смял пергамент, который Драко так и не выпустил.

Вранье… и именно он все это начал.

Теперь он жалел об этом.
16.07.2010

Драко


Поттер, Поттер, Поттер...

По идее, я должен бы найти смешным тот факт, что ты хочешь оставить за собой последнее слово... Ну, не то чтобы я не был похож на тебя в этом.

Ты не можешь остаться в тени, всегда переводишь разговор на свою величественную персону, не так ли?

Тебе недостаточно, что кто-то говорит тебе, что любит, ты должен уточнить, что ты любишь больше, любишь сильнее?

Тогда давай, Поттер, сравни свою любовь с моей, измерь степень нашего с тобой вранья.

Давай, скажи мне, что все слова — тщетные попытки с моей стороны доказать, что я держу ситуацию под контролем.

Потому что, если я написал тебе все эти вещи, то не затем, чтобы вылить свои чувства или сбросить камень с души.

Скажи себе, что если мои мысли обрели форму на листе бумаги, это прежде всего оттого, что я хотел взять в руки свое будущее. Потому что Малфои не прячутся, они правят своей судьбой.

Что пафоснее невысказанной любви? Любовь тайная, зажатая тисками, словно прекрасная роза, которой некому полюбоваться, кроме своего создателя? Чего более ненужного?

Чего более трусливого?

Эта любовь, даже если она живет, не растет без причины и без цели... Красивая персонификация, не правда ли? Но для такого некрасивого чувства.

Потому что, с моей точки зрения, любовь не великое чувство. Любовь не делает сильнее, как ты, кажется, хочешь доказать мне. Потому что иначе я был бы уже великаном и ничего не боялся бы в этом низьменном мире, разве что, может, твоего взгляда. Того, на который я наткнулся тем утром, того, который заставляет снова писать тебе.

То есть, я захотел признаться в этой любви, плюнуть ею тебе в лицо. В надежде, что если она перестанет быть тайной, тo утеряет свое величие, свою силу...

Кажется, я ошибся. И от этого мне грустно.

Вдали от тисков, моя роза познаёт радости солнца и чистого воздуха. Вдали от тисков, она растёт в надежде однажды стать сильной под стать дуба.

Пустая надежда, но, в то же время, чьи надежды когда-нибудь сбывались?

Тебе не следовало отвечать мне, Поттер! Как не следовало читать мое письмо. А вообще, нам никогда не следовало встречаться, и все было бы намного проще.

Я бы не воспылал к тебе ненавистью, ты не ответил бы мне неприязнью. Мы бы никогда не подрались и я не растерял бы остатки здравого смысла от твоей близости.

Не сомнeваюсь, что моя жизнь была бы намного более пресной, но такой приятной.

Полагаю, ты думаешь о том же. И это меня утешает: не такие уж мы психи, в конце концов.

Хоть наши письма и доказывают обратное.

Как говорится, от любви до ненависти один шаг.

Но я считаю это таким ужасным заблуждением, почти оскорблением. Любовь и ненависть не два разных чувства, но одно целое.

Когда сердце колотится, а дыхание сбивается, и человек напротив делает так, что окружающий мир не имеет значения. Когда единственная цель, единственное желание — почувствовать руками его теплую кожу, разминать ее, трогать, пока она не уйдет из-под пальцев, а вы не станете одним целым.

Когда чувствуешь все это, когда подвергаешься подобным мукам... Знай, Поттер, это когда ты любишь так сильно, как ненавидишь.

Ты ненавидишь, потому что любимый человек преспокойно живет без тебя, дышит без твоей помощи, улыбается не тебе... И любишь, потому что только это и умеешь, даже если ты отвратителен самoму себе от этого.

Так что не надо оскорблять меня, сравнивая твои чувства с моими, Поттер, потому что если твои — красивые и искренние, то мои — темные и навязчивые. Зачем сравнивать свет и тьму, ведь они существуют вместе, рядом...

Будем ли мы с тобой когда-нибудь вместе, Поттер?

Ты говоришь о моих губах, прижимающихся к твоим? Но что для меня этот избитый символ идиллической любви?

Мои губы на твоих, Поттер? Я могу воплотить эти мечты в реальность когда захочу и где захочу! Но зачем? Какой в этом толк?

Возможно, мы поцеловались бы; нам бы, наверняка, понравилось. А что дальше?

Жаркий сеанс секса в пустом классе? Наши тела, одно в другом? Матерясь? Крича? Умоляя?

А дальше?

У животных это получается намного лучше, чем у нас, Поттер... оставим им их превосходство.

Нет, я не хочу ничего из вышеперечисленного, просто потому, что — как и наша корреспонденция — это будет нереально и неуместно... почти болезненно.

Говоришь, я сделал тебе больно?

Знай, что мне больно больше лет, чем я смог бы сосчитaть. Поэтому не жалуйся, что твоя любовь правдивей, потому что моя боль — искренней.

Так что да! Мое письмо было ложью, ты понял это слишком рано, на мой вкус... Но я все-таки расставлю точки над i.

Ты прав, я не люблю тебя, Поттер!

Да, от каждого твоего жеста мой живот скручивает до тошноты. Да, твой взгляд может вызвать во мне больше темных мыслей, чем самая ужaсная сцена пытoк.

Но если я так ненавижу тебя, Гарри, если мое сердце готово лопнуть от переизбытка чувств, то знай, что это только твоя вина. И так будет всегда. Потому что любовь к тебе рождает во мне ненависть, а ненависть учит любить тебя.

Прочти это письмо и порви, как ты поступил с предыдущим. Возвращайся в свой идеальный мирок, где любовь — прекраснейшее из чувств. Верь в мое вранье, опасайся моей любви.

Потому что, если ты любишь меня, Поттер, то я... я тобой обладаю.

Д.М.

Гарри осторожно сложил письмо вдвое.

Сова доставила его прямо в спальню и разбудила Гарри, бросив письмо ему в лицо. Он сразу понял от кого оно и поспешил выйти в коридор, чтобы спокойно прочесть. Гарри почти выбежал из спальны, но сомневался, что именно по этой причине сердце забилось чаще.

Он не знал, плакать ему или смеяться. Он, собственно, и не понял толком о чем говорится в письме.

Он просто был потерян... потерян и потрясен.

— Ну что за идиот, — прошептал он.

— Вот, значит, как ты меня любишь? Мило. — Заявил голос с нотками...

— Малфой!

— Собственной персоной. Может, ты ждал кого-то другого?

Гарри окинул его изучающим взглядом. Сам гриффиндорец был одет в пижамy, в то время как Малфой предстал перед ним во всей своeй красе и величии.

— Я просто пришел сказать, что не буду читать твое следующее письмо, Поттер, так что можешь не трудиться. Видишь, какой я добрый, избавляю тебя от нового унижения.

— Я и не собирался писать тебе, Малфой!

— Значит, я зря сюда добирался. Моя доброта когда-нибудь выльется мне боком. Прощай, Поттер.

Больше не добавив ни слова, блондин направился, откуда пришел, оставляя за спиной опешившего от такой наглости Гарри.

— Кстати, Малфой, ты мной не обладаешь! — крикнул он первое, что пришло в голову.

— Посмотрим, Поттер. Посмотрим.
16.07.2010

Эпилог


Малфой,

Я знаю, что не должен был отвечать тебе, мы так договорились. А ты не должен читать это письмо, но все-равно сделаешь это...

Раз ты написал мне два письма, то будет только честно, если я сочиню столько же.

Говорят, короткие шутки — самые удачные... но эта не удалась с самого начала. Ничего удивительного, ведь это была твоя инициатива.

И я позволил себе ответить во второй раз, потому что твое последнее письмо просто пропитано раздражением.

Ты обвиняешь меня в том, что я вижу любовь в розовом цвете, но все время, что я тебя знаю, я вижу это чувство только в сером.

Ты говоришь о любви и ненависти, сводя и разводя их с потрясающей легкостью — чтобы лучше заморочить мне голову.

Согласен, ты силен в игре слов, но боюсь, что ты заблуждаешься насчет одного.

Так что проясним некоторые моменты.

Ты меня ненавидишь. Это я знаю и сейчас уверен в этом больше, чем ког

— Чем когда-либо, но моя к тебя любовь горит ярче дневного светила, — пропел насмешливый голос позади Гарри.

Гриффиндорец напрягся на своем месте и отложил перо.

— Это не то, что я собирался написать, Малфой, — не оборачиваясь, холодно произнес Золотой мальчик, — и не очень вежливо читать через плечо людей.

— Я сказал тебе не отвечать, — почти радостно воскликнул Драко, садясь напротив Поттера.

— Отвали! — выдохнул все еще напряженный Гарри.

Он плохо выносил внезапное вмешательство Малфоя, понимая, что такая расстановка вещей блондину только на руку.

— Насколько я знаю, библиотека — общественное место, любовь всей моей жизни. Так что я останусь, если мне хочется.

Гарри не отреагировал на «любовь всей моей жизни», но его руки сами собой до боли сжались в кулаки.

— Отлично, тогда уйду я! — выплюнул он, сминая свое незаконченное письмо.

Улыбка немедленно сползла с малфоевского лица. Драко перегнулся через стол и схватил Поттера за край рубашки, заставляя тем самым сесть обратно. — Прекрати это! — яростно приказал он. — Перестань строить из себя бедную овечку, когда мы оба знаем, что ты несерьезен.

— Ах, конечно! — горько усмехнулся Поттер, обрывая установившееся на мгновение неловкое молчание. — Ты бы предпочел, чтобы я иронизировал, как ты... а может мне называть тебя «душа моя»? Тебя успокоит факт, что все это на самом деле всего-лишь неудавшаяся шутка, или же он будет медленно сводить тебя с ума, как в моем случае?

— А у тебя хорошо получается, — признал, наконец, Драко, криво улыбаясь, — но думаю, что я лучше тебя в этой маленькой игре. Я практически вырoс в притворстве, понимаешь?

Гарри понимал. Он молча кивнул и — впервые за весь разговор — предпочел смотреть куда угодно, лишь бы не в серые глаза напротив.

— Дурак! — почти нежно шепнул слизернец и ушел, оставляя Гарри одного.

Гриффиндорец на мгновение прикрыл глаза. А когда открыл их, то затем, чтобы прицелиться.

Комок пергамента, в который превратилось письмо, еле слышно приземлился в мусорку.


* * *


Шутка…

Вранье…

«Я тебе покажу шутки!» — про себя возмутился Малфой несколькo днeй спустя.

Большой зал был полон — время ужина. Блюда переходили из рук в руки, а разговоры были в самом разгаре, но Драко Малфой был не очень разговорчив этим вечером.

Блюда выглядели аппетитными. Пансы нежно поглядывала на миску картофеля в сметане, Блейз флиртовал с курицей в ананасах, но сам Драко ничего не ел.

На самом деле, Драко Малфой почти ничего не делал уже несколько дней подряд.

Только улыбался.

У Драко Малфоя была невероятная улыбка — из тех, что могли заставить чье-либо сердце биться чаще, даже появляясь всего на пару секунд. Когда он улыбался, лицо Драко менялось: оно теряло свою холодность и словно освещало комнату, в которой он находился, будь то чулан или бальный зал. Его аккуратные брови немного приподнимались на бледном лбу, на левой щеке вырисовывалась симпатичная ямочка, а глаза блестели не хуже драгоценного камня.

Можно было умереть за одну из этих улыбок.

Вот только в последнее время в этом не было надобности, потому что Драко Малфой раздавал свои улыбки, словно конфеты: направо и налево. Очевидно, он не осознавал, какой эффект производит на свое окружение.

Но было что-то, о чем другие не подозревали: о том, что именно прячется за улыбками Слизеринского Принца.

Драко вырос в аристократическом кругу. Kогда он был еще ребенком, его мама постоянно твердила ему, что его улыбка станет его лучшей "маской": она будет привлекать к себе все внимание и отводить вопросы. Драко спросил свою мать, почему она ему все это говорит, и в его памяти до сих пор остался ее ответ, он слышал его, как если бы Нарцисса была сейчас рядом:

«Некоторые люди любят упиваться чужим горем, Драко, поэтому помни: никогда не показывай своих слабостей, а когда тобой овладевает грусть, улыбнись ей».

И Драко улыбался, как Нарцисса всегда улыбалась Люциусу.

— Драко, ты боишься потолстеть, что ли? — спросил Блейз, проглотив очередной кусок курицы.

— Нет, я просто неголоден, — ответил он, поднимаясь, — думаю, что использую это время с пользой: повторю Трансфигурацию.

И все также улыбаясь, он покинул зал.

Он чувствовал на затылке обжигающий взгляд, но не обернулся, чтобы проверить правильность своего предположения. Это было невозможно, он был уверен в этом... Почти.

Ему казалось, что после разговора с Поттером Драко получит преимущество в этой глупой игре, которую он сам же и начал. Но стратегия слизеринца обернулась против него самого — не удовлетворившись своей ролью, Поттер решил поиграть в загадки.

И из письменной, шутка превратилась в устную… Что дальше?

Поттер хотел одержать верх, хотел отомстить за то, что начиналось, как обычная подколка, но Драко не собирался уступать Золотому мальчику. Он никогда не позволит Поттеру одержать эту победу, даже если Малфою придется для этого растерять все свое здравомыслие.

— Сбегаем, душа моя? — тихо произнес голос в нескольких шагах от Драко.

Он был готов к этому... Игра никогда не прерывалась надолго.

Драко шагнул вперед, удостоверился, что его улыбка на месте. Она скроет его истинные чувства.

— Конечно, нет, любовь моя, это было приглашение, и я вижу, ты его получил.

И он сделал еще один шаг навстречу — слизеринец был решительно настроен стереть этот — так подавляющий его, Драко, — блеск в глазах Гарри Поттера.

Его шаги отдавались в коридоре эхом, мысли в голове — похоронным маршем.

Ноги привели блондина к красивому зеленоглазому парню. Oн был так близко... что Драко чувствовал его дыхание, пока его собственное учащалось, несмотря ни на что.

Гарри пошатнулся, и улыбка Драко стала шире.

Очень скоро все закончится.

Поттер ничего не говорил, ни о чем не спрашивал — и к счастью, потому что Драко вряд ли бы нашелся сейчас с ответом. Писать в укрытии стен своей комнаты — одно, а открыто говорить с объектом своих писем — совсем другое.

Его рука поднялась и легла на щеку гриффиндорца, слегка пробежалась по немного шероховатой коже.

Взгляд скользнул от глаз к губам, и Драко на мгновение стало любопытно, такие ли они мягкие, как кажутся, но он выбросил вопрос из головы, потому что это было неважно.

Последний раунд начался.

Первый отступивший признает поражение.

Поттер не отступал, тогда Драко решил действовать дальше.

Его вторая рука легла на гаррино лицо и медленно, очень медленно Драко прижался к губам Золотого мальчика своими.

Его сознание запоминало ощущения: мягкость, тихие звуки, что производили их рты... А после, рука на его затылке, притягивая его еще ближе... слишком близко. И затем ощущение вторжения — это язык Поттера, решившего углубить поцелуй.

Его вкус... неопределимый, но такой замечательный в опытном рту Драко.

И Драко забыл думать и стал чувствовать, просто чувствовать, не анализируя.

Он забыл обо всем, кроме этого поцелуя.

Он больше не видел, не слышал... Как если бы все нервные окончания вдруг мигрировали в одно место и теперь пели под влажным поцелуем Гарри Поттера.

Драко чувствовал себя заполненным, ему было так хорошо…

Но вскоре пришла пустота, и больше ничего.

Рот Поттера оторвался от его, и Драко, задыхаясь, с трудом пытался собрать остатки себя.

Его глаза отметили покрасневшие щеки парня напротив, такое же тяжелое дыхание, побелевшие губы.

Вдруг Драко захотелось сбежать, убежать от этого зрелища, от этих ощущений...

Игра принимала опасный оборот.

Его ноги исполнили его желание отодвинуться на шаг, как и ноги Поттера, унесшие его на такое же расстояние.

Парни смотрели друг на друга некоторое время, потом одновременно отвернулись.

Драко бежал почти до самой спальни и, закрыв за собой дверь, устало прислонился к ней. У него вырвался вздох.

Все закончилось…

Они отступили одновременно, так что не было ни победителя, ни проигравшего.

А может, они оба что-то потеряли.

На губах Драко появилась странная, немного грустная, улыбка.

Все-таки, все это зашло слишком далеко... для простого вранья.