Пробные и редкие монеты советского чекана |
Дневник |
Пробные и редкие монеты советского чекана
Пробные 20 копеек 1923 года
29 апреля 1921 года Совет Труда и Обороны принял постановление о пуске Медально аффинажного завода (Монетного двора в Петрограде), вошедшего в систему Горного Совета ВСНХ.
|
С.А. Сергачев ветряные мельницы в Беларуси |
Дневник |
Источник: Сергачев С.А. ветряные мельницы в Беларуси. В журн.: Архитектура и строительство, 2006. Все права сохранены.
С.А. Сергачев
ветряные мельницы в Беларуси
Взаимоотношение пространства и объема — одна из основных композиционных проблем, которые решает архитектор в своей деятельности, так как уже на самой первой стадии формирования идеи он должен определить, что в конкретной ситуации должно стать главным. Если объем — то одно решение, а если пространство — то другое. И в большинстве случаев не находится ни одного универсального рецепта, как именно это сделать. Но есть сфера архитектурно-строительного дела, где взаимоотношения воздушного пространства и замкнутого в сооружении объема решаются естественно и неразрывно, — это архитектура ветряных мельниц (рис. 1). Здесь зритель имеет возможность созерцать не статичную ситуацию, пусть
1. Ветряная мельница в Пружанском р-не
2. Ветряная мельница шатрового типа в панораме застройки д. Роги Славгородского р-на
3. Ветряная мельница козлового типа в д. Домоткановичи Клецкого р-на
даже композиционно совершенную, а динамичную. Более того, заинтересовавшись и подойдя ближе, он включается в систему звуковой информации и невольно становится участником своеобразного события. Для кого-то это просто помол зерна, а для многих — событие, несомненно, содержащее элементы эстетики трудовой деятельности и выходящее на уровень того, что сейчас называют инсталляцией, — динамичной композицией, основанной на эмоциональном восприятии ее элементов и позволяющей зрителя превращать в участника.
4. Ветряная мельница козлового типа в д. Полонно-Заболоть Пружанского р-на
Cовременная жизнь невероятно активна. А вот архитектура по-прежнему в большей мере характеризуется стабильностью и жесткостью структур. В связи с этим обращение к опыту формирования динамичности в архитектуре, взаимодействия предельно материального с чем-то эфемерным, легким и трудно ощущаемым (хотя тоже материальным), можно рассматривать как некий резерв в создании современной среды, наделенной эмоциональностью. Именно воздух и в целом процессы, характерные для воздушного пространства, могут стать наиболее востребованными для решения подобной задачи, хотя многое уже встречается в архитектуре ветряных мельниц.
5. Ветряная мельница шатрового типа в д. Козельская Буда Краснопольского р-на
Архитектура ветряных мельниц основана на конструктивном единстве остова здания и самого мельничного механизма. Расчет механизма мог выполнить не каждый плотник, поэтому существовали специалисты в этой области строительства. Для конструктивных решений ветряных мельниц характерны продуманность и надежность, в основе которых — способность воспринимать значительные динамические и ветровые нагрузки. Выразительные силуэты ветряков являлись активными доминантами, содействовавшими организации пространства (рис. 2). Благодаря простым формам, ясно прочитывавшимся на фоне неба и формировавшим выразительные силуэты, архитектура ветряных мельниц, особенно шатрового типа, приобретала черты монументальности.
6. Ветряная мельница шатрового типа в д. Березовка Кормянского р-на (до переноса в музей)
Ветряные мельницы стали строить в Европе около Х в., и появляются они позже водяных. Первые ветряные мельницы характеризуются тем, что корпус поворачивался вместе с крыльями под наиболее удобный ветер на специальной конструкции — козлах. Поэтому такие ветряки назывались “козловки”. С ХVII в. в Европе получил распространение новый тип ветряка с неподвижным корпусом — “голландский” (у нас чаще — “шатровый”); вместе с крыльями поворачивалась только верхняя часть. Эти ветряки имели большую производительность, но “козловок” не вытеснили. С ХХ в. появляется новый тип ветряной мельницы — “пальтрак”, в которой поворачивалось все сооружение, но не на козлах, а на специальном колесе, установленном на уровне земли.
7. Ветряная мельница шатрового типа в д. Зеленец Хотимского р-на
Ветряных мельниц на Беларуси было много. Преобладали сооружения, возведенные из дерева; каменные ветряки буквально единичны и характерны лишь для конца XIX — начала XX в. Например, в Ошмянском уезде было 7 каменных и 127 деревянных мельниц, а в Вилейском из 60 мельниц каменная была только одна. В Копысском уезде Могилевской губернии в 1858 г. все 50 водяных и ветряных мельниц были деревянными [1].
8. Зубчатое колесо ветряной мельницы в д. Зеленец Хотимского р-на
Широкому распространению ветряных мельниц и особому вниманию к ним со стороны общества содействовала и высокая социальная значимость этих сооружений — здесь происходили важные для многих людей производственные процессы. Размещение их в стороне от застройки, т. е. в местах, доступных ветру и открытых для обозрения со всех сторон, сразу же определило особенности их архитектуры. Безусловно, важнейшее в архитектуре ветряных мельниц — предельная гармония компактного объемного решения, имеющего вертикальное развитие, и окружающего пространства, чему, кстати, способствовали и технологические требования (обтекаемость корпуса, статичность конструкции и др.).
9. Рубленое из дубовых брусьев основание ветряка в д. Березовка Кормянского р-на
Но строителям приходилось учитывать, что Беларусь расположена в зоне слабых ветров. В среднем за год скорость ветра здесь 3,5–4 м/сек на равнинах и возвышенностях и 3–3,5 м/сек на низменностях и по долинам рек [2]. Такой ветер легкий — при нем лишь только качаются ветви деревьев. Сильный же ветер (10 м/сек — гнутся тополя и толстые сучья других деревьев) составляет всего десятые доли процента общего потока, достигая 2–3 % на открытых пространствах. Шквалистые порывы ветра (более 25 м/сек), к счастью, редки, так как они обычно сопровождаются разрушениями. Поэтому при таких ветровых потоках на территории Беларуси различие типов строившихся здесь ветряных мельниц, их форм и размеров определялось прежде всего объемом предстоящей работы. Например, на территориях, специализировавшихся на земледелии (Поднепровье, Восточное Полесье), количество ветряков больше, они мощнее по производительности и крупнее размерами.
10. Осевой столб с колесом мельницы шатрового типа в д. Силичи Костюковичского р-на
Наибольшее распространение имели мельницы столбовой конструкции, так называемые “козловки” (рис. 3, 4). Обычно они двухъярусные, квадратные в плане, высотой 8–12 м. Козлы, на которые опиралось все сооружение, состояли из мощных горизонтальных, лежащих на земле, обычно на каменном фундаменте, брусьев — в них врубался вертикальный столб (ось мельницы; сосна, реже дуб) и поддерживавшие его подкосы [3]. Крепящиеся на столбе горизонтальные балки поддерживали снизу корпус мельницы и являлись основой первого яруса (всего их было 2). Кстати, корпус устанавливался на этих балках со сдвижкой на 30–50 см к входной стороне, что обеспечивало устойчивость сооружения (дело в том, что практически все механизмы ветряка концентрировались поближе к наветренной стороне, поэтому здание приходилось, образно говоря, центрировать). К этим же балкам
11. Ветряная мельница типа “пальтрак” из д. Янушевка Мядельского р-на
снизу прикреплялся брус (дышель), которым поворачивали мельницу по направлению ветра. Вход в мельницу по свисающей лесенке всегда был со стороны, противоположной наветренной, где размещались крылья. Их устанавливали на оголовке горизонтального (точнее, слегка наклонного) вала, размещенного под крышей. Передача вращательного движения обычно рассчитывалась таким образом, чтобы за один оборот крыльев жернов делал 7–12 оборотов. Система дополнительных механизмов позволяла регулировать скорость вращения крыльев и тонкость помола муки, обеспечивала подъем мешков с зерном на верхний ярус и т.д. (д. Одельск Гродненского, Первомайск Солигорского, Шени Пружанского р-нов). Яруса мельницы сообщались посредством внутренних лестниц. Каркас делался из брусьев, обшивка — из досок, реже из гонта; козлы — чаще всего из дуба; зубья колес — из твердых пород древесины (граб, клен, яблоня).
12. Ветряная мельница в д. Курополье Поставского р-на
Ветряные мельницы шатрового (“голландского”) типа имели более сложное устройство (рис. 5–7). Основной объем мельницы здесь неподвижен, поворачивается только верхняя часть (шапка), в то время как в “козловках” поворачивался на осевом столбе весь корпус. Чаще всего шатровые мельницы делались восьмигранными, стоявшими на срубе из 3–4 венцов (рис. 8). Боковые стены — слегка наклоненный к центру каркас с обшивкой досками. Известен пример, когда дощатая обшивка обита гонтом (д. Ганусовщина, около Гресска, теперь Слуцкий р-н). Эта мельница, построенная в 1855 г. и известная по описанию 1865 г. [4], — и редкий пример устройства освещения ветряка: “внизу четыре квадратных окошка, посередине четыре полукруглых, вверху два круглых”. Накрытая крышей шапка шире корпуса, который завершался горизонтальным деревянным
13. Ветряная мельница в д. Тройпши Браславского р-на
колесом, по которому и осуществлялся поворот шапки с крыльями. В этом заключалось одно из основных преимуществ шатровых мельниц — поворачивать приходилось только шапку, а не весь корпус, что намного легче. Шатровые мельницы значительно выше “козловок” — до 18 м (не менее 3 ярусов). Такая высота позволяла поднимать выше вал, на котором крепились крылья, а это значит, делать их длиннее — отсюда и большая мощность этих мельниц. В шапке на валу размещалось под крышей колесо, которое передавало вращение на вертикальный вал (рис. 9, 10). В нижней части через систему колес вращение передавалось на верхний жернов. Эти мельницы имели большую производительность, так как могли приводить в движение две пары жерновов, в то время как “козловки” — всего одну. Шатровые мельницы строились в основном в Поднепровье и Восточном Пролесье (д. Роги Славгородского, Зеленец Хотимского р-нов), редко — в Центральном регионе (д. Шапки Клецкого р-на).
14. Ветряная мельница в д. Балтруки Миорского р-на
Конечно же, этими двумя типами разнообразие ветряных мельниц в Беларуси не исчерпывается. На севере Беларуси, в Поозерье, известны ветряки, сочетавшие в себе оба конструктивных решения [5], что роднит их с мельницами типа “пальтрак” в северо-восточной Польше. Конструкции этого типа позволяли приводить в движение две пары жерновов при меньших усилиях, затрачиваемых на обслуживание. В таких мельницах (д. Янушевка Мядельского р-на) корпус покоится одновременно и на осевом столбе, и на лежащем на каменном основании деревянном колесе (рис. 11). По колесу, точнее, по вмонтированному в него металлическому полозу, и поворачивался корпус. Осевой столб в мельнице сделан массивным, граненым, но доходящим только до второго яруса. Действовал механизм по обычной схеме: горизонтальный вал, получив вращение от крыльев, передает его через укрепленное на нем колесо на зубчатый барабан и далее на металлический шкворень, который приводит в движение верхний жернов.
15. Ветряная мельница в д. Малонка Козловская Шарковщинского р-на
В этом же регионе в конце ХІХ — начале ХХ в. появляются небольшие ветряные мельницы, предназначенные для обслуживания одного или нескольких крестьянских хозяйств (рис. 12—15). Наибольшее распространение они получили в Поозерье [6], но известны и в других частях Беларуси. Для их изготовления не требовались какие-то особые сорта древесины, высокая квалификация плотников. Все определяли смекалка и конструкторские способности, так как основным было решение технической проблемы — обеспечить передачу вращения от силы ветра на каменные жернова. Такие мельнички, а их высота всего 2–4 м, обычно стояли на открытой местности, чтобы захватить как можно больше ветра. Устанавливали их непосредственно на землю. Иногда встраивали в жилой дом с пропуском осевого столба через конек крыши — хутор близ д. Латыши Миорского р-на (рис. 16). Известны даже перевозные мельницы на небольших деревянных колесах — деревни Ратьки Глубокского, Кремно Дрогичинского р-нов (рис. 17). Своими активными формами и силуэтом даже такие небольшие мельницы заметно обогащали ландшафт.
16. Ветряк на хуторе К. Адамовича около д. Латыши Миорского р-на
Появление ветряков шатрового типа и “пальтраков” — результат совершенствования их конструкций и прежде всего стремления к более простой установке их под наиболее выгодное направление ветра. Этот маневр с ними выполнить было намного проще, чем с “козловкой”. К тому же почти каждый поворот “козловки” требовал новой настройки жерновов, а это потеря времени и лишние усилия. Самыми легкими в обслуживании и производительными были шатровые мельницы, но их постройка требовала больших денежных средств.
17. Перевозная мельница в д. Кремно Дрогичинского р-на
Для мельниц характерно практически полное отсутствие декоративного убранства. Эстетику всего, что связано с ветряками, определял именно динамичный характер производственного процесса, основанного на непосредственном контакте с силами природы, а это особо приукрашивать не было нужды. Силуэты ветряных мельниц очаровывают своими пропорциями и гармоничным единством со средой. Но все же можно отметить, что в интерьере встречаются резные колонки второго яруса — д. Березовка Кормянского р-на, затейливо выкованные винты, регулирующие подъем жерновов, — д. Синичино Буда-Кошелевского р-на (рис. 18).
18. Механизм подъема жерновов мельницы
Строительство мельницы требовало большого профессионального мастерства. Очень внимательно относились к выбору материала и его подготовке. Все элементы, из которых изготавливались механизмы, хорошо просушивались. На зубья шла только очень твердая древесина (граб, яблоня, клен, береза), заготовки для них предварительно долго варили в крутом кипятке, затем сушили. А для вала годилась только древесина дуба или сосны, причем особенно ценилась нижняя часть крупного ствола, даже не комель, а фактически часть корневища, уходящая в землю. Поэтому подходящую сосну не спиливали, а, образно говоря, выкапывали. Собрать мельничные колеса — большая, длительная работа, ее обычно выполняли в зимнее время, когда были завершены основные дела по хозяйству.
19. Ветряк в д. Булавки Калинковичского р-на
К сожалению, состояние всех уцелевших ветряков самое плачевное: с 30-х годов прошлого столетия многие из них остались без хозяев, хотя еще на начало 1950-х гг. в Беларуси было несколько тысяч действующих ветряков. Но там, где понимали практическую значимость этих сооружений, сумели до совсем недавнего времени сохранить ветряки в рабочем состоянии (важно, чтобы был еще и мастер, знающий и любящий мельничное дело). Даже с обломанными крыльями, но переведенные на электроэнергию, они помогали сельским жителям и местным колхозам решать проблемы, связанные с помолом зерна для нужд своих хозяйств (д. Синичино Буда-Кошелевского р-на). И конечно, свое дело делало время.
20. Ветряная мельница в Музее материальной культуры “Дудутки” Пуховичского р-на (отреставрированная мельница из д. Березовка)
В послевоенные годы, когда для подъема народного хозяйства изыскивались всевозможные резервы, вспомнили о ветряках, тем более что их было еще немало. Всесоюзный институт механизации и электрификации сельского хозяйства разработал конструкции простейших ветряных мельниц, которые могли бы быть построены без больших затрат рабочей силы и материалов [7]. Следует отметить, что одним из достоинств старых ветряков являлась их долговечность. Что же касается новаций, то белорусские умельцы находили современные решения по приручению силы ветра, и у некоторых на усадьбах неторопливо крутился пропеллер, решая проблемы подсобного хозяйства — д. Булавки Калинковичского р-на, 1955 г. (рис. 19).
Есть еще одна своеобразная функция ветряных мельниц. Помимо того что сегодня это уникальные объекты, известные далеко в округе, они являлись участниками многих событий той местности, где расположены, связаны со многими передающимися из поколения в поколение историями, порой легендарными, из жизни местных жителей. Как своеобразная память народа о своей истории, как свидетельство таланта и изобретательности местных мастеров, как пример умелого использования в условиях Беларуси сил природы в практических целях, они должны занять достойное место и в жизни современного общества (рис. 20). Ценность этих сооружений — и материальная, и духовная — будет только повышаться. Как и храмы, они решали проблему организации пространства, создания доминирующих композиционных акцентов (ведь места размещения храмов, как и ветряных мельниц, неслучайны) и, что очень важно, зрительной и духовной связи местных жителей. Вертикальные композиции, активно вторгаясь в верхние, господствовавшие слои воздушного пространства, обязательно находясь в поле зрения многих людей, наилучшим образом выполняли функцию объединения.
Литература
1. Корев А. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба. Виленская губерния. СПБ, 1861. С. 508—509; Матэрыялы да гісторыі мануфактуры на Беларусі. Т. 2. Мн., 1935. С. 109.
2. Изменения климата Беларуси и их последствия /Под общ. ред. В.Ф. Логинова. Мн., 2003. С. 65.
3. Лакотка А.І. Пад стрэхамі прашчураў. Мн., 1995. С. 320.
4. НИАБ, ф. 694, оп. 2, ед. хр. 1281, л. 13.
5. Сергачев С.А. Белорусское народное зодчество. Мн., 1992. С. 142—143.
6. Сергачев С.А., Карачун В.И. Народное зодчество Белорусского Поозерья// Строительство и архитектура Белоруссии. 1980. № 1. С. 24—25.
7. Фатеев Е.М. Ветряные мельницы. М.: Московский большевик, 1945. 71 с.
|
С.А. Сергачев Заезжая корчма в Беларуси |
Дневник |
С.А. Сергачев
Заезжая корчма в Беларуси
В белорусских населенных пунктах и сейчас можно увидеть строения, которые, как утверждает народная молва, когда-то были чем-то особенным – корчмой. Но в большинстве случаев речь идет об обычных питейных заведениях, так называемых “незаезжих корчмах”, в которых просто находился шинок – торговый зал.
Дело в том, что корчмы делились на два типа: без заезда (незаезжие) и с заездом (въездные, заезд). Первые предназначались для продажи напитков и еды, являлись местом встреч и сходов местных жителей, здесь собиралась на танцы молодежь; вторые, помимо этого, служили местом проживания купцов, прибывших на ярмарку, и отдыха путников, путешествовавших на собственных лошадях. Следует отметить, что число корчем, особенно в местечках и городах, было значительным. Например, в Браславе (1554 г.) их было 40 на 50 домов, в Друе (1643 г.) – более 100 на 306 домов. Корчмы строили у дорог, при въезде в населенный пункт или на торговой площади, около монастырей, на пересечении торговых путей, на границах владений. Но большинство незаезжих корчем располагалось в обычных жилых домах, приспособленных для этих целей, поэтому они легко вписывались в застройку улицы или площади. Входную дверь в них, в отличие от жилого дома, делали в торце здания, выходившем на улицу или площадь.
А вот заезжая корчма (заезд) занимала особое место в структуре населенного пункта. Кроме шинка, кухни, сеней, кладовых она обязательно включала еще комнаты для постояльцев и конюшню. Размеры здания, ритмические построения фасадов, расположение относительно улицы заметно выделяли такое сооружение на фоне рядовой застройки. Корчма всегда выдвигалась ближе к дороге или улице. В большинстве случаев она стояла вдоль проезжей части (как правило, так было в деревне, а в городе — если позволяли условия). Это способствовало удобному въезду в корчму. Кроме того, фронтальная композиция среди выходящих на улицу торцов жилых домов выделяла здание корчмы, делала его заметным, запоминающимся, что немаловажно для сооружения, совмещающего функции торгового заведения и гостиницы. Показательна в этом отношении корчма из д. Хвоево Несвижского района, имевшая одну комнату для ночлега проезжих, хотя конюшня здесь все же стояла отдельно. Это здание, перенесенное на территорию Белорусского государственного музея народной архитектуры и быта, сохранило компактность объемного решения, характерную для архитектуры корчмы в целом.
Архитектура корчмы сочетала соответствующую человеку масштабность с элементами, характеризующими переход к более крупному масштабному строю (построение фасадов, основанное на более сложных планировочных решениях, четкое выделение главенствующего элемента и т.д.). Часто посреди шинка ставили еще одну печь в дополнение к кухонной – грубку. Она известна в корчмах с ХVIII в., в то время как в архитектуре народного жилища появилась лишь в конце ХІХ в. Обе печи делались с дымоходами, что существенно отличало интерьер корчмы и ее внешний облик от курных домов, составлявших застройку белорусских деревень ХVІ—ХVІІІ вв. Дымоходы на коньке крыши способствовали выявлению наиболее значимых и крупных помещений корчмы. Это подчеркивали и большие размеры окон, что также отличало корчму от жилых домов. Иногда окна имели ставни, сложные переплеты. Необходимость компактного размещения груженных товарами возов, обеспечение условий для ухода за лошадьми и удобного въезда прибывающих гостей требовали продуманного функционального зонирования конюшни, где четко выделяли три зоны: стойла для лошадей; проезд; место для возов, телег, карет. Для корчмы характерен экономичный принцип сочетания различных конструктивных систем. Общественную часть всегда рубили из бревен или брусьев, а основу конюшни составляли столбовые конструкции. Это позволяло в помещениях, где теплотехнические требования невысоки (конюшня, кладовая), делать стены из более дешевого материала (тонкие бревна, тес, жерди, доски и даже хворост).
По архивным документам, сохранившимся историческим фотоматериалам можно хорошо представить все варианты корчем в Беларуси [1]. Известны по литературе достаточно развитые пластические решения: корчма “Роскошь” в Гродно (вторая половина ХVІІІ в.), состоявшая из трех корпусов; корчма в д. Гнезно Волковысского района (ХІХ в.), имевшая колоннаду на главном фасаде и ряд помещений в мезонине [2]. Но уцелевших сооружений такого типа пока выявлено всего несколько. Естественно, используются сегодня они по-иному, да и степень их сохранности различна.
Заезжая корчма в Ошмянах (ул. Красноармейская, 2; 1880-е гг.)
Это деревянное сооружение сохранилось лучше других. Конюшня имела сквозной проезд через все здание и была пристроена за общественной частью. Сени обеспечивали отделение шумной части (шинок) от комнат, где путники отдыхали. Универсальность сеней позволила расчленить их и вынести туда кухню, торговую лавку и даже жилье арендатора. В архитектуре корчмы этого типа большое внимание уделялось уличному фасаду, на который выходили парадные помещения. Поэтому развитие получает архитектурная пластика — переплеты и обрамление окон, ставни, полотна дверей, карнизы и т.д. Впечатляющими, знаковыми элементами торцевых фасадов были въездные ворота. А сама корчма, максимально приближаясь к улице, становилась одним из важных градообразующих элементов этой части города.
Заезжая корчма в д. Гиревичи Воложинского района (первая половина ХІХ в.)
Планировочная структура, но в каменном материале (кирпич с вкраплениями валунов на известковом растворе), близка планировке корчмы в Ошмянах. Четче выражена трехкамерность общественной части (шинок + сени + комната для постояльцев). Конюшня также имела сквозной проезд через ворота в торцах здания и равномерно стыковалась с остальными помещениями. Такая планировочная схема с короткими и удобными связями была очень распространенной. В настоящее время остатки корчмы в Гиревичах – скорее впечатляющие, священные руины, которые, рассказывая об историческом прошлом и этой конкретной деревни, и всего белорусского края, будят воображение и фантазию.
Заезжая корчма в д. Городище Щучинского района (ХІХ в.)
Сейчас это два отдельных протяженных здания, соединенных воротами. Ранее они вместе со сквозным проездом между ними были перекрыты общей крышей, что делало планировочное решение весьма близким корчмам в Ошмянах и Гиревичах. Общественная часть (сложена из кирпича) также делится на три части и приближена к дороге. Слева от сеней – шинок и комната для гостей, справа – жилье арендатора и лавка. Но в этой корчме конюшня (сложена из камня с укреплением углов и оконных проемов кирпичом) не столь вместительна. Вместе со складами для сена – не более 50% общей площади (в Гиревичах – 60%, в Ошмянах — 66%). Поэтому и ширина корпуса здесь меньше – 15,3 м (Гиревичи – 19,1 м, Ошмяны – 16 м). Сохранилось немало элементов интерьеров старой корчмы: старинные двойные двери, двери с небольшими окошками, кованые завесы на дверях, медные ручки и т.д.
Заезжая корчма в д. Нача Вороновского района (вторая половина ХІХ в.)
Это деревянное здание состояло из двух объемов, что привело к так называемому Т-образному плану, который характеризуется наиболее продуманными связями и четким зонированием, ясно выраженными в объемной композиции. Общественная часть протяженным фасадом выходит на площадь, а со двора перпендикулярно к ней пристроена конюшня (в настоящее время разобрана). Сени здесь становятся проезжими к конюшне, а в центре главного фасада появляется такой выразительный элемент, как въездные ворота. Слева от сеней – 4 комнаты для постояльцев, справа — шинок с кухней. В корпусе, занимаемом конюшней, выделены комнаты для семьи арендатора. Декоративных элементов на фасадах не было, поэтому акцентировать внимание на въезде в корчму приходилось простейшими средствами – слегка изогнутый верхний брус, увеличивавший высоту проема, а сам проем закрыт полотнами из узорчато выложенных досок.
Аустерия
По документам ХVІІ—ХІХ вв. известно еще одно название здания с функциями, близкими корчме, — аустерия. Существенной разницы между корчмой и аустерией не было, название “аустерия” имело скорее рекламный характер. Но все же можно отметить, что это были здания значительных размеров, в основном заезжие (в д. Ворняны Островецкого района). В крупных городских аустериях могли появляться торговые лавки – крамы. Причем известны сложные компоновки корчем с торговыми помещениями. В д. Рубежевичи Столбцовского района аустерия имела 5 лавок (1784 г.), в Слуцке (1815 г.) – 16.
Корчмы были удобны во времена путешествий на собственных лошадях, но с конца ХVІІІ – начала ХІХ в. они постепенно стали исчезать, хотя существовали еще достаточно долго как своеобразные учреждения с разнообразными функциями – экономическими, культурными и общественными, и как неотъемлемые элементы застройки, в архитектуре которых явственно прочитывались особенности регионального зодчества. Тип общественного здания, родственного корчме, получил дальнейшее развитие в архитектуре станционных и почтовых домов. Традиции народной архитектуры выразились и в том, что большинство этих зданий были деревянными (в Минской губернии в 1835 г. из 72 станционных домов каменным был лишь 1 – в губернском городе).
Наше время с его пробуждением личных инициатив, более внимательным отношением к местным традициям и с новыми экономическими подходами к проблемам содействовало возрождению корчмы как типа сооружений. Очень весомым фактором стал транзит транспортных потоков по территории республики. Много ездят и на своих машинах, что требует остановок для отдыха, питания, ночлега. Корчма оказалась востребованной и как место для встреч. Корчма на въезде в Ошмяны со стороны Сморгони — вариант приспособления деревянного жилого дома, что отразилось на его формах. Зато интересен интерьер, много, хотя и бутафорских, но занимательных, этнографических элементов и деталей. Стоит корчма в стороне от дороги, почти скрыта за зеленью, и, возможно, это именно тот случай, когда она используется в большей мере как место отдыха и встреч на окраине города, а не рассчитана на транзитный поток автомобилей.
Корчма в д. Приморье Минского района максимально приближена к дороге, потому и предлагает сервисное обслуживание именно для проезжающих. Двухэтажное здание строилось в несколько приемов, в связи с чем заметна некоторая случайность компоновки объемной структуры. Существенной ее частью стала терраса вдоль главного фасада – мощный композиционный акцент. Столь же глубоки террасы и своеобразного придорожного места отдыха водителей в д. Шараи Воложинского района, на трассе с очень интенсивным движением транспорта (вблизи развилки шоссе на Вильнюс и Гродно). Но помимо удачной планировочной структуры самое важное здесь — образное решение, которое основывается на сочетании именно этих затененных террас со стремительно высокими скатами крыши. Сооружение отдалено от шоссе, так как выразительный силуэт и эффектные формы привлекательны и сами по себе.
Характерным для архитектуры современных объектов придорожного обслуживания является, прежде всего, индивидуальность, активность объемно-пространственных решений и их заметное стремление создавать образы, отличные от тех, которые формируют привычную, повседневную среду, в которой живет человек. Архитектура новых корчем не без недочетов, но в нашу жизнь она вносит очень важное – разнообразие и жизненность, стараясь говорить с посетителями эмоциональным красочным языком, не оставляя их равнодушными. Именно эти особенности когда-то выделяли среди фоновой застройки и здания старинных корчем. Поэтому возрождение такого типа общественного здания представляет возможность обоснованно говорить о преемственном характере развития архитектуры, в основе которого всегда была устойчивость традиций жизненного уклада народа и особенности общественного устройства.
Сергачев С.А. Архитектура корчмы в Белоруссии // Архитектурное наследство. Вып. 33. М., 1985. С. 148—156;
Гліннік В. Карчма ў Гіравічах // Архитектура и строительство Беларуси. № 4. 1994. С. 28—29; Сергачоў С. Карчма ў Гарадзішчы // Беларуская мінуўшчына. № 3. 1996. С. 51—53.
Квитницкая Е.Д. Архитектура Белоруссии ХVІІІ в. // Всеобщая история архитектуры. Т. 6. М., 1968. С. 515; Wieњ i miasteczko. Warszawa, 1916. S. 190.
http://rusarch.ru/sergachev3.htm
|
Миниатюрные стремена в культурной традиции Южной Сибири |
Дневник |
Миниатюрные металлические стремена известны в настоящее время в сравнительно небольшом количестве. Это случайные находки, хранящиеся в собраниях Государственного Эрмитажа, Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера), Минусинского Музея им. Н.М. Мартьянова; в двух случаях модели стремян происходят из таштыкских склепов (Уйбатский чаа-тас, курган №6 и Арбан-II); один экземпляр найден в древнетюркской оградке на Горном Алтае (Мейлышык); два других представляют собой стремевидные подвески, повторяющие форму реальных изделий (могильники Кок-Паш на Горном Алтае и Крохалевка-13 в Новосибирской области). Вполне вероятно, что этот «список» не исчерпывающий, но и этой серии достаточно для рассмотрения миниатюрных стремян, как особой категории предметов, с интерпретацией которых связаны некоторые важные и до сих пор дискуссионные вопросы.
Впервые на них обратил внимание C.B. Киселёв, высказывавший предположение о том, что металлические стремена с петельчатой дужкой «появляются в Южной Сибири ещё в таштыкское время, о чем свидетельствуют
находки на Среднем Енисее миниатюрных изображений, хранящихся в Минусинском музее» (Киселёв C.B., 1951, с. 516-518). При этом из минусинской коллекции были упомянуты шесть миниатюрных стремян с петельчатой дужкой (Киселёв C.B., 1951, с. 578, прим. 8). Идея C.B. Киселёва получила дальнейшее развитие в работе Л.Р. Кызласова (1960, с. 140), по мнению которого о раннем появлении стремян в таштыкской культуре можно судить «по большому количеству железных миниатюрных стремян, случайно найденных на территории Хакасско-Минусинской котловины». При этом говорится об 11 экземплярах из собрания Минусинского Музея и четырех из собрания Государственного Эрмитажа, три из которых — одно с петельчатой дужкой и два с отверстиями в самой дужке — помещены среди материалов уйбатского этапа, по Л.Р. Кызласову (1960, с. 140, прим. 3, 4; рис. 51, — 9, 10), — III в. В качестве доказательства привлечены также подножки от миниатюрных стремян, найденные В.П. Левашовой в склепе 6 Уйбатского чаа-таса, относящегося, по Л.Р. Кызласову (1960, с. 140, прим. 2), к предшествующему, сырскому этапу — I-II вв. В статье И.Л. Кызласова (1973, с. 29-30) время появления стремян с петлевидной дужкой относится к III — началу IV вв.; при этом отмечается, что «миниатюры более позднего времени (курсив мой. — Д.С.) представляют иные типы стремян».
Против «таштыкской древности» миниатюрных стремян выступил С.И. Вайнштейн, считающий, что металлические стремена, как один из важнейших элементов древнетюркской культуры, появляются не ранее VI в. Что касается миниатюрных стремян из собрания Минусинского музея, то, по мнению С.И. Вайнштейна (1966, с. 64-65), их датировка остается неопределённой, поскольку «традиции изготовления моделей стремян, как и других бытовых предметов, сохранялись у народов Южной Сибири вплоть до этнографической современности». В осторожной форме данную точку зрения поддержали некоторые другие исследователи. Так, по мнению А.К. Амброза (1973, с. 87), «миниатюрные стремена из случайных находок в Минусинской котловине наиболее близки тувинским образцам IX-X вв. и XIII-XIV вв.». Посвятивший специальную работу типологии южносибирских стремян, С.П. Нестеров (1988, с. 178) также считает, что «убедительных доказательств в пользу того, что стремена появляются в таштыкскую эпоху нет, значит мнение С.И. Вайнштейна о появлении их здесь в VI в. пока не опровергнуто». При этом автор выразил сомнение в достоверности уйбатских находок, которые были «выставлены не как материалы данного склепа, а с «материалами» (Нестеров С.П., 1988, с. 177-178). На этом дискуссия как будто «закрылась», хотя по-настоящему анализ миниатюрных стремян произведен не был.
Кратко охарактеризуем имеющиеся находки.
Собрание Минусинского музея. Это наиболее многочисленная серия миниатюрных стремян, в общей сложности насчитывающая не менее 15 экз.
(Приношу самую глубокую благодарность Н.В. Леонтьеву, O.В. Ковалевой, К.В. Чугунову за предоставленную возможность ознакомиться с этими материалами и учесть их в настоящей работе.) Высота их различна: от 5-6 до 8-9 см. Большая часть минусинской коллекции миниатюрных стремян представлена формой стремени с петельчатой дужкой, которая сама по себе не является датирующим признаком. Однако некоторые из них имеют «приплюснутую» дужку, наиболее характерную для стремян енисейских кыргызов IX-X вв. (рис. 1. — 9, 10). Одно стремя, с высокими слабо изогнутыми дугами, более напоминает форму стремян сросткинской культуры того же времени (рис. 1. — 6). Два стремени явно более поздние (рис. 1. — 1, 4); при этом дуги одного из них украшены орнаментом в виде крестообразных фигур с «перемычками» (рис. 1. — 4). Обычай декорировки внешней поверхности дуг характерен для стремян аскизской культуры XII-XIII вв. (Кызласов И., 1983, табл. XVI). На некоторых изделиях этой культуры встречается и орнаментальный мотив в виде косого креста с «перемычками» (Чёрная, раскопки Г.П. Сосновского, 1929 г.).
Собрание Государственного Эрмитажа. Четыре миниатюрных стремени из коллекции И. Лопатина, три из них были опубликованы в работах Л.Р. Кызласова (1960, рис. 51. — 9, 10) и И.Л. Кызласова (1973, рис. 5). Два экземпляра (мелкие, размером всего 4 х 4 см) с отверстием в самой дужке представляют форму стремян, получивших широкое распространение в начале II тыс., особенно в XIII-XIV вв. (рис. 1 — 2, 3). Два других, в том числе и одно из опубликованных (рис. 1. — 8), с «приплюснутой» дужкой наиболее характерны для культуры енисейских кыргызов IX-X вв.
Собрание Кунсткамеры. Два миниатюрных стремени, опубликованные С.П. Нестеровым (1988, рис. 3). Одно из них (с. Ладейки) — петельчатое, также характерно для культуры енисейских кыргызов; другое (с. Означенное) — с высокой «ножкой», точных аналогий не имеет (рис. 1— 13).
Арбанский чаа-тас. Первая бесспорная находка в погребении таштыкской культуры. Модель стремени находилась в скоплении пережженных костей, с фрагментами сосуда и маски, была повреждена упавшим бревном перекрытия, что исключает возможность случайного попадания предмета в склеп.
Отсюда же происходят большая серия керамики, модель железных удил, бронзовые пластинчатые амулеты с головками лошадей и другие характерные предметы таштыкского культурного комплекса. Модель стремени простой петельчатой формы, сделана из железного согнутого прута с расплющенной подножкой, высотой 5,5 см (Савинов Д.Г., 1996, рис. 1 — 1). На эту находку откликнулся Л.Р. Кызласов: «Ныне, в 1988 г. железное петельчатое стремя во второй раз (имеются в виду подножки стремян из Уйбатского чаатаса. - Д.С.) обнаружено в таштыкской могиле на р. Есь (правильно - на правом берегу Тёи. — Д.С.).
Итак, спор о времени первого появления металлических стремян следует считать завершенным в пользу «таштыкской эпохи» (Кызласов Л.Р., 1990, с. 197). Однако такое решение вопроса представляется излишне категоричным. По всем признакам (трансформированные, по отношению к традиционным, особенности конструкции сооружения; характер орнаментации керамики и оформления вотивных изделий), Арбанский склеп — один из самых поздних в ряду всех остальных минусинских склепов. Датировка его определяется не ранее VI в. (по Э.Б. Вадецкой (1999, с. 78), — даже VI-VII вв.), т.е. временем, синхронным периоду Первого тюркского каганата, образование которого (552 г.) в Центральной Азии отнюдь не означает «конца» таштыкской культуры на Енисее. В это время в Минусинской котловине появляются многие элементы древнетюркской культуры (погребения с конём; возможно, основы енисейской рунической письменности; каменные изваяния с «повествовательными сценами»; отдельные украшения в «геральдическом» стиле и др.), в ряду которых, очевидно, следует рассматривать и находку арбанского стремени.
Уйбатский чаа-тас. Подножки двух (?) миниатюрных стремян из склепа №6 Уйбатского чаа-таса, упоминаемые Л.Р. Кызласовым и критически воспринятые другими исследователями, опубликованы Э.Б. Вадецкой (1999, табл. 82). Бесспорные условия находки арбанского стремени позволяют считать и эти находки достоверными, хотя судить о форме уйбатских стремян по фрагментам подножек, конечно, трудно. По времени Уйбатский склеп №6 близок Арбанскому.
Мешейлык. Модель стремени с петлевидной дужкой, найденная в 1924 г. (Алтайская экспедиция С.И. Руденко) в ур. Мешейлык в Арагольской степи в Горном Алтае. A.A. Гаврилова (1965, с. 34) отнесла эту находку к таштыкскому времени, что, как отметил С.П. Нестеров (1988, с. 178), «связано в первую очередь с миниатюрностью изделия». Модель стремени — «8»-образной формы, сделана из согнутого прямоугольного в сечении прута, высотой 5,5 см (рис. 1. — 5). обнаружена при раскопках одной из смежных древнетюркских оградок на левом берегу р. Ян-Улаган. Конструкция оградки обычна для памятников такого рода: квадратное сооружение, с длиною сторон 4 м, из крупных каменных плит, заполнено щебнем и мелкой галькой. С восточной стороны от оградки отходит ряд камней-балбалов (всего 12 камней с интервалом между ними 2 м). Посередине оградки находилась овальная впадина, глубиной 0,4 м, в которой были обнаружены перемешанные с древесными угольками кости таза и задних ног овцы, а также несколько железных предметов: удила, пряжка, четыре наконечника стрел, фрагменты оковки седла (?) и миниатюрное стремя (Архив ИИМК. Ф. 2. №126, 1924 г.; Гос. Эрмитаж, кол. 4376, №1-8). Поскольку материалы из древнетюркской оградки в ур. Ме-
шейлык, имеющие существенное значение в плане рассматриваемой темы, еще не публиковались, приводим схематические прорисовки найденных здесь предметов (рис. 2). Датируемые вещи из этого ритуального (возможно, впускного?) захоронения - наконечники стрел; однокольчатые удила, сделанные из четырехгранного прута; пряжка с фигурным приемником - относительно поздние, вероятно, самого конца I — начала II тыс. Соответственно таким же, а не таштыкским временем должно датироваться и найденное здесь миниатюрное стремя.
Кок-Паш, поминальный курган №1. Стремевидная подвеска с петельчатым ушком из поминального кургана №1 могильника Кок-Паш на Восточном Алтае (Бобров В.В., Васютин А., Васютин С., 2003, рис. 53. — 15). Ориентировочно — вторая половина VI — первая половина VII вв. (кудыргинское время).
Крохалевка-13. Стремевидная подвеска с пластинчатой дужкой из погребения с трупосожжением могильника Крохалевка-13 в Новосибирской области (Троицкая Т.Н., Новиков A.B., 1998, рис. 16.-38). По типологическим осо-
бенностям оформления дужки более всего соответствует стременам, получившим широкое распространение в VIII-IX вв. (рис. 1. — 7). Имеются все основания рассматривать эту находку в одном ряду с другими элементами древнетюркского культурного комплекса (поясные бляхи-оправы, удила с эсовидными псалиями, серьги салтовского типа и др.), распространившимися в Приобье во время (или после гибели) Второго тюркского каганата.
Таким образом, миниатюрные стремена (вариант — стремевидные подвески) существовали на всём протяжении развития древнетюркской культуры, а также в начале II тыс. и могут быть распределены в соответствии с разработанной типологией полномасштабных металлических сгремян и несколькими находками из комплексов (Арбан, Мешейлык, Кок-Паш, Крохапевка-13) следующим образом (рис. 1). Из них наиболее устойчивую форму представляют стремена с петельчатой дужкой, бытовавшие, как и их реальные прототипы, на протяжении длительного времени. Форма стремян с пластинчатой дужкой более изменчива; однако соответствие стремевидной подвески из Крохалевки-13 и ведущей формы стремян VIII-IX вв. очевидно. Модели петельчатых стремян с «приплюснутой» дужкой аналогичны стременам енисейских кыргызов IX-X вв. Миниатюрные стремена с отверстием в самой дужке, как уже отмечалось, представляют форму стремян, получивших наибольшее распространение в XII-XIII вв. и позже. Орнаментация передней части дуг характерна для стремян аскизской культуры и т.д. Остается неясной причина нахождения большинства разновременных миниатюрных стремян на территории Минусинской котловины. Один из возможных вариантов объяснения — общие процессы вотивизации предметов погребального инвентаря, происходившие здесь начиная с конца тагарской эпохи.
Что касается назначения миниатюрных стремян, то наиболее точное определение подобных изделий дано Э.Б. Вадецкой (1999, с. 103) — это «ритуальные вещи». Их отношение к проблеме происхождения стремян в целом и типогенезу в частности весьма опосредованно. Миниатюрные ритуальные изделия существовали не только в таштыкской культуре, но и в древнетюркское время, о чем говорит, например, замечательная находка «клада» золотых вотивных сосудов из поминального комплекса Бильгэ-кагана (Баяр Д., 2004, рис. 10). Образ стремени, как важнейшей семантически значимой детали снаряжения верхового коня, должен был играть весьма существенную роль в духовной культуре и знаковой системе представлений кочевников Центральной Азии и Южной Сибири. В определенной степени об этом могут свидетельствовать некоторые фольклорные материалы (Липец P.C., 1984, с. 197-198), хотя в целом эта сфера существования раннесредневековой культуры исследована явно недостаточно.
|
ПРЯЖКИ(Конское снакряжение) |
Дневник |
ПРЯЖКИ
|
УДИЛА ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРОПЕЙСКОЙ ЧАСТИ РОССИИ |
Дневник |
УДИЛА
ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРОПЕЙСКОЙ ЧАСТИ РОССИИ
Рис. 1. Удила двухсоставные с одним подвижным кольцом небольшого диаметра (около 4 см) на концах грызл. Кольца эти служили для крепления ремней оголовья и повода и изготовлялись из железа или из бронзы. IV—VII вв. Финно-угорские племена Поочья и Верхнего Поволжья.
Рис. 2. Удила двухсоставные без управляющих колец. Концы грызл порой расковывались в квадраты или восьмерки. IV—VII вв. Финно-угорские племена Поочья и Верхнего Поволжья.
Рис. 3а. Удила двухсоставные с двойными кольцами на концах грызла. Большое кольцо служило для крепления оголовья, меньшее – для повода. При утрате малого кольца его просто заменяли проволокой для крепления ремня (Рис. 3 б). VIII-XI вв. Финно-угорские племена Поочья и Верхнего Поволжья. В исполнении колец из крученого дрота некоторые исследователи видят проявление скандинавского влияния. Для славян этот тип удил не характерен.
Рис. 4. Удила двухсоставные с S-видно-изогнутыми уплощенными псалиями. Псалии имели две петли: одна – для пропуска петли грызла, другая - для сцепления с ремнем оголовья. VIII-XI вв. S-видные псалии – это проявление традиций конного вооружения степняков. Иногда псалии украшались зооморфными изображениями (Рис. 4, б)
Рис. 5 а,б. Удила двухсоставные с прямыми (Рис. 5 а) или изогнутыми сверху (Рис. 5 б) стержневидными псалиями, имеющими двойные петли грызла. Псалии зачастую были увенчаны шишечками, иногда украшались серебром, а их щитки имели фигурный обрез краев. Занесены в результате контактов с номадами. VIII-XI вв.
Рис. 5 в. Удила двухсоставные с прямыми псалии, имеющими одинарные петли грызла. Псалии таких удил тонкие, гладкие, зачастую снабжены концевыми шишечками. Первые удила такого типа появились на Руси в X в. Широкое распространение получили в XII-XIII вв. Применяются до сих пор. Представленный образец по сопутке датируется XII-началом XV в.
Рис. 6. Удила трехсоставные кольчатые. Были распространены в X-XI вв. Единожды были найдены в Новгороде в слоях XIV в. Занесены в результате контактов с северными или северо-западными соседями.
Рис. 7. Удила, объединившие сразу несколько типов. XI в. (?)
Рис. 8. Удила однозвенные из дрота с кольцевидными изгибами для ремней на концах грызл. X-XII вв. Характерны для небольших деревенских славянских селений.
Рис. 9. Удила с утолщением звеньев к концам. XV-XVII вв.
Рис. 10. Удила с изящными изогнутыми звеньями. XVIII-XXI вв.
МЕСТА НАХОДОК:
5 в; 9; 10 - Московская обл., остальные - Владимирская обл.
|
ПОДКОВЫ ПОДМОСКОВЬЯ |
Дневник |
ПОДКОВЫ ПОДМОСКОВЬЯ
Найти подкову для многих народов считалось хорошим предзнаменованием, а прибить потом ее над дверью - к счастью. "Пусть ваш порог никогда не лишиться своей подковы!" желают англичане своим друзьям. По их поверию, она должна висеть кон-цами кверху. В отличие от английской традиции, в русских деревнях подковы обычно прибивают над дверью концами вниз. В счастливые свойства подковы верят также иу-деи, турки и даже еретики атеисты во всем мире. Последние хотя и возмущаются, когда их называют суеверными, найдя подкову, все же стараются прибить ее над дверью. Характерным примером можно считать аналогичные случаи с академиком Павловым и Нильсом Бором, над дверьми которых были прибиты подковы. На вопрос верят ли они в то, что подкова приносит удачу, каждый из них отвечал: "Конечно, не верю! Но это работает, даже когда не веришь".
К сожалению, на подкову у историков-поисковиков, как и у археологов, сложился упрощенный взгляд. Их редко берут в коллекции, почти не пишут научных статей… Одной из лучших работ в этом направлении по европейской части России является книга А.Н. Кирпичникова, в которой он предлагает систематизацию подков, которой мы и будем придерживаться. Европейская классификация представлена в работе Бакса.
Рис. 1. Ледоходный шип XI-XV вв.
Рис. 2. Подкова. XI-XVII вв. (в Подмосковье - XV-XVII вв.)
Рис. 3. Подкова. XV-XVII вв. Такой подковой ковались по большей части гужевые лошади: у нее выражена функция предохранения копыта лошади.
Рис. 4. Подкова. XVI-XVII вв. Она уже защищала все копыто лошади, что сближало ее с общеевропейской традицией.
Рис. 5. Подкова. XVI-XVII вв. Относится к старогерманскому (шведскому) типу подков. Отличается заостренными задними шипами.
Рис. 6. Подкова. XVI-XVII вв. Относится к цетральноевропейскому типу подков. Ее, как европейскую, выдает отсутствие шипов, которое не свойственно российской традиции. Роль шипов в этом случае играет проделанная по всему контуру гвоздевая дорожка. Желобок, соединяющий отверстия для утопления подковных гвоздей, является индикатором того, что подкова сделана не ранее XVI в.
Рис. 7, 8. В России подковы такого типа появились в XVI в. Первые из них, как и большинство европейских, представляли собой трехчетвертной овал с двумя задними шипами. Скорее всего, к концу века на них начинают появляться желобок, соединяющий отверстия для утопления подковных гвоздей, и третий передний шип. Для подков этого типа в XVI-XVII вв. характерны почти равное отношение ширины к длине, ширина металла в зацепной части 4-6 см, толщина 0,4-0,6 см. Тенденции развития привели к увеличению длины по отношению к ширине на 1-2 см, уменьшению ширины металла в зацепной части до 2-3 см и увеличению толщины до 0,7-1 см (,8).
Рис. 9. Подкова с широкой верней частью. XVI-XVII вв.
Рис. 10. Подкова. XIX-XX вв. Относится к варшавскому типу подков. Применялась для подковывания лошадей, выполнявших гужевые работы. Занесена в период Отечественной войны 1812 г. После присоединения Польши к России применялась повсеместно. Поздние подковы снабжены желобками для резиновых прокладок, которые препятствовали скольжению лошади при передвижении по камням и асфальту, а в жаркие дни не позволяли подкове проваливаться в асфальт и не портили дороги.
Рис. 11. Подкова. XIX-XX вв. Для ковки скаковых лошадей.
Рис. 12. Подкова. Конец XIX - начало XX в. Германия.
Рис. 13. Подкова со сменными вкручивающимися шипами, изготовленная заводским способом на механических станках. Согласно стандарту подковы для верховых лошадей изготавливались с двумя резьбовыми шиповыми отверстиями, по одному на конце каждой ветви, а подковы для упряжных лошадей имели еще и третье резьбовое отверстие для зацепного шипа. На каждой подкове ставили клеймо завода ("ЮЗ" - Юризанский завод или "КМ" - Красный металлист); номер подковы (всего существовало 10 номе-ров); и на какие ноги она предназначалась ("П" - передние или "З" - задние, левые и правые подгонялись по месту).
С 1941 г. заводское производство подков прекратилось, и с тех пор их куют вручную по старым добрым технологиям.
ПОДКОВЫ БРЯНЩИНЫ
Рис. 14. Толстая дорожная подкова с десятью гвоздевыми отверстиями и четырьмя от винтовых шипов: два в зацепной части и по одному в пяточных концах. Подобными подковами ковались лошади артиллерийских частей Вермахта.
Рис. 15 Подкова в виде трехчетвертного овала с шестью гвоздевыми отверстиями. Желобок, соединяющий отверстия для подковных гвоздей, у нее был выражен слабо, шипы сформированы за счет загиба пластины. Подобные подковы характерны для казачьих и польско-литовских войск 16-17 веков.
Рис. 16 Подкова в виде овальной пластины с овальным отверстием по середине. Гвоздевых отверстий в ней было по три с каждой стороны, а сами гвозди - с заостренными шляпками, заменяющими шипы. По европейской классификации она относится к типу так называемых восточных подков. Находки их на территории Юго-Восточной Европы связывают с экспансией Османской Турции 16-17 веков. Для России данный тип подков не характерен. Чем же объяснить появление такой подковы на Брянщине? Возможны варианты: применение турецких наемников (например, крымскими татарами) и торговые связи.
|
А.К. Амброз Стремена и сёдла раннего средневековья как хронологический показатель (IV |
Дневник |
[ OCR автора сайта по сканам Алексея Гордиенко, спасибо ему. ]
В раннем средневековье стремена и сёдла очень изменчивы: они ещё только формировались. Позднее наиболее удачные формы сохранялись по много столетий без существенных изменений. Сходство форм, отражающее реальные связи внутри кочевого мира, позволяет проводить сопоставления на огромных пространствах — от Сибири до Дуная. Основы классификации стремян показаны на рис. 1 отдельно для ушек, корпусов (округлённых или спрямлённых внизу) и подножек. Это разгрузило статью от многоплановой классификации крайне разнообразных форм с пересекающимися признаками. Цифровая запись даётся по методике Е.М. Алексеевой для бус, в последовательности I—II—III—IV. Например, 15-5-0-7 означает: стремя с низким округлённым сверху пластинчатым ушком на короткой суженной шейке (I 15), корпус яйцевидных очертаний со скруглённым основанием (II 5), пластинчатая подножка имеет три жгута (IV 7). Отсутствие признака III ряда обозначено нулём.
В античном мире стремян не было (А. Бивар). Византийцы впервые увидели их у авар на рубеже VI и VII вв., судя по трактату, приписанному императору Маврикию (годы правления 582-602). Соответственно их не знали и давно связанные с античным миром народы: скифы, сарматы, парфяне, персы. Скифская сбруя без стремян хорошо сохранилась в алтайских курганах (Пазырык и др.). В.В. Арендт фантастически истолковал ремень подпруги коня на Чертомлыкской вазе как мягкие стремена на коротких отростках, пришитых снизу к подпруге. Ремень сделан «стремевидным» только на музейных копиях, в оригинале свободно свисает тонкая золотая ленточка. [1] Пазырыкские подпруги тоже затягивались слева. На многих изображениях подпруга также прикреплена к переднему углу седла (на костяной пластинке в Чертомлыке и др.). Сасанидские всадники ещё в начале VII в. (Так-и-Бустан) не имели стремян. На рельефах и у большой статуи носок ноги опущен так же, как на чашах. [2] Иное мнение основано на плохих воспроизведениях: «ступнёй» статуи считали разбитый край лошадиного доспеха. В ханьском Китае не было ни изображений стремян, ни обозначающего их термина в литературе или словарях. [3] Неудобства при езде без стремян наездники много веков компенсировали силой и ловкостью. Да и лошади для лёгкой кавалерии были небольшие. Потребность в тяжёлой коннице, возникшая на рубеже нашей эры, ещё более осложнила положение. Выход был найден, когда привязали длинное копьё ремнями к лошади (всадник только
направлял его, по сведениям Гелиодора, III в.) и выработали особую тактику боя тяжёлой конницы. [4] Всадники в тяжёлой броне сидели неустойчиво; при высоком седле посадка прочнее, но всадник ещё неповоротливее; манёвренность привязанного копья очень ограниченна. Восточный доспех человека и лошади на миниатюрах XV в. очень близок к образцам первых веков нашей эры и VII в. Но из-за несовершенства конского снаряжения задача катафрактариев была совсем иной, очень специализированной: плотной массой пробить брешь в строе бронированной пехоты, открыв путь своей пехоте и лёгкой коннице. Это была фаланга на конях, люди-тараны. Так отсутствие стремян и совершенных кавалерийских сёдел сдерживало развитие конницы древнего мира и так древние его компенсировали.
С.И. Вайнштейн доказал, что предшественником стремени была временная односторонняя (слева) подножка. Её делали в экстренных случаях: раненым, больным, беременным. Этнографически она известна у некоторых оленеводов, не знающих стремян. [5] Но на рубеже III и IV вв. положение изменилось. В цзиньской могиле 302 г. в Чанша (Китай) было 14 статуэток лошадей. Их твердые сёдла с высокими вертикальными луками не имеют стремян. Но на четырёх статуэтках из 14 слева (на коня садились слева) висят подножки. [6] При езде они свободно болтались против середины голени всадника. Вероятно, к ременной петле была привязана палочка, чтобы петля не спадалась (рис. 2, 1, 1а). Судя по этим статуэткам, подножки стали делать не только в экстренных случаях, но и постоянно, например, для чиновников в пышной одежде. Высокое седло появилось для нужд бронированной конницы. Садиться в него неудобно, особенно в длинной броне. Поэтому сделали постоянную подножку. Следовательно, в 302 г. стремян в Китае ещё не было. Но вскоре их сделали (из дерева) и привесили с двух сторон. Через 50-70 лет, во второй половине IV и в V в., парные деревянные стремена уже обычны в богатых могилах Кореи и Японии. В Китае стремя («мадэн»; от «ма» — лошадь, «дэн» — восходить, подниматься; не напоминание ли это о подножках?) впервые упомянуто (как нечто повседневное) в связи с событиями 477 г. в более позднем, танском историческом произведении «Наньши». [7] Особенность ранних стремян — овальный корпус и паз для путалища на верху длинной пластины (рис. 2, 2, 6, 7). В IV-V вв. их выгибали из деревянного прута и обшивали листовым железом или медью.
С. Онояма разделил раннее конское снаряжение Японии на два этапа по форме сёдел, удил, подвесок к сбруе и деревянных стремян. Стремена с корпусом равномерной толщины из трёх могильных комплексов он отнёс к первой половине V в. (рис. 2, 6), а с расширенной толстой подножкой из семи комплексов — ко второй половине V в. [8] Стремена равномерной толщины, найденные вместе с местными в виде башмака в кургане Отани, отнесены исследователями ко второй половине V в. [9] Считается, что обычай верховой езды и все снаряжение японцы заимствовали из Кореи. Хронологию могил южной Кореи (Силла) подробно изучал А. Ито. [10] Он разделил ранние стремена на 5 вариантов: 1-й и 2-й — де-
|
|
|
ревянные, 3-5-й — железные (3-й вариант, возможно, деформированный обломок стремени 4-5-го вариантов, ибо такая форма стремян II 7 была бы характерна для поздней танской и сунской эпох). Они чётко распределяются по стадиям могильников А, В, С. Деревянные стремена в виде очень вытянутого овала обиты небольшими, заходящими друг на друга листочками металла (рис. 2, 2, две пары, стадия А) или сплошными листами металла (рис. 2, 6, стадии А и В). На стадии В (три пары) овал многих стремян менее вытянут. А. Ито датирует стадию А второй половиной IV — третьей четвертью V в., стадию В — концом V — серединой VI в. В одной из могил стадии В (без стремян) был сосуд с надписью 451 г. На стадии В стремена из трёх комплексов уже сделаны из железа. Сначала они тщательно имитировали деревянные, вплоть до излишней в железе толстой подножки (рис. 2, 8), а одна пара даже была по традиции обтянута поверх железа жестью. Но толстая подножка железных стремян немного расширена (также у деревянных стремян второго этапа в Японии). Она то сплошная, то из двух толстых прутьев с щелью посредине. У 5-го варианта впервые наметилось слабое расширение пластины вокруг паза для ремня (рис. 2, 12) — прообраз будущего пластинчатого ушка на суженной шейке. Стремена 4-го варианта почти поровну распределяются между периодами В (пять находок, иногда вместе с деревянными) и С. Стремена 5-го варианта только раз были найдены с вещами периода В, зато пять раз в могилах периода С. А. Ито датирует период С серединой VI, предположительно началом VII в. Сосуд 415 г. [11] из одной могилы этой стадии уже не показателен для хронологии, тем более что к предшествующей стадии В относится более поздний сосуд 451 г. Аналогичные 5-му варианту железные стремена есть и в Японии. [12] Таким образом, из Кореи и Японии только опубликовано более 40 находок ранних стремян. Есть ещё много изображений стремян на не имеющих точной даты Когурёсских фресках Северной Кореи — в большинстве случаев той же эпохи. Эта цифра очень показательна, если учесть, что позднейших аварских стремян из Подунавья найдено только вдвое больше, как и тюркских стремян в Сибири.
Кроме стран Дальнего Востока стремена IV-V вв. неизвестны. Не только это, но и внимательное сопоставление всего многообразия разновременных стремян Азии и Европы IV-XIX вв. (рис. 1) убеждает, что дальневосточные образцы IV-V вв.— это самые первые стремена вообще, первая, несовершенная попытка их создания. Последующее развитие стремян шло неравномерно, на одной и той же территории отдельные их особенности то исчезали, то появлялись. [13] Но ни одна особенность первых стремян никогда не возрождалась вновь. Стремена возникли в одном месте, оттуда распространились дальше, а не возникали повсюду самостоятельно. Поэтому однажды сделанные в их производстве ошибки и заблуждения не повторялись в последующем развитии. Так, после многих столетий поисков выяснилось, что паз для путалища удобнее всего делать в дужке стремени, а не на высоком выступе; что железная подножка останется достаточно прочной, даже если ее выковать в виде пластины, широкую и без утолщения снизу; что гораздо удобнее небольшое вытянутое кверху, а не огромное горизонтально-овальное стремя. На мысль выгнуть стремя из прута, вероятно, навела палочка в основании ременной подножки. Овал — это полужёсткая треугольная петля, переданная в технике плавного выгибания прута. Но овал пришлось сделать очень большим, чтобы попасть ногой в стремя. Не сразу догадались расширить подножку, она долго была высоким узким бруском, резавшим ногу (IV 1).
Применив железо, еще не знали, насколько оно пригодно для стремян: подножку делали сверхпрочную, бруском; потом оставляли снизу ребро для прочности; сверху на подножку набивали шишечки, боясь, что будет скользко. Поэтому стремена XII или XIX в. из ремня или верёвки с подножкой из широкой дощечки [14] несравненно совершеннее: они копировали поздние звенья в многовековой эволюции. Деревянные стремена монголов, киргизов или башкир — также не сравнимы со стременами IV-V вв. Это дешёвые, но точные копии поздних высокоразвитых металлических форм. Миниатюрные стремена из случайных находок в Минусинской котловине наиболее близки тувинским образцам IX-X вв. (33-10-0-8) и XIII-XV вв. (24-8/12-0-8).
Более совершенны стремена с пластинчатым или петлевидным ушком на короткой суженной шейке. На вэйском рельефе 554 г. (рис. 2, 13) они еще очень большие, неуклюжие и сильно вытянуты по горизонтали. Необычна их прямоугольность. [15] В Корее стремена с короткой шейкой не изучены, в сводке Пак Зин Ука приведено одно танское VIII-IX вв. из Гаоэра (якобы когурёсское). [16] В Китае многие находки датированы надписями или указаниями письменных источников. В начале VII в. по сути завершилось формирование классического типа стремян раннего средневековья в серии с пластинчатым ушком. Они гораздо меньше стремян IV-VI вв. Для первой половины VII в. характерна длинная пластина на короткой узкой шейке, с прорезью внизу пластины, корпус из четырёхгранного прута. Основание для их даты — рельефы боевых коней на памятнике императора Тайцзуна 637 г. [17] (сильная овальность — архаизм для VII в., рис. 2, 16, 17).
Около середины VII в. пропорции танских стремян изменились. Ушко в виде короткой пластинки, корпус варьирует: круглый, вытянутый вверх, угловатый, слабо яйцевидный. Основания для даты: стела монаха Даоинь 663 г. (рис. 2, 25) ; статуя коня у могилы императора Гаоцзуна, сделанная между 684 и 705 гг. (рис. 2, 40) ; изображения в живописи и стремена из могилы принцессы Юнтай, сооруженной в 706 г. (рис. 2, 26, 27). [18] Кроме стремян с прямым краем ушка есть стремена с закруглённым или заострённым краем. Стремена с низкой пластинкой есть в могиле 708 г. (рис. 2, 28, бронза) и ещё в эпоху Ляо (916-1124 гг.). Среди этих стремян очень высокая пластина сохранялась в VIII в. и позже (с круглым корпусом — Бурхин-Гол в Монголии, с грушевидным — рис. 1, II 7). [19]
Археологически стремена с высокой прямо срезанной пластинкой (рис. 1, I 4-7; 2, 16-18) известны пока только из аварских могил Среднего Подунавья (I аварская группа) и до сих пор рассматривались в целом. К 1955 г. И. Ковриг учла 95 находок. [20] Многие из них не опубликованы или публикации мне недоступны. Но и то, что имеется, достаточно выразительно. Как и тайцзуновы, они меньше стремян IV-VI вв. Пра-
вильно круглые, но из-за слабого спрямления низа (иногда с прогибом вверх) кажутся слегка овальными. Пластинчатая подножка (шириной 2,1-2,8 см) чуть выпуклая, снизу утолщена «жгутом». Я делю стремена этого типа на три варианта — по пропорциям верха пластинки. За основу взята разница между высотой пластинки от её верхнего края до нижнего края прорези (так как ширина прорези меняется) и шириной пластинки на уровне прорези. Превышение высоты над шириной по вариантам: 1) более 0,5 см (чаще 0,8-1 см), шейка (рис. 1, I 4) узкая; 2) более 0,5 см, но шейка широкая, лишь немного ýже пластинки (рис. 1, I 5); 3) меньше 0,5 см (у многих длина равна ширине, более короткие для I аварской группы не характерны), ширина шейки любая (рис. 1, I 6, 7). Такое, казалось бы, несущественное и малозаметное различие оказалось важным хронологическим признаком.
Раннеаварские древности («I аварская группа») суммарно датируют между 568 г. (приход авар, по письменным данным) и второй половиной VII в. (спор идёт о верхней дате: около 650 или 670-680 гг.). [21] Подразделить их по инвентарю на более узкие отрезки долго не удавалось. Могильные древности того же периода в Восточной Европе делятся на три этапа (I-III этапы геральдических поясов, I-IV периоды Суук-Су), абсолютная дата которых определяется находками монет в византийских крепостях, Суук-Су, Перещепине и Чир-Юрте. [22] Ранее автор уже пришёл к выводу, что у авар нет восточноевропейских геральдических поясов второй половины VI в., что восточноевропейские аналогии у авар относятся к VII в., часто к его второй половине. [23] Но своеобразие аварских древностей наряду с отсутствием собственно аварских критериев для периодизация заставляли считать этот вывод предварительным. Разделение раннеаварских стремян на варианты впервые даёт основу для «внутренней» периодизации I аварской группы. Вопрос надо поставить снова.
Украшения второй половины VII в., заимствованные аварами из Восточной Европы (рис. 3, В): псевдопряжки, Т-образные бляшки с дисками на концах (у авар — с очень длинной шейкой), З-образные бляшки, бляшки с крючком, иногда в виде утиной головки, каймы из полушарий, имитирующих жемчужную обнизь, элементы полихромии (вставки стекла и бронзовые детали на серебряном фоне). В Восточной Европе они присущи III этапу геральдических поясов, найдены в большинстве богатых аварских могил I группы и в ряде случаев встречены во II аварской группе. Характерные для авар поясные бляшки с узором из трёх больших выемок и пряжки для сумок с поперечной петлёй для ремня типа Салона — Истрия (рис. 3, В) найдены в Крыму только в IV периоде Суук-Су. [24] С этим согласуется, что италийские и баюварские варианты таких пряжек тоже принадлежат второй половине VII в., а аварский тип Гатер заходит в VIII в. Надо думать, что мода на пряжки с поперечной петлёй была характерна для второй половины VII в. Простые и украшенные варианты не разновременны, а просто сделаны в разной среде: византийцами (типы Салона — Истрия и италийский) и варварами (типы Папа, Гатер и баюварские).
О переживании I аварской группы почти до конца VII в. говорят элементы II группы в некоторых её комплексах. В близких аварским памят-
никах Восточной Европы (Перещепино, Келегейский хутор и более поздние Глодосы) — это серьги с боковым выступом, ромбовидное перекрестие меча, слабый изгиб клинка, специфический орнамент на костяных обкладках, византийские пряжки с U-образной обоймой; Характерные для I аварской группы Р-образные скобы мечей переживали в Европе в период II группы (Иванча, Кечкемет-Баллосёг, Глодосы). На Востоке они тоже сохранялись в конце VII в. (портрет японского принца Сётоку) и в первой половине VIII в. (роскошный танский меч с ромбовидным перекрестием, попавший в середине VIII в. в сокровищницу японского храма Сёсоин как дар императора). Того же времени иранское блюдо с именем Пур-и-Вахмана. И. Ковриг отмечает элементы II группы в знаменитых комплексах I группы из Кунсентмартона, Фельнака, Адоня. [25] В могилах I группы есть меровингские поясные бляхи последней трети VII в. [26] Такие же найдены во II группе: в могиле 209 в Нове Замки. Для изучения хронологии особенно важны большие, исчерпывающе опубликованные могильники. В Кёрнье раскопана 131 могила и 21 захоронение лошадей — все I группы. [27] В Алаттьяне 47 могил I группы (24 с выразительным инвентарём) и 664 могилы II и III группы. [28] Судя по размещению погребений, могильник в Алаттьяне рос непрерывно и, видимо, оставлен одним коллективом. Алаттьянские серьги I группы составлены из нескольких шариков (рис. 3, А), пояса тоже обычны для I группы. Украшения I группы в Кёрнье иные: почти все серьги из одного небольшого шарика, часть поясов широкие с набором из трёх бляшек, расположенных поперёк (рис. 3, Д). В Алаттьяне серьги с одним шариком найдены только в периферийной части I группы и во всей II группе. Трёхчастные бляшки разных форм (рис. 3, Е) типичны для могил II группы как в Алаттьяне, так и в других памятниках, как показала И. Ковриг. [29] Следовательно, в Кёрнье к основному материалу I группы примешаны элементы II группы. В Кёрнье же много перечисленных выше вещей второй половины VII в. (рис. 3, В), это поздний могильник. Однако по стременам можно выделить в нём и более ранние погребения.
В Кёрнье погребали лошадь в ногах у воина, по оси его могилы, крупом к хозяину, в отдалении 3-5 м от его могилы. Лишь перед конским захоронением 37 находится на расстоянии 2,5 м женская могила 41 (пол определён биохимически, обрывок воинской кольчуги был ещё в четырёх женских погребениях Кёрнье: вероятно, им придавалось особое значение). Ближайшая могила воина (№ 71) — в 9 м от конской. Иногда лошадей две или три, только одна со стременами. Но около могилы 130 обе лошади имели стремена (№ 129 и 131). С учётом этих замечаний, мужские могилы Кёрнье с псевдопряжками, элементами полихромии и трёхчастными обкладками пояса чётко коррелируются с конскими захоронениями со стременами третьего варианта (6/7-3-0-4 и 6/7-0-2-4) четыре раза; второго варианта (с ушком рис. 1, I 15) — два раза и с восьмёркообразными стременами (27-3/4-0-4) — только один раз (рис. 4). Восьмёркообразные стремена сопровождали ещё три могилы мужчин с вещами второй половины VII в. (Т-образными бляшками и пряжками сумок). Стременам первого варианта (4-2-0-4) из конских захоронений 20 и 90 соответствовали совсем иные украшения из мужских могил 23 и 99: язычки ремней с равномерно закруглённым концом, гладкие или со скромным тиснёным орнаментом («вафельным» или из одного ряда завитков), про-
стая Т-образная бляшка (рис. 3, А). На первом этапе в Кёрнье были два одиночных захоронения богатых воинов с конями, на втором выросло большое кладбище второй половины VII в.
Можно ли перенести на аварские стремена даты, полученные ранее для сходных форм Дальнего Востока? Можно, не только потому, что аварские стремена принесены из Азии, но и потому, что немногие абсолютно датирующиеся европейские находки дают ту же дату, что дальневосточные. Стремена первого варианта найдены в конском погребении 36 баюварского могильника Линц-Цицлау в Австрии. Согласно хорошо обоснованной меровингской хронологии, первые погребения могильника не могли появиться раньше 620-630 гг. [30] Конская могила 36 была связана с мужской могилой 40, содержавшей восьмёркообразные удила (у авар они обычно сопутствуют стременам первого варианта, а позднее — лишь в III аварской группе; простые кольчатые сопровождают другие варианты раннеаварских стремян) и таушированный пояс первой половины VII в. Это хорошо согласуется с датой рельефов Тайцзуна 637 г. Аварские стремена третьего варианта иногда переживают во II аварской группе. Короткую пластинку (обрамлённую длинными боковыми выступами) имеют стремена из Перещепина, найденные с монетами 641-668 гг. (16-2-0-?). В Каба (Венгрия) стремена третьего варианта были найдены с большим гравированным наконечником пояса, входящим в группу украшений, датированных по могиле 7 в Линце-Цицлау третьей четвертью VII в. (по Ф. Штайн). Стремена второго и третьего вариантов связаны с украшениями, имеющими восточноевропейские аналогии второй половины VII в. Аварские стремена синхронны дальневосточным н датируются так: первый вариант — первой половиной VII в., второй и третий варианты — второй половиной VII в. (а с ними и два этапа Кёрнье).
Раннеаварские древности (I группу) можно разделить на три этапа: Iа, Ib, Iс. Этап Ia (568-600 гг.), известный пока лишь по сообщениям византийцев, археологически не выделен. Ответа следует ожидать от больших неопубликованных материалов раскопок в Венгрии. В истории многих кочевых народов бывали периоды, когда военная опасность заставляла совместно кочевать тысячи хозяйств. «Потребность в пастбищах для больших стад» вынуждала их к «непрерывному» кочеванию. Они «не имели длительных остановок, не имели и родовых кладбищ, как, например, большинство бедуинов». [31] В 568-600 гг. авары были окружены врагами: недавно покорённые воинственные гепиды, славяне, тюркютская угроза с востока, постоянные войны с Византией. В Восточной Европе, Сибири и Монголии также ещё не найдены следы могущественных кочевых объединений VI в. И там находки возрастают для второй половины VII и VIII в. Можно предполагать лишь, что в периоде Ia не было стремян типа Кёрнье и не появился обычай богатых погребений.
Этап Ib представлен скудно: могилы 20, 23, 90, 99 (и 124?) в Кёрнье, 36 и 40 в Линце-Цицлау, случайно найденное в Банхиде стремя, [32] часть могил с серьгами из нескольких шариков в самой ранней части кладбища в Алаттьяне (мужские могилы 37 и 175 — этапа Iс), И здесь многого следует ожидать от скорейшей публикации новых находок венгерских археологов. Почти все могилы I группы с достаточно обильным инвентарём, известные мне из публикаций, принадлежат этапу Iс. В их числе комплексы с монетами VI-VII вв: 527-565 гг. (Кунагота), 582-602 гг. (Сегвар-Кородьпарт), 602-610 гг. (Кишзомбор «О», могила 2 и Юташ, могила 116), 610-641 гг. (Сынпетрул Жерман), 613-641 гг. (Ловченац). Запаздывание монет в комплексах — повсеместное явление. Например, в мо-
гилах древней Руси оно составляет 50 и более лет, а в качестве украшений — от 100 до 300 лет. [33] Решающее значение имеет место каждого комплекса в относительной хронологии, а не взятые сами по себе монеты. [34] Не удивляет и временное сосуществование конца этапа Iс и начала II аварской группы. То же было при смене группы II группой III. Объяснение этому, очевидно, в этнической пестроте каганата. У тюрков на рубеже VII-VIII в. «катандинская» группа несколько напоминала II аварскую, а «кудыргинская» сохраняла архаические черты в украшениях и
оружии. В Туве много столетий жили рядом разные группы тюркского населения, местные и пришлые. [35]
Во время II аварской группы преобладание перешло к стременам со спрямлённым низом (III 5-15). Они очень разнообразны. Начавшееся на этапе Iс укорочение пластинчатого ушка и расширение шейки продолжалось (I 8-12, 17, 18). Также пластинчатые ушки сибирских стремян короче, чем у аварских периода Iс (исключения редки, например, могила 18 в Кудыргэ). «Имеет квадратную пластинку» и «большинство» из 70 стремян Минусинского музея. [36] Аварские древности II периода и тюркские сближаются наличием округлых стремян с высокой пластинкой без шейки, с прорезью в нижней части: Тисафюред — мог. 186; Кудыргэ — мог. 22, возможно, 3 и 7; могила тюрка у обсерватории Улугбека в Самарканде. В периоде Iс, во II аварской группе и в Сибири эпохи II каганата появился до того неизвестный обычай объединять в один комплект разные стремена: с короткой пластинкой и восьмёркообразное. У авар: Пригревица (быв. Бачсентиван), Мали Идош (бывш. Кишхедьеш), Халимба (мог. 124), Деск «Г» (мог. 8), Варпалота-гимназия (мог. 218), Юрбёпуста (мог. 8), Бадьог (мог. 2); в III группе: Нове Замки (мог. 302), Девинска Нова Весь (мог. 418), Житавска Тонь (мог. 46). В Восточной Европе: Глодосы, Вознесенка. В Сибири: Катанда II, кург. 5; Кудыргэ, мог. 9, 22; Улуг-Хову, кург. 54; Черби, кург. Б-23; комплекс VIII-IX вв. — Уюк-Аржан, кург. 54. Разных размеров или формы стремена в одной паре были у мадьяр, на Руси и у восточноевропейских кочевников в X-XIII вв. И. Диенеш объясняет этот обычай развитием джигитовки.
У округлых стремян с пластинкой в периоды Iс и отчасти II корпус круглый, чаще слегка спрямлён снизу (II 3, III 2). Но на рубеже VII-VIII вв. его верхняя часть стала более покатой, что в сочетании с широким слабо изогнутым низом придает легкую «арочность»: китайские стремена 706 и 708 гг. (рис. 2, 26, 28), Монгун-Тайга, 1957, могилы XXVI (с зеркалом Цинь-Вана) и XXI (с полукруглым краем пластины). Не ранее II каганата и сильная вертикальная вытянутость корпуса (овального или яйцевидного): с. Красный Фронт Чуйского района; Катанда II, курган 1 (по А.А. Гавриловой, мог. кудыргинского типа), Кудыргэ, мог. 2 — с пластинкой; Кудыргэ, мог. 22 — восьмёркообразное. Позднее вытянутые округлые стремена были у мадьяр X в. и в древней Руси.
Стадиальное сходство между стременами II аварской группы и тюркскими из Сибири хорошо видно и на восьмёркообразных стременах. В Кёрнье они круглые с небольшой петлёй для путалища. Позднее петля стала очень большой по сравнению с корпусом, часто высоко поднята (I 28-32); корпус спрямлён снизу, овален, часто угловат. У авар этапа Iс: Пригревица, Мали Идош, Ловченац (с монетой 613-614 гг.), Варпалота-гимназия (мог. 209 и случайная находка) ; II группы: Дунапентеле (мог. 11), Иванча, Бадьог (мог. 2); III группы: Гымбаш, Тэйуш. В III группе они вытесняются арочными стременами с таким же ушком. У тюрков II каганата: Кудыргэ (мог. 11), Кокэль (мог. 2, 6, 13, 22, 47). Круглые стремена типа Кёрнье сохраняются ещё долго, но с конца VII-VIII вв. всё больше становится угловатых только в верхней части (II 9), угловатых вверху и внизу, часто заметно расширяющихся книзу (II 11). У авар эти признаки часто сочетаются с большим ушком. У тюрков: Кудыргэ, мог. 1, 2, 10; Кокэль, могилы 2, 22, 47; Монгун-Тайга, 1958, мог. VIII. У стремян IX-X вв. (по хронологии Л.Р. Кызласова) корпус резко угловат, расширен книзу, широкая петля как бы провисает, шейки фактически нет (II 12) : Шанчиг, мог. 5 и 12.
Изучение стремян показало правомерность сопоставлений на всём пространстве кочевого мира (у авар и тюрков). Оно позволило детализировать хронологию раннеаварских древностей. Оно же подтвердило вывод, сделанный ранее на основании изучения украшений, что древнетюркские погребения типа Кудыргэ и Катанды (Монгун-Тайга, Кокэль и др.) позднее I аварской группы второй половины VI и VII вв., синхронны между собой и с II и III аварскими группами конца VII-VIII в. и появились в эпоху II тюркютского каганата (680-745 гг.). [37]
Общепризнанно, что появление стремян стало возможным после изобретения седла с твёрдой основой (полки, или ленчик). Ранняя история твёрдого седла не раз затрагивалась в научной литературе. Прочную основу дают работы С.И. Вайнштейна. [38] Им найдены хорошо сохранившиеся раннетюркские сёдла, собран и тщательно проанализирован большой сравнительный материал. Однако твёрдые сёдла типа кокэльских не древнейшие: слишком продуманно и сложно строение их деталей. Это не начало, а итог долгого развития твёрдого седла. Когда появилось совершенное седло типа кокэльских, быстро исчезли все более ранние примитивные формы сёдел.
Самое древнее седло — мягкое. Его развитые образцы лучше всего известны по алтайским находкам (Пазырык, Башадар, Туэкта, Каракол и др.). Это две простёганные подушки, соединённые над хребтом лошади кожаной перемычкой. Роль позднейших лук выполняли утолщения краёв подушек. В горных районах их делали выше (до 15-20 см) и украшали четырьмя узорными пластинками из дерева или рога (подвешивая по две спереди и сзади) и тонкими дужками-кантами, наложенными сверху на края подушек (рис. 5, 1). Если само седло истлело, о его присутствии свидетельствуют две пары накладок на луки или две пары дужек. С.И. Руденко убедительно доказал, что в скифское время ни в Сибири, ни у европейских скифов иных сёдел не было. [39] То низкие, то высокие, украшенные подвесными пластинками, луки мягких сёдел видны на ханьских изображениях (рис. 2, 3), на фреске из боспорского склепа 1872 г. (на упавшей лошади) и, по-видимому, на некоторых римских рельефах. [40]
Седла с твёрдой основой из досок, жёстко скрепленных между собой, были изобретены, как уже упоминалось выше, для нужд тяжёлой кавалерии. Высокие вертикальные луки из толстых досок давали копейщику прочную опору и отчасти даже защиту. В Азии они были, вероятно, уже в начале нашей эры (рис. 2, 5, 10, 11; 5, 2). Остатки таких сёдел IV-VI вв. изучены только в Корее и Японии (рис. 2, 10; 5, 2). Конструкция примитивна по замыслу и выдаёт прямую связь с мягким седлом. Основу «подушек» сделали из досок, оставив между ними промежуток, закрытый сверху кожаной перемычкой. Прежние четыре накладки на торцах подушек превратились в толстые поставленные на ребро брусья, прикреплённые к торцам досок ленчика. На каждую пару брусьев поставлена сверху массивная дуговидная лука из дерева, постепенно утоньшающаяся кверху. [41] По сути получились две составные массивные луки (рис. 2,
10), к внутренним поверхностям которых прикреплён ленчик. Луки опирались на тело лошади. Поэтому их ставили как можно ближе друг к другу, чтобы они не мешали движениям животного. Короткое седло буквально зажимало, сковывало всадника (рис. 2, 11). [42] Концы ленчика не выступали из-под лук, поэтому путалище стремян перекидывали через сиденье (рис. 2, 14, 15; также Цаочанпо в Китае и «Кэмачхон» в Северной Корее). Так как основания составных лук («лицевые стороны ленчика», по терминологии А. Ито) налегали (через потник и др.) на тело лошади, их углы мягко скруглены, [43] в отличие от угловатого арочного выреза лук у сёдел кокэльского типа (ср. рис. 2, 10 и 2, 24, 33-35). Описанная конструкция не содержала в себе возможностей совершенствования (Д. Ласло), она существовала до V-VI вв. (в Японии и Корее даже до рубежа VII-VIII вв.) без видимых изменений. [44] Вероятно, неудоб-
ство посадки в такое седло и вызвало широкое внедрение сначала подножек, а потом и стремян. Но достаточно пригодное для регулярной тяжёлой латной конницы дальневосточных государств, сражавшейся копьями в слитном строгом строю, это снаряжение, вероятно, не нашло широкого применения у их кочевых соседей.
У седла рубежа нашей эры из Ноин-Улы (Монголия) решётчатый ленчик из 3-4 палочек также вделан изнутри в вертикальные луки (размах луки 50 см). Однако их отличие по конструкции от верховых сёдел Кореи и Японии наводит на мысль, что в Ноин-Уле представлена другая ветвь того же развития. Возможно, прав С.И. Руденко, считая его вьючным (С.И. Вайнштейн считает верховым). Не исключено, что именно вьючное седло впервые навело на мысль создать твёрдое седло для тяжело вооружённого всадника.
Изображения эпохи Северной Вэй (рельеф 554 г., рис. 2, 14, 15 и, возможно, статуэтка коня из Цаочанпо) [45] показывают, что в VI в. конструкция твердых седел в Северном Китае (Вэй) существенно изменилась: ленчик удлинили и подложили снизу под луки. Это открыло широкие возможности совершенствования. [46] Сначала концы ленчика выступали за пределы лук очень немного, и луки по традиции оставались вертикальными. Уже у сёдел 554 г. нижние края полок вырезаны то дугообразно, то широкой лопастью, как у позднейших сёдел 637 г., кокэльских и галиатских Археологически вэйские седла, по-видимому, не изучены, они известны мне только по изображениям. В империи Вэй происходило смешение кочевых и осёдлых элементов. Возможно, поэтому здесь более активно стремились усовершенствовать конское снаряжение. Хотя суйские статуэтки из могилы Лихо 582 г. (провинция Шэньси) воспроизведены очень неясно, все же видно, что задние луки сёдел вертикальны и в это время. [47] Всадники держат ноги в стременах, форма которых неясна на фотографиях.
На рельефах памятника Тайцзуна 637 г. сёдла имеют нижний ленчик с лопастями на краях, как вэйские. Но ленчик длиннее, а задняя лука наклонна (рис. 2, 22). Всадник прочно сидел в таком седле и имел полную свободу движений, он мог наклоняться вперёд, вбок, повернуться назад или откинуться в седле. Он мог колоть, рубить, стрелять, вскакивать в седло и соскакивать на скаку. Этому способствовали входившие в комплект седла удобные металлические стремена с пластинчатой подножкой. В пластике танской эпохи (VII-IX вв.) к старому сюжету всадника в статичной позе прибавился сюжет игроков в поло, легко и прочно сидящих в сёдлах в самых сложных позах. Археологически такие сёдла хорошо известны по образцам VIII-X вв. (рис. 2, 33-35; Кокэль, Галиат, китайские седла эпохи Ляо). Составная лука сёдел IV-VI вв. стала теперь цельной. Арочный вырез в основании луки имеет то же назначение, что раньше промежуток между «торцевыми накладками ленчика». Углы этого выреза обычно не сглажены, у некоторых сёдел сделаны даже шипы для лучшего сцепления с краями ленчика (ведь теперь от тела лошади их отделяли доски ленчика). Это важный признак для определения типа седла по обломкам. Новое седло логически завершило долгий путь развития дальневосточных сёдел со стременами для тяжелой кавалерии. Судя по ареалу стремян IV-VII в., это седло возникло не у кочевников, а на пограничье осёдлого и кочевого мира, в зоне взаимного обогащения разных культур — области Табгач, откуда вышли основатели династии Тан. Тяжелая суйская регулярная кавалерия была вооружена лучше кочевников, но не годилась для походов в степь именно из-за этого. Появление
совершенных сёдел очень усилило танскую кавалерию, давая тяжёлому латнику небывалые до этого возможности. Создание в VII в. совершенного седла — один из основных факторов, открывших путь развитию средневековой кавалерии. Если сравнить тяжёлую пластинчатую броню воинов и коней IV-VI вв. (Анак III, Кэмачхон, Самсилчхон, Отани, вэйские статуэтки, Так-и-Бустан) с иранскими или японскими доспехами средневековья, видна их большая близость. Но зато как возрасла подвижность бойца, арсенал его средств, как стремителен темп битвы на изображениях средневековых художников Японии или Ирана! В танскую эпоху новое седло безраздельно господствует на Дальнем Востоке (с VIII в. в Японии). В VII в. в кочевом мире началось широкое распространение нового седла со стременами. С некоторыми изменениями седло с наклонной лукой существует уже 1400 лет.
У кочевников до рубежа VI-VII вв. сёдла развивались иначе. Жёсткое седло с высокими вертикальными луками, применявшееся в регулярных войсках восточных государств, было мало пригодным для кочевников. Даже римляне пользовались им (без стремян) неохотно. [48] Во всем тюркском мире лишь у полуосёдлых таштыкцев (склеп № 1 в Уйбате второй половины VI — первой половины VII в.) один раз найдена деталь, предположительно от модели седла типа корейских IV-VI вв. Толстая (5 мм) пластинка берёсты (ГИМ, № 78558) по форме похожа на луку седла, но концы срезаны иначе (ср. рис. 2, 21 и 10). Обильные проколы с обеих сторон или от вторичного использования, или от пришивания. Треугольные «обкладки сёдел» из европейских могил времени Аттилы (Новогригорьевка, Печюсёг, Левице) всегда находят парами (рис. 2, 9). [49] Это дощечки, обтянутые с одной стороны золотым листком. Заключённые в оправу из металлической ленты, они рассчитаны на обозрение и сверху, и с боков. Следовательно, они не подкладывались под луку седла, как «торцовые планки ленчика» корейских сёдел. Большие дугообразные луки сёдел типа кокэльских не имели треугольных накладок. По величине гуннские бляхи (13x6,5; 14x7,5; 16x7 см) близки пазырыкским (14x6; 15x7; 17x8 см). В Пазырыке изредка есть и асимметричные бляхи сёдел. Вероятно, европейские кочевники V в. облицовывали парными бляхами только переднюю луку мягкого седла. Эти сёдла ещё сохранялись в VII в. (рис. 2, 20) на Украине (Мелитополь), в Приуралье (Шипово) и Казахстане (Боровое). С.И. Вайнштейн [50] предполагает мягкое седло даже в мог. 13 Кудыргэ (VIII в.; рис. 2, 32). Однако в VII в. у европейских кочевников появились и твёрдые сёдла с луками, стоящими поверх ленчика. В Перещепине обкладки лук типа кокэльских были найдены со стременами. В Мелитополе обкладка передней луки (рис. 2, 23; изгиб, как в могиле 23 Кокэля). В Шипове кусок луки с арочным вырезом, имеющим острые углы (рис. 2, 24). [51] У авар I группы сёдла не найдены. Они были подобны танским, судя по сходству стремян. Зато сёдла конца VII-VIII в. хорошо известны в Сибири (Кокэль, Кудыргэ), на Кавказе VIII-IX вв. (Галиат) и у авар II и III групп (Тисафюред, Дунапентеле, Загреб-Круге, мог. 4). Форма лук из Тисафюреда, Загреба-Круге и кург. 5 в Катанде II (рис. 2, 36-39) сходна; она иная, чем в Кокэле и Кудыргэ. [52]
Предположение о сёдлах кокэльского типа на Боспоре I-II вв. основано на некоторых неточных копиях утраченных фресок. Условные ри-
сунки фресок склепа, открытого А.Б. Ашиком, передают только общую композицию, это не копии в точном смысле. Поэтому необычное седло с двумя наклонными луками — фантазия копииста. Даже более внимательный копиист домыслил типичную средневековую саблю в склепе Анфестерия. Футляр лука он принял за неправдоподобно длинную луку седла, обращённую то назад, то даже вперед. Футляры в таком же положении есть на ковре из Пазырыка и в Керчи (живопись склепа 1875 г., расписной саркофаг 1900 г. и стела Керченского музея). [53]
Распространение твердого седла со стременами прошло два этапа: 1 — в период поисков IV-VI вв. они имели локальное значение из-за несовершенства; 2 — после коренного усовершенствования широко распространились в VII-VIII вв. К рубежу VII-VIII вв. кочевники настолько освоили седла со стременами, что изменились приёмы боя. Об этом свидетельствуют непарные стремена и первые изогнутые (иногда сильно) сабли, лучше всего известные у авар II и III группы. [54]
|
ИЗ ИСТОРИИ КОНСКОГО УБОРА И ПРЕДМЕТОВ СНАРЯЖЕНИЯ ВСАДНИКА РЯЗАНО-ОКСКИХ МОГИЛЬНИКОВ |
Дневник |
Издания. Археологические памятники среднего Поочья. Вып. 4, Рязань, 1995 г.
Вернуться к списку статей сборника
И.Р.Ахмедов (г.Москва)
ИЗ ИСТОРИИ КОНСКОГО УБОРА И ПРЕДМЕТОВ СНАРЯЖЕНИЯ ВСАДНИКА РЯЗАНО-ОКСКИХ МОГИЛЬНИКОВ
С самого начала исследования культуры рязано-окских могильников исследователи обратили внимание на частую встречаемость в погребениях деталей конского убора.
А.И.Черепниным эта особенность была отмечена в мужских погребениях Кузьминского могильника и, по его мнению, являлась общей чертой для всех могильников /I/.
Первый достаточно детальный обзор материалов Кошибеевского, Борковского и Кузьминского могильников был сделан А.А.Спицыным в
1901 г. По его данным, конский убор является принадлежностью как мужских, так и женских погребений /2/.
Отдельные предметы конского убора рязано-окских погребений Шокшинского могильника были классифицированы и датированы А.В.Циркиным /3,4/. Однако классификация А.В.Циркина касается более позднего материала - УШ-XI вв.
Детальный обзор материалов Кошибеевского могильника (раскопки Глазова В.Н.) и Старо-Кадомского могильника был произведен В.Н.Шитовым. Для Кошибеевского могильника им были выделены два типа удил /5(с. 15-16)/. Для Старо-Кадомского могильника также выделены два типа удил и, кроме того, показана связь конского убора из этого могильника с Крымом, Причерноморьем, степной и лесостепной зонами Восточной Европы /б(с. 25)/.
Узда часто рассматривалась исследователями в контексте связей культуры с различными территориями Восточной Европы, ее участия в этнических процессах I тысячелетия.
А.В.Селиванов считал, что наличие в погребениях предметов конского убора свидетельствует о присутствии в составе населения Средней Оки в первом тысячелетии кочевого, возможно, тюркского населения /7/.
Вопросы о соотнесении датировок элементов узды с хронологией других районов Восточной Европы были затронуты А.К.Амброзом. В /8(с. ИЗ, рис. 9)/ материал из рязано-окских могильников был датирован им 1У-Л1 вв. и разбит на пять этапов. К сожалению, при этом А.К.Амброз использовал лишь опубликованный материал, не полностью отражающий все многообразие материала рязано-окских могильников, что несколько ограничивает возможности использования его хронологии.
Вопрос о социальной значимости поясного и конского уборов был впервые поставлен П.П.Ефименко, предположившим, что наборные пояса и уздечки, положенные в погребения, означали принадлежность погребенного к "свободным членам общины", основным занятием которых было конное пастушество /9(с. 47,51)/.
Н.В.Трубникова, рассматривая два погребения с оружием, поясами и конским убором из Кошибеевского могильника, пришла к выводу, что погребенные занимали видное общественное положение и могли быть родовыми старейшинами /10/.
Все изложенное выше показывает, что предметы конского убора и снаряжения всадника являются еще крайне не изученной областью материальной культуры рязано-окских могильников и требуют детального рассмотрения во всем своем многообразии.
В процессе работы с предметами конского убора и снаряжения всадника из могильника Кораблино автором была собрана представительная выборка практически из всех памятников этого круга, находящихся в собраниях Государственного Исторического музея и Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника. Автор приносит искреннюю благодарность Е.В.Финогеновой, Р.Ф.Ворониной, В.Н.Шитову, оказавшим ему помощь в процессе подбора материалов.
В результате проведенного типологического анализа конструктивных и декоративных деталей оголовья, плетей и шпор были выделены следующие их типы:
I. Удила
Все удила из рязано-окских могильников двусоставные и изготовлены из железного дрота.
По способу оформления концов выделяются следующие типы удил (а по размеру и сечению колец для трензеля - подтипы):
I, подтип а - концы согнуты в кольца, сечение округлое, внутренний диаметр до I см (рис. I.I);
I, подтип б - концы оформлены в виде цельных колец, сечение пластинчатое, диаметр 1,5-2,1 см (рис. 2.4);
2 - концевые кольца имеют форму овала с вытянутой вершиной размером 2x1 см, сечение округлое (рис. 2.5);
3 - концевые кольца имеют форму восьмерки с несомкнутыми краями боковых сторон, размер колец 1,2 см (рис. 2.6);
4 - на концах по два кольца, расположенных в одной плоскости, внутреннее кольцо всегда больше внешнего, размеры колец 1-2 и 0,6--0,8 см (рис. 2.7).
2. Трензели
Трензельное обеспечение изготавливалось из бронзы и Железа. По форме оно делится на группы, по сечению и деталям оформления - на типы, по дополнительным декоративным деталям - на подтипы. Материал не учитывается, так как железные и бронзовые трензельные кольца одинаковы по форме.
Группа А - кольчатые трензели. Делятся на следующие типы: I - кольца круглые, дротовые, сечение круглое, диаметр 3,7--6,5 см. Изготовлены в основном из железа, 9 экз. - бронзовые, литые. В одном случае кольца СОГНУТЫ из бронзового дрота и имеют
Рис.1 Элементы уздечных наборов и снаряжения всадника из рязано-окских могильников
Рис. 2 Элементы уздечных наборов из рязано-окских могильников
несомкнутые концы (погребение 75.M-I, могильник Кораблино) (рис. 3.1);
2 - кольца железные, сечение прямоугольной формы, часто пластинчатое, иногда тордированные (I экз.), диаметр 6-7 см (см. рис. 2.10).
Группа Б - стержневидные трензели (псалии). Типы:
1, подтип а - прямые железные псалии, концы раскованы в небольшие диски, в центральной части две прямоугольные петли (см. рис. 1.2);
2, подтип а - железные г-образные псалии из округлого дрота, на согнутом конце иногда округлая шишечка, окруженная небольшим валиком (рис. 2.9);
2, подтип б - бронзовые и железные г-образные псалии, сечение овальное, на согнутом конце шишечка в виде конуса со скругленными очертаниями, прямой конец уплощен, в средней части два отверстия (рис. 2.8, 4.2).
В некоторых типах удильных комплектов встречены железные кольца для крепления повода следующих типов:
1 - круглые, круглого или подпрямоугольного сечения, диаметром 1,2 см (рис. 2.4);
2 - овальные, сечение округлое (рис. 2.5);
3 - восьмерковидные, не соединенные боковыми сторонами, сечение круглое (рис. 2.6).
Были встречены следующие сочетания описанных элементов: laAI (см. рис. I.I, 3.1) - 103 экз. (погребения 1,4,8,13,29,43, 49,54,54а,62,70,76,75,77,79,80,81,83,86, Кошибеевский могильник, раскопки Спицына А.А.; погребения 19,33,39,50,55,61,85, Кошибеевский могильник, раскопки Глазова В.Н.; погребения 13,33,35,62, 35,62,69,73,84,90,91,97,96,101,107,110,111, Борковской могильник; погребения 3,10,14,25,26,32,34,41,46,47,48,49,59,63,77,86,91, I экз. вне погребений, Кузьминский могильник; погребения 23,41,113,122, 29,82,83,91,135,55, Шатрищенский могильник; погребения 3,11,23, "Приношение", 24, Гавердовский могильник; погребения 17,13,50, Старо-Кадомский могильник; погребения 38,42,43,49,50,55,61,72,76, 75,79,M-I,I,2,9,I3,I7,M-2, могильник Кораблино; погребение 50, могильник Ундрих; погребения 3,25, Польно-Длтуновский могильник; погребения 5,9,14,21, Никитинский могильник; погребение 28, могильник Курман; I экз. - селище Борок IX; I экз - Троице-Пеленицкое городище).
Рис. 3. Элементы уздечных наборов из рязано-окских могильников
Рис. 4. Элементы уздечных наборов и снаряжения всадника из рязано-окских могильников
Этот тип уздечного набора широко распространен в Восточной Европе. На Средней Оке он известен с сарматского времени /II/. Большинство находок таких комплектов относится к 1У-У вв. /5 (с.29)/.
1аБ1а (см. рис. 1.2) - I экз. (погребение 39, Кошибеевский могильник, раскопки Спицына А.А.). Этот тип широко распространен на территории восточноевропейских степей и, вероятно, имеет сарматское происхождение. Подобные находки известны в Северной Осетии (датируются П-I вв. до н.э. /12/), в Воронежской области (П-I вв. до н.э. /13/), в Башкирии (I в. н.э. /14/). В Среднем Поволжье аналоги им найдены в Андреевском кургане /15/ и Писеральских курганах /16/, в городище Ножа-Bap. Впускные погребения Андреевского кургана, в которых найдены такие уздечные наборы, датируются П--Ш вв. /17/.
!аБ2б (см. рис. 3.2) - I экз. (погребение 8, Никитинский могильник). По сопровождающему инвентарю (крестовидная фибула, браслеты дротовые с расширяющимися концами)датируется концом У - нач.У! вв. /8,18 (с. 93-94, рис. 1.1,2), 19 (с. 10,II)/. Аналоги этому комплекту, изготовленные из железа, найдены в Нижнем Поволжье,в сарматских курганах /20/ и в погребении начала У в. на Беляусе, в Крыму /21/.
Удила типа 16 предназначались для использования с деревянными и костяными псалиямк. В погребениях они обычно находятся без трензеля, с подводными кольцами, так что образуются комплекты 161,162, 1бЗ(погребение 28 Борковского могильника; погребенкя 13,50 Шатрищен-ского;266,609,1 экз.вне погребений на Шокшинском могильнике; погребение 25, могильник Ундрих). Часто в кольцах этих удил находились остатки дерева, что подтверждает применение деревянных псалий. Уздечные наборы этого типа бытовали в У1-УП вв. К этому же времени, очевидно, относится набор I6A2 (I экз. вне погребений на Шокшинском могильнике).
Наборы с удилами 16 встречены вместе с сюльгамой АПБ1П, бытование которой начинается с У1 в /22/, с уздечным набором с геральдическими бляшками УП в. (погребение 25, могильник Ундрих) (см. рис. 2.II-I5) /23/.
Наборы 2,1, 2,2, (см. рис. 2.4,5) - 8 экз. (погребения 384,359, 357,324,255,252,609 Шокшинского могильника и 58,66 Старо-Кадомского).
Наборы 3,3 - 4 экз. (см. рис. 2.6) (погребение 131- Шатрищенского могильника. 299,324,384 Шокшинского).
Набор 4,3 - I экз. (вне погребений, Старо-Кадомский могильник).
Наборы 4Б162 (ом. рис. 2.10) (погребения 7,45,53, Старо-Кадомский могильник) относятся к УП в.
Все эти наборы встречены вместе с геральдическими поясными наборами .
3. Конструктивные детали оголовья
Зажимы для крепления ремней оголовья и повода
Известно 16 зажимов из рязано-окских могильников. Бее они изготовлены из бронзы и относятся к пяти уздечным наборам (погребение 75.M-I, могильник Кораблиио; "Приношение", Гавердовский; 28, Куркан; погребение 1893 г., Кузьминский могильник).
По форме зажимы можно разделить на два типа:
1 - зажимы, имеющие пластинчатую петлю для трензельного кольца и овальную двупластинчатую обойму для крепления ремня. Среди них различают два подтипа:
а - обойма имеет два шпенька для крепления, основание петли украшено тремя рядами косых насечек (погребение 75,М-1, могильник Кораблино) (см„ рис. 3.1);
б - обойма имеет одну заклепку для ремня. Более крупные зажимы предназначены для крепления ремней оголовья к трензельным кольцам, меньшие - для крепления ремней оголовья к соединительному кольцу ("Приношение", Гавердовский) (см. рис. 4.Я).
Аналоги зажимов типа I известны в Керчи, на Северном Кавказе, где они датируются второй половиной Ш в. /24 (с. 88, рис. 2,18; с. 25, рис. 1,17)/. В рязано-окских могильниках они относятся к более поздним комплексам. П.П.Ефименко датирует комплекс "Приношение" У в., отмечая наличие в нем вещей 1У в. /19(с. 17)/. В комплексе погребения 75.M-I могильника Кораблино также встречены вещи 1У в, - арбалетовидные фибулы /25(с. 50)/ - и У з. - нагрудные бляхи с перекрестьем /25(с. 50-51)/;
2 - зажимы, изготовленные из согнутой вдвое пластины прямоугольной формы, прикрепленной к ремню двумя шпеньками (погребение 28 могильника Курман) (см. рис. 3.22). Этот тип зажимов известен в азелинской культуре /26/, где относится к Ш-У вв., и в Тураев-сксм курганной могильнике конца 1У-У вв. /27(с. 101)/. В.Ф.Генинг считает, что этот тип зажимов относится к концу 1У-У вв. и находит аналоги им в керченских склепах /27(с. 107)/;
3 - зажимы, изготовленные из пластины подтрапециевидной формы. Крепились одним шпеньком, под который подложена полусферическая бляшка (погребение 1893 г., Кузьминский могильник) (см. рис.3.23). Найдены в составе уздечного набора конца 1У-У вв.
Соединительные кольца
Из рязано-окских могильников происходят два кольца, изготовленных из бронзы и служивших для соединения ремней оголовья (погребение "Приношение", Гавердовский могильник; депаспортизованная уздечка из могильника Курман). Все кольца круглые, согнуты из круглого дрота (см. рис. 4.2; 2.2,3).
Соединительные кольца известны в позднесарматских памятниках на Южном Урале (Лебедевка У1), где они датируются второй половиной Ш в. /28/.
Бляхи соединительные
Бляхи служили для фиксации перекрещивающихся ремней оголовья. Все они изготовлены из листовой бронзы, по сечению делятся на типы, по наличию дополнительных деталей - на подтипы.
Тип I, подтип а - бляхи пластинчатые, округлой формы, край неровно обрезан. Имеют пять шпеньков для крепления ремней, расположенных крестообразно. Центральный шпенек скреплял скрещение ремней, другие четыре попарно фиксировали их. Иногда под центральный шпенек подкладывалась сверху умбоновидная бляшка с уплощенной вершиной. Две бляхи имеют только три шпенька, такие бляхи крепились на задней части оголовья. Размеры блях 4,5 и 5,4 см (см. рис.3.3) (погребение 75,М-1 могильника Кораблино, погребение 1893 г., Кузьминский могильник).
Тип I, подтип б - бляхи пластинчатые, круглой формы. Под центральный шпенек подложены бляшки типа 26. Украшены рядами мелких "жемчужин". Размеры - 5 и 6.,4 см ("Приношение". Гавердовский могильник) (ем. рис. 4.2).
Тип 2 - бляхи в виде плоской круглой коробочки, боковая сторона которой образована узкой бронзовой пластиной. Крепились четырьмя шпеньками крестообразно. Под ремни были подложены железные накладки. Размер 4 см. Найдено 2 экз. (депаспортизованная уздечка из могильника Курман) (рис. 2.1).
Бляхи, близкие типу I, известны в Унтерзибенбрунне (Австрия) и датируются первой половиной У в. /24(с. 92, рис. 6,18), 25(сЛ4)/. Бляхи типа 2 ведут происхождение от типа I. Принцип оформления крепяших деталей в виде коробочки известен в У - начале УП вв., когда обоймы пряжек оформлялись плоскими.
Уздечные пряжки
С уздечными наборами встречены железные пряжки подпрямоугольной формы с вогнутыми боковыми сторонами и подпрямоугольным сечением -18 экз. (погребение 39, Кошибеевский могильник, раскопки Спицина А.А.; погребения 55,79,77,М-1, могильник Кораблино; погребения 45,53, Старо-Кадомский могильник; погребения 384,421, Шокшинский могильник; погребение 38, Борковской могильник) (рис. I,5;2.I9-2I).
Такие пряжки, встреченные со всеми типами уздечных наборов, бытовали в 1У-УШ вв.
Также в составе уздечных наборов встречены пряжки, употреблявшиеся в основном в поясном уборе (рис. 3.16,17,22; 2.22-23).
Наконечники уздечных ремней
Наконечники - пластинчатые, бронзовые, вытянутой подпрямоугольной формы, с плавно приостренным нижним концом. Сечение подтре-угольное, поверхность уплощенно-двускатная. Крепились одной, двумя или тремя заклепками - в зависимости от длины. Длина 5,6-6, 10, II и 13 см. Обнаружено 10 экз. (погребение 75.M-I могильника Кораблино; 28 могильника Курман; "Приношение", Гавердовский могильник; погребение 1893 г., Кузьминский могильник) (рис. 2.I9-2I).
Обоймы
Служили для украшения узды и крепления различных деталей. Делятся на два основных типа по сечению:
1 - пластинчатые. Основные размеры: 1,4x1,6x1,2; 0,6x1,4x1,2; 0,4x1,5x1; 0,5x1,5x0,8 см (см. рис. 1.3а);
2 - сегментовидные в сечении. Основные размеры: 0,6x1,4x1,2; 0,3x1,3x1,2; 0,3x1,9x0,9; 0,3x1,2x0,8; 0,3x1,6x0,9 см (см. рис. 1.36).
Обоймы типов I и 2 использовались как для украшения, так и для скрепления перекрещивающихся ремней.
Все обоймы встречены в составе уздечного набора из погребения 72.M-I могильника Кораблино (рис. I.II). По сопровождающему инвен- > тарю уздечка датируется в пределах 1У в. С ив* встречены железные гривны с обмоткой и напускными бусами, чеуняювская фибула, бляха с концентрическим орнаментом и перекрещивающимися накладками, нож в пластинчатых бронзовых ножнах /25(с. 9,14); 29/. 100
Принцип украшения уздечных ремней обоймами восходит к поздне-сарматским образцам. Известны такие украсенкя узды в курганной группе "Четыре брата" на Нижнем Дону и в Лебеденке У1 на Южном Урале. Все уздечки датируются Ш в. /28,30/.
4. Декоративные детали оголовья Бляшки
Рассмотрим бляшки, встреченные как в уздечных наборах, так и в поясных. Обозначения типов взяты из работы автора по поясному убору, находящейся в рукописи.
Тип I, подтип а - бронзовые пластинчатые бляшки в виде уплощен-' ной полусферы с неровно обрезанным краем. Крепление осуществлялось через центр бляшки (погребение 75,М-1 могильника Кораблино, погребение 24 могильника Заречье) (рис. ЗЛО).
Тип I, подтип б - полусферические бронзовые пластинчатые бляшки диаметром 2 см, высотой 0,7 см. Крепление - шпеньком через центр (погребение 75.M-I могильника Кораблино, погребение 1893 г.. Кузьминский могильник) (рис. 3.7).
Тип I, подтип з - полусферические бронзовые пластинчатые бляшки с неровно обрезанным краем. Крепление - через центр шпеньком. Диаметр до I см (погребение 50 могильника Ундрих, депаспортизованная уздечка из могильника Курман (рис. 2.2).
Тип 2, подтип а - умбоновидная бронзовая литая сложнопрофили-рованная бляшка диаметром 2,2 см (погребение 75,М-1, могильник Кораблино) (рис. 3.4).
Тип 2, подтип б - умбоновидные бронзовые пластинчатые бляшки. Украшены по краю точечным орнаментом. Диаметр 2 см ("Приношение", Гавердовский могильник) (рис. 3.5).
Тип 2, подтип в - умбоновидные бронзовые пластинчатые бляшки, украшенные по краю треугольными вырезами, диаметром 1,5-1,8 см. Крепление - шпеньком через центр ("Приношение", Гавердовский могильник; погребение 1893 г., Кузьминский могильник; Шатрищенский могильник - раскопки П.П.Ефименко) (рис. 4.2).
Тип 2, подтип г - умбоновидные бляшки. Край оформлен в виде выступающего валика. Диаметр 1,9 см (погребение 28, могильник Курман) (рис. 3.12).
Тип 2, подтип д - умбоновидные бронзовые пластинчатые бляшки. • Верх уплощен. Диаметр 1,7 см, высота 0,7 и 0,2 см (погребение 75, M-I, могильник Кораблино) (рис. 3.6).
Бляшки типов Б1 и БН датируются 1У-У вв. Исключение составляют бляшки типа Б1в, встреченные вместе с бляшками типов Б27 и Б28 в составе депаспортизованной уздечки У1-УП вв.
В погребениях 75,М-1, могильника Кораблино, 50 могильника Ундрих, в "Приношении" (Гавердовский могильников погребении 1893 г. из Кузьминского могильника, 24 из могильника Заречье, в депаспортизованной уздечке из могильника Курман, в уздечном наборе из Шатрищенского могильника эти бляшки украшали ремни оголовья.
Тип 14 - бляшки в виде геральдического щитка с круглым вырезом в верхней части (погребение 25, могильник Ундрих) (рис. 2.14).
Тип 18 - бляшка в виде геральдического щитка с двумя полукруглыми вырезами на боковых сторонах (погребение 25, могильник Ундрих) (рис. 2.12).
Тип 22 - бляшка в виде розетки с приставленной прямоугольной частью (погребение 25, могильник Ундрих) (рис. 2.II).
Тип 25 - бляшка в виде полумесяца (погребение 25, могильник Ундрих) (рис. 2.15).
Тип 27 - составная бляшка в виде круга с приставленным к нему щитком, в который вписан ромб, в виде объемной четырехгранной пирамидки (рис. 2.16) (депаспортизованная уздечка из могильника Курман).
Тип 28 - составная бляшка. Сохранился удлиненный щиток с вписанными в него четырьмя объемными ромбами (депаспортизованная уздечка из могильника Курман) (рис. 2.17).
Тип 29 - прямоугольная бляшка с дуговидными вырезами по длинным сторонам (погребение 25, могильник Ундрих) (рис. 2.13).
Геральдические бляшки типов 514,18,22,25,29 принадлежат к поясным украшениям 2-го типа наборных геральдических поясов, бытовавших в основном в УП в. /31/.
Бляшки, аналогичные типам 27 и 28, в литературе найти не удалось. Очень близки к ним по форме и технике исполнения бляшки из Суаргома (Верхнее Чми в Северной Осетии) /24(с. 108)/ и бляшка из комплекса вещей из насыпи кургана I могильника Умна П в Новосибирском Приобье, которую исследователи датируют УП в. и считают связанной по происхождению со Средней Азией и Восточным Туркестаном /32/.
Обоймы с кольцами
Тип I - овальные обоймы, изготовленные из бронзовой пластины, с подвижно закрепленными в них кольцами сегментовидной формы округлого сечения (рис. 3.9) (погребение 75, M-I могильника Кораблино, погребение 24 могильника Заречье).
Подвески
В шести уздечных наборах встречены бронзовые подвески, которые делятся на следувщие типы:
Тип I - колокольчатые литые - 4 экз. (погребения 72, 72, M-I могильника Кораблино) (рис. 1.4). Подвешивались на ремешках с надетыми бронзовыми пронизками.
Тип 2 - пластинчатая подвеска миндалевидной формы, украшенная крупными и мелкими "жемчужинами" - I экз. (погребение 75, M-I могильника Кораблино). Крепление к обойме осуществлялось при помощи шарнира на наносном ремне (рис. 3.II). Близкие аналогии - в уздечном наборе второй половины Ш в. из кургана с золотой маской у г. Керчи /24(с. 88)/.Также близки им по форме подвески из Новогригорьевки на Украине (погребения УШ и IX) и Нижней Добринки в Поволжье (последние датируются У в.) /24(с. 94)/. Шарнирное устройство сближает этот тип с подвесками из Качина /33/.
Тип 3 - подвеска пластинчатая секировидной формы; поверхность украшена орнаментом из точек, кружков, полуокружностей; подвешена
на шарнирном устройстве - I экз(погребение 28, могильник Курман) (рис. 3.12). По форме близка подвескам из Унтерзибенбрукна /24 (с. 62)/, датирующимся рубежом 1У-У вв.
Тип 4 - пластинчатая трапециевидная подвеска, украшенная крупными и мелкими "жемчужинами", - I экз. ("Приношение", Гавердовский могильник) (рис. 3.14). Крепилась на наносном ремне, на соединительном кольце оголовья. Происхождение подвески, вероятно, следует связать с древностями балтского круга /34/.
Тип 5 - пластинчатая подтрапециевиднэя подвеска с округлым основанием. Закреплялась подвижно, на наносных ремнях - I экз (погребение 1893 г., Кузьминский могильник; "Приношение", Гавердовский) (рис. 3.13).
Тип 5 - пластинчатые рифленые подвески прямоугольной формы из тонкого листа. Верхний край завернут в трубочку, под которой расположены в ряд три жемчужины. От каждой жемчужины спускается кан-
нелюра - 12 экз. (погребение 75. M-I, могильник Кораблино). Крепились по шесть штук в ряд на боковых ремнях оголовья при помощи обойм (рис. 3.18). Подобные пластины известны в Кузьминском, Борковском, Кошибеевском, Селикеенском и Шатрищенском могильниках. А.В.Циркин датирует их первой половиной I тысячелетия /35 (с. 48, 53, рис. 3.9)/. Н.В.Трубникова указывает более узкую дату - Ш-У вв. /36 (с. 145, 153-154)/.
Тип 7 - подвеска в форме лункицы (погребение 24, могильник Заречье) (рис. 3.15).
5, Снаряжение всадника Плети
Всего известно пять экземпляров плетей из рязано-окских могильников. Все они относятся к сложносоставным изделиям, имеют деревянную, обложенную металлом рукоять. В четырех случаях ремень снабжен утяжелителями. По конструктивным особенностям их можно разделить на четыре типа:
Тип I, подтип а - рукоять обложена двумя бронзовыми листами, расположенными внахлест и скрепленными бронзовыми заклепками. Торцы оформлены в виде крышек из бронзового листа, бортик которых оформлен в виде двух валиков. Верхняя торцовая часть снабжена железным шипом в виде усеченной сферы, в верхней части которой находится пирамидальная колющая часть. Пластины рукояти в месте пересечения украшены бороздками. Ремень крепился в украшенной бороздками обойме, изготовленной из пластины и скрепленной шпеньками. Ремень украшен бронзовыми обоймами и бусами, на конце - обоймица из тонкой бронзовой пластины (см. рис. 1.9).
Все обоймы кованые, прямоугольного сечения, шириной 0,4 см, толщиной 0,2-0,3 см, длиной IS5 см.
Бусы литые, сечение сегментовидное, диаметр 1,3 см, ширина 0,4--0,6 ск, толщина 0,2-0,4 см (погребение 59, M-I, могильник Кораблино) .
Тип 16 - рукоять обложена двумя пластинами, украшающими верхнюю и нижнюю части. В средней части обкладки нет. Ремень имеет меньшее количество утяжелителей. Все обоймы бронзовые, литые, сечение сегментовидное. Ширина 0,2; 0,4-0,5 см, толщина 0,2 см, диаметр 1,3 см (погребение 80„ M-I, могильник Кораблино) (рис. Т.10).
Тип 2 - рукоять обложена медным листом, закрепленным по всей длине заклепками. В верхней части имеется неподвижное кольцо со вставленным в него подвижным. Ремень прикреплен к рукояти при помощи шнура и украшен двумя типами (2а, 26) набивных бляшек. Конец плети скреплен бронзовой пластинчатой обоймой ("Приношение", Гавердовский могильник; погребение 40а, Шатришенский могильник, раскопки Ефименко П.П.) (см. рис. 4.3).
Тип 3 - рукоять обвита тонкой бронзовой лентой шириной 0,7 см. Ремень крепился при помощи бронзового гвоздя, пробитого через ленту (погребение 5, Никитинский могильник) (рисунок отсутствует в связи с тем, что плеть не опубликована, находится в реставрации).
Плети типа I встречены в комплексах с арбалетовидными фибулами, железными гривнами с бронзовой обмоткой и напускными бусами, ажурной застежкой с подвесками, тордированной гривной, ножом в пластинчатых ножнах. Подобный набор сопутствующих вещей позволяет датировать этот тип в пределах 1У - начала У вв. /19 (с. 14), 25 (с.4,41, 50-51^29/. Известен только один близкий ему аналог в могильнике Ендред-Суйокерестен в Венгрии, датирующийся Ш в. /37, 38/.
Плеть типа 2 датируется П.П.Ефименко У в. /19 (с. 17)/. Однако наличие вместе с этой плетью таких вещей, как дротовая бронзовая гривка с обрубленными концами, ажурная бляха с подвесками, позволяет сузить дату до первой половины У в. /8 (с. 107), 25 (с.8-9)/.
Плеть типа 3 встречена вместе с крестовидной фибулой, бронзовой гривной с замком в виде коробочки, бронзовой обмоткой и напускными бусами /18 (с. 94)/. Наличие этих вещей позволяет датировать этот тип второй половиной или концом У в. /б (с. 25-27), 25 (с. 9)/.
Шпоры
Известны три экземпляра шпор, найденных в рязано-окских могильниках. Все они изготовлены из бронзы и делятся на следующие типы по форме и сечению спинки и оформлению концов:
Тип I - спинка пластинчатая, равномерно сужающаяся к концам, завершается кнопковидными зацепами, края дужки фасетированные, шин не сохранился, в гнезде для крапления - остатки железа (см. рис. 1.6).
Тип 2 - спинка пластинчатая, в средней части ромбовидной формы, концы пластинчатые овальной формы, с внутренней стороны зацепы для крепления к обувным ремням, шип не сохранился, в гнезде остатки железа (рис. 1.7).
Оба типа обнаружены в погребении 57 Кошибеевского могильника (раскопки Глазова В.Н.).
Тип 3 - сильно прогнутая шпора, в задней части спинка прямо -угольного сечения, концы уплощены, с внутренней стороны имеются
зацепы для обувных ремней. Шип имеет вид уплощенной полусферы с отростком на вершине. На боковых сторонах спинки имеются полукруглые выступы, на одном из которых сохранилась полушаровидная бляшка. С двух сторон от шипа на спинке находятся две бляшки меньшего размера (рис. 1.8) (яма 3, могильник Ундрих).
В.Н.Шитов датирует тип I первыми веками нашей эры, а тип 2 -Ш-1У вв. /5 (с. 17)/.
Шпоры типа 3 относятся к позднеримским, максимально распространенным в 1У в. /39/.
6. Этапы развития конского убора и снаряжения всадника в рязано-окских могильниках
Развитие конского убора и снаряжения всадника можно разделить на следующие стадии:
111-У вв. В это время употребляются удила с кольчатым трензелем, спорадически встречаются удила с псалиями различных форм, генетически связанные с позднесарматскими древностями. Основным типом удил в это время являлся тип 1а, простота конструкции которого позволяла применять как кольчатый трензель, так и псалии. В 1У-У вв, появляются наборные уздечки, плети, шпоры.
Наборных уздечек этого времени известно пять. Наборная уздечка из погребения 72 могильника Кораблино является наиболее ранней из известных, она датируется 1У в. Элементы ее декора имеют аналоги
в позднесарматских древностях Южного Урала (Лебедевка У1) и НЕ Нижнем Дону (Четыре Брата).
Позже, очевидно на рубеже 1У-У вв., появляются наборные уздечки, выполненные в одном стиле, который П.П.Ефименко называл геометрическим /9 (табл. 9, пп. 1-5)/. Они характеризуются употреблением кольчатого трензеля, круглых блях, фиксирующих уздечные ремни, подвесок, наконечников ремней,восходящих к степным древностям,бляшек характерных для поясной гарнитуры. Отдельные детали уздечных наборов находят близкие прототипы в древностях Крыма, Средней и Юго-Восточной Европы. Это некоторые типы подвесок (пластинчатые, миндалевидные, трапециевидные, типа Унтерзибенбрунна, украшенные орнаментом, характерным для изделий стиля Сесдал). Пряжки в составе наборных уздечек употребляются такие же, что и в поясных наборах, а также подпрямоугольные железные сбруйные (тип I уздечных пряжек).
Уздечные наборы этого стиля встречены в шести памятниках (Кузьминский, Гавердовский, Кораблино, Курман, Заречье, Шатрищенский), 106
причем на каждом памятнике встречено только по одному набору, что, очевидно, свидетельствует о том, что наборная уздечка в это время была знаком особого социального положения ее владельца. В Гавердовском могильнике уздечный набор, плеть, пояс имеют один стиль и составляют как бы гарнитур, явно изготовленный на заказ, что является еще одним свидетельством в пользу последнего предположения. Плети сложносоставной конструкции, появившиеся в 1У в., также восходят к позднесарматским образцам (Ендред-Суйокерестен). Выстраивается следующий эволюционный ряд этих изделий: непосредственно из сарматской среды заимствован тип I (погребения 59, 80 могильника Кораблино). О том, что он был воспринят местным населением как инокультурный элемент, свидетельствует его перегруженность отдельными деталями, не оправданная функциональной необходимостью. Так, в позднесарматских плетях употребляются обычно один или два (в одном случае - больше) утяжелителя, находящихся ближе к концу плети, в то время как у наших образцов они равномерно распределены по всему ремню. Скорее всего, такое количество утяжелителей должно было сделать плеть более богатой и нарядной.
От этого типа происходит тип 2 упрощенного облика с ремнем, украшенным уздечными бляшками и прикрепленным более примитивным способом. Тип 3 уже окончательно упрощен и, очевидно, является отдаленным отголоском тех заимствований, которые прослеживались в конце 1У в.
Шпоры, бытующие в это время, свидетельствуют о связях населения Средней Оки с Центральной Европой. В.Б.Перхавко пишет о широком распространении шпор во П-У вв. в культурах провинциально-римского облика Западной и Восточной Европы /40/. Наиболее близкие аналоги типу I встречены в латенских древностях, типу 2 - в могильнике Лойна 1У в. в Саксонии /41/, в Черняховских древностях в Молдавии (Будешты) и на Украине (Черепнин) /40/.
Таким образом, 1У-У вв. являются временем большого разнообразия в составе конского убора и снаряжения всадника. Для этого времени характерно также разнообразие направлений связей населения Средней Оки: это и Кавказ, и Крым, и Средняя Европа, и Южный Урал.
Аналогичная ситуация наблюдается в Прикамье, где в погребениях азелинской культуры появляются наборные уздечки, а в искусстве становится преобладающим образ коня. Отметивший данное явление В.Ф.Генинг считает, что это было вызвано влиянием южных племен, вторгшихся в Прикамье и давших толчок для развития коневодства /26/.
У1-УП вв. В это время продолжают существовать удила с трензельными кольцами, однако их количество резко сокращается. Доминирующим типом удил становится 16, где в качестве ограничителей используются псалии. Появившись в У1 в. как результат заимствования у степного населения, этот тип развивается и преобразуется в типы 2 и 3. В это время употребляются псалии из дерева и кости, а также поводные кольца всех типов. В У1-УП в. появляются удила типа 4 и псалии типа Б2б, заимствованные у южных племен. Появление двукиль-чатых удил не случайно, местные формы - тип 3 (восьмеркообразные концевые кольца) - практически идентичен по функциональным показателям типу 4. Подобное явление прослежено в Безводнинском могильнике, хотя там эволюция удил пошла несколько другим путем: концевые кольца здесь также восьмеркообразнке, но перекрученные /42/.
К этому времени относятся и находки двух уздечек, украшенных геральдическими бляшками (могильники Ундрих, Курман). В них нет такого разнообразия элементов, как в предыдущее время. Здесь также использована поясная гарнитура, однако происходящая уже из степного мира. Бляхи, фиксирующие ремни оголовья, генетически связаны с бляхами предыдущего времени, однако исполнены с применением технологических приемов, характерных для У1-УП вв. (обоймы-коробочки).
Использование поясной гарнитуры для украшения узды прослеживается в это время и у других племен, живущих на границе лесной и лесостегной зон /32(с.159)/.
ЛИТЕРАТУРА
1. Черепнин А.И. Местная старина. Заметки о Польновском могиль нико //Труды Рязанской Ученой Архивной Комиссии. Т. ХП, вып. I. -Рязань, 1897. - С. 238-239.
2. Спицын А.А. Древности бассейнов рек Оки и Камы. - MAP. -Т. 25 СПб., 1901. - С. 12, 20.
3. Циркин А.В. Шокшикский могильник /'Советская археология. -1972. - № I. - С. I6I-I63, рис. 2.
4. Циркин А.В. Материальная культура и быт народов Среднего Поволжья в I тыс. н.э. - Красноярск, 1987. - С. 60-64, 70-71.
5. Шитов Б.Н. Копибеевский могильник (по материалам раскопок В.Н.Глазова в 1902 г.) /'Вопросы этнической истории мордовского народа: Тр. МНИИЯЛИЭ. Вып. 93. - Саранск, 1988.
6. Шитов В.К. Старо-кадомский могильник //Материалы по археологии Мордовии: Тр. МНИИЯЛИЭ. Вып. 85. - Саранск, 1987.
7. Селиванов А.В. О древнейшем населении приокского района, предшествовавшем славянской колонизации //Труды Ш областного исто-рико-археологическогс съезда. - Владимир, 1909. - С. 14-15.
8. Амброз А.К. Проблемы раннеередневекоБОЙ хронологии Восточной Европы. Ч. 2 /''Советская археология. - 1971. - № 3.
9. Ефименко П.П. К истории Западного Поволжья в I тыс. н.э. по археологическим источникам /'Советская археология. - 1937. - № П.
10. Трубникова Н.В. Некоторые погребения Кошибеевского могильника и черты общественного строя того времени //Исследования по археологии и этнографии Мордовской АССР: Тр. МНИИЯЛИЭ. - Вып.39.-Саранск, 1970. - С. 109.
11. Абрамова М.П. Сарматская культура П в. до н.э. - I в. н.э. /Советская археология. - 1959. - № I. - С. 63.
12. Кантемиров Э.С. Погребение сарматского воина П-I вв. до н.э. у с. Куртат СО АССР /'Античные государства и варварский мир.-Орджоникидзе, 1981. - С. 64-67.
13. Гущина И.И. Случайная находка в Воронежской области //Советская археология. - 1961. - * 2. - С. 246.
14. Мажитов Н.А., Пшеничник А.Х, Камышлн-Тамакский могильник/ АЭБ. - Т. ХШ. - Уфа, 1969. - С. 79, 86.
15. Степанов П.Д. Андреевский курган. - Саранск, I960. - С.37, т. 43.
16. Халиков А.Х. Очерки истории населения Марийского края в эпоху железа //Железный век Марийского края. - Йошкар-Ола, 1962,-Табл. ХХ1У, рис. II, 12.
17. Кропоткин В.В, Римские импорты из Андреевского кургана в Мордовской АССР //Краткие сообщения института археологии. - 1969.-Вып. 119. - С. 94, рис. 56, 66.
18. Воронина Р.Ф. Финский могильник у с. Никитине // Краткие сообщения Института археологии. - 1986. - Вып. 183.
19. Ефименко П.П. Иваньковский и Гавердовский могильники древней Мордвы /Материалы по археологии и этнографии Мордвы: Труды МНИИЯЛИЭ. - Вып. 48. - Саранск, 1975.
20. Древности Астраханского края. - М., 1977. -- Т. 80, рис. 3.
21. Дашевская О.Д. Погребение гуннского времени в Черноморском районе Крыма /Материалы и исследования по археологии СССР. -
№ 169. - М., 1969. - С. 59-60.
109
22. Вихляев В.И. Сюльгамы из могильников селиксенского и арми-евского типов /'Советская археология. - 1972. - № 3.
23. Амброз А.К. Восточноевропейские и среднеазиатские степи
У - первой половины УШ вв. /'Степи Евразии в эпоху средневековья. Сер.: Археология СССР. - М., 1981.
24. Амброз А.К. Хронология древностей Северного Кавказа. - М., 1989.
25. Вихляев В.И. Древняя мордва Посурья и Примокшанья. -Саранск 1977.
26. Генинг В.Ф. Азелинская культура Ш-У вв. /'Вопросы археологи Урала. - Вып. 5. - Ижевск, 1963. - С. 24-25, т. XIX.
27. Генинг В.Ф. Тураевский могильник //Из археологии Волго-К
|
А. А. ИЕССЕН К ВОПРОСУ О ПАМЯТНИКАХ VIII-VII ВВ. ДО Н. Э. НА ЮГЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ ЧАСТИ |
Дневник |
СОВЕТСКАЯ АРХЕОЛОГИЯ, XVIII, 1953
49; 50; 51; 52; 53; 54; 55; 56; 57; 58; 59; 60; 61; 62; 63; 64; 65; 66; 67; 68; 69; 70; 71; 72; 73; 74; 75; 76; 77; 78; 79; 80; 81; 82; 83; 84; 85; 86; 87; 88; 89; 90; 91; 92; 93; 94; 95; 96; 97; 98; 99; 100; 101; 102; 103; 104; 105; 106; 107; 108; 109; 110
В южных районах Европейской части нашей страны нам известно громадное число памятников скифской культуры. Среди этих памятников вполне отчетливо выступает ранняя их группа, хорошо датируемая первой половиной и серединой VI в. до н. э. К этой группе относятся такие широко известные курганные погребения, как обнаруженные на Кубани в Келермесской станице (1903 и 1904 гг.), в Ульском ауле (сел. Уляп, 1898, 1908, 1909, 1910 гг.), в Костромской станице (1-й Разменный курган, 1897 г.). На Украине к этой же хронологической группе следует относить Мельгуновский курган (1763 г.) и ряд курганов на Киевщине и Полтавщине.
Более ранние памятники скифской культуры нам почти не известны и, во всяком случае, совершенно не разработаны. Между тем бесспорно, что скифская культура нашего юга сложилась не в VI в. до н. э., а значительно раньше — еще в VIII в. или в начале VII в., так как по письменным источникам северные племена скифов появляются в Закавказье и Передней Азии не позже начала VII в.
Таким образом, известные нам и всеми признаваемые за наиболее ранние памятники скифской культуры, несомненно, не характеризуют первых этапов сложения и развития этой культуры, а относятся уже к тому времени, когда заканчиваются или закончились скифские походы в страны Передней Азии и когда в пределах Северного Причерноморья, на периферии основной территории собственно скифских и ближайшим образом связанных с ними в культурном отношении племен возникают первые поселения греков-колонистов.
В этих условиях очень большое значение приобретает всякая возможность осветить культуру VIII-VII вв. до н. э. Можно не сомневаться в том, что среди уже известных нам археологических материалов значительное количество должно быть отнесено к этому времени, но недостаточная разработка вопросов их относительной и абсолютной хронологии не позволяет еще бесспорным образом определить их дату и их место в истории развития культуры первых крупных объединений племен нашего юга — киммерийцев и скифов. Мы часто ограничиваемся отнесением подобных памятников и материалов к «предскифскому» периоду, к концу
|
