Цитата сообщения Wesaus
Сегодня была война
Моя бабушка по маминой линии, Елена Григорьевна, родилась в 1929 году. В 1941-м она - 11-летняя девчушка (день рождения в сентябре) - жила в Котовске. Сегодня, спустя 68 лет с начала войны, она очень хорошо помнит, как воскресное небо разрезали фашистские самолёты. Бабушка не писатель, но несколько лет назад старательно освоила компьютер - чтобы записывать то, что хранится в памяти.
Написала бабушка уже много, и сегодня мне хочется привести несколько фрагментов её воспоминаний, связанных с той чёрной датой - 22 июня 1941 года, с началом войны и эвакуацией - драгоценные строчки очевидца - 11-летней девочки Лены...
--------------------
Воскресенье, солнечное утро. Мама уже сходила на рынок и варила в палисаднике на плите обед, а мы, детвора трехквартирного заводского дома, играли во дворе. Двор у нас был большой, там находилась заводская конюшня, каменный погреб, росли фруктовые деревья. Одна из соседок приготовила воздушной кукурузы и позвала всех детей к столу в палисаднике, на котором нас ждал целый тазик этого лакомства.
Вдруг мы услышали надвигающийся откуда-то на нас гул, выскочили из-за стола, стали вертеть головами из стороны в сторону, чтобы узнать, что это такое. По небу летели большие черные самолеты. Они летели очень низко, была видна фашистская свастика. Неожиданно над нашими головами раздались частые хлопки. Мы бросились в кусты жасмина, роз. Взрослые побежали за нами. Немцы стреляли по женщинам и детям.
Самолеты полетели к центру города. Мы зашли в квартиру, в это время по радио передавали речь И. В. Сталина. Он говорил о том, что немецко-фашистские захватчики, нарушив договор о ненападении, вероломно, без объявления войны, напал на нашу Родину. И мы поняли: в 4 часа утра немцы уже бомбили Киев, а над Котовском в то утро, наверное, летели без бомб… Потом самолеты со свастикой стали появляться ежедневно, они не только стреляли в детей и женщин, но бомбили наш город, железнодорожную станцию, школы.
...Через несколько дней папа отвез меня с мамой в село Нестоита к знакомым, там было спокойнее, не бомбили. Никакой связи с Котовском не было, и мы не знали, живы ли папа и братья. Числа 10 июля нам передали записку от папы о том, что его призвали в армию и направили на оборонительные работы под Одессой, а нам надо вернуться домой и готовиться к эвакуации. Вернувшись в город, мы увидели свой дом, весь побитый пулями и стали собираться в дорогу.
***
...21 июля 1941 года за нами приехала подвода. Старший брат Яша – ему было тогда 17 лет – сказал, что никуда не поедет, так как накануне он вместе со своим другом Сергеем Курьяновым был в военкомате, и их берут в армию. Мама, услышав это, очень расстроилась, не хотела ехать без Яши, но конюх торопил: нас ждали остальные подводы. Мы попрощались с Яшей и отправились в путь с надеждой, что скоро встретимся.
На подводах мы должны были доехать до Одессы, затем на пароходе «Грузия» нас отправят в тыл, а конюхи возвратятся в свои колхозы, откуда они были мобилизованы.
...Добравшись до Одессы, уставшие, измученные, стали ждать, когда нас будут грузить на пароход. Через некоторое время нам сообщили, что пароход, на котором нас должны были отправить из Одессы, затоплен фашистами, и нам необходимо добраться до ближайшей железнодорожной станции – ехать дальше в тыл поездом. Чтобы не выезжать ночью, наш обоз (25 подвод) разместили на окраине Одессы, где находились очень глубокие рвы.
Мы укладывались на ночлег, но к ночи налетели вражеские самолеты и стали бомбить город. Наши советские зенитки открыли стрельбу по самолетам.
На нас летели осколки снарядов, и укрыться от них было совершенно негде. Единственным укрытием была подвода. Но как пять человек могли под ней поместиться?! Конечно, спрятали только головы. Кто-то из взрослых даже в этой обстановке пошутил, похлопав себя по заднему месту, сказал: «На, стреляй!»
Когда затихла эта стрельба, беженцы решили все-таки немного поспать. Наш конюх пошел к своим товарищам, и они еще долго сидели, разговаривали. Мы уже засыпали, когда мама нас почему-то разбудила и сказала, чтобы мы не спали и сидели тихо. Посмотрев на другие повозки, мы увидели, что никто не спит. Нам очень хотелось узнать, что случилось, но мама, приложив палец к губам, шепотом сказала, что завтра все узнаем и, чтобы мы ни у кого и ни о чем не спрашивали. Любопытство нас распирало, но мы выполнили мамин наказ.
...Позже я узнала от мамы, в чём было дело. Оказывается конюхи, узнав, что нас из Одессы надо еще куда-то везти, неизвестно до какой станции, устроили против детей и женщин заговор: решили ночью, когда все заснут, столкнуть наши подводы вместе с людьми в канализационные рвы, а самим на лошадях вернуться домой. Они понимали, что эвакуировавшихся никто не будет искать, зная о том, что нас должны были погрузить в Одессе на пароход. Время военное, семьи разбросаны: кто эвакуирован, кто -- на фронте. В те годы говорили: «Война все спишет»… Один из конюхов обоза был дальним родственником мамы, и предупредил ее о заговоре. От подводы к подводе, в отсутствие конюхов, люди передавали друг другу, чтобы никто не спал. Поэтому план заговорщиков не осуществился. Обо всем этом мама рассказала папе. Двух зачинщиков папа оставил на оборонительных работах, а остальным конюхам разрешил вернуться домой. После войны мама встретила одного из зачинщиков, он стал просить прощения, говорил: «Это меня бес попутал, я чуть не взял грех на душу».
/Эвакуированные доезжают до Актюбинска (Казахстан), где Лена стала жить с мамой./
...Хлеба по карточкам нам давали по 400 граммов, но очень часто вместо выпеченного хлеба нам взамен давали по 200 граммов муки. Что можно из нее приготовить? Какую-нибудь болтушку или лепешку, добавляя в эту муку, сваренную зеленую мелкую картошечку, которую мы собирали на огородах, оставленную на поле хозяевами огородов, как непригодную для еды. Иногда, чтобы испечь лепешку, мы в муку добавляли просяную шелуху. Эта шелуха получается при переработке проса в пшено. Этой шелухой через специально сделанные форсунки для печек отапливали дома. Почти все время приходилось добавлять эту шелуху в печь, чтобы не погас огонь. Лепешки с добавлением такой шелухи были очень шершавые и вредные для желудка, но что-то же надо было есть.
...В 1941-42 учебном году я должна была учиться в пятом классе, но пришлось пропустить этот год. Надо было работать. В ту зиму я ходила на снегоуборку. Зимой были снежные заносы, метели, которые засыпали снегом железнодорожные пути. В ту пору через нашу станцию проходило много военных эшелонов и пассажирских поездов.
Работающим на расчистке железной дороги выдавали в день по 800 г хлеба. Зимней одежды у меня не было, ходила я на работу в своем осеннем пальто. Мне выдали большую деревянную лопату, которой надо было убирать с рельсов снег и нести его к сугробам. Я очень уставала и, чтобы отдохнуть, время от времени садилась на эту лопату. Присев, сразу чувствовала, что замерзаю, и снова хваталась за лопату…
***
...В октябре 1943 года мы получили первую весточку от старшего брата Яши. Он разыскал нас через справочное бюро на Урале, где были списки эвакуированных людей. В своем письме он спрашивал, как мы оказались так далеко от дома, в Казахстане. Яша сообщил нам, что в день нашего отъезда из Котовска он пошел в армию и почти все это время находится на фронте. В его письме были такие слова: «Мы может скоро встретимся снова после того, как выгоним немцев с нашей земли и вернемся снова в свой город, где мы жили…» Но нам не суждено было с ним встретиться. В похоронке было написано: «…Верный воинской присяге, проявив геройство и мужество в боях, Яков Боженков пропал без вести 8 февраля 1944 года». Яша не дожил один день до своего 20-летия. У нас хранятся 12 его фронтовых писем, на некоторых, написанных карандашом, уже трудно прочесть слова. Этим письмам уже более 60 лет. Мамы давно нет, и письма эти храню я.
...Ежедневно к началу работы почтового отделения я ходила туда узнавать, есть ли нам письмо: не было терпения ждать, когда почтальоны будут разносить письма по адресам. После – шла выкупать хлеб. В этот день, взяв с собой деньги, которые мы накануне заняли в долг у знакомых, я отправилась по своему обычному маршруту. На почте меня уже знали, и одна из работниц подала письмо. По обратному адресу я увидела, что оно от папы. Всю дорогу к дому я бежала… Мы читали папину весточку несколько раз подряд. Он сообщал, что жив и здоров, наш адрес узнал, написав письмо на Смоленщину родственникам. Мама тоже туда писала туда, как только узнала, что Смоленск освобожден нашими войсками от фашистов. Успокоившись после чтения, мы вспомнили, что мне надо идти за хлебом. И тут я обнаружила, что денег у меня нет. Я их потеряла, когда бежала домой с письмом. Хозяйка дала нам денег взаймы, и я пошла за хлебом. Чувство радости переполняло меня. По пути в магазин всем, кто меня хоть немного знал, я говорила, что мой папа жив и нашел нас…
--------------------
Уже после войны, в 1950-м году, бабушка познакомилась с лейтенантом Николаем, за которого и вышла замуж. Дедушка, кстати, 15-летним пацаном убежал на фронт. Но это - совсем другая история, которую я, пожалуй, приберегу ко Дню Победы, к его 65-й годовщине.
Сегодня дедушки уже нет. А бабушка живёт в подмосковной Дубне, храня память о тех далёких годах за них двоих - за себя и за деда.
