В серии публикаций "Катынское дело" развернулась ожесточенная дискуссия - одни считают, что массовые расстрелы польских офицеров являются фальсификацией, направленной на очернение истории; другие придерживаются мнения, что это дело рук НКВД. Каждая из дискутирующих сторон приводит свою точку зрения и пытается подкрепить её тем или иным обоснованием.

Искренне умиляют фразы на подобии: "Расстрел польских офицеров органами НКВД признало все прогрессивное человечество вообще и первые лица России в частности...". Это смысловое обобщение, не придирайтесь. Для наглядности выложу скрин одного из комментариев.

 

 

Немного о "мнении"

Бесспорно, мнение первого лица государства очень авторитетно. Можно "любить" или "не любить" Путина, но то, что его мнение гораздо "весомее" мнения любого человека в нашей стране - факт. Но фактом является также и то, что это всего лишь мнение. Мнение не является догмой!

Мнения бывают разные и основываются на известных конкретному человеку фактах. Некоторые имеют мнение, что Земля круглая. Пожалуйста, придерживайтесь его - вы имеете право на мнение...

Очень многие либералы либо искренне не понимают, что политик не всегда может говорить то, о чем думает, либо делают вид, что так считают и пытаются убедить в этом других. Я не знаю, на кого конкретно Владимир Владимирович возлагает вину за Катынское преступление, а потому выскажу субъективное мнение. Читателю решать - обосновано оно или нет.

Путин и Катынь, политика и юриспруденция

Путин стал Президентом России в мае 2000 года. На тот момент признание вины СССР в Катынском деле Горбачевым и Ельциным являлось свершившимся фактом. Эти два "товарища" признали бы вину СССР и в геноциде северо-американских индейцев, если бы их об этом попросили "западные партнеры".

 

 

В том, что Президент РФ обладает всей возможной информацией по данному вопросу, либо может её получить в любой момент, сомневаться не приходится.

Также не приходится сомневаться в позиции МинЮста РФ:

"Катынские события не были признаны российским военным преступлением. Факт гибели в результате расстрела доказан только в отношении 1803 польских военнопленных", - третий меморандум Министерства юстиции РФ направленный в Европейский суд по правам человека.

Более того, эта цифра обобщает жертв содержавшихся в Старобельском, Осташковском и Козельском лагерях, а также в тюрьмах в западных областей Украинской и Белорусской ССР).

 

 

Обратите внимание, "мнением Путина" оперируют только отечественные либералы. Западным как-то и в голову не пришло заявить, что меморандум их не интересует, так как Путин "все признал". Они осознают, что официальный документ от имени государства и мнение, пусть даже первого лица, есть понятия далеко не тождественные.

Тут есть реальные оптимисты, из числа либералов, которые на полном серьезе будут утверждать, что в Министерстве юстиции не знакомы с мнением Путина или вообще пишут такую "ересь" ему на зло?

Есть? Тогда обратимся к прокурорским работникам.

 

 

Подробности изложены в статье "Почему прокуратура вновь заинтересовалась расстрелом поляков в Калинине?"

"Прокуратура настаивает на том, что памятной доски на здании вуза об убитых поляках – узниках Осташковского лагеря, арестованных по Катынскому делу вообще быть не должно, надзорное ведомство расстрелам подтверждений не нашла", - возмущен до глубины души Глава правления Международного общества «Мемориал» Ян Рачинский.

Давайте вместе успокоим господина Рачинского и сообщим, что работники прокуратуры просто "не в курсе" мнения Путина по этому вопросу. Однозначно, когда узнают, прибегут и извинятся будут!

Недостаточно? Давайте посмотрим на Министерство культуры. Под его патронажем, возглавляемое лично министром, осуществляет свою деятельность Российское военно-историческое общество. Напомню, общество создано в 2012 году Указом Президента России Владимира Путина. Главой попечительского совета является некто Сергей Иванов.

 

 

Чем отметилось общество? Кроме всего прочего, оно и еще ряд общественных организаций настояли на проведении раскопок в местечке Медное.

В мемориальном комплексе Медное, посвященном катынской трагедии (расстрелу более 6 тысяч польских военнопленных Советами в 1940 году), начались работы «по определению границ захоронений», - https://novayagazeta.ru

"Новая" по этому поводу придерживается одной версии - все это происки радикалов-сталинистов, а подобная деятельность направлена исключительно на борьбу с памятью о жертвах репрессий.

Подробности изложены в статье "Катынское дело: Почему либералы против раскопок в Медном?"

Да, охотно верится, что Мединский и Иванов не знакомы с мнением Владимира Владимировича по этому вопросу...

Послесловие

Как уже говорилось, политик не всегда может говорить то, о чем он думает. За политика говорят не слова, а только поступки. Вся мировая история насквозь пронизана такими фактами. Не буду приводить примеры - их тысячи и каждый может найти по своему вкусу.

Думается, что декларируемая позиция Путина по Катыни основывается не на исторических, а на политических реалиях. Действия же государственных органов и общественных организаций, руководство которых назначается Путиным (с его ведома уж точно), базируются немного на другой позиции.

Виновность СССР в расстреле польских граждан не установлена ни одним судом мира. А значит, не является доказанным юридическим фактом.

Зачем и почему в России две позиции - юридическая и политическая? Эти вопросы точно выходят за рамки статьи. Каждый может сам сделать выводы.

https://zen.yandex.ru/media/ava/putin-priznal-katy...-dele-5dfb7624b477bf00afd11d01

Ещё 18 июня 2012 г. Европейский суд принял сенсационное решении о том, что предоставленные при Горбачеве и Ельцине "документы", указывающие на то, что в расстреле десятков тысяч польских офицеров под Катынью повинен Сталин и советская сторона, оказались фальшивкой.

Молчали либеральные РС "Эхо Москвы", молчали "Грани", молчала "Новая газета". Все либералы дружно промолчали. Кстати и до сих пор молчат. А ведь это топ-сенсация мирового уровня. И что теперь со всем эти делать? Россия не несёт ответственности за массовый расстрел польских офицеров в Катыни – такое решение принял Европейский суд по правам человека. Хотя, и до этого суда, уважаемые люди именно это и утверждали.

Решение сенсационное: выходит, что последние 20 лет руководство нашей страны неустанно каялось в преступлении, которое в 40-е годы совершил кто-то другой. Выходит, что документы о катынском расстреле, которые появились в конце 80-х из рукава члена Политбюро ЦК КПСС Александра Яковлева, не более чем фальшивка – суд даже не принял их к рассмотрению.

Кому-то в окружении президента СССР Михаила Горбачёва нужно было скомпрометировать отечественную историю и лично Иосифа Сталина накануне распада СССР. Может быть, именно по этой причине решение суда, сформулированное совершенно однозначно, в России пытаются трактовать двояко – мол, убийц-то в итоге так и не установили, а вдруг это всё-таки Сталин?..

Вначале несколько слов о том, кто и из-за чего, собственно, судился. В 2007 и 2009 году в Страсбург обратились с жалобами родственники польских офицеров, расстрелянных в Катыни якобы по приказу Сталина. Жаловались они на то, что наша страна в 2004 году прекратила расследование обстоятельств катынского расстрела на основании п. 4 ч. 1 ст. 24 Уголовно-процессуального кодекса РФ (за смертью виновных).

…архивные документы, касающиеся катынского расстрела, требуют немедленной ревизии на предмет их возможной фальсификации…

Считалось, что массовые казни польских граждан, большинство из которых были пленными офицерами польской армии, совершали с санкции высшего руководства СССР сотрудники НКВД. Если верить архивам, всего в лесах под Смоленском расстались с жизнью 21 857 пленных поляков.

Естественно, ЕСПЧ принял жалобы к рассмотрению: появилось на свет дело «Яновец и другие против России». И вот тут-то и начались нестыковки. Дело в том, что европейские судьи привыкли верить не столько громким публичным обвинениям, сколько документам. И расхожий тезис о том, что-де Сталин – палач, санкционировавший массовые казни, требовал документального подтверждения. А подтверждения не находилось: представленные польской стороной свидетельства не несли прямых доказательств того, что поляков расстреливали русские. А со свидетельствами российской стороны и того хуже – наши архивные документы после недолгих проверок судьи стали попросту игнорировать. Громких заключений на сей счёт они себе не позволяли – реноме как-никак, – но и к делу такие документы подшивать не спешили. Уж не потому ли, что фальшивки, всплывшие из небытия в конце 80-х, в состоянии убедить только нас с вами, но никак не европейских судей?

К чему же в итоге пришёл Европейский суд? Малая палата ЕСПЧ в составе семи судей в резолютивной части постановления по делу «Яновец и другие против России» четырьмя голосами против трёх решили, что в отношении двенадцати заявителей – родственников расстрелянных польских офицеров – представителями СССР не нарушалось право на жизнь. Основной вывод такой: наша страна не несёт ответственности за массовые расстрелы в Катыни. Для России этот вывод означает следующее: материальные компенсации, о которых тайно мечтали потомки расстрелянных и которые, если верить их адвокатам, могли составить астрономическую сумму – $2 млрд., платить полякам будем точно не мы с вами. Кстати, вчинить иск собиралась и Польша – на сумму $100 млрд.!

Из основного вывода следуют и другие: архивные документы, касающиеся катынского расстрела, требуют немедленной ревизии на предмет их возможной фальсификации, отечественная история 40-х, написанная в начале 90-х годов, должна быть переписана начисто. Ещё неплохо бы в судебном порядке установить виновных в фальсификации, хотя на самом деле это давно уже секрет Полишинеля. Также суд установил, что расстрел поляков – военное преступление. Но с этим уже давно никто не спорит: военным преступлением расстрел под Смоленском в разное время признавали не только американские конгрессмены и беглые поляки в Лондоне, но также Сталин и Гитлер. Трупы-то налицо. Вопрос лишь в том, кто убивал? Однозначно определиться не смог и Европейский суд – судьям не хватило документальных подтверждений, хотя на изучение всяческих исторических бумаг и архивных свидетельств они потратили не один год. Можно сказать следующее: примерно до 1990 года весь мир был убеждён в том, что поляков расстреляли немцы. После 1990-го – с подачи Михаила Горбачёва и Александра Яковлева – что расстреливали русские. Теперь, после суда, ясности нет вообще, и знаем мы лишь то, что погибли действительно поляки. Вот только от чьих рук?

А начиналось всё следующим образом: в феврале 1990 года Михаил Горбачёв получил докладную записку от заведующего международным отделом ЦК КПСС Валентина Фалина, в которой шла речь о том, что в архивах якобы были найдены документы, подтверждающие связь между отправкой поляков из лагерей весной 1940 года и их расстрелом. Фалин высказал Горбачёву свои сомнения в происхождении этих документов. Но Горбачёв был иного мнения, и весть об «истинных виновниках» катынского расстрела разлетелась по миру.

На чём базировались доказательства причастности немцев к катынскому расстрелу до 1990 года? Поляков убили из оружия немецкого производства – это легко установить и по пулям, и по гильзам. Расстрельные команды НКВД убивали своих жертв из револьверов, а польских офицеров расстреливали в том числе и из крупнокалиберных пулемётов, чего энкавэдэшники никогда не практиковали.

Немцы, составившие в 1943 году первые документы о казнённых поляках, указывали в них, что убитых они идентифицировали по знакам различия польской армии. Советское «Положение о военнопленных» образца 1931 года, которым в нашей стране руководствовались до лета 1941 года, устанавливает, что пленные не могут носить знаков различия. Но на убитых эти знаки различия имелись. Значит, если это были военнопленные, то содержались они в плену у страны, соблюдавшей Женевскую конвенцию. А СССР на тот момент её не соблюдал. Ещё одна деталь, весьма существенная.

Массовые расстрелы в СССР не практиковались с тех пор, как наркома внутренних дел Николая Ежова сменил Лаврентий Берия, – с осени 1938 года. А к 1940 году от них отказались вообще. Вопреки расхожему мнению, Берия был противником «высшей меры социальной защиты».

Наши эксперты-историки признавали, что полной ясности с катынским расстрелом после публикации якобы открывшихся в 1990 году новых данных у них нет: с одной стороны, имелись бумаги, свидетельствующие о том, что польским военнопленным было вынесено 14 542 смертных приговора. Называлась и другая цифра – 21 857 убитых. С другой стороны, удалось достоверно установить гибель лишь 1803 человек. Куда подевались остальные – если они вообще были?

Есть и другие занятные факты: среди пленных поляков были молодые офицеры Армии крайовой Войцех Ярузельский и Менахем Бегин – спустя десятилетия они станут соответственно польским лидером и израильским премьером. Ни тот ни другой ни разу и словом не обмолвились о причастности советских руководителей к организации расстрела. Даже ярый антисоветчик Бегин утверждал, что поляков казнили не представители советского НКВД, а германского гестапо. Не слишком ли много нестыковок?

В 2010 году депутату Госдумы Виктору Илюхину и экспертам-историкам Сергею Стрыгину и Владиславу Шведу стало известно, как готовилась фальсификация «письма Берии № 794/Б» в Политбюро ВКП (б) от марта 1940 года, в котором предлагалось расстрелять более 20 тыс. польских военнопленных. Илюхин обнародовал информацию о том, что в начале 90-х годов одним из высокопоставленных членов Политбюро ЦК КПСС была создана группа специалистов высокого ранга по подделке архивных документов. Фамилию этого высокопоставленного партийца Илюхин назвал позже, летом того же года – Александр Яковлев, «архитектор перестройки».

«Группа Яковлева» работала в структуре службы безопасности российского президента Бориса Ельцина, территориально размещаясь в поселке Нагорное Московской области (до 1996 года), а потом была перебазирована в другой населённый пункт – Заречье. Оттуда в российские архивы были вброшены сотни фальшивых исторических документов, и ещё столько же было сфальсифицировано путём внесения в них искажённых сведений, а также путём подделки подписей. Илюхин потребовал начать масштабную работу по проверке архивных документов и выявлению фактов дискредитации советского периода отечественной истории.

«В 1943 году Геббельс, пытаясь разрушить антигитлеровскую коалицию и поссорить СССР с США, распространил ложь о том, что Сталин и Берия приказали расстрелять 10 тыс. польских офицеров, - писал Виктор Илюхин. - Эту ложь поддержало польское правительство в эмиграции, которое больше всего руководствовалось чувством злобы на Советский Союз за разгром польской армии в западной Белоруссии и на Украине и присоединение этих территорий к СССР. Небезызвестный Александр Яковлев фактически ратовал за такую компрометацию СССР, чтобы от нашей страны отвернулся весь мир. После этого состоялась величайшая подтасовка и фальсификация архивных документов ЦК КПСС». До самой смерти Илюхин считал, что фальшивки были изготовлены с целью дискредитировать Сталина «в русле той оголтелой пропагандистской кампании охаивания советского руководства, которая особо цинично и откровенно велась в начале 90-х годов прошлого столетия».

Вообще-то Сталин настоял на том, чтобы было польское государство (впрочем, как и еврейское израильское), но за добро, как известно, платят злом...

http://новости-россии.ru-an.info/%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D.....

1. Никто не может быть признан виновным, до тех пор, пока вина в совершении преступления не будет установлена вступившим в законную силу приговором суда.Любоой факт, установленный таким приговором является преюдициальным. В отношении данного преступления приговор существует и преступники им установлены. Это — приговор Международного трибунала, вынесенный в Нюренберге и им установлено, что убийство польских офицеров совершили совершенно другие лица.
2. Названный выше приговор не был отменен или измененён ни в какой части.
3. Отменить или изменить вступивший в законную силу приговор может только суд надзорной инстанции, полномочиями которого никак не может быть наделена ни госдума, ни Президент, ни король, ни царь и никто другой.
4. При пересмотре вступившего в законную силу приговора судом надзорной инстанции исследуются все факты и обстоятельства, которые являются или могут являться доказательствами. При этом никакое из имеющихся ранее или из вновь приведённых доказательств не могут иметь заранее установленной силы. (В частности какое-то письменное распоряжение, написанное и подписанное якобы Сталиным)
5. При вынесении любого приговора и при изменении имеющегося приговора оцениваются все доказательства. Т.е. каждое доказательство в совокупности с другими. Каждое доказательство проверяется на предмет соответствия требованиям относимости и допустимости.

• Написан ли или подписан данный документ действительно Сталиным, не имеет ли он признаков фальсификации
• Был ли доведён данный документ до непосредственных исполнителей или, выражаясь просто, был лишь написан и убран в стол.
• Было ли данное якобы Сталиным указание расстрелять исполнено. Причем, исполненно именно теми, кому было поручено это исполнение. Само собой, для этого надо установить непосредственных исполнителей

Записка Берии №794/Б от «...» марта 1940 г. «Товарищу Сталину. О рассмотрении в особом порядке дел на военнопленных» с предложением расстрелять 25 700 военнопленных и арестованных поляков является одним из ключевых катынских документов. Как и вся акция с расстрелом поляков, она готовилась в обстановке чрезвычайной секретности и строжайшего контроля.

Но по неизвестным причинам на записке в качестве исходящей даты был указан лишь март 1940 г. без конкретного дня. Ситуация с датой носит несколько скандальный характер. Профессор Ф.М. Рудинский, представлявший в Конституционном суде сторону КПСС, пишет, что записка, представленная С. Шахраем и А. Макаровым Конституционному суду, была датирована 5 марта 1940 г.

По этому поводу депутат Ю.М. Слободкин заметил, что «записка Берии датирована 5 марта и указано, что заседание Политбюро состоялось 5 марта, но практически этого никогда не было» (Рудинский. «Дело КПСС» в Конституционном суде. С. 316—317). Впоследствии по утверждению Слободкина записка Берии вдруг оказалась без даты.

Вероятнее всего, Слободкин исходящей датой записки посчитал дату ее регистрации в ЦК ВКП(б), расположенной под грифом «сов. секретно». Аргумент, что исходящая дата документа, представляемого на заседание Политбюро ЦК ВКП(б), не могла совпадать с датой проведения заседания Политбюро необоснован. Учитывая специфику проведения Политбюро при Сталине, Берия мог лично, в тот же день, внести записку на Политбюро. Только при Сталине записка Берия, внесенная на Политбюро, могла быть оформлена как подлинник решения ПБ.

Другое дело порядок, установленный впоследствии для внесения материалов на заседание Политбюро ЦК КПСС. Он предполагал заблаговременное предоставление материалов через общий отдел ЦК КПСС. Так что замечание Слободкина могло быть обоснованным, если бы речь шла о заседании Политбюро ЦК КПСС, а не Политбюро ЦК ВКП(б).

Датировка записки Берии «не позднее 3 марта 1940 г.» была осуществлена российским историком Натальей Лебедевой, исходя из содержащихся в тексте письма статистических данных о численности военнопленных поляков в спецлагерях НКВД. Однако эта датировка не точна.

В настоящее время авторами доказано, что «записку Берии № 794/Б» следует датировать 29 февраля 1940 г. Основанием для этого послужили предыдущая и последующая за письмом «№ 794/Б» корреспонденции, отправленные из секретариата НКВД в феврале 1940 г. В 2004 г. в Российском Государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) в рабочих материалах Политбюро ЦК ВКП(б) было выявлено письмо Л.П. Берия с исходящим номером «№793/б» от 29 февраля 1940 г. (РГАСПИ, ф.17, оп.166, д.621, лл. 86-90).

Два последующих письма — «№795/б» «Товарищу Сталину. О ходе работы известных авиаконструкторов по постройке самолетов» и «№796/6» были зарегистрированы в секретариате Наркома внутренних дел СССР также 29 февраля 1940 г. Об этом сообщается в ответах №10/А-1804от 31.12.2005 и 10/А-120 от 19.01.2006 г. за подписью начальника Управления регистрации и архивных фондов ФСБ РФ генерал-майора В.С. Христофорова на запросы депутата Государственной Думы Андрея Савельева.

Естественно, записка Берии с исходящим номером 794/Б могла быть подписана и зарегистрирована в секретариате НКВД СССР только 29 февраля 1940 г. Однако в ней фигурируют уточненные статистические данные о численности военнопленных офицеров в спецлагерях УПВ (Управления по делам военнопленных) НКВД, которые поступили в Москву — внимание! — в ночь со 2 на 3 марта и были оформлены начальником УПВ НКВД П.К. Сопруненко в виде «Контрольной справки» только 3 марта 1940 г. (Катынь. Пленники. С. 430). Попасть в текст документа, зарегистрированного 29 февраля 1940 г., эти данные не могли.

Возникшее противоречие пытаются объяснить следующим образом. Якобы для записки №794/Б в регистрационном журнале зарезервировали февральский исходящий номер. Саму записку исполнили 1 или 2 марта, поэтому на первой странице в графе для месяца машинистка впечатала «март». Но записку в ЦК ВКП(б) не отправляли, так как якобы Берия решил дождаться более свежих данных. Получив их 3 марта, Берия дал команду перепечатать только 2-й и 3-й листы, заменил их и 5 марта лично внес записку на Политбюро.

Однако даже такая комбинация крайне маловероятных событий не объясняет, почему за запиской был зарезервирован февральский исходящий регистрационный номер, а сама записка была датирована не февралем, а мартом 1940 г.!

О том, что страницы «записки Берии № 794/Б» печатались в разное время, свидетельствуют результаты их визуального сравнения. Коснемся лишь одного обстоятельства. На первой странице электронной копии записки, которая несколько меньше оригинала, отступ текста от левого края листа составляет 56 мм, на второй и третьей — 64 мм, на четвертой — 60 мм. Отступ устанавливается специальным механическим фиксатором и во время печатания одного документа не меняется. Люфтом между краями листа бумаги и ограничителем может быть обусловлена погрешность максимум в 2-4 мм.

Но 8 мм разницы в отступе — это уже не погрешность, а признак печатания страниц после изменения положения механических фиксаторов. Для точности дополнительно рассмотрим отступ текста от нижнего края листа, который каждая машинистка устанавливает индивидуально. Нижний отступ текста на первой странице составляет 25 мм, на второй и третьей — 15 мм.

Результаты измерений позволяют с большой степенью уверенности утверждать, что вторая и третья страницы печатались в другое время, нежели первая. Тем более что в нарушении обычного порядка на записке отсутствуют инициалы машинистки, печатавшей документ.

Ситуация, когда в ЦК КПСС и КГБ многостраничный документ для оперативности разбивали на части и одновременно печатали на нескольких машинках, не являлась чем-то необычной. Вероятно, эта традиция существовала и до войны. Но все говорит о том, что «записка Берия» печаталась без спешки. Времени с 29 февраля до внесения ее на Политбюро 5 марта было более чем достаточно, поэтому печатать на двух машинках не было необходимости.

Люди, знакомые с советской системой делопроизводства в высших органах власти, не допускают и мысли, что Берия дал команду перепечатать лишь два листа из письма на имя Сталина, а не весь документ целиком. Высосанные из пальца версии про «резервирование» номера, «неумышленную» путаницу месяца, «случайное» отсутствие даты, «не имеющие значения» расхождения между численными данными в разных частях текста и «частичную» замену листов в документе, предназначенном для первого лица страны, слишком примитивны!

Трудно поверить также в то, что Берия счел возможным на несколько суток задержать отправку в Политбюро ЦК ВКП(б) готовой записки, касающейся судьбы 25.700 поляков, ради внесения в текст более свежих статистических данных о кадровом составе военнопленных офицеров, отличающихся всего на 14 человек.

Стоит напомнить, что грубейшие ошибки в содержании и оформлении, допущенные в «записке Берии №794/Б», в 1940 г. могли стоить исполнителю головы. В те годы сотрудников аппарата НКВД строго наказывали и за менее серьезные просчеты при работе с документами.

Так, в пояснительной части записки Берии указывается, что в лагерях НКВД содержится 14736 военнопленных, а в тюрьмах — 10685 арестованных поляков, но в резолютивной части расстрелять предлагается 14700 военнопленных и 11 000 арестованных поляков. То есть на 36 военнопленных поляков меньше и на 315 арестованных больше. Бывшие многолетние сотрудники КГБ СССР и ЦК КПСС считают, что подобное в документах такого уровня просто невозможно! Всякие аналогии с округленными «разнарядками» на репрессии необоснованны, т.к. в конкретном случае, каким является ситуация с польскими военнопленными, Сталин требовал точные цифры.

Объяснять расхождение в цифрах невнимательностью или «наплевательским» отношением Берии к документам наивно. Направлять подобные «сырые» документы в ЦК ВКП(б) руководителю любого советского ведомства, включая НКВД, было просто опасно. Сталин всегда требовал обоснования цифр, вносимых на рассмотрение Политбюро.

При этом необходимо признать, что определенная специфика принятия решений при Сталине существовала. Об этом рассказывал начальник тыла Красной Армии, а впоследствии одновременно нарком путей сообщения СССР Андрей Васильевич Хрулев, которому во время войны ежедневно приходилось присутствовать в кабинете Сталине при решении Ставкой и Государственным Комитетом обороны важнейших государственных вопросов.

Вот как описывает это А. Хрулев: «Вы, возможно, представляете себе все это так: вот Сталин открыл заседание, предлагает повестку дня, начинает эту повестку обсуждать и т.д. Ничего подобного! Некоторые вопросы он сам ставил, некоторые вопросы у него возникали в процессе обсуждения, и он сразу же вызывал: это касается Хрулева, давайте сюда Хрулева...

В течение дня принимались десятки решений. Причем не было такого, чтобы Государственный Комитет заседал по средам или пятницам, заседания проходили каждый день и в любые часы, после приезда Сталина...

На заседаниях не было никаких стенограмм, никаких протоколов, никаких технических работников... Сталин подписывал документы, часто не читая, — это до тех пор, пока вы себя где-то не скомпрометировали. Все было построено на громадном доверии. Но стоило ему только убедиться, что этот человек — мошенник, что он обманул, ловчит, — судьба такого работника была решена.

Я готовил тысячи документов на подпись, но, готовя эти документы, за каждой буквой следил» (Карпов. Генералиссимус. С. 23, 24).

Аналогичный подход Сталина к принятию решений описывает известный советский авиаконструктор Александр Сергеевич Яковлев в книге «Цель жизни»: «Сталин не терпел верхоглядства и был безжалостен к тем, кто при обсуждении вопроса выступал, не зная дела. Выступать легкомысленно в его присутствии отбивал охоту раз и навсегда». Яковлев также отмечал, что «в то время ничего не было страшнее, чем стать обманщиком в глазах Сталина». (Яковлев. Цель жизни. С. 400, 394).

Особо Яковлев подчеркивал, что Сталин «не терпел безграмотности. Он возмущался при чтении плохо составленного документа. Иногда «экзамен» на грамотность приходилось сдавать на ходу. Часто при обсуждении вопросов Сталин предлагал высказаться всем желающим, у некоторых сам спрашивал мнение, затем подводил итоги. Пододвинет кому-нибудь лист бумаги, карандаш и говорит пишите. И сам диктует» (Яковлев. Цель жизни. С. 401) Многие из советских руководителей, общавшихся со Сталиным, в частности Г.К. Жуков, подчеркивали, что, несмотря на акцент, русский язык он знал великолепно.

Безответственность и недисциплинированность работника любого уровня были для Сталина неприемлемы. Об этом свидетельствует телеграмма, которую он направил своему любимцу — начальнику Генерального штаба Александру Михайловичу Василевскому по поводу задержки того с ежевечерним донесением об итогах операции за минувший день и оценке ситуации с фронта в Москву: «...Предупреждаю Вас, что в случае, если Вы хоть раз еще позволите себе забыть о своем долге перед Ставкой, Вы будете отстранены от должности начальника Генерального штаба и будете отозваны с фронта» (Карпов. Генералиссимус. С. 219).

Все разговоры о «вседозволенности» и «всесилии» Берии в марте 1940 г. — фикция. Л. Берия к тому времени находился в звании генерального комиссара госбезопасности и должности наркома внутренних дел СССР лишь пятнадцать месяцев (Эпоха Сталина, с. 354). Необходимо напомнить, что весной 1940 г. полным ходом шло расследование нарушений соцзаконности, допущенных «Особыми тройками» времен Ежова. Сам Ежов, вместе со своим замом Фриновским, курировавшим работу «троек», 4 февраля 1940 года был расстрелян. Берия в это время был предельно осторожен.

Нет сомнений, что Сталин прочитал записку Берии. Об этом свидетельствует его роспись на первом листе и исправление на четвертом листе записки, где «вписано от руки над строкой синим карандашом, очевидно, Сталиным — «Кобулов» (Катынь. Пленники. С. 390). Возникает вопрос, мог ли Сталин не придать значения несоответствиям в цифрах на втором и третьем листе записки или же он в марте 1940 г. читал эти два листа, но с другим содержанием?

Весьма вероятно, что два средних листа «записки Берии №794/Б», с целью искажения истинного содержания всей записки были позже заменены.

Помимо этого возникают вопросы и по первому листу записки. Загадочно расположение резолюций на записке Берии. Вместо общепринятой направленности слева — направо и снизу — вверх, Сталин, а за ним Ворошилов, Молотов и Микоян расписались слева — направо, но сверху — вниз. Подобное в документах не встречается, так как документ, повернутый направо, затруднен для чтения.

Далее, в выписке из решения Политбюро от 5 марта 1940 г. фамилия «Кобулов», которую Сталин вписал в записку Берии, ошибочно напечатана через «а» — «Кабулов». Трудно поверить, что в то время допустили ошибку в исправлении, внесенном лично Сталиным

Необходимо также отметить, что письма за подписью Берии, исходящие из секретариата НКВД, в феврале и марте 1940 г. отмечались строчной литерой «б», а не заглавной литерой «Б», как в письме № 794. Все эти необъяснимые несоответствия невольно наводят на мысль о том, что, возможно, мы имеем дело лишь с частью подлинной записки Берии.

Второй и третий экземпляры — так называемые «отпуски» — письма «№794/Б» из архивного дела секретариата НКВД и из аналогичного архивного дела с исходящими документами Управления по делам военнопленных изъяты.

Еще одна очень важная деталь — в так называемом «заменителе», подшитом в архивное дело с исходящими документами секретариата НКВД, взамен изъятого «отпуска» письма №794/Б содержится следующая информация. «№ 794. Товарищу Сталину. О рассмотрении в особом порядке дел на военнопленных. Стр. 1—29. Находится в Особой папке тов. Мамулова». Из этой записи следует, что первоначально к письму №794/Б прилагались какие-то дополнительные материалы на 25 листах. Что это за материалы, остается очередной тайной Катынского дела.

Необходимо заметить, что в ответе начальника УРАФ ФСБ РФ генерала-майора B.C. Христофорова № 10/А-С-1804 от 31 декабря 2005 г. сообщается, что в ЦА ФСБ хранятся 2 и 3 экземпляры (оригиналы машинописных отпусков) всех писем Берия за период с 20 февраля по 5 марта 1940 г., за исключением писем № 794/Б («Товарищу Сталину. О рассмотрении в особом порядке дел на военнопленных») и № 795/6 («Товарищу Сталину. О ходе работы известных советских авиаконструкторов по постройке самолетов»).

Еще раз отметим, что в советский и, особенно в сталинский период, требования к оформлению документов были жесточайшими. Выписки из протокола заседания Политбюро готовились персонально для каждого адресата на специальных типографских бланках. Количество выписок соответствовало числу адресатов, плюс к этому печатались несколько информационных копий для архивных дел.

Кроме того, при необходимости, для архивных дел печатались копии входящих материалов. В частности, в случае «вопроса НКВД» от 5 марта 1940 г., в общем отделе ЦК ВКП(б) были отпечатаны четыре копии «записки Берии № 794/Б». Соответствующая отметка имеется на оборотной стороне последнего листа этой записки (РГАСПИ, ф. 17, оп. 166, д. 621, л. 133). Одна копия была направлена в архив ЦК, а три других — в дела текущего делопроизводства Политбюро за 1940 год: № 34 (Рабоче-Крестьянская Красная Армия), № 40 (Суд и прокуратура) и литерное дело «Европейская война».

По имеющейся у авторов информации эти дела в настоящее время хранятся в архиве Президента РФ, но до сих пор не рассекречены. Не исключено, что в этих трех архивных делах сохранились документы с подлинным текстом письма Берии №794/6 от 29 февраля 1940 г. и подлинное решение Политбюро по «Вопросу НКВД СССР» от 5 марта 1940 г. Крайне необходимо ввести их в научный оборот или выяснить, когда и кем данные документы были изъяты.

Кстати, из нескольких сотен аналогичных документов, осмотренных авторами в РГАСПИ, «записка Берии №794/Б» является единственным архивным документом «Особой папки» Политбюро ЦК ВКП(б) за 1940 год, на котором, по неизвестной причине, отсутствует отметка о направлении копий и выписок в дела текущего делопроизводства. Подобная отметка сохранилась лишь на «заменителе», подшитом в основное архивное дело с решениями Политбюро за 28 февраля — 9 марта 1940 г. вместо документов, помещенных в «Особую папку» (РГАСПИ, ф. 17, оп. 163, д. 1249, л. 119).

Весьма странным также является то обстоятельство, что выписки с решением по «Вопросу НКВД СССР» из протокола заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. были отпечатаны на бланках с красно-черным шрифтом, которые весной 1940 г. уже не использовались.

В левом верхнем углу типографских бланков периода 1930-х годов красным шрифтом напечатано предупреждение: «Подлежит возврату в течение 24 часов во 2-ю часть Особого сектора ЦК». Сбоку красным шрифтом напечатано указание, сформулированное Пленумом РКП(б) от 19.VII.1924 г. «...Отметка и дата ознакомления на каждом документе делается лично товарищем, которому он адресован, и за его личной подписью...» (РГАСПИ, ф. 17, оп. 166, д. 621, л. 134).

На бланках, которые использовались в ЦК ВКП(б) в феврале — марте 1940 г. предупреждение, как и весь бланк, напечатано черным шрифтом, а указание Пленума перенесено на обратную сторону и также отпечатано черным шрифтом. Но Берии, по неизвестной причине, была послана выписка на бланке старого образца.

Более того, на выписке из протокола заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. для «Тов. Берия» отсутствует печать ЦК и оттиск факсимиле с подписью Сталина. Фактически это не документ, а простая информационная копия. Направление наркому Берии незаверенной выписки без печати Центрального Комитета противоречило элементарным правилам работы аппарата ЦК.

Надо заметить, что сам протокол № 13 («Особый № 13»), содержащий решения Политбюро ЦК ВКП(б) за 17 февраля — 17 марта 1940 г., заверен надлежащим образом. На нем стоит факсимильная подпись И. Сталина, скрепленная красной круглой печатью ЦК ВКП(б) с надписью «Всесоюзная Коммунистическая партия большевиков». Во внутреннем круге две буквы — «ЦК» (РГАСПИ, ф. 17, оп. 162, д. 27, л. 54).

В соответствии с требованиями ЦК, Берия, ознакомившись с присланной выпиской, должен был расписаться на ней и незамедлительно вернуть ее в «Особый Сектор ЦК». Но на выписке из «закрытого пакета № 1», адресованной Берии, нет никаких отметок о его ознакомлении с документом! Зато на оборотной стороне этого экземпляра имеется отметка о дополнительном направлении Берии данной выписки 4 декабря 1941 г. Но отметка о декабрьском ознакомлении также отсутствует!

Судя по отметкам на этом документе, в марте 1940 г. машинисткой Н. Ксенофонтовой были отпечатаны 4 экземпляра выписки с решением Политбюро от 5 марта 1940 г. Несколько позднее были допечатаны (с неизвестной целью) еще два экземпляра. Из указанных 6 отпечатанных экземпляров, 15 ноября 1956 г. 2 экземпляра были уничтожены.

Примечание: Надо заметить, что именно в этот день вновь избранный Первый секретарь ЦК ПОРП В. Гомулка прибыл с визитом в Москву для встречи с Н. Хрущевым. Складывается впечатление, что все эти хитроумные манипуляции с дополнительными экземплярами выписок были каким-то образом связаны с визитом Гомулки, о котором мы скажем особо.

При анализе ситуации с выписками из протокола Политбюро возникают вопросы. Куда исчезла оригинальная выписка, которую направляли Берии в марте 1940 г. и в декабре 1941 г. и на которой он обязан был дважды расписаться? С какой целью незаверенная информационная машинописная копия выписки была оформлена как якобы направленная Берии? Почему именно эта копия хранилась в «закрытом пакете» вместо оригинала?

Вопросы возникают и после ознакомления с экземпляром выписки из протокола заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г., направленным в феврале 1959 г. Председателю КГБ А. Шелепину. Этот экземпляр также был отпечатан в марте 1940 г. или позднее. Однако с него удалили дату 5 марта 1940 г. и фамилию старого адресата, после чего в текст впечатали новую дату 27 февраля 1959 г. и фамилию Шелепина. По всем канонам делопроизводства новая дата и новая фамилия адресата должны были ставиться только на сопроводительном письме!

Другим грубейшим нарушением требований инструкций по архивному делопроизводству является отметка черными чернилами «Возвр. 27/11-59 г.» на лицевой стороне «выписки для Шелепина». Работники архивов имели право делать на архивных документах отметки только в единственном случае и в единственном месте документа — при переброшюровке архивных томов вписывать простым карандашом в правом верхнем углу новый номер листа. На этом документе также отсутствуют какие-либо отметки Шелепина об ознакомлении.

Несмотря на все вышеизложенное, следует подчеркнуть, что документы из «закрытого пакета №1», на первый взгляд, выглядят очень убедительно и вызывают уважение даже у опытных архивистов. Они отпечатаны на подлинных типографских бланках (за исключением «записки Шелепина»), на них проставлены разноцветные мастичные оттиски различных штампов и печатей, стоят росписи членов Политбюро, подпись наркома Берии и технические пометки сотрудников аппарата. «Записка Берии» вдобавок к этому отпечатана на специальной бумаге с водяными знаками.

Тем удивительнее, что при всей своей внешней солидности документы высочайшей государственной значимости из «закрытого пакета №1» по Катыни содержат целый набор всевозможных нарушений существовавшего в то время порядка подготовки и работы с документами особой важности.

Каждое из этих нарушений, взятое в отдельности, выглядит достаточно безобидным. Подумаешь, велика важность — одна машинистка напечатала выписку на бланке устаревшего образца, другая забыла проставить свои инициалы на письме, исходящий номер вписан другим почерком и чернилами необычного цвета, секретарь по рассеянности не проставил пометки о направлении копий документа в дела текущего делопроизводства ЦК, нарком Берия дважды забыл расписаться на выписке с решением Политбюро, через 19 лет это же забыл сделать председатель КГБ Шелепин и т.д. и т.п.!

Многие из этих нарушений становятся заметны лишь при непосредственном визуальном сравнении «исторических» документов с десятками аналогичных документов Политбюро ЦК ВКП(б) за февраль-март 1940 г., которые оформлены в соответствии с требованиями тогдашнего делопроизводства.

При этом надо иметь в виду, что сотрудники Главной военной прокуратуры России утверждают, что, как только к ним поступили копии документов из «закрытого пакета № 1», они сумели убедить «высоких чиновников» в том, чтобы «в Кремле был осмотрен весь комплекс документов, проведены почерковедческая и криминалистическая экспертизы. Они полностью подтвердили подлинность записки Берии на имя Сталина № 794Б от «_» марта 1940 г, подписей на ней Сталина, Молотова, Ворошилова, Микояна и Берии, а также выписки из постановления Политбюро ЦКВКП(б) от 5 марта 1940 г.» (Катынский синдром. С 391-392).

Это очень серьезный аргумент. Однако в 2006 г. году россияне стали свидетелями скандала с фальсифицированными экспертизами о подлинности картин ряда выдающихся русских художников. Имена экспертов, выдававших в начале 90-х годов фальшивые заключения, достаточно известны в художественном мире. Так что «экспертиза» не всегда является экспертизой. Надо иметь в виду, что экспертиза «исторических» документов проходила в период, когда для шельмования «советского прошлого» использовались все средства и методы.

Возникает вопрос — почему именно «исторические» документы по Катыни сопровождает такой «букет» нарушений? Почему большинство из работавших с ними опытнейших сотрудников и руководителей ЦК ВКП(б)-КПСС и НКВД-КГБ не избежали досадных ошибок и накладок?

Разрешить эти вопросы также может повторная, тщательная и независимая экспертиза «исторических» документов.

В то же время следует заметить, что вне зависимости от ее результатов необходимо расследовать факты, которые неопровержимо свидетельствуют о том, что нацисты осенью 1941 г. в окрестностях Смоленска в массовом порядке расстреливали людей, одетых в польскую военную форму. Не должно быть безвестных жертв. Крайне важно установить, сколько и каких польских граждан осенью 1941 г. немцы расстреляли в Катынском лесу.

http://www.katyn-books.ru/library/tayna-katiny-ili-zlobniy-vistrel-b-rossiyu21.html

Памяти моих товарищей Е.Я. Джугашвили, Л.Н. Журы и С.Э. Стрыгина
О чём речь
В Твери всё нынешнее лето проходят конференции посвящённые фальсификации утверждений о том, что там в 1940 году органами НКВД были расстреляны около 6 тысяч польских офицеров и полицейских. В ответ на эти разоблачение общеизвестной лжи, затявкала главная антироссийская газета – «Новая газета», в конце концов разродившись статьёй «Голограмма бургомистра Меньшагина». Остальные СМИ у нас тоже те ещё патриоты, но «Новая» – это особый случай.
Причём, как часто в таких случаях бывает, трудно понять, о чём идёт речь: они осмысленно предают народ или главной причиной является дебильность сотрудников «Новой»?
Мы с «Новой» старые «друзья». Десять лет назад мы подали иск к «Новой газете» с требованием опровергнуть опубликованное в газете утверждение следователя-фальсификатора «Катынского дела» А. Яблокова о том, что пленные польские офицеры были расстреляны НКВД по приказу Сталина.
Суд нам, понятное дело, в иске отказал, но не потому, что «Новая» не брехала, а потому, что судья постановила считать брехню «Новой газеты» конституционной свободой слова – установил безнаказанность антисоветских тварей.
Но раз «Новой газете» неймётся, то и мне трудно промолчать.
Поскольку, однако, в помянутой в «Новой газете» статье «Голограмма бургомистра Меньшагина. Эпизод из истории советских фальсификаций» очень длинная и многие уже не вспомнят, о чём идёт речь, то я начну с напоминания о том, чем является «Катынское дело».
Краткая история
В 1939 году союзница нацистской Германии Польша спровоцировала войну с самой Германией, и та 1 сентября ударила по Польше. На третий день войны Правительство Польши, командование её армии и сама польская армия начали удирать от немцев в Румынию. Никто такой прыти от поляков не ожидал, поэтому только через две недели после начала войны и Советский Союз оправился от удивления, мобилизовал и поднял по тревоге войска западных военных округов и на 17 день войны ввёл их в Польшу для защиты от захвата немцами украинцев и белорусов, с 1920 года находившихся под властью Польши.
В результате, в СССР оказалось до полумиллиона военнослужащих Польши, и польскими офицерами были забиты все дома отдыха в СССР, поскольку, повторю, Советский Союз не ожидал такого исхода войны и не строил лагерей для военнопленных и интернированных. Итак, в СССР попало до 15 тысяч польских офицеров и генералов, и сначала им предложили негласно создать на территории СССР польские дивизии, чтобы в предстоящей войне с немцами освободить Польшу. Но согласились воевать с немцами на стороне СССР всего несколько сот человек польских офицеров, а остальные офицеры заявили, что им и в плену хорошо.
И весной 1940 года эти трусливые польские офицеры были осуждены специальным судом – Особым Совещанием при НКВД – к 3-5 годам заключения, после чего часть из них отправили под Смоленск строить дороги. В 1941 году, после нападения немцев на СССР, этих пленных не успели вывезти в тыл, а сами уходить от немцев поляки не захотели, надеясь сытно пересидеть войну теперь уже немецких лагерях для военнопленных.
Однако немцы надежд трусов не оправдали и осенью 1941 года попросту расстреляли этих поляков в Катынском лесу под Смоленском – расстреляли одновременно с евреями Смоленска.
Весной 1943 года, с целью сплочения Европы под лозунгом антисемитизма, немцы устроили провокацию и обвинили в расстреле поляков в Катынском лесу советских евреев. Для этого они заранее раскопали могилы с ими же расстрелянными поляками, подготовили трупы и снова их закопали, а 13 апреля немцы сообщили миру о якобы нечаянном обнаружении ими польских могил. И по приказу Геббельса собрали из разных, оккупированных ими и нейтральных стран «полуответственных лиц» (термин и требование Геббельса) и вместе с полуответственными лицами из Польского Красного креста привезли их на эти могилы, и эти полуответственные лица якобы выкопали и исследовали 4243 трупа, заявив, что по степени разложения трупов и отсутствия на трупах документов позже мая 1940 года, расстрел польских офицеров должен был быть не позже мая 1940 года, то есть, ещё до нападения немцев на СССР.
Но Красная Ария осенью того же 1943 года освободила от немцев Смоленщину и в конце того и начале 1944 года теперь уже советская комиссия в присутствии британских и американских корреспондентов раскопала ещё могилы и по датам найденных писем на трупах, по немецким пулям и гильзам, по немецкому шпагату, которым были связаны руки пленных, по показаниям свидетелей и, наконец, по степени разложения трупов, показала миру, что поляки были расстреляны немцами. И советская комиссия составила Акт (это в данном случае очень важно).
В июле 1946 года по требованию защиты главных военных преступников Нюрнбергский Трибунал расследовал, кто убил поляков под Смоленском. Катынский расстрел на Нюрнбергском процессе персонально инкриминировался лишь двоим подсудимым – Герману Герингу и Альфреду Йодлю. Кроме Акта советской комиссии стороной обвинения были представлены дополнительные доказательства по этому эпизоду, причём, не только советским обвинением, но и прокурором США. Катынский расстрел остался в числе других доказанных преступлений немецкой стороны.
Последняя фраза из мотивировочной части Приговора Трибунала по обвинениям в отношении Германа Геринга: «…По делу не установлено никаких обстоятельств, которые могли бы оправдать этого человека». Приговор Альфреду Йодлю содержит аналогичную формулировку: «…Смягчающих вину обстоятельств нет».
Однако в 1990 году Горбачёв с целью развала Варшавского договора приказал начать фальсификацию «Катынского дела» с целью обвинить в их расстреле СССР, для этого были подделаны и подброшены в архив несколько документов, которые, якобы, свидетельствуют о том, что поляков в то время расстреляли русские. То, что это были фальшивки, было видно и простым людям, и тому же КС России, который отказался обвинять КПСС в инкриминируемом КПСС расстреле поляков по таким, с позволения сказать, «доказательствам».
Поскольку, однако, статья «Голограмма бургомистра Меньшагина» очень длинная и многие побрезгуют её читать, то в двух словах поясню, о чём речь и кто такой Меньшагин, а «голограмма» тут нужна, чтобы вы восхитились познаниями автора.
Во время оккупации немцами Смоленщины, в Смоленске бургомистром стал адвокат Меньшагин, а его заместителем профессор Базилевский. И в 1946 году СССР в качества свидетеля послал на заседание Нюрнбергского Трибунала Базилевского, а не Меньшагина. Вот поэтому «Новая газета» и делает вывод, что поляков в Катыни расстреляли не немцы, а русские.
Но поскольку тут главным действующим лицом является Нюрнбергский военный трибунал, то давайте сначала о том, что это за суд, и подробности слушания Трибуналом «Катынского дела».
Судьи
Мы привыкли к тому, что во всех судах властвует «презумпция невиновности», то есть, обвиняемый считается невиновным, пока обвинение не докажет его виновность. Но если бы Трибунал использовал этот принцип, то слушал бы это дело до сих пор. И чтобы закончить рассмотрение обвинения главным военным преступникам в разумные сроки, Нюрнбергский трибунал использовал принцип «презумпции виновности» – защита обязана была доказать невиновность подсудимых в инкриминируемым им преступлениях.
Исходя из этого принципа, как вы понимаете, выводы советской комиссии по Катынскому делу вообще не требовали никаких доказательств от обвинения.
Однако в случае презумпции виновности как бы получалось, что Трибунал имеет возможность штамповать уже готовые выводы обвинения, а судьи Трибунала превратятся из настоящих судей в теток в судейских мантиях из колонии Рашка, которые (при провозглашенном в России принципе презумпции невиновности) оправдывают всего 0,3% подсудимых.
Судьи Нюрнбергского Трибунала на такой позор пойти не могли. Из 22 подсудимых они трех оправдали полностью (13,6%).
Мало этого, даже признавая подсудимых виновными, судьи не соглашались с обвинением во всех пунктах.
Трибуналу же с виной немцев в «Катынском деле» все было ясно.
Заинтересованность СССР
Полагаю, что вне зависимости от того, кто первым сказал «мяу» – кто первый предложил рассмотреть Катынское дело в подробностях, инициатива провести судебное следствие по Катынскому делу прямо в рамках Нюрнбергского процесса, безусловно, принадлежит СССР.
...
Несколько подробностей.
Доказательствами могли быть документы, вещественные доказательства и показания свидетелей. Свидетелями защиты в Нюрнбергском трибунале могли быть, как те, кто непосредственно видел «расстрел поляков органами НКВД», так и судмедэксперты – члены организованной немцами Международной комиссии, работавшей в Катыни на эксгумации могил польских офицеров весной 1943 года.
А вот теперь внимание! Перед капитуляцией немцы уничтожили по приказу из Берлина все документы и вещдоки по Катынскому делу («доказательства своей невиновности»), убили своих свидетелей, сами убили даже председателя этой Международной комиссии немецкого врача Бутца. Как вам это?
Однако оставалось еще много живых судмедэкспертов – членов этой комиссии из разных стран, – и защита на Нюрнбергском процессе могла бы пригласить их. Какие проблемы?
Однако защита не рискнула это сделать.

И тогда обвинители СССР просто поиздевались над защитой – они сами вызвали в качестве своего свидетеля судмедэксперта этой самой немецкой Международной комиссии – того, кто, казалось бы, должен был бы свидетельствовать в пользу немецкой версии.
Итак, 1-2 июля 1946 года Нюрнбергский трибунал расследовал, кто убил поляков под Смоленском. Для этого Трибунал предложил обвинению и защите пригласить для допроса по три свидетеля с каждой стороны.
Перед обвинителями из СССР встала проблема, кого отобрать для выступления перед Трибуналом, поскольку свидетелей была уйма. И обвинители отобрали советского судмедэксперта из советской комиссии, проводившей эксгумацию польских могил в 1944 году, болгарского судмедэксперта из немецкой комиссии, проводившего эксгумацию этих могил в 1943 году, и заместителя бургомистра Смоленска, знавшего подробности расстрела поляков немцами.
А у защиты немцев была иная проблема – им некого было приглашать, и нечего было показывать судьям.
И в результате защита немцев из безвыходности пригласила в качестве свидетелей подозреваемых в расстреле этих самых польских офицеров – офицера немецкой армии, на которого советский свидетель (с ошибкой в фамилии) показал, как на командира расстрельной команды, вторым свидетелем – его начальника-генерала и третьим – сослуживца.
Вообще, факт того, что защита, при наличии реальных свидетелей, вызвала в качестве свидетелей подозреваемых, уже настолько доказывало вину немцев, что свидетели обвинения были излишни.
Свидетели защиты
«Свидетели» защиты, пытающиеся доказать суду, что немцы поляков не расстреливали, вели себя крайне лживо, причем, лгали они глупо, и это волей или неволей, но давало основание полагать, что они судей Трибунала считали дураками, а это не могло не вызвать раздражение судей. И это раздражение чувствуется из стенограммы допроса свидетелей – из того, как суд прерывал их словоизлияния. На мой взгляд, только этим можно объяснить, почему американский судья, председательствующий в Трибунале, долго торговался, но не дал задать вопросы этим «свидетелям» защитнику адмирала Денница всего лишь на том основании, что «Катынское дело» к адмиралу не имеет отношения.
Поставьте себя на место судей. Они дали защите разрешение вызвать свидетелей и что получили?
Расстрел поляков по геббельсовской версии происходил в апреле-мае 1940 года, по советской – в августе-начале сентября 1941 года. Надо было в это время быть в Катыни, чтобы быть СВИДЕТЕЛЕМ чего-либо, относящегося к этому делу. Еще можно было что-то узнать об этом, участвуя в комиссиях по эксгумации могил либо весной 1943 года, либо в зиму 1944 года. Не так ли?
Так вот, все три «свидетеля» защиты с жаром убеждали суд, что они прибыли в Смоленск не ранее 20 сентября, а в комиссии по эксгумации не участвовали.
Как вам это нравится? Что эти «свидетели» могли показать суду??

Нынешние поляки, отечественные подонки и бараны убеждают граждан России и Польши, что судьи Трибунала поверили в заявления этих «свидетелей» о том, что немцы, дескать, поляков не расстреливали. Но поверить в то, что судьи могут основать решение на подобных выводах свидетелей, могут только кретины от рождения, поскольку только суд имеет право сделать вывод о том, кто убил. Суд, а не свидетель! А свидетель обязан предоставить суду факты, опираясь на которые, суд мог бы прийти к такому выводу.
Уже началась холодная война, без сомнения американский и британский судья Трибунала сделали бы пакость СССР, не признав вины немцев в Катынском деле, но для этого им нужно было бы хоть что-то, хоть какой-то факт! Хоть маленький! А все три «свидетеля» защиты, заботясь о своем алиби (боясь, что их самих обвинят в этом расстреле), заверяли суд, что никаких фактов суду дать не могут, но предлагают суду просто поверить в их слова, что немцы поляков не убивали.
Первым из «свидетелей» был допрошен полковник Аренс. В 1941 году он был еще подполковник, в немецком звучании «оберст-лейтенант Аренс». Немецкая айнзац-команда, расстрелявшая поляков, базировалась недалеко от места их расстрела в бывшем доме отдыха НКВД – обширном двухэтажном деревянном здании на берегу Днепра, который немцы называли «замок». На кухне у этой команды работала русская 18-летняя девушка, которая в немецких знаках отличия не разбиралась, и которая по услышанному ею звучанию должности и фамилии сообщила, что командовал расстрельной командой «обер-лейтенант Аренс». То есть, Трибунал допрашивал начальника айнзац-команды немцев – того самого, кто командовал убийцами этих поляков.
При допросе Аренс сообщил, что он прибыл в «замок» в качестве командира 537-го полка связи немцев только в конце ноября 1941 года. До этого в полку не служил и ни на вопрос защиты, ни на вопрос обвинения не сообщил, где он находился в августе-сентябре 1941 года, – уклонился от ответа. Нагло уклонился! А ответ на этот вопрос был по-своему важен, поскольку собственно штаб 537-го полка начал занимать этот «замок» с 20 сентября 1941 года, а с 17 июля по 20 сентября «замок» занимала некая «передовая команда» этого полка. И всем было интересно, какой же это «обер-лейтенант Аренс» ею командовал?
Из допроса Аренса стало понятно, чего хотела защита, вызывая его в качестве свидетеля. Дело в том, что никем не отрицалось, что немцы в Катыни окружили колючей проволокой и часовыми лес, в котором расстреливали поляков, никого к нему не подпускали, и с этого леса регулярно доносились выстрелы. Никто не отрицал, это прямое доказательство того, что поляков расстреляли немцы!
Защита должна была как-то эти немецкие мероприятия объяснить, и хотела с помощью Аренса показать суду, что эти мероприятия имеют иное разумное объяснение, кроме расстрела поляков.
Аренс брехал буквально в каждом своем слове, и я сначала даже удивился, почему советский обвинитель Смирнов его брехню не разоблачает? Смирнову было важно показать связь Берлина с этим расстрелом – связь подсудимых, – и попутно показать брехню немцев так, чтобы она стала понятна суду. К примеру, Аренс, на вопрос защиты, уверял Трибунал, что он впервые увидел захоронения поляков (над которым поляки, служившие в немецкой армии, уже воздвигли крест) только в конце декабря 1941 года – в начале января 1942 года. И Смирнов его снова об этом спрашивает, после чего спрашивает, доложил ли он об этом начальству? Аренс охотно подтверждает – немедленно доложил! Казалось бы, какая разница – доложил или нет?
Однако, после Аренса допрашивали в качестве свидетеля его непосредственного начальника, командующего войсками связи группы армий «Центр» генерала Оберхаузера и служащего штаба этого генерала, обер-лейтенанта фон Эйхборна. И генерал, не слышавший, что именно показал до него Трибуналу Аренс, на вопрос защиты, когда он узнал о польских могилах, бодро отрапортовал: «Я ничего не слышал. Вообще ничего, вплоть до 1943 года, когда могилы были обнаружены».
А поскольку судьи незадолго до этого слушали самого Аренса, то им было понятно, что кто-то из свидетелей умышленно лжет, а, значит, свидетели с немецкой стороны имеют основания лгать, и эти основания как-то связаны с убийством поляков.
Еще, Смирнов и Эйхборну, и Оберхаузеру задавал вопрос, насколько они, связисты, получавшие всю почту, телеграммы, радиограммы и слушавшие телефонные разговоры в штабе группы «Центр», были знакомы с содержанием приказов и переписки с Берлином? Оба «свидетеля» гордо подтвердили, что, безусловно, были в курсе дела всего. После этого Смирнов спрашивает, были ли приказы по участию армии в расстреле военнопленных (здесь и далее выделения сделан мною – Ю.М.)? И Эйхборн, и Оберхаузер, категорически отвергли наличие таковых. И тогда Смирнов «выкатывает» суду документ (стенограмму даю с сокращением):
«СМИРНОВ: Свидетель, я хотел бы спросить у Вас следующее. Так как все секретные телеграммы проходили через Вас, не сталкивались ли Вы когда-либо среди них с какой-либо от так называемой 1-й айнзацгруппы «Б» – так называемой первой команды – или от спецкоманды «Москва», расположенной в то время в Смоленске до срока в резерве? У последней был приказ – совершить массовые расправы в Москве. Обе команды тогда находились в Смоленске.
ФОН ЭЙХБОРН: Никаких подобных сообщений через мои руки не проходило. Я могу дать Вам исчерпывающие объяснения, г. обвинитель. Когда подобные подразделения располагались в районе группы армий «Центр», у них были собственные радиостанции. Лишь позже в ходе русской кампании они пользовались телетайпом; в этом случае они использовали сеть армейской группы. Но это было позже.
СМИРНОВ: Следовательно, телеграммы спецподразделений, назначенных приказом высоких полицейских властей для выполнения специальных действий в сотрудничестве с военными, не проходили через Ваши руки в сентябре и октябре 1941 года?
ФОН ЭЙХБОРН: Это так. В то время эти спецподразделения не пользовались телетайпом, даже если телетайпная сеть имелась на этой территории.
СМИРНОВ: Г-н Председатель, этот документ уже был внесен в Суд вместе с сообщением Чрезвычайной Комиссии, номер документа – СССР-3. Если Высокий Суд разрешит, я хотел бы представить в Суд и Защите фотокопию одного из документов, приложенную к сообщению Чрезвычайной Комиссии. Если Суд посмотрит на страницу 2 этого документа, он увидит, что спецкоманда «Москва» и айнзацгруппа «Б» обе находились в Смоленске. На первой странице сообщается, что эти подразделения, вместе с подразделениями вермахта, назначаются для выполнения массовых расправ в лагерях. Если Суд мне позволит, я представлю сейчас этот документ...
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Полковник Смирнов, это существенный факт. Мы, естественно, приобщим данные Советской Правительственной публикации. И я понимаю Вас так, что этот документ – часть донесения Советского правительства или отчёта Советского правительства.
СМИРНОВ: Да, г-н Председатель; но я прошу разрешения представить первоначальный немецкий секретный документ, указывающий, что в Смоленской области находились две большие спецкоманды, чьей обязанностью было выполнение массовых казней в лагерях, и что действия эти должны были выполняться вместе с подразделениями вермахта, обязанными сотрудничать с ними…
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Да, полковник Смирнов. Это может быть принято, если Суд правильно Вас понял.
СМИРНОВ: Благодарю вас, г-н Председатель. [Поворачиваясь к свидетелю.] Следовательно, мы можем считать установленным фактом то, что корреспонденция, телеграфные сообщения этих специальных подразделений не проходили через Ваши руки; это верно?
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Он уже дважды подтвердил это.
СМИРНОВ: Прошу прощения, г-н Председатель. [Поворачиваясь свидетелю.] Почему же Вы утверждали с такой уверенностью, что не существовало никаких сообщений об уничтожении поляков? Вам известно, что уничтожение военнопленных является специальной акцией, и любое сообщение об этом действии должно было пройти через ваши руки? Это так?
ФОН ЭЙХБОРН: Я ответил обвинителю – вернее, доктору Штамеру – что если бы приказ об уничтожении поступил 537-му полку связи армейской группы, я, несомненно, должен был бы об этом знать. Я не говорил того, что обвинитель теперь пытается мне приписать».
«Свидетель» заюлил на глазах суда. Он только что говорил обо всех документах по группе армий «Центр» и ни слова о 537-м полку, а теперь начал выкручиваться, как будто он имел в виду только переписку гестапо с 537-м полком.
«ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Полковник Смирнов, Суд считает, что было бы лучше, если бы Вы зачитали этот отрывок на немецком из документа, чтобы его содержание стало частью стенограммы.
СМИРНОВ: Благодарю Вас, г-н Председатель. Этот документ датирован «Берлин, 29 Октября 1941». Заголовок, «Руководитель Полиции Безопасности и Службы Безопасности». Классифицирован: «Совершенно Секретно; Срочно; действующий порядковый номер – 14». Ссылка на приказы 17 июля и 12 сентября 1941 года. Прочту несколько коротких предложений, начиная с начала: «…Эти директивы разработаны в сотрудничестве с Армейским Главным Командованием. Армейское Главное Командование известило командующих тыловых армий, а также полевых начальников лагерей для военнопленных и транзитных лагерей».
Слова «Армейским Главным Командованием» означают, что непосредственным исполнителем документов по этой акции (расстрелу военнопленных) был начальник оперативного отдела Генштаба вооружённых сил Германии генерал-полковник А. Йодль, сидевший на скамье подсудимых. С Герингом и так было всё понятно – второй человек после Гитлера в партии и государстве и так за всё отвечал. А вот для доказательства вины А. Йодля нужны были факты, и рассмотрением «Катынского дела» эти факты предъявлялись суду.
Смирнов продолжил:
«Группы выполнения задач, в зависимости от размера лагеря на их территории, создают специальные команды достаточной численности под руководством офицера СС. Командам предписывается немедленно начать работу в лагерях». Я пропущу здесь и перейду к последнему параграфу: «Я особенно подчеркиваю, что действующие приказы номер 8 и 14, а также Приложение, должны уничтожаться немедленно в случае возникновения опасности». Я завершаю чтение, осталось огласить лишь список рассылки. На странице 2 имеется указание относительно Смоленска. Сообщается, что в Смоленске располагается айнзацгруппа «Б», включающая спецкоманды 7а, 7b, 8 и 9; и, кроме того, уже находящаяся в Смоленске спецкоманда, несколько преждевременно названная организаторами «Москва»…
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Суд считает необходимым перевести документ целиком. Объявляется перерыв до 14.05».
Заметьте, что председатель даже перерыв объявил, чтобы дать переводчикам время перевести этот документ. И, повторю, почему председатель ухватился за этот документ, понятно – это доказательство связывал убийство военнопленных с Генштабом Германии и с сидящим на скамье подсудимых начальником оперативного управления генштаба – генерал-полковником Йодлем.
И, как вы видели, Смирнов без проблем еще раз показал, что «свидетели» защиты цинично лгут суду.
Основания для судебного вывода
Далее выступили свидетели обвинения. Заместитель бургомистра оккупированного Смоленска Базилевский сообщил, что видел живых поляков на постройке дороги еще в июне 1941 года – этот свидетель ВИДЕЛ!! Базилевский показал со слов бургомистра Меньшагина и коменданта Смоленска Швеца, что немцы расстреляли пленных поляков в августе-сентябре 1941 года. Этот свидетель СЛЫШАЛ! Это реальный свидетель – он сам видел и сам слышал.
Врач, профессор Прозоровский показал, что он был членом советской комиссии, эксгумировавшей могилы с поляками, он лично делал вскрытия, лично осматривал трупы и нашел в карманах документы с датами даже 1941 года – этот свидетель ВИДЕЛ! Кроме того, он был эксперт, который осмотрел более 15000 трупов советских людей, расстрелянных немцами на территории СССР, и способный авторитетно заявить, что и почерк немецкий, и расстрел был не раньше осени 1941 года. Этот свидетель делал ЗАКЛЮЧЕНИЕ на основе своих специальных знаний. Это был реальный свидетель и эксперт.
Напомню, что уже шла холодная война, что американский и британский судьи, как минимум, а возможно и француз, охотно пренебрегли бы этими показаниями, если бы хоть один член немецкой комиссии заявил, что по его ученому мнению, поляки расстреляны весной 1940 года. Ну, сказали бы, что судьи поверили ему, а не «запуганным Сталиным» свидетелям.
И такой свидетель, повторю, у защиты был, но пригласило его обвинение. Это был член немецкой комиссии, судмедэксперт болгарин Марков, который показал, что немцы в Катыни весной 1943 года не дали «международной комиссии скдмежэксперов» вырыть ни одного трупа, не дали трупы самим обыскать, не дали переговорить со свидетелями, не дали подписать в Смоленске уже написанный немцами акт комиссии. А вывезли их на тайный военный аэродром, на котором практически поставили пред альтернативой – либо они подписывают акт, либо немцы сообщат миру, что мирный самолет с комиссией сбили советские истребители. Этот свидетель показал, как работала немецкая «международная комиссия», и он это лично ВИДЕЛ! И Марков тоже был реальный свидетель.
Так на основании чего судьи Трибунала должны были сделать вывод, что поляков расстрелял СССР? На основании заверения «свидетеля» фон Эйхорна, который на вопрос защиты, могли ли военнослужащие 537-го полка участвовать в расстреле поляков, заявил: «Я знал почти всех офицеров полка, поскольку сам был более года с полком, и был настолько близок с большинством из офицеров, что они сказали бы мне все, что случилось, даже что-то, не подлежащее оглашению. Поэтому просто невероятно, чтобы я не знал о таком важном деле. Сама природа того, как подобные вещи распространяются в полку, такова, что невероятно, чтобы не нашлось хотя бы одного, кто сразу же довел бы это до моего сведения».
Или опереться на утверждение генерала Оберхаузера, который на вопрос защиты, могли ли расстрелять поляков всего в 4 километрах от штаба группы армий «Центр», заявил: «Считаю, что об этом не может быть и речи по той простой причине, что если бы командующий узнал тогда об этом, он, несомненно, никогда не выбрал бы этого места для штаб-квартиры – возле 11.000 трупов».
Заявить миру, что судьи Трибунала приняли решение считать СССР убийцами поляков только потому, что в немецкой армии было правило обо всех секретных заданиях рассказывать всем приятелям, а генерал-фельдмаршал Федор фон Бок был настолько труслив, что не мог остановиться ближе, чем в 5 километрах от кладбища??
Нет, в те годы откровенную судейскую подлость и идиотизм никто бы не оценил, и в Верховный суд России за это не назначил. Посему для Нюрнбергского Трибунала не только исключалось непризнание факта того, что пленных поляков расстреляли немцы, но исключалась какая-либо формулировка с сомнением в этом факте.
Свидетель Меньшагин
Теперь давайте займёмся главным героем статьи «Голограмма бургомистра Меньшагина. Эпизод из истории советских фальсификаций» в «Новой газете» – бургомистром Смоленска при немцах – Меньшагиным. Примечательно то, что все антисоветчики считают его своим любимым свидетелем, доказывающим, что поляков расстрелял НКВД! Хотя на самом деле Меньшагин показал обратное – что поляков расстреляли немцы, правда, ни Меньшагин, ни антисоветчики не соображают, что именно он показывает.
Автор указанной публикации в «Новой» П. Полян придал этой своей статье вид научного труда – дал в конце список использованной литературы и первой литературой в этом списке значится «Меньшагин Б. Воспоминания о пережитом. 1941-1944». Мало этого, Полян даже сообщает сведения из этих воспоминаний предателя: «18 апреля 1943 года немцы устроили Меньшагину и еще нескольким сотрудникам Смоленской управы экскурсию на место раскопок и эксгумации», – и этой фразой Полян показал, что у него не хватает ума охватить «Катынское дело» во всей его полноте, посему дата 18 апреля ни о чём этому «историку» не говорит. В результате, что именно Меньшагин описал на месте «раскопок и эксгумации», Полян оказался не способен понять, причём, явно ввиду своей дебильности.
Немного о Борисе Меньшагине. Это смоленский адвокат, который при немцах вызвался быть бургомистром Смоленска. Когда Красная Армия начала освобождать Смоленщину, Меньшагин удрал вместе с немцами в Германию, его там в 45-м поймали, дали 25 лет, которые Меньшагин отсидел во Владимирской тюрьме. Между прочим, сам он считал, что ему достаточно было дать всего 10 лет, то есть не считал себя невиновным.
Когда Меньшагин вышел на свободу, то он надиктовал ещё тогдашним антисоветчикам на магнитофон свои упомянутые «Воспоминания о пережитом», но даже за полученные от антисоветчиков деньги не стал утверждать, что поляков расстрелял НКВД, – об этом он написал только, как о своем предположении. И это все.
Зато Меньшагин, сам того не подозревая, надиктовал массу подробностей, доказывающих, что поляков расстреляли немцы.
А надо сказать, что Меньшагин хотя и глуповат, как все подонки, но обладал феноменальной памятью – он и через 50 лет помнил фамилии, цитаты, даты, дни недели, тем более, хорошо их помнил и через 25 лет. Я усомнился в такой памяти и решил его проверить. Ниже в цитате он пишет, что 17 апреля 1943 года было субботой. Проверил – а ведь точно! И ввиду такой памяти, его показания становятся очень ценными. В данном случае нам интересен вот такой эпизод его воспоминаний, о котором выше уже упомянул Полян.
«11 апреля 1943 года заведующий Красноборским дачеуправлением Космовский Василий Иванович сообщил мне, что поблизости от Красного Бора, в районе Гнёздова, открыты могилы расстрелянных поляков. Причем что немцы выдают их за расстрелянных советской властью. 17 апреля в конце рабочего дня ко мне пришел офицер пропаганды немецкой – зондерфюрер Шулле – и предложил поехать на следующий день, значит, 18 апреля, на могилы на эти, чтобы лично убедиться, увидеть расстрелянных. И сказал, что, кого пожелаю, я могу взять из сотрудников управления.
Уже сотрудники почти все разошлись, так как это была суббота – короткий день, и я застал только Дьяконова и Борисенкова, которым сказал, что, если они желают, могут поехать. Они выразили согласие. На другой день к двум часам все собрались на Рославльском шоссе в помещении пропаганды. И оттуда на легковых машинах поехали по Витебскому шоссе в район Гнёздова. Помимо меня, ездили сотрудники городского управления Дьяконов и Борисенков и главный редактор издававшейся немцами газеты – точно «Наш путь», кажется, нет, уже забыл, – Долгоненков и еще кто-то из работников пропаганды – русских.
Ну, когда доехали по Витебскому шоссе до столба с отметкой «15-й километр», свернули налево. Сразу ударил в нос трупный запах, хотя ехали мы по роще сосновой и запах там всегда хороший, воздух чистый бывал. Немножко проехали и увидели эти могилы. В них русские военнопленные выгребали последние остатки вещей, которые остались. А по краям лежали трупы. Все были одеты в серые польские мундиры, в шапочки-конфедератки. У всех были руки завязаны за спиной. И все имели дырки в районе затылка. Были убиты выстрелами, одиночными выстрелами в затылок.
Отдельно лежали трупы двух генералов. Один – Сморавинский из Люблина, и второй – Богатеревич из Модлина, – около них лежали их документы. Около трупов были разложены их письма. На письмах адрес был: Смоленская область, Козельск, почтовый ящик – ох, не то 12, не то 16, я сейчас забыл уже. Но на конвертах на всех был штемпель: Москва, Главный почтамт. Ну, число трупов было так около пяти – пяти с половиной тысяч».
По геббельсовской брехне 18 апреля 1943 года немцы еще не приступали ни к каким раскопкам! Только 13 апреля немцы впервые сообщили о якобы нечаянном обнаружении ими польских могил. Но, как вы видите, 18 апреля на поверхности лежало около 5 тыс. трупов. А потом Польский Красный крест заявил, что он с 20 апреля 1940 года приступил к раскопкам «абсолютно нетронутых могил», но немцы, дескать, разрешили им эксгумировать всего 4243 трупа.
Но, как показывает свидетель Меньшагин, немцы трупы польских офицеров выкопали заранее и подготовили их к демонстрации делегациям «полуответственных лиц» с большим запасом и снова закопали. В любом случае, 5,5 тысяч польских трупов были выкопаны и обысканы задолго до приезда в Смоленск различных комиссий.
Следователи при Сталине и Горбачёве

Меньшагин о расстреле поляков немцами знал очень хорошо – не мог не знать. К Акту советской комиссии был приложен его ежедневник с записями, из которых было ясно, что немцы привлекали его к этой акции. Для прокуратуры СССР это был свидетель № 1.
Меньшагин на вопрос: кто убил – отвечал, что я не знаю. И все.
Пальцем не тронули, угрожающего слова не произнесли. Предпочли свидетелем иметь Базилевского, чей пересказ рассказов Меньшагина, конечно, не имел такой убедительной силы.
Но дело в том, что объективных, вещественных доказательств вины немцев было столько, что показания и Меньшагина, и Базилевского уже были без большой необходимости.
Но вернёмся к пыткам в НКВД. Даже если на такого важного свидетеля, как Меньшагин, не было оказано никакого давления даже по данным антисоветчиков, то где основания считать, что на 95 простых свидетелей расстрела поляков немцами, опрошенных советской комиссией в присутствии западных журналистов в Смоленске в 1944 году, кто-то давил?
А теперь о следователях прокуратуры им. Перестройщиков. По заданию Горбачёва следователи Главной военной прокуратуры СССР «неопровержимо доказали», что все 95 свидетелей 1944 года врали, все документы, найденные на трупах польских офицеров советской комиссией в присутствии западных журналистов в 1944 году – поддельные. Их снимали с трупов на глазах западных журналистов, а всё равно «поддельные»!
Я не буду давать те тексты об этом, в которых и сам помянутый вначале следователь Яблоков не понимает, что пишет. Дам кусочек, который должен быть понятен даже антисоветчикам. Вот следователь Яблоков хвастается наличием у себя шерлок-холмсовской дедукции: «Последний документ, обнаруженный на трупе № 4 экспертом Семеновским, обозначен как почтовая открытка заказная № 0112 из Тарнополя с почтовым штемпелем «Тарнополь 12.11 – 40 г.». Рукописный текст и адрес обесцвечены, каких-либо следов текста не выявлено, но в почтовом штемпеле отчетливо читается «Тарнополь 12.II.1940 г.», что в действительности соответствует 12 февраля 1940 г., так как даже из собранных и описанных в сообщении открыток следует, что в почтовых штемпелях в СССР в то время написание месяцев осуществлялось римскими цифрами».

Готовится к печати в Твери книга «Тайна Катынского расстрела. Свидетельства. Разгадки», разоблачающая миф о расстреле органами НКВД пленных польских военных, об этом 25 июля сообщило агентство «ВЕСТИ. Тверская область».

В сообщении говорится, что идет активный сбор средств на издание книги «Тайна Катынского расстрела. Свидетельства. Разгадки». Меньше чем за два месяца удалось собрать более ста тысяч рублей. Деньги поступают из разных стран — России, Болгарии, Польши, США и других.

Два захоронения — в Катынском лесу (Смоленская область) и в селе Медное (Тверская область) являются двумя составными частями одной большой фальсификации. Авторы этой исторической фальсификации пытаются доказать, что в этих двух точках органами НКВД были невинно расстреляны несколько тысяч пленных польских солдат и офицеров.

Однако в последние годы известные ученые, историки, общественные деятели со всего мира опровергают версию о причастности советских чекистов к смерти польских военнопленных, как в Катыни, так и в Медном.

Результаты четырнадцатилетнего расследования уголовного дела по Медному изложены в меморандумах Министерства юстиции России. Из 243 эксгумированных останков в Медном опознано только 16. И хотя эксперты говорят о недоказанности факта расстрела поляков работниками НКВД и даже самого факта наличия останков польских военных на территории мемориала, всё еще продолжает существовать официальная версия о массовом захоронении польских граждан в Медном.

В сообщении отмечается, что в сфабрикованности Катынского дела также нет никаких сомнений. В подготовленной для печати книге на двухстах девяти страницах собраны уникальные материалы, недоступные ранее широкому читателю. Печать книги планируется в Твери. Примечательно, что ее автор — американский ученый Гровер Ферр, профессор из университета Монтклер. Это его вторая работа, посвященная данной тематике.

«Я признателен коллегам и патриотам Твери за вашу борьбу с ложью, за вашу настойчивость по отстаиванию правды. Ложь о советской вине в Катыни, которую в мире воспринимает как правду, будет признана величайшей ложью не только Второй мировой войны, но и в истории всего двадцатого века», — сказал Гровер Ферр в видеообращении к будущим читателям книги.

На первую его книгу «Катынский расстрел. Опровержение „официальной версии“» также собирали средства всем миром.

В 1943 году немецкой пропагандой был создан миф о том, что пленные поляки были расстреляны не фашистами осенью 1941 года, а органами НКВД еще в 1940 году. Эта версия категорически была отвергнута советским руководством. Специальная комиссия под руководством академика Бурденко убедительно показала лживость немецкой версии. Однако в 1990-е годы ее вновь вернули в общественно-информационное пространство.

Ещё один прекрасный разбор фальшивки от министра пропаганды III-го Рейха Йозефа Геббельса, други моя. То, в чём не хотят сознаться себе наши в объевропеевшиеся элиты, с радостью и необоснованным оптимизмом взявшие на себя эту европейскую вину 9 лет назад.

Загадка разгадана?

О книге Г. Ферра «Загадка Катынского расстрела: улики, решение».


«Официальная» версия, обвиняющая советскую сторону в убийстве польских офицеров, доминирует среди экспертов и в общественном мнении. Иные точки зрения не допускаются, их авторы подвергаются остракизму, высмеиваются и игнорируются, их не цитируют, на них не ссылаются. Но всеобщий консенсус не имеет значения для ответа на главный вопрос. Что произошло на самом деле?» – Гровер Ферр, 2018



Любой читатель, захотевший разобраться с тем, что случилось в лесу под Смоленском (в литературе это место получило название Катынь) в начале Второй мировой войны столкнется с громадным количеством материалов, опубликованных на нескольких языках – русском, польском, немецком, английском, французском, украинском.

Переработать весь этот массив почти невозможно, а существующий для многих языковой барьер объективно оставит за рамками рассмотрения значительную часть публикаций. А что если истина как раз там? Остается только принять на веру одну из двух существующих версий.
Первая обвиняет в убийстве польских офицеров советские власти. Впервые она была выдвинута немецкой пропагандой весной 1943 г. На данный момент ее придерживается подавляющее большинство академических исследователей и СМИ. В начале 1990-х гг. она была поддержана руководством СССР, а затем России. Вторая – обвиняет в убийстве немецко-фашистских оккупантов. Впервые заявленная в январе 1944 г., как официальная позиция советского правительства, в середине 1990-х гг. она получила поддержку ряда российских исследователей. Качество их аргументации не позволяет просто отбросить ее. Вопрос – Кто убил польских офицеров? – вновь вернулся на свое место. Существует ли способ решить эту загадку? Американский профессор Гровер Ферр считает, что да. Об этом его новая книга «Загадка Катынского расстрела: свидетельства, решение», вышедшая в свет в США в 2018 г. (G. Furr.The Mystery of the Katyn Massacre: The Evidence, The Solution. Erythros Press and Media, LLC 2018).

Г. Ферр преподает английскую средневековую литературу в государственном университете Монтклер (англ. Montclair State University) в штате Нью Джерси, США. В 1970-х гг. он защитил докторскую диссертацию в области сравнительного литературоведения в Принстонском университете. Эта работа потребовала от него знания помимо английского еще трех языков: французского, немецкого и русского. Когда, в конце 1990-х годов Г. Ферр заинтересовался Катынской проблемой, он освоил также польский и украинский. Таким образом, он свободно, без посторонней помощи может работать с любыми публикациями и источниками по данной теме. В 2015 г. в России вышла его книга, в которой подробно анализируются находки, сделанные польскими и украинскими археологами в 2011 г. на месте массового расстрела недалеко от украинского города Владимир-Волынский (Г. Ферр. Катынский расстрел. Опровержение «официальной версии». Новые находки на месте массового расстрела немцами на Украине. Перевод с французского. Éditions Delga, 2015. ISBN 978-5-600-01629-3. Выдан Российской книжной палатой (Национальным агентством ISBN). Издатель - Кормушкин Максим Викторович).

Прежде чем присяжный заседатель в американском уголовном суде займет место в зале заседаний, пишет Г. Ферр, он получает подробную инструкцию, что вердикт о виновности или невиновности обвиняемого должен основываться исключительно на предъявленных доказательствах. Недопустимо основываться на собственных предубеждениях, предрассудках или информации полученной за пределами зала заседаний. Профессиональные историки, считает Г. Ферр, обязаны действовать так же, но, к сожалению, лишь немногие из тех кто изучал Катынские события могут честно похвастаться соблюдением этого принципа.

В 1992 г. правительство Б. Ельцина передало польскому правительству документы из «Закрытого пакета №1», подписанные предположительно Сталиным и другими членами Политбюро. В случае их подлинности, они не оставляли ни малейшего сомнения в вине советского руководства. Г. Ферр пишет, что назвал бы их «неопровержимой уликой». В течение нескольких лет казалось, что вопрос «Кто убил поляков?» решен окончательно и бесповоротно. Однако, ни одна улика сама по себе никогда не бывает однозначной и определяющей, считает он. Всякие улики могут быть интерпретированы любым произвольным образом.

На данный момент, отмечает автор, существует громадное количество текстов, посвященных Катынскому расстрелу. Одних книг достаточно, чтоб заполнить небольшую библиотеку. Издается по меньшей мере один журнал («Zeszyty Katyńskie», Польша), посвященный исключительно этим событиям. В исторических и научно-популярных журналах, газетах, других периодических изданиях опубликованы тысячи статей. Изданный в Польше сборник документов («Katyń. Dokumenty Zbrodni») имеет объем более 2000 страниц.

Однако, отмечает Г. Ферр, когда он взялся за изучение проблемы, оказалось, что лишь незначительная часть материалов представляет собой то, что можно назвать первичными доказательствами того кто убил польских военнопленных. Среди громадного количества опубликованных документов, теряются те немногие, что представляют собой реальные улики, те что способные ответить на вопрос: «Кто убил поляков?» Ситуация осложняется тем, что большинство из них могли быть сфабрикованы сторонниками одной из двух существующих версий для поддержания своей позиции, и некоторые действительно были сфабрикованы.

Автор следующим образом формулирует состояние проблемы Катынского расстрела на данный момент:


1. Несмотря на громадное количество свидетельств, очень немногие из них являются первичными уликами.
2. Наличные свидетельства противоречивы, некоторые указывают на вину советской стороны, другие – немецкой.
3. Часть улик безусловно была сфабрикована.



Все улики, связанные с установлением виновной стороны, находятся в одной из четырех коллекций документов:


а) отчет о немецком расследовании: «Официальные материалы о массовом убийстве в Катыни», опубликованный в 1943 г. и связанные с ним документы (Amtliches Material zum Massenmord von Katyn. Berlin 1943);
b) отчет о расследовании советской Комиссии во главе с Н. Бурденко от января 1944 г. и связанные с ним документы;
c) документы из «Закрытого пакета №1», о существовании которых было объявлено в 1992 г;
d) отчет об археологических раскопках места массовой казни рядом с украинским городом Владимир-Волынский от ноября 2011 г. и связанные с ним документы 2010-2013 гг.



Подавляющее большинство исследователей, отмечает Г. Ферр, не ставит под сомнение материалы немецкого расследования и «Закрытого пакет», и соответственно делает вывод о советской вине. Ферр называет эту точку зрения «официальной», поскольку на Западе только она допускается в академических кругах, СМИ и научно-популярных изданиях. Ее сторонники убеждены, что материалы, Комиссии Н. Бурденко были сфабрикованы, и потому не предают им серьезного значения.

«Официальная» версия настолько популярна, пишет автор, а противоположная настолько маргинальная, что даже информированные исследователи часто не знают о ее существовании, или уверены, что все кто сомневается в «официальной» версии сознательно игнорируют очевидное.

Противоположной позиции – о том, что отчет Комиссии Бурденко содержит правдивую информацию, а материалы немецкого расследования и «Закрытого пакета» сфабрикованы, придерживается незначительное количество российских исследователей. Их позиция получила определенную известность в России, но за пределами страны полностью игнорируется.

Археологические открытия, сделанные во Владимире-Волынском отрицаются или игнорируются почти всеми, кроме нескольких российских исследователей.

Единственный способ найти истину в любом расследовании, считает Г. Ферр, придерживаться объективности. Нельзя позволить своим собственным предпочтениям, или предрассудкам оказаться на пути поиска правды.

Исследователь, пишет Г. Ферр обязан не просто отложить в сторону собственные предубеждения, он должен осознать их наличие и приложить специальные усилия, чтоб они не могли оказать влияние на расследование. С особенным скептицизмом он должен рассматривать те свидетельства, которые поддерживают его собственные установки, и, наоборот, наиболее благосклонно принять любые свидетельствам, которые им противоречат.

Если исследователь не сможет выдержать этот метод и поступит наоборот, он станем жертвой предвзятости (confirmation bias) и окончательно упустит шанс найти истину, поскольку даже если он случайно наткнемся на нее, то ее не заметит. Практически все исследования Катынских событий, считает Г. Ферр, включая академические на любом языке, имеют этот недостаток. Их авторы не хотят быть объективными, напротив, они превратно толкуют одни свидетельства и игнорируют другие для обоснования своей предварительной установки о советской вине.

Свою первую задачу Г. Ферр сформулировал следующим образом: определить существуют ли среди материалов в имеющихся коллекциях документов (А, Б, В, Г) какие-либо первичные улики, которые не могли быть сфабрикованы или сфальсифицированы. Если задача исследователя – определить кто убил польских офицеров? – только такие улики достойны его внимания.

Доказательства, которые не были сфабрикованы или сфальсифицированы действительно существуют, считает он. Их можно разделить на две группы:


1. Улики обнаруженные в источнике, которые его автор никогда не сфабриковали бы, поскольку они опровергают его установки, и которые он включил в источник, поскольку почему-то не смог этого избежать.

2. Улики, включенные в источник до того, как его автор осознал их важность для доказательства собственной правоты. По меньшей мере в одном случае, автор никогда не осознал значение улики, и никогда не использовал ее.


Г. Ферр приводит список улик, которые, по его мнению, почти определенно не могли быть сфальсифицированы, а потому позволяют решить загадку. Он перечисляет их по порядку коллекций документов от А до Г.


А. В официальном немецком отчете 1943 г. отмечается, что гильзы, найденные на месте захоронения были немецкими. Немцы бы никогда сознательно не сфабриковали, или придумали данный факт. В своем дневнике Йозеф Геббельс выражал растерянность в связи с их обнаружением и писал, что Катынское дело придется прекратить, если не получится придумать убедительное объяснение данного факта. Немцам позже потребовалось приложить специальные усилия, доказывая, что русские могли использовать немецкие патроны.


В захоронении был обнаружен жетон, принадлежавший военнопленному из лагеря в Осташково. Этот факт зафиксирован в немецком отчете. Там объясняется, что он был найден на останках польского военнослужащего, который получил его от приятеля, прежде заключенного в Осташково. Каких-либо доказательств, подтверждающих существование такого заключенного в отчете не предоставлено. Сторонники немецкой версии на данный момент не придумали убедительного объяснения почему этот жетон оказался в захоронении.

Дело в том, что в соответствие с «официальной» версией под Смоленском были расстреляны заключенные из Козельского лагеря. Военнопленные из Осташковского лагеря были расстреляны в г. Калинин и захоронены в с. Медном, а из Старобельского – под Харьковом, в Пятихатках. Часть людей, кого немцы по их словам эксгумировали, на самом деле содержалась в Старобельском или Осташковском лагерях. Почему-то они не удалили их имена из отчета. Возможно сильно торопились с публикацией, или не могли это сделать поскольку посторонние, включая польских наблюдателей, уже видели эти имена, или они не осознали значение того факта, что военнопленные из Старобельска и Осташково были найдены под Смоленском, или они не знали, что эти люди ранее содержались в Осташково и Старобельске, или в результате какой-то комбинации всех этих причин. Главное здесь – немцы никогда бы не сфабриковали, или придумали эти имена. Сегодня обе стороны в дискуссии признают, что наличие этих имен среди жертв Катынского расстрела подрывает «официальную» версию.


Б. В 1944 г. советская Комиссия Н. Бурденко также эксгумировала захоронение под Смоленском. Подробная информация о документах, найденных на останках четырех человек опубликована в официальном отчете. В бывшем советском архиве находится список всех найденных материалов, включая те, что не вошли в официальный отчет. Среди них есть документ, который принадлежал заключенному, отправленному из Осташковского лагеря в г. Калинин (современная Тверь). Советские следователи не смогли его идентифицировать, так как начало имени было неразборчивым, поэтому они не поняли, что он был из Осташково и не осознали, что его присутствие в захоронении ставит под сомнение немецкую версию. Советская сторона никогда не использовала эту информацию для обоснования своей точки зрения. Следовательно, данный факт не был сфабрикован.

В. Коллекция документов из «Закрытого пакета №1» содержит, по мнению автора по меньшей мере один документ со следами грубой фальшивки. Это «Выписка из протокола Политбюро» № 2 на имя Шелепина. Несмотря на это, он был опубликован вместе с остальными, но его присутствие в коллекции бросает тень и на все остальные документы.

Г. В отчете 2011 г. о раскопках на месте массовой казни у Владимира-Волынского на Украине упоминается находка двух жетонов польских полицейских из Осташковского лагеря. В соответствие с «официальной» версией они были расстреляны в г. Калинин (сегодня Тверь), и захоронены в с. Медном. Их имена находятся на мемориальной доске на месте захоронения. Никто, включая польских и украинских археологов, обнаруживших эти жетоны, не задается вопросом, как останки этих людей оказались среди убитых и захороненных во Владимире-Волынском?


До 98% найденных здесь гильз были немецкого производства. Они датируются 1941 годом. Способ казни был характерным для айнзацкоманды во главе с обергруппенфюрером СС Фридрихом Йекельном, так называемая «сардинная укладка». Независимое исследование подтвердило, что немцы при участии украинских националистов расстреливали в этом месте советских граждан и евреев после вскоре после вторжения в СССР в июне 1941 г.

После публикации отчета, польские и украинские исследователи осознали, что наличие этих двух жетонов в захоронении ставит под угрозу «официальную» версию. Отчет был изъят из публичного пространства, раскопки прекращены, а массовое убийство теперь приписывается НКВД без каких-либо на то оснований.

Профессор Г. Ферр делает вывод, что все «неоспоримые улики» (unimpeachable evidence), то есть те, которые не могли быть сфабрикованы или сфальсифицированы поддерживают заключение, что не советские власти, а немецкие оккупанты виновны в убийстве польских офицеров под Смоленском. Все «неоспоримые улики», считает он, или напрямую указывают на немецкую вину, или противоречат «официальной» версии. Ни одна из них не совместима с советской виной, поддерживает «официальную» версию или опровергает вину Германии. Следовательно, заключает он, поляков убили немцы. Существующие улики просто делают невозможным любое другое решение этой загадки.

Методология автора и его основные выводы изложены в первой главе книги, которая называется «Улики, которые не могут быть оспорены». При дальнейшем изложении, он подробно обосновывает все свои выводы с широким привлечением источников на русском, немецком, польском и украинском языках.

Г. Ферр при этом считает, что его вывод будет отвергнут большинством исследователей, так как он напрямую противостоит «официальной» версии, которая признается польским и российским правительствами, почти всеми научные исследованиями, по меньшей мере после 1992 г., и множеством других влиятельных организаций, включая Американский Конгресс и Международный Суд в Гааге.

Читатель может удивиться, отмечает автор: «Неужели согласие такого количества научных и политических институтов не имеет определенного веса?» Безусловно имеет, считает Г. Ферр.

«Официальная» версия, обвиняющая советскую сторону в убийстве польских офицеров, доминирует среди экспертов и в общественном мнении. Иные точки зрения не допускаются, их авторы подвергаются остракизму, высмеиваются и игнорируются, их не цитируют, на них не ссылаются. Но всеобщий консенсус не имеет значения для ответа на главный вопрос: что произошло на самом деле? Ответ на него не может быть получен посредством апелляции к мнению тех или иных авторитетных институтов, как бы многочисленны они ни были. Ответ может быть найден, уверен Г. Ферр исключительно на основе анализа первичных улик. Такой анализ, проделанный автором, позволяет ему заключить, что ни одна из улик, которые не могли быть сфабрикованы не поддерживает «официальную» версию. По мнению Г. Ферра, все они однозначно подтверждают советскую точку зрения о немецкой вине в убийстве польских офицеров.

Можно ли признать вывод Г. Ферра окончательным вердиктом в вопросе о виновности в Катынском расстреле? В рамках, предъявленных на данный момент улик, другой возможности просто не существует. Если база источников по данной проблеме не изменится, то есть, если не появится каких-либо новых «неоспоримых улик», подтверждающих советскую вину, то опровергнуть вывод профессора можно будет лишь предложив какой-то иной, более адекватный метод исследования существующих материалов. За более, чем 70 лет существования «Загадки Катынского расстрела» никто такой метод предложить не смог.
Олег Сдвижков
https://arctus.livejournal.com/888234.html

Вопрос о судьбе польских военнопленных, оказавшихся в Советском Союзе в 1939 году в результате поражения Польши в скоротечной «сентябрьской» войне с Германией, является в настоящее время одним из наиболее фальсифицируемых.

Более того, инструментом антисоветской, а теперь и антироссийской пропаганды, используемой наиболее недружественными и откровенно враждебными нам силами за рубежом (прежде всего — в Польше), а с начала 1990 годов — и внутри страны, наносящим серьёзный ущерб репутации и авторитету РФ.

Речь идёт о так называемом «Катынском деле» — о расстреле в начале Великой Отечественной войны под Смоленском немецкими оккупационными властями польских военнопленных, включая офицеров, выступающее, повторим, характерным примером фальсификации истории Второй мировой войны и одновременно одной из наиболее острых «точек политического противостояния» в современном мире.

Точнее будет сказать МИФА, поскольку «Катынское дело» — с самого начала своего возникновения в 1943 году справедливо получившее название «геббельсовской провокации» — без преувеличения является одной из крупнейших политических мистификаций ХХ века.

Провокацией, запущенной министром пропаганды третьего рейха и «подхваченной» Польшей, в которой виновниками попеременно выступают немцы и русские и никогда поляки, которые всегда позиционируют себя как невинные жертвы «тоталитарных» режимов, неизменно получая здесь «безоговорочную» поддержку со стороны Америки и западноевропейских (а в последнее время и «новоевропейских» восточных) государств, имеющих в этом совершенно определённый политический интерес.

Для того чтобы наиболее полно показать всю надуманность так называемой «Катынской проблемы», рассмотрим вопрос не изолированно — к чему стандартно прибегают сторонники версии о вине в расстреле поляков органами НКВД с целью сокрытия или замалчивания «неудобных» для них фактов, — а в комплексе с другими вопросами начального периода Второй мировой войны, начиная с того, сколько поляков оказалось в СССР в 1939 году, как и когда интернированные польские военнослужащие стали военнопленными, и до формирования на территории СССР армий генералов Андерса и 1-й польской дивизии (впоследствии — Первого корпуса) З.Берлинга, а также их кадрового и численного состава.

Кроме этого, отдельно рассмотрим открытую на сегодняшний день служебную переписку НКВД, касающуюся общего «движения» военнопленных поляков и разгрузки лагерей их содержания в 1940—41 годах.

Сразу следует оговориться, что определённые погрешности в цифрах здесь не только возможны, но неизбежны, однако это никак не изменяет общую картину того, что было в действительности, а не является подтасовкой или откровенной фальсификацией в угоду заранее заданной «политической версии» с заранее же известным единственно-правильным ответом.

Итак, в результате ввода 17 сентября 1939 года советских войск на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии, а также в Виленскую область бывшей Польши, по разным оценкам, было интернировано (именно интернировано, а не взято в плен) около 120—125 тыс. поляков, большая часть которых — жители западных районов Белоруссии и Украины (главным образом, рядовой и сержантский состав) — была отпущена сразу же в местах интернирования. Именно поэтому назвать точное число оказавшихся в СССР польских военнослужащих (как, например, в случае с военнопленными японской Квантунской армии в 1945 г.) не представляется возможным, поскольку их учёт был налажен только после их перемещения на территорию СССР.

Среди них насчитывалось примерно 10 тыс. офицеров, как кадрового состава, так и офицеров запаса.

Поскольку на конец сентября 1939 года в приёмные пункты на Украине и в Белоруссии, по официальной статистике, было принято всего 64 125 военнослужащих бывшей польской армии, число «отпущенных по домам» на месте, по общим оценкам, составляет 56—60 тыс. человек (см.: Военно-исторический журнал (далее — ВИЖ). № 3. 1990. С. 41).

Военнопленными же, с юридической точки зрения, интернированные поляки стали после того, как польское эмигрантское правительство осенью того же 1939 года «объявило войну СССР» (за передачу Литве в октябре 1939 г. Виленской области).

Далее, в соответствии с советско-немецким соглашением об обмене военнопленными, в октябре и ноябре 1939 года немцам было передано 42,5 тыс. человек (уроженцев территории Польши, отошедшей Германии) и принято от немцев, соответственно, 24,7 тыс. — уроженцев территории, отошедшей Советскому Союзу, подавляющая часть которых была также сразу же освобождена (см.: ВИЖ. № 6. 1990. С. 52—53).

Таким образом, путём простых арифметических вычислений, можно вполне уверенно говорить о том, что к декабрю 1939 года у нас осталось не более 23—25 тыс. уже военнопленных поляков, включая около 10 тыс. офицеров (в 1940 г. к ним присоединилось ещё 3 300 военнослужащих бывшей польской армии с территорий вошедших в состав СССР Литвы и Латвии).

Это и есть те исходные цифры, из которых можно и нужно исходить при обсуждении всех последующих вопросов.

В этой связи следует особо подчеркнуть, что предъявляемая нам сейчас Польшей и нашими отечественными её «соратниками» цифра якобы «уничтоженных Сталиным» 25 тыс. человек (именно эта цифра фигурирует в так называемой «Записке Л.Берии в Политбюро ЦК ВКП(б) от марта 1940 г.», о которой будет сказано ниже) — среди которых, по данным той же «Записки», подавляющее большинство составляют именно военнослужащие — является абсурдной и нереальной «по факту», в силу практической невозможности.

Нереальной хотя бы потому, что общая численность армии генерала Андерса (отказавшейся воевать в СССР и переправленной в 1942 году в Иран) составила 75,5 тыс. человек, включая 5—6 тыс. офицеров, среди которых, по имеющимся оценкам, бывшие военнопленные составляли свыше 50%рядового и младшего комсостава, и практически весь офицерский состав, а сформированной в 1943 году 1-й польской дивизии им. Т.Костюшко (впоследствии Первый польский корпус Войска Польского) под командованием генерала Берлинга — 78 тыс. человек, в которое также вошло значительное число бывших военнопленных, включая, по подсчётам автора, не менее нескольких сот офицеров.

Далее. Из общего числа польских военнопленных судьба 14 135 человек (рядового и сержантского состава), занятых в 1939—1941 годах на строительстве дороги Ровно-Львов и содержавшихся в Львовском лагере для военнопленных, хорошо известна и чётко прослеживается по официальным документам: все они «на третий день после нападения Германии на Советский Союз были эвакуированы в Старобельский лагерь, откуда переданы на формирование польской армии (армии Андерса. — А.П.); при этом потери при эвакуации составили 1 834 человека» (из Справки УПВИ НКВД от 5.12.1943 // Быв. ЦГОА. Ф. 1/п. Оп. 01е. Д. 1; цит. по: ВИЖ. № 3. 1990. С. 53).

Повторим, некоторые погрешности в цифрах неизбежны, но они никак не могут опровергнуть того факта, что большая часть находившихся в СССР в 1939—1941 годах польских военнопленных была к началу Великой Отечественной войны жива и составила кадровую основу сформированных у нас армий генералов Андерса (повторим, не менее 50%) и Берлинга (комплектование шло за счёт добровольцев — этнических поляков, проживавших в СССР, польских беженцев, военнопленных, а также призванных в 1939—1941 годах в Красную Армию этнических поляков — жителей Западной Украины и Западной Белоруссии).

В противном случае в них просто некому было бы воевать.

Уже одно это лишает всякого основания утверждения о расстреле нами даже 14,5 тыс. (начальные цифры «польских претензий» 1990-х), не говоря уже о цифре в 25 тыс. «убитых НКВД» военнопленных, о которой говорилось.

Тем не менее факт расстрела нескольких тысяч польских военнопленных, включая офицеров, в Катыни очевиден и сомнений не вызывает.

О прямых неопровержимых уликах, доказывающих вину в катынском расстреле именно немецкого командования, мы поговорим чуть ниже.

Сейчас же обратим внимание на следующее. Одним из главных аргументов польской (точнее, польско-геббельсовской) версии о расстреле поляков в Катыни органами НКВД служит апелляция нынешней Варшавы к служебной переписке «Управления по делам военнопленных и интернированных» Комиссариата (УПВИ НКВД) 1939—40 годов, которая, якобы, ясно свидетельствует о расстреле поляков «злыми советами».

Однако это очередная нечестная игра, а точнее, откровенное извращение и фальсификация имеющихся документов, когда видят не то, что написано, а то, «что хочется и нужно видеть». Причём делают это открыто и без всяких угрызений совести.

Вся многочисленная — и подчёркиваем — открытая на сегодняшний день служебная документация НКВД по делам польских военнопленных 1939—1945 годов не содержит даже намёка на какой-либо расстрел — тем более, массовый — речь в ней идёт лишь об их естественном «движении» из лагеря в лагерь и не более. Разумеется, если читать эти документы мало-мальски объективно, а не с заранее определённым Варшавой «политически-нужным» результатом, когда «белое» называется «чёрным» и «агентом НКВД» объявляется любой, кто попытается думать иначе.

О примере с 14,5 тыс. военнопленных, занятых на строительстве дороги Ровно-Львов уже говорилось.

Можно привести и другие не менее убедительные примеры. Так, в Записке начальника УПВИ Сопруненко на имя наркома Берии от 20 февраля 1940 года по вопросу предстоящей «разгрузки» Старобельского и Козельского лагерей для военнопленных предлагается «отпустить по домам» несколько сот (700—800) офицеров: тяжелобольных, инвалидов, 60 лет и старше, офицеров запаса из числа жителей западных областей Украины и Белоруссии, а на 400 офицеров «Корпуса пограничной охраны» (КОП), разведчиков и некоторых других категорий оформить дела для передачи на Особое совещание (далее — ОСО) при НКВД.

Обращаю внимание на слова «отпустить по домам», — это что, «зашифрованная команда» на расстрел? (См.: ВИЖ. № 6. 1990. С. 53—54).

Ещё более характерный документ: донесение особиста Осташковского лагеря на имя начальника Особого отдела УНКВД по Калининской области по аналогичному вопросу от марта 1940 года, где, в частности, говориться:

«Решение Особого совещания здесь у нас, во избежание различного рода эксцессов и волынок, ни в коем случае не объявлять, а объявлять таковые в том лагере, где они будут содержаться. Если же в пути следования от в[оенно]пленных последуют вопросы, куда их везут, то конвой им может объяснить одно: «На работы в другой лагерь» и далее прямо называются конкретные сроки осуждения на «3—5—8 лет лагерей (выделено мной. — А.П.)».

Это что, тоже свидетельство об отправке на расстрел? Ответ кажется вполне очевидным, но составители сборника «Пленники необъявленной войны» в примечании к документу, не моргнув глазом, пишут: «Датируется по тексту документа и днём принятия решения Политбюро ЦК ВКП(б) о расстреле (!)» (выделено мной. — А.П.) (см.: Из донесения начальника Особого отделения Осташковского лагеря, март 1940 г. / ЦА ФСБ РФ. Коллекция документов. // Катынь. Пленники необъявленной войны. Документы и материалы. — М., 1999, с. 382—384; http://katynbooks.narod.ru/prisoners/Docs/215.html).

Наконец, можно привести «Спецсообщение Л.П.Берии И.В.Сталину о военнопленных поляках и чехах» от 2 ноября 1940 года, где говорится о содержащихся в лагерях (а также во внутренней тюрьме НКВД) 18 297 военнопленных поляков, включая по-фамильно перечисленных генералов и старших офицеров (см.: АП РФ. Ф. 3. Оп. 50. Д. 413. Л. 152—157. Подлинник. Машинопись).

Это после расстрела двух десятков тысяч в Катыни, Харькове и Медном?

Примеры можно продолжать, хотя выводы, думается, и так вполне очевидны — разумеется, для всех, кроме Польши — и особых комментариев не требуют.

Так что же произошло в действительности? Что это за «ОСО при НКВД», и какое именно решение оно приняло?

В действительности в условиях грозного предвоенного 1940 года (то, что война с Германией неизбежна, понимали все) было принято решение военнопленных поляков — в том числе, офицеров — направить на строительство стратегических объектов (дорог, аэродромов и т. д.), в частности, шоссе Москва-Минск, сыгравшего в дальнейшем важную роль при освобождении той же Польши.

Для этих целей часть военнопленных — включая большинство офицеров, содержавшихся в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях — решением Особого совещания при НКВД была осуждена на 5—8 лет (максимальный срок) лагерей, в результате чего они перестали быть военнопленными, превратившись в осуждённых.

Соответственно, эти военнопленные были сняты с учёта в УПВИ и переданы в ведение ГУЛАГа, занимавшегося осуждёнными по уголовным статьям.

Самое главное, и это следует особо подчеркнуть, ОСО не могло осуждать на высшую меру — расстрел (об этом чуть ниже).

Об этом, как было показано, прямо и свидетельствует вся упомянутая служебная переписка УПВИ.

Здесь же следует уточнить, что пленные польские офицеры содержались, главным образом, в Старобельском и Козельском лагерях

УПВИ; Осташковский же был преимущественно «солдатский», офицеров в нём было не более 400 человек. Всего в трёх лагерях содержалось примерно 9500—9600 офицеров, что подтверждается практически всеми источниками, включая польские, и, само главное, документами НКВД (см., например: Swiatek Romuald. The Katyn forest. — London: Panda press, 1988. С. 13—15).

Осуждённые ОСО из Козельского (а также, как показывают последние исследования, и из Старобельского) лагеря были направлены в три специальных лагеря (Лагеря Особого назначения — ЛОНы), расположенные западнее Смоленска, на строительство упоминавшегося шоссе Москва-Минск, где они и работали до июля 1941 года, вплоть до захвата этих лагерей немцами (см.: Сообщение специальной Комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками пленных польских офицеров // Правда, 3 марта 1952 г.).

Было ли это нарушением международного права (Женевской конвенции о содержании военнопленных 1929 г., участником которой Советский Союз не был, но положения которой соблюдал), не допускавшего уголовное преследование военнопленных?

Было, но на фоне бесчинств поляков в отношении пленных красноармейцев в 1920-х годах (по неполным сведениям, в польском плену погибло от 40 до 60 тыс. красноармейцев) и того, что СССР сделал для освобождения Польши во Второй мировой войне (напомним, при освобождении Польши погибло свыше 600 тыс. советских солдат и офицеров), право же, нарушением простительным.

Для всех, кроме Польши, власти которой, как свидетельствует история, никогда не отличались ни благодарностью, ни благородством. По отношению к России, особенно.

В любом случае, это не был расстрел, в котором нас с таким остервенением обвиняют Варшава и их российские «соратники».

Это и была та самая «разгрузка» лагерей, о которой говорилось выше, и правды, о которой так «боятся» польские фальсификаторы истории, называя переправку польских военнослужащих в лагеря под Смоленском на работу в качестве осужденных не иначе, как «доставкой на край расстрельного рва в Катынском лесу для выстрела в затылок». Выстрела из немецкого пистолета немецкой пулей.

В связи с последним замечанием ещё раз рассмотрим основные факты и аргументы, которые противоречат агрессивно насаждаемой заинтересованными силами единственно-правильной версии (любые попытки поставить которую под сомнение подвергаются со стороны Польши злобному и истеричному шельмованию) о расстреле поляков органами НКВД СССР и которые невозможно игнорировать, если разбирать дело мало-мальски объективно, а не с заранее известным политически-нужным результатом.

Однако до этого обратим внимание на следующее.

Главное, на чём строится «польская версия» обвинения — так называемая «тройка документов», неожиданно обнаруженная осенью 1992 года (проведённая ранее по этому вопросу по поручению М.Горбачёва генеральным прокурором СССР Н.С.Трубиным проверка никаких результатов не дала), главным из которых, в свою очередь, является «Записка Берии» в Политбюро ЦК ВКП(б) от марта 1940 года, в которой, якобы, предлагается расстрелять пленных офицеров.

Слово «якобы» употреблено не случайно, поскольку как содержание самой «записки» — как и двух других «доказательных» документов: выписки из решения Политбюро ЦК от 5 марта 1940 года и Записки председателя КГБ СССР А.Н.Шелепина на имя Н.С.Хрущева 1959 г.), — изобилующих огромным количеством смысловых и орфографических ошибок, а также ошибок в оформлении, недопустимых для документов подобного уровня, так и обстоятельства их «неожиданного» появления, вызывают законные сомнения в их подлинности, не считая отсутствия у советского руководства политической мотивации подобного решения (напомним, речь идет о массовом расстреле иностранных военнопленных).

Итак, главные документально подтверждённые факты и свидетельства, включая очевидные для любого следователя и просто добросовестного исследователя «вещественные доказательства», прямо указывающие на причастность к расстрелу польских офицеров именно немецких оккупационных властей осенью 1941 года, после занятия вермахтом Смоленска и Смоленской области, а не НКВД весной 1940 года, сводятся к следующим:

1. Найденные на месте расстрела гильзы немецкого производства калибра 6.35 и 7.65 мм (фирм ГЕКО / GECO и RWS), свидетельствующие о том, что поляки убиты из немецких пистолетов, поскольку оружие таких калибров на вооружении нашей армии и войск НКВД не стояло. Попытки польской стороны «доказать» закупку в Германии специально для расстрела поляков таких пистолетов являются несостоятельными, поскольку никаких документальных подтверждений этого не существует (и не может существовать, поскольку расстрелы органами НКВД, естественно, всегда проводились из штатного оружия, каковым были Наганы и — только у офицеров — ТТ, оба калибра 7.62 мм).

2. Руки у части расстрелянных офицеров были связаны бумажным шпагатом, который в СССР не производился, что ясно свидетельствует об их иностранном происхождении.

3. Отсутствие в архивах каких-либо документов о приведении приговора в исполнение (именно судебного приговора, а не «решения Политбюро ЦК», которое принимало только политические решения), при том что сохранилось подробное, документированное описание процесса этапирования (доставки) военнопленных поляков в распоряжение УНКВД по Смоленской области (документы были переданы польской стороне в начале 1990-х гг.) является реальным подтверждением того, что скрывать здесь что-либо (кроме факта отправки военнопленных в лагеря под Смоленском на работу) Советскому правительству было нечего, так как, если бы хотели уничтожить все следы, как, якобы, уничтожили «документы об исполнении», уничтожили бы и документацию об этапировании.

4. Найденные на части трупов расстрелянных в Катыни поляков документы (и немцами в ходе эксгумации в феврале-мае 1943 года, и нашей «Комиссией Бурденко» в 1944 году — в частности, паспорта, удостоверения офицеров и другие удостоверяющие личность документы (квитанции, открытки и т. д.) для любого следователя определённо свидетельствуют о нашей непричастности к расстрелу. Во-первых, потому, что НКВД никогда не оставил бы такие документальные улики (равно, как и газеты «именно весны» 1940 г., во множестве «найденные» немцами в могилах), поскольку на этот счёт существовала специальная инструкция; во-вторых, потому, что если бы документы по каким-либо причинам и оставили, то они были бы у всех расстрелянных, а не у «избранного» контингента (напомним, из 4 123 эксгумированных немцами тел документы были только у 2 730).

Здесь же следует особо подчеркнуть тот факт, что из общего числа эксгумированных офицеров было только 2 151 человек, остальные — священники, рядовые или в форме без опознавательных знаков, а также 221 гражданское лицо, о которых в Польше никогда не вспоминают.

Немцы же в 1941 году оставить у расстрелянных документы вполне могли, им тогда бояться чего-либо было незачем: они считали, что пришли навсегда, и ранее (весной — летом 1940 г.) открыто и совершенно не скрываясь, уничтожили около 7000 представителей «польской элиты» (в частности, в Пальмирском лесу под Варшавой — так называемый «Пальмирский расстрел» 1940 г.).

5. Подтверждённые многочисленными свидетельскими показаниями (и нашими, и польскими) свидетельства о присутствии пленных польских офицеров под Смоленском во второй половине 1940 — 1941 году.

6. Наконец, отсутствие реальной «технической» возможности «незаметно» расстрелять там нескольких тысяч человек в 1940 году: урочище «Козьи горы», расположенное недалеко от железнодорожной станции Гнездово, до начала войны было открытым и посещаемым местом (17 км от Смоленска), любимым местом отдыха горожан, районом, где располагались пионерские лагеря, где проходило «много дорожек в лесу» и находилась дача НКВД (сожжённая немцами при отступлении в 1943 г.), расположенная всего в 700 метрах от оживлённого Витебского шоссе, с регулярным — включая автобусное — движением (сами захоронения находятся всего в 200 метрах от шоссе). Что принципиально важно: место никогда не закрывалось для посещения до 1941 года, когда немцы обнесли его колючей проволокой и поставили вооружённую охрану.

7. Следует также особо отметить, что в СССР никогда не производилось массового расстрела иностранных военнопленных (исключая индивидуально осуждённых по закону за преступления тех же поляков в 1939—41 годах, о чём будет сказано ниже). Тем более, офицеров.

Здесь же всех пытаются убедить в том, что несколько тысяч иностранных граждан были расстреляны по решению Политбюро ЦК ВКП(б), то есть руководства политической партии (пусть и правящей), которая, повторим, могла принимать — и принимала — только политические решения, получавшие обязательное формально-юридическое оформление, которого нет.

Все эти аргументы и факты, однако, или сознательно игнорируются и извращаются, или же просто откровенно замалчиваются заинтересованными антироссийскими польскими и западными силами и их сторонниками в РФ (в первую очередь, теми, кто активно содействовал распространению у нас «Катынского мифа» в конце 1980-х — первой половине 1990-х гг.).

В связи с этим ещё раз обратим внимание на смысл главного «доказательного» документа, на котором основывается версия о расстреле поляков «подручными Берии» — «Записки Берии в ПБ ЦК № 794/б от марта 1940 г.».

А смысл состоит в том, что два десятка тысяч поляков предлагается расстрелять «в особом» порядке по решению «тройки» НКВД персонального состава. Как уже неоднократно отмечалось в многочисленных исследованиях и публикациях, такой порядок осуждения на смертную казнь — полный правовой абсурд.

Во-первых, потому, что «тройки», имевшие право осуждать на расстрел — и имевшие должностной, а не персональный состав, — были упразднены ещё в ноябре 1938 года, и в 1940 году таких «расстрельных» троек просто не было.

Во-вторых, потому, что «Особое совещание» при НКВД (ОСО), которое и подразумевается под «особым порядком», могло осуждать максимум на 8 лет исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) — на что, собственно, и были осуждены военнопленные поляки, участвовавшие в 1940—41 годах в строительстве шоссе Москва-Минск — поскольку, повторим, права осуждать на расстрел у Особого совещания не было.

Об этом прямо говорится в Положении об ОСО при НКВД, которое упрямо игнорируется и Польшей, и официальной Москвой, и которое по этой причине следует процитировать. Итак:

ПОЛОЖЕНИЕ 
ОБ ОСОБОМ СОВЕЩАНИИ 
ПРИ НАРОДНОМ КОМИССАРИАТЕ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР 
Утверждено Политбюро ЦК ВКП(б) 8 апреля 1937 г. 
Приложение к пункту 3 Протокола № 48

1. Предоставить Наркомвнуделу право в отношении лиц, признаваемых общественно-опасными, ссылать на срок до 5 лет под гласный надзор в местности, список которых устанавливается НКВД, высылать на срок до 5 лет под гласный надзор с запрещением проживания в столицах, крупных городах и промышленных центрах СССР, заключать в исправительно-трудовые лагеря и в изоляционные помещения при лагерях на срок до 5 лет, а также высылать за пределы СССР иностранных подданных, являющихся общественно-опасными.

2. Предоставить Наркомвнуделу право в отношении лиц, подозреваемых в шпионаже, вредительстве, диверсиях и террористической деятельности, заключать в тюрьму на срок от 5 до 8 лет.

3. Для осуществления указанного в пп. 1 и 2 при Народном Комиссаре Внутренних Дел под его председательством действует Особое Совещание в составе:

а) Заместителей Народного Комиссара Внутренних Дел;

б) Уполномоченного НКВД по РСФСР;

в) Начальника Главного Управления Рабоче-Крестьянской Милиции;

г) Народного Комиссара Союзной Республики, на территории которой возникло дело.

4. В заседаниях Особого Совещания обязательно участвует Прокурор Союза ССР или его заместитель, который, в случае несогласия как с самим решением Особого Совещания, так и с направлением дела на рассмотрение Особого Совещания, имеет право протеста в Президиум ЦИК Союза ССР.

В этих случаях решение Особого Совещания приостанавливается впредь до постановления по данному вопросу Президиума ЦИК СССР.

5. Постановление Особого Совещания о ссылке и заключении в исправительно-трудовой лагерь и тюрьму каждого отдельного лица должно сопровождаться указанием причины применения этих мер, района ссылки и срока. (Утверждено постановлением ЦИК и СНК СССР «Об Особом Совещании при НКВД СССР» от 05.11.1934; изменения внесены в 1937 г. Впервые опубликовано в «Военно-историческом журнале», 1993, № 8. С. 72; РГАСПИ (до 1999 г. — РЦХИДНИ). Ф. 17. Оп. 3. Д. 986. Л. 4, 24. Подлинник. Машинопись).

Комментарии, думается, здесь излишни.

И эта «Записка Берии», повторим, тот главный доказательный документ, на основании которого всех до сих пор пытаются убедить в том, что польские военнопленные в Катыни (а также в Медном в Твери и в Пятихатках под Харьковом) были, якобы, расстреляны органами НКВД.

Можно только удивляться, почему нынешнее политическое руководство РФ при наличии таких свидетельств, продолжает упорно «гнуть» линию Горбачёва-Ельцина, раз за разом «наступая на Катынские грабли», а не дезавуирует их раз и навсегда, сняв с себя и страны обвинение в том, чего она не совершала.

В этой связи проведение нового объективного расследования «Катынского дела» (предыдущее дело № 159 было закрыто Главной военной прокуратурой РФ в 2004 г.) является не только возможным, но и необходимым.

И это расследование рано или поздно обязательно состоится.

В связи с последним замечанием может возникнуть вопрос: так были ли все-таки в СССР расстрелянные из числа польских военнопленных 1939 года?

Да, были, но только за тяжкие уголовные преступления, в частности, виновные в массовом уничтожении в 1920—21 годах пленных советских красноармейцев, сотрудники польских карательных органов, принимавших участие в организации диверсий и других преступлений против СССР в довоенное время, а также совершавшие преступления уже после 17 сентября 1939 года. Среди них, естественно, были и военнослужащие, включая офицеров.

По свидетельствам бывших высших руководителей СССР (в частности, Л.М.Кагановича, В.М. Молотова и бывшего Наркома по строительству СССР С.З.Гинзбурга), таких осуждённых на расстрел польских граждан было не более 3 200 человек (точную цифру — 3 196 назвали Каганович и Гинзбург) (см.: Тайны Катынской трагедии. Материалы «Круглого стола», проведённого в Государственной Думе ФС РФ 19 апреля 2010 г. / Отв. за вып. В.И. Илюхин. — М., 2010, с. 64—65).

Однако расстреляны они были не на основе липового «решения Политбюро», а по уголовным делам с соблюдением всех предусмотренных юридических процедур, и расстреляны в тюрьме (где, собственно, и приводились в исполнение смертные приговоры), а не в «ямах смерти» в Катынском лесу с «аккуратным» уложением трупов для максимального — с известной немецкой любовью к порядку — заполнения «полезного» пространства.

Но это уже отдельная тема.

http://www.politpros.com/journal/read/?ID=996&journal=96

Как же хорошо, что сейчас все больше и больше рассекречивается документов за сроком давности и можно оценить с реальной точки зрения те или иные исторические события. Стало очевидно про вранье о жертвах Гулага, а теперь вскрываются подробности одной из крупнейших политических мистификаций ХХ века…

Для понимания вопроса, в 1943 (!) году представители Третьего рейха заявили об обнаружении на оккупированной Германией советской территории близ Смоленска массовых захоронений польских граждан. Вызванные немецкой стороной польская и международная комиссии экспертов установили причастность к расстрелам якобы НКВД СССР. Но после освобождения Смоленска в декабре 1943 года, в Катыни работало подразделение НКВД-НКГБ и медицинская комиссия под руководством Николая Николаевича Бурденко. Заключение ученых гласило, что польских офицеров и граждан СССР расстреляли в 1941 году немецкие солдаты. Эти выводы были специально добавлены советской стороной в документы Нюрнбергского процесса.

Факт расстрела нескольких тысяч польских военнопленных, включая офицеров, в Катыни очевиден и сомнений не вызывает. Но кто, кого расстреливал, до сих пор вызывает много споров. Но правду не скроешь, она как вода, всегда найдет себе дорогу. Прочитависследование, основанное на рассекреченных документах, я теперь понимаю, кто расстреливал поляков немецкими пулями из немецкого оружия…

https://cont.ws/post/250657