Среди осинок и берез,
где встали пики иван-чая,
за нами брел бездомный пес,
брел следом, чуть приотставая.

Пугал людей и воробьев,
и за воронами гонялся.
И хоть прошли мы будь здоров,
он с нами вроде б и не знался.

Когда глядели на него,
он не встречался с нами взглядом;
мол, не прошу я ничего,
я просто так гуляю рядом.

Да, пес подачки не просил,
хотя, видать, питался скверно.
Уже не доставало сил
бороться за кусок, наверно.

Но несмотря на все он жил,
ютился по подвалам где-то,
кому-то ранее служил,
но позабыл давно об этом.

Лишь одиночество его
замучило и доконало.
Но вот с дороги божество
его пока не прогоняло.

Среди осинок и берез,
и медом пахнущего луга,
за нами брел бездомный пес,
играя в сторожа и друга.

То обгонял он нас, то вновь
трусил лениво где-то сзади.
Была тоска, была любовь
в его собачьем карем взгляде.

И я подумал: боже мой!
На этом черном белом свете
и я плетусь ведь за тобой,
играю тоже в игры эти.

Иду как близкий человек,
покуда взгляд укрыт ветвями,
а обернешься - гляну вверх,
мол, я слежу за облаками.

У каждого своя печаль.
Играем роли как артисты.
Мы отрешенно смотрим вдаль,
изображая лишь единство.

Пусть мы сейчас с тобой вдвоем
обходим села, рощи, реки.
Куда в конце концов придем,
такие чуждые навеки?

А нам уже домой пора.
Исчез наш пес. Нигде не видно.
Он понял - кончена игра,
все, что не игра - постыдно.