Эх |
Я его встретил. Раз в жизни. Даже на сцене никогда «живьем» не видел. Это было в Алматы. В гостинице,я спустился к завтраку, а они там уже сидели, их было трое. Остальные двое тоже немолоды были, очевидные тбилисцы. Он встал из-за стола и пошел брать что-то, кажется яичницу. Вернувшись спутал столы и сел ко мне, с ходу что-то говоря по-грузински, видимо приняв меня за одного из спутников, ну или просто не успел взглянуть. Он был очень худ и болезненного вида. И чем-то был озабочен, это было видно. «Я не понимаю по-грузински Буба-джан» сказал я. Он взглянул на меня и его лицо озарилось фирменной улыбкой во все 32 зуба. Той самой. Покойся в мире, Буба-джан...
|
Общество Знание |
В нашей богоспасаемой Отчизне появлись новая массовая профессия — афгановедение и пуштунистика :)
|
Книга! |
Во свидетели пред вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое
|
С праздником |
Это удивительный праздник. Я не знаю второго такого. Может быть, есть еще где-то такой, но не припоминаю. Обычно, празднуя победы, празднуют победные окончания войн. Исходя из этой логики, праздник должен был быть несколько дней спустя и отмечать мы должны были бы события 94-го, а не 92-го года.
Но это праздник не финиша, это праздник старта. Никто и никогда не думал, что взятием Шуши все закончится. Мы понимали уже тогда, что входим в долгую, тяжелую, кровопролитную войну. И, конечно же, понимали, что результат ее предсказать невозможно – войны заканчиваются по-разному. И сейчас видим это более, чем когда-либо.
Это и не праздник какой-то одной конкретной битвы, иначе мы праздновали бы их десятки, от Малибейли до Карвачара. Это именно праздник начала, праздник перспективы, праздник воли. Праздник духа. «Духа» не в нынешнем, жаргонном, полууголовном смысле. Духа в смысле свободы, в том числе и от внешних обстоятельств – от рельефа до соотношения сил. Соотношение это в ту, Первую Карабахскую, было хуже, чем во Вторую. И тогда победили. Потому, что решили победить, потому что поняли, что стычками, локальными столкновениями, лоббированиями и убеждением больших дяденек ничего не получится, надо воевать по-настоящему. «Сардарапат» в армянской новой истории это про решимость выстоять. «Шуши» про решимость победить. Это мы и празднуем сегодня. Мы празднуем этот день впервые за почти тридцать лет без Шуши. Но этот праздник не только, и не столько о Шуши. Он о перспективе, о решимости, о воле.
С днем перспективы нас, армяне.
|
Не прошло и полутора веков |
|
Эммаус |
|
Младенец родился |
Очень люблю этот псалом:
Если не Господь строит дом,
то напрасно трудятся его строители.
Если не Господь охраняет город,
то напрасно бодрствует страж
|
Без заголовка |
Их-то Господь — вон какой!
Он-то и впрямь настоящий герой!
Без страха и трепета в смертный бой
Ведёт за собой правоверных строй!
И меч полумесяцем над головой,
И конь его мчит стрелой!
А наш-то, наш-то — гляди, сынок —
А наш-то на ослике — цок да цок —
Навстречу смерти своей.
А у тех-то Господь — он вон какой!
Он-то и впрямь дарует покой,
Дарует-вкушает вечный покой
Среди свистопляски мирской!
На страсти-мордасти махнув рукой,
В позе лотоса он осенён тишиной,
Осиян пустотой святой.
А наш-то, наш-то — увы, сынок, —
А наш-то на ослике — цок да цок —
Навстречу смерти своей.
А у этих Господь — ого-го какой!
Он-то и впрямь владыка земной!
Сей мир, сей век, сей мозг головной
Давно под его пятой.
Вкруг трона его весёлой гурьбой
— Эван эвоэ! — пляшет род людской.
Быть может, и мы с тобой.
Но наш-то, наш-то — не плачь, сынок, —
Но наш-то на ослике — цок да цок —
Навстречу смерти своей.
На встречу со страшною смертью своей,
На встречу со смертью твоей и моей!
Не плачь, она от Него не уйдёт,
Никуда не спрятаться ей!
|
Младенец родился |
|
Усуцич |
Для Левы Эйрамджанца и его поколения в конце восьмидесятых сбылось китайское проклятие: дай Бог тебе жить в эпоху перемен . Эта эпоха создала их, а они – ее. Устоявшийся и скучно размеренный мир Советского Союза обрушился на голову бетонной плитой, из под которой надо было выбираться наверх, в морозный воздух непонятной и страшной новой жизни. Землетрясение, война, блокада, коллапс экономики, энергетический кризис, голод, холод – сейчас принято вспоминать именно это. Но тогда просто выжить было бы невозможно, тогда нужно было создавать, очень многое и сразу, ждать-то было нельзя, да и чего ждать? А когда что-то создается наново, бывают нужны люди-универсалы. Нынешнему специалисту по квантовой электродинамике или экономике отдельной страны кажется странным, что Аристотель был и физиком, и философом, и политологом. Намек на это сохранился разве что в атавистических терминах типа "доктор философии" или "метафизика", но когда только создавалась наука, по-другому было невозможно. Первые президенты Соединенных Штатов писали религиозные трактаты, создавали теорию демократии и выращивали табак одновременно, иначе страны не было бы.
После горячки конца восьмидесятых прошло не так много времени, но нынешние молодые люди имеют смутные представления о том, что приходилось делать их отцам и дедам, и объяснить им это так же сложно, как и то, зачем Аристотель выходил за пределы своей специализации.
Нынешний армянский дипломат в страшном сне не увидит, что в перерывах между командировками он поедет на войну и пойдет в атаку. Нынешний солдат не станет писать аналитических эссе в перерывах между боями. Нынешний военачальник не станет создавать политической партии, разве что после отставки. Тогда не было отставок, это было время перемен.
Отставки пошли потом, когда сказались безумные годы. Пошли один за другим умирать еще довольно молодые люди. Они ведь прожили много жизней сразу. Начав жить с нуля в тридцать, они в сорок были уже патриархи. Леву в отряде называли "Усуцич", "учитель", хотя он был не старше многих. Наверное, это было как "доктор философии" – он был политологом, дипломатом, солдатом, партийным строителем, когда не было еще ни политологии, ни партий, ни армии, ни дипломатии. У него и таких, как он, не было другого выхода, он жил во время перемен. Наверное, для того, чтобы дипломаты сейчас не брали штурмом города и солдаты не читали лекций. Эта роскошь у них сейчас есть. Благодаря Леве в том числе.
Последний раз я встретил его на улице незадолго до его смерти. Минут сорок мы с ним простояли перекрестке, яростно споря не помню о чем. Помню только, что он кричал: "Дилетанты! Все погубят дилетанты!" Он и ему подобные создали мир и страшно переживали, что с ним будет дальше. О себе они как-то не очень беспокоились – наверное, поэтому их так легко и удобно оказалось забыть
|
На Него только надежда |
|
Само стояние |
|
Никогда такого не было и вот опять (с) |
Встретил тут некоего знакомца. Довольно шапочного, но давнего. Случайно встретил, на улице. Постояли, поболтали полчасика. Он, оказывается, за республиканцев. Я не знал, мы не настолько хорошо знакомы. Как получилось? Ну, работал он в творческой сфере, звезд с неба не хватал, но и бездарью тоже назвать нельзя. Из семьи старой ереванской интеллигенции, все как полагается - пианино, языки, русскоязычие. При этом партиот, гордится Карабахом, любит туда ездить, боялся всяких там нестабильностей, радовался успехам. В войне не участвовал по молодости, но к апрелю 16-го рвался на фронт, потом помогал армии как мог, собирал там всякое добро, посылал. Совсем не был, как мне казалось, ЕЕЧистом, даже и наоборот, если и не любил кого-нибудь, то как раз за это. Я, наверное, должен был догадаться, что ему не понравятся нынешние наши перемены - и действительно, он боится, что молодежь не справится, считает, что они циники и не патриоты, что все обрушат, экономического роста не будет, расшатают безопасность, армия пострадает, национальный дух упадет. Ну, в общем, логика пусть и не особо распространенная, но понятная.
И тут вдруг ба-бааам - говорит "я собираюсь эмигрировать". Я аж поперхнулся. Чего, говорю, ты собираешься? - "Эмигрировать! Разве можно жить в такой стране?" Представляете? Новый премьер огорчает недостатком патриотизма. Не нравится премьер - надо эмигрировать. Из патриотических, видимо, сображений.
|
День сурка |
|
Der Steppenwolf |
Вчера исполнилось 140 лет Герману Гессе. Это один из самых любимых мною писателей. Мною, не ВилладжФулом, а его автором, автором этого блога. Но Гессе писал почти во всех своих произведениях как раз на ту тему, которая волнует и Вилладж Фула. О соотношениях рабства и свободы. Конечно, не так примитивно, как я, но о том же. А этот маленький отрывок я люблю, как мало какой текст:
На крошечном пятачке паркета между лестницей, окном и застекленной дверью стоял у стены высокий шкаф красного дерева со старинными оловянными украшениями, а на полу перед шкафом, в больших горшках на двух низких подставочках, стояли два растения, азалия и араукария. Растения выглядели красиво и содержались всегда безупречно опрятно, что я уже с удовольствием отмечал.
– Видите, – продолжал Галлер, – эта площадочка с араукарией, здесь такой дивный запах, что я часто прямо-таки не в силах пройти мимо, не помешкав минутку. У вашей тетушки тоже все благоухает и царят порядок и чистота, но эта вот площадочка с араукарией – она так сверкающе чиста, так вытерта, натерта и вымыта, так неприкосновенно опрятна, что просто сияет. Мне всегда хочется здесь надышаться – чувствуете, как здесь пахнет? Как этот запах воска, которым натерт пол, и слабый привкус скипидара вместе с красным деревом, промытыми листьями растений и всем прочим создают благоухание, создают высшее выражение мещанской чистоты, тщательности и точности, исполнения долга и верности в малом. Не знаю, кто здесь живет, но за этой стеклянной дверью должен быть рай чистоты, мещанства без единой пылинки, рай порядка и боязливо-трогательной преданности маленьким привычкам и обязанностям.
Поскольку я промолчал, он продолжил:
– Пожалуйста, не думайте, что я иронизирую! Дорогой мой, я меньше всего хотел бы подтрунивать над этим мещанским порядком. Верно, я сам живу в другом мире, не в этом, и, пожалуй, не выдержал бы и дня в квартире с такими араукариями. Но хоть я и старый, немного уже облезлый степной волк, я тоже как-никак сын своей матери, а моя мать тоже была мещанка, она разводила цветы, следила за комнатой и за лестницей, за мебелью и за гардинами и старалась придать своей квартире и своей жизни как можно больше опрятности, чистоты и добропорядочности. Об этом напоминает мне запах скипидара, напоминает араукария, и вот я порой сижу здесь, гляжу на этот тихий садик порядка и радуюсь, что такое еще существует на свете.
Он хотел встать, но это оказалось ему трудно, и он не отстранил меня, когда я ему немного помог. Я продолжал молчать, но поддался, как то уже произошло с моей тетушкой, какому-то очарованию, исходившему подчас от этого странного человека. Мы медленно поднялись вместе по лестнице, и перед своей дверью, уже держа в руке ключ, он снова прямо и очень приветливо посмотрел мне в лицо и сказал:
– Вы пришли сейчас из своей конторы? Ну да, в этом я ничего не смыслю, я живу, знаете ли, несколько в стороне, несколько на отшибе. Но, наверно, вы тоже интересуетесь книгами и тому подобным, ваша тетушка сказала мне как-то, что вы кончили гимназию и были сильны в греческом. Сегодня утром я нашел одну фразу у Новалиса, можно показать вам ее? Вам это тоже доставит удовольствие.
Он завел меня в свою комнату, где сильно пахло табаком, вытащил из кучи какую-то книгу, полистал, поискал...
– И это тоже хорошо, очень хорошо, – сказал он, – послушайте-ка: "Надо бы гордиться болью , всякая боль есть память о нашем высоком назначении". Прекрасно! За восемьдесят лет до Ницше! Но это не то изречение, которое я имел в виду, – погодите – нашел. Вот оно: "Большинство людей не хочет плавать до того, как научится плавать". Разве это не остроумие? Конечно, они не хотят плавать! Ведь они созданы для суши, а не для воды. И конечно, они не хотят думать; ведь они рождены для того, чтобы жить, а не для того, чтобы думать! Ну, а кто думает, кто видит в этом главное свое дело, тот может очень в нем преуспеть, но он все-таки путает сушу с водой, и когда-нибудь он утонет.
|
Der Steppenwolf |
Вчера исполнилось 140 лет Герману Гессе. Это один из самых любимых мною писателей. Мною, не ВилладжФулом, а его автором, автором этого блога. Но Гессе писал почти во всех своих произведениях как раз на ту тему, которая волнует и Вилладж Фула. О соотношениях рабства и свободы. Конечно, не так примитивно, как я, но о том же. А этот маленький отрывок я люблю, как мало какой текст:
На крошечном пятачке паркета между лестницей, окном и застекленной дверью стоял у стены высокий шкаф красного дерева со старинными оловянными украшениями, а на полу перед шкафом, в больших горшках на двух низких подставочках, стояли два растения, азалия и араукария. Растения выглядели красиво и содержались всегда безупречно опрятно, что я уже с удовольствием отмечал.
– Видите, – продолжал Галлер, – эта площадочка с араукарией, здесь такой дивный запах, что я часто прямо-таки не в силах пройти мимо, не помешкав минутку. У вашей тетушки тоже все благоухает и царят порядок и чистота, но эта вот площадочка с араукарией – она так сверкающе чиста, так вытерта, натерта и вымыта, так неприкосновенно опрятна, что просто сияет. Мне всегда хочется здесь надышаться – чувствуете, как здесь пахнет? Как этот запах воска, которым натерт пол, и слабый привкус скипидара вместе с красным деревом, промытыми листьями растений и всем прочим создают благоухание, создают высшее выражение мещанской чистоты, тщательности и точности, исполнения долга и верности в малом. Не знаю, кто здесь живет, но за этой стеклянной дверью должен быть рай чистоты, мещанства без единой пылинки, рай порядка и боязливо-трогательной преданности маленьким привычкам и обязанностям.
Поскольку я промолчал, он продолжил:
– Пожалуйста, не думайте, что я иронизирую! Дорогой мой, я меньше всего хотел бы подтрунивать над этим мещанским порядком. Верно, я сам живу в другом мире, не в этом, и, пожалуй, не выдержал бы и дня в квартире с такими араукариями. Но хоть я и старый, немного уже облезлый степной волк, я тоже как-никак сын своей матери, а моя мать тоже была мещанка, она разводила цветы, следила за комнатой и за лестницей, за мебелью и за гардинами и старалась придать своей квартире и своей жизни как можно больше опрятности, чистоты и добропорядочности. Об этом напоминает мне запах скипидара, напоминает араукария, и вот я порой сижу здесь, гляжу на этот тихий садик порядка и радуюсь, что такое еще существует на свете.
Он хотел встать, но это оказалось ему трудно, и он не отстранил меня, когда я ему немного помог. Я продолжал молчать, но поддался, как то уже произошло с моей тетушкой, какому-то очарованию, исходившему подчас от этого странного человека. Мы медленно поднялись вместе по лестнице, и перед своей дверью, уже держа в руке ключ, он снова прямо и очень приветливо посмотрел мне в лицо и сказал:
– Вы пришли сейчас из своей конторы? Ну да, в этом я ничего не смыслю, я живу, знаете ли, несколько в стороне, несколько на отшибе. Но, наверно, вы тоже интересуетесь книгами и тому подобным, ваша тетушка сказала мне как-то, что вы кончили гимназию и были сильны в греческом. Сегодня утром я нашел одну фразу у Новалиса, можно показать вам ее? Вам это тоже доставит удовольствие.
Он завел меня в свою комнату, где сильно пахло табаком, вытащил из кучи какую-то книгу, полистал, поискал...
– И это тоже хорошо, очень хорошо, – сказал он, – послушайте-ка: "Надо бы гордиться болью , всякая боль есть память о нашем высоком назначении". Прекрасно! За восемьдесят лет до Ницше! Но это не то изречение, которое я имел в виду, – погодите – нашел. Вот оно: "Большинство людей не хочет плавать до того, как научится плавать". Разве это не остроумие? Конечно, они не хотят плавать! Ведь они созданы для суши, а не для воды. И конечно, они не хотят думать; ведь они рождены для того, чтобы жить, а не для того, чтобы думать! Ну, а кто думает, кто видит в этом главное свое дело, тот может очень в нем преуспеть, но он все-таки путает сушу с водой, и когда-нибудь он утонет.
|
Чай |
|
Чай |
|
Праздник начала войны |
|
Праздник начала войны |
|
Тридцать лет спустя |
|
С праздником! |
|