Бессмертие души

Смертна или бессмертна человеческая душа? Задать этот вопрос – значит спросить о смысле существования человека, о его природе, долге и надеждах. Ответ, который избирает человек – интуитивно, поскольку по-другому нам не дано выбирать, – предопределяет в дальнейшем его образ мышления и отношение к жизни. Поэтому вопрос о природе души является основным для каждого. Занимая ту или иную позицию, человек тем самым избирает формулу своего существования, ибо все, что с нами происходит, коренится в нашем мировоззрении, в представлении о том, что должно и ценно. Это также определяет его отношение к смерти как таковой. Во времена Платона, как и сегодня, существовали две основные точки зрения на этот счет. «Смерть – это одно из двух: либо умереть, значит стать ничем… либо, если верить преданиям, это какая-то перемена для души, ее переселение из здешних мест в другое место» («Апология Сократа», 40).

Если смерть – это конец всего, то, как говорит Сократ, она не страшна, ибо то, что следует за ней, подобно глубокому, крепкому сну без сновидений, когда никто и ничто не беспокоит человека. Если же душа бессмертна, то смерть является лишь переходом из этого мира в какой-то иной мир. Именно этой идеи придерживается Платон, и исходя из нее он ставит новые вопросы. Если душа бессмертна, если она имеет божественное происхождение, тогда почему она впала в зарождение? Каким является иной мир и что происходит там с душой?
Мир иной

Представления Платона о потустороннем мире оформлены в целостную и стройную картину, различные аспекты которой представлены в сочинениях «Горгий», «Федон», «Федр» и «Государство». Описывая иной мир, он опирается на произведения Гомера, Гесиода, Пиндара и Эсхила, на орфические учения и на древнейшие традиции.

«Аид – это незримый мир, куда душа уходит после смерти в сопровождении своего гения. Дорога, которая ведет туда, не простая и не единственная, и на ней должны иметься многие распутья и перекрестки» («Федон», 108a).

Иной мир – это мир, в котором над душой происходит суд, и судят ее сыновья Зевса Минос, Радамант и Эак, которые, оценивая ее образ жизни на земле с точки зрения божественного закона, выносят свой вердикт, тем самым определяя дальнейшую судьбу души. Это мир воздаяний, следовательно, там есть области, соответствующие чистой и духовной жизни, и области, в которых душа расплачивается за все свои прегрешения. Там душа проводит около тысячи лет, так что и награда и наказание в десятикратном размере превышают вызвавшие их причины. В ином мире время как бы удлиняется, течет более медленно, чем в мире проявленном. Этот мир многообразен и делится на уровни, а движение, которое там осуществляет душа, является движением по вертикальной оси, на одном конце которой находится Тартар, а на другом – Олимп.

Иной мир имеет и свой ландшафт: горы, реки, озера, огненные области и пустыни. Там протекают реки, среди которых особо выделяются четыре, соответствующие четырем стихиям и сторонам света: Ахеронт, Перифлегетонт, Кокит и Океан. Там же находятся и озеро Мнемосины и река забвения – Лета. Есть и границы, отделяющие мир иной от мира видимого. В мифе об Эре, которым Платон завершает «Государство», невидимый мир четко разделен на правое верхнее пространство – небесное – и левое нижнее – подземное. В одном душа очищается от всего телесного и чувственного, в другом она вознаграждается согласно ее заслугам (созерцает истину). Таким образом, посмертное существование является процессом очищения от прошлого опыта и возобновления сил для того, чтобы, вернувшись снова на землю, продолжить долгий путь узнавания самого себя, своей подлинной природы.

По истечении назначенного срока души выбирают свою следующую жизнь, и при этом выборе большинство душ исходит из опыта и привычек предыдущей жизни; этот выбор, утвержденный Мойрами – богинями судьбы, после нисхождения души в тело становится для нее реальностью.

В каком-то смысле география потустороннего мира – это география самой души. Сколько людей – столько и незримых миров. И в каждом из этих миров есть свое нижнее и верхнее небо: пространство четырех стихий личного опыта и эфирное пространство духа. В это духовное пространство душа поднимается окрыленная вдохновением, чтобы, пользуясь внутренним зрением, созерцать высшую реальность, которая не имеет ничего общего с чувственными переживаниями и интересами преходящей личности.

После смерти душа должна снова пройти по тем же дорогам, по которым ходила в течение своего земного существования. Знание, как говорит Платон, есть воспоминание о том, что душа видела раньше (в Аиде), а ее земная жизнь – результат выбора, который она совершила в ином мире до своего рождения. Подобно этому, все, что происходит с душой после смерти, должно быть воспоминанием о прожитой жизни, беспристрастной оценкой и судом над всеми выборами, которые были сделаны здесь, в этом мире. Выбор судьбы – это свободный выбор. Но если в течение земной жизни человек имеет возможность воздействовать на себя, меняться, делаться лучше, то после смерти на душу воздействует только правосудие. Мы не выбираем сны, они нам просто снятся, являясь следствием прошлого опыта. Подобно этому, переживания души, когда она уже находится в потустороннем мире, уже не выбираются, их выбор осуществлялся в течение всей земной жизни. Каждый человек создает и несет внутри себя свой Тартар и свой Олимп. Первый соответствует чувственному аспекту жизни, а второй – результат его духовных исканий.

Жизнь – это развертывание души изнутри наружу; посмертные переживания являются ее свертыванием. Свободная от тела душа встречает в ином мире себя и свои деяния.
Смерть – обнажение души

По преданию, в древние времена суд над душой осуществлялся в последний день жизни человека, перед его смертью. Одни люди приходили на этот суд в лучших одеждах, украшенные своим знатным происхождением, славой, властью и богатством, и, к тому же, приводили с собой свидетелей, подтверждающих правдивость всех их слов. Другие, не имея таких возможностей, приходили такими, какие есть, – не нарядные, некрасивые. Были и те, которые многим не нравились и против которых могли быть обвинительные выступления. Все это создало путаницу, поскольку внешний вид часто обманывал судей, и те, кого по заслугам должны были отправить в Тартар, попадали на Острова Блаженных, и наоборот.

Чтобы решить проблему, Зевс приказал вершить суд над душой после смерти, чтобы на суде она представала обнаженной. С тех пор люди не знают день своего ухода и приговор над душой выносится на основании не внешних признаков, а ее внутренних качеств.

После смерти «делаются заметными все природные свойства души и все следы, которые человек оставил на душе каждым из своих занятий» («Горгий», 524d).

Значит, смерть обнажает душу, отделяет от нее все, что человек имел, с чем отождествлял себя в течение жизни: от имущества до положения в обществе. Она убирает все ложные опоры и все то, что по своей природе не является частью самой души.

Смерть оставляет человека наедине с самим собой – таким, каким он себя сделал при жизни, и для него, как и для судей, становятся видимыми все достоинства и недостатки, которыми он наделил свою душу. Они и есть нами приобретенное имущество, то, что всегда несем с собой.

Если человек жил несправедливо, его душа покрыта рубцами ложных клятв и поступков, искривлена самолюбием, и в ней нет ничего прямого, потому что она не стремилась к истине и не знала истины. А справедливой душе присуща красота. Оставаясь равнодушной ко всему тому, что ценит большинство людей, стремясь найти истину и делаться лучше, человек, думающий о смерти, живет жизнью, которая будет полезна не только здесь, но и в Аиде («Горгий», 525а–526а).

Суд над душой является своего рода психостазией, которая включает в себя разделение всего, что прожили, по двум признакам; все, что с нами происходит, мы психологически воспринимаем как единое, неделимое целое, как одну жизнь, хотя на самом деле она является смешением двух форм существования человека. Этим формам соответствуют две дороги, которые от распутья, где происходит суд над душой, ведут к двум областям иного мира. Распутье напоминает священную для пифагорейцев букву Y, символизирующую весы, на которых взвешивается душа. Одной из дорог, ведущих от распутья, соответствуют титанические деяния, а другой – дионисийские. Одна удаляет душу от Блага, другая приближает. Одна является дорогой Венеры земной, а другая Венеры небесной. Все, что происходит с душой, либо наносит ей раны, либо очищает и возвышает ее. В пифагорейской школе психостазия практиковалась ежедневно. Перед сном ученики оценивали прожитый день, отвечая на вопросы: «В чем согрешил сегодня?», «Что сделал?», «Что должного не исполнил?»

Как говорит Платон, на душу надо смотреть глазами судей мира иного, и это значит вести внутренний диалог со своей совестью, не оправдывая и не обманывая себя. Лишь возвысившись над собой, мы обретаем это ясное видение, дающее ответ на вопрос: стали ли мы сегодняшние лучше нас вчерашних?
Воспоминание

Прежде чем покинуть невидимый мир, после длинного и изнурительного путешествия душа приходит на равнину, где нет никакой растительности, и там пьет воду из реки Леты, которая приносит ей забвение всего, что происходило с ней в ином мире. После этого она отправляется в новое тело в сопровождении своего гения судьбы, который должен сопровождать ее в новой жизни.

В ином мире находится также озеро Мнемосины – матери муз и всего того, что возобновляет и укрепляет воспоминания о Небе. Воды этого озера по праву могут пить лишь души героев-философов, родственные Эросу и движимые им в их страстном стремлении к божественному образу жизни.

Павсаний пишет, что, приходя к пещере Трофония, которого считали сыном Аполлона, паломник, желавший услышать совет или узнать свое будущее, сначала пил воду из источника Леты, а потом, когда выходил, из источника памяти. Обращаясь к божественному, он должен был забыть все земные заботы и волнения, мучающие душу, а уходя от него, закрепить в своей памяти все, что видел и созерцал в пещере.

Но в пещеру можно войти не только забыв все, что отягощает душу; можно забыть также все, что связывает ее с небом. Это символическое значение она принимает в «Государстве», где Платон чувственный мир сравнивает с пещерой, в которой живут люди, прикованные цепями к своему месту. Они не могут двигаться, и все, что они видят и изучают, – это тени вещей, которые отражаются на стенах. При этом они не догадываются, что их знание является знанием теней, а не подлинной реальности, которая находится снаружи и является причиной существования иллюзорного мира.

Как узнать эту другую реальность, если она недоступна чувствам? Как научить добродетели, если она относится к этому другому, сверхчувственному знанию? Отвечая на этот вопрос, Платон отождествляет знание с воспоминанием. Познание идей возможно потому, что истина изначально существует в душе, она созерцала ее еще до своего нисхождения в круг необходимости и в той или иной мере помнит истину, и настолько, насколько ее помнит, является мудрой, а значит – свободной.

В «Федре» Платон сравнивает душу с крылатой колесницей. Если в случае богов и кони, и возничие благородного происхождения, то у смертных один из коней прекрасен, добр и послушен, а другой наделен противоположными качествами: он тяжел и тянется к земле. Совершая путешествие по небесному своду, души богов и души людей созерцают мир идей и истину, которая является амброзией, пропитанием души. В силу своего несовершенства человеческие души то поднимаются, то опускаются, и в конечном итоге их крылья ломаются и они входят в цикл перерождений. Те из них, которые видели больше, больше и помнят, им легче восстановить утраченную способность летать. Находясь в теле, душа посредством вещей чувственного мира, являющегося отражением мира идей, может вспомнить то, что раньше созерцала. Пребывание в чувственном мире имеет задачу восстановить те знания, которыми она обладала, а не превратить ее в своего узника. Говоря иначе, чувственный мир должен для души играть роль символа или знамения другой реальности, быть для нее посредником и мостом, который от видимого, известного ведет в невидимое, неизвестное.

В душе изначально заложено все, что находится в мире идей, хотя в меньшей степени и в непроявленном виде – так же, как в семени заложено знание того, чем оно может и должно стать. Рост и проявление скрытых потенциалов и есть процесс припоминания. А это значит, что душа может вспомнить ясно лишь то, чем она уже стала, и интуитивно предчувствовать то, чем может стать в дальнейшем. Способности, которыми мы уже владеем, это те знания, которые приобрели раньше – в течение предыдущих воплощений. В той мере, в какой мы ими владеем, они предшествуют опыту, являются тем, что знаем априори. Подобное мы встречаем в глубинной психологии, где архетипы обозначают врожденную способность души расти в определенном направлении, они подобны имеющим один и тот же исток руслам рек, по которым движется душа в процессе своего роста, и в своей сумме являются суммой всех потенциальных возможностей человеческой психики.

Подлинное знание – это умение выбрать подлинное благо, и этим оно отличается от неведения, которое, выбирая, не знает природу того, что выбирает. Именно поэтому при выборе образа жизни душа выбирает худшее, считая его лучшим.

Вспомнить значит, подобно Зевсу, родить в душе Афину во всем ее боевом облачении, это значит прозреть и видеть то, чего раньше не видели, и это прозрение приходит внезапно, подобно вспышке света, которая делает видимыми те слои души, которые раньше находились в темноте самозабвения.
Забота о душе

Принимая идею бессмертности души и понимая, что в таком случае смерть отнимает у человека все, кроме души, Платон приводит нас к мысли о том, что основной заботой человека в жизни должна быть забота о душе.

Эта забота означает очищение души, освобождение от чувственного в стремлении соединения с духовным – умопостигаемым миром.

Объясняя природу души, то, какова душа сейчас и какой была до своего нисхождения в мир чувственный, Платон символически отождествляет ее с морским божеством Главком, к телу которого за долгое время пребывания в морских глубинах прикрепилось много грязи. Он весь покрыт ракушками, водорослями и песком, а тело его изломано и изуродовано волнами, так что он больше похож на чудовище, чем на божество. Душа пребывает в подобном состоянии, и она должна стряхнуть с себя все лишнее – все, что, делая ее тяжелой и бесформенной, не позволяет ей узнать самое себя. Она нуждается в очищении от всего, с чем срослась в течение многих перевоплощений.

К душе прикрепилось много «землистого и дикого», ее терзают внутренние противоречия. Платон говорит, что внешне душа кажется одним существом, но на самом деле она является соединением троих: человека, льва и химеры, которые накрепко срослись друг с другом. Неразумный человек кормит своего многоголового зверя, а внутреннего человека морит голодом; разумный, напротив, стремится в своей душе наладить справедливость. Он укрощает льва, облагораживает в химере все кроткое и препятствует развитию ее диких качеств, которые губят душу. Каждой из трех частей души присущ свой тип совершенства, своя добродетель: разумному началу – мудрость, яростному – храбрость, а вожделеющему – умеренность.

Платон неоднократно подчеркивает, что душу портят несправедливость, невоздержанность, трусость и невежество и другие пороки, делающие ее узником тела. Ко всему этому нужно добавить эгоизм или чрезмерное себялюбие, которое ослепляет душу человека, так что ему собственное невежество кажется мудростью, свои представления об истинном он считает истиной. Такой человек слишком горд и самоуверен, чтобы учиться у более мудрых людей («Законы», 732 а).

Очищение души у Платона связано с телесной и умственной дисциплиной, которая внутренне трансформирует человека и уподобляет его божеству. «Благоразумие, справедливость, мужество и мудрость являются средствами такого очищения» («Федон», 69 с). Все эти достоинства являются целью философского поиска, и по мере очищения мы открываем их внутри себя.

Очищение подобно восстановлению зрения души, ее способности видеть ясно, созерцать Благо и творить благо. Благодаря этому внутреннему зрению человек способен различать добро и зло, добродетель и порок, как и то, что не является ни тем, ни другим. Значит, добродетель очищает, и для Платона она является подлинным знанием. Но она также и легкое передвижение, а затем и вечно свободное течение и полет доброй души («Кратил», 415 d). Этот переход от легкого передвижения к полету соответствует выходу души из пещеры, ее восхождению в область света, которое она осуществляет, движимая желанием совершенства.

Правда, Платон говорит и о добродетели-привычке, которая не является внутренним достоянием человека. Если человек действует хорошо лишь по привычке, а не исходя из знания, его поведение будет лишь рефлексией на окружение, так как этот образ действия является не достоянием самого человека, а достоянием окружения. Другими словами добродетель, приобретенная воспитанием, нестабильна, она легко ускользает из души вместе с «правильным мнением», на которое она опирается. Добродетели необходимо привязать к душе посредством диалектики, которая для Платона является не чисто логическим упражнением, а в первую очередь средством внутреннего преображения.

Опираясь на мнения, человек действует и ведет себя подобно слепому, который все, что его окружает, познает и узнает лишь на ощупь. Для такого человека характерна экстраполяция своих представлений о частях на целое и наоборот, этот человек часто не улавливает, что то, что он знает как отдельное, на самом деле является частями единого целого. Кроме того, такой человек свободно движется лишь в пространстве, к которому он привык, и если поменять его пространство, он начинает спотыкаться и всеми силами пытается все новое свести к тому, что он уже знает. И так же, как слепой, чтобы обрести зрение, должен сначала осознать свою слепоту, так и неведающий, чтобы обрести знание, сначала должен осознать свое неведение. Это признание является началом философской дороги, которая возвращает человека к самому себе и дает власть над самим собой.

Философ должен упражняться в добродетели практической, ведущей к нравственному образу жизни, и добродетели созерцательной, приводящей человека к знанию. Таким путем он приближается к мудрости, которая уподобляет его богам.
Утраченная целостность

Очищение души осуществляется под покровительством Аполлона – божества, которое олицетворяет единство и целостность (человека и мира), гармонию и порядок. Согласно Платону, он является носителем врачебной, стрелковой, мусической и мантической функций, каждая из которых по-своему связана с воссозданием изначальной чистоты и целостности души. В качестве предводителя муз вместе с ними он является символом страстного стремления и поиска философской мудрости («Кратил», 405 а–406 b).

Стремление к единому, поиск общего во множественном, восхождение от мнимой к подлинной добродетели, из мира чувственного в мир идей и к их причине, Благу – все это является основной задачей философа и залогом его освобождения.

В орфической традиции этому соответствует воскрешение Диониса, спасителем и воссоздателем которого является Аполлон. Он собирает Диониса в единое целое и оживляет его. Нисхождение божественного в материю, утрата изначальной чистоты и целостности описывается символически как разделение тела Диониса титанами на части.

Душа человека создана из пепла уничтоженных Зевсом титанов. Она внутри себя несет два начала: титаническое и дионисийское, которые необходимо отделить друг от друга. Первое символизирует стихийные, терзающие душу силы, все то, что является причиной ее дробления. Дионисийское начало роднит человека с божеством и делает его бессмертным, но оно нуждается в очищении и восстановлении утраченной целостности.

Подобная мысль встречается в «Пире», где один из собеседников Сократа рассказывает миф, согласно которому каждый человек является лишь половиной одного целого. В древние времена люди имели круглое тело, четыре руки, четыре ноги и два лица. Обладая огромной силой, они начали посягать на власть богов, которые, не желая уничтожать человеческий род, решили разделить их пополам. С тех пор каждый человек находится в поиске утраченной половины.

В одном из ключей этот миф указывает на присущее человеку чувство ущербности, разделенность сознания и его двойственную природу. Внутри нас есть то, чего мы не осознаем и чем не владеем, то, что можем назвать сверхсознанием, той частью души, которой присущи творческие способности и которой мы достигаем благодаря вдохновению, тем моментам, когда поднимаемся над собой в сферу чистой духовности и, возвращаясь, создаем творения, превышающие их творцов.
Философский Эрос

Душа занимает промежуточное положение между чувственным и умопостигаемым мирами, и это сближает ее с Эросом – одним из гениев, которые осуществляют посредническую функцию между богами и людьми. Если Эрос является сыном Пороса – богатства и Пении – бедности, то душа в каком-то смысле их дочь. Так же, как и Эрос, душа бедна, и поэтому она стремится найти то, что могло бы осмыслить ее существование, будь то богатство, слава, счастье, истина или что-то другое, что с точки зрения человека обладает ценностью. Она движется от одной цели к следующей, от одного счастья к другому, и это движение не имеет ни начала, ни конца. Но душа также и богата, ибо то, что ищет и к чему стремится, она в конечном итоге находит внутри себя.

Подобно Эросу, она является бездомным существом, не знающим покоя и всегда в чем-то нуждающимся. Но она любит, и ее любовь – это стремление овладеть прекрасным. И эту красоту она открывает в первую очередь в чувственном мире, а потом, по мере прозрения, – и в мире духовном. Подобно Эросу, она и «смертна» и «бессмертна», в один и тот же день то умирает, то возрождается. Умирает, когда опускает свои глаза к земле, стремясь осуществиться посредством преходящих, материальных благ, либо попадая под власть тела. Она возрождается, просыпаясь и бодрствуя в сфере духовного.

Слово «порос» (poros), кроме богатства, означает мост, переход через что-либо, путь и средство достижения какой-то цели. В «Пире» Порос является сыном богини Метиды – разума, а, как известно, Афина, олицетворяющая мудрость, является дочерью этой богини. Вместе они представляют мудрость и путь, ведущий к этой мудрости.

Философия – это любовь к мудрости, а философ – человек, любящий мудрость. Он занимает промежуточное пространство между неведением и мудростью. В отличие от невежд философ знает, что его душа еще не обладает ни красотой, ни добротой, ни справедливостью, и это знание своего несовершенства превращается в жажду, в страстное желание мудрости – самого прекрасного из всех вещей, которые существуют.

Любовь – это всегда движение к тому, чем мы не обладаем, желание вечно обладать предметом нашей любви. Она то, что не дает покоя душе и поглощает ее все сильнее по мере приближения к избранной цели. Она окрыляет и возносит душу к той сфере, где она была до своего нисхождения в тело, когда вместе с богами могла созерцать мир идей.

Но любовь это не только стремление к вечному обладанию Благом, ее природе присуще желание увековечить себя, порождая в физической и духовной плоскостях. Как говорит Платон, она должна родить в прекрасном как телесно, так и духовно. И так же, как есть люди, беременные телесно, есть и те, кто беременен духовно.

Разрешаясь от бремени, смертное приобщается к бессмертному: тело – продолжением человеческого рода, а душа – порождая в духовной плоскости, как внутри, так и вне себя. Философский Эрос – это способность забеременеть духовностью и родить духовность, освободить изнутри наружу прекрасное, доброе и справедливое, эманировать их из центра души, подобно тому как солнце эманирует свет, освещая и придавая жизнь всему, что существует.

Каждый сам должен пройти через роды и сам породить собственное бессмертие. Но родить можно только в прекрасном и находясь рядом с прекрасным. Атмосфера духовности побуждает душу разрешиться от бремени, и поэтому немаловажен мир, который нас окружает. Приближаясь к прекрасному, беременная душа проникается радостью и порождает то, что несет внутри себя. Если же ее окружает безобразие, она сжимается и замыкается, мрачнеет и вместо того, чтобы родить, тяготится задержанным в утробе плодом («Пир», 206 с-d).

Близость духовности обращает душу к самой себе. Смотря на внутреннюю красоту, она порождает красоту и делает жизнь красивой. То же самое можно сказать о справедливости, доброте и мудрости. Таким образом, духовный поиск не является каким-то теоретическим исследованием или чисто внутренним переживанием. Созерцая прекрасное, душа порождает истинную добродетель. Поднимаясь по ступенькам от красоты вещей к красоте нравов и законов и дальше – к красоте учений, а потом к самому Благу, она постепенно преодолевает ту пропасть, которая отделяет ее от божественной мудрости («Федон», 211 е). Она любит, и ее любовь возвышает ее к Богу, совершенствует ее, формирует подлинного человека в человеке, подлинного философа, который становится посредником между богами и людьми, Эросом, который соединяет начало поиска и его цель, смертное и бессмертное, который в одинаковой мере любит и Бога, и человечество.
Философ перед лицом жизни и смерти

Для Платона философия не профессия, а призвание, не формальное и фрагментарное исследование тех или иных вопросов, а сосредоточение на главном. Она не бегство от жизни в мир мыслей или уход от проблем общества, а страстное стремление преобразовать и индивида, и общество.

Философия это также узнавание самого себя, своей бессмертной природы, которая по мере очищения начинает все сильнее просвечивать сквозь то, что срослось с душой. Она – поиск ответа на вопрос «что такое человек?», но ответ на этот вопрос нельзя найти ни в книгах, ни анализируя самих себя, какими являемся сейчас. Ответ этот приходит по мере восхождение к истокам, которые находятся за гранью жизни и смерти, но при своем восхождении философ должен всегда помнить и о том, и о другом.

Те, кто подлинно предан философии, как говорит Платон, по сути вещей заняты только умиранием и смертью (Федон, 64 а). Таким образом, жизнь философа, являясь и познанием самого себя, и поиском правильной меры, и памятованием о смерти, осуществляется согласно трем советам, которые были написаны на стенах храма Аполлона в Дельфах.

Размышления о смерти и бренности жизни занимают важное место в духовных практиках разных философско-мистических и религиозных учений. Философ помнит о смерти, и это превращает ее в союзника, а не врага его изысканий. Помнить о смерти в действительности значит сосредоточиться на жизни как на возможности облагородить и наполнить смыслом свое существование. Не бояться смерти значит не бояться и жизни, и всевозможных испытаний, которым подвергает нас судьба. В конечном итоге, единственное, что человек может потерять, это не жизнь, ибо она продолжается и после смерти; можно «потерять» самое ценное, чем он обладает, – душу, и этого надо бояться больше всего.

Сегодня, когда философия очень осторожно приступает к метафизическим вопросам (ибо метафизика невозможна как наука), мы боимся разговаривать о душе, смерти или Боге и всех вещах, выходящих за пределы пещеры чувственного мира и его истины. Если в XIX веке атеизм и материализм были более теоретичны, то сейчас они стали образом жизни. Человек, живущий чувственной истиной, не интересуется ничем сверхчувственным. Для него такой интерес является заблуждением и пережитком прошлого. Здесь мы не будем обсуждать следствия такого подхода, они у всех на виду. Лишь отметим, что все, что сегодня является заблуждением, может завтра стать истиной, а то, что считается истиной, может стать ложью. Скептицизм и цинизм, относительность этических и эстетических ценностей, индивидуализм и неверие не первые исполняют главные роли в театре жизни. Все это в меньших масштабах мы встречаем и в Афинах в эпоху Сократа, противостоящего софистам, которые утверждали, что человек является мерой всех вещей и что истина одного является не менее истинной, чем истина кого-то другого.

В отличие от Древней Греции, сегодня нет философских школ, и большинство философов ищут в одиночку. Сегодня мы нуждаемся в более практичном подходе, который смог бы приблизить философию к человеку, не владеющему сложными понятиями и определениями академической философии, превратить ее в образ жизни, который опирается на пример и воспитывает посредством примера.

Как говорит Платон, одной из задач философа является воспитание, и это воспитание не должно основываться на внушении. То, что мы желаем разбудить в душах других, мы должны осуществлять в собственной жизни. Лучшее воспитание – это воспитание, основывающееся на примере, которому можно подражать. Следовательно, хорошим воспитателем и индивида, и общества может быть лишь человек, который ведет строгий и мудрый образ жизни. Если юная, ищущая душа не будет обучаться умеренности у умеренных, храбрости у храбрых, мудрости у мудрых, она, предоставленная самой себе, будет расти, часто попадая в плен своего неведения и чувственной части души.

В течение всей своей жизни Сократ призывал сограждан к заботе о душе, и основной целью его разговоров было желание воздействовать на их душу, внести в нее беспокойство и заставить человека сделать что-либо для самого себя. Мало сомневаться, необходимо сделать шаг, который от неведения ведет к более глубокому пониманию. Признание того, что наши представления ошибочны, что мы не знаем истины, должно вести к ее поиску. Истина освобождает человека, и лишь она может сделать жизнь счастливой. Она не является формальным понятием, чем-то существующим вне человека, к чему он не причастен внутренне. Человек приближается к истине по мере того, как она внутри него самого приобретает более четкие очертания и форму. Как говорит Прокл, Бог присутствует во всех вещах в одинаковой мере, но не все в одинаковой мере присутствует в Боге. Подобным образом истина присутствует во всем, нет двух истин, но каждый должен приложить усилия, чтобы открыть ее внутри и вокруг себя. Познавая себя, мы познаем мир. Познавая вселенную, мы узнаем самих себя.