Береги его, Бог. От беды и внезапных потерь.
Если вдруг он упал и подняться от боли не может...
Если в лютую зиму закроют последнюю дверь,
я прошу об одном: береги, береги его, Боже...
ей восемнадцать, опять не спится - читать романы, курить в окно.
она б и рада отдаться принцу, но принцам, кажется, все равно.
ей, впрочем, тоже почти что пофиг - июнь не скоро, апрель в цвету.
на кухне медленно стынет кофе. дожди, часов равномерный стук.
зацепилось за стрелки часов моё одиночество и повисло на них и качается, как на качелях, и ему невдомёк, и ему не понять, что не хочется мне сегодня играть в это глупое «верю - не верю».
Я давно разучилась носить слишком длинные платья,
А на завтрак все чаще яичница, йогурт и сок.
Стала проще теперь, не бросаюсь в чужие объятья,
И уверена точно, предательство — пуля в висок.
бесполезно звонить и писать, говорить: "смотри, я постриглась короче, надела пиджак и юбку, я похожа на ту, что ты любишь.." но - раз, два, три - шесть гудков. и никто не снимает трубку.
[more] бесполезно кричать и сипеть, и шептать навзрыд:
"я люблю тебя так же крепко как в феврале,
и могла б - никогда не вышла бы из игры.."
ведь никто, увы, не станет меня жалеть.
шанс дается лишь раз, а потом, хоть проси, хоть нет,
хоть клянись, что исправилась, стала умней и лучше -
кто-то просто выходит из дома и выключает свет,
и здесь нет никого, чтоб слышать меня или слушать.
Я хочу быть с тобой вопреки всем словам и запретам. Просыпаться под утро и чувствовать трепет руки. Я хочу быть с тобой вопреки этим книжным сюжетам, Я хочу быть с тобой, всему миру вдвоем вопреки...
Осознанье потери приходит обычно не сразу –
Просто вдруг, ниоткуда, нахлынет студёная грусть,
По накалу эмоций сродни болевому экстазу...
Но сперва отмахнёшься: «не вышло – подумаешь....пусть».
Я тебе расскажу, как тоскливо в ночи одному.
Ненавидеть фонарь, что качает на ржавой подвеске,
И услышав шаги, нервно дёргать за край занавески...
Почему в эту ночь не со мной ты - никак не пойму.
Он ничего не пишет, потому что я ему не звоню, потому что с самой зимы не смотрю на него в упор. он ничего не пишет оттого, что я его злю, оттого что сумела дать ему достойный его самого отпор.
[more] Он ничерта не напишет теперь, может хоть убивать,
продолжать в том же духе - искать меня в ком-то другом,
он может выдавливать из себя сок,
может придурком быть продолжать,
но я говорю "люблю" и думаю не о нём.
я перепутаю даты наших смертей и жизней,
я проявлю фотографию, которой полсотни лет,
и я отпускаю его - в обьятия страшного механизма,
под названием
"вдохновения больше нет".
пусть он штампует банальщину,
или стихи без пола,
пускай у него внутри не останется ничего,
он не заслуживает - ничего другого,
всё что моё - больше уже - не его.
он не напишет ни строчки, пока я не соизволю,
пока не запущу в нём страшный, напевный мотив.
и он умрёт,
впечатавшись в мокрый линолеум,
выпив, выхлебав, выкричав.
но - не испив.
Я до смерти влюблён
в этот голос простуженный...
Кто-то вынес диагноз, что просто друзья...
Не со мной... Не моя...
Безнадёжно замужняя...
Нам, наверно, нельзя... Нам, конечно, нельзя...
Ты была королевой разбитых зеркал, Подтверждая свой титул шикарной походкой, Ты казалась мужчинам редчайшей находкой, Даже тем, кто немало уже повидал.
Он любил ее так, как на свете не каждую любят,
Как живую мечту, без какой либо веры в успех.
Как любили богов безнадежно заблудшие люди,
Он любил ее так, как обычно мы любим не тех.
Разошлись две души - это значит одна не смогла, Им надежда, наверно, зачем-то тогда солгала, И сказать не сумела, что надо усердно держать, Друг без друга тем душам так сложно и трудно дышать.