Острое счастье – это когда после новогодней елки стоишь в очереди за подарком, а твоя пятнистая шуба из ненастоящего барана бежит по мозаичному полу пристегнутыми на резинки перчатками. Шлеп-шлеп! – красные перчатки бегут, широко расставляя пальцы. Кажется, что шуба переставляет смешные утиные ноги. Шлеп-шлеп! – бегут утиные ноги счастья.

 

Странная закономерность: когда вещей вокруг слишком много, глаза не разбегаются, а, напротив, собираются в кучу и ничего не желают замечать.

 

Пиковое счастье – это поздний вечер накануне дня рождения, когда засыпаешь, зная, что утром будут подарки, но еще не получил их.

Если человеку дать все, о чем он мечтает, - сразу, внезапно, ни за что, то он наверняка зароет это и предпочтет мечтать заново. Сбывшиеся мечты – это тупик, вроде глухой стены в дальней части магазина. Обратно идти – скучно, вперед идти – некуда.

 

Сам вопрос «зачем?», заданный себе вовремя, уменьшает количество дурости в десять раз.

 

Есть эгоисты ситуативные, которые хотя бы пытаются с собой бороться. Бывают эгоисты торгующиеся, любящие честный бартер (ты мне – я тебя). И, наконец, существуют эгоисты до такой степени, что вообще не понимают своего эгоизма. Они привыкли, что солнце светит для них, и реки текут для них, и ветер дует для них. Человек, зараженный таки вирусом, всегда считает, что все ему всем обязаны, он же не обязан никому и ничем.

 

У дурака, как известно, две радости: первая радость – когда самому хорошо, вторая – когда другому плохо.

 

Грустных осликов не торопят, они от этого останавливаются и вообще никуда не идут.

 

Русская национальная игра: хочешь обрадовать маму, скажи ей, что не любишь папу.

 

Ссора и спешка – самые тупые лекарства.

 

Девушки, может, и ценят остроумных, но серьезным они больше доверяют.

 

Зло – это мы сами в те минуты, когда не являемся добром. А сложно представить, что мы свет, например, когда ковыряемся в носу или передаем сплетни. Мы свет, только когда смотрим на солнце и оно в нас отражается. И тут мне стало ясно, что нечего сложничать и играть в романтику. Просто один раз реши, с кем ты, - вставай в строй и сражайся!

 

Прощать мрак не умеет. Чтобы прощать, надо любить.

 

Давно замечено: когда гнев разрастается, он, вытесняя остальные чувства, сам диктует свое бытие. Три взбешенных гения равны по интеллекту одному спокойному сержанту пожарной команды.

 

У каждого своя степень нежности. Что для слона ласка, то для бабочки смерть.

 

Оценивая других людей, особенно тех, в которых он не заинтересован, человек ленится думать о них подробно. Ему проще соскользнуть на сложившийся стереотип, с которым удобно жить. Причем стереотип преимущественно отрицательный. Ну там «бомж», «развелось стариканов», «солдафон», «два идиота», «училка», «бандюган какой-то», «а этот ботан куда вперся?». Так и идем, оставляя за собой толпы «уродов», и точно на весь мир натягиваем заразное одеяло своих мыслей.

 

Пиво – портвейн – водка – технический спирт – четыре ступеньки алкоголика. Тот, кто начал с водки – перескочил сразу на третью.

Я пью потому, что мне больно, и больно потому, что я пью.

 =дальше

Во всяком общении один ловит плюхи, а другой отвешивает. Даже если это общение равных.

 

- Противно смотреть, в кого он тебя превратил! – поморщился Арей, злясь на кого-то другого, но срываясь на Улите. – Ты, потомственная ведьма, живешь по его указке! Смотришь ему в рот!

- В рот смотрят стоматологи, а у меня нет диплома! – парировала Улита.

 

«Зачем» - лишнее слово из пяти лишних букв.

 

Очень часто чайнику добро представляется смешным  и рассеянным, вроде старого профессора, который уходит из гостей в чужих ботинках, а зло, напротив, эдаким поджаро-мужественным, привлекательным, роковым, бунтующим. Хотя против кого бунтует гусеница? Против яблока, которое сама же проедает? А раз так, то однажды она очень расстроится, обнаружив, что существуют птицы, питающиеся гусеницами.

Воображая добро всепрощающим и для себя неопасным, мы быстро приходим к выводу, что с добром можно не считаться, что оно мягкотелое и все всегда простит. Что добро – это нечто вроде родной бабушки, которой можно безопасно хамить и захлопывать дверь перед ее носом – все равно не разлюбит. Но вывод этот глупый и губительный. Добро гораздо требовательнее зла и кулак у него значительно тяжелее. Просто оно порой выдерживает паузу, чтобы определить меру нашей внутренней дурости.

 

Воля – хороший фундамент, чтобы на нем что-нибудь построить. Почему бы и нет? Другое дело, что построить можно как тюрьму, так и детский сад. Если же не построить ничего, то это будет голый бетон, на котором даже трава не вырастет.

 

Феминизм – это игрушка для тех, кому не хватило детской коляски.

 

Страсти и дурные привычки – как платок с дыркой. Пока дырка маленькая, зашить ее просто. А вот если запустить и позволить ей разъехаться – тут уже и руки опустятся штопать.

 

Бывший лучший друг уже не может стать просто хорошим знакомым. Когда накал дружбы падает, всегда возникает смущение и общее острое неудобство. Даже «привет!» всегда говоришь с протезной улыбкой. Кого пустил однажды в душу, просто так уже не прогонишь. Там навсегда останется его пустой стул.

 

Всякое удовольствие имеет свой отрицательный прайс.

 

Битый и забитый – разные вещи. Фактически антонимы. Хотя стартовая фаза процесса протекает одинаково.

 

 

Это только кажется, что все главные решения принимаются долго. Они долго подготавливаются, часто всей жизнью. Принимаются же они мгновенно.

 

Иной раз чем больше пытаешься соврать, тем очевиднее говоришь правду. Всякая ложь, если задуматься, это такая маленькая серая тряпочка, под которой пытаются спрятать слона.

 

Если у человека есть время на ехидство, значит, он ничем не занят.

 

Если незнакомый человек раздражает вас так сильно, что покусать хочется, значит, вы случайно посмотрели в зеркало.

 

Трусость – это когда забиваешься, дрожишь, мычишь и ничего не соображаешь. Состояние быка, которого тащат на бойню, а он уже втянул ноздрями запах крови и обезумел. Полутрусость – когда бросаешься в драку и, зажмурившись, начинаешь бестолково размахивать кулаками в скрытой надежде, что тебя быстро уложат и все закончится.

Околотрусость – самая предпочтительная из трусостей. Ее гвардия. Это когда сознательно делаешь то, что тебе страшно. Идешь навстречу опасности, понимая, что все равно трусость будет кусать, а раз так, то лучшее ее опередить. Иногда околотрусость даже называют «безрассудной отвагой». Но она потому и безрассудна, что совсем не отвага.

 

Паникеры гибнут первыми, трусы вторыми, пораженцы третьими. Остальные, как ни странно, выживают.

 

Многословность – форма вежливой истерики.

 

Вообще в этом мире и во всей вселенной мало резкого и внезапного, а все главное происходит постепенно. Мы же не хотим все сразу, вдруг.

Опасно получить нечто раньше времени, когда ты еще не дорос до этого и не понимаешь цены. Постепенно растут деревья, постепенно становятся большими дети, двигается земная кора, и люди изменяются тоже постепенно. Когда видишь их день за днем – изменение неуловимо. Все резкое, стремительное всегда неустойчиво и временно. Лучше постепенно и неуклонно, чем рывками и непонятно в какую сторону.

 

 

 

Д. Емец "Мефодий Буслаев и стеклянный страж"