Ю. Арабов: То, что я вам сегодня расскажу, не имеет никакого отношения к науке. Этим я надеюсь ваши юные души облегчить. К чему это имеет отношение — я и сам толком не знаю. Но, тем не менее, к чему то все-таки имеет, и ближе всего — к драматургии. Многие из вас каким-то образом и с какой-то стороны интересуются кино. А, как известно, основой кино является сценарий. Вот, скажем, приходит к вам в голову какая-то история. Ну, скажем, как старушка вывалилась из окна, а это увидела другая старушка и тоже вывалилась. А третья старушка увидела, как две другие вывалились и тоже вывалилась из окна. Кто написал?
Из зала: Хармс! Хармс!
Ю.А.: Ну, вот допустим, что это написал не Хармс, а какой-нибудь Иван Иваныч Петров. И предположим, Иван Иваныч Петров сказал: «Вот смотрите, какое я интересное произведение написал: старушки вываливаются из окна». А тогда какой-нибудь зануда типа меня спросит: «А почему старушки вываливаются из окна?» Почему, кто скажет?
Из зала: Цепная реакция… Зависть… Любопытство…
Ю.А.: Значит, догадки, которые вы выдвинули: цепная реакция, зависть, любопытство… Это привело к гибели бесконечного числа старушек. А тогда я задам вам другой вопрос. Вот шел человек по улице. Шел… Поскользнулся на подсолнечном масле… Проехал трамвай. Вжик! — и голова отлетела.
Из зала: Булгаков, Булгаков.
Ю.А.: Почему Берлиоз потерял голову?
Из зала: Стечение обстоятельств… Несчастный случай… Судьба…
Ю.А.: А что значит судьба?
Из зала: Карма… Рок…
Ю.А.: Карма? Рок-н-ролл, я надеюсь, большой рок, хард-рок. Хэви-метл случился с человеком по имени Берлиоз.
Вот вы сказали — судьба. А как вы понимаете это? Вот шел человек — вжик! – и нет человека. Вы так судьбу понимаете?
…Я вам задаю вопросы, на которые изначально чрезвычайно сложно ответить взрослым людям. А вам ответить легко. Вы в более выгодном положении находитесь. Я задам вам третий вопрос, на который сейчас сам отвечу. Чем занимается драматургия? Драматургия, в классическом своем понимании, занимается вопросами причинно-следственной связи — и не более того. Причинно-следственная связь — совокупность причин и следствий. Совокупность некоторых действий и событий, которые могут привести к вываливающимся из окна старушкам, человеку, который случайно теряет голову (случайно!), ко взрыву Чернобыльской АЭС и многим другим приятным для каждого из нас вещам (может быть, несколько приятнее, чем взрыв…).
Помните, в той же толстой книжке старого дяденьки по фамилии Булгаков есть диалог, который предшествует отрезанию головы Берлиоза.
Из зала: Да, да.
Ю.А.: А я вам сейчас вкратце его напомню. Берлиоз говорит Воланду о том, что вечер впереди ему известен. Очень хорошо известно, что будет этим вечером. Берлиоз добавляет — «Если мне, конечно, на голову не свалится кирпич». Здесь Воланд смеется и говорит: «Помилуйте, кирпич просто так на голову никому не свалится».
«Мастер и Маргариту» писал драматург — старый дяденька по фамилии Булгаков. А поскольку он был драматургом, то знал, что драматургия занимается причинно-следственной связью. И для классического понимания драматургии случайности или не существует, или случайность занимает некую локальную позицию. Об этом знают драматурги, я сейчас специально останавливаться на этом не буду.
Я слышал, что у вас уже была лекция по древнегреческой трагедии «Царь Эдип». Я не знаю, читали ли вы это произведение, но в нем — то змеиное яйцо, из которого вылупилась вся европейская культура, и, прежде всего, драматургия. В этой трагедии есть такой эпизод — чума в Фивах. Что-то случилось. И царь Эдип, как человек благородный, бесконечно благородный человек, справедливый, умный, начинает вести следствие по выяснению: в чем причина чумы. Ну, это все равно, что сейчас начать следствие, в чем причина надвинувшегося на Москву гриппа. И заболевания, скажем, президента, а вместе с ним еще 63-ти тысяч человек в Москве… Глупый вопрос, да? Вы скажете: «Причиной гриппа явились определенные микроорганизмы, которые, время от времени обрушиваются на столицу и заставляют людей болеть».
А вот драматургия, в частности, классическая драматургия, причину гриппа и множества других малоприятных событий ищет в так называемом нарушении норм. Или же причиной подобных событий могут быть некие грехи и преступления нравственного закона; а микроорганизмы здесь совершенно не при чем. Почему разразилась чума в Фивах? Умный человек — Эдип, отличный человек — Эдип – он ищет причину где угодно… Он спрашивает богов: «В чем причина?» Но причина — в нем самом. Он жил с собственной матерью как с женой и убил человека. Вот древние знали об этом, и древнегреческая трагедия, которая является прообразом драматургии, оперирует такими понятиями, как «нарушение нормы» и «механизм воздаяния».
Ну, например, совершили вы нечто — ударили ногой кошку или сказали маме неприличное слово (сказали: «Старая карга, уйди, смотреть на тебя не могу»), или же украли у своего соседа бутерброд, или 10.000 баксов, не знаю…, может быть, что-то среднее — музыкальный центр, что-нибудь еще… Милиция работает плохо, шерлоков холмсов у нас нет, ну чего там! Да если еще уехать куда-нибудь подальше…, скажем, на Курильскую гряду (что дальше — я не знаю… правда земля круглая — дальше Москва, наверное. Из Москвы в Москву — очень далеко). И вы думаете, вы недосягаемы, да? Но ничего подобного — включается некий невидимый для нас механизм (так считали древние), который приведет к тому, что все нарушители нормы исчезнут из этого физического слоя, или же, говоря сценическим языком, исчезнут со сцены. Вот особенно ярко это заметно в творчестве Шекспира. Он, как никто другой, знал об этих механизмах воздаяния. Вот, известная вам пьеска этого занудного англичанина — «Гамлет». Помните пьеску, да? Ходит там дяденька с саблей, что-то там размахивает и, время от времени говорит: «Быть или не быть?» Ничего более об этом нам не известно. Вот, скажите мне пожалуйста, а чего это дяденька с саблей и в черных трикотажных штанах (мы так это себе представляем) в конце концов окочурился? Вы скажете: потому что есть в мире подлецы, которые очень не полюбили дяденьку в черных штанах. А вот драматург скажет: «Какие, к черту, подлецы. Вы что, дети! Одумайтесь, при чем тут это? Сколько Гамлет уложил народа в этой пьесе, и сколько раз он нарушал норму!». Обращаю ваше внимание, прежде всего, на два убийства и два трупа, которые полностью на счету этого человека. Это труп Полония. Помните, такой был старичок, который любил подслушивать разговоры — отец Офелии… Наш экспансивный принц схватил железные ножницы и нехорошо с дяденькой поступил, не видя, что это Полоний. В результате этого покончила с собой невеста Гамлета — единственный человек, которого Гамлет любил. Я думаю, что если бы наш замечательной принц в черных штанах совершил бы только одно убийство, а не несколько, он бы, безусловно, исчез бы с лица сцены, так как механизм воздаяния в трагедии не любит нарушений нормы. Он включается тогда, когда норма нарушена и завершает свою работу тогда, когда нарушители нормы исчезают. Вот, помните, как здорово этот механизм воздаяния прошелся по действующим персонажам знакомой вам пьесы — ничего и никого — Фортинбрас один остался, который, собственно, к интриге или к какому-либо греху не имел никакого отношения.
Можно задаться вопросом: «А кто нарушил норму первый?» По Шекспиру первым нарушил норму Клавдий, который убил законного царя — отца Гамлета и завладел троном. Клавдий свое получит, но уже в расследовании этого преступления, где Гамлет, на самом деле, выступает, как следователь. Вот вы любите читать детективы, ну, кто-то любит, кто-то не любит, тем не менее это жанр, популярный сейчас, а истоки его — «Царь Эдип» и «Гамлет». Потому что царь Эдип является следователем, расследующим нечто, например, чуму в Фивах. И Гамлет является следователем, ищущим убийцу своего отца и пытающимся этого убийцу наказать. Да, норму нарушил Клавдий, но Гамлет тоже пострадал, потому что в своем следствии совершил массу неприличных действий. И этот персонаж более сложный, чем кажется нашему расслабленному слюнявому сознанию, которое делит всю драматургию и всю жизнь на хороших и плохих. Но в жизни все сложнее…
Так вот, возвращаясь к формуле Булгакова — «кирпич просто так на голову никому не свалится». Вы говорите: «Судьба». Да, можно и так сказать, но сейчас мы говорим с вами о драматургии, и мы скажем так: «Кирпич на голову Берлиоза свалился вот почему…» Или же скажем точнее: «Трамвай отрезал голову Берлиозу потому что…» В частности, потому, что Берлиоз жил исключительно головой. Ну, а как же, вы же помните диалог Берлиоза и Воланда на Патриарших прудах. Берлиоз доказывал Воланду, что, с точки зрения науки, Бога не существует. Христа не существовало. Ну как? — Логика – голова, да? Вот она — «репка». Репка говорит, что не существует Бога, репка говорит, что Христа не существовало, что это все позднейшие фальсификации исторической науки… А существует таблица Менделеева, закон Лейбница, квадраты, более сложные или более простые формулы… И, в частности, Берлиоз верил, был убежден в том, что после отрезания головы от тела жизнь прекращается. И вы помните, что жизнь, на самом деле у Берлиоза не прекратилась. Он был оживлен Воландом, и Воланд сказал ему: «Вы всю жизнь были поклонником теории, что когда у человека отрежут голову, жизнь прекращается. Теперь вы видите, что это не так, но в принципе,- говорит Воланд, — каждому достается по его вере. Вы уходите в небытие, в которое верили, а мы будем пить сейчас из этой чаши, в которую превратится ваша голова за бытие и за вечность, за вечную жизнь».
«Мастер и Маргарита» — произведение, во многом, нового времени. А драматургия нового времени отличается тем, что авторского произвола в ней значительно больше, чем так называемых логических, естественных законов — законов причинно-следственной связи. И если вы спросите, почему скажем, у Хармса вывалились те же старушки, мне нечего будет вам ответить, потому что произведения Хармса к драматургии классической не имеют ни малейшего отношения. Главное в них — произвол и авторский замысел, авторское своеволие. Вот Булгаков находится где-то на развилке: с одной стороны, он — человек классической культуры и классического понимания драматургии, как механизма воздаяния и выяснения причинно-следственной связи, а с другой стороны — это писатель авторского произвола. Но, вместе с тем, с некой долей вероятности, мы можем с вами сказать, что Берлиоз лишился своей головы, потому что очень много на нее ставил, и, более того, голова, которой он жил, мешала постижению истины. Голова, как вы понимаете, не самое главное. Вот в Евангелии сказано, что «бесы были умные, они точно знали, что Христос есть Бог, а люди не знали». И те люди, которые пришли к постижению Христа, сделали это, прежде всего, через сердце. Вполне закономерно, что Берлиозу отрезало голову — мешала она очень сильно ему для постижения мира, истины этого мира.
Так вот, что такое драматургия? Классическая драматургия — постижение причинно-следственной связи. И когда вы читаете то или иное произведение или, не дай Бог, будете писать какой-либо сценарий, то после того, как вы придумали нечто, задайте себе вопрос: «Почему это произошло?»
Что придумали — не знаю. Ну, как та же старушка вывалилась… Почему это произошло, почему старушка так наказана? Что старушка совершила? Или же, если вы начинаете свое произведение с какого-либо поступка, особенно поступка неблаговидного, задавайте себе вопрос: «К чему приведет этот поступок?» Вот, понимаете, только и всего. В таком вот простом, математическом, даже арифметическом измерении, драматургия есть выяснение причинно-следственной связи. Не более и не менее. Классическая драматургия исходит из идеи целесообразного устроения мира, т.е. в мире есть Бог, а, следовательно, есть справедливость. Драматургия нового времени, ХХ-го века исходит из идеи безбожия. Или же из того, что, может быть, Бог есть, но мы не знаем его отношения к человеку. Он человеческими делами не занимается, поэтому возможно, что и праведнику проломят голову, а это очень часто так и происходит.
Если мы пойдем далее в теории драматургии, то классическая драматургия оперирует такими понятиями, как «завязка», «кульминация», «развязка».
Ну вот, завязка, предположим, вы украли миллион, кульминация — вы убегаете от погони, и вот-вот вас настигнут, развязка — вас сажают в тюрьму, или же вы со своим миллионом становитесь очень счастливым человеком. Два варианта этой немудреной ситуации. Вам известно, что в драматургии существуют различные жанры — ну, например, трагедия, о которой я говорил, комедия, мелодрама, детектив и т. д. Ну это все, понимаете, само собой интересно, это вещи профессиональные, но я думаю, что каждый из вас, кто когда-либо серьезно увлечется подобными вещами, спросит: «А, скажите пожалуйста, какое все это имеет отношение к человеческой жизни? Что ваши чертовы законы вашей чертовой драматургии, все ваши причинно-следственные связи, какой-то механизм воздаяния и прочая чушь, которыми нам морочат голову, — какое это отношение имеет к нашей судьбе?» Тот, кто не всерьез увлечется этим материалом, скажет себе: «Да, никакого. Мы живем как Бог на душу положит»; или: «С какой ноги мы встали, с такой ноги мы и живем». Или же, «Ложится фишка или не ложится». На самом деле, то, как построена жизнь каждого из нас, каждого из вас, есть величайшая тайна. Чаще всего человек пребывает в самоуспокоениях, что на самом деле жизнь есть набор неких бесчисленных событий, жизнь есть абсурд, в котором происходят самые противоестественные вещи. Подлецы торжествуют, добрые люди спиваются, волки говорят, собаки летают, все что угодно — любая бессмыслица. И вот когда-то, когда так сложилась моя судьба, и я после долгих уговоров стал вести собственной курс во ВГИКе, мне естественно, пришлось читать кинодраматургию. И когда я заканчивал этот курс, я, собственно, и задался вопросом: «А для чего я все это читаю? Что, мало у нас драматургов, что ли? Когда у нас была киноиндустрия, больше сотни фильмов в год выплевывали! Кому они принесли пользу? Кому счастье? Не знаю. Что осталось в памяти после этой сотни картин? Ну одна, две, три… Ну, десяток наскребем. Что остается в памяти после вала американских картин, которые обрушиваются на нас и на весь мир (американская кинематография — самая развитая, и единственная кинематография, о которой можно говорить всерьез, потому что это — индустрия). Да, ничего в памяти не останется. Тот же набор из одной, двух, трех, десятка картин, не более того. И я задался вопросом: «Собственно говоря, что я читаю? Чем я занимаюсь? Имеет ли драматургия какое-нибудь отношение к человеческой жизни? И тогда я решил сделать следующую вещь… Это имеет отношение к тому материалу, который вам уже читался на этой сессии.
Вы рассуждали о судьбе. А если посмотреть, как реально человеческая жизнь-то устроена, подчиняется ли она законам драматургии, подчиняется ли она причинно — следственной связи? Логично или нелогично, что одного известного вам человека убили в январе 1837 года на Черной речке? Помните дяденьку? «Погиб поэт, невольник чести,/ Пал, оклеветанный молвой…» Логично, или нет? Почему это произошло? Ну, я вам скажу, почему это произошло. Потому, что появился нехороший человек Дантес, очень неприятный чувак и выстрелом из пистолета убил национального героя. В школе объясняли вам, да? Ну, слава Богу.
Или же, такое странное дело: почему, например, такое место в жизни Наполеона занимал случай? Человек, например, идет по мосту, который обстреливается картечью из 20 орудий. Все падают замертво, Наполеон проходит без единой царапины. Почему? Вы скажете — случай. А я, читающий драматургию, пожму плечами и скажу, что это странно. Почему случай так служит Наполеону и совершенно не служит тому же Пушкину, которому очень не везет? Или, например, довольно странная картина, связанная с Николаем Васильевичем Гоголем, другим нашим гением, гением в полном смысле этого слова, родоначальником всей новой литературы. Человек умирает от болезни, которую никто не может определить. И дело не в микроорганизмах. Врачи в середине XIX века — это уже были врачи, это не были эскулапы времен Парацельса и прочих кудесников. Это были квалифицированные люди, которые не находили ни малейшего повреждения, ни малейшей причины болезни Николая Васильевича. Тем не менее, кончина его была достаточно страшной. А почему?
Вот по идее, причинно-следственная связь должна ответить, почему? И она должна ответить, почему на голову упал кирпич.
И вы говорите — судьба. Давайте расшифруем судьбу с точки зрения причинно-следственной связи и посмотрим. Может быть, Пушкин завязал в завязочной части композиции своей жизни такие завязки и узлы, которые привели к выстрелу на Черной речке? И вот если это у нас получится, мы сможем сказать, что понимаем фразу «Весь мир — театр». И мы можем сказать, что в этой фразе есть какое-то более глубокое содержание, чем то, которое мы связываем с ней, — дескать, кругом лицедейство, все мы ломаем роли. Не в этом дело. Не про это сказано. А сказано про то, что наш автор небесный, о котором разные конфессии, говорят по-разному, но в какой-то точке все конфессии, построенные на единобожии, сходятся, — что он, отчасти, познаваем. Познаваем и с точки зрения законов, по которым работает драматургия.
Я задался этим вопросом и стал исследовать различные исторические материалы. Естественно, вы понимаете, для того, чтобы решить эту проблему, надо взять такое историческое лицо, о котором все известно. Или главные детали жизни которого известны. Что он делал в юности, в зрелости и т.д.
Вот если мы возьмем Ивана Ивановича Иванова, ничего мы не скажем, что Иван Иванович Иванов сделал в юности. И поэтому мы совершенно не сможем проследить причинно-следственную связь, зная, что он умер от рака. Или же, зная, что дожил до 101 года и умер во сне как святой. А больше ничего не знаем. Нет, это не подходит. А для того, чтобы посмотреть реально, подчиняется ли человеческая жизнь законам драматургии, нужно брать людей, о которых все известно.
И вот, я просидел над этим год и написал такую книжку «Механика судеб». Она сейчас публикуется в журнале «Киносценарии», хотя к киносценариям она никакого отношения не имеет.
И для начала я взял жизнь такого человека, о котором, кажется, известно все — Александра Сергеевича Пушкина. Не оттого, что это национальный гений и из него произошла вся русская словесность. А из-за того, что о его жизни все известно. И стал смотреть завязки, чтобы объяснить, почему на голову упал кирпич. Или же, почему появился какой-то Дантес, некий француз, который и по-русски-то не говорит, которого почему-то Пушкин в начале почти полюбил, очень неплохо к нему относился… Его очень забавлял этот белокурый красавец. Он потом почему-то погиб под его пистолетом. Сложная проблема.
Кое-что мне удалось раскопать. Вы знаете, что в каждом произведении художественном существует несколько линий. Возьмем какое-нибудь известное вам произведение, ну, скажем, ту же «Мастер и Маргариту».
В «Мастер и Маргарите» существует линия Иешуа — Пилат; линия Мастер — Маргарита; линия похождений Воланда и Бегемота по Москве и т.д. То есть, обычно некое произведение сплетено не из одной линии, а из множества линий -двух, трех, четырех, как позволяет профессионализм автора.
В жизни Пушкина я нащупал в завязочной части композиции (это примерно 10-е годы жизни поэта) несколько художественных линий, или, скажем, несколько линий жизни, к которым можно относится как к линиям художественным (мы договорились, что жизнь будем рассматривать с точки зрения драматургии). Эти линии бы можно озаглавить, например, «Я и дуэль» или «Мое отношение к дуэли». Или вторая линия — «Я и религия»; третья линия — «Я и власть»; четвертая — «Я и женщины».
В завязочной части композиции любого драматургического произведения возникают некие события, которые в итоге приводят к счастливому или несчастливому финалу. Вот давайте посмотрим на эти линии, на завязки пушкинские в десятых годах его жизни.
Ну, например, «Я и дуэль», «Мое отношение к дуэли». Мы знаем, что Пушкин окончил жизнь на дуэли. Существует такая записка жены Карамзина, знаменитого нашего писателя и историка, в которой она пишет: «У Пушкина, что ни день — то дуэли; и так странно: из каждого выходит в рестораны». По другим воспоминаниям, у Александра Сергеевича было просто по несколько дуэлей на дню, и каждая оканчивалась благополучно. Как вы понимаете, это были крайне несерьезные дуэли, игра в дуэль, когда люди, часто неплохо друг к другу относившиеся, цеплялись за какое-то слово и подогретые парами шампанского, стреляли друг в друга… Так, чтобы не попасть. Так чтобы, понимаете, пуля бы чиркнула — для этого надо хорошо стрелять. У Пушкина была очень сильная рука, он специально носил очень тяжелую палку, которую вверх подбрасывал и ловил, чтобы точно рука стояла при выстреле. Пушкин был очень неплохим стрелком, и поэтому он очень точно посылал пулю, чтобы она, не дай Бог, не задела бы кого. Очень неплохими стрелками были люди, которые стрелялись или бились на саблях… Это была игра в дуэль, которую прошли десятки людей.
Вот завязалась линия, и мы с вами думаем, что это как бы сойдет с рук. Ну мы думаем, что поиграли в дуэль, а потом кончили. Поиграли — и все. Чего там? Попужали друг друга, постреляли. Как было бы хорошо, ребята, если все бы так и было! Если бы жизнь представляла из себя вот такую легкую верховую прогулку или комедию, в крайнем случае — мелодраму. А вот, понимаете, жизнь каждого из нас заканчивается физическим исчезновением ее героя. Я не знаю, есть ли среди вас бессмертные. По-моему, пару людей я вижу, но не буду о них говорить. Остальные все умрут, и я умру. Комедией никак это не назовешь. Я к бессмертным не отношусь. Тут явно жанр трагедии, и в этом жанре, при завязке, люди играют в дуэль. Играют в убийство друг друга: стреляют, расходятся, опять стреляют. И люди уверены, что это никак на них не отразится.
Значит, первая завязка — «Я и дуэль». Вторая завязка, которую я выделил из жизни Александра Сергеевича: «Я и власть». Вот вы знаете родовую черту нашей интеллигенции. Вы все — интеллигенция. Правда, будете жить в другую эпоху, не скажу, что более легкую, но другую, когда потребуются не треп, а знания. И ваш облик, по-видимому, будет сильно отличаться от облика предыдущих поколений интеллигенции, которые знали мало, но говорили всегда много. И вот родовая наша черта — отрицательное отношение к власти. Ну, что такое власть? Ну, господи, там и сброд, сброд и коррупционеры… А мы-то хорошие с вами. Ох, какие мы хорошие! Посмотрите, замечательные! Вот бы нас допустили, мы бы устроили все по чести и справедливости, по добру…
Вот эта линия, понимаете, я не знаю, сколько ей лет, а вернее, сколько ей веков. По-видимому, родоначальником этой линии у нас был Радищев. Может быть, не Радищев, а Новиков. Декабристы, конечно же, совершенно оформили эту линию. Полностью оформили. И после декабристов интеллигенция воспринималась у нас исключительно как сила, бунтующая против несправедливости (в скобках — властей, потому что власть и несправедливость для нашего сознания — одно и тоже).
Линия «Пушкин и власть» реализовалась у Пушкина так, что он бесконечно долго раздражает власти — эпиграммой бесконечной, короткими стихотворениями, высмеивающими чиновников, дуэлями, определенным типом поведения. Это приводит к конфликту с властями.
Вот еще одна завязочка, да? Мы, скажем, написали на нашего начальника какой-нибудь пасквиль. Ну, скажем, жил-был наш начальник, который меня опекал, давал мне работу, принимал меня в доме… А я возьму и на него эпиграмму напишу. Ну какую-нибудь, я не знаю, ну какую:»…полумилорд, полукупец, полукузнец, полуневежда, полуподлец, но есть надежда, что будет полным наконец…» Эпиграмма Пушкина на графа Воронцова, который в одесскую ссылку был его покровителем. А эпиграмма родилась, в общем, из-за того, что Пушкин ухаживал за женой Воронцова, и естественно, Воронцов не очень хорошо на это смотрел и удалил Пушкина из Одессы. И написал ничего, да? И ничего, ровным счетом ничего нам не будет. Нет причинно-следственной связи.
А потом эта линия вдруг отзовется довольно странным происшествием, о котором до сих пор пушкинисты не могут ничего толком сказать. Николай I пытался предотвратить дуэль между Дантесом и Пушкиным, пытался. И более того, послал Бенкендорфа, чтобы предотвратить ее. Бенкендорф поехал в другую сторону. Они даже на улице встретились и великолепно так вот разминулись.
Но как у нас говорят: Николай организовал заговор и нарочно направил Бенкендорфа в другую сторону. И Дантес еще в кольчугу одетый вот… У нас еще один миф про кольчугу на Дантесе, был, во всяком случае, в эпоху моей молодости очень популярен (сейчас уже, слава богу, нет). Ну, вот организовали заговор. А вот если мы посмотрим на отношение Пушкина к власти как на одну из завязок, то очень логичная развязка этой завязки, которая происходит в конце жизни, очень логичная. Случайность, вполне обоснованная тем, что власть была в постоянном напряжении от Пушкина и постоянно уязвлена им. В общем, понимаете, еще один кирпич случайно упал с крыши. Бенкендорф в другую сторону поехал. Специально, именно специально. Ошибся. Чувачок ошибся. Мы скажем, просто так чувачок ошибся. А похоже, что нет. Похоже, что это завершение одной из драматургических линий. Вы скажете судьба, да? Что объясняет судьба? А вот драматургия объясняет.
Или же третья линия, завязанная в молодости поэта, скажем «Я и религия». Вы знаете, что Пушкин, во всяком случае, в первую половину своей жизни был поклонником французского просвещения, французских энциклопедистов. Были такие люди, из идеологии которых родилась Великая Французская революция. Многие из них были атеистами и, в частности Вольтер, который написал произведение под названием «Орлеанская девственница». Оно является пародией или хохмой, по-нашему, на великую французскую святыню, пародией на Жанну д'Арк. Пушкин был поклонником французского просвещения и в первой половине жизни, кажется, не разочаровался в ней. И, вслед за Вольтером, пишет свою поэму «Гаврилиада». Не знаю, читали ли вы. Как люди, интересующиеся этим, читали. Я тоже читал в детстве. В детстве первое, что я прочел, была «Гаврилиада». Но вот сейчас, когда становишься взрослее и, может быть, умнее, то понимаешь, что Александр Сергеевич написал чудовищную «клюкву». Вы знаете, такая развесистая «клубничка». Вот сериал сейчас идет по телевизору, вы знаете, «Клубничка». Так вот, Александр Сергеевич — сделал еще хуже. Ну, это пародия на Новый Завет, где, в частности, есть ряд фривольных эпизодов, которые Александр Сергеевич хотел показать очень смешными. И современники смеялись. Такая французская традиция, свой вариант соблазнения, грехопадения. Почему Еву и Адама господь так отвращал от древа познания добра и зла? Библия говорит, что он заботился о бессмертии и богоподобии человека. А Александр Сергеевич говорит нам просто, что Бог берет Еву как любовницу себе и поэтому не давал ей съесть яблоко, иначе она будет любовницей и женой Адама. Это та простота, которая хуже воровства.
Поэма была написана. Мы скажем: «Ну и что? Подумаешь, делов-то куча. Мало ли, что мы пишем: на заборе, в лифтах. Спартак — чемпион и все, что угодно мы напишем. Что Курт Кобейн жив, жил и будет жить». Понимаете, там сначала был Виктор Цой, потом Курт Кобейн. Но с Куртом Кобейном все легче, проблема более простая.
А вот то, о чем я говорю — более сложно. Все сойдет с рук… Вот завязка — поэма. Поэма, взятая жандармами. Автор определен — Пушкин. Поэма, которая лишний раз отвращает государя от Пушкина. Не от того, что государь был такой нравственный человек. Какой он был нравственный человек… обычный чиновник. А потому, что жизнь государя построена как бы на других основах и это покушение на основы государства и, прежде всего, на культуру христианства.
Чем это отзовется в финале? А отзовется это в финале довольно странным событием: митрополит петербургский откажется Пушкина отпевать, сказав довольно странную фразу: «Самоубийц мы не отпеваем.» Ну вот еще один эпизод. Если рассматривать его без контекста, мы скажем, что митрополит был старый клерикал, ничего не петрил и просто своим решением не хотел идти на конфликт с государем. Но с точки зрения причинно-следственной связи, это довольно логичный поступок и поступок, вытекающий из завязочки под названием «Гаврилиада». Жуковский в разговоре с государем говорил, что якобы у Пушкина была очень возвышенная смерть, это был золотой человек, типа Карамзина. Николай замахал руками и сказал: «Да брось ты! Карамзин жил и умер как ангел, а Пушкина насилу заставили умереть христианином». Я вырос в то время, когда эта фраза трактовалась так, что убили все таки Пушкина, насилу заставили умереть…
