Было время, когда меня охватило отвращение к самому себе: летом года. Опасность заблуждения, нечистая научная совесть в связи с примесью метафизики, чувство чего-то утрированного, смехотворное притязание на "судейство". - Итак, набраться ума и попытаться жить в величайшей трезвости, без метафизических предпосылок. "Свободный ум" превозмог меня! - компрессы со льдом. Мое отвращение к человеку стало слишком велико. Равным образом обратное отвращение к моральному высокомерию моего идеализма. Я приближался ко всему презренному, я искал в себе как раз достойное презрения: мне хотелось умерить свой пыл. Я выступил против всех обвинителей человечества - я лишил их и себя права на высокопарность. Критический порыв искал жизни. - Героизм сводился отныне к тому, чтобы довольствоваться самым малым: пустыней. Героизмом стало: умалить в самом себе интеллектуальный порыв, вообразить его аффектом. Я поносил аффект, чтобы после сказать: мне больше нет проку от аффекта! Жизнь в сопровождении морали невыносима (гнет Вагнера стал таковым уже раньше).