пиздец просто

Сентябрь. Хлябь. Нескладно ветер дует.
Ландшафт изъеден прорыжелой цвелью.
Достать чернил, и дальше U can do it -
Рыдать, связав слова нелепой целью:
Осеннюю вселенную вовне
Описывать. Я - в ней, она - во мне,
Такая антиномия простая:
Земли набухшей черное рядно
Верстою стылой пялится в окно,
И мысль внутри пейзажа проростает.

В подъезде - темь. Пролет залит уриной.
Соседский мусор по углам мертвеет.
Свой путь к дверям пройдя до половины
Я затерялся в этих эмпиреях,
И чуть соприкоснулся головой,
Иэдав, с испугу, выкрик горловой,
С простой идеей, плававшей в эфире:
Что, коль подъезд неметен и нечист,
То мой герой-экзистенциалист
Взгруснет, как должно быть в осеннем мире.

Из точки А в глухих квартирных недрах,
До точки Бэ, - пунктиром гугл-мэпа, -
Я прохожу, и вверх смотрю, где нервы
Промокших проводов, где корка неба
С налетом сизоватой мерзлоты:
В ней, как когда-то утверждала ты,
И бесконечность, и ничтожный атом, -
Едины. Утыкаюсь в купол лбом -
И дождь идет в глаза, тирлим-бом-бом,
И я иду – осенним рыжим адом,

Где нет тебя. Здесь только угасанье,
Струится клекот за вороньей гроздью.
И звуки эти - как битвописанье
Моей надежды с безысходной грустью...
Остывший город падает во тьму.
Герасим в луже балует Муму,
Во взгляде твари - мука человечья.
И по глазам читаю я: как пить
Дать ЖЭКи скоро примутся топить...
О чем и разговариваю речь я.

Покорна божъему веленью окрестность зеленит мой взгляд. Вот, полны самоумиленья, пичуги радостью звенят, и я от песен шалой птицы трясу задорно головой: и мне, и мне пора гнездиться в мураве сочной луговой!.. Прильнуть щекой к фертильной почве, морщинки пахотой забив, и тяготы, и кособочье свое до времени забыв, - и так лежать себе, покуда ознобом колким не торкнет... В соитьи с воскрешенем чуда бежит по жилкам сладкий мед желаний суетных. Сусально пылает гносис под лучем. Так жизнь течет, мебиусальна, о чем поэт писал. О чем?

От невозможного до яви ажурный перекинув мост, апрель из аморальной ямы за уши выдерает мозг, для водевиля и потехи туда вплетая всякий вздор. Вот - писем женские помехи жымэйл приносит в монитор, где разношерстные метанья из этой списаны поры: жытье, бытье, мытье, катанье, былье, белье, бульон, и пры... Вот - ночь по-девичьи несмело тулит к аптеке свой фонарь. Гитару мучит неумело во тме невидимый говнарь, и явно видится: «про это» природа шепчет под окном... Но я все слушаю поэта – о ком поэт писал. О ком?

Трагизма не изведав меру поэта вряд ли ты поймешь. Идешь-бредешь себе по миру, траву ботинком грязным мнешь... А он - любил! И многоточьем гремел, покуда было сил... Потом закашлялся и кончил. А я его и не спросил.

написалось на стишок Александра Оберемка. Мужчина ранее жил вХарькове, и уже одним этим мне приятен, а уж если он еще и стихи сочиняет, то... Ну, вот внизу. что получилось...

Безбашенный рок-н-ролл

Автор: Александр Оберемок (Migov)

1.

Ему недавно красотка-кошка всю душу выскребла. Он исчез. Он просто взял, опустил окошко, и молча выбросил GPS. Он до отказа педалью газа не выжал прошлое, и всегда она стояла в глазах, зараза. Но всё проходит. И города мелькали, словно в калейдоскопе, крутился бешеный рок-н-ролл…
Он выпал звуком в её синкопе и места нужного не нашёл, в котором можно лежать и раны лизать, покуда не выйдет яд. И думать, что в этом мире странном, куда привычно ни бросишь взгляд – всё будет плоско, как диск попсовый, всё будет мелко, как твой Арал. Пока любовь не закрутишь с новой. Пока поймёшь ты, что зря страдал и волочился за этой дурой – пушистый белый холёный хвост. Её пора отделить цезурой, врагам оставить её форпост. Иначе будешь в её рулетке как шарик долго искать зеро. А нужно лишь на другую клетку уйти с е2 и своё нутро почаще слушать, тогда прокатит, и будут пофиг все бабы-вамп.
Он сбросил скорость, решив, что хватит. Приехал. Тоже мне Форрест Гамп. На зимних шинах - все выходные, коту под хвост и стихами в стол.
И влево руль через две сплошные крутил безбашенный рок-н-ролл.



2. (и тут вступаю я на альпийском рожке)

Втопил педаль в Антилопу Гну, и, глаза закрывши, несусь вперед... Немного страшно через двойную, но не тройная же? Не убьет... И видно явственно на бетонной, пересеченной мной полосе - уже не шлейф я инверсионный, хвостом идущий по ДжиПиСе. Пускай все щели залепит снегом, пусть ветер-дурень дерет лицо - я так ударю автопробегом, автопобегом, в конце-концов… Но для тебя это пшик, не драма. Да, это глупость, и я не прав… Пускай – синкопа: но в ритме drum’а моем всегда all you need is love. А ты - по песенкам мыльных опер живи и дальше, хоть сотню лет: но мне на старости, эдак, ребер не хватит медикам на скелет… Нет, я – вернусь, через черте сколько, – мне очень хочется, нечем крыть. Скажу: «Я так, на минутку только, нам просто не о чем говорить». Скажу: «Ну, гуд, до нескорой встречи, прости – увиделись, и пора. Ведь время все без остатка лечит…» И свистну дырочкой от ребра.

Неожиданно написал экпромт про олимпиаду... Этимология мне ясна - я всегда восхищался умениям Александра Ланина ака Алан, ибо его "Евро 2008" - это, как грицца, уму нипостижимо, ("я не знаю, с чего начинается родина, но кончается кем-нибудь, вроде Колодина" (с)) но от себя сов7 не ожидал-с...

Такой, видать, он - гамбуржский наш счет:
На лист кленовый борзые канадцы
В Ванкувере медальный наш зачет
Порвали... Но надеюсь я, признаться,
Что у Фортуны есть не только жо.
Все впереди - у нас, (и у Фортуны).
Овечкин вдруг в финале отожжот,
Вдруг сложатся все звезды, фазы, луны:
И передком та развернется к нам.
Увидят все - и мы чего-то стоим!
А Плющенко и Еб... Пардон, Билан...
На них я, в общем, планов и не строил.

нам пришел Янукович... Но мы не об этом. Как сказал тот миллицианер - стехи

лытдыбр №2


Есть в жизни каждого урода с трагичным выпуклым горбом всегда одна любовь до гроба, что и кончается гробом: где он лежит с презреньем в морде, уткнувшись свечкой в образа... И, как бы, долей квазимодьей грехи нам отпускает за то, что мы себе - иные, жнецы любовной пустоты, где в шаге от хиротонии надежда теплится... А ты несешь ее в грудинной клети, бежишь неведомой тропой… Но все дороги прямо к Лете ведут тебя на водопой: сквозь рябь бензиновых мозаик, покрытых ряскою людской, плывет, похожий на Мазая, Харон, - с есенинской тоской и шрамами морского волка, что не такое рассекал… И мысль свербит - что, как-то, толка ты в жизни так и не сыскал…

Вот я, с утра, - возьму и выпью, а после – лягу и умру… Чтоб не кричать мне боле выпью в пространство разную муру - весь изойду на пыль и серу, расти на холмике трава…. Жаль – не по мне, а по соседу всплакнет прекрасная вдова (хотя бы, пусть, она и дура) с диор-аддиктным красным ртом… Но цель сейчас: лытдыбр дуо, тут дело, знаете, лифтом... Отходы холостяцкой спальни, мозгов натруженных помет: вот зазвучит маниакальный мой голос, ямбами пахнет – пускай и низменного сорта, про непотребства или баб, - но из какого микрософта растут слова ты знал, когда б… Плюс ко всему - известно точно: ты петушок себе надень – как кюхельбеккерно и тошно под небом тает зимний день - увидишь, выйдя из подъезда... И с этой мыслью в голове ты что-то выпьешь в два присеста, или в один – чего-то две… А дальше - жуй себе баранки, как это исполняю я: внутри - печаль, юани – в банке, и йод в твои собачьи ранки не лечит серость бытия…

Эх, житие – что твой Шумахер: летит все круче с каждым днем... Прошу - не сыпьте соль мне на хер, не бередите водоем души моей, а то накатит, качнется под ногами грунт – и превратится лаунж пати в нерусский беспощадный бунт, где я, разобранный на части, пойду с поникшей головой, - поскольку нету в мире счастья, и вечной жизни половой, - лишь свет с небесного экрана, не освещающий пути ни к вдохновению, ни к храму, и к остановке не пройти…
Вот тут бы, кажется, поверь я, что это видится во сне... Но сверху черные деревья, лежу, как будто на спине: крутнусь направо – прыснет болью, налево – тоже хоть кричи… Уже летят на снедь воронью в халатах белые врачи, а мне - стеклянным взглядом трупа искать на небе тень Творца... Но там лишь Хаббл мертвой лупой глядит в созвездие Тельца.

Мораль у басни - вылил хронос в толчек, и в жизни был ослом: кататься надо не с Хароном, а лапать девушку с веслом... Хотя смазливым был, и прыти хватало сызмальства сполна...
Харон приказывает плыть, и гребет на пушкинском корыте туда, где смерть и cотона.

днем ходил тут с другом смотреть, в центре - где находится центр изучения языков... Думал записаться на advanced какие-то курсы, ато чапаевым себя периодически чувствую. На обратном проходим мимо витрин вяких центральных заведений едо-питейных - и мой друже (вполне трезвый) говорит: "Смотри, а вон в ресторане сидят вокалист и барабанщик Раммштайн." Я, грешным делом, думал - у человека плесень разум тронула от сырой погоды... Ан нет - придя в кампус, и посмотрев в нете расписание гастролей, увидели:

Date Country City Venue Support
2010-02-03 United Kingdom Birmingham LG Arena Combichrist Tickets

http://www.rammstein.de/Tour.html?lang=en

оказалось - и правда, они. Хотел сходить - вроде и билеты исчо есть, и недалеко тут - да стоит 40 фунтей, жаба задавила. Лучше на утюбе посмотрю

Сижу, пью свое любимое пиво "Hoegaarden", закусываю тушонко-ветчининой "SPAM". Это красиво и порочно. Еще Лесков сказал - цытирую неточно - что человек, долгое время проводящий в одиночестве, начинает чувствовать себя центром вселенной. Воть, еще минут 5 назад я считал глупцами всех фарисеев, и готов был на пальцах доказать Иисусу вместе с 13ю апостолами, что мир до усрачки материален... А потом, в самый ответственный момент, в апогее самосозерцания и наслаждения, когда я читал стихи зеркалу и хмурил брови, представляя себя, делающим доклад в Пекине, - в этот самый восхитителный миг казалось, что в сортире, (где я в это время был), кончилась туалетная бумага. Неисповедимы пути твои, Господи.

"...Как сказал один мой родственник, японцы, как и хохлы, склонны к выпуску своих собственных отдельных глобусов. Совершенно другое видение миропорядка и мироустройства..." (с) Свят

хороший у него родственник, умный

примарылось мени учора, що я помэр. Отак помэр - и усэ. Й бачу святого Петра перед воротамы раю, тягну до нього рукы, шепочу - Пэтрэ... А вин мэни й говорить - якый я тэбэ Пэтрэ, я Галя, спы, нелюдь, -та й руки видийма. Я глянув - сразу до тямы прийшов, Галя... Пийшов до гальюна на подвиръя... А там - красота, - зиркы, льод блыщить аж до нэвтямы, мисяць, и такэ життя навколо, що хоч плачь... Я так подумав - що гарно, що то не Пьйотр був, а Галя - бо коли б був Пьйотр, то я б усиеий циейи красы николы й не побачыв бы...

Завтра полезу к Машке целоваться. Ну и похер, что я старый и смурной, а она молодая и красивая как открытка с новымгодом - видел я ситуевины хуже, в кино правда. Ну должен же быть бох на свете. а если нет - ну там ктонить вместо, в общем - сделай пзл, а я ченить тебе - что попросишь, зуб даю

а мои герлфренды миня фсигда нипонимали и кричали "измена, измена"

Исчезли те, с кем раньше у меня
не то чтобы душа сливалась в хоре,
не то чтобы сердца стучали в такт,
но те, кого не нужно догонять,
кого не нужно дожидаться в холле,
а с кем шагаешь рядом просто так.

Аля Кудряшева



Вы, как сказал поэт, могли бы на флейте водосточных труб сыграть ноктюрн?.. А были ж глыбы, но времена уже - тю-тю. Иных уже нет, а те – далече: инфаркт, инсульт, саркома, СПИД… И блядски не хватает речи, когда нутро заголосит.
Лежу, смотрю себе на дыры в говеной выцветшей стене. Осталось что? Писать лытдыбры, но данью мудрой старине хотелось бы, чтоб было безо всего халтурного вранья, и смысл выкладывать в поэзы…
Так, зябкой ночью вышел я, поскольку мне дружище Бахус дыханьем трубы обогрел… А если так, отбросив пафос: хотелось выпивки и герл, какие ж ноне развлеченья подвластны тощим кошелькам?.. Я шел, и чувствовал влеченье к ночным курящимся ларькам, где в круге освещенной терры, стоят, закутаны в пальто, чешуекрылые гетеры, и бог еще там знает кто…
Читатель, мысли про чешуйки не приходили мне - не в счет. Я так, для мистики - но хуй ты чего придумаешь еще, когда смурные дни настали, ты, неухожен и небрит, идешь… В душе коты насрали - не колобродит, не горит, не рвется. Ты - в моральной яме, повсюду сплин и западня. (Прошу тебя - за стих с хуями не осерчай, прости меня.) Бреду, ползу уж еле-еле, ни вдохновения, ни сил… Я помню - пимпочки на теле, как дождик мерзкий моросил, как фонари вливали мряку в зловещий жидкий фиолет: судьба достала забияку, поймала влет в расцвете лет. Тут русский дух уже невзмози, а мой – тем более опал. И ни в стихах тебе, ни в прозе, тут ales, все, окончен бал… Хотя еще, похоже, жив, и смотрю на черные дома… Но все ж уму непостижимо, как столько горя от ума и в настоящем, и в минулом, и хоть кричи, хоть не кричи - бутылка тюкнет в бошку дулом, и выстрел слышится в ночи.

Такая вот мораль у басни, хотя какая тут мораль… Я по глаза залил бы страсти - ноябрь, декабрь, январь, февраль – чтобы не знать, не зреть упадка, на букву гов мешок добра... Слезинка вылезет украдкой, и не засохнет до утра, а будет течь себе, печалясь, по бересте замерзших щек… И я домой пойду, качаясь, хотя поэт бы смог еще.

Довольный кот лежал на стуле,
сопел во сне;
и падал свет в объятья улиц,
как сонный снег.

Аня Маркина


Вот кто-то в жизни стал поэтом, а мне придется быть котом… Лежу, мурлыкаю при этом «гори-гори мой Кошкин дом», и у меня есть девять жизней, бери и делай все, шо хошь. Но затерзали бошку шизни, что хоть одну бы в жизнях кош…
А было так.
В свободу верил, ведь сколько мыслей, сколько дел! Махнул, пока хозяин двери открыл, и малость недобдел – и побежал судьбе навстречу, забыв про сплин и тормоза – лови меня, осенний вечер, бросайся листьями в глаза… Айда знакомиться с друзьями: встречайте, котики, привет!
Но чу!.. За мной летел хозяин, орущий что-то там на «вет»… Какой-то дерганый, на взводе, кричал не ведомо о чем... Потом везли. Куда везете, состроив рожи кирпичем?.. Куда?!! Не надо это делать!!! Не надо!… Вас бы так самих!… Ведь у меня же жизней - девять, и как мне в них теперь - без НИХ?!!
Но добрый врач мечту котовью одним движением пресек... Я помню: страшный скальпель с кровью, когда я понял – это все, осталось рыть в Catsanе ямки, и вся теперь, похоже, страсть…
Хозяин, капни валерьянки, чтоб мордой в первый снег упасть.

Зачем влюбилась юная Брунгильда
в ефрейтора Фернандо Долбоеба?...
(Фернандо, кстати, очень славный малый…)
Зачем насобирала пук нарциссов?…
В любви, к несчастью, не бывает гида.
Слезам не верит бабушка Европа,
как Лени Рифеншталь еще снимала
в своем известном фильме про нацистов.

Отец грустит, в раздумьях местный пастор
о смыслах инфернальной диатрибы,
и плачет мать: «Послушай ты нас, доча!
Я верю, что твоя судьба другая!
Зачем нам этот непонятный бастард?
А как же вюрсты, кирхен, кюхен, киндер?
Ведь Deutschland über alles! Großes Deutschland!»
Но поздно. Ничего не помогает.

По ком вздыхает юная Бианка,
Которой в regione нету краше?
Ее избранник - Пауло Ибаньез
Кастильо Алессандро де ла Дупа, -
из принципа взаимного цугцванга,
(когда в итоге двое проигравших),
к кольцу с брильянтом подбирает палец
с улыбкой разложившегося трупа.

Один противник этой связи - отчим
Бианки. Он Ибаньеса не любит,
считает наркодилером и падлой:
«Зачем он из Америки приехал
сюда, когда своих красоток очень
изрядно там?.. Они - другие люди!
И президент их этот – черный Diablo,
но де ла Дупе дьябло не помеха…»

Зачем тебе, красавица Крыстина,
галимый штукатур Засрацкий Войтек?
Зачем ты пышно начесала челку,
и лобик свой намыла клерасилом?
Ведь у него ни медного алтына!
Узнает мать – заплачет, скажет: «Вот те
и Юрьев день, ну dziękuje ci сórka!
Эх, родилась сколь глупой, столь красивой…»

Отец возмет бутыль, закажет ужин
И скажет: «Войтек, знай - не пара ты ей.
В кармане у тебя лишь хрен моржовый,
а в мире, сам же слышал - кризис аццкий…
Не спорю – хрен, возможно, Крысе нужен,
но этим хреном ты ей мозг и выел!
Ты посмотри на свой костюм грошовый!..»
Однако непреклонен пан Засрацкий…

Зачем же вы, Бианка и Крыстина,
А также ты, Брунгильда, что осталась,
все Оли, Маши, Кати и Настасьи
мое проигнорировали имя?
Кохаетесь с какой-нибудь скотиной,
а у меня – двуспальная усталость,
а мне – дрочить на стареньком матрасе…
Ну, дiдько з вами…
Слава Україні!

пишу привет тебе

здесь климат
морской и с плеч спадает груз
ни кризис не ебет ни климакс
у поцелуев йодный вкус
с балкона вид на брег прекрасный
комашек мерзкая орда
и даже боли фантомасной
как не бывало никогда

эх пуля-дура штык-убийца
соседка- мерзкая-змея
мне даже кажется у быльца
кровати больше бытия
и жизни чем во мне который
просрал свой господи прости
прекрасный день (да в морг на скорой
таких бы надобно везти
чтоб побыстрей)

итак свой день ты
просрал и нету больше сил

сниму полтинник с яндекс-деньги
куплю 100 грамм и закусив
начну писать во время оно
стихи (ну окосев сиречь)
в рецензий чтобы списке полном
найти критическую речь
твою направленную в зоб мне
чтоб после ощутить я смог
как в эрогенной где-то зоне
трагичный кучится комок

ну а потом гулять-буянить
харкая в сумерки тоской
и бить кого-нибуть по пьяни
покрывши матом род людской
и проклинать свои печали
что из щелей экзюперят

тут звезды прочищают чакры
и все горят болят горят

Закуси свой стакан, чесноком на лампадку шепча.
Расшиби себе лоб и с наивностью мудрого старца
рассмотри, как дробится стократ монолит кирпича,
превращаясь в изящную струйку белесого кварца, –
это время течет… То - хотеньям твоим вопреки,
то - по щучьим веленьям, а, может, какою иною
напитавшися мыслью, струится вдоль русла реки,
где кирпич (это ты) омывается вечной волною...

Вот и думай, Эразм – то ли это, о чем мы скорбим?
О пути кирпича, что юлит в перекатах течений
неизбежного рока. И сколь ты не ешь аскорбин,
не прими современных и сверхэффективных лечений,
от укуса за жопу, как вещий Олег, - не уйдешь…
Два пи эр от кирпичного инверсионного круга,
изогнувшись восьмеркой, предскажут: лобковая вошь
будет ныне и присно тебе боевая подруга.
Вот тогда, наблюдая птенцов, что разинули рты,
о желании жить опупенно своем баснословя,
ты поймешь: в хронологии «памперсы => стринги => бинты» -
не слова, а пробелы. И стрелки весомее слова.
Что имел ты бессчетно не умниц, а плюшевых дур,
и во мраке постельном крестил их унылым «прикольно»
философии ради: мол, ты - испытатель натур…
Только б не было после за это мучительно больно.

Не казнить, не помиловать – попросту на хер иди.
Можешь – с умным лицом, можешь - хитро прищуривши анус,
ибо страстных литаний, рождаемых в данной груди,
напоет тебе кучу и пастор какой марианус,
и мулла, зарядив про Алла бесмилла ильрахман…
(Я в арабском – ни в зуб, просто так имитирую суры).
Житие твое глупое - стремный бульварный роман, -
их читают в столичном метро пергидрольные дуры
по дороге с работы. И дело совсем не во мне -
я бы сам спаниелем за синею уткой удачи,
и по первому слову, по самой доступной цене…
Только вряд ли защитную стойку свою кибодачи,
что мой фарт охраняет от альфы до самых омег,
та в ответ уберет... Пусть я даже мужчина не робкий -
бесполезно. Поэтому будет укушен Олег
импульсивной змеей, что живет в лошадиной коробке.

А обкуренный волхв-предсказатель, которого в Жэ
мог хазарский обидчик с дружиной всю ночь чиподросить, -
не виновен, похоже, постольку, поскольку уже
ничего не поделаешь. В жизненном этом вопросе
все давно решено, все расставлены точки над ё,
из скрижалей понятно, что не кокаколой единой.
Хоть там уж окажись, хоть кузнечик – укусит, убьет…
И утонет кирпич из-за прихотей глупой скотины.

Как только ветер, бросив небеса, студенточек догонит у дороги,
А дед-синоптик, вычитав прогноз, малорассейски вспрянет ото сна,
Стыдясь, расставит время на часах тогда неравнобедренные ноги,
А мой недетский авитаминоз пронзит до колик пьяная весна.

И я тотчас, волчком скрутивши пыль, походкою самца демуазели
К тебе ворвусь, похож на глупый шарж, весь из себя нелепый и шалой,
И попрошу на охристый горбыль намазать мне нетоптаную зелень:
«Намажь, - скажу, – пожалуйста, намажь апрельский яд, желанный тонкий слой».

Но е-твоё, столкнувшись с ё-моим, в халате белом флера абрикосов,
Начнет пенять на статус кви-про-кво, рекомендуя голову беречь.
Мол, все пройдет, как с белых яблонь дым, не оставляя фото и вопросов,
Метафор разобьется волшебство и превратится в косвенную речь.

И я домой поеду. Апропо, я безутешен, как былой порнограф,
Что видит только девственные сны, в которых все, порока окромя…
И отвезет меня к себе в депо трамвай, настырно тычущий пантограф
В желток апрельской маленькой луны. Но ей, как и тебе, не до меня…