Сегодня состоялась прогулся с моим прекрасным другом, при том прогулка очень хорошая. Конечно, ветер был достаточно сильным, но тепло, всё немного подтаивает. Почти весна, да.)

Если вслушаться в голос твой -
слышишь, как в шепоте ветра смеются миры,
как поют на рассвете все звёзды в твоих рукавах,
как сквозь тени и боль прорастают зелёные травы.

Объективности нет, здесь. Здесь все мы по-своему правы.
И молчит, затихает, не бьётся о грань горизонта волна...
И звенит, и смеётся, и плачет твоя откровенность.
Перепутаны слава и честь, вожделенье и верность -
Только голос твой будто маяк средь сумбура и зла.

Если вслушаться и замереть - можно снова родиться,
Можно вырваться из пелены, можно разом открыться,
Можно вырезать смерть на груди, можно жить и влюбиться,
Проститься.

Или суметь никогда не прощаться.

Если вслушаться, если суметь распросить и расслушать
Если захотеть остаться.
Если предложить тебе свою душу.

И снова песенное.

Я не знаю, кто я, но знаю, что не один.
Не один, не одно, не чья-то правая сторона.
Выбираю карты, сплю под крылом ворона,
И пою, и пью, прославляя багровую синь.

Я не знаю, где моя смерть, и не стремлюсь узнать -
У такого, как я, для девушки не найдётся слов.
А в дороге, где каждая мелочь срывает дневной покров,
Я  - лишь шепот, лишь острый нож, сорвавший печать.

Как в заброшенном доме стало в моей голове -
Сквозняки гуляют и трепят памяти стяг.
Ну и чёрт с ним, с домом, я проклял его и ушёл на чердак
И рябиновые бусы оставил судьбе.

Я не помню, когда моя жизнь решила себя поменять -
Такой, как я, может на завтра остаться седым.
Моя память - это не рукопись, это вода и дым,
Обращённые кем-то заботливым вспять.

И вот, я всё-таки коснулся твоего города, всмотрелся в его лицо.
Не выщербленное морщинами, не светящееся злобой... оно было милым.
И я, наверное с горя, подумал, что, может быть, вдруг, ты -
Другая улица на этом перекрёстке, вот тот проспект.
Что ты так же, как я сейчас - чем чёрт не шутит - смотришь в этот свет:
Свет снега, свет фонарей, свет окон, этот, возможно, не лучший, рассвет,
в лицо нового дня. Такого нового, так плещущегося по улицам чужим совсем,
между домами города, который был и остаётся вновь не для меня.

Ты здесь живёшь и ходишь, здесь рисуешь ты свои полотна лжи.
Я знаю их, но молча принимаю.
Я понимаю, или просто мне так хочется сказать "я понимаю"?..
И даже тень твоя как будто просит уступить игре, 
ступить за грань, отринуть все сомнения...
Нет. 

Твой город был и жил - остался позади.
Прости, ты не был целью моего пути.
Я лишь хотел ещё разок влюбиться,
когда опять давал тебе вести.

21.12.2013

Непостижимым образом мы ехали на восток.
Я хотел говорить, спать уже не мог
разум мой, а душа не могла молчать,
хоть под стук колёс упоительно лечь и спать.

И я спал и молчал, закрывал глаза на холод и темноту.
Русь вставала всей своей глубиной, ширилась поворотом, я -
всё глубже падал в поле, в степь, в зимнюю белизну.
И просил себя подождать остановочку до побудки,
хоть бы ещё одну.

Тёмный грифель столбов, звезда на небе слепит глаза,
метелью из-под колёс снег, ветер в окна, а из окна - 
два больших неуёмных глаза, два взгляда, слитых, как две судьбы,
и оба вцепились в дорогу, и хлещут, хлещут вожжами...

И тройка несётся вперёд, сквозь зиму и русский тихий уклад,
я хочу проснуться, хочу очнуться, я крепкому сну не рад,
но два чёрных коня и белый не слышат просьб и чужих молитвы.
И вагон бежит по рельсам, бежит, и конь по степи бежит.

Прорезающий тьму фонарь, прорастающий в ночь рассвет,
впереди - трое суток тревоги и на сорок суток просвет.
Я себе избрал вместе боли и крови - вечность твоих дорог,
и я понял это, когда мы самым непостижимым образом ехали на восток.

21.12.2013

Как и в прошлом году, обойдусь коротким подведением итогов. Итак, каким был каждый месяц уходящего 2013:

Январь. Ну вот, я доработал Окна и выложил их в сообществе, обновил раздел на Самиздате, развязался с фоткопостами, закончил генеральную вычитку.
Февраль. Я хочу спать.)
Март. Пока шел домой, придумал простой, но элегантный план, с чего начать переосознаваться.
Апрель. Знакомьтесь, мой дорогой друг - Эрик *посмеиваюсь*
Май. Вот я и прилетел в Новосибирск.
Июнь. I'm going to run the risk of being free
Июль. Как-то так между делом и переживаниями я привык жить один.
Август. В начале сна я - маленький мальчик, лет шести, рядом с которым есть кто-то старше, женского пола.
Сентябрь. Чем и когда я был занят.
Октябрь. За последние двое суток посмотрел 10 серий Грани, в который раз порадовался тому, что создателям сериала не свойственно тянуть сопли, иначе я бы просто недосмотрел до развязки - слишком тяжело.
Ноябрь. That is enough, you know.
Декабрь. ...И когда ты засыпаешь в моих руках

Вот как-то так :)

Чёрный ворон громко каркнул и взлетел прямо у Рат-ура из-под ног. Шорох крыльев, будто крупа по полу, рассыпался по тёмной плоской улице, сходящейся в перспективе церковью, и затих. Рат-ур поправил на поясе меч, поднял факел выше и оглянулся назад, на город.

В городе было тихо и темно, лишь пара окон на площади Лаврентия ещё светились тусклыми огнями, но страж Тир-лора знал – этот мир умирает. Все, кто решились оставить свою двумерную жизнь тростам и одноргалам, все, кто могли уйти – ушли. Ушли давно и не побоялись встретиться с третьим измерением, не испугались изменить свой уклад и себя, научились заново видеть высоту, ширину и длину, ходить, перемещаться в пространстве, смотреть под другим углом. Конечно, поначалу было страшно, но сейчас бояться было уже нечего. Города с высокими небоскрёбами, свет прожекторов в ночном небе, такой яркий, что даже звёзд уже было не разглядеть, шум магистралей, движение, не замирающее ни с приходом ночи, ни перед рассветом, в тот час, когда мир сковывает самой первобытной тишиной и холодом, настолько пронзительным, что не вдохнуть полной грудью, как ни пытайся…

Рат-ур отвернулся и пошёл по улице дальше, поднимаясь всё выше, оглашая умирающий город последним призывом. Сегодня он, страж, вернулся, чтобы в последний раз позвать всех, кто готов следовать, чтобы увести передумавших, испуганных, нищих, голодных, оборванных, обрекающих себя на вечную двумерную тюрьму людей за собой. Голос Рат-ура отражался о рушащиеся каменные стены, звенел в разбитых окнах, проникал в тёмные дома сквозь висящие на вывернутых петлях двери.

- Каждый, - громко и тяжело произносил страж, с каждым шагом всё сильнее приближаясь к выходу из города, -  каждый, кто пойдёт следом, будет свободен и накормлен, каждому будет дана крыша и право, равное праву любого другого. Спасите себя, жители Лауренца, сегодня ворота Тир-Лора будут закрыты навеки.

Тир-Лор – «дорога удачи», так прозвали каменный проход в другой мир первые люди. Когда же он успел стать «дорогой страха»? Рат-ур знал имена тех, кто ждали его у перехода с другой стороны. Они, перешедшие годы и годы назад, не переставали надеяться, что кто-то из их друзей или родных всё-таки придёт, внемлет гласу и последует за стражем по каменному тоннелю. Но такое случалось редко. Оставшиеся  - умирали, сходили с ума, но не шли.

Вот уже за поворотом показались ворота города, а Рат-ур так и не увидел ни одного человека, хотя слышал их шёпот в домах у дороги, различал тихие слова песен из подворотни около Лютневого базара, улавливал отдалённый смех, разносившийся в умирающем городе звоном. Но последний круг из отведённых трёхсот шестидесяти пяти был сделал. Пора было уходить.

Кто-то выбежал на дорогу позади него, и страж обернулся, инстинктивно касаясь пальцами эфеса меча, но безумная старая женщина с растрёпанными волосами, лишь мельком взглянула на него, а затем бросилась куда-то в сторону, бормоча себе под нос что-то неразборчивое, почти не похожее на людскую речь.

- Эйли крап ли оргал брок, Эйли, Эйли...

Ругательства старого наречия мешались с междометьями, и Рат-ур покачал головой. Как бы ему не хотелось спасти каждого жителя этого города, все имели право выбрать, а он не был ни Создателем, ни небесным художником, ни пророком с серебряным горлом и вложенным в уста цветком лотоса или сакуры, чтобы мочь изменять уже написанное в людских сердцах. Как страж Тир-Лора он мог только просить и спрашивать. Но ни первое, ни второе не могло помочь сегодня.

Внезапный холодный ветер, последнее дыхание этого мира, ударил Рат-уру в лицо, играя с огнём и жаром факела, почти разбиваясь о него, и страж поспешил повернуться к ледяному порыву спиной. Ветер толкал его, будто выпроваживая из города и запрещая возвращаться, зло свистел, поднимал с мостовой пыль и пепел, не прибитые дождём, и стражу не оставалось ничего иного, кроме как выйти за ворота и поспешить к Тир-Лору. Рат-ур перепрыгивал через ступеньки старой лестницы, которая взбиралась на пологий холм, сжимал в пальцах факел и совершенно не смотрел вперёд. И когда перед ним возникла невысокая фигура в бесформенном старом пальто, он резко замер на месте, опуская факел и вглядываясь в неё.

Худенькая девочка с перемазанным копотью лицом испуганно смотрела на стража, который возвышался над ней почти вдвое. Рат-ур различил, что она сжимает в пальцах детский альбом для рисования и несколько кисточек.

- Я… хочу рисовать, - тихий голос звучал уверенно, и страж опустился на одно колено, мягко принимая альбом из её рук и разглядывая плоские двумерные картинки, неумело раскрашенные блёклой акварельной краской. И всё же в них была жизнь, больше жизни, чем во всём умирающем Лауренце.

- Хорошо.

Страж улыбнулся и поднялся, протягивая девочке руку и мягко ведя её за собой в сияющий светом проход Тир-Лора.

Серия сообщений "по мотивам визуального с тумблера":

зарисовки по случайным комбинациям картинок из ленты Tumbler

Часть 1 - - 0 - Снег
Часть 2 - - 1 - Разговор на балконе
...
Часть 5 - - 4 - Уикэнд дома
Часть 6 - - 5 - journey to the unknown
Часть 7 - - 6 - the road

...И когда ты засыпаешь в моих руках,
и когда поёшь свои песни, акварельным узором расцветающие в моём окне.
Всё, что между нами - электрическими проводами, закороченными к земле,
или как время наше, сплетённое с чувствами, мыслями, и застывшее на нуле.

И когда меняется расстояние,
когда холодный ветер и снег в волосах, в кровати и под пальто -
это как призрак, как маятник нашей больной, неуёмной памяти,
стремящей снова и снова от ноты до к ноте до.