vzljetnaja polosa nachinaetsa pod kozhej

моя глухонемая девочка с аморфными глазами:
рыбьим хвостом скользит по подоконнику,
лепит себя из глины тонкими пальчиками. кольца только на безымянных.
не курит, пьёт коньяк в облегающем платье
спит, опустив ресницы и громко дышит через влажный рот.
из ран сквозит полевыми цветами и дыней -
мух сгоняет ситцевым платком с затвердевшей толщи снега.
--
девочка моя внятно солёная от слёз
мечтает услышать стук моих шагов
клацанье каблуков о паркет и тиканье дешёвых настенных часов на батарейках.
под кожу вшивает луны остроугольные, обнимает меня
мёртвой хваткой
так по матерински.
--
немая девочка по утрам учится смеяться со звуком и выговаривать "ррр"
разбитыми о калорифер глазницами встречает рассветы.
я рисую её в профиль углём и кровью
на белых как ямочки щёк листах.
она целует меня в холодную шею и чуть ниже
я расчёсываю её длинные чёрные волосы стоя у окна -
взлётная полоса щекочет ладони.
мы долго молчим и целуемся ртом в рот
провожая осипшим тембром голоса моего
расплавленные на хорде асфальта
таких же немых как и она
                           бескровных
                            крылатых
                            железных птиц

An obvious similarity

там, где осень давно перестала грешить постоянством,
прикурить второпях от разломанной нервами спички
и под самыми ребрами, сжатыми кольцами транса,
затянуться, как выстрадать, запахом той электрички.

ты права -
расстояния вряд ли имеют такое значение,
чтобы ими болеть, задыхаясь ветрами и скрипками,
даже нам, не умеющим жить параллельно течению,
можно так не скучать - до истерик, до сжатого крика.

ты права -
можно просто дышать горьковато-непрожитой осенью,
согревая дыханием ноты отыгранной встречи
и смотреть, как заснувшие листья с гримасами проседи
очень медленно падают вниз на опавшие плечи.

ты права -
чем сильнее держаться за небо и спаренный воздух
самым мертвым, зубами проверенным полуобхватом,
тем короче пробелы от скошенной рифмы до прозы,
тем длиннее дорога от красных до белых халатов.

там, где осень давно зажигает все спички о нервы
переслушать ремейки тебя в облетевших аллеях..
ты права -
можно ждать не спеша. каждый стук принимая за первый.
только жаль, что я так никогда. никогда не сумею.
(с)
 

nemim ljudam izz proshlogo



люблю до хруста в локтевых суставах читать/перечитывать/дышать дневниками людей, вычеркнувших меня их своей жизни.
в них уютно и вязко. я закрываю ладонями глаза - с ресниц соль (совсем не нота, увы).

мальчики с ладонями вкуса корриды, девочки с висками простреленными насквозь
целуют холодный асфальт отрешённость запятых.
немеют за несколько случайный всхлипов до взрыва,
режут пальцы в корм перелётным птицам, на тонкие кольца.

плетут подводные скалы утопленникам из нервов и правды,
которая хуже чем ложь в любом возможном контексте.
ладони вверх дном под толщей воды,
кусают за локти и уголки манжета случайными сновидениями.

мальчикидевочки перед разбитыми зеркалами
с ключами от всех лабиринтов
в терпких манто на проржавевших поясницах.
затёрли ластиком до дыр, перерезали телефонные провода.

я молчу, цепенею, и мне почти не больно, -
люди как тени, которые оставляют лишь дневники.

я, стоптав свои сапоги,
искалечив вконец запястья, всё равно поверну назад -
я не видела больше счастья после взгляда в твои глаза.

Omahyra & Boyd



More

я не изменяюсь

Всё по-прежнему,-
Каблуки, серёжки, чулки в сеточку,
Чай, исключительно зелёный,
Глаза, обязательно черным
Звонить маме,
Чтобы потом спокойно пропасть на двое суток,
Чтобы напиться горячей самбуки,
Чтобы в квартире растлить чьё-то худое тело, в пьяных судорогах
Чтобы снова под холодным душем вымывать излапанную душу, -плевать
Нам не найти алиби
Всё по-старому, -
Утро начинается с чьего-то дыхания в спину
В обед чужие сигареты в пачках,
Вечером танцы,
Я не чувствую времени, просто я есть.
Всё как раньше,-
Осень, постепенно сникающая, ветрено, губы, опухшие от прикусов,
Шапки, пледы, трамваи, привет, а не пошли бы вы нахуй, корявый почерк, крек, в кино на последний ряд
Я кутаюсь в кофту, прикрывая торчащие соски, никто не видит, что внутри я совсем голая.

И о тебе только ноюще болят
синяки бензиновой плёнкой под кожей, в тех местах,
Где
Ты оставлял свои импульсы
Через рот
Который я зажимала своими детскими ладонями,
Впитывая запах изгибов твоего тела
В Москве под стальным небом,
Которое, позже, провожало меня беспокойным метанием облаков
На перроне Павелецкого.
 

Ну что ты надула губы, бэйби? В твоем облике не осталось ничего, кроме ярко-черных ногтей и тела, сотканного из прозрачного электрического света. Сегодня ты королева и сейчас он тебя трахнет. Это все, о чем мечтали вы за эти две с половиной недели, за чашечкой кофе в угрюмом кафе. За окном - слякоть. Но ты выходила - и пахло солнцем. Ты хотела его. В любых позах. В любом месте. В любое время.

Он загонял иглы под кожу словами. Ты молча закрыла ему рот ладошкой. В конце концов, если ему ничего от тебя не нужно, кроме секса, ты будешь довольствоваться и этим. Ведь ты же блядь. У тебя это в крови со вкусом железа и ржавчины. Течет по венам через никотиновые бугры.

P.S. Пока его рука не коснулась моего лица, я думала, что смогу... Но в этот момент я одёрнулась и, пожелав спокойной ночи, вышла из машины... Глупо было надеяться, что два бокала мартини превратят его в тебя, а из меня сделают шлюху...

стоит ли говорить, что у меня ломка без его прикосновений и поцелуев?

стоит ли говорить, что у него ломка без моих прикосновений и поцелуев?

нет. не стоит. мы каждый день употребляем наркотики. самые дорогие.

я - тебя, ты - меня.

 

 

Написано между_строк_шепотом

so fucking cute





"невозможность есть и спать, возбуждение до тошноты. уход в белое. уход за."
"тревожа глазами, изматывая намеком.. но не прикасаясь."

посмотреть в глаза.

kony island.




Когда я буду жить в Большом Яблоке, перестану путать авеню и не буду спотыкаться о бордюры, уткнувшись в карту сабвея, а мой чистый английский будет возбуждать даже кошек в тёмных подворотнях, когда перестану смеяться над фразой «save your pennies», научусь наконец готовить отцу индейку на Thanksgivin’, а моим фетишем по утрам станет банка peanut butter, я позвоню домой и скажу: «Мама…» Она заплачет в помехи трубки и скажет: «Вернись…» Я наверное почувствую такую жалящую, острую, бритвенно – колкую тоску, нажму отбой, выплачусь в ванной, где на окнах собранные красные занавески в белую клетку, а потом
заберу её к себе.
Мы будем пить пиво и ужинать в китайских ресторанах (скажу по секрету, там за двадцать баксов можно отлично поесть), обсуждать мужчин и покупать каблуки и яркие платья, а потом я скажу, что счастлива.
И впервые не слукавлю.