Без государства люди окажутся незащищёнными и не смогут спокойно заниматься земледелием, строить города, создавать произведения искусства. Государство сдерживает стремление сильных людей властвовать над другими. Государство защищает имущество всех живущих в нём. Государство создаёт правила – законы, по которым должны жить люди. Государство – это особая сила для установления порядка среди людей и сохранения его.

Государство – особый союз людей для
- установления порядка между людьми и создания необходимых условий для достижения поставленных ими целей.
- организации защиты от внешней опасности.
Имеет силу над людьми которая действует:
- через Власть,
- законы,
- органы правопорядка,
- вооружённые силы,
- администрацию (чиновников);

в пределах определённой территории





Условия, при которых у славян постепенно складывалось государство 1) Переход от коллективного труда к индивидуальному.
2) Переход от родовой общины к соседской.
3) Возникновение неравенства.
4) Выделение племенной знати
5) Появление вождей и дружин.
6) Возникновение у членов общества противостоящих друг другу интересов.
7) Необходимость поддержания в обществе порядка.
8) Появление людей, способных силой установить и удержать свою власть


Справка. Различие между терминами «государство» и «страна». Государство обозначает устройство власти. Термин носит официальный характер. Страна - в первую очередь географическая территория, с её населением; она может быть независима или быть под властью другого государства. На практике термины могут быть взаимозаменяемые

Александр Елисеев
12 августа 2010 г.


Геополитический аспект Крещения Руси. Часть I и часть II


http://pravaya.ru/look/19540

Часть I



28 июля в России отмечается День Крещения Руси. Принятие христианства готовилось многими поколениями русичей - как христиан, так и язычников. И вместе со светом веры Христовой к русичам приходило осознание того, что им суждено стать новым Римом, новой Византией

Первая попытка


Крещение всей Руси не могло быть делом случая, пусть даже и чудесного. Русичам предстояло проникнуться новой верой, раскрыв ее смыслы на всех уровнях. Здесь не годилось простое решение – крещение по приказу сверху. Языческая Русь не была варварской державой, это была развитая городская цивилизация (скандинавы называли ее Гардарикой – «страной городов»), представлявшая собой сложнейший политический, социальный и экономический организм. Поэтому принятие христианства было процессом не столько трудным, сколько сложным, точнее – сложнейшим.

Известно, что христианство распространялось среди древних русов, как минимум, с IX века. (Античные и византийские источники свидетельствуют о распространении новой веры среди «скифов».) Патриарх Фотий в своем «Окружном послании» (867 год) сообщает о том, что русы «переменили… нечестивое учение, которого держались раньше, на чистую и неподдельную христианскую веру». А византийский император Константин Багрянородный (середина X века) упоминает некоего князя Руси, крестившегося вместе со своими поданными.

Имя этого князя известно из русских источников. «Иоакимовская летопись» называет «блаженным» князя Аскольда, правившего Русью где-то в 860-е годы (время патриарха Фотия). По ее данным, этот князь был «погребен на горе, иде стояла церковь святого Николая». Эти данные косвенно подтверждает базовая «Повесть временных лет» : «И убиша Аскольда, и несоша на гору, и погребоша на горе… идее ныне Олъмин двор, на той могиле поставил Олъма церковь святого Николу…»

Многие историки и философы часто выражают сожаление по поводу того переворота, который произошел в 882 году в Киеве, и который завершился убийством Аскольда. Дескать, тем самым была сорвана христианизация Руси. При этом вокняжение Олега Вещего трактуется как «языческая реакция».

Разумеется, религиозный выбор Аскольда был его личным духовным подвигом. Но вот вопрос – насколько его можно связывать с трагической кончиной князя? Во всех летописях переворот 882 года трактуется в контексте династической борьбы. Олег бросает Аскольду (и его соправителю Диру) обвинение в том, что они не «княжеского рода». При этом киевлянам предъявляют малолетнего Игоря, которого новый правитель аттестует как сына Рюрика. То есть, киевлянам предъявляют важнейший, по тем временам, политический аргумент. Особо заметим – речь идет именно об аргументе. Вряд ли Олег мог захватить власть в столь крупном городе, как Киев, без согласия его мощной городской общины. Трудно представить себе, как он спокойно убивает тамошнего князя, и ставит его поданных перед свершившимся фактом. Можно вообразить, как Олег завоевывает Киев, но летописи повествуют именно о перевороте. А в упомянутой выше «Иоакимовской летописи» прямо сообщается о том, что «Оскольд предан бысть киевляны и убиен бысть».

Судя по всему, Аскольд княжил Киевом на «птичьих правах». (Возможно, что он был некоторое время соправителем законного князя Дира, но потом, например, после смерти последнего, занимал княжеский стол самочинно. Арабский автор ал-Масуди сообщает о славянском царе Дире не упоминая Аскольда. А Иоакимовская летопись, повествуя о перевороте, говорит только об Аскольде.) Но если так, то и его христианский выбор не обладал внушительной силой. Не исключено, что Аскольда считали узурпатором, а это косвенно «дискредитировало» и само христианство. В любом случае, очевидно, что Киев не был готов принять Христа.


Языческий путь к Третьему Риму


Но вот что поразительно – при новом руководстве Русь продолжает стремительно двигаться по пути христианизации. «…Именно при Олеге христианское епископство на Руси переросло в митрополию, — пишет выдающийся русский историософ В. В. Кожинов. – И многие из русских, посещавших тогда Константинополь, по-видимому, были или становились христианами. Согласно летописи, императоры Лев, а затем Александр дали следующее распоряжение о людях Руси в Константинополе: «Прибывающие сюда русские пусть обитают у церкви святого Маманта». Надо полагать, что речь шла о не раз приезжавших в Константинополь и так или иначе причастных к христианству людях. Ведь здесь же сообщается, что император Лев, приняв послов Олега, приставил к ним своих мужей показать им церковную красоту… уча их вере своей и показывая им истинную веру». ( «История Руси и русского слова» )

И вот уже в договоре князя Игоря с греками (944 год) многие знатные русы выступают как христиане. И они вершат важные государственные дела наравне с язычниками. Налицо нечто промыслительное – подготовка крещения Руси происходит при языческих князьях – едва ли не с их благословления. (Тут можно вспомнить Святого и Равноапостольного Царя Константина Великого, принявшего крещение только перед смертью.) В то же самое время сама Русь не готова еще принять христианское руководство. И любая серьезная попытка христианизации на государственном уровне могло бы вылиться в серьезную усобицу, крайне опасную ввиду сложнейшего геополитического положения, в котором всегда находилась Русь. (Чего стоила одна только могущественная Хазария, всегда стремившаяся лишить русичей суверенитета.) При этом линия борьбы прошла бы не между знатными родами или этнополитическими группами (полянами, северянами, словенами, радимичами и т. д.). Разделение произошло бы внутри самих родов. Киевские (или какие-либо) иные князья не могли приказать своим поданным принять новую веру – на Руси были очень сильны общины (прежде всего, городские), жившие вечевым строем. (Об этом весьма подробно написано в монографии И. Я. Фроянова «Киевская Русь. Очерки социально-политической истории».) Даже и дружина, личное войско князя, представляла собой политический институт, к мнению которого сам князь вынужден был прислушиваться. И тут достаточно вспомнить об аргументации князя Святослава Игоревича, обосновавшего свой отказ креститься следующим образом – дескать, меня не поймет моя же дружина.

Показательно, что языческий князь Олег Вещий стремился проводить внешнюю политику, дружественную христианской Византии. Его так называемый «поход на Царьград», датируемый 907 годом, конечно же, является выдумкой летописца. Византийские источники этого похода не знают, на что неоднократно обращали внимание историки. Л. Н. Гумилев считал, что Олегу приписали неудачное нападение на византийские владения неких росов-дромитов («бегунов»), живущих в низовьях Днепра. А В. В. Кожинов склонен думать, что князю был приписан удачный поход русов на Константинополь, датируемый 860 годов. (Оба эти похода были хорошо известны византийцам.) Как бы то ни было, но Олег на Царьград не ходил. А вот договор с греками он, безусловно, заключил, организовав для этого широкое посольство от всех этнополитических субъектов Древнерусской федерации (как было написано в ПВЛ – словен, кривичей, чуди, мери и т. д.) По этому поводу В. В. Кожинов делает важнейшее наблюдение: «… В дошедшем до нас договоре Олега с Византией, датированном в летописи 912 годом, сказано, что он заключается «на удержание и на извещение (удостоверение) от многих лет межи (между) хрестианы и Русью бывьшюю любовь»; эта «любовь» существовала, надо думать, с первых дней правления Олега… Невозможно предполагать, что чтобы процитированной «формуле» договора предшествовал военный поход…»

От себя добавлю, что здесь крайне интересен следующий момент – Олег прибивает свой щит на вратах Царьграда, а в древности это означало взятие города под покровительство. Языческий князь берет под покровительство столицу христианской Империи? Что ж, это тоже очень символично и весьма промыслительно. Это никак не объяснишь обычным, геополитическим прагматизмом. Тут уже заметно выражение некоего родства, истоки которого уходят вглубь веков. Олег и многие другие русичи относились в Византии как к новому Риму. Первая Римская империя, вне всякого сомнения, воспринималась ими как нечто родное, общее для многих народов арийского корня.


Древнерусский византизм


Официальная наука с большим скепсисом относится к любым попыткам проследить участие наших предков в жизни античного мира. Между тем, фактура здесь весьма обширна – важно только отбросить «академические» предрассудки. Вот пример – в V в. уже «закатный» Рим был взят войсками варваров, которыми предводительствовал Одоакр (Оттокар). Готский историк Иордан считает его ругом, а народ ругов отождествляют с русами. (Немецкие хроники именуют княгиню Ольгу «королевой ругов».) Знает этого правителя и славянский эпос – в нем Одоакр противопоставляется остготскому Теодориху-Дитриху.

Даже и в гораздо более позднее время русские считали Одоакра своим. «…В 1648 году гетман Богдан Хмельницкий обратился по случаю войны с Польшей к казакам с воззванием, в котором он призывал следовать примеру их славных и воинствующих предков, владевших под руководством Одонацера (Одоакра) 14 лет Римом, — сообщает историк С. Лесной. — Эта традиция была настолько сильна, что, когда Богдан Хмельницкий умер в 1657 году, Самийло Зорка, генеральный писарь Запорожского войска, стоя у гроба, говорил: «Милый вождю! Древний русский Одонацер!» ( «Русь, откуда ты?» ) И это в XVII веке, а что уж говорить про век X?

Так вот, заняв Рим, Одоакр отослал в Константинополь знаки императорского достоинства (пурпурную тогу и т. п.). И это тоже весьма символично – русский вождь благословил создание новой империи, отдав ей свои почести. Одоакр как бы начал историю новой Империи – Второго Рима.

Впрочем, чрезвычайно важен и собственно геополитический аспект. Языческая Русь, начиная с Олега, предпочитает сближение с Византией – конфронтации с нею. В 945 или 946 году арабский автор ал-Масуди сообщал, что многие из «племен ал-Рус в настоящее время вошли в общность ал-Рум». Согласно ему, византийцы поместили многих русов в свои крепости – гарнизонами. Русь воевала в союзе с Византией против арабов – особенно здесь выделяется поход 960 года. Вместе с ромеями («Рум») русы ходили – на Крит в 911-912, 949 и 960-961 гг., в Лангобардию – в 934 году, к берегам южной Франции в 935 году, на Сицилию в 964 году и т. д.


Князь Владимир: заветы и наветы


Были, конечно, и столкновения, которые, впрочем, нельзя интерпретировать как проявление русско-византийской вражды. (За исключением, пожалуй, похода 941 года, который, как предполагают Л. Н. Гумилев и В. В. Кожинов, был инициирован хазарами.) Так, князь Святослав Игоревич в 970 году воевал против узурпатора Иоанна Цимисхия, который сверг законного императора Никифора Фоку, с которым у русского князя как раз был заключен стратегический союз (против Болгарии). Владимир Святой ходил на византийский Херсонес, но это вовсе не было агрессией в отношении Византии. Известно ведь, что император Василий II просил помощи у русского князя – с тем, чтобы разгромить войска мятежника Варды Склира. И Владимир Святославович послал ему на помощь 6-тысячный корпус, который и решил дело в пользу законного императора. Что же до Корсуни, то она всегда тяготела к сепаратизму, поэтому ее осада вполне вписывается в логику Владимирова охранительства. (Этот вывод был сделан польским историком А. Поппе и решительно поддержан В. В. Кожиновым.)

Получается, что Русь в X веке дважды (при язычнике Святославе и христианине Владимире) сыграла ту же самую роль «жандарма Европы», что и в XIX веке, когда российские войска подавили революцию в Австро-Венгрии. И в том, и в другом случае русские выступили на защите законной власти – против сил хаоса. Потомки скифов и гипербореев проявили себя как некий прообраз катехона – «удерживающего» мир от прихода антихрист, которое готовится силами апостасии.

Но вот что любопытно, в базовой «Повести временных лет» действия Владимира были подана как неспровоцированная агрессия, достойная какого-нибудь варварского князька, возжелавшего пограбить и поторговаться. Согласно ПВЛ, он, взяв Корсунь, прекращает свои агрессивные действия только после обещания Византии выдать за него замуж царевну Анну. Более того, это замужество он ставит условием своего крещения (само решение принять христианство было принято Владимиром еще до похода). При этом братья Анны, уговаривая ее выйти за русского князя, утверждают, что Русь принесла много зла грекам. И это после той помощи, которую русы оказали Византии!

Далее, Владимир слепнет — по «Божественному промыслу», после чего только и принимает крещение. Складывается такое впечатление, что князь максимально «затягивает процесс». И лишь только после исцеления Владимир признает: «Теперь узнал я истинного Бога». До этого, получается был один лишь военно-политический расчет. Иначе говоря, Русь представляется как варварское государство, ставшее более-менее приличным лишь благодаря чуду, но никак не ввиду каких-то духовных исканий. А ведь тогдашняя Русь – это Гардарика – «страна городов», которая никак не похожа на варварскую орду.

О самой помощи, оказанной Византии князем Владимиром, летописец даже не упоминает. Что же, он не знал о ней? Вряд ли, ведь этого требовала простейшая эрудиция. Просто кому-то надо было представить Крестителя Руси и всю Русь в неприглядном свете, облагородив при этом византийцев. Налицо самый настоящий подлог.

Возникает вопрос – кому нужно было подать историю крещения князя Владимира в искаженном виде? Очевидно, тем силам, которые не желали усиления Русской Национальной Церкви. И к таким силам можно со всем основанием отнести «грекофильскую партию», замкнутую на Византии.

Письменные источники – это пропаганда, но пропагандой, выражающей какие-то идейные устремления, могут быть и памятники материальной культуры. Археологами найдены монеты времен правления князя Владимира, на которых князь изображен с византийскими царскими инсигниями – короной на голове и скипетром с крестом – в правой руке. Совершенно очевидно, что Владимир Святой был убежденным византистом, которому были по нраву восточное христианство и ромейское единовластие. Он хотел дружбы с Византией, но отлично осознавал, что любая дружба между разными государствами весьма условна и продуктивна лишь при условии неукоснительной защиты своих национально-государственных интересов. Поэтому византист Владимир не был грекофилом, иначе он не «покушался» бы на священные византийские инсигнии. Князь считал, что Киевская Русь – это новая Византия, которой предстоит занять место Второго Рима. Это было его политическим завещанием, которое было выполнено уже в эпоху Московской Руси.

Понятно, что такие устремления не могли вызывать одобрения у византийцев и грекофилов. Возможно, именно поэтому в ПВЛ он представлен довольно-таки неприглядно. Точнее сказать, кто-то очень хорошо прошелся по тексту, исказив образ князя. (Изначально текст был вполне благожелательным в отношении Крестителя.) Так, например, просто удивляет отрывок, в котором повествуется о «выборе веры». Владимир обращается к представителям разных религиозных конфессий – с целью выяснить, о чем же говорят их религии – христианство, иудаизм, ислам. И они ему рассказывают о самых основах. Складывается такое впечатление, что киевский князь (много где побывавший и много чего повидавший) просто не интересовался жизнью народов, окружающих Русь. По сути, это нечто вроде анекдотов про Брежнева из серии – «какой еще Хонеккер?»

Обращает на себя внимание и то, что в ПВЛ существует огромная и досадная лакуна, охватывающая период 998-1013 годов. О том, что тогда происходило на Руси, ПВЛ почти ничего не сообщает. То есть, 15 лет русской истории – как корова языком слизала! А ведь это годы правления Крестителя Руси…

Не удивительно, что Владимир Святославович был канонизирован только в XIII веке, при своем великом потомке Александре Невском. Очевидно, что какие-то силы очень сопротивлялись прославлению русского князя, который еще в X веке прочил своей Родине судьбу нового Рима и выдвинул идею «Москва – Третий Рим» за несколько столетий до инока Филофея.

Все это объясняет – почему в ПВЛ Владимир выставляется как братоубийца и яростный сладострастник, который не останавливается перед публичным изнасилованием княжны Рогнеды. «Был Владимир побежден плотским вожделением» — сообщает летопись, подчеркивая, что «зло есть женская прелесть».

Не будем сейчас выяснять – насколько верно ПВЛ рисует нравственный облик князя Владимира. Обратим лишь внимание на то, что она не жалеет для этого самых ярких красок. Как будто кто-то хотел вызвать неприязнь к Владимиру – пусть и на подсознательном уровне. Могут возразить, что летописец просто хотел подчеркнуть контраст между князем-язычником и тем же самым князем, принявшим христианство. Однако, ПВЛ никак не говорит об исправлении князя, об изменении его, так сказать, «морального облика».

Но, может быть, летописец всего лишь рубил правду-матку, отдавая должное князю, принявшему христианство и честно вскрывая его же пороки? Предполагать это было бы наивным. Летописание не есть простое изложение фактов – это пропаганда, орудие политической борьбы. И подчеркивание пороков Владимира (скорее всего, изрядно преувеличенных, если только не выдуманных) – это акт, имеющий политическую подоплеку.

Не случайна и лакуна в ПВЛ. Князь явно предпринимал какие-то шаги, направленные на усиление своей власти (по «ромейскому» образцу). И это нужно было тщательно скрыть от потомков, что и произошло во время составления ПВЛ, в эпоху феодальной раздробленности, когда неразумные потомки Владимира Святославовича забыли о величественных замыслах Крестителя, сосредоточившись на своих феодальных разборках




Геополитический аспект Крещения Руси. Часть II

http://pravaya.ru/look/19653


Сильная Русь всегда страшила многих – и на Востоке, и на Западе. Вот почему ее всячески старались принизить. Для этого использовались самые разные методы, в том числе, и фальсификация истории. Крещение Руси и деятельность князя Владимира Святославовича также подверглись атаке фальсификаторов

( Часть I )


Князь Святослав и грекофилы


В борьбе за Русскую Национальную Церковь Владимир Святославович вынужден был противостоять могущественной грекофильской партии, желавшей как можно сильнее привязать Русь к Царьграду — без возможности совершать геополитические маневры. Судя по всему, именно эта партия настойчиво саботировала проведение балканской политики Святослава Игоревича и приложила руку к его трагической гибели в 972 году.

Историков давно уже интересует та метаморфоза, которая произошла в отношении князя Святослава к христианам. «Повесть временных лет» (ПВЛ) сообщает о том, что не препятствовал своим людям принимать крещение. Тем не менее, после неудачи в балканской войне 970-971 годов, Святослав, по данным Иоакимовской летописи (ИЛ) развернул репрессии против своих дружинников, исповедующих христианство. Более того, он задумал «избити» христиан после возвращения в Киев.

В чем же дело? Почему на князя вдруг напал приступ языческого фундаментализма? Раньше ведь он воевал с христианами бок о бок, и его язычество отнюдь этому не мешало. Как и христианам ничто не мешало воевать против императора христианской Византии. Что же изменилось? Логичнее всего предположить, что какая-то часть христиан составила политическую оппозицию Святославу, выступив за прекращение войны с ромеями. Косвенно об этом свидетельствуют данные византийского автора Льва Диакона, который сообщает о военном совете русов от 21 июля 971 года. Тогда часть русских военачальников призвала заключить мир с Византией – против воли князя. Возможно, что речь идет о христианской части дружинной элиты.

Святослав отверг это предложение, произнеся свои знаменитые слова: «…Да не посрамим земле Русские, но ляжем костьми, мертвые бо сраму не имам». Однако, можно представить себе – с каким настроем сражались против византийцев сторонники мира.

Могут возразить, что мир, в конце концов, и был заключен, так не лучше было бы послушать «пацифистов»? Но тут можно задать и встречный вопрос – а не лучше ли было бы самим пацифистам отказаться от своего пацифизма? Глядишь, и результаты были бы другими. Да и неизвестно еще, какими были бы условия мира. От русов, вообще, могли потребовать разоружиться со всеми вытекающими последствиями (христиане, впрочем, оказались бы в исключительном положении). И здесь стоит обратить внимание на слова князя Святослава, переданные в ПВЛ: «Нам некуда деться, волей или неволей мы должны сражаться». И вот, само сражение было проиграно, но император согласился отпустить русов домой, заключив с ними вполне приличный (учитывая сам факт поражения) договор.

В любом случае, налицо оппозиция князю Святославу, выступающая за мир с ромеями. И дело здесь не в религии, но в политике. Когда пацифисты считали, что князь сможет одолеть Иоанна Цимисхия, они воевали против Византии – несмотря на свою религиозную принадлежность. Когда же им показалось, что шансы Святослава ничтожно малы – им захотелось мира. Это уже политика, а не религия.

У оппозиционеров наверняка были свои сторонники в Киеве, которые не хотели возвращения князя. Весьма любопытно следующее обстоятельство. Воевода Свенельд предлагал Святославу вернуться в Киев, обойдя «днепровские пороги на конях, ибо стоят у порогов печенеги». Князь отказался, в результате, его дружина осталась зимовать и голодать в устье Днепра, в Белобережье. Это обычно трактуется как проявление некоего героического чудачества – дескать, отважный, донельзя, воин не хотел обходить опасность. Но вряд ли сокрушитель Хазарии был экзальтированным чудаком, которым его так часто представляют. Что-то удерживало князя от пути в обход. Очевидно, он боялся столкнуться с некоей силой, которая была страшнее и самих печенегов.

Сила эта, судя по всему, находилась в Киеве, и она вполне бы могла уничтожить князя в тот момент, когда он пробирался бы в столицу. Поэтому Святослав и не хотел идти на север, предпочитая выждать время. Кстати, с самими печенегами у него должны были тогда существовать хорошие отношения. ПВЛ сообщает о том, что во время зимовки воины Святослава питались кониной. И, как справедливо вопросил Л. Н. Гумилев: «Кто мог продавать им конину кроме печенегов?» ( «Древняя Русь и великая Степь» ) В то же самое время: «Нестор не объясняет, почему войску Святослава, страдавшему в Белобережье от голода, не помогли киевляне, хотя степной путь по Бугу был открыт».

Но вот Святослав выдвинулся к столице, и печенеги напали на его войско. Понятно, что кто-то их настрой изменил. «Печенегов кто-то должен был известить о времени прохода Святослава через пороги, иначе они не смогли бы собраться туда в достаточном количестве».

Ниточка тянется в Киев, где давно уже созрел заговор против князя. И главные кандидаты на заговор – грекофилы. Не христиане «вообще» — в Киеве существовало несколько христианских общин и партий (о чем речь пойдет дальше), но именно сторонники провизантийской ориентации. Не случайно же после смерти Святослава власть (уже де юре) переходит к его сыну Ярополку, который находился в орбите византийского влияния. При этом агентом Ярополка был воевода Свенельд, который благополучно вернулся в Киев.


История одной «реакции»


Грекофилы ударно поработали над русскими летописями, сильно исказив образ не только язычника Святослава, но и его сына, крестившего Русь. Приход князя Владимира к власти часто подают как «торжество языческой реакции». При этом указывают на его религиозную «Перунову» реформу, а также на массовые жертвоприношения: «И осквернилась кровью земля Русская». (ПВЛ). Вопроса о жертвоприношениях мы коснемся дальше, пока же рассмотрим вопрос о реформе.

Как известно, Владимир составил пантеон из шести богов: Перуна, Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Мокоши. Возникает вопрос – было ли это хоть каким-то проявлением хоть какого-то фундаментализма? В пантеон не вошли многие почитаемые на Руси божества – например, Велес, которым, наравне с Перуном, клялись в договорах русов с греками. А это значит, что Владимир выступил именно как реформатор, подрывающий основы язычества и прямо инициирующий религиозный конфликт между самими язычниками. Причем, этот конфликт имел и социальную мотивацию, ведь упомянутый выше Велес/Волос был богом волхвов (жрецов). Князь Владимир явно бросал монархический вызов могущественному жречеству, что вело к мощнейшим внутриязыческим коллизиям.

Очевидно, что это реформация, результаты которой оказались крайне недолговечными, были проявлениями острейшего недовольства язычеством. (Любопытно, что современные язычники оценивают реформу Владимира крайне негативно, считая ее, весьма справедливо, хоть и со знаком минус, важнейшим шагом на пути к Крещению Руси.)

Но как тогда быть с ужасными жертвами, о которых столь красочно пишет ПВЛ? Тут есть одна неясность. ПВЛ приписывает инициативу в этом страшном деле именно Владимиру: «И пошел к Киеву, принося жертвы кумирам с людьми своими». (К слову, это еще вопрос – какие жертвы имелись виду, человеческие или нет.) Но вот конкретный случай описан один – когда были убиты два варяга-христианина «из Греческой земли» – отец и сын. И вот здесь уже инициаторами выступают «старцы и бояре», решившие: «Бросим жребий на отроков и девиц, на кого падет он, того и зарежем в жертву богам». То есть, налицо инициатива элитариев, причем старцы – это явно деятели городской общины, высшим органом власти которой было вечевое собрание. А важнейшую роль в проведении таких собраний играли жрецы, бывшие чем-то вроде спикеров. (Позднее эта функция перешла к православному духовенству.)

Жрецам была самая прямая выгода – наращивать религиозный фанатизм и дестабилизировать ситуацию. Они, кстати, никак не могли быть довольны реформами Владимира, который не включил в пантеон их бога Велеса. Отсюда – и нагнетание фанатизма, который ставил своей целью «привязать» русов к старым богам – кровью.

Как рассказывает ПВЛ, варяг отказался отдать своего сына на жертву, оказав им вооруженное сопротивление. Во время схватки варяги были убиты – и «не ведает никто, где их положили, ибо были тогда люди бесписьменны и язычники». «Соавтор» ПВЛ «пнул» «языческую Русь» — и не столько за само язычество, сколько за «дикость». И здесь уже заметен агитпроповский стиль грекофила (или чужака-византийца), опустившегося до откровенной русофобской лжи. Представить себе, что Гардарика, «страна городов», была бесписьменной — невозможно. (Сегодня неоспоримо доказано наличие дохристианской письменности у славян. В «Житие Кирилла и Мефодия» говорится о неких «русских письменах». Найдены и многочисленные рунические «вендские» письмена.)

Что ж, и сегодня есть любители порассуждать о дикости языческой Руси. А вот митрополит-русич Илларион совсем по-иному смотрел на эту Русь совсем иначе. По его мнению, языческие князья Игорь и Святослав «правили не в безвестной захудалой земле, но в Русской, что ведома во всех наслышанных о ней четырех концах земли». («Слово о законе и благодати») Обращает внимание и его уважительнейшее отношение к языческим правителям. Вообще, само «Слово», как и «Память и похвала русскому князю Владимиру» Иакова Мниха (XI век), описывает религиозный выбор князя Владимира совсем иначе, чем ПВЛ. В этих древнерусских произведениях Владимир уравнивается с Константином Великим, а само Крещение представляется как сложный внутренний выбор. «Илларион прямо и косвенно подчеркивает независимое от религиозных центров решение Владимира принять христианство, — пишет А. Г. Кузьмин. — Он сопоставляет князя – кагана и с апостолами, и с Константином, при котором уверовала в Христа Римская империя… Прямых выпадов против Константинополя у Илариона нет. Но прославляя Русь и своих князей, именуемых подчеркнуто каганами, то есть равными императорам, он стремится обосновать совершенную независимость ее от Византии и в религиозном отношении». («Первый митрополит русин Иларион»)

Очень показательный «момент» — в «Памяти и похвале» утверждается, что князь Владимир принял крещение за два года до похода на Корсунь. И это в корне противоречит утверждению ПВЛ, одному из авторов которой обязательно нужно было обусловить крещение русского князя его активностью в отношении Византии (и, конечно же, активностью самих греков в отношении князя).

Но самая главная нелепица даже не в утверждении одного из авторов ПВЛ о том, что киевляне не могли вспомнить о могиле варягов в силу дикости. По прочтении данного отрывка, складывается такое впечатление, что христиан в Киеве были единицы, и язычники могли творить с ними что угодно. Между тем, уже договор Игоря с греками (945 года) заключали не только христиане, но и знатные русы. В 1017 году германец Титмар Мензербургский насчитал в Киеве 400 церквей. Понятно, что не только все они, но даже и большая их часть, не могли быть возведены после Крещения; строительство – штука серьезная. В Киеве существовала мощная христианская община, которая не стала бы молча наблюдать над тем, как озверевшие фанатики приносят в жертву их единоверцев. Судя по всему, в Киеве тогда происходили широкомасштабное столкновение между христианами и языческими фундаменталистами, один из эпизодов которого был описан в ПВЛ. (При этом сама эта эпизодичность никак не минимимизирует мученичество и героизм двух варягов. Увы, память людей не хранит всех мучеников и героев.) Теперь задумаемся – выгодны ли были эти массовые столкновения князю? И, вообще, мог ли он не учитывать интересы могущественной христианской общины?

Безусловно, князь не мог править без согласования своей политики с интересами различных партий и всей киевской общины. Кстати сказать, окончательное решение о принятии христианства, как о том свидетельствует «Сага об Олаве Трюгвассоне», «народным собранием», то есть на вече.

Так что давно бы уже пора отказаться от упрощенных представлений, согласно которым «языческая реакция» 983 года или же Крещение Руси были неким «произволом княжеско-дружинной верхушки».


Борьба партий и русская независимость


Важнейшей задачей Владимира Крестителя было обеспечение церковно-политической самостоятельности новой, христианской Руси. Он не пошел на поводу у могущественной грекофильской партии, хотя и не вступил в конфронтацию с Византией. Князь отказался принять византийского митрополита и, вообще, при нем Русь получила весьма своеобразную церковную организацию. Историк А. Г. Кузьмин дает весьма точную и емкую характеристику этой организации: «В литературе много спорили о том, кто был первым киевским митрополитом и были ли таковые при Владимире вообще. Между тем, «Повесть временных лет» на этот вопрос отвечает однозначно и объективно: первые полвека после принятия официальной Русью христианства митрополии в Киеве не было. А что было? А было сочетание двух неодинаковых форм, характерных для арианства и ирландской церкви. Фактический глава русской церкви (настоятель Десятинной церкви Анастас Корсунянин – А. Е.) не был даже епископом Это характерно для ирландской церкви, где аббат монастыря (а в данном случае привилегированного храма) стоял выше епископов. Такое положение будет и в Новгороде 30-х годов XI столетия, когда церковь возглавлял некий Ефрем, также не имевший чина епископа. Да и Илларион избирался в митрополиты из пресвитеров, минуя епископский чин, что в рамках византийского православия не допускалось. Иными словами, ирландская практика на Руси держалась довольно долго и повсеместно. Но в заключительном аккорде, посвященном княжению Владимира, летописец называет и епископов во множественном числе, с которыми князь советовался. Поскольку митрополии в это время не было, епископов, очевидно, либо избирали по арианскому принципу, либо по ирландскому принципу они наследовали чин своих отцов. Вероятнее же всего, что было и то, и другое». («Пути проникновения христианства на Русь»)

Действительно, первый митрополит –византиец Феопемт — появляется на Руси лишь при Ярославе Мудром, а в ПВЛ князь Владимир совещается со множеством епископов. А вот что это за «арианский принцип», о котором пишет А. Г. Кузьмин?

Еще в позапрошлом веке историки обратили внимание на то, что в «Повести временных лет» князь Владимир Святославович, крестивший Русь, при своем собственном крещении зачитал довольно странный Символ Веры. Он произнес: «Сын же подобосущен и собезначален Отцу…» Подобосущен, а не единосущен, как то утверждается в православном Никео-Цареградском символе. А кто считал Бога-Сына, Христа, всего лишь подобным сущности Бога-Отца, то есть практически тварным существом? Ответ очевиден — ариане, учение которых было признано ересью. Так что же, князь Владимир принял арианство?

И это в X веке от Рождества Христова? На Руси? Как такое вообще могло быть возможным даже чисто теоретически? Однако не будем торопиться. Все не так просто. Вспомним, что даже в XII веке Кирилл Туровский считал нужным довольно яростно обличать арианскую ересь, что было бы совершенно ненужным в условиях ее полного отсутствия.

Некоторые исследователи, например, тот же А. Г. Кузьмин, склонны объяснять произнесение «еретического» слова тем, что князь Владимир принял не православие, а какую-то неортодоксальную версию христианства, испытавшую сильнейшее влияние арианского вероучения. В подтверждение своей необычной трактовки известных исторических событий А. Г. Кузьмин высказал несколько соображений.

Профессор обращает внимание на то, что внутри русской летописной традиции отчетливо прослеживается мировоззренчески и стилистически особое направление, связанное с Десятинной церковью — древнерусским храмом в Киеве, существовавшим в X-XI веках. Показательно, и на этом Кузьмин останавливается особо, что сама Десятинная церковь подверглась переосвящению при князе Ярославе Мудром, правителе «провизантийском». «Антивизантийская» часть ПВЛ, по наблюдению историка, менее ориентирована на аскетизм и иерархию Церкви, ее отличает гораздо более либеральный подход к вере. И сей либерализм он связывает с арианством, отмечая «варварскую» демократичность последнего. В самом деле, ариане отрицали сложную иерархию, потому само арианство и пользовалось таким успехом среди «варварских» народов, находящихся на стадии так называемой «военной демократии» (готы, вандалы и др.).

Неизбежность влияния неортодоксальных направлений в христианстве А. Г. Кузьмин обосновывает широкими контактами Руси с Крымом и Моравией. На территории Крымского полуострова располагалась Корсунь, служившая местом ссылки разного рода еретиков и церковных диссидентов. Именно отсюда после своего успешного военного похода Владимир вывез множество церковных книг и утвари. «Очевидно, — предполагает Кузьмин, — вместе с книгами были вывезены и какие-то идеи».

Кузьмин отмечает факт моравского влияния на Русь IX-X вв., ссылаясь на данные археологических раскопок в Киеве, согласно которым часть тамошних древних захоронений принадлежит выходцам из Моравии. Сам характер захоронения свидетельствует об их приверженности какому-то неортодоксальному варианту христианства, для которого было характерно двоеверие. Историк напоминает о том, что по Моравии (и по всему Подунавью) некогда расселялись племена ругов — западной ветви русов. А руги во времена раннего Средневековья, в «варварский» период своей истории, как раз исповедовали арианство. Активная роль моравских русов в жизни Киевской Руси отмечается и в старинных европейских хрониках, среди которых особо выделяется хроника Х. Фризе.

Тут, конечно же, надобно отделить «котлеты» от «мух». Очевидно, что Владимиру, который примерял на себя инсигнии византийских императоров, не мог быть по нраву главный догмат ариан о «подобосущии». Византийцы учили о том, что император есть «икона Логоса», образ Христа. И это толкование в полной мере, раскрывает суть монархической власти, которая достигла своей полноты именно на Руси – при московских Государях (их предшественником и был византист Владимир). Вот почему принижение Христа (всего лишь подобие Богу-Отцу по сущности) не могло подойти Владимиру хотя бы и политически.

А вот сама «арианская» организация, лишенная жесткого централизма и зависимости от внешнего религиозного центра, Владимира вполне устраивала. Церковная зависимость от Византии в тот момент могла бы привести к ограничению государственно-политического суверенитета Руси. Политика государственная и церковная всегда идут рука об руку, а уж в те времена сложно было понять, где кончается одно – и начинается другое. Вот почему Владимир, как русский государь, поставил надежнейший фильтр византийскому политическому влиянию. И, в данном вопросе он, судя по всему, вступил в политический же союз с «арианской» (название очень условное) партией. Сам же он ставил и свою власть, и свой властный идеал, выше и грекофильской, и арианской партий.

Однако же, его блоковая политика дала основание одному из авторов ПВЛ приписать князю арианский символ веры. Возможно, это была хитрая провокация, ставящая своей целью представить (пусть и косвенно) князя Владимира как еретика. Что ж, если это так, то источник провокации очевиден – это грекофильская партия.

В соответствии с национально-государственными интересами (неотделимыми от интересов русской церкви Владимир) решил и кадровый вопрос. Он черпал кадры для церкви из Корсуни и Болгарии. Кстати, Русь тогда принадлежала к Охридской (болгарской) архиепископии. Владимиру нужен был церковно-политический противовес Константинополю — Болгарское царство, в отличие от Византии, не могла бы починить Киевскую державу. И Корсунь, и Болгария могли дать Руси славянские церковные кадры (Корсунь была изначально областью крымских русов-ругов), легко приживающиеся на Руси.

Церковно-политическая ориентация на Болгарию, помимо всего прочего, сохраняла языковую самобытность русского православия. «После своего… решительного и сознательного перехода в христианство, Владимир как глава народа и государства не мог не учесть самоочевидной ценности, и с миссионерской и с патриотической точки зрения, того редкостного и огромного факта, что принимаемая им и для его народа новая вера, к счастью, имеет уже и привлекательное национальное языковое обличье, — замечает А. В. Карташев. – Недостатком вообще античного греко-римского христианства было то, что оно долго и неподвижно заковывало себя в гордые ризы двух имперских классических языков… Восточная эллинская сестра Римской империи в своем сознательном языковом аристократизме почти не разнилась от своей западной римской половины». («История Русской Церкви»)

Это не значило, конечно, что греческим священникам вход на Русь был закрыт, вообще. Но он, несомненно, был ограничен, причем, весьма сильно. Впоследствии, греки существенно усилили свое влияние, что имело как плюсы, так и минусы. Плюс видится в том, что византийская ортодоксия поумерила диссидентские, полуеретические элементы, которых было достаточно много в указанных регионах. Минус – принижение Руси, вытекающее из греческого имперского чванства. В конечном итоге, грекомания приведет к страшной беде – Расколу XVII века.

Независимая политика Владимира не нравилась как Константинополю, так и Риму. «В 1013 году в Киеве был раскрыт заговор против святого Владимира: Святополк Окаянный, женившийся на дочери Болеслава (польского коля – А. Е.), рвался к власти, — пишет Н. Лисовой. — Вдохновителем заговора был духовник Болеславны, католический епископ Колобжегский Рейнберн. Заговор Святополка и Рейнберна был прямым покушением на исторические существование Русского государства и русской Церкви. Святой Владимир предпринял решительные меры. Все трое были арестованы, и Рейнберн вскоре скончался в заточении… Новая беда назревала на Севере, в Новгороде, Ярослав, еще не столь «мудрый»… став в 1010 держателем Новгорода, задумал отложиться от своего отца… В гневе и скорби князь повелел «мосты мостить, гати гатить», готовился к походу на Новгород… В приготовлениях к последнему своему… походу креститель Руси тяжело заболел и предал дух господу в селе Спас-Берестове 15 июля 1915 года».

Смерть Владимира развязала руки Святополку, который вступил в борьбу за власть, приведя на Русь поляков. Но и Византии была выгодна кончина князя. К слову, придя к власти Ярослав Мудрый, выступивший против отца, какое-то время проводил провизантийскую политику (была даже переосвящена Десятинная церковь – центральная во Владимировой Руси). Потом, правда, он, во многом вернулся к церковной политике своего отца – и даже воевал с греками.

Исследователь А. А. Кур в своей книге «Из истинной истории наших предков» приводит следующие факты – 11 русских икон изображают Владимира, как князя, погибшего мученической смертью (кресть мученика в правой руке). Он же ссылается на результаты раскопок Десятинной церкви, осуществленных под руководством киевского Петра Могилы (XVII век). Как следует из изысканий, Владимир Святославович был убит.

Но как бы там ни было, Креститель заложил основы Святой Руси, которой еще предстояло стать последним, Третьим Римом.

А. Н. МАЙКОВ

Методические рекомендации
по курсу
«История России
с древнейших времен
до конца XVIII века»

6—7 классы

КНИГА ДЛЯ УЧИТЕЛЯ

http://www.prosv.ru/ebooks/maikov6-7/index.htm

Уважаемые коллеги, здесь подобраны учебные материалы к урокам истории с древнейших времён до конца XVIII в. Используйте эти материалы в своей работе. Прошу учесть, что в данном варианте тексты не прошли корректорской правки.