Среда, 09 Мая 2012 г. 21:20
ссылка
Без дураков
Гости:
Людмила Гурченко
народная артистка СССР
Ведущие:
Сергей Корзун
первый главный редактор и основатель радиостанции "Эхо Москвы"
СЕРГЕЙ КОРЗУН: Добрый вечер всем. Сергей Корзун – это я, а моя сегодняшняя гостья – Людмила Гурченко. Людмила Марковна, добрый вечер.
ЛЮДМИЛА ГУРЧЕНКО: Добрый вечер.
С. КОРЗУН: Женщина фейерверк, называли вас журналисты. Соответствуете? Внутреннее убеждение есть, что Вы женщина фейерверк и есть?
Л. ГУРЧЕНКО: (Смех). Как-то неудобно. Ну, так частично.
С. КОРЗУН: Частично. Человек, который сказал первую фразу в кино: я не затем сюда пришла, чтобы молчать.
Л. ГУРЧЕНКО: О, как Вы вспомнили, да, это так это было, да.
С. КОРЗУН: Ну, а почему Вас позвали, как раз, чтобы не молчать. Зачем же молчать то?
Л. ГУРЧЕНКО: Ну, так я там выступала против каких-то моментов коллективных решений. Индивидуально выступала: нет, я, с этим не согласна.
С. КОРЗУН: У нас разговор абсолютно вольный, в вольном режиме. О чем хотим, о том и говорим. А я вот наткнулся на Вашу фразу в одном из интервью, свобода содержит долю яда. Если его перебрать, возможен летальный исход.
Л. ГУРЧЕНКО: Да, это помню. А это, конечно, очень страшная вещь, потому что если ты так устроен без сдерживающих центров, если у тебя нет самоконтроля, это очень важно. Самоконтроль – это вообще одно из самых главных, я считаю, для человека, тем более, актера, тем более, нашей профессии, где можно выйти из берегов, за флажки прыгнуть. Вот это стоп, вот здесь стоп. А вот когда нет стопа, и когда я имею право сюда, направо, налево, я могу все, вот эта свобода – это раз и перепрыгнул, и стоп уже не можешь остановиться, и куда-то там влетаешь совсем в другое пространство, тебя несет. И несет. И заносит, и смотришь, а тебя уже нет.
С. КОРЗУН: А Вы производите впечатление, тем не менее, совершенно свободного, абсолютно свободного человека.
Л. ГУРЧЕНКО: Это приятно я умею так обманывать.
С. КОРЗУН: Т.е. внутренне вам…
Л. ГУРЧЕНКО: Внутренне там все в порядке.
С. КОРЗУН: А зависимость есть от других людей? Вот ту фразу Вы сказали, когда речь зашла о худсоветах, или о чем то, о том, что были там несколько человек.
Л. ГУРЧЕНКО: Это другое, да, когда я уже очень хорошо понимаю, и я просто выхожу из коллектива, выхожу из картины, выхожу из театра, выхожу из брака, когда я понимаю, что со мной так нельзя. Я чувствую, что стоп, перебор, , вот тут я, извините, выхожу из берегов. И тогда иду своей дорогой, вот так.
С. КОРЗУН: А чувство одиночества посещает часто? Свобода и одиночество, говорят, что они ходят рядом, практически рука об руку.
Л. ГУРЧЕНКО: Если учесть, что я в 17 лет одна приехала в Москву, у меня не было ничего, кроме общежития – Мамонтовки, 28 км от Москвы. Надо было добираться и электричкой, и метро, и трамваем до ВГИКа. Еще не было ВГИКовского общежития. Если это учесть, что я так с 17 лет встраиваю из школы из Харькова, это Москва послевоенная, военный еще такой разрушенных Харьков, вообще, все это, и там я не была одинокой никогда, когда вернулся отец с фронта, только вот эта война. Оккупация. Я устраивала себя, устраивала свою внутреннюю жизнь, уметь слушать, молчать, не молчать. То, когда я уже, а особенно, конечно, после первого успеха, который пришел неожиданно. Феерического успеха, да, конечно, теперь уже можно говорить, что тут стесняться. Время такое, сколько времени прошло, поколения сменились, вот тут я уже поняла, что такое и одиночество, и что такое, когда тебя ох, ах. А потом отворачиваются. Я иногда вижу эти холодные затылки, которые уходят, как в балете, как в мюзиклах уходят шагом. Они только что были такие приветливые, только что давали мне такие авансы. Только что я была, а я была, и вдруг меня нет. Тут я очень хорошо, и с тех пор я очень хорошо внутри знаю. Какой бы радости не была сейчас минута, я знаю, что она может обернуться через какое-то время пустотой, одиночеством и надо опять находить, вообще, выживаемость. Выживаемость очень характерна, как Вы сказали, феерической актрисе, выживаемость.
С. КОРЗУН: И женщине фейерверку. Ну, Вас трудно представить в роли примерной семьянинши, перефразируя. Что для Вас важней, успех, или какие-то жизненные, человеческие другие ценности?
Л. ГУРЧЕНКО: Я так считаю, что счастье… Меня спрашивают, что такое счастье.
С. КОРЗУН: Еще про смысл жизни спрошу. Сначала о счастье.
Л. ГУРЧЕНКО: Что такое счастье. На разных этапах жизни счастье – это влюблена, имею успех, нравится, я нравлюсь, я то, то, все такое. А потом счастье, когда ты уходишь из дома на любимую свою работу, любимее и радостнее ничего в жизни нет. И усталая, измученная, отдавшая все потенциальному зрителю, который придет через какое-то время в кинотеатр, ты идешь, бежишь домой, потому что там счастье, там тепло, там радость, там тебя ждут. Вот это счастье, теперь я понимаю. А на разных этапах было по-разному. То картина. Вы спросили, что важнее. Важнее, когда я бегу на работу все-таки…
С. КОРЗУН: Чем когда возвращаетесь.
Л. ГУРЧЕНКО: Не знаю, без работы я такая становлюсь примитивная, скучная и тупая.
С. КОРЗУН: И все-таки семья – это плечо рядом, это муж рядом? Это собаки, кстати, я где-то прочитал. Собаки Ваши любимые тоже дома, часть…
Л. ГУРЧЕНКО: Да, собаки ждут, два мальчика карликовых. Но у нас собаки были всегда, у папы были собаки, и я так сказать, вот уже так воспитана. И я как только…
С. КОРЗУН: Не кошатница.
Л. ГУРЧЕНКО: Нет, не кошатница, хотя у нас кошки тоже рожали. Нам папа собирал всех зверей в дом. Все это было. Но как-то больше с собаками.
С. КОРЗУН: Ваши, пожалуй, самые теплые слова в книгах обращены всегда к папе. Вы неподражаемо передаете даже в письме вот этот его неповторимый, южный украинский акцент.
Л. ГУРЧЕНКО: Это не южный, нет, нет. Се друге, все другое. (ГОВОРИТ ПО-УКРАИНСКИ). Это украинское.
С. КОРЗУН: А папа?
Л. ГУРЧЕНКО: А папа, как он говорит "межа с Белоруссией" там где юсть вместо есть. (ГОВОРИТ ПО-БЕЛОРУССКИ). Это Белоруссия Брянско-Смоленская губерния. Рядом с Белоруссией – это белорусский акцент, смешивающийся с харьковским. Вот это очень сложная штука. Пока я сама не сообразила, как он интересно говорит. Он говорил образно необыкновенно.
С. КОРЗУН: Меж делом так спрошу, а когда избавилась от акцента. Или вообще не было. Просто актерская сущность Ваша позволяла очень легко впитывать язык.
Л. ГУРЧЕНКО: Я очень быстро исправилась от акцента, отошла, потому что сразу поняла, как надо редуцировать всю эту магму. Но со временем, когда публика ко мне стала хорошо относиться, я как-то с любовью и нежностью отношусь к своему харьковскому диалекту. Но он уже не такой, что уже говорить там. Шо рите. Не что говорите. Это потрясающе. Теперь я могу, вы слышите его, диалект – это приятно.
С. КОРЗУН: Вы папиной дочкой были?
Л. ГУРЧЕНКО: Всегда.
С. КОРЗУН: Исключительно папиной.
Л. ГУРЧЕНКО: Исключительно. Меня он с детства. Ну, они разные люди, понимаете разные. Папа из батраков, мама, как потом уже, особенно после перестройки, это тоже молчание. Потому что она из дворянских, это уничтожено. И то, что у мамы 6 братьев и одна сестра. И 6 братьев были в тюрьмах, как диссиденты, это мой папа. Это совсем разные люди. Понимаете, он ее прикрывал. Это такой брак 30-х годов. Это очень точный брак, когда рабочий и рабочая. Интеллигенция из рабочих. Папа мой был интеллигентом из рабочих. Прямо из шахты. Музздравинститут. И потому его перекореженная жизнь, он должен был быть сельским человеком, он мечтал всегда выращивать. У него земля работала. Он плюнет, и уже растет виноград в палисаднике 3 метра на 4. И потому, конечно, баян – это не его была стихия. Но его вот такая, как Вам сказать, что говорит русский человек. Русский человек – это вот эта рубаха. Вот хочу прийтить до свово директора с душой на распашку. Все людям. Вот это "людям" – я знала с детства. "Не сиди дома, иди к людям". И все людям, ну, вот это он меня так воспитал. И в оптимизме. Он так внес, может, потому и первая ваша характеристика, только от того, что вот этот оптимизм уникальный у меня там заложен. И когда уж совсем серо, без работы, без надежды, казалось бы, это вдруг поднимается что-то такое, эта волна папина, я чувствую ее. Ну. Вот так.
С. КОРЗУН: Это история или правда, папа сказал вам еще в каком-то далеком детстве, что будете актрисой и что будут все балконы облеплены поклонниками.
Л. ГУРЧЕНКО: Нет, это не так. Маму он отвез на извозчике рожать. А сам пошел смотреть фильм "Алан и Люси". Американский фильм. И он прибежал к маме и написал записку, если у меня будет мальчик, орел, если будет орел. Назовем его Алан. А если дочурка, хай будет Люси. Мама говорит: какое счастье. – а то бы Анан Маркович. И он когда получил в руки меня через сколько дней мама вышла, и он открыл, и тут он сказал, 8 или 10 моя дочурка, в обязательном порядке будет актриса. Это як закон. Ее весь мир будет знать, а женихи все окна повыбивают. Поскольку я это слышала миллион раз, понимаете.
С. КОРЗУН: Ну, куда было деваться. Пришлось стать.
Л. ГУРЧЕНКО: Да. Я должна была, чтобы он мной гордился. Вот это тоже еще долго-долго после его смерти я все еще: ты будешь мной гордиться, ты будешь мной гордиться. Сейчас уже меньше, конечно.
С. КОРЗУН: Не знаю, пользуетесь ли интернетом.
Л. ГУРЧЕНКО: Я узнаю, муж пользуется в основном. Я узнаю. Я что машину вести тяжело, мне машинку крутить, шить, я на руках. Мне все это сложно.
С. КОРЗУН: Вот есть в поисковой системе, наши слушатели, наверное, поймут. О чем я говорю, когда начинаешь набирать имя, там идут подсказки. Т.е. самые популярные запросы, т.е. то, о чем чаще всего спрашивают. Как только имя "Людмила" набираешь, первым номером идете Вы. Не Людмила Путина, не Людмила Зыкина, не Людмила Сенчина, первым номером в поисковой системе Яндекс, по крайней мере, которой я пользуюсь…
Л. ГУРЧЕНКО: Ну, это говорит о том, что те люди, которые набирают, имеют хороший вкус.
С. КОРЗУН: Надеюсь, ко мне это тоже относится. Виктор Матизан.
ВИКТОР МАТИЗАН: Я с глубоким уважением отношусь к Людмиле Гурченко, я очень люблю эту актрису, и как исполнительницу, за редкое совпадение актерского и певческого таланта. От творческого долголетия, и от творческой формы я просто в восторге. Ее последняя песня, когда она выступала программа, по-моему, "5 минут славы", просто восхитительна. Она всегда была очень красивой женщиной. Можно восхищаться ее статью, ее повадками. Она замечательная певица, замечательная актриса. Этим все сказано.
С. КОРЗУН: Виктор Матизан.
Л. ГУРЧЕНКО: Спасибо, Виктор.
С. КОРЗУН: Вообще, мы опросили некоторых критиков, я думал, что будут критиковать. Вот почему-то критики Вас не критикуют. Ну, не всегда так было что ли?
Л. ГУРЧЕНКО: Ну, конечно, уже откритиковали. Уже я вся в…
С. КОРЗУН: В шрамах.
Л. ГУРЧЕНКО: В шрамах, в уколах, и все такое, как-то там я уже даже привыкла, что будет что-то нехорошее. Потому я: ну, выйдет так, ну, скажут так. Ну, какой-то слух, ну, сейчас же это спокойно можно пустить в интернет, что у Гурченко отнялись ноги, например. Или что-нибудь такое. И раньше, я же все-таки живу и в том времени, в том времени большая часть. И сейчас там 25 лет это очень большое внутри переустройство всех клеток, организма и всего и мозгов. И встроиться в сегодняшнее время, когда раньше, если статья уничтожающая, ты на улицу выйти не мог. Сейчас ты сам устраиваешь уничтожающую статью для того, чтобы выйти на улицу…
С. КОРЗУН: С гордым видом.
Л. ГУРЧЕНКО: Понимаете. Вот этот переворот, этот парадокс надо как-то прожить и ощутить. Я только-только начинаю спокойно относиться.
С. КОРЗУН: А раньше сильно ранило.
Л. ГУРЧЕНКО: Что Вы я пережила какие-то вещи очень страшно. Я не понимала, за что. За успех. Как, но вы же радовались. Я Вам говорила про эти затылки, Вы же радовались. Как же так, да, я не изменилась. Я люди, я так люблю Вас. Нет, ну, что Вы как-то так все это. Успех не прощают, это я знаю. Я радуюсь, когда у людей успех. У меня нет никакой зависти. Нет, я радуюсь, я сама тогда поднимаюсь. Когда я вижу талантливого человека в любом направлении, я просто окрыляюсь. Думаю: о, надо жить, надо жить. О, какой умница, правда.
С. КОРЗУН: Ни капли зависти нет, даже белой? За все те периоды, когда работы было мало, не та была работа, которую предлагали Вам.
Л. ГУРЧЕНКО: Я понимаю, о чем Вы говорите. Я сидела, допустим, в кинотеатре, и я вела полемику. Одна вела полемику с режиссером, или там с актером. Что может быть, я по-другому, но это не важно. Но не лучше, или что-то. Я даже не жалела, что меня там нету. Я много ролей не сыграла, они ушли. Но их сыграли и другие прекрасные актрисы, и я, наоборот, нет, у меня этого не было никогда.
С. КОРЗУН: Людмила Гурченко. Валерий Кичин.
ВАЛЕРИЙ КИЧИН: Людмила Гурченко – человек и актриса абсолютно уникальная, она универсальный мастер. У нас ругой актрисы нет, которая могла бы быть певицей, танцовщицей, замечательной комедийной актрисой, замечательной пародийной актрисой, драматической и трагедийной. Она может абсолютно все. Вот, пожалуй, на мировом киноэкране таких актрис больше я, честно говоря, не припомню. Ну, кроме того, она человек невероятно творческий, невероятно честный перед своей профессией, очень работоспособный. Я думаю, она себя настолько полно отдает этой профессии, она ее бесконечно любит. Что очень мало времени, места, сил оставляет для себя. Отсюда возможные трудности ее характера, возможные трудности ее жизни, это все прекрасные трудности, счастливые трудности. Это актриса, придет время, мы назовем ее великой актрисой.
С. КОРЗУН: Валерий Кичин.
Л. ГУРЧЕНКО: Валерий Кичин, Валерий, ну, Вы знаете, это редко, когда очень близкий по духу критик, по духу по человеческому. Он чувствует какие-то вещи, которые я еще даже не могу произнести, а он уже это редко, я ему очень благодарна.
С. КОРЗУН: Вы действительно до такой степени себя не любите, что мало времени уделяете себе и много работе. Т.е. его замечание в этом смысле верно? Какую-то вашу частичку он сумел понять?
Л. ГУРЧЕНКО: Да, правильно, потому что я брошу все и пойду работать. Брошу все, я все понимаю. Что это, это, это, но как только я слышу, что вот это, я никогда не подводила. Никогда не опаздывала. Никогда не устраивала фейерверков скандальных. У меня этого не бывает. Поэтому что у меня нет на это энергии. Зачем тратить ее. Я с тех пор, как я, я очень много тратила энергии. Когда не снималась. Я могу объяснить. Я могла вести кампанию рассказывать. Творить бог знает что. Когда все падают от хохота, от смеха, я не знаю что. И вдруг, когда я стала работать, я стала себя очень сильно жалеть. Я стала как-то высчитывать, что я могу, чего я не могу.
С. КОРЗУН: И на что жалко времени? Неужели на путешествия, на отдых там на море, или на озере где-нибудь отдыхать?
Л. ГУРЧЕНКО: Нет, почему, я тихо, молча, сижу, смотрю на море, и там обдумываю свои дела. Там клокочет все внутри. Я готова, приезжаю, после моря уезжаю.
С. КОРЗУН: Можете без работы месяц, 3 месяца?
Л. ГУРЧЕНКО: Я тупею. Ну, если я знаю, что впереди меня что-то ждет, я могу, тогда я готова.
С. КОРЗУН: А географически где отдых самый близкий Вам?
Л. ГУРЧЕНКО: Географически – около моря. Вообще, я не очень, чтобы я сходила с ума. Мне интересно было. Те, страны, которые интересны, я там была. А так чтобы я сходила с ума по горам лазить, это в кибитках, в палатках, грибы, я ничего этого не могу. Я умру, а эти деревья, горы будут стоять, а меня нет. На черта мне это… Ну, извините, что я так говорю.
С. КОРЗУН: Людмила Гурченко в программе "Без дураков" на "Эхе Москвы" и вернемся в студию через 2 минуты.
НОВОСТИ
С. КОРЗУН: И сегодня, напомню, это Людмила Гурченко. Людмила Марковна, воспользуюсь моментом, чтобы задать несколько вопросов, которые по интернету пришли. Один из них к новостям имеет отношение, из Питера вопрос. "Вы хоть и москвичка – пишет Юльча, - но все-таки урожденная харьковчанка, как и я. Что Вы думаете о выборах на Украине, какую видите перспективу в отношениях Украины России? Волнует ли это Вас?"
Л. ГУРЧЕНКО: Ну, конечно, волнует. И, вообще, когда я первый раз поехала в Харьков, и там нужно было граница как раз перед Харьковом. И таможня, и все это, для меня это было, вот если горько, если больно, не понятно, и я была просто слова даже такие в недоумении, в трагическом недоумении, понимаете. Думаю, как это так, я же из Харькова. И так постепенно у меня да, я уже даю паспорт, уже спокойно даю это, это, смотрите. Ах, да, Гурченко, Вы же наша. Я говорю: да, наша, Ваша.
С. КОРЗУН: А тогда вы описывали одну такую историю, когда вас и бесплатно и беспошлинно пропустили.
Л. ГУРЧЕНКО: Конечно, все это да. И там и так чтобы я ни разу не встретила ни одного человека на Украине, чтобы был против России. Вот в западенски, так сказать, части, це было. Во Львове мы снимали картину. И там был такой момент в гостинице, все такое, что вот русская, не смотря на то, что они картину видели. Там есть такой момент, больше нигде этого не встречала. А что я думаю о выборах, вообще, я могу Вам честно сказать, я немножко подустала от этого от всего. Я бы хотела какого-то нового человека, который вдруг, раз, совершено по-другому. Пускай не с нами дружить, не знаю что, пускай бы не было бы такой безумной дружбы, но не было бы безумной вражды. Какой-то человек, который сумел бы понять, что рядом люди, которые связаны кровно, языково, религиозно. Ну, я не знаю. Я бы хотела какой-то пусть будет кто-то из них, но со свежей какой-то струей, ну, так нельзя…
С. КОРЗУН: Людмила Марковна, вы же сами говорите, что никто не против, но с другой стороны, Ваша жизненная история не раз говорила о том, что дружить, с одной стороны, и жить одной семьей в прямом смысле – это немного разные вещи. Вот что бы Вы предпочли, чтобы жили одной семьей, как в советские времена Россия и Украина?
Л. ГУРЧЕНКО: Нет, это зачем. Понимаете, тоже это неправильно, когда доминировала Россия. Везде доминировала. Ну, были же такие фестивали в разных республиках. И приезжала российская делегация. Я же все понимала…
С. КОРЗУН: Старший брат.
Л. ГУРЧЕНКО: Да, это наше, это москали. Ну, вот если так быть скромнее, если так это дело было, то, может, дружить. И чтоб там была украинская мова, ну, русская тоже должна быть. Ну, как, там Одесса, Харьков. Это же все русские люди, русский язык. Там невозможен украинский. Я не представляю, и там когда эти переводятся картины на украинский язык, ну, у публики идет стопор.
С. КОРЗУН: Еще одно сообщение из интернета, прочитаю целиком. "Здравствуйте Людмила Марковна. Привет Вам из харьковского детства от Толи Фехтовальщика. За многие годы впервые встречал Новый год в Харькове. Прошелся по перерытой Клочковской, уничтоженной родной Ботанической, по Рыборской, по Бурсацкому, постоял возле бывшего дворца пионеров, где под баян дяди Марка танцевали па-де-грасс. И, конечно, на Блокбазе. Живу в Москве, много раз пересекался с Вами на вечерах, проводимых моей дочкой, а подойти не решился. Всегда храню Вашу книгу с главой о Толе Фехтовальщике. Счастья Вам, новых побед, здоровья и радости. А Харьков гордится, что его девчонка Люся стала великой актрисой".
Л. ГУРЧЕНКО: Ну, спасибо Толе Фехтовальщику. Мы же учились в женской школе, потому каждый Толя Фехтовальщик для нас был, пусть не фехтовальщик, вообще, это было недосягаемее что-то. Когда к нам в школу какие-то военные ребята, курсанты, в одном углу стояли они, ой, да в институте как-то это все более-менее, хоть мы рядом были с мальчиками, с мужчинами.
С. КОРЗУН: А роль мужчин в Вашей жизни? Ну, понятно, что разные бывали истории, и мужей было много.
Л. ГУРЧЕНКО: Понимаете, какое дело. Я никогда не изменяю. Я очень домашний человек, не смотря на свою фееричность. Я люблю дом, я люблю украшать его, я люблю шить. Понимаете в общежитиях у всех суровые одеяла серые, а у меня с оборочками, с цветочками. Что-то такое, я всегда была ненормальная в этом плане. Такая старая барыня на вате, меня с детства называли. Потому что я все собирала лоскуточки, кусочки. У меня откроешь шкаф, и перья могут лететь. Но я очень люблю, но когда идет ложь, когда я чувствую, что живу с человеком, который думает о чем-то… Я замираю и тихенько ухожу, с болью ухожу. С болью.
С. КОРЗУН: В общем, вы откровенно о своей жизни рассказывали неоднократно.
Л. ГУРЧЕНКО: А мне нечего скрывать. У меня нет никаких таких вот.. я считаю, что я очень хорошая жена.
С. КОРЗУН: И при этом мужененавистницей не стали, не смотря на все истории, которые с Вами…
Л. ГУРЧЕНКО: Нет, не стала. Но очень, как Вам сказать, подозрительность моя, она заканчивается точной проницательностью. Подозрительна, ну, точно, значит, потом точно так и бывает. В конце концов, победа моей подозрительности всегда бывает.
С. КОРЗУН: Но Вы не празднуете эту победу?
Л. ГУРЧЕНКО: Не праздную, грустно от этого, что проницательная была, точно все это угадала. Ну, что делать. Ну, по-разному, понимаете, какое дело, жалко, что нас народ не видит.
С. КОРЗУН: Ну, зато слышит.
Л. ГУРЧЕНКО: Мужчина и женщина – это разные вещи. И понять, что мужчина по-другому устроен, знаете, Бернес говорил, я был тогда такой дурак, когда в голове пусто, а внизу полно. Я же не могу справиться. Вот мужчина долго не может справиться, а женщина обязана справиться, и может. По-разному устроены люди. И вот тут можно и надо, это я очень поздно поняла, иногда закрыть глаза, и что-то не увидеть, что-то не заметить, а оно пройдет, потому что ну вот так природа устроена. Если бы я это раньше поняла, так, может, по-другому у меня и жизнь сложилась бы. В смысле количества, я имею в виду.
С. КОРЗУН: Т.е. мужчина и женщина – совершенно разные миры и трудно проницаемые.
Л. ГУРЧЕНКО: Абсолютно разные миры и это надо понимать и все такое. А вообще в принципе я однолюб. Я бы хотела, чтобы у меня вот как было один, раз, чтобы это было на всю жизнь.
С. КОРЗУН: Т.е. если бы повторить что-то с какого-то момента…
Л. ГУРЧЕНКО: Да, но тут масса вещей. А кто больше успевает. Понимаете, я успевала больше, как Вам объяснить. В этих браках я успевала больше, и этого не прощают. В какой-то момент это всегда, ну нехорошо.
С. КОРЗУН: Людмила Гурченко, гость программы "Без дураков" на радио "Эхо Москвы". Еще несколько вопросов от Бездельника Артема из Приморского края. Потом подписано Василий. "Понимаю, что мое сообщение вполне возможно утонет в общей массе дифирамбов, но не сказать о том, как люблю Вас, не могу. Смотрел все, слушал, в общем, и очень многое. Передачи, спектакли одной потрясающей актрисы, линия жизни, восторг, песни военных лет до мурашек и слез, фильмы, тут вообще, без комментариев, аплодисменты, когда читаешь про клюковку и про богиньку, по сердцу разливается тепло, а губы невольно складываются в улыбку. Живите долго, будьте, пожалуйста, здоровы, пишите, пойти, играйте, просто будьте".
Л. ГУРЧЕНКО: Спасибо, я постараюсь, пока есть. Еще есть пока.
С. КОРЗУН: Я айфоном сейчас вывел музыку. Она немного позвучит.
МУЗЫКА
С. КОРЗУН: Признавайтесь, Ваша?
Л. ГУРЧЕНКО: Да. Это главная тема героя картины "Пестрые сумерки". Это молодой джазовый пианист слепой от рождения. Партию рояля он и исполняет Олег Аккуратов и поет он. А играет в фильме молодой очень талантливый мальчик – Дмитрий Кувасов играет эту роль. И фильм о талантливых людях. Я смотрю, так много картин по телевидению, где много таких грустных моментов в смысле жизнь ничего не стоит, стреляют направо, налево, падают, загораются, сгорают. Тела мертвые, расчлененные, я не знаю. И вдруг внутри там такая тоска и такое желание чтобы на экране появилось что-то человеческое, и чтобы можно было заплакать и порадоваться, но без выстрелов, без уничтожения человека. Человека, как такового. Чтобы он существовал и там его жизнь внутренняя, и желательно тонко музыкально организованная структура у человека, это очень важно, это видно всегда. Это духовный человек. Картина о духовных людях разных. У нас и молодой человек, вот этот мальчик слепой, который приходит к актрисе, которая на закате, на склоне своей карьеры, можно сказать, актерской. И у меня так было в жизни, однажды какую-то девочку мне показали. Я в кинотеатре выступала, в каком городе я не помню, может она быть актрисой или нет. Проходит время, открывается дверь, входит тетя уже, а не девочка взрослая. Говорит, помните Вы то-то, вот я приехала. Такие моменты часто бывали, и из тюрьмы люди приезжали. Видели в картине меня и знали, что я что-то такое доброе могу сказать, вот такое. Вот так вот звонок в дверь и встреча с таким мальчиком, которому я когда-то сказала… Ну, он гениальный парень, гениальный. И вот я эта нерастраченная женская материнская, ну, вот это не только актриса, она одна. И вот это идет такая завязка, и появляются новые персонажи, и говорит о ее жизни, о его. И много музыки.
С. КОРЗУН: Я как раз тому, что музыка-то Ваша. А Вы чего-нибудь вообще не умеете в творческой области? Я понимаю, что Вам, конечно, негоже признаваться в этом.
Л. ГУРЧЕНКО: Я не умею читать, наверное, стихи.
С. КОРЗУН: Да. Ладно, не рассказывайте.
Л. ГУРЧЕНКО: Мне хотелось бы играть великолепно на рояле. Великолепном.
С. КОРЗУН: И рисуете, наверное.
Л. ГУРЧЕНКО: Нет, никогда, 2 точки не могу свести в одну линию. Резать материал, пожалуйста. Режу, свожу. Это все. А вот рисовать я не умею. Я не умею, не знаю языков, они не нужны были. Я учила для того, чтобы поехать. Мне сказали: Вы поедете. Ну, учила, вспоминала, уже вроде как вспомнила школьное, английское, но за границу поехала другая актриса без фильмов, это было такое время. А, потом как-то не имея практики, плюнула на это дело.
С. КОРЗУН: А, кстати, если бы был язык, наверное, можно было бы выучить, видели себя судьбу в какой-нибудь в другой стране? В Голливуде, на Бродвее?
Л. ГУРЧЕНКО: Нет, никогда. Только слышала о том, что я родилась не в той стране, если бы, да кабы, ну, такое все наклонение.
С. КОРЗУН: Ну, и внутренней потребности не было? Т.е. вообще самореализация, ну, наверное, как мне кажется, она идет до самых пределов.
Л. ГУРЧЕНКО: Русскую, если бы, я могла бы сыграть. Русскую, устроившуюся за границей или не устроившуюся. Это ну что бы были мои корни, чтобы было мое, а устраивать: ай вонт ту кисс ю, нет, это я не могла бы.
С. КОРЗУН: А по-французски, сообщение от…
Л. ГУРЧЕНКО: (ГОВОРИТ ПО-ФРАНЦУЗСКИ).
С. КОРЗУН: А, Вита Лемех, писатель, как она представляется: "Одна из любимых моих книг Ваших "Аплодисменты", пишет она. О какой роли Вы мечтаете. Напишу ее для Вас честно. – продолжает, - Пишу сценарий о жизни Эдит Пиаф. Лучшей актрисы на эту роль не вижу. Согласились бы сыграть?"
Л. ГУРЧЕНКО: Нет, я бы не смогла ее сыграть.
С. КОРЗУН: Почему?
Л. ГУРЧЕНКО: Ну, потому что это было совершенно особое существо, она, как природа. Там никаких мозговых, холодных и рациональных. Это существо, которое выходило и сгорало…
С. КОРЗУН: Можно подумать, что Вы такая холодная, рациональная.
Л. ГУРЧЕНКО: Понимаете, я другой фактуры, голос у меня другой. (НАПЕВАЕТ ПО-ФРАНЦУЗСКИ). Ну что вы это можно сойти с ума. Где-то все-таки и выросли сильно на ее темпераменте, на ее этой огромный лоб, эти брови высокие, маленький рост. Она птица, конечно. Нет, я бы не смогла это сделать. С видела картину с Эдит… Но я все время мучилась, что вот это очень сложно, играть что-то такое необыкновенное. Ну, как играть Мэрилин Монро? Ну, никак. Как играть Серову? Ну, никак. Это существа, это особые женщины. Женщин сыграть невозможно.
С. КОРЗУН: Т.е. Вы вообще бы не взялись ни за какого исторического персонажа?
Л. ГУРЧЕНКО: Почему, я бы сыграла Елизавету, я бы сыграла да. Я бы сыграла в, например, это можно роскошно играть, например, у Достоевского в "Игроке", которая приезжает играть, старуха, которая играет. Она же совсем… не в возрасте дело.
С. КОРЗУН: Ну, это все-таки не исторический, нереальный персонаж, описанный Достоевским.
Л. ГУРЧЕНКО: Ну, какую-нибудь царицу. И вообще я мечтала быть царицей с детства или петь в ресторане.
С. КОРЗУН: Да, вам и то, и другое удалось. Ладно. Значит, жизнь удалась.
Л. ГУРЧЕНКО: А царицу я нигде не играла. Царицу мне хочется сыграть.
С. КОРЗУН: Ладно, Людмила Марковна, не хочется переходить на комплименты, но это не комплимент, когда Вас видишь на сцене, даже не на сцене, а как вошли на "Эхо Москвы", просто как царица. Это я вам говорю. Ладно, чего я говорю, пускай скажет Алена Солнцева, зав. отделом культуры газеты "Время новостей" и послушаем ее.
АЛЕНА СОЛНЦЕВА: Для каждого актера существует свой какой-то период, когда, мне кажется, его дарование находится в наиболее яркой форме. Вот Людмила Марковна Гурченко, мне кажется, это были 70-80е годы, когда у нее просто было несколько выдающихся ролей. Фильм, например, "Пять вечеров", это, на мой взгляд, совершено блистательная работа, невероятно хорошая, глубокая. Точно так же, как фильм "20 дней без войны". "Вокзал для двоих" это фильм немножко другой, но тоже совершено замечательный, и там у нее тоже прекрасная роль. Этот период и эти роли говорят о том, что в ней заложена очень большая глубина, как в драматической актрисе. Разные режиссеры, Никита Михалков, Герман, Рязанов, каждый по-своему ее открывал. Кроме того, среди ее достижений, которые для меня имеют особую ценность, это, конечно, ее книжка "Аплодисменты" и особенно те главы, где она рассказывает про своего отца. Ей тоже удалось создать такой шедевр, уже не как актрисе, а как писателю, юмористке. За это, мне кажется, можно быть очень благодарной.
Л. ГУРЧЕНКО: Спасибо Вам.
С. КОРЗУН: Такое ощущение, что там авторская интонация на 200% Ваша. Вот Гурченко писала. Никто не помогал?
Л. ГУРЧЕНКО: Никто. Вначале было жутко, кто ей помог, это, все. А потом быстро успокоились все. Ну, ручкой писать надо, я не умею печатать.
С. КОРЗУН: Ну, издатель вносил правки какие-нибудь?
Л. ГУРЧЕНКО: Вы знаете как интересно, ну, там где-то подлежащее, сказуемое у меня переставлено, ну, это такие чисто запятые, ну, у меня кругом троеточия. У меня все кругом, а сколько же у Вас троеточий. Я не знаю, почему. Однажды надо было исправить фразу об Ильинском, я помню, и меня вызвали, потому что начали исправлять, и выбилось это из общего контекста, ну, из общей этой, как бы это сказать, я не понимаю, я же темная, я же не понимаю этого. Но выбилось из моего личного состава слов.
С. КОРЗУН: Еще одно сообщение из интернета. Журналист из Тольятти пишет: "Только вчера Вас вспоминала в кавычках – никто не любит Гурченко, только народ".
Л. ГУРЧЕНКО: А это верно.
С. КОРЗУН: "Здоровья Вам, процветания. Интересует, как у Вас складываются отношения с родственниками. Ваша книга "Люся, стоп" очень понравилась, дала почитать, так и не вернули".
Л. ГУРЧЕНКО: Да, это действительно так было. Это было предыдущая женщина, которая говорила о фильмах 70-80х годов, настолько я в начале все радовались, что вот столько лет не снималась и наконец-то все такое. И перегрузилась, пошли превосходные степени какие-то слова, какие-то комплименты, которые, в общем, тоже не прощают. И вдруг, как Вам сказать, одна молодая, на меня очень много, каждый журналист хотел взять у меня интервью, чтобы оставить голос на память, я все понимаю. И когда она говорит: скажите, а кто все-таки учитель Вашей жизни, только не говорите, что Ваш отец. Вы знаете, у меня так вот все упало, мне так стало нехорошо, и я тихо встала и ушла. В полном молчании. Это было. И я с тех пор, вот Вы даже меня сейчас прашивали насчет отца. И у меня сразу настороженность, есть такой момент, чтобы не перехлестнуть, потому что я уже слышала, что очень много разговоров на эту тему. Я очень благородна людям, которые правильно понимают это восхищение. Как складываются отношения? Никак не складываются отношения, взрослые люди живут так, как они хотят жить.
С. КОРЗУН: Ни с дочкой, ни с внучкой?
Л. ГУРЧЕНКО: Нет, не складываются, потому что ну это такая длинная история. Очевидно, они складывались, а потом перестали складываться, потому что семья разъехалась там, разошлась, а потом они сошлись, я уже враг, короче говоря, все. Если так в двух словах. Враг, потому что я говорю, ну и ладно, ну, как-то проживем.
С. КОРЗУН: Писали, что у Вас было два любимых Марка в жизни. Это были трагедии, думаю, что все наши слушатели знают. Вы ближе с внуком, чем с …
Л. ГУРЧЕНКО: Ну, вообще для меня, когда мальчик родился, это было на вокзале… 22 сентября "Вокзал для двоих", мы озвучивали. И вдруг родился мальчик. Тогда еще не было такого, чтобы в животе узнать, кто мальчик, просветить. И со мной была такая счастливая истерика радостная, что будет Марк. Марк Гурченко, Боже мой. Боже мой. Да, ну, вот папа и Марк. А потом вот так случилось, что когда не давали со мной общаться, короче говоря, он мне позванивал, приходил даже. И я не знала, что… Не знала, ничего не знала о каких-то моментах, наркотиках и т.д. Но от меня скрывали. А знали ли они? Думаю, что знали.
С. КОРЗУН: А в Вашей жизни честно, были какие-то моменты, когда Вы стимулировали себя каким-то образом, не относящимся к сцене к адреналину от искусства?
Л. ГУРЧЕНКО: Никогда в жизни, иначе бы я не выглядела. Что Вы … Я, например, курю во всех фильмах. Но я ни разу в жизни не затянулась. "20 дней" без войны, там все время, даже мы на репетициях курили. А я пых, пых вот так. Ну, там все достоверно должно было быть. И мне один написал письмо: курить-то Вы не умеете. Как люди смотрят. Потому что я сразу выпускаю дым. Я уже хитрее стала, задерживала в следующей картине дым. Все интересно очень. Нет, нет, нет.
С. КОРЗУН: А от чего еще себя хранили, или чем жертвовали, смотря с какой стороны посмотреть.
Л. ГУРЧЕНКО: Несколько раз я была выпимши, как сказать, ну, раз 5, может, в жизни.
С. КОРЗУН: Т.е. вообще, не на съемках, а вообще в жизни?
Л. ГУРЧЕНКО: Да, я быстро останавливаюсь. Потому что я чувствую, у, какая глупость, это не я, это мне не нужно. Это быстренько вычеркиваю все то, что идет против меня. Я не имею права, бах, я могу выпить 2 глотка шампанского, могу гулять очень хорошо. Мне достаточно. Кто меня знает, никогда в жизни меня пьяной не видел.
С. КОРЗУН: Людмила Гурченко в программе "Без дураков" на "Эхе Москвы". Ну, и я обещал еще один вопрос. Но это коротко надо, о смысле жизни то. О счастье мы уже поговорили, а о смысле жизни.
Л. ГУРЧЕНКО: О смысле жизни? Не потерять этот смысл очень важно. И если есть он, то надо…
С. КОРЗУН: А есть он? У Вас есть?
Л. ГУРЧЕНКО: Да, у меня есть смысл жизни, я должна, картина, чтобы люди посмотрели, услышали момент… Понимаете, картина снималась так, что вначале, такого еще никогда не было, она снималась на музыкальной сетке, ни одной ноты не было записано после окончания картины. Потому вся картина рассортирована на музыке, на ней все. Это очень такой базис, а надстройка уже съемки, т.д. Такого только в мюзиклах такое бывает. Но это не мюзикл, это мелодрама.
С. КОРЗУН: Закончу вопросом, вернее даже замечанием из Ростова-на-Дону. "Вопросов задавать не буду, пишет инженер-энергетик, - пусть старается ведущий от "Эха", он старался. Просто хочу послушать, - продолжает слушатель, - песни тоже". Зовут его Василий Иванович. И мы слушаем, а Вам, Людмила Марковна, огромного успеха и всего, чего Вы хотите.
Л. ГУРЧЕНКО: Спасибо.
