viscera_dog
|
"Человека, так фривольно расположившегося на веранде дома Синь, звали Ван Фэй Юань. Или же Первый ученик Синь Хуан Шень. Фактически второй, но первый из выживших учеников.
Ван Фэй Юань родился под другим именем. Но рос без семьи, и этого имени никогда не знал. И потому никогда и не думал о его значении. Никогда в жизни его истинное имя ничего не определяло. Потому он жил так, словно Небеса не определили для него судьбу.
Учитель Синь подобрал его с улицы когда был еще вполне молодым, только раскрылившимся, только-только основавшим свою школу. Он увидел Фэй Юаня в драке, и, насмотревшись на разбитые носы и подбитые глаза, пригласил оборонявшегося мальчишку отобедать с ним лапши с бараниной. А Фэй Юань был таким голодным, что отказаться было не возможно что от лапши с бараниной, что от места в новой школе Учителя Синя.
У Учителя была жена, четверо сыновей, да два больших поместья в имуществе. Одно, наибольшее из двух, отвелось под школу. Там и поселился Ван Фэй Юань вместе с остальными первыми учениками. Однажды, Учитель взял его и своего старшего сына на Лазурную гору. Стояла зима, выпало много снега. А Учителю нужно было отнести что-то в даосский храм на горе, да что-то забрать. Первый сын, высокий юноша по имени Цзы Юэ, всю дорогу расспрашивал отца о местных Яо, Лисах Лазурной горы.
-Лисы лишь охраняют Лазурную гору. Человеку, что придет на гору с благими намерениями не стоит бояться местных Лис.
Но Фэй Юань не мог понять, почему тогда на Лазурной горе все равно пропадают жители деревни, что у подножия, и путники, что идут через гору. Неужели у всех у них были плохие намерения? Поднимаясь по глубокому снегу он слушал рассказ Учителя о правящем Яо Лазурной горы - белом Лисе Лю Ци Фэне. О переменчивой природе Лис. И думал о том, что Лисы не так уж и отличаются от людей. А если и обманывают кого-то, если съедают чьё-то сердце, как рассказывали старики - так уж и подавно нет никаких отличий.
Поднявшись до храма Учитель и Цзы Юэ вошли внутрь, а Фэй Юань остался снаружи, разглядывая открывшуюся перед ним панораму Лазурной горы. Не то чтобы он не замерз, не то чтобы он не устал. Но Цзы Юэ так сильно не любил, когда кто-то встревал между ним и отцом, что зайти третьим - было себе дороже. Этот Цзы Юэ. Такой высокий и напыщенный, все повторял за отцом, мечтал стать таким же как он, мечтал возглавить однажды школу Синь. Он даже ходил также как его отец, говорить старался как его отец. Только вот ума да сердца как у отца ему точно не хватало. Он был едва старше Фэй Юаня, но никогда не играл с братьями или соучениками. А на все их забавы смотрел свысока. Говорили, что этот гусь даже своим братьям не дает сильно сближаться с отцом, вдруг потеряет статус любимого сына... Вот же!
Стоя на краю Фэй Юань разглядывал рельефы и узоры, все утопало в белом снегу. То тут, то там изумрудными заплатками сверкали кроны деревьев. А безграничная и безлюдная тишина навевала мысль о том, что в этот миг все это принадлежит лишь ему одному. Вдруг, краем глаза, он различил какое-то движение. Посреди валунов и старых сосен, где-то в одном ли от него, стоял человек в белых одеждах, укрываясь то ли от солнца, то ли от Неба белым бумажным зонтом. Не было видно его лица, но отчего-то Фэй Юаню казалось, что тот смотрит прямо на него. И хоть не было видно меча на поясе или за спиной - волосы на затылке и на руках вставали дыбом. Будь то девушка или мужчина - с такого расстояния было не разглядеть. И что одинокому человеку в такую погоду делать так высоко в горах, в таких длинных одеждах, да без оружия. Разве что этот кто-то тоже собирался навестить храм на Лазурной горе... Он стоял и не мог отвести глаз от фигуры в белом. Ощущение, что на него смотрят в ответ, прямо сквозь зонтик, не отпускало. Ни рука ни нога фигуры не двигались ни на цунь. Лишь полы мантии да ленты развевались на ветру.
Фэй Юань уже хотел было окликнуть человека в белом, как услышал за спиной голос Учителя, звавший его по имени. А когда Фэй Юань обернулся снова к обрыву - никого там уже не было.
Позже, один из учеников сказал ему, что то наверняка был Яо. Вот только встретить Яо - было к несчастью.
Ван Фэй Юань родился под другим именем. Но рос без семьи, и этого имени он никогда не знал. И потому никогда и не думал о его значении. Никогда в жизни его истинное имя ничего не определяло. Потому, до той встречи в горах - он жил так, словно Небеса еще не определили для него судьбу."
|
|
viscera_dog
|
однажды дед максим залез в свои черновики, и ойухел от количества недописанного |
| Метки: криво мыслишь |
checkoff
|
Цитата сообщения checkoff
Посвящается всем вам,
в чьих натруженных, тёплых, полуденных руках окажутся эти страницы – где бы вы их ни нашли, – чтобы вы помнили, что мир тайно промышляет о вас, действуя так, а не иначе. |
| Метки: лана дель рей любоники переводы перепечатки американская поэзия |
checkoff
|
после того, как бросил курить, я так же бросил и писать рассказы (или наоборот? в любом случае, одно явно цеплялось за другое), но писать совсем сразу бросить не мог, и переводить стихи, в таком случае, показалась мне наилучшей из возможностей. усилий для того, чтобы писать, прилагаешь самый минимум, всю работу за тебя сделал поэт и гугл-переводчик, тебе осталось только отредактировать, и всё же иллюзия того, что ты что-то сочиняешь, тусклой масляной лампадкой продолжает освещать пещеру пустого черепа, медленно угасая. грешный мой язык. хрен вырвешь. |
checkoff
|
Цитата сообщения checkoff
Посвящается Фриде и Николасу
Утренняя песнь Как толстенькие золотые часы, заводишься ты любовью. Шлёпнула акушерка тебя по пяткам – и дерзкий твой вопль Занял место средь прочих стихий. Эхо наших голосов – дань славному твоему прибытью. Новая статуя Встала в музее убогом. Твоя нагота оттенила Безопасность нас всех – и мы встали вокруг, равнодушные, словно стены. Я – не более мать тебе, Чем облачко, что мимо зеркала проплывает, в нём отражая свою Неторопливую смерть от руки ветра. Всю ночь мотыльковые вздохи твои Мерцают меж плоских розовых роз. Я слушаю, просыпаясь: В ушах шевелится далёкое море. Крик – я срываюсь с кровати, этакая корова, в смешной, цветастой, Викторианской ночной рубашке. Разинутый ротик твой – чистый, как у котёнка. Квадрат окна Белит, глотая, скучные звёзды. вот и попробуй теперь Вести заметки: Звонкие гласные вверх воспаряют, точно воздушные шарики. |
| Метки: сильвия плат стихи и звери любовники американская поэзия перепечатки |
viscera_dog
|
я правда ощущал себя так - словно это меня вдруг не стало в твоем мире. Я не верил, отрицал, я спрашивал у всех, у кого мог - правда ли это. И когда убедился - меня вдруг как оглушило. Я был на работе, был уже вечер. А я мог только смотреть перед собой. В голове, впервые за долгие годы, вдруг стало так тихо, так пусто. Я пытался осознать, но каждый раз как будто коллапсировал внутри себя, и начинал по-новой. От пустоты внутри появлялось тянущее ощущение, мне казалось - ты еще так реален - что я вот-вот снова смогу на тебя взглянуть. Но это был свет уже погасшей звезды, и только.
Однако, в моем мире - я не мог материализовать порядок, где тебя больше бы не было. И даже сейчас, спустя много месяцев - думаю об этом, и чувствую себя невыразимо странно. Я помню, как тогда, давно - я был куда моложе, я не смог приехать на похороны к А., потому что я даже допустить не хотел возможности его... "отсутствия" в моем мире. И как потом видел его всюду и ощущал его, и чувствовал запах, слышал шепот... Не отпускал его совершенно. Кажется, и до сих пор так. Но факт твоей смерти мне показался еще более нереальным. В тебе было столько жизни, во мне было столько мыслей о тебе.
|
viscera_dog
|
Ты просишь не закрывать глаза. Твои ладони касаются моего лица, моего оголенного сердца. Твой голос струится внутрь, терпкий, игриво-бархатный... Но туманное зимнее солнце нещадно баюкает меня. Я смыкаю веки лишь на миг, и ... Я закрыл глаза лишь на миг. И когда я закрывал их - я еще мог ощущать тебя, чувствовать все до последнего атома темной материи между нами. И ты был живым. Теплым. Реальным. И солнце ласково соприкасалось с моей кожей, и звуки жили в моих ушах трелями и перезвонами. И я позволил себе закрыть глаза лишь на миг... А когда я открыл их - мой личный список мертвецов пополнился. Солнце село, сумерки окутали каждый миллиметр пространства, даже внутри меня. В моих скулящих объятиях осыпАлись воспоминания о тебе, и было так совершенно зябко, беззвучно в мире. Я сидел и смотрел на свои пустеющие ладони, сквозь пальцы меня покидала последняя пыльца твоего присутствия. Я тоже взвыл. Сначала одними лишь мыслями. А затем - вязким собачьим воем я огласил тускнеющее пространство вокруг. Это было похоже на резкий и внезапный удар ножом, со спины, ровнёхонько между рёбер. И я не поверил сначала. Все обманывался, надеялся, это злая шутка, чья-то ошибка, нелепость, случайность, да что угодно в этом чертовом Сером Мире, но только не истина. Я еще мог дышать твоим запахом, я все еще слышал твой голос и, мог поклясться, чувствовал остатки живого тепла... Но реальность. Реальность - скалы, о которые так легко разбиться вдребезги. Горечь на языке, которая расползается, обездвиживает мысли, надежды. Кто из нас, раненных прежде, стал бы оспаривать это ее свойство... Ты просил не закрывать глаза, там, в моем болезненном сне. Жена Лота не должна была обернуться. И вот я ошибся... Но разве не все ошибаются? Разве не в нашей, нечИстивой породе - вшита эта белая нить - о ш и б а т ь с я ? Разве не в том благость - прощать ошибки, допущенные по слабости и без злого умысла? Не мог бы ты?..Милый мой друг... Но склизкая, зловонная и бесцветная - реальность уже заструилась в меня через глаза. Скользила под веки, просачивалась к моему разуму. Ледяная, обжигающая, неправильная. Голодная до меня.
_____ Ты просишь не закрывать глаза, роняя искрящиеся влажные капли на его лицо, на свои руки, тянешь к себе, кутаешь в тепло объятий, просишь остаться с тобой, не закрывать глаза, не поддаваться соблазну баюкающей темноты. Тусклое солнце влажно бликует в его зрачках, фокус все время теряется в них, он улыбается, но уже не тебе, уже куда-то дальше, глубже, как-то иначе, легче. Ты умоляешь - не закрывай глаза, останься со мной. Пальцы в исступлении и до бела впиваются в вялые плечи. Не закрывай глаза, останься. И собственный голос кажется ломким льдом, тусклым янтарным солнцем, блекнущим от безысходности. Ты обнимаешь крепче, словно можно нарушить законы физики и соприкоснуться на атомарном уровне... "Жена же Лотова оглянулась позади его, и стала соляным столпом" |
|
checkoff
|
Когда нечего почитать, это всегда угнетает. То ли потому, что я никогда не отвечаю на письма, то ли потому что они мертвы. Я всегда жду. Стою в книжных, просматриваю почту. Из-за лени, убеждения, что я уж точно написал достаточно, чтобы теперь только читать до конца дней своих. Но я ошибаюсь. Сколько угодно можно читать строки, покрывающие стены, вдоль которых обычно прогуливаешься, заблудившиеся среди ветвящихся теней, печатные буквы под ногами, бездонный (голубой, серый, чёрный) экран видеосвязи над головой, куда не посмотри, честное слово, мир полон рассказов. Может в этом и дело, молча наслаждаться, ничем не обнаруживая своё участие, своё несумасшествие, быть человеком слова, а не слов. Да и как и поверить самому, и убедить, а нужно ли это мне? Просто идти, этому-то за жизнь я научился — идти, пока не упадёшь, подняться и идти снова, как будто никогда прежде не падал. Я буду писать, что обычно пишу, а ты читать, что обычно читаешь, ну и посмотрим, что получится. Обычно я пишу о каменной руке в полосе прибоя, о голове на руке, образующей маленькую пещеру, наполненную дыханием, и никто не видит сейчас, как я целую камни, об этом ты хотел бы почитать, и ты не сможешь остановиться, если начнёшь, мне очень жаль, я всегда относился с пониманием к ветру, волнам и бесчисленным вереницам глаз, закручивающихся между камней, ползущим по коже и раскрывающимися зачастую в самых неожиданных местах. Всегда. Ты населяешь собою небольшую пещеру, выносишь дерьмо и мусор, и приносишь наоборот: цветы, если найдёшь, а где ты найдёшь цветы, песни, кроме дыхания зачастую вой, но не страх и не гнев, ты зовёшь тех, кто никогда не откликнется. Целый день собирай то, что нравится, а ночью стань тем, кто нравится сам. Да, в этом беда сокровищ, которые находишь, они липнут к рукам и переливаются красиво на солнце под взглядом ревнивых хозяев, похожие на доверчивых детей, только и ждущих оклика родителей. Сколько рук нужно Денису Григорьеву, чтобы оставить по одной каждому затаившемуся и прячущему за спиной под внимательным взглядом, сколько паутин тащить сквозь ночь потом, улыбаясь, как бы сильно ни побили тебя, знай, это окупится в любом случае, побитый до синевы ночи и небольшой блестящей улыбки, кровожадной радости, да, нет на свете преступлений, на которые ты не пошёл бы ради радости. |
