Безразличие к большинству окружающих меня вещей постепенно, но вполне ощутимо нарастает. Вещи эти общепринятые и повсеместно любимые большинством населения этой планеты. Дом, семья, друзья, подарки, елка, шампанское, поздравление всех знакомых короткими фразами, желания в новогоднюю ночь.
Улыбку у меня способен вызвать мой новый знакомый, с которым мы очень во многом похожи. Глубокий интерес и вовлеченность- хорошая книга (со смыслом и содержанием, а не хэппи эндом). Анатомию и оперативку я запихиваю в себя слегка с усилием, но получается все же сосредоточиться и втянуться в процесс надолго. Вот и все. Остальное мне безразлично.
Через силу с неимоверными мучениями я заставила себя выбрать подарки своим 2 единственным лучшим друзьям (они таковые за выслугу лет и за искреннее понимание и принятие моей эгоистичной и нескромной натуры).
Со скрипом позвонила нескольким близким и достаточно дорогим мне знакомым. Вроде договорились о встрече. Но, во-первых, я совсем не уверена, что она состоится (по вине не только моего нежелания); а во-вторых, я не вижу смысла в них, ибо разговоры предвидятся все те же и ни к каким другим выводам не приведут.
Моя напарница достаточно активно ищет себе будущее место работы. Сейчас она на этапе отказа от ранее подписанного договора с менее выгодным местом. У меня есть одна альтернатива, но тотальное безразличие ко всему (и даже к своей карьере) мешает мне понять, устраивает меня она или нет, поэтому я ничего не делаю и не решаю, что выводит из себя Т.Д., который вроде бы рад помочь нам устроиться и вполне может это сделать в силу своего авторитета. Я плыву по течению какой-то вязкой, тягучей реки.
Надо задаться карьерным вопросом в операционной. Там обычно у меня все вставало по своим местам. Может и сейчас получится. И вообще, не мешает наконец-то оторваться от отделения общей хирургии и уже пойти по другим отделениям, и конечно же в поликлинику, где вероятнее всего мне предстоит гнить до конца своих дней, начиная сразу же после интернатуры, ибо в стационар меня никто брать не жаждет.
Я жалею о некоторых сказанных мной в состоянии алкогольного опьянения словах моим докторам. Не о самих словах, а о факте их оглашения. Им не следовало это слышать, хотя от слов своих я совсем не отрекаюсь. И еще жалею о том, КАК это было сказано. Вероятно, очень скоро мне придется признать свое поражение и это окончательно сломит меня, станет последней каплей в почти переполненном стакане слов упрека и сомнений, осуждения и чужих советов. Как прекрасно: последней каплей станет очевиднейшая правда, которую я так долго отрицала, представшая передо мной в самый разгар битвы моего мировоззрения со стереотипами окружающих.
А между тем А.А. полностью доверяет мне больных, от поступления до выписки, зорко проверяя дневники, протоколы и выписки особенно сложных пациентов. Т.Д. упорно вкладывает в мои руки скальпель для доступа на типичных операциях, заставляет зашивать все больше и просит молодых дежурных не баловаться лапароскопией, а давать нам делать открытые операции. Мы вроде как растем, медленно, но прогресс есть. И это то немногое, что доставляет удовольствие: ощущение своего возрастающего опыта и хотя бы минимальной профессиональной значимости в этом отделении (отпускать нас на другие базы все же мало кто хочет).
Татьяна Пална пожелала бОльшей уверенности в новом году, профессионального роста, сохранить пытливый ум и жажду к расширению своих знаний. Жена М.А., которая работает с хорошей знакомой медсестрой Олей в одном отделении, наслушалась про меня много хорошего, даже слишком. Мне даже стало неудобно. И заведующий расхваливал вместе с докторами на корпоративе (во-первых, все были уже под нормальным градусом, а во-вторых, шеф незамедлительно громко отметил, что "они не будут хирургами и уйдут в другие специальности").
Бохтымой, столько хорошего и все обо мне? И все так рады, что я есть и что я именно такая. Но что толку-то от этого? Помогала бы чем эта хорошесть.
Вся соль в наших желаниях.
Смешно, я совсем недавно осуждала тех, кто нацепил насильно на свою индивидуальность маску общепринятых моделей. А теперь, кажется, я сама занимаюсь тем же самым- запихиваю себя в костюм той, кем не являюсь.
А разобраться, кто я, и что мне с самой собой делать, до 23х лет так и не вышло (хотя, может быть есть те, кто это и за всю свою жизнь не может понять).
Всеобъемлющая, постоянная, непоколебимая и от того еще более ужасная Относительность всего того, что происходит. Со мной, с ней, с ними, с телами, умами и душами. И в эту игру никому не получается выиграть. В игре с многоликой Относительностью не помогают джокеры, блеф и тактика, так все эти приемы тоже относительны. К тому же абсолютно теряют свой смысл в руках неумелого новичка.
Мы проигрываем. Единицам удается выиграть, как нам кажется. Но ведь мы только лиши видим эту победу. А что внутри, и что было до, задолго до нее? Может, если учесть все короткие отрезки времени, это все же поражение?
В любом случае, проигрыш всегда с нами. Но из года в год, из века в век, мы пытаемся бороться. На словах, в наших песнях, стихах, романах, фильмах, в наших головах мы жаждем победы над заурядностью, над нашей слабостью и глупостью. Мы все хотим счастья, безошибочного продолжительного счастья. Но, увы, в этой беспощадной борьбе с, по сути своей, безмолвными ветряными мельницами, мы постоянно что-то теряем. И от этого становится грустно, тем более, что мы заранее обречены на поражение.
Может быть здесь и кроется причина безразличия: в бессмысленности всего того, что я делаю и за что так яростно сражаюсь. И вот, я избавилась от балласта общепринятых приятных моментов и чувств, и тут же проиграла, успев только дойти до линии старта моего крестного хода. Старое выброшено, новое не приобретено. Отсюда холодность, угрюмость, пустота и безразличие.
Может быть, когда все же выяснится, кто из нас выиграл А.А. или я, то у меня получится выпустить каким-нибудь образом все эти чувства изнутри (при любом раскладе). Буквы на бумаге не освобождают. Может наконец-то у меня получится заплакать где-нибудь в одиноком углу. И если это кто-то увидит, мне, пожалуй будет все равно. Этот кто-то будет смотреть на меня истинную, раздетую и беззащитную, без масок и мишуры улыбок и того, что сейчас многие называют характером. И от этого будет очень больно, но вместе с тем придет легкость освобождения от этой тягостной массы, залежавшейся в груди.
Невыносимая легкость бытия. Кундера во многом очень прав.
la_fourmi), если дальше тебе эту боль не с кем разделять, не с кем бороться за них? Мне тоже больно, но по-другому. Да, моему телу не больно и на нем нет грубых шрамов, да, я не потеряла свою жизнь и здоровье за одну минуту. Но я ничего и не обрела. 
