В колонках играет - Spiral Shades — IlluminatiАня спросила, какие книжки потрясли меня в 8-м классе.
Тут пришлось призадуматься. Вообще мне кажется, что очень многие хорошие и важные книги я прочел довольно рано и потом, как прилежный читатель, все время к ним возвращался.
Ошеломительного «Героя нашего времени», например, я точно прочел раньше: в 8-м классе его пришлось отложить на полку (трудно читать то, что знаешь чуть ли не наизусть). Кстати сказать, несмотря на все восторги и превосходное знание текста сочинение по роману мне так и не далось. Писали его родители — и получили «четверку».
Со «Страданиями юного Вертера» все еще запутаннее. Сначала я был в ужасе: как, мол, таких идиотов земля носит?! (В конце концов, она и не выдержала.) Но уже через пару лет я этой книгой зачитывался, так мучительно, так щемяще трагична она была — совсем как моя жизнь, думал я.
Потом — это, кажется, было классе в 9-м — пришел черед Ницше. Ничего внушительного я осилить не мог и потому выбрал «Злую мудрость» и первую половину «Антихриста». Как, должно быть, веселились родители, люди верующие и Ницше читавшие раньше и серьезнее меня, когда я разоблачал религиозные заблуждения! Только что книжкой не тряс.
(С Ницше, кстати, у меня давно установились странные отношения. В детстве — не помню, ходил я тогда в школу или нет — я выходил во двор, усаживался на качели и, неторопливо покачиваясь, читал «Так говорил Заратустра» — был у нас такой отдельный томик. Разумеется, я не понимал ни черта, но все-таки полз дальше, надеясь, что вот-вот, еще немножко — и все станет просто и понятно. Чуда не случилось. А потом, когда я полез за упомянутым «Антихристом», случайно наткнулся на комментарии к «Заратустре» и понял, что это гораздо ближе к поэзии, а потому читать это лучше в оригинале — и успокоился. Оказалось, я не совсем идиот. Стоит ли говорить, что учить немецкий я так и не начал?)
…На самом деле я очень плохо помню, что я читал лет десять назад; а тогдашние дневники остались в Николаеве, так что и по ним не справиться. На такой вопрос вообще нелегко ответить, потому что с хорошими, задушевными книгами как-то сразу срастаешься, и кажется, что они были с тобою всегда. Например, я совершенно не помню, когда прочел Буццати. Помню, и очень хорошо, как он меня потряс — что рассказами, что «Татарской пустыней», — но когда я с ним познакомился, не помню. Точно так же не помню, когда взял в руки Чапека. (Сначала, кажется, я прочел «Войну с саламандрами» и множество рассказов — и только потом дошел до «Матери». Последняя, кстати, понравилась мне больше, чем «Война с саламандрами» — видимо, благодаря
компактности — Шишков, прости!) С Пушкиным (прозой и всякими «Борисами Годуновыми», Тарле, Шолоховым, Вольтером, Голявкиным и проч. история та же.
Одно я, правда, помню точно: со стихами я не дружил как раз до 13—15-ти лет.Тогда я дотянулся до Лермонтова, а чуть позже — и до Блока. Ими я готов был зачитываться и днем и ночью. Немного погодя их сменили Ахматова (над ранними ее стихами, впрочем, я смеялся уже тогда) и непонятный, но притягательный Мандельштам. У последнего мне особенно нравился «Волк» и два-три стиха из «Греческой флейты».
От Пушкина и Пастернака я был одинаково далек. На филфаке, правда, я понял, почему Пушкин впрямь великий поэт и что Пастернака действительно лучше читать, как советовал автор предисловия к нашему двухтомнику — непременно вслух и в дребезжащем трамвае, — но полюбить их так же нежно, как Лермонтова, Блока или Ахматову, я не смог.