В колонках играет - "Белая Гвардия" — "Сто лет одиночества"
Настроение сейчас - Стойкое dejá vu

***
То, что кажется больше чем вечностью, —
Это только один перегон.
И что-то душа моя мечется,
Зажатая с разных сторон.

Ожидание ношей томительной
Меня тянет и тянет к земле —
Когда-то мы все это видели,
Но стало ль кому-то светлей?
В глазах, как и прежде, чернеется
Страданий испытанных груз,
Молитв нет, и плача: не верится,
И крепнет вселенская грусть.

В колонках играет - Янка Дягилева — "Выше ноги от земли"
Настроение сейчас - На паре...

***
Мы с тобой уходим вместе, но глядим по сторонам.
Нам нерадостные вести носят по нечетным дням.
Над страной опять все гуще клочья хворой темноты;
Над неведомою кручей снова дымные цветы.
Перепаханное поле урожая не дает,
Корчась от свинцовой боли, мы идем с тобой вперед:
Я ловлю обрывки речи, прозвучавшей, словно лай;
Время ловко карты мечет — умоляю: не зевай.
Вышел сеятель-пустынник, ну а смены нет как нет,
Хоть в тяжелых тучах дымных не видать следов комет...

В колонках играет - Metallica — Leper Messiah
Настроение сейчас - Как слепая лошадь, хожу по кругу.

***
Не вывернув тулуп, не проживешь —
А растворишься в пыльном зазеркалье;
Но бьет тебя несноснейшая дрожь
И одиночество ехидно зубы скалит.
И нагло врут столетние часы,
Захлебываясь ложью низкопробной:
Мне чудится вдали размах косы,
Но третий час пока еще не пробил.

В колонках играет - Metallica — Battery
Настроение сейчас - Не спится...

***
Настанет день успокоенья,
Забудут все кошмар войны,
И жизни мирное теченье
Вновь подчинит себе умы.

Тот день встает, лучист и светел,
Его приветствует весь мир.
А ветер — разметает пепел
Пожарищ и минувших битв.
(2007—2008 гг.)

В колонках играет - Uriah Heep — Sunrise (Uriah Heep Live 1973)
Настроение сейчас - "Туманно все это, господа, туманно..."

***
Пожалейте пропавший ручей!
Он иссох, как душа иссыхает.
Не о нем ли средь душных ночей
Эта ива седая вздыхает!
Здесь когда-то блестела вода,
Убегала безвольно, беспечно.
В жаркий полдень поила стада
И не знала, что жить ей не вечно,
И не знала, что где-то вдали
Незаметно иссякли истоки,
А дожди этим летом не шли,
Только зной раскалялся жестокий.
Не пробиться далекой струе
Из заваленных наглухо скважин...
Только ива грустит о ручье,
Только мох на камнях еще влажен.
(Мария Петровых, 1967 г.)


...it takes off the rose
From the fair forehead of innocent love
And sets a blister there, makes marriage vows
As false as dicer's oaths...
(Shakespeare, Hamlet.)

В колонках играет - "Флер" — "Я все еще здесь"
Настроение сейчас - "В сущности, давно следовало бы застрелиться."

Беда не ходит одна, и хорошо еще, если вторая приходит лишь на следующий день. Роптать бессмысленно, унывать как будто тоже; и совсем скоро я, думается, соглашусь с мусульманским представлением о человеке как игрушке в руках Аллаха, судьба которой зависит от его прихоти. Легче от этого, конечно, не становится — но однако же есть хотя б иллюзия объяснения.

Сколько раз я презрительно высмеивал тех, кто по моему мнению слишком близко к сердцу принимал всякую неприятность, — не счесть; но народная мудрость — "в чем ближнего осудишь, в том и сам побудешь" — не знает исключений. Об этом следовало бы помнить... но русский человек крепок задним умом, и ничего с этим не поделаешь.


***
Я не жертвы ищу и не милости,
А жизни святой и простой,
Но как же непросто вынести
Расплату за век золотой.

Скитания годы суровые
Сменяют счастливые дни,
И кружат над полем вороны,
И все еще рана саднит.
(9—11 сентября.)


***
Невольно пророчество вырвалось,
Быв тайной и мне самому:
Такие мне правила выпали —
И, верно, не мне одному.

До поры — ни намеком, ни прямо:
Не нужно нам царских путей;
Но тень неприступная рядом
Стоит до скончания дней.
(ночь на 12 сент.)


***
Вновь Первый каприс Паганини
Томит неизбывной тоской,
И вновь твое тихое имя
Звучит над ленивой рекой.

Не уйти, не погибнуть, не скрыться;
Вот-вот лопнет третья струна —
Но утешит таинственный рыцарь,
А согреет — больная луна.
(ночь на 12 сент.)


***
Когда голоса наконец умолкают,
Жизнь кажется слишком простой,
Как будто бы силы мне станет
Прожить не одну жизнь, а сто.
(ночь на 12 сент.)


***
По минным лугам я пройду налегке,
Гонимый бедой, что стучится в виски...
Впереди — купола, непривычно легки, —
Отражение в тихой реке.

Вновь звон колокольный, стесняясь, плывет,
Как вестник грядущих потерь;
И захлопнута прежде открытая дверь —
На исходе пятнадцатый год.

И горло удержит шершавая боль,
Натертая мылом убийственных лет.
Я вперед прохожу и ступаю след в след
За тем, кто сыграл свою роль.
(13 сентября.)


***
О набившем оскомину чуде
И песен бы лучше не петь,
Но безмолвья обет слишком труден
И зовет колокольная медь...

А надтреснутый вопль набатный
Впустую плывет над землей —
По домам люд расходится ратный
И надежду уносит с собой.
(19 сентября.)


***
Сумасшедшим полетом грозится раскат,
Под ногами — бесстрастный гранит.
Время замерло. Солнце уходит на спад —
Может быть, меня ночь сохранит.

Вдруг почудился пушечный гром-приговор,
А вокруг — ледяная вода.
Там встретит тяжелый кровавый топор,
Чтоб с тех пор не встречать никогда.
(15 сентября.)


***
Над містом все густішає імла
І сходить місяць, затаївши подих.
Бульвар розлігся, наче той слимак,
Перед очима ліхтарів суворих.

І спалене життя воскресне знов,
Як воскресало вже не раз, не двічі —
Але його настирливий призов
І досі б'є у запалені вічі.
(16 сентября.)


***
Пока ты спишь, старательное время
разводит циркуль часовой
и чертит — путаясь под бременем прозрений,
страданиями купленных тобой.

Ступени стерты, трещина в корыте —
как тут не сделаться пророком?
Минувший год как будто кто-то вытер —
не говоря о святости — иль о пороке.

Все поезда уходят под откос,
горят и сталкиваются вагоны...
Навек ли брошен вечный твой вопрос,
который через лес тебя, как жертву, гонит?
(18 сентября.)


***
Истлевающий свиток исписан
Запрещенным зеркальным письмом.
Меня манят холодные выси,
Охраняющие мой дом.

Иногда только хлопают ставни —
В глухой и слепой тишине
С ленивым спокойствием давним,
Маячащим в грязном окне,
Я беседу веду наравне.
(18 сентября.)

В колонках играет - "Кооператив Ништяк" — "Добро пожаловать в реальный мир"
Настроение сейчас - Слишком вредно много думать.

Как-то, помнится, в процессе полусонного утреннего бритья я сочинил экспромт:

Рюноскэ
Акутагава
сидит под агавой.
Говорят,
листья агавы пекут и едят.

По этому поводу захотелось развить идею "Ништяка" про Гогена, режущего свиные уши — уши-то Амана!

В колонках играет - "Чиж & Co" — "Фантом"
Настроение сейчас - Пгт. Епт!..

Жизнь
(посв. Ня)

Не размениваясь по мелочам, не поймешь, как не ценится время,
которое кажется отражением в новых очках
неоднократно доказанной теоремы,
скрипящей на белых зубах.

Не успевши копья преломить, разбежались вприпрыжку по лесу,
и вчерашним врагом ты от смерти сегодня спасен.
В благодарности завтра еще поубавится весу,
а день новый топор над тобой занесет.

Время сжаться, собраться и мигом припомнить грехи,
простить все долги, задуть оплавленную свечу,
твердо зубы сцепить и следить, где стучат сапоги —
чтоб, махнув головою, хоть руку отсечь палачу.

В колонках играет - "Чиж & Co" — "Вечная молодость" (95-й г., The Greatest Hits)
Настроение сейчас - "Я декадент?.." — "Таки да, братец..."

Чуть подумав, я вовсе отказался от написания полноценного очерка о поездке. Кому нужно — спросит, а еще лучше — поедет сам.

Вновь приходит на ум Чехов. "Страшно, страшно, страшно" — хоть и не холодно (а жаль!).

Слова Ларошфуко о дворе с тем же успехом можно отнести и к сети. Чуть ли не каждую минуту бросаешься проверить, не написал ли кто-то письмо, не появился ли очередной комментарий по поводу тв. каламбура — и конца-края этому не видно. Я уже молчу о той пище, которую щедро поставляют подозрительному уму социальные сети.

Видимо, если все сложится благополучно, в скором времени я дерну на море — при всем нежелании ехать мне сейчас насущно необходимо рассеяться; тем более что вчера звонил Ыгар и сообщил, что тоже собирается быть на Кинбурне. Так-то. Один хороший человек — тоже компания.

"Вот такая вот музыка".

P.S. А еще я теперь щеголяю в новых очках — оправу á la XIX siécle безуспешно искал три года. Мелочь? А приятно!.. Вот уже второй день глаза привыкают: авось-либо скоро это кончится, и я буду окончательно счастлив.

***
Я на фонтан заброшенный похожа —
он, мертвый, слышит свой ушедший гул;
уста из камня все еще тревожа,
вчерашний шум не умер, а уснул.

Я верю, что судьба не оглашала
свой страшный приговор и что, скорбя,
я ничего еще не потеряла
и, руки протянув, коснусь тебя.

Я — как немой фонтан; в саду струится
чужая песнь, чужое торжество:
от жажды обезумевшему, снится
ему, что песня — в сердце у него;

что он взметает плещущие струи
в голубизну, — а он уже заглох;
что грудь его впивает поцелуи
живой воды, — а воду вылил бог.
(Габриела Мистраль, пер. Савича.)

В субботу, т. е. почти неделю назад, я вернулся из Питера и до сих пор не могу собраться и написать что-то вроде очерка: "текущие дела", при всей их ничтожности и часто — надуманности, затягивают. А рассказать вроде как есть что.

Но пока что я ограничусь несколькими стишками. Буду рад конструктивной критике.


***
(Посв. Ня)
Не сорвись, опрометчиво глядя
На призывно манящий пик:
Он, как вестник слепого проклятья,
Выжидает гибельный миг.

На небе ночном и тернистом
Пенный стынет прибой.
И так глубоко и чисто,
Как там, где мы с тобой.

В размытом конце анфилады —
Затаенный погибели знак.
Я при входе зажгу лампаду
И поставлю ее, как маяк.
(5—7 июля.)


***
Трудны первые ступени,
Но последних не видать.
Как ночные лягут тени,
Смерть придет, таясь, как тать.

От окна и до порога
Не дойти, не доползти.
Словно жить уже немного,
Ярче свет ночных светил.

Мы услышим звон хрустальный,
Перезвон и смех звонков —
Смех отчаянный, прощальный,
Смех невысказанных слов.
(7 июля.)


***
Нет силы шагнуть за очерченный круг,
Нет сил разомкнуть кандалы —
Сожжен и развеян по ветру мой струг,
И сровняли с землей крепостные валы.

Ночь колышет листву за решеткой окна,
И ни звука не слышно за мертвой стеной.
И судьба не смутит, непривычно ясна —
Ведь играть без отказа нам всем суждено.
(Ночь на 10 июля.)


***
Мне снится степь, затиснутая в стенах
Подтянутых и стройных тополей,
Дежурящих посуточно, посменно
На той же, где и взрощены, земле.

Глухая азбука колесных перестуков
Уносит в край получужих осин;
И пол шагам вдруг отзовется гулко,
И кажется, что мир весь — перестук один.

Но и во сне, и ночью мне не спится:
Вполуха я, вполглаза — наяву,
И все еще боюсь я оступиться,
Хотя беспечно — как могу — живу.
(10 июля.)

***
(Посв. Ня)

Замирают навытяжку в доме портьеры...
Переделаю день в опустевшую ночь,
И растянется время, не чувствуя меры;
Я не в силах его превозмочь.

Суждено пониманье — не нужно намека.
Выжидая момента, молчит телефон.
Все подчеркнуто резко — как кисточкой тонкой
Мной когда-то рисованный сон.

Увлеченный до времени глупым мечтаньем,
Километры дорог я сминаю в шаги,
Но от мыслей час ночи светлее не станет —
Все равно до поры не увидеть ни зги.

"Мама, а правда, что после окончания школы меня ждет бутылка и мучительная боль за бесцельно прожитую жизнь?" — "Вовочка, ты опять с отцом разговаривал?!"

Стриндберг утверждал, что пессимизм — "подлинный идеализм" и что он ничуть не противоречит сущности христианства, проповедующего бренность всего сущего. А как же тогда быть с известным выражением "человек создан для счастья, как птица для полета"?.. Думаю, Женя уже побил бы меня камнями за твердую уверенность в том, что счастье (если оно вообще существует, в чем я сильно сомневаюсь, ибо в бочке наипрекраснейшего меда всегда отыщется как минимум чайная ложка... дегтя) необходимо купить, заработать ценой неурядиц, лишений, метаний и страданий. Жаль только, никто не указывает определенную цену, и поэтому оч. многие платят за него всю жизнь, чтобы в конце концов встретить долгожданное счастье — только приходит оно, как правило, в широком балахоне и держа в костлявых руках отточенную косу.

По-видимому, ум и глупость в человеке обязаны соблюдать некое равновесие. Следующие же поколения, надо полагать, будут еще глупее: не зря ведь говорят, что уровень ума при стремительном росте населения остается неизменным.

"Жизнь идиота" какая-то выходит. Куда ни глянь — везде услужливо подворачивается повод для самоедства. И рад бы не поддаваться, но видимо, не судьба. Легко писать: "Живи, как пишешь, — с чистого листа"; беда в том, что на каждом таком чистом листе обязательно поставишь кляксу, предварительно сотню раз поклявшись быть осмотрительным. Хорошо было б, когда это не касалось бы никого другого: но жить в обществе и быть свободным от него невозможно. А потому огромных трудов стоит удерживаться от громогласных воплей раздражения — тем более, что беспочвенность поводов к этому самоочевидна.

А верх идиотизма — убедиться, что все в порядке... и тут же выдумать себе очередной геморрой.

Подростковый и юношеский возраст — едва ли не самое дурацкое время: пафос так и брызжет, где надо и где не надо "привычка предпочитать красное"; причем если Ц. (по крайней мере, три года назад), готов поспорить, не замечал этой напыщенности, вещая как и что бог на душу положит, то мне гораздо хуже: ясно видя этот свой недостаток, я тем не менее ничего с ним не могу поделать.

А что касается сентиментальности — и впрямь, с кем поведешься, от того и наберешься: я заметил, что чаще общаюсь с девушками (можно, конечно, говорить, что "собратьев по разуму" я нахожу только среди сестер, однако факт от этого быть таковым не перестанет) — со знакомыми мужского пола я сталкиваюсь или в институте, или в церкви, или на катке, или еще где-нибудь. Наружно все великолепно — но более-менее продолжительный разговор начинает меня тяготить (не оттого ли, что ни одна потуга блеснуть эрудицией или цинизмом не будет оценена по достоинству — как я его понимаю?).

"Хочу все знать". А настоящее древо познания добра и зла — кактус, притом большой и оч. колючий, который, плача и увечась, жует не одно поколение мышей. Что ж, видимо, такова судьба идиотов...

***
Широк и желт вечерний свет,
Нежна апрельская прохлада.
Ты опоздал на много лет,
Но все-таки тебе я рада.

Сюда ко мне поближе сядь,
Гляди веселыми глазами:
Вот эта синяя тетрадь —
С моими детскими стихами.

Прости, что я жила скорбя
И солнцу радовалась мало.
Прости, прости, что за тебя
Я слишком многих принимала.
(Ахматова, весна 1915 г.)


Поэт не слон, и по одному стихотворению можно составить себе приблизительное впечатление о личности поэта в целом. Как я и ожидал, Вертинский оказался чересчур изящно-утонченным — до слащавости. Его "Кокаинетка" отдает декадансом в самой его безобразной, гиперболизированной форме. Автор просто перешел грань, отделяющую изящество от mauváis ton; хотя чего еще можно ждать от человека, упорно — и необоснованно — претендующего на некий аристократизм?


"Зимой 1999 г. в Мадриде с большим успехом был представлен перформанс "Же-Латина". На столе лежала очень похожая на самого автора обнаженная человеческая фигура, сделанная из сладкого желе и погруженная, как в гроб, в кремовый торт (в газетах были опубликованы прекрасные фотографии). Сам художник, тоже совершенно обнаженный (но в маске) большим мачете отрезал по просьбе гостей и подавал им различные части своего тела. Поначалу представители культурной элиты ели нехотя ("Один вид таких вещей вызывает понос", — пожаловалась одна дама). Но потом покушали с большим аппетитом. Как сообщают газеты, детородный орган торжественно съела невеста художника. Оказывается, этим спектаклем автор хотел выразить "каннибализм современного общества". Абзацем раньше Кара-Мурза растолковывает главную цель подобных мероприятий: полное разрушение этических и эстетических норм и снятие всякого рода табу. На днях П. рассказывала о читанной ею книге про гипноз; притча о бревне и щепке подтвердилась в очередной раз, и об этой вопиющей нелогичности мышления в "Манипуляции сознанием" написано великолепно.

Сижу варю кофе, а на ум приходит незабвенный Губерман:

Мы из любых конфигураций
Умеем голос подавать:
Мы можем стоя пресмыкаться
И на коленях бунтовать.

Узнав, что на каком-то конкурсе Ня будет читать Ахматову ("Ты выдумал меня — такой на свете нет..."), решил перелистать весь первый том сборника и, как в старые добрые времена, был настолько вдохновлен, что родил стишок — причем почти сразу, переделывать пришлось лишь отдельные строки:

***
(Посв. Ня)
Оставалось немного, лишь малость —
Самый тяжкий, пожалуй, этап.
Третья пара сапог стопталась.
Не дыханье — а загнанный храп.

Передышка дана не случайно:
Наточить бы острее свой меч,
И парус распять, и отчалить,
И снова на палубу лечь,
Ожидая безумных свершений,
И следить за сигналами звезд,
Что вели не одно поколенье,
За спиной оставляя мост.

В этом миге жизнь словно замкнулась,
Уместив в нем хромые века;
Так отпрянь от ружейного дула
Ожидания у виска.

Так сморгни невеселые думы
И разгладь потемневший лоб —
Пусть дрожат истонченные струны:
После этого дня — хоть потоп!

***
Посв. Ня
Певучих слов не услыхать в привычном гуле.
Он — голос воплощенной суеты,
Смоловшей нас, когда мы вдруг сморгнули,
Как будто смяв прочтенные листы.

Открыв глаза, поймешь: ничто не изменилось.
Все так же — но в мерцанье фонарей —
И движется, и дышит посланный как милость
Бессонный город с немочью своей;
Однако, словно оказавшись за порогом,
Увидишь, что тебе спокойнее немного.

Не дышать бы, но больно и трудно вдвойне,
Потому что страшнее рассвет,
Напророченный в страшном и гибельном сне,
Разгорается заревом бед.

Запоздавшим молчаньем уже не сберечь
Тот неписаный хрупкий завет.
Сохрани навсегда мою горькую речь,
Словно дней настоящих портрет.

Каждый час проходящий без промаха бьет
И казнит нас укором немым,
Но последнего часа смертельней полет
И вернее, чем думали мы.

Сколько еще не сказано, не написано!.. А время с ехидной ловкостью утекает сквозь пальцы. Может быть, и не стоит мучать других откровениями своей "больной души"? Но что, если это и вправду кому-то нужно? Думать так очень нескромно, однако...
Впрочем, разве стоит пополнять ряды пишущих одним почерком, но тем не менее амбициозных "интеллигентов"? Сейчас, мне кажется, их стало еще больше, хотя, может быть, о графоманах прошлого мы просто почти ничего не знаем. Современной украинской литературе (в лице поэзии) делает честь поиск и широкое употребление зачастую неожиданных образов, но они, однако, уже с душком. Сколько стихов я ни читал — и все они оставляют впечатление минувшего (и порой непонятного) дерзания, немилосердно растиражированного и пущенного в широкий оборот. Иногда даже обидно становится. Жалка традиционность в маске смелого новаторства и вычурных каламбуров — в этом случае приверженность классике более почетна. (Как без того, чтоб не облачить себя в белый фрак?)

Ну, вот теперь я и здесь.