По пыльной дороге шагал маленький бродяжка. Руки он держал в карманах поношенных штанов, на голову у него была нашлёпнута облезлая кепчонка, из под которой во все стороны торчали нечёсаные вихры. Бродяжка громко насвистывал. Он был весел и беззаботен, как дрозд. Он поддевал ногой камешки, лежащие на дороге, и никто ему не говорил, что нельзя рвать башмаки. Впрочем, они и без того были рваные. Хорошо ему жилось на свете. Он мог бегать по лужам босиком, он играл с бездомными собаками, он ел зелёные ягоды. И никто не докучал ему замечаниями, что он простудится, заразится, заболеет.
Дорога вела его мимо свалки, куда горожане выбрасывали всё что им заблагорассудится. Бродяжка остановился и долго разглядывал весь этот хлам, сор, мусор, склянки, проволоки, железки, деревяшки, обломки, осколки, обрывки, ошмётки.
«Странно, – подумал он, – одни люди выбрасывают то, что другим как раз нужно позарез. Вот, например, это».
И бродяжка подобрал маленький ночной светильник. Сейчас он был запылён и несколько ободран, но зато сразу можно было заметить, в какой прекрасный оранжевый цвет он был окрашен прежде!
Бродяжка сунул ночник под мышку и отправился дальше. Начало смеркаться, когда он подошёл к мосту.
– Здесь и переночуем, – сказал он и забрался под мост.
Под мостом была маленькая ниша, вполне для него подходящая. Бродяжка поставил ночник на камень, достал из кармана два яблока, поужинал и стал смотреть на реку. Тёмная тяжёлая вода поигрывала золотыми искрами заходящего солнца.
Бродяжка подложил руки под голову, удобно устроился на травяной подстилке и зевнул. На небе засияли звёзды, подул холодный ночной ветер, и бродяжка поёжился. Вдруг в свод моста ударил сильный луч света. Бродяжка удивлённо огляделся и увидел, что свет этот шёл от его ночника.
– Это неплохо и вовремя, – сказал он.
И тут ему ответил тоненький хриплый голосок:
– Прошу без замечаний!
– Вот это ночник! – опешил бродяжка. – Я ещё никогда не…
– Помолчи, – перебил его ночник. – Держи язык за зубами, если хочешь услышать сказку на сон грядущий.



Бродяжка несколько оправился от удивления, поудобнее устроился поближе к тёплому ночнику и стал смотреть на него не отрываясь.
– Сначала нужно уменьшить огонь, – сказал ночник. – А то на огонёк может заглянуть кто нибудь посторонний, так, любопытства ради. А назойливость и любопытство как раз те вещи, которых я терпеть не могу. – Ночник чуть пригасил огонь и превратился в жёлтый светящийся шар.
– А где же сказка? – нетерпеливо спросил бродяжка.
– Терпение, – проворчал ночник. – Я ещё не решил, какую тебе рассказывать. То ли об одуванчике воображале, то ли о белке, которая вечно была третьей.
– Всё равно, давай любую.
– Если тебе всё равно, тогда спи, – обиделся ночник.
– Нет, нет, я слушаю!
– Ладно. Расскажу тебе сказку о нахальной Печной Трубе. Жил был, нет, не жил, а просто был дом. На доме, как водится, была нахлобучена крыша. А из крыши торчала Печная Труба…
– Сказочная Печная Труба, – хихикнул бродяжка.
– Опять перебиваешь? – вспыхнул ночник. – Слушай и молчи, если хочешь что нибудь услышать.
Ночник помолчал, то вспыхивая, то затухая, и продолжал:
– Итак, Печная Труба, которая вознеслась слишком высоко надо всеми, решила спуститься вниз. «Довольно мне коптить небо в одиночку, – подумала она. – Поброжу по свету, людей погляжу, себя покажу». И она показала!



Каждому, кто с ней встречался, она пыхала в лицо дымом и сажей. Вот так: ПЫХ! Только человек умылся, а она ПЫХ! – и он чёрен, как грач. А тут ей попался белёный домик. ПЫХ! – и домик стал чёрным. Из окна высунулась женщина в белом платке с белым полотенцем в руке. ПЫХ! ПЫХ! – и Печная Труба тут же очернила женщину. На верёвке висело свежевыстиранное бельё. Оно весело билось на ветру. ПЫХ! – и Печная Труба запятнала чистые простыни и рубашки.



Так и бродила Печная Труба по свету, а там, где она прошла, оставались грязные пятна на белых стенах, клочья сажи на цветах и множество запачканных, запятнанных, очернённых, огорчённых. День ото дня Печная Труба становилась всё нахальнее и нахальнее и готова была уже очернить весь белый свет. А когда она заглянула в окно больницы…
– Хватит! – сказал бродяжка. – Не нравится мне эта сказка.
– Разве? Ну как хочешь. А то бы я тебе рассказал самое смешное. Как Печная Труба попала в Африку, только собралась сделать ПЫХ! – глядь, а там все чёрные… Но раз не хочешь слушать, не надо.
И ночник обиженно замигал. И сразу стало прохладнее.
– Не обижайся, – сказал бродяжка, поёживаясь. – Я больше не буду перебивать.
– Ладно. Слушай другую сказку. Некогда, негде жил некоторым образом некий пёс. Всего у него хватало. Даже кое чего был излишек.
– Излишек чего?
– Кое чего, то есть ног. Их было у него пять. Представляешь, какое неудобство? Когда он, например, подходил к столбу, то никак не мог решить, какую ногу следует задрать. Да и соседские псы посматривали на него с подозрением и, того и гляди, могли задать хорошую трёпку за лишнюю ногу. А что в этом хорошего? Кончилось тем, что он отправился в собачью больницу, которая называлась почему то ветеринарной. Там, как он и ожидал, его встретили с удивлением.
«Смотрите, какой странный пёс! – кричали ветеринары и собаки. – У него пять ног. Всего пять ног. Эй, ты, где же твоя шестая нога? Куда ты её задевал?»



И тут пятиногий пёс огляделся вокруг. Он увидел, что у всех собак здесь по шесть ног.
– По шесть?! – поразился бродяжка. – Такого не бывает.
– Откуда ты знаешь, что бывает и чего не бывает? – возмутился ночник. – Разве ты видел ВСЁ? Всё на свете? И потом, почему четыре ноги тебя устраивают, а пять или шесть уже много? Эх, люди, люди… – вздохнул ночник и замигал.
Серые тени забегали под мостом, словно летучие мыши. Бродяжка поёжился от холода.
– Эй, ночник! Не мигай, пожалуйста, я мёрзну. Лучше расскажи, что было дальше?
– Дальше чего? – равнодушно спросил ночник. – Не надо далеко ходить, чтобы узнать, что было дальше. Впрочем, я расскажу тебе сказку… Эй, эй, не зевай!
– Прости, пожалуйста, я вздремнул немного, – сказал бродяжка, зевая.
– Как ты смеешь спать, когда я тебе рассказываю сказки на сон грядущий? Ну ничего, сейчас я расскажу такую страшную сказку, что тебе будет не до сна.
На необитаемом острове жило было Чудовище. Оно топило проплывавшие мимо корабли. Всем потерпевшим кораблекрушение ничего другого не оставалось, как поселяться на острове вместе с Чудовищем. И тут же это ужасное Чудовище превращалось в чудовищно прекрасную… нет, в чудо как прекрасную… нет, попросту в чудесную… или ещё точнее – в Чу дес ни цу. Эта Чудесница звонко смеялась и так сладко облизывалась, будто посылала воздушные поцелуи. Она манила потерпевших пальчикам и вкрадчиво шептала:
«Поди ка сюда, я тебе что то интересное на ушко скажу».
«Говори вслух», – отвечали ей.
Чудесница смеялась ещё обворожительнее, грозила пальчиком и говорила:
«Э, какой хитрый. Вот на ушко я бы шепнула, а так…»
И когда самый любопытный подходил поближе и подставлял своё ухо, Чудесница, то есть Чудовище, ХРЯСЬ! – и отгрызало ему ухо!
– Ужасно! – поёжился бродяжка.
– Да, ужасно! Потому что это был как раз такой ужасный вид ужасных чудовищ, которые питаются ушами любопытных. А наше – просто обожало уши. Ничего другого не ело. Оно отгрызало уши, а безухие потерпевшие оставались жить на острове. Вообще то им жилось там неплохо. Они ели бананы и кокосовые орехи, пили родниковую воду и соки. И не очень уж обижались на Чудовище за отъеденные уши – ели то они, к счастью, не ушами!
А Чудовище между тем стало чахнуть и худеть. Дело в том, что мимо острова давно уже не проплывал ни один корабль. Безухие жители острова испекли для своего Чудовища торт в форме уха. Но Чудовище только покачало головой – оно ело лишь настоящие уши, в которые можно нашёптывать. Настоящие уши – и больше ни че го!



Но однажды на остров приплыл великан. Можешь себе представить, что за уши у него были! Великанские. У Чудовища даже слюнки потекли. Оно тут же превратилось в Чудесницу.
«Поди ка сюда», – нежно пропела Чудесница и поманила великана мизинчиком.
«Не, не пойду», – ответил великан и отправился гулять по острову.
А чудовищная Чудесница плелась за ним и упрашивала:
«Ну, подойди. Ну, что тебе стоит? Я тебе кое что на ушко шепну».
«А мне не интересно», – отвечал великан.
Тут уж безухие жители острова к нему пристали. Они ему все уши прожужжали.
«Да брось ты, – наушничали они, – позволь нашептать себе на ухо».
«Отстаньте! – сердился великан. – Уши вянут от вашей болтовни!»
«От тебя не убудет», – нашёптывали безухие, хотя знали наверняка, что убудет.
Но великан и ухом не повёл…
Ночник ненадолго умолк и задумался.
– А принцесска… – продолжал он.
– Откуда взялась принцесска? – удивился бродяжка.
– Из сказки, – спокойно ответил ночник.
– А как же та сказка, про Чудовище, которое питалось ушами?
– Фу, – поморщился ночник. – Неужели я рассказывал такую страшную и невкусную сказку? И потом, имею я право выбирать ту сказку, которая мне больше нравится? Тогда слушай. Жила… Ну вот опять забыл. Ах да! Жила была! Жила была прекрасная принцесска. У неё были золотые волосы и пятьдесят тысяч берберских курочек. Все эти белые как снег курочки несли белые крошечные продолговатые яички, которые принцесска любила есть на завтрак.
И ещё у принцесски был один берберский петух. Он не нёс яиц, зато умел веселить курочек. Он знал ровно пятьдесят тысяч весёлых историй. На каждую курочку по истории. Но самая весёлая история надоест, если её слушать без конца. И белые берберские курочки заскучали. Каждая из них знала наизусть историю, которую расскажет ей берберский петушок утром. Да, на пятьдесят тысяч берберских курочек мало одного берберского петуха, даже если он очень весёлый.
«Что с вами, курочки? – спрашивала принцесска. – Отчего вы такие печальные? Может быть, вы голодны?»
«Ах, нет!» – отвечали курочки.
«Может, вы боитесь лисы?»
«Ах, нет!»
«Что же мне с вами делать?»
«Ах, ничег о оо!» – отвечали курочки и зевали.
И принцесска расстроенная ложилась спать в свою шёлковую постель. И долго не могла заснуть, размышляя, что же происходит с её берберскими курочками? А потом всё таки засыпала. Но как то утром она проснулась и увидела… пятьдесят тысяч чёрных курочек и в каждом гнезде по одному чёрному яйцу…



– Как же так? – перебил бродяжка. – Ты говорил, что курочки были белые!
Ночник вспыхнул от возмущения, и жёлтый круг света ударил бродяжку по глазам.
– Научись слушать! – вскричал ночник. – Ночью проходила мимо Печная Труба. Она пыхнула на курочек – ПЫХ! – и они почернели. Ясно?
– A а! Тогда другое дело. Рассказывай. Я слушаю.
– В ящике стола, где хранились ножницы…
– Постой постой, ты что то путаешь. Какие ножницы?
– Пляшущие. Пляшущие ножницы. Так называется сказка.
– А как же принцесска?
– Это глупая сказка. Терпеть не могу дурацких историй о принцессках с золотыми волосами, у которых нет другого дела, как целый день серебрить яйца берберских курочек.
Так вот, в ящике стола вместе с ножницами лежали иголки, нитки, цветные лоскутки, обрезки резинок, ленты, пуговицы, запонки, пяльцы, портновские мелки, сломанная авторучка, перчатка без пары, собачий ошейник, засохшая палочка дрожжей, пластмассовый шарик и ещё много разных разностей и всякой всячины. И всё это перепуталось, переплелось, скаталось, свалялось, смоталось в один большой беспорядочный клубок. Не разберёшь, что и как, где что и что к чему.
«Ах! – восклицали ножницы. – Мы этого не выдержим! Ни повернуться, ни развернуться, ни потанцевать!»
Как то утром чья то рука приоткрыла ящик и сунула туда связку ржавых ключей. Этого было достаточно, чтобы ножницы выскочили наружу, скользнули по паркету, подскочили на подоконник и вывалились через открытое окно во двор. Ножницы воткнулись в мягкую землю своими острыми прямыми ножками и поглядели вокруг двумя круглыми колечками. Они оказались в саду в окружении испуганных розовых кустов, дрожащих нарциссов, трясущихся гиацинтов, трепещущих тюльпанов.
«Привет!» – сказали ножницы.
«Не очень рад вас видеть», – ответил розовый куст.
«Никогда не мечтал с вами встретиться», – проворчал гиацинт.
А пион высунул свою взъерошенную голову из за куста и пискнул:
«Садовые ножницы – не самый желанный гость в саду».
«Мы вовсе не садовые, – сказали ножницы. – Мы портновские и притом пляшущие».
И ножницы заплясали, завертелись на кончике длинной острой ножки. Они кружились, взлетали, вихрем носились по саду и слышалось только: ЧИК! ЧИК! ЧИК! Ножницы танцевали в самой гуще цветов. И с хрустом переламывались подрезанные стебли, шуршали опавшие лепестки, хлопались на землю откромсанные головки цветов. А ножницы ничего не замечали, они упивались собственным танцем, и казалось им, что это раздаются хлопки, слышится шёпот восторженных зрителей.
Так ножницы проплясали по траве, по кустам, по головам цветов, вспрыгнули на ограду и очутились на улице. Они дробно пристукивали острыми ножками.
«Ух, дёрнем!» – ухали ножницы и пропарывали брюки.
«Эх, махнём!» – и отмахивали подолы платьев.
«И их, рванём!» – и рвали чулки.
«Ох, сбацаем!» – и бац бац по каблукам. Набойки так и летели во все стороны.



Прохожие шарахались от их опасных па. Но пляшущие ножницы не останавливались. Топот убегающих прохожих казался им топаньем неистовых зрителей и поклонников.
А когда пошёл дождь…
Ночник надолго вдруг замолчал. Бродяжка выглянул из под моста, проверить – не идёт ли и вправду дождь. Он увидел, что небо посветлело, начинался рассвет. И ночник начал понемногу меркнуть, меркнуть, свет его бледнел. А когда взошло солнце, рядом с бродяжкой снова стоял старый, помятый ночной светильник с облезлым, запылённым колпаком.
«Приснилось мне это, что ли?» – подумал бродяжка.
Он выбрался из под моста и ушёл, а ночной светильник и по сей день стоит там. Если вам случится проходить вечером по мосту, не поленитесь заглянуть под него – светится ли там огонёк старой лампы?