«Мне очень скучно без него, скучно давно, с тех пор, как его нет. Никто никогда не мог сравниться с ним. Голубчик, голубчик мой единственный любимый. Тоска, такая тоска» — написала Мария Николаевна Ильф на одном из старых писем мужа. Она намного его пережила, и всю жизнь продолжала ему писать.

В Одессе Илью Ильфа незнакомые принимали за иностранца, даже его фамилия казалась какой-то зарубежной.На самом деле это был псевдоним, который он составил из первых букв настоящего имени: Иехиель-Лейб Файнзильберг.

В послереволюционной Одессе тех кипела художническая жизнь. Ильф входил в творческое объединение «Коллектив поэтов» вместе с Юрием Олешей, Валентином Катаевым, Эдуардом Багрицким.

А Маруся состояла в «Коллективе художниц», и брала уроки живописи у брата Ильи. Их любовь выросла из дружбы: сначала просто встречались, гуляли, разговаривали. Потом этого стало мало, появились ежедневные письма:

«Мне кажется, что любил тебя еще тогда, когда зимой, под ветер, разлетевшийся по скользкому снегу, случайно встречался с тобой. Если с головой завернуться в одеяло и прижаться в угол, можно ощутить твое дуновение, теплое и легкое. Завтра утром я приду к тебе, чтобы отдать письма и взглянуть на тебя. Но одно письмо я оставляю при себе».

«Если кричат пароходы ночью и если ночью кричат журавли, это то, чего еще не было, и как больно я тебя люблю».

В Одессе жилось весело, но очень трудно. Все старались уехать куда-нибудь, где можно заработать. От постоянного недоедания и холода Илья заболел туберкулезом. 

Но в первый раз болезнь отступила. Ильф решился переехать в Москву. Валентин Катаев помог ему устроиться в «Гудок», газету железнодорожников. Илья немного пожил у Катаева, потом переехал в шумную общагу, которая стала прототипом «Общежития имени монаха Бертольда Шварца» в 12 стульях.

В «Гудке» Илье поручили обрабатывать письма трудящихся, а он стал делать из них маленькие и очень смешные фельетоны, и скоро его рубрика стала самой популярной в газете. Он привыкал к московской жизни, но не мог привыкнуть к тому, что в ней нет Маруси, и каждый вечер писал письма в Одесу:

«Ты не скучная и не противная. Или скучная, но я тебя люблю. И руки люблю, и голос, и нос, нос в особенности, ужасный, даже отвратительный нос. Ничего не поделаешь. Я люблю такой нос. И твои глаза серые и голубые».

Она отвечала: «Иля, у меня глаза совсем не серые и голубые. Мне очень жаль, что не серые и голубые, но что я могу сделать! Может, у меня волосы синие и черные? Или нет? Не сердитесь, родной. Мне вдруг сделалось очень весело».

В разлуке они прожили два года. Маруся приезжала редко, поездки были дорогими, и в один из таких приездов они поженились — скорее, из прагматических соображений: жене сотрудника железнодорожной газеты полагались бесплатные билеты на поезд, а это было очень важно, ведь жизнь была бедная.

Но когда вышли «Двенадцать стульев», с бедностью их жизни было покончено. Появилась просторная комната с красивой мебелью, хозяйством занималась домработница, а когда родилась дочка Саша, наняли няню.

Ильф часто уезжал в заграничные командировки, и Маруся всегда вручала ему список заказов: «Браслет, вуали, туфли, костюм, шляпу, сумку, духи, помаду, пудреницу, шарф, папиросы, перчатки, краски, кисти, пояс, пуговицы, украшения» …

Но счастье пары было недолгим. В 1935—1936 годах Ильф и Петров отправились в свое знаменитое турне по Америке, во время которого у Ильфа обострилась его застарелая болезнь - туберкулез. Из Америки Ильф постоянно писал жене:

«Без вас мне скучно. Вот ходят по улицам индусы, японцы, голландцы, кто угодно, и Тихий океан тут, и весь город на падающих склонах, а мне уже чересчур много, мне нужно вместе с тобой посмотреть, как наша девочка спит в кровати».

Они с Петровым получили интересные предложения о поездке на Кубу и еще в пару экзотических мест, но отказались - она страшно хотели вернуться домой, в СССР.

Дома Ильф пытался лечиться, он ходил к врачам, ездил по санаториям и лечебницам. Но тогда такой туберкулез лечить не умели. Труднее всего для него было отдалиться от дочери: Ильф перестал брать ее на руки, вообще близко не подходил, боялся заразить. И девочка начала отвыкать от отца, только однажды, перепугавшись жука, бросилась к нему: «Папа, папа, жук!».

Илью это страшно обрадовало, он все повторял жене: 

«Видишь? Жук-то страшнее папы!».

1937 году в Лаврушинском переулке напротив Третьяковской галерии заселяли писательский дом. Туда въехали Паустовский, Агния Барто, Пришвин, Катаев, Олеша, Макаренко, Каверин. Ильф и Петров получили по трехкомнатной квартире в одном подъезде.

«Отсюда уже никуда», — горько сказал Ильф.

Началась его последняя весна. После собрания московских писателей он сделал в ресторане глоток шампанского и грустно сказал: «Шампанское марки «их штербе», («я умираю» — Ильф цитировал слова, которые сказал перед смертью Чехов). Ильф и Петров вместе приехали домой, расстались у лифта, договорились, что встретятся завтра и будут работать.

Назавтра Ильф уже не смог встать и через несколько дней он умер. Мария Николаевна Ильф дожила до 1981 и все сорок четыре года тосковала по мужу. 

«Вот сейчас, когда прошло много лет и я читаю его письма, я плачу, что же я не убила себя, потеряв его — свою душу, потому что он был душой моей»…

«Вся моя прожитая жизнь здесь, до последнего его дня. Прощай, Иля. Мы скоро увидимся». 

https://fairytale4us.ru/blog/43167580913/On-byil-d...rtesen.ru&paid=1&pad=1