Есть в нашей истории дата, которую нельзя забывать даже в нынешнее быстротекущее и стремительное время – это 22 июня 1941 года, когда гитлеровцы напали на Советский Союз. В этот день в Киеве намечался большой спортивный праздник: открытие Республиканского стадиона имени руководителя украинских коммунистов – Никиты Сергеевича Хрущева, и проведение календарного футбольного матча чемпионата СССР – «Динамо»-ЦДКА.

Не успели – грянула война...
Первые немецкие бомбы взорвались в Киеве до рассвета. Но, как ни странно, киевлян это не очень напугало – наверное, подумали, что на окраинах идут обычные армейские учения… И лишь спустя некоторое время всей стране стали известны слова песни: «22 июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, нам объявили, что началася война»… К сожалению, с каждым годом все меньше остается очевидцев тех драматических событий.
Кумир довоенной молодежи Константин Васильевич Щегоцкий, великолепный футболист «Динамо» и сборной СССР, за свое футбольное мастерство награжденный Орденом Трудового Красного Знамени, что, впрочем, не помешало ему побывать в подвалах НКВД, так описал в книге «В игре и вне игры» события того трагического дня. К сожалению, книга стала раритетом – пришлось воспользоваться публикациями известных футбольных летописцев Акселя Вартаняна и Георгия Кузьмина.
«Около шести утра меня разбудил телефонный звонок. На другом конце я услышал взволнованный голос своего приятеля, адвоката Гуревича:
– Костя, война!
– Прекрати свои дурацкие шутки!..
– Я не шучу: фашисты напали на нас!
За окном была мирная жизнь: дворник убирал улицу – все тихо, спокойно, красиво… И вдруг вдали послышались взрывы!.. Наскоро одевшись, я помчался в отель «Континенталь», где со своей семьей жил тренер Михаил Павлович Бутусов. Там же остановился и знакомый еще по Москве – радиокомментатор Вадим Синявский, приехавший вести репортаж о матче «Динамо» - ЦДКА. Наверняка, он что-то знает...
Лежа на подоконнике, великий комментатор и такой же великий имитатор (в дотелевизионную пору ему не было равных в «живописании» футбола) кричал в телефонную трубку:
– Бьют зенитки! Мимо... Снаряды разрываются в небе значительно выше самолетов. Вот, кажется, попали... Нет, снова мимо!..
Положив трубку, он поздоровался и на мой вопрос моментально ответил:
– Да, началась война. Фашистская нечисть на нас напала!..»
Вадим Святославович Синявский и предположить не мог, что в ноябре сорок третьего ему, одному из первых военных корреспондентов, оказавшихся в освобожденном Киеве, придется вести репортаж из разрушенного города совсем другие репортажи…
Боевые действия на фронтах Великой Отечественной войны продолжались 1418 дней, и, наконец, 8 мая 1945 года, в 22 часа 43 минуты по центрально-европейскому времени, война в Европе завершилась безоговорочной капитуляцией вооружённых сил Германии. А уже 24 июня того же года в Москве состоялся парад Победы. Чуть позже, на прошедшей в июле-августе 45-го Потсдамской конференции руководителей СССР, Великобритании и США обсуждались договорённости по вопросам послевоенного устройства Европы...
Все эти события запечатлены многими выдающимися советскими и иностранными фотокорреспондентами. Мне посчастливилось быть знакомым с одним из них – легендарным фотокорром Евгением Халдеем, фотографии которого известны всем, кого коснулась война... По крайней мере, можно говорить хотя бы о нескольких из них: «Знамя над Рейхстагом» – настоящий символ Победы, знаменитая фотография «Первый день войны» – единственная, снятая в Москве 22 июня 1941 года и Парад Победы на Красной площади. Не говоря уже о длительных командировках на Северный флот и участие в освобождении Крыма и ряда европейских столиц. Эти кадры дают яркое представление о творчестве Евгения Халдея.

«С грустью думаю, что однажды все это будет выброшено на помойку, как и вся эта эпоха»... Эти слова как раз принадлежат удивительному летописцу великой войны и нашему земляку Евгению Халдею, знаменитому военному фоторепортеру «Красной Звезды», ТАСС, а впоследствии «Огонька» и «Правды», который еще при жизни стал легендой отечественной фотожурналистики. К сожалению, опасения Евгения Ананьевича оказались не напрасны...
Мой отец погиб в 43-м под Днепропетровском, в страшном Синельниковском кошмаре, и единственное, что досталось в память о нем – пожелтевшие фотографии да офицерская пенсия... Так что военная тема мне до боли знакома еще со времен изучения букваря.
В то время я работал в украинском «дочернем» варианте московского еженедельника «Футбол». Когда в сентябре 1997 года понадобилось съездить на переговоры к его главному редактору Олегу Кучеренко, моя знакомая, работавшая в музее Великой Отечественной войны, всплеснув руками, воскликнула: «Хочешь познакомиться с «моим» Халдеем – я соображу ему небольшую посылочку?» «А почему он – твой?»… «Так кто же не знает военных фотографий Евгения Ананьевича – да одного знамени над Рейхстагом хватит на всех! У нас столько раз его экспонировали, так что мне часто в Москву приходилось мотаться – за «бесплатными» фотографиями. У Музея постоянно денег не хватало»…
И вот, после переговоров в «Футболе», наша «группа захвата» 1-го сентября прибыла на улицу Онежскую, что недалеко от метро «Водный стадион», в святая святых легендарного журналиста – его небольшую квартирку-лабораторию, которая одновременно служила еще и музеем… Помню, что стоя перед дверью, один из нас мгновенно покрылся потом: «Подожди, не звони – не верю, что сейчас увижу человека, чья фотография всю мою жизнь висит над отцовской кроватью»…
Дверь открыл большой улыбчивый человек: за толстыми стеклами очков – умные и добрые глаза…
– А-а, земляки! Добрались, наконец – проходите, садитесь. Смелее – я здесь один… Не считая, правда, моих друзей… Они – на фотографиях.
Легендарный фотоисторик жил среди своего архива, бесчисленных фотоприборов и портретов давно ушедших друзей. Как хранитель и создатель правды о войне, о трудной, до боли знакомой по его фотографиям эпохе... Рядом висели огромные портреты Жукова и Симонова, чуть поодаль, в кругу своих заклятых друзей – Сталин со скромной звездочкой Героя на белом кителе… На книжном шкафу – Нюрнбергский процесс, и крупно – Геринг… И совершенно неожиданно – Чарли Чаплин с дарственной надписью.
– А это я у Геринга пытаюсь взять интервью. Но он, как только узнал, что я из СССР – отказался. Хотя переброситься парой слов мы все-таки успели – жалкой личностью он оказался… А как там у нас, на Украине, – почти без перехода поинтересовался Евгений Ананьевич.

Оказывается, Халдей родился в маленьком украинском городке Юзовке – теперешнем Донецке. А когда-то – еще и Сталино... Уже через год, во время еврейского погрома, ворвавшиеся в дом черносотенцы убили деда и мать, которая, погибая, прикрыла собой маленького сына. Пуля прошла через ее тело и застряла в легком Евгения…
Отец женился во второй раз, у него родились три дочери. Во время войны, немцы, отступая, уничтожили на Украине множество людей, и больше всего – евреев... Сотни и тысячи людей сбрасывали в шахты. Среди погибших оказался и отец Евгения Халдея, и, возможно, три его сестры по отцу. Об этой трагедии он узнал намного позже…
Свой фотоаппарат начинающий юнкорр сделал из картонной коробки и окуляра от бабушкиных очков. Пластины проявлял под кроватью... На первом снимке проявилась церковь в Юзовке, а когда ее взорвали – руины...
В тридцатые годы на Украине начался голод, и юноша устраивается чистильщиком паровозов в одном из депо. И продолжает снимать… В местной прессе появляются фотографии, подписанные – «Е.Халдей», а потом и первый очерк… о футболе! А уже в 1936 году начинающего фотокорра принимают на работу в Фотохронику ТАСС. В Москве!.. Снимал Магнитку, Днепрострой, репортажи о Стаханове…

И хоть к войне готовились, она началась неожиданно…
Поговорив немного об украинском житье-бытье, мы вскоре все-таки переключились на темы давней войны – хотелось от самого хозяина услышать об этих людях, которые уже столько лет населяют его квартиру…
Альбомы, проспекты, целые кипы выставочных буклетов… Сплошная война, разрушенные города, идущая в атаку морская пехота… И вдруг портреты президентской четы Билла и Хилари Клинтонов с дарственной надписью: «Евгению Халдею»…
– Только что вернулся из Аргентины – была огромная выставка, а до этого объехал Штаты…– говорит он.
– Неужели им это интересно: ведь на ваших фотографиях только наша война?
– А вы почитайте книги отзывов – это бельгийцы напечатали!..
– Война началась для вас неожиданно?
– 22-го июня 1941 года я вернулся из Тархан, где отмечали 100-летие со дня смерти Лермонтова… Я снимал там ребят из сельского литературного кружка. Один мальчик читал стихи: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром...», и я просил его повторять эти строчки снова и снова, чтобы сделать хорошие дубли... Если бы знать!.. И вот приехал утром в Москву, подхожу к дому – а жил я неподалеку от германского посольства, смотрю – немцы из машин выгружают узлы с вещами и заносят в посольство. Я не мог понять, что происходит. А в десять утра позвонили из Фотохроники и приказали срочно явиться на работу. В одиннадцать по радио раздался голос Левитана: «Внимание, говорит Москва, работают все радиостанции Советского Союза... В 12 часов будет передано важное правительственное сообщение»... Он твердил это в течение целого часа – видимо, в Кремле у всех нервы тоже были на пределе. Наконец, в двенадцать раздался голос Председателя Совета Народных Комиссаров Вячеслава Молотова – он слегка заикался... И тут мы услышали страшное: «...бомбили наши города Киев, Минск, Белосток...».
Из окна редакции я увидел людей, столпившихся у здания Фотохроники ТАСС – под громкоговорителем слушали объявление о начале войны с Германией. Прихватив «лейку», выскочил на улицу и успел несколько раз щелкнуть затвором. Так появилась ставшая впоследствии всемирно известной фотография, которую назвали «Первый день»…

Фотошедевр Халдея «Знамя Победы над Рейхстагом», выполненный 2 мая 1945 года, обошел весь мир, стал хрестоматийным и воспроизводится, пожалуй, чаще, чем все прочие работы выдающегося мастера. Но мало, кто знает, что красное полотнище с серпом и молотом в Берлин он привез с собой – боялся, что вдруг в нужный момент его не окажется у солдат…

– Евгений Ананьевич, расскажите, пожалуйста, историю берлинских фотографий.
– В освобожденном Будапеште мне попалась в руки газета, в которой был опубликован снимок американского фотожурналиста Джо Розенталя, на котором американские морпехи водружали знамя на одном из освобожденных островов на Филиппинах… А ведь я давно размышлял над тем, как же все-таки поставить свою «точку» в затянувшейся войне: что может быть значительнее – знамя победы над логовом поверженного врага!..
К концу войны я уже не возвращался из командировок без снимков со знаменами над освобожденными или взятыми городами. Флаги над Новороссийском, Керчью, Севастополем, которые освободили ровно за год до Победы, – пожалуй, более других дороги мне. Случай оказаться в Берлине и зафиксировать водружение красного флага над Рейхстагом представился, едва я вернулся в Москву из Вены: редакция Фотохроники ТАСС приказала следующим же утром лететь в Берлин. Приказ есть приказ, и я начал быстренько собираться: всем было понятно, что окончание войны близко.
А вдруг в Берлине у меня под рукой не окажется красного полотнища со звездой!.. Повезло, что в перерывах между командировками я жил у своего дальнего родственника – портного Израиля Соломоновича Кишицера… Именно поэтому меня и осенило!.. Бегу к ТАССовскому завхозу Грише Любинскому и он «дарит» мне три красные месткомовские скатерти… Мчусь в Леонтьевский переулок к Израилю Соломоновичу и тот моментально сел за свой «зингер»... Звезду, серп и молот я собственноручно вырезал из белой простыни. К утру все три знамени были готовы и я помчался на аэродром, и улетел в Берлин...

В Берлине я попал в расположение 8-й гвардейской армии, которой командовал Василий Иванович Чуйков. Встретил там поэта Евгения Долматовского, с которым мы потом уже не расставались. Молодежь, наверное, не знает его песен, в которых звучат такие проникновенные слова: «Любимый город может спать спокойно…», «Я уходил тогда в поход…», «Ой, Днепро, Днепро, ты широк, могуч…», «Ночь коротка, спят облака, и лежит у меня на ладони незнакомая ваша рука»…
Наибольшую известность Долматовскому принесли написанные на его слова песни («Случайный вальс», «Песня о Днепре», «Добровольцы» М. Г. Фрадкина, «Сормовская лирическая» Б. А. Мокроусова, «Моя любимая» М. И. Блантера, «Второе сердце», «Любимый город»
Я снимал продвижение войск, бои… Женя выступал перед бойцами и командирами… Все было, как обычно. И вдруг в ночь на 1-е мая, примерно в пять утра, Долматовский меня будит: «Вставай скорее!» Ничего не могу понять: «Что случилось?» «В штабе Чуйкова – парламентер от Геббельса. Надо срочно ехать». И мы помчались.
Посланец Геббельса, а это был генерал Креббс, пришел в расположение наших войск рано утром с огромным белым флагом. Он-то и сообщил, что накануне вечером, 30 апреля, Гитлер покончил жизнь самоубийством. Известие об этом все восприняли с сожалением: очень уж хотели взять его живым, посадить в клетку и провезти по всему миру, чтобы люди увидели этого выродка.
Я ежесекундно щелкал затвором своей старенькой «лейки»… Почему-то Василий Иванович Чуйков во время переговоров с Креббсом наотрез отказался фотографироваться... И тогда я перенес свое внимание на крышу штаба 8-й армии, где была закреплена огромная фигура орла. Страшная птица, хищно уцепившись когтями, восседала на земном шаре, который венчала фашистская свастика. Жуткий символ мирового господства. К счастью, не состоявшегося!..
С тремя солдатами мы взобрались на крышу, закрепили флаг и я сделал несколько снимков. До Рейхстага было еще далековато... Кроме того, я не знал, удастся ли мне вообще до него добраться.
Потом вместе с войсками мы, военные журналисты, пробивались вперед, вперед и вперед, и, наконец, достигли Бранденбургских ворот... Если бы вы знали, как я обрадовался, что эти ворота уцелели – ведь за год до Победы, в Севастополе, у пленного немца я увидел снимок, на котором через Бранденбургские ворота стройными рядами маршировали гитлеровские солдаты, а по обеим сторонам дороги плотной толпой стояли люди. Руки подняты в приветствии, в солдатские шеренги летят букеты цветов, а на обороте надпись: «Мы возвращаемся после победы над Францией»...

– Рано утром второго мая я увидел двух наших бойцов, которые под ураганным огнем забрались на Бранденбургские ворота. На верхнюю площадку вела развороченная лестница. Кое-как забрался туда... И уже поднявшись наверх, обнаружил вдалеке, в дыму продолжающейся перестрелки купол Рейхстага. Красного флага там еще не было… Хотя, ходили слухи, что еще вчера оттуда выбили эссесовцев.

Лейтенант Кузьма Дудеев, который с Бранденбургских ворот корректировал огонь по Рейхстагу, и его помощник – сержант Иван Андреев, помогли мне в съемке. Вначале мы с лейтенантом попытались пристроить флаг на коне... Наконец, я сделал снимок. Это был уже второй берлинский снимок с флагом. С Ворот спускаться было еще труднее, чем подниматься… Пришлось прыгать. А высота-то приличная: сильно ударился – ноги потом долго болели. Зато снимок получился отличный. Какой-то даже веселый: отчаянные ребята и флаг вьется лихо, победно...
Правда, тот снимок не попал в печать, а остался в архиве: спасибо хоть в 1972 году, в день 25-летия Победы, вспомнили о нем. Честно говоря, я не рассчитывал, что через столько лет найдутся люди, которых тогда снимал. И вдруг приходит письмо: пионеры отряда «Искатель» из лагеря под Туапсе обнаружили, что лейтенант, который на снимке справа держит знамя, очень похож на их хорошего знакомого – дядю Кузю. Оказывается, отважный лейтенант руководит у них фотокружком и часто рассказывает про войну... Я порылся в своих старых записных книжках, где скопилось множество имен и фамилий, нашел тех, кого снимал на Бранденбургских воротах: уже известный мне Кузьма Дудеев и рядом с ним сержант Иван Андреев. Связавшись с Кузьмой Александровичем, мы стали думать, как же нам найти сержанта. И нашли: в 1980 году: Иван Петрович оказался ростовчанином – его близким соседом…
У меня оставался последний флаг. И я решил, что этот уж точно – для Рейхстага.
Последнюю ночь перед штурмом Рейхстага я провел вместе с поэтом Евгением Долматовским у артиллеристов – в кварталах близ рейхсканцелярии. Рано утром с наступающими солдатами двинулись к Рейхстагу…
[Своим личным штурмом. 3 мая Рейхстаг был уже взят.]

Берлинская операция началась еще 16 апреля, а через две недели советские войска были уже в центре города. Утром 30 апреля наших отделяла от Рейхстага лишь широкая площадь. Но так как немцы затопили берлинское метро – на площади образовался большой котлован, наполненный водой. Артиллерийской поддержки у штурмующих тогда не было, если не считать трех танков. Два из них немцам удалось подбить, а третий… утонул в котловане. После нескольких безуспешных атак штурм было решено отложить до наступления темноты.
– В каждой штурмовой роте были свои знаменосцы – туда подбирали лучших из лучших… Как Гагарина в космос: комиссары ведь всегда боролись за «чистоту рядов»… А ведь, казалось, что перед смертью мы все равны. А если бы вы знали, сколько знамен было водружено над Рейхстагом после того, как оттуда выбили фашистов!..
– Вас не подозревали в том, что ваше «Знамя Победы» – кадр исключительно постановочный?
– Всякое было… Я особо и не возражал: ведь не один я носился по Берлину с фотоаппаратом – рискуя жизнью, кинооператоры и фотокорреспонденты зачастую забывали о смерти, гоняясь за выгодным кадром.
С Рейхстагом вообще удивительная история происходила: отчаянные одиночки-добровольцы, сделав самодельные флажки из красных чехлов немецких перин, ринулись к Главному зданию Третьего рейха, чтобы закрепить их хоть на колонне, хоть в окне здания... Удивительно, но на любой войне сначала овладевают главным пунктом, а только потом водружают свой флаг. Тут все было наоборот.
– Сейчас это называется экстримом…
– Жить, конечно, хотелось… Но очень уж хотелось верить, что войне приходит конец, и ничего плохого уже случиться не может… Вы, наверное, помните, что первыми Знамя Победы водрузили Михаил Егоров и Мелитон Кантария… Но Знамен Победы ведь было несколько: их сшили в Берлине и раздавали в штабы соединений, которым могло повезти – на штурм Рейхстага шли девять дивизий.
Но произошел неожиданный казус: одному из командиров полков «показалось», что на крыше Рейхсканцелярии уже алеет чей-то флаг… По инстанции поспешили доложить, что Рейхстаг уже взят!.. И даже время было указано – 14 часов 25 минут «по Москве»… Делать нечего: после этого потребовалось в срочном порядке бросать на штурм самых отчаянных – не станешь ведь докладывать в Ставку, что ошибочка вышла!.. Разумеется, отбоя от храбрецов не было…
– Говорят, что над Рейхстагом во время штурма было поднято около 40 различных знамён...
– Думаю, желающих было еще больше. Знаменем Победы принято считать знамя Военного совета 3-й ударной армии под номером 5, которое понесли разведчики Егоров и Кантария. Их сопровождали замполит батальона лейтенант Алексей Берест и группа автоматчиков во главе со старшим сержантом Ильей Съяновым, которые своим огнем расчищали путь наверх... Однако в учебники истории были внесены лишь два имени – Егоров и Кантария… Видимо, так решил Вождь! Правда, Героев Советского Союза за эту операцию получили не только они, но и старший сержант Илиьч Сьянов, старший лейтенант Константин Самсонов и капитаны Василий Давыдов и Степан Неустроев...
– А что же обошли нашего земляка Алексея Береста?..
– Поначалу командование полка и его представило к Звезде Героя Советского Союза. В наградном листе не забыли указать, что сразу же после водружения Знамени Победы Берест лично вел переговоры с гарнизоном рейхстага о безоговорочной капитуляции… Однако командующий 3-й армией генерал-полковник Кузнецов отклонил представление и своим приказом наградил Береста «лишь» орденом Красного Знамени. Подлинные причины такого решения военного командования неизвестны. Говорят, правда, что замполит был «чересчур» храбр и независим. Ходили слухи, что сам Жуков не очень жаловал политработников…
– Так, когда же было водружено Знамя Победы?
– В 22 часа 30 минут 30 апреля. Сначала его привязали ремнями к бронзовой конной статуе кайзера Вильгельма II – на фронтоне главного подъезда, а чуть позже, преодолев сопротивление фашистов, перенесли на купол Рейхстага. Оно и стало Знаменем Победы, хранящимся ныне в Москве, в Музее Вооруженных сил. Рассказывали, что лестница на купол Рейхстага оказалась взорванной, и нашим бойцам пришлось выстраивать «цирковую пирамиду», основанием которой, конечно же, был богатырь из Ахтырки, что на Сумщие, Алексей Берест…
[1 мая и утром 2 мая немецкая артиллерия обстреливала Рейхстаг. Огнём сбили три из четырёх флагов, установленных на крыше здания. Осталось стоять только знамя, установленное Мелитоновым и Кантария с товарищами. Им и приказали перенести знамя на купол Рейхстага. Рассказывали, что со стороны, в бинокли, казалось будто наши бойцы танцуют вокруг флага. На самом деле они перебегали чтобы не дать пристреляться немецким пулемётчикам.]
В ночь на 1-е мая – где-то около двух часов – стрельба на время утихла. И, переодевшись полковником, так как с другим офицером фашисты разговаривать не собирались, в сопровождении «адьютанта» Неустроева, лейтенант Берест отправился вести переговоры с засевшими в подвалах эссесовцами и моряками... Его внушительные габариты, неустрашимость и непреклонная логика сломили гитлеровцев – через час они все-таки решили сдаться…
Лишь к семи часам утра 2-го мая остатки гарнизона капитулировали, и боевые действия в Рейхстаге практически прекратилась. Но тогда я об этом еще не знал и красного знамени не видел, так как утром второго мая в районе Рейхстага было еще «жарковато»… А уже третьего мая коленопреклоненный Рейхстаг посетил командующий Первым Белорусским фронтом Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков.
Тогда же, в Берлине, забравшись на танк, Евгений Долматовский читал стихи, которые сочинил прямо на ходу: «Идут гвардейцы по Берлину и вспоминают Сталинград...». Чуть позже появилась фотография: Долматовский с головой фюрера под мышкой...

– То есть, придти первым вам не удалось...
– А я такой задачи перед собой и не ставил: просто мне надо было во что бы то ни стало забраться со своей «скатертью» на крышу Рейхстага… И вот с флагом за пазухой я, крадучись, обошел Рейхстаг и пробрался в него со стороны главного входа. В окрестностях еще шел бой. Наткнулся на нескольких солдат и офицеров. Не говоря ни слова, вместо «здрасте», достал свой последний флаг – они опешили от изумления: «О, старлей, пошли наверх!»
Уже и не помню, как мы оказались на крыше… Купол горел... Сразу же начал искать удобное место для съемки. Снизу клубами валил дым, полыхало, сыпались искры – подойти вплотную было практически невозможно. И тогда я начал искать другое место – чтобы была видна берлинская перспектива. Увидел внизу Бранденбургские ворота – где-то там и мой флажок… Когда нашел хорошую точку, то сразу же, еле удерживаясь на маленьком парапете, начал снимать – отснял две кассеты. Делал и горизонтальные, и вертикальные снимки. Снимая, стоял на самом краю крыши... Конечно, было страшновато. Но, когда уже спустился вниз и вновь посмотрел на крышу здания, туда, где находился несколько минут назад, и увидел свой флаг над Рейхстагом, то понял, что рисковал не зря. Ведь тысячи моих товарищей не дожили до этого счастливого дня!.. Дело в том, что я мечтал увидеть этот флаг над Рейхстагом – для меня, как и для всех вокруг, это было символом свершившийся справедливости.

Между двумя историческими мгновениями: первым снимком начавшейся войны – «Первый день» и «Знаменем Победы» – были не менее значительные, сделанные на переправах и дорогах Смоленщины, среди развалин Вены и Берлина, на первой мирной конференции в Париже...
Евгений Халдей оставил потомкам снимки о встрече Сталина, Трумэна и Черчилля, фото знамен гитлеровских полков, брошенных к подножию Мавзолея, и многие другие. А фотография маршала Жукова на коне, словно летящего по Красной площади, послужила началом дружбы маршала и нашего земляка…

Как-то мастер признался, что, когда он снимал на Красной площади, как двести солдат бросают к подножию Мавзолея фашистские знамена и штандарты, то от волнения и радости слезы застилали глаза. «Я заметил, что и у маршалов, и у солдат тоже были слезы на глазах...»
Военные снимки Евгения Халдея вошли во многие книги и энциклопедии о войне, и мы уже не представляем нашей истории без его репортажей с Парада Победы на Красной площади, Потсдамской конференция, Нюрнбергского процесса. После войны Евгений Халдей разыскивал героев своих снимков и эта работа продолжалась всю его жизнь…

Спустя полвека после Победы, в 1996 году, благодаря настойчивости общественности Дагестана, был признан и подвиг бывшего старшины разведроты Гвардейской Краснознаменной ордена Богдана Хмельницкого Запорожской стрелковой дивизии. Исторический снимок, запечатленный фронтовым фотокорреспондентом Евгением Халдеем этому помог, и 78-летнего Исмаилова пригласили в Москву, где президент России Борис Ельцин вручил ему Золотую Звезду Героя России «За мужество и героизм, проявленные в Великой Отечественной войне».

Сам Евгений Ананьевич был награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны 2-й степени, медалями…

Однако в 1949 году, без объяснения причин, Евгений Халдей был уволен из Фотохроники ТАСС в Москве. Долго не мог устроиться на работу ни в одно издание, и в 1950 году, не удержавшись, написал письмо в ЦК. Но на запрос Суслова в соответствующие органы: «Где можно использовать Евгения Халдея?», был получен ответ: «В качестве фотографа – нецелесообразно»!.. Как говорили в то время: «Графа подвела!»
И автор «Знамени Победы» устроился работать в журнал «Клуб и художественная самодеятельность»: снимал промышленность, спорт, артистов... Только в 1957 году Халдей был снова принят на работу в газету «Правда», где проработал до 1972 года, фотографируя известных музыкантов, писателей, политических деятелей (Анна Ахматова, Дмитрий Шостакович, Мстислав Ростропович и др.). Но был уволен и оттуда – пенсионный возраст… Работал в «Советской культуре». Но недолго…
Как и на прошедшей войне, выручили «союзники»: в 1995 году в Перпиньяне (Франция), на международном фестивале фотожурналистики, Халдея чествовали всем миром – Евгению Ананьевичу была присуждена самая почетная награда в мире искусства – титул «Рыцарь ордена искусств и литературы». Их, новоиспеченных рыцарей, было тогда двое: он и Джо Розенталь. Два старичка на сцене поддерживали друг друга под руку. У Розенталя на груди висел фотокадр с его знаменем – американские десантники на Иводзиме, у Халдея – его «Знамя Победы».
В 1997 году американским издательством «Aperture» была выпущена книга «Свидетель истории. Фотографии Евгения Халдея» («Witness to history. Photographs of Yevgeny Khaldei»). А в Париже и Брюсселе состоялась премьера 60-минутного фильма «Евгений Халдей – фотограф эпохи Сталина», снятого компанией Wajnbrosse Productions & Cult Film.

Когда на столе, среди фотопленок и фотографий, появилась бутылка привезенного из Киева «Гетьмана», мэтр предложил выпить за Украину, за «город русской славы» Севастополь, с которым у него так много было связано, и за то, чтобы никогда не было войны!.. Халдей обвел потеплевшим взглядом стены, кивнул портретам Симонова, маршала Жукова, летчика-истребителя Серова: каждый из них – вехи в его судьбе…
– За память! За дружбу… боевую… – сказал и задумался... – Выходит, без нашей Украины никак нельзя: помните, ведь со мной на крыше Рейхстага водружали флаг бойцы из Гвардейской Краснознаменной ордена Богдана Хмельницкого Запорожской стрелковой дивизии!.. А Леша Ковалев – вообще киевлянин…
– Евгений Ананьевич, а как же другой наш непревзойденный земляк Алексей Берест?..
– Жил тяжело: был незаслуженно осужден. Амнистирован, работал на заводе в Ростове. Погиб 3 ноября 1970 года, спасая девочку из-под колёс поезда.

На военных фотографиях полно страхов и ужасов войны, однако, именно благодаря Халдею и его коллегам, мы потихоньку избавляемся от страха, учимся лучше понимать героев того непростого времени. «До сих пор, до этого момента, Евгений Халдей говорит своими словами, языком собственных фотографий. Война оставила раны не только на полях Земли, но и в душах людей… О минувшей войне необходимо знать все. Надо знать и чем она была, и что принесла людям…». Это – цитата из предисловия Константина Симонова к выставке 1944 года, которую фотокорр из морской пехоты развернул в только что освобожденном и почти до основания разрушенном Севастополе. Его снимки убеждают зрителя в том, что такое война в ее античеловеческой сущности, со всеми ужасами, страданием, горем.

Алексей Берест, незаслуженно обойденный высокими правительственными наградами, все же удостоился Золотой Звезды Героя – даже двух!.. Накануне очередного Дня Победы, 6 мая 1998 года, Сажи Заиндиновна Умалатова, председатель Постоянного Президиума Съезда народных депутатов СССР, подписала Указ, в котором «за героизм и личное мужество, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами в годы Великой Отечественной войны», Бересту Алексею Прокофьевичу было посмертно присвоено звание «Герой Советского Союза».
Правда, об этом награждении знали немногие: к тому времени звание Героя Советского Союза уже не присваивалось – несколько лет, как существовало звание Героя Российской Федерации. К тому же этот Указ был издан «самопровозглашенным» Президиумом, образованным в сентябре 1991 года после «упразднения» Верховного Совета СССР. Но как бы то ни было, выход этого указа был не только символичен, но и, как это ни странно, давно ожидаем: историческая справедливость должна была восторжествовать – пусть и таким, не совсем, может быть. легитимным способом.
А через несколько лет «старшего брата» слегка подправил Президент Украины Виктор Ющенко, который 6 мая 2005 года «за боевую отвагу в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов, личное мужество и героизм, проявленные в Берлинской операции, и водружение Знамени Победы над рейхстагом, указом № 753/2005 присвоил Алексею Бересту звание «Герой Украины (посмертно)».

Корреспондент прибалтийского фронта на крыше Рейхстага. Май, 1945 г. Фамилию я в сети не нашёл.
Думаю, понятно, почему не существует фотографий на фоне Знамени Победы, снятых на крыше Рейхстага...
Надписей на Знамени ещё нет - их нанесли 5-9 мая, перед отправкой Знамени в Москву.

Источник: img-fotki.yandex.ru