Меня нашли в четверг на минном поле, 
в глазах разбилось небо, как стекло. 
И все, чему меня учили в школе, 
в соседнюю воронку утекло. 

Друзья мои по роте и по взводу 
ушли назад, оставив рубежи, 
и похоронная команда на подводу 
меня забыла в среду положить. 

И я лежал и пушек не пугался, 
напуганный до смерти всей войной. 
И подошел ко мне какой-то гансик 
и наклонился тихо надо мной. 

И обомлел недавний гитлер-югенд, 
узнав в моем лице свое лицо, 
и удивленно плакал он, напуган 
моей или своей судьбы концом. 

О жизни не имея и понятья, 
о смерти рассуждая, как старик, 
он бормотал молитвы ли, проклятья, 
но я не понимал его язык. 

И чтоб не видеть глаз моих незрячих, 
в земле немецкой мой недавний враг 
он закопал меня, немецкий мальчик. 
От смерти думал откупиться так. 

А через день, когда вернулись наши, 
убитый Ганс в обочине лежал. 
Мой друг сказал:"Как он похож на Сашку... 
Теперь уж не найдешь его... А жаль." 

И я лежу уже десятилетья 
в земле чужой, я к этому привык. 
И слышу: надо мной играют дети, 
но я не понимаю их язык. 

1978
А. Дольский